Обменные курсы

– Нет, вы ничего не понимаете, товарищ Рум, – раздраженно говорит Принцип. – А наш гость еще говорит, что язык сближает. На самом деле это – как переспать. Кажется, что секс сближает, а на самом деле только показывает, какие мы одинокие.

– Секс – это совсем не одиноко, – возражает Вера.

– А вы пробовали наш секс в Слаке? – спрашивает Катя Принцип. – В Слаке секс – та же политика, только без одежды.

– Ну, это, наверное, везде, – говорит Петворт.

– А вы пробовали наше пиво? – спрашивает Вера. – Оно зовется олуу.

– Пока нет, – отвечает Петворт.

– Он пробовал всё остальное, – вставляет Любиёва.

– Профессор Рум говорит, в Англии идеи плохие, а пиво хорошее, – сообщает Катя Принцип. – У нас, разумеется, всё наоборот.

– Вы должны попробовать, – настаивает Вера.

– Конечно, – говорит Катя Принцип. – Надеюсь, мы теперь друзья, потом я поведу вас в хорошее место.

– У него очень насыщенная программа, – вмешивается Любиёва. – И он, наверное, очень устал.

– Думаю, не настолько насыщенная и не настолько устал, чтобы не выпить со мной пива, – говорит Катя Принцип. – Конечно, он должен пойти в кафе, где собираются наши самые интересные люди. Тогда, мой друг, вы узнаете наше пиво и наши мысли. Пиво часто в дефиците, зато мысли производятся без перебоя.

Снова входит официант, забирает тарелки из-под рыбы и вносит мясо в непонятном булькающем соусе.

– Лакуку, – указывает Вера. – Мясо коровы, зажаренное, как ни в какой другой стране.

– Овощ, – подхватывает Любиёва, – особая трава, которая растет только под овцами на горах.

На противоположном краю стола Танкич встает, снова с полным бокалом.

– Говорит, что хочет произнести еще тост, – переводит Любиёва. – За прекрасных дам, на этот раз от всей души.

– Что за человек! – восклицает Катя Принцип. – Наверное, он не хочет, чтобы я пила. Знает, наверное, что я, когда напьюсь, говорю о своих любовниках.

– И что насчет любовников? – хихикает Вера.

– Ну, у меня было много милых любовников, много чудесных любовников, потому что я люблю любовь.

– Вы – счастливая, – говорит Вера.

– Не всегда, – отвечает Принцип. – Итак, мистер Петвит, что вы здесь делаете? Читаете лекции?

– Да, – говорит Петворт. – Завтра, в университете.

– О, я хотела бы прийти, – замечает Катя Принцип.

– Это для студентов, – предупреждает Любиёва.

– Смотрите, она не хочет, чтобы я пришла! – восклицает Принцип. – А вы хотите?

– Был бы очень рад, – отвечает Петворт.

– Тогда я, может быть, приду, – говорит Принцип. – У нас есть пословица: добрый друг – это тот, кто навестит вас в тюрьме. Но по-настоящему добрый друг – это тот, кто приходит на ваши лекции. Ладно, надеюсь, теперь я ваш добрый друг, так что, может быть, вы завтра меня увидите. Тогда вам придется говорить для меня медленно-медленно. Я не очень хорошо понимаю английский. Обещаете?

– Конечно, – отвечает Петворт.

– Вы мне нравитесь, – говорит Принцип. – Да, наверное, я приду вас послушать.

С противоположной стороны стола Танкич снова встал и держит полный бокал.

– Говорит, за прекрасных дам, на этот раз искренне и от всей души.

– Как мы будем прекрасными, если не можем пить? – спрашивает Принцип.

– Чем больше мужчина пьет, тем прекрасней женщины, – отвечает Вера.

– О, профессор Рум хочет задать вам вопрос, – говорит Принцип. – Он интересуется, где выдержите своих писателей-диссидентов?

– Товарищ Танкич кое-что вас спрашивает, – перебивает Любиёва. – Он хочет знать, как ваша британская болезнь?

– Он интересуется, может быть, в тюрьме, в Северной Ирландии?

