Диана Брайтон

Кейс Менделеева

(иронический детектив, пародия на Д. Браун. «Код Да Винчи»)

Сторож дома-музея Менделеева Митрич, покачиваясь и распространяя вокруг себя устойчивый запах винных паров, прошел по главному залу. Экспонаты стояли на своих обычных местах – портрет Менделеева, большая копия таблицы его имени, цитаты на стенах крупным шрифтом, выполненные еще во времена засилья наглядной агитации.

Митрич, не задумываясь, потянул на себя огромную, почти в рост младенца, колбу, подозревая, что в ней может оказаться что-нибудь выпить. Но колба была пуста и покрыта толстым слоем пыли. Когда-то, во времена сухого закона, в ней хранилась заначка «жидкой валюты», своим дразнящим запахом привлекавшая в доммузей элиту окрестных любителей спиртного, из которых Митрич выбирал себе собеседников и соколбников на вечер. Но времена сухого закона прошли – и сухость на дне колбы была страшнее любого закона правительства.

Колба сдвинулась с места, покачнулась: – от этого в прошлые годы взвыла бы сирена, зазвенели предупреждающие звонки и через несколько минут к музею уже мчался бы патруль милиции на канареечного цвета мотоцикле с коляской – но сейчас этого не случилось. Музей был давно отсоединен от милицейской охраны, и всю службу безопасности его составляли сторож по ночам да тетя Нюра днем, устрашавшая потенциальных воров тем, что прошмыгнуть мимо нее, стоявшей в дверях, не смог бы и Гудини в лучшие годы своей карьеры.

Но красть в музее было ровным счетом нечего. Существует такая степень нищеты предприятий, когда от них отступаются даже сборщики цветных металлов. Личные вещи Дмитрия Ивановича, представленные в застекленных витринах, были ветхими даже для местных бомжей, а единственная ценная вещь – часы в дубовом корпусе – подошли бы разве что на дачу олигарху, которых в этом городке не водилось. Мэр же города предпочитал часам коллекцию открыток «Сто лет Бенджамину Франклину», и обустройство своих жилищ отдал дизайнерам, которые, к счастью для часов, отделали его виллу в стиле посттехнопанка, о чем была ехидная заметка в «Вашингтон пост».

Не выдержав борьбы с колбой, Митрич рухнул на пол, несколько секунд соображал, где он находится и каково расстояние до ближайшего ларька, потом оставил эти бесплодные попытки и смиренно закрыл глаза. – Вставай, старый хрен, – неожиданно близко прозвучал голос. Митрич осторожно перевернулся и сделал усилие, чтобы встать на четвереньки. Неожиданно сильные руки подхватили его под микитки, подняли вверх и поставили на ноги. Впрочем, сторожа приходилось поддерживать, чтобы он не рухнул. Митрич медленно повернул голову – и ему открылось жуткое зрелище.

Пришедших было двое, и они совсем не походили на любителей спиртного – их – то сторож повидал на своем веку более чем достаточно, может быть, стоило бы сказать «больше чем кто бы то ни было», но ввиду несовершенства человеческого опыта, никто не стал бы делать такие утверждения до официального внесения рекорда в книгу Гиннеса. – Вставай, родной, – голос одного из пришедших пытался казаться ласковым, насколько может быть ласковым голос, обладателю которого предложили главную роль в «Терминаторе-4». – Третьего ищем, вот к тебе и зашли.

Митрич попытался было сопротивляться, но держали его крепко. Не бывает таких рук у любителей спирта, но бывают у мастеров спорта. Что-то нехорошее творилось. – Где твоя каморка, мы знаем, – произнес голос. – Ну, пошли.

Единственное, что мог сделать Митрич по пути в свою обитель – это пнуть ногой пробку от «Столичной», закатившуюся в тень от таблицы прямо напротив элемента «Калий».

Свет в «караульном помещении» нежданные гости решили не зажигать, но в неверном свете луны сторож углядел, как визитеры достают из большой спортивной сумки бутылку водки «Кавказский след», банку килек в томате, выдавленные буквы «МО 1947» на крышке которой выдавали ее происхождение: банка явно была позаимствована из стратегических запасов нации; и наконец, плавленый сырок, запущенный в производство на местном мыловаренном комбинате во времена конверсии.