– Он спрашивает про экономики вашего либерального лорда Кейнса, они теперь умерли в вашей системе?

– Профессор Рум говорит, он часто бывал в Лондоне в своих научных поездках и видел там множество нищих, это правда?

– Много нищих, где? – спрашивает Петворт, набирая на вилку траву.

– Он говорит, они играют за деньги на всех станциях метро, – говорит Катя Принцип.

– А, это не нищие, – отвечает Петворт. – Это американские туристы, собирают деньги на каникулы в Англии.

– Он вам не верит, – говорит Принцип. – По его словам, так убеждает вас ваша пресса, но это неправда. Он спрашивает, не думаете ли вы, что правление Тэтчер знаменует крах капиталистической системы?

– Скоро вы к нам присоединитесь, – смеется товарищ Тан-кич, перегибаясь через стол.

– Положение сложное, – отвечает Петворт, – тем не менее до краха далеко.

– Ой, мистер Петвит, теперь вы огорчили профессора Рума! – восклицает Катя Принцип. – Он считает, что вы отрицаете имманентную реальность исторического процесса. Он подозревает, что вы – буржуазный релятивист. Я сказала ему, что такого не может быть.

– Я плохо разбираюсь в политике и экономике, – говорит Петворт. – Это не моя область.

– Ой, мистер Петвит, вы не знаете политики, не знаете экономики, как же вы живете?! – кричит Принцип. – Боюсь, вы не персонаж в историческом мировом смысле.

– Ваше сердце доброе, ваша система плохая, – смеется Тан-кич, перегибаясь через стол.

– Так кто может вставить вас в повесть? – произносит Принцип. – Бедный Петвит, мне вас жаль. Для вас нет повести.

Занавес раздвигается, и торжественно входит официант, неся большой белый десерт, сложное сооружение, над которым пляшут язычки голубого пламени.

– Ой, смотрите! – кричит Вера. – Это вишъну!

– Как мило! – говорит Любиёва. – У вас в стране такой есть?

– Нет, наверное, – отвечает Петворт. – Что это?

– Снаружи – мороженое, внутри – нурду, – объясняет Вера. – Вы знаете нурду?

– Я не могу сказать по-английски, – признается Любиёва. – Очень вкусный фрукт, но не апельсин.

– И не лимон, – добавляет Вера.

– Дыня? – предполагает Петворт.

– Немножко похоже, но не совсем, – говорит Любиёва. – А вы знаете название, товарищ Принцип?

– Нет, названия не знаю, зато знаю сказку про этот фрукт.

– Расскажите, – просит Вера.

– Она немножко длинная. Вы правда хотите ее услышать, мистер Петвит?

– Конечно, – отвечает Петворт.

– Ну, вообще-то за сказку вы должны подарить мне самоцвет, но вряд ли он у вас есть. Может быть, взамен вы подарите мне одно маленькое желание? Согласны?

– Да, – говорит Петворт.

– Хорошо. Жил-был в стародавние времена, как начинаются все сказки, король, и было у него три сына, и младшего звали Дурак.

– Это имя? – спрашивает Вера. – Дурак?

– В своей сказке зовите его как хотите, – твердо отвечает Катя Принцип, – а в моей его звали Дурак. И однажды король велел Дураку, чтобы тот шел в другое королевство и помирился с тамошним королем, потому что эти короли друг друга драли. Драли?

– Дрались, – говорит Петворт.

– Спасибо. И Дурак пришел в ту страну и увидел дочь короля, красавицу-королевну. Вы знаете, что было дальше, потому что так бывает всегда. Дурак влюбился.

– Поэтому он и зовется Дураком? – спрашивает Вера.

– Он зовется Дураком, потому я так захотела его назвать, – отвечает Принцип. – Можно рассказывать дальше?

– Да, пожалуйста, – просит Петворт.

– Ее отец король, грубый, с длинной рыжей бородой, сказал: «Дурак, ты не можешь жениться на королевне, потому что она уже обещана в жены другому, уходи». Разумеется, бедный Дурак очень-очень опечалился, и у него сильно-сильно вытянулось лицо. И он ушел в лес и встретил там старуху, она была очень особенная, мы называем макку, вы знаете?

– Волшебница, – говорит Петворт.

– Да, волшебница. Может быть, вы уже знаете сказку?

– Нет, – отвечает Петворт.

– Ну да, конечно, вы знаете похожие. Но, может быть, не мою особую сказку про бедного Дурака. И вот, волшебница сказала Дураку, пожалуйста, иди со мной в лес. И он пошел, и ветки цепляли его за волосы, и звери выли, и он не знал, куда идет, ну, вы понимаете, как в лесу. И внезапно они оба провалились в черную-пречерную, глубокую-преглубокую яму. И вот бух! – они упали и ушибли себе зад. А перед ними лежала новая страна, с огромными деревьями, и солнцем, и садами, а на горе стоял замок с высокими башнями. Дурак посмотрел на замок и в самом высоком окне самой высокой башни вроде бы увидел красавицу-королевну. В небе сияло солнце, перед ними была вода. В ней плавали кувшинки, а на кувшинках сидели лягушки, и волшебница, которая знала их язык, спросила, чей это замок. И лягушки сказали, будьте очень осторожны, там живет огромный плохой человек, больше, чем все люди, как вы его называете?

– Великан? – предположил Петворт.

– Да, очень хорошо, надо было, чтобы вы рассказывали эту сказку. Великан, – говорит Катя Принцип, похлопывая его по руке. – Великан, который каждый день похищал красивую девушку и с заходом солнца ее убивал. Дураку не понравились эти слова, потому что солнце уже садилось за деревья И разумеется, он подошел к замку, чтобы спасти королевну. Однако ворота были заперты на засов, а окна закрыты решетками. Дурак посмотрел на солнце, которое спускалось всё ниже и ниже. Он поднял глаза к высокому окну и увидел рядом с плачущей королевной, как вы это называете, великана, и в руке у того был огромный топор, какие делают специально для великанов. Девушка попыталась вскрикнуть, но великан своей лапищей закрыл ей рот и захохотал. Тогда Дурак стал трясти ворота, но внутрь попасть не мог. Что ему было делать дальше?

– Надо было попросить помощи у волшебницы, – говорит Вера.

– Дорогая, вы совершенно правы. Он обратился к ней, к доброй волшебнице, к злой волшебнице, он не знал. Он ничего не знал, он был Дурак. И волшебница снова сказала, идем со мной, и привела его в прекрасный сад рядом с замком. Солнце уже садилось, замок высился неприступно, и туда никак нельзя было попасть. Однако волшебница подвела Дурака к большому круглому фрукту, который лежал на земле. Он был желтый-прежелтый, а внутри там мягкое, вкусное, как вы это называете, Петвит?

– Сердцевина, – подсказывает Петворт.

– Нет, не сердцевина, но похоже. Внутри слаще. Фрукт, который бывает бо всех сказках.

– Да, конечно, – говорит Петворт. – Тыква.

– Ну вот, тыква. Теперь вы знаете, из чего делают вишъну. Теперь вы знаете, что едите. Попробуйте и расскажите, как вам понравилось.

– Да, – отвечает Петворт, – но что сталось с принцем?

– С Дураком? – спрашивает Принцип. – О, не важно. Разве вы не выяснили, из чего сделан ваш десерт?

– Но я хотел еще и узнать, чем кончилась сказка.

– Вот ее финал, у вас на тарелке, я нарочно сочинила сказку, чтобы вы запомнили название.

– Но теперь мы все думаем, что сталось с Дураком, – говорит Вера.

– Почему? Разве это важно? – спрашивает Принцип. – Вы знаете, что сталось с Дураком, все сказки одинаковые, финал вам известен.

– Пожалуйста, расскажите, – просит Вера.

– Разумеется, волшебница оказалась доброй волшебницей, Дурак попал в замок, убил великана, королевна вместе с ним вернулась домой, король-отец с большой рыжей бородой принес извинения, они поженились и жили долго и счастливо, при социализме, и родили много детей, которые все теперь трудятся на благо государства.

– И у Дурака не было больше приключений? – спрашивает Любиёва.