Стакан у сторожа, конечно, был, и не один, а целых два с половиной. – Ну, понеслась, – первый из гостей разлил водку на два с половиной стакана, но так неровно, что видно было: в первый раз. «Да уж, – ехидно подумал Митрич, – это тебе не гири в спортзале ворочать, здесь навык нужен». – Прозит, – пробормотал он хорошо знакомое слово, уже не совсем себя контролируя. – Гляди-ка, польский шпион – развеселились гости.

После первого глотка Митрич понял, что происходит нечто ужасное. Водка была не просто паленой – она смело претендовала на звание «Худшая водка на свете», и по сравнению с ней обычная для их города «Рояловка», которую добывал из одноименного спирта племянник начальника местной СЭС, казалась «Столовым вином номер двадцать один». Сторожа передернуло, и до него не сразу дошел смысл следующего вопроса: – Что, не привык к таким напиткам, все поблагороднее водочку, в музее-то, интеллигент? – И тут же вклинился второй голос: – А кто тебе обычно очищенную водку-то приносит?

Митрич помотал головой и потянулся к сырку, но пальцы его нащупали твердый предмет, на роль пищевого продукта никак не годившийся. Это движение не ускользнуло от его собеседника: – Кушай, кушай, тебе поправляться надо, – и один из визитеров, в голосе которого вдруг прорезался металл, заорал на второго: – Ты, придурок, ты на хрена сюда пластит принес? Тебе что здесь, фронт, диверсант хренов? Ну, вернемся в отдел, я тебе покажу…

И в этот момент сторож отчетливо понял, что в живых его оставлять не собираются. Он замычал. – Значит, молчишь, падла, не хочешь потереть о своих корешах? – угрожающевкрадчивый тон по контрасту прозвучал еще более жутко. – Тогда – штрафную!

И второй стакан был налит и повторил участь первого. – Зря, зря ты это… – голос не потерял своей мягкости. Мы уже нашли их. Всех троих. И теперь хотим узнать, что ты об этом скажешь.

Митрич мучительно соображал, что сказать пришедшим. Ведь никто – совершенно никто – не знал приходивших к нему трех постоянных собутыльников, и выяснить их имена не было никакой возможности. Даже лучшие следящие устройства не действуют в канализации, в вентиляционных шахтах и заброшенных бункерах. Но ночные гости знали его тайну. И сторож начал излагать давно припасенную для такого случая версию. – Те двое тоже так говорили, – теперь в голосе звучала плохо скрываемая скука. – Ну что, будем валить? – вмешался второй. – Пожалуй. И ночные гости, прихватив Митрича цепкими руками, вылили ему в рот свои нетронутые стаканы с водкой. – Контрольный – усмехнулся один из них, капнув из бутылки последний грамм ему на затылок. – Мы свою работу сделали, – сказал второй, забирая со стола фальшивый сырок. Раздался звук ключа, повернувшегося в двери, и Митрич остался один. Сил у него хватило только чтобы повернуться на бок, принять позу эмбриона и прикрыть печень. Последним судорожным движением он вытащил из– под стола письмо, которое собирался отправить своей племяннице уже который год, и стиснул его зубами.

Глава 1

Славка Сапожков проснулся рано. Пиликал модем, и в столь неурочный час его отвратительное хрюканье звучало особенно противно; в сонном сознании Славика возникло на минуту нелепое предположение, что 9600 было его предельной скоростью. «Постойте, – подумал он, – у меня же уже три года как нет модема! Я ж себе выделенку поставил! Так где же я?»

Пошарив вокруг себя, он хотел включить лампу, но не смог. «Придется пробираться наощупь», – процитировал Славик, продолжая рефлекторно водить руками в темноте, и со всей дури схватился за что-то длинное и занозистое.

«Лопата, – подумал он. – Или метла. Значит, я не у себя дома. Наверное, у кого-нибудь на даче».

Появилась минимальная ясность.

Он подошел к компьютеру и прочитал свалившуюся мессагу:

«Будить тебя другими способами – невозможно. Твоя Люся».