– Конечно, были, но приключения всегда одни и те же, они не меняют сказку, – говорит Принцип. – Важно другое: это полезная сказка, Максим Горький был бы доволен. Петвит теперь знает, что он ест: тыкву.

– Мы так и не услышали, какую роль тыква сыграла в сказке, – напоминает Петворт.

– Ой, столько вопросов, интересно, почему? – восклицает Принцип. – Разумеется, с тыквой было то же, что с другими тыквами в сказках. Она во что-то превратилась, может, в карету или в лестницу. Может, кто-то взобрался по лестнице или уехал в карете. Не важно. Вы в Слаке, сидите в ресторане, кушаете фрукт и знаете, что это тыква.

– Теперь вы видите, какие книги пишет товарищ Принцип, – говорит Любиёва.

– Не совсем, – отвечает Принцип. – Мои книги тоже немного волшебные, но не совсем. И я никогда не рассказываю их на официальных приемах. Конечно, мистер Петвит, если наши пути еще пересекутся, если вы снова приедете в Слаку, что ж, может быть, я и вправду вам расскажу, что случилось с тыквой и с королевичем. Понимаете, то, что я сказала, не совсем правда. Были еще приключения. Волшебница оказалась не доброй, и великан умер иначе. Выяснилось, что девушка в башне не такая, как выглядит, а рыжебородый король – не очень-то хороший. Так что бедный Дурак.

– А тыква? – спрашивает Вера.

– Тыква не превратилась в карету или лестницу. Бедный Дурак ее съел и подпал под власть волшебницы, и с ним произошло много всего странного.

– Может быть, расскажете? – просит Любиёва.

– Уже поздно, – отвечает Принцип. – И так я уже столько говорила с нашим гостем, что, видите, его вишъну остыло. Доедайте скорее, мистер Петвит, а то будет невкусно.

Танкич перегибается через стол и что-то со смехом говорит Петворту.

– Говорит, у бюрократчика всегда есть бюро и ему пора туда ехать, – переводит Любиёва. – Говорит, вы хороший человек, потому что с ним пили. Поэтому он скажет последний тост. За хорошую поездку, хорошие лекции, хорошее время и еще за одно. За прекрасных дам, на этот раз очень-очень искренне и от всей души.

Бокалы поднимаются в воздух. Танкич улыбается, наполовину весело, наполовину грозно.

– Итак, мистер Петворт, – говорит он, надевая плащ и черную шляпу с полями. – Берегитесь злых волшебниц.

– Хорошо, – отвечает Петворт.

– Ой, товарищ Принцип, – восклицает Вера, стискивая Петворту руку. – Вы не попросили у него желание!

– Ах да, мое желание, – говорит Катя Принцип, причесываясь перед зеркалом. – Я и забыла. Это совсем маленькое желание, и, возможно, у вас нет на него времени. Мое желание одно. Мистер Петворт, идемте погуляем со мной.

– В лес? – спрашивает Вера.

– Нет, не в лес. Я не злая волшебница, – смеется Катя Принцип. – Просто в кафе. Я хочу показать вам наше пиво, наши мысли и еще что-то интересное. Есть у вас чуточка времени?

– Товарищ Любиёва может пойти с вами, – вставляет Вера. – Тогда вы не заблудите.

– Ну идем? – спрашивает Принцип.

После такого количества тостов у Петворта немного стучит в висках. Завтрак был вкусным, общество – приятным, и жаль, что всё так быстро закончилось.

– Как вы думаете, Марыся? – спрашивает он.

– Если хотите, – отвечает Любиёва.

– Прекрасно, идем. – Катя Принцип подает Петворту плащ и ведет его через зал, где уже нет никого, кроме пучеглазых рыб, на улицу.

IV

Какое-то время спустя, когда солнце уже клонится к западу, крайне благодушный и совершенно ошалелый Петворт идет через очень мокрую рыночную площадь. Дождь по-прежнему льет, прилавки освещены, на них странные корявые овощи, огромные свеклины и чесночины, от которых распространяется теплый дух. Вокруг старые дома с фронтонами, на тротуаре старик в обвислой фетровой шляпе, с желтыми от никотина усами, крутит ручку шарманки. На шарманке верещит мартышка в пестрой курточке. Проходят крестьянки с увядшими старушечьими лицами, кутаясь в платки; посреди площади торчит старинная ратуша с высокой затейливой башенкой. На башне – причудливо изукрашенные часы.

– Правда красиво? Вам ведь нравится? – спрашивает Катя Принцип, в овчинной тужурке, держа Петворта под руку. – Мое самое любимое место в Слаке. Правда эти овощи замечательной формы? Крестьяне выращивают их на своих огородах, чтобы заработать немного денег.

Сразу перед ними идут Марыся Любиёва с профессором Румом – тот снова накинул на плечи плащ.

– В какое кафе вы хотите пойти? – спрашивает, оборачиваясь, Любиёва.

– Ой, она недовольна, эта дамочка, – говорит Катя Принцип. – Кафе «Гримм» на другой стороне. Да, там очень мило, мистер Петвит. Надеюсь, это не сделает вам неприятностей.

– Неприятностей? – удивляется Петворт. – Из-за чего?

– Я плохо себя вела, меня больше не пригласят на официальный обед, – говорит Принцип. – Конечно, они не могут вас упрекать, но если бы вы были умный, вы бы со мной не пошли.

– Но они же хотели, чтобы я пошел.

– Неужели? – смеется Принцип. – Разве вы не видели их лица, Танкича и его любовницы? Поэтому они и отправили с нами эту красивую дамочку.

– Любовницы? – переспрашивает Петворт.

– Ну разумеется. Иначе как бы она попала на официальный обед? У нас есть поговорка: в этой стране одни продвигаются на коленях, другие – на спине. Думаю, она как раз из тех, кто продвигается на спине.

– Вот это кафе, «Гримм»? – спрашивает, оборачиваясь, Любиёва. – Зайдем внутрь?

– Нет, сядем снаружи, несмотря на дождь, – отвечает Принцип. – Понимаете, мистер Петвит, у нас есть кое-что вам показать.

Еще сколько-то времени спустя Петворт сидит на металлическом стуле под дождем рядом с кафе на рыночной площади в городе Слаке. Стулья закреплены намертво в один ряд, лицом к площади и к напирающей толпе. Они сидят рядком: Катя Принцип по одну сторону от Петворта, Марыся Любиёва – по другую, профессор Рум, в раздумье, – за ней, с краю.

– Видите, никто нас не обслуживает, – говорит Любиёва. – Это из-за дождя.

– Не хотите зайти и спросить, может быть, нам принесут пива? – говорит Принцип.

– Хорошо. – Любиёва встает и входит в людное кафе.

– Она недовольна вами, – замечает Принцип. – Она видит, что вы в плохой компании. Ей не хочется вас оставлять.

– Она любит ваши романы, – говорит Петворт. – Это она купила мне книгу.

– Не все, кто любит книги, любит автора, – отвечает Принцип. – И не все, кто любит автора, любит книги. Давайте спросим профессора Рума.

Принцип пересаживается по другую сторону от Петворта и начинает разговор; Петворт смотрит на обвисшие красные знамена.

– Он говорит, что принадлежит к партии соцреализма и думает, что ему не понравится моя новая книга, – переводит Катя Принцип. – В ней нет народных персонажей. Главное действующее лицо – двурогий пирог.

Любиёва выходит из кафе и встает перед Петвортом.

– Простите, ничего не выходит, – сообщает она. – Пиво кончилось.

– Так надо взять чего-нибудь еще, – отвечает Принцип. – Чай с тортом. Пойду добуду.

– Товарищ Петвурт, пожалуйста, осторожнее с этой женщиной, – говорит Марыся, садясь рядом с ним. – Она делает глупые вещи и втянет вас в неприятности.

– Реализьмус, – вставляет профессор Рум, выходя из раздумья.

– Извините?

– Он просит меня объяснить, что проблема реализьмуса – соединить реальность исторического процесса и достаточную субъективность восприятия. Вы согласны?

– В общем, да, – говорит Петворт.

– Вот и чай. – Принцип вернулась с подносом, на котором дымятся четыре стакана с кипятком. В кипятке плавают железные бомбочки, от которых расплываются загадочные бурые иероглифы. – Теперь берите стаканы, пожалуйста, и смотрите на ратушу, на самый верх. Уже почти время.

И впрямь, на часовой башне что-то начинает происходить. Над циферблатом, украшенным оккультными символами, рывком открываются деревянные дверцы. Из-за них выезжают два деревянных крестьянина с дубинками. Они кланяются толпе, поворачиваются друг к другу, еще немного съезжаются и поднимают дубинки. Часы начинают бить; при каждом ударе крестьяне лупят друг друга по голове.

– Считайте, – говорит Принцип. – Один, два, три, четыре, пять, шесть.

Толпа замерла, все смотрят вверх. Петворт замечает, что на шпиле закреплена телекамера наблюдения, которая смотрит на толпу.

– Вам нравится, что я вас сюда привела? – спрашивает Катя Принцип. – Теперь вы видите мое желание. Я люблю, когда чуточка волшебства. Может быть, вы тоже.

– Да, – отвечает Петворт.

– Каждый день в шесть, когда они выходят, я сижу здесь, – говорит Принцип. – Здесь меня всегда можно найти, если захотите.

– Ой, Петвурт, Петвурт! – вскрикивает Любиёва. – Ваша жена!

– Моя жена?! – восклицает Петворт.

– Телефон, – говорит Любиёва. – Я договорилась, что вы позвоните ей из гостиницы в шесть часов.

– О, так у вас есть жена? – спрашивает Принцип. – Вы не сделали дзинь-дзинь.

– Его жена ждет звонка, – объясняет Любиёва. – Ну, теперь уже слишком поздно, придется договариваться снова, ой, Петвурт, Петвурт, они будут на вас недовольны.

– Шесть часов? – удивляется Петворт. – Но мы только что позавтракали.

– Это был очень долгий завтрак, – объясняет Любиёва. – И не забывайте, завтра вам делать конференцию в университете. Думаю, надо ехать в гостиницу.

– Да, я тоже так думаю. – Петворт смутно вспоминает еще одно приглашение, о котором, возможно, не стоит сейчас упоминать.

– Идемте, я вас отвезу, – говорит Любиёва, вставая перед Петвортом.

– Какая гостиница? – спрашивает Принцип.

– «Слака», на Вангьлуку, – отвечает Любиёва.

– Дорогуша, давайте я его провожу, мне всё равно туда же, – говорит Принцип. – Мой дом сразу за углом.

– Думаю, я поеду с вами, – настаивает Марыся Любиёва.

– Не надо, – уверяет Принцип. – Ему не обязательно всегда две красивые женщины.

– Вы знаете ваши мероприятия, товарищ Петвурт? – озабоченно спрашивает Любиёва. – Помните программу? Я приду на то же самое место в гостиницу в то же самое время. Вы успеете позавтракать?

– Думаю, да, – отвечает Петворт.

– Ну, – с сомнением произносит Любиёва, – может быть.

– Конечно. – Принцип хватает Петворта под локоть. Профессор Рум встает, поправляет плащ и протягивает Петворту руку.

– Он говорит, что приятно было познакомиться и он с интересом выслушает вашу конференцию, – переводит Любиёва. – Хотя он не понимает английского и считает вас прагматиком.

– Значит, увидимся завтра, – обращается Петворт к Любиёвой. – И спасибо за экскурсию и за книгу.

– Может быть, насчет книги это была не очень хорошая мысль, – говорит Любиёва, – но мне хотелось сделать вам приятный презент.

– Спасибо, – отвечает Петворт.

– Сюда, на трамвай, – говорит Принцип. – Вы ездили на трамвае?

– Еще нет.

– Ой, Петвурт, Петвурт, – кричит Любиёва, бросаясь за ними вдогонку. – Ваш паспорт. Возьмите его. Помните, что без него вы не существуете. До завтра.

– О, она сердитая, эта дамочка, – говорит Принцип, провожая глазами мохеровую шапочку. – А может, ревнивая, ведь вы ей нравитесь. Да, конечно. Вы не такой мачо, как наши мужчины, и это делает вас привлекательным. Почему, выдумаете, мне так хотелось с вами пойти?

– Я очень рад, что вы пошли со мной, – отвечает Петворт. Они идут через рынок, мимо увядших крестьянок за прилавками, мимо цветов и корявых овощей.

– Теперь будем ждать трамвая, – говорит Принцип. – Пожалуйста, возьмите меня под руку, мне кажется, вы вьтили слишком много тостов. А когда придет трамвай, толкайтесь, толкайтесь, толкайтесь. Мы здесь не такие вежливые, как в Британии.

Они стоят в толпе, пока не подъезжает розовый трамвай; табличка над вагоновожатой в белой форменной блузке гласит «ВАНГЬЛУКУ».

– Толкайтесь, толкайтесь внутрь, у меня есть два билета, – говорит Принцип. – Если справитесь, займете место и еще одно рядом, для меня.

Петворт занимает два места, трамвай со скрежетом трогается.

– Итак, мистер Петвит, я рада, что вы – мой поклонник, – говорит Катя Принцип, садясь рядом. – Вы знаете, я маленькую чуточку тоже ваша поклонница. Да, думаю, завтра я приду на вашу лекцию. Если вы будете читать ее очень медленно.

– Хорошо, – обещает Петворт.

– Правда в трамвае приятно? – Принцип берет его под руку. – Знаете, я когда-то водила трамвай. Когда не могла писать.

– Но теперь вы можете.

– Да, теперь у меня есть протекция. Всегда лучше, когда есть протекция. Хотя я ненадежная. У меня есть друзья в Америке, которые делают мне телефонные звонки. Я слишком много ездила за границу и знакомилась с неправильными людьми. Я невежлива с аппаратчиками. Поэтому за мной часто следят. Вот почему я не такой хороший друг для вас. И вы не очень хороший друг для меня. Жаль.

– Очень жаль, – говорит Петворт. Трамвай едет по мосту имени годовщины 15 мая.

– Ой, смотрите, смотрите, мы едем над рекой! – восклицает Принцип. – Видите рыбаков внизу, под дождем? Знаете, как мы их зовем? Мы говорим, что это люди из ХОГПо.

– Почему? – спрашивает Петворт.

– Там слишком много рыб, – отвечает Принцип. – Кто-то должен узнать, что они думают. Так, значит, мистер Петвит, у вас есть жена. Какая она?

– Хорошая, – отвечает Петворт.

– Мы говорим так: каждому мужчине нужна хорошая женщина, а когда он ее находит, ему нужна плохая женщина. Вы милый, мистер Петвит, вы слишком много пьете, слишком много курите, вы не персонаж в историческом мировом смысле, и всё это делает вас привлекательным. Но, может быть, я всё же не приду на вашу лекцию. Мы слишком мало осторожны.

– Вы думаете, нам лучше не встречаться, – говорит Петворт.

– А зачем? Чтобы я рассказала вам настоящую историю Дурака?

Что-то всплывает из затуманенной памяти Петворта.

– Когда вы были в аэропорту, с профессором Румом, – говорит он.

– А, в аэропорту, когда мы вам махали? Я вернулась из Провда, где был пленум Союза писателей.

– А кто был тот человек, третий, который тоже махал мне вслед?

– С зонтиком? Незнакомый. Иностранный человек, откуда-то еще. Не очень хорошо говорил по-слакски. Вы знаете, мистер Петвит, здесь столько слежки. Вы хороший человек, в хорошем месте мы могли бы друг другу нравиться. Но, думаю, не в Слаке. Смотрите, мы уже почти на Вангьлуку. Вставайте, товарищ, толкайтесь, толкайтесь.

Над трамваем в узкой улочке плещут Маркс и Энгельс, Банко и Григорик. Петворт и Принцип выходят на людную площадь. Народ толпится у прилавка с газетами, покупает воздушные шары у торговца.

– Я вернула вас домой. – Катя Принцип в овчинной тужурке и белом расписном платье смотрит на него печальными серо-зелеными глазами. – Мне правда приятно было с вами познакомиться. Но я не могу быть вашей доброй волшебницей, не могу быть вашей злой волшебницей, это было бы очень мило и очень глупо. Вы рады, что со мной познакомились?

– Очень, – отвечает Петворт.

– Что ж, у вас останется моя книга, – говорит Принцип. – Если вы откроете ее очень старательно, и будете учить слова очень медленно, и будете искать спрятанные места, потайные уголки, в некотором смысле я буду вашей. Возможно, теперь, когда вы меня знаете, это будет гораздо лучше, чем если бы мы решили сделать глупость и переспали. Знаете, что значит заголовок? Он значит «Не бойся».

– Так, может быть, нам не надо бояться, – говорит Петворт.

– Да, вы мне нравитесь, я вам нравлюсь, в хорошем мире это было бы очень мило. Но этот мир нехороший, и каждый Должен заботиться о себе. Думаю, вам надо идти в отель.

– Тогда зайдите на минутку, – говорит Петворт.

– Вы не понимаете, они заметят, они за всеми следят. – Принцип прикладывает палец к губам. – Ой, мистер Петвит, я же вам говорила. Вы не персонаж в мировом историческом смысле. Вы с маленького островка, со всех сторон окруженного водой. Когда нас притесняли и угнетали, когда мы сражались и умирали, когда здесь были бесноватые муллы и еврейские погромы, что было у вас? Королева Виктория, промышленная революция и Альфред лорд Теннисон. Мы отправили вам Карла Маркса, чтобы он всё объяснил, а вы не заметили. Что вы с ним сделали? Похоронили на Хайгейтском кладбище. Знаю, некоторые говорят, что для него это самое лучшее место. У вас никогда не было истории, только обычаи. Идите в отель. Думайте о вашей хорошей миссис Петвит и о маленькие петвитах, если они у вас есть. Может быть, у себя в номере вы поднимете за меня маленький тост. Так что счастливо вам посмотреть нашу страну, и прочтите хорошую лекцию. Я хотела бы прийти, но не могу, потому что вы мне правда нравитесь.

Она стоит в белом платье и овчинной тужурке и смотрит на Петворта, потом целует его в щеку, поворачивается и пропадает в толпе. Петворт тоже поворачивается, проходит в стеклянную дверь, мимо колченогого швейцара. В вестибюле толкутся какие-то восточные люди; шум и пустота, толпа и обезличенность. Петворт подходит к стойке, чтобы поменять идентьяыіі на ключ.

– Перверт, вы что, не знаете, который час, половина седьмого, – говорит девушка с залакированными волосами, сердито стуча по наручным часам. – Вы знаете, что пропустили свой телефон? Теперь уже поздно.

Он едет в огромном лифте и проходит мимо горничной в темный номер, пустое пространство для переполненной души. От коньяка во рту гадкая отрыжка, в затылке непривычно стучит, в чувствах – послеоперационная боль. Петворт снимает костюм, чувствуя: он что-то упустил, а может, ему чего-то недостает. Через десять минут он стоит голый в огромной ванной под свистящим, воющим душем, из которого хлещет то кипяток, то ледяная вода. Безжалостные струи лупят по голове, наполненной отзвуками официального завтрака. В запотевшем зеркале отражаются то бледные ягодицы, то вялая бесполезная висюлька спереди. Длинный день отнюдь не закончен. Предстоит еще собраться с силами, призвать на помощь светскость и остроумие, сделать лицо для личной встречи с мистером Стедименом.

5 – ДИПКОРП.

I

Часы на ближайших правительственных зданиях и готических башенках дружно вызванивают семь. Петворт спускается по грубым ступеням в бар-погребок гостиницы «Слака», где должен встретиться с мистером Стедименом. Волосы у него мокрые после торопливого душа, голова тяжелая от дневных возлияний, душа скорбит: в один день он встретил и нашел, полюбил и утратил. Отодвигая занавес, Петворт рассчитывает попасть в атмосферу, отвечающую его душевному состоянию.