Часы показывали восемь часов ночи.

При свете заработавшего монитора Славик обнаружил пачку сигарет, закурил и только тогда вспомнил, что находится в городе Васютинске, где оказался по приглашению подруги Люси, уже не в первый раз. Некоторое время назад Славик уже был в Васютинске, но ничем особенным ему этот город не запомнился: обычные небольшие домишки с приусадебным хозяйством, запахи подсобного хозяйства, разбитые улицы.

Но в этот раз у него было дело в городе. Кроме приятного времяпровождения с неугомонной Люсей, у которой всюду проживали родственники, в планы Славика входила встреча с последователями его идей и активными участниками его форума, коих в Васютинске проживало целых двое.

Модем опять неприлично зажужжал. Второе сообщение гласило: «Просыпайся. Есть важный разговор».

«Да ну этот важный разговор» – отстучал он на клавиатуре в ответ: «сейчас повешу табличку „не беспокоить“, и шли бы вы все лесом».

На прошедшей накануне встрече единомышленников, алхимиков по призванию и менеджеров по роду занятий, присутствовало несколько случайных гостей, обуреваемых желанием приобщиться к научному знанию, а заодно и возможностью выпить на халяву. Славику показалось, что его взгляды имели успех, по крайней мере, отторжения не было. А может быть, он послужил в качестве бесплатного развлечения, которых в Васютинске было не так уж и много.

«Это интересные люди, – пришло третье сообщение. – И ты им интересен».

«Потом» – ответил Славик. Да, он был широко известен в узких кругах Рунета, и поисковики выдавали его сайт в первой десятке ресурсов по нетрадиционному знанию. Пришла запоздалая слава, у него пару раз даже брали интервью ведущие сетевые СМИ, представляя его чуть ли не оплотом русской альтернативной науки, занимающим почетное место рядом с академиком Фоменко и Лазаревым. Известность имела и негативные стороны: ему пришлось сменить номер аськи, потому что насмешливых сообщений стало приходить больше, чем по делу.

И вот сейчас, вместо того чтобы использовать драгоценное послерассветное время для отдыха, он вынужден отвечать на дурацкие послания, причиной которых, скорее всего, стала его новая теория, гласившая, что орден тамплиеров после разгрома переместился на Русь и привез секреты европейской алхимии московским князьям.

Раннее пробуждение было насмешкой над пасторальными представлениями Славика о провинциальной жизни: парное молоко по утрам, неспешность, добродушные сплетни наивных дружественных пейзан…

«Ага, дружелюбная аудитория, мать их» – подумал он, припоминая вчерашнее чувство неловкости и смущения, возникшее при перечислении его «титулов»: Ведущий обозреватель, Сайтовладелец, Постоянный-Внештатный-Сотрудник, ДипломантАкадемии-Лозоходства-и-Целительства, и прочая, и прочая. А подлая Люся, якобы выдавая «главную тайну», с хитрым лицом извлекла из-под объемного зада давний номер «Московского комсомольца» с дурацкой заметкой «Тамплиерское золото на Руси» и зачитала из нее вслух именно те пассажи, которых он, Славик, стыдился.

Правда, звучали аплодисменты, а переглядывание и хихиканье его небольшой аудитории можно было списать на растерянность или же предвкушение бутылки портвейна, светлый образ которой научно и творчески вдохновлял собравшихся, и вместе с тем обозначал собой переход к неофициальной части встречи.

Ирония заключалась в том, что автор заметки рекомендовал Славику держаться подальше от портвейна – именно злополучная бутылка, распитая им с корреспондентом, позволила последнему сделать ошибочный вывод, будто все научные идеи он, Славик, черпает со дна мелкой и крупной стеклянной тары.

Оставалась одна надежда – что здесь, в Васютинске, именно умение «употреблять» послужит ему хорошим пиаром, гораздо более действенным, чем публикация в столичной газете.

Тем временем пришло новое сообщение.

«Замели менты нашу черешню»

«В каком смысле?» – набрал Славик, окончательно просыпаясь.

«Если гора не идет к Магомету, Магомет берет гору на понт. К тебе гости, из милиции. Сейчас будут. Открывай».

В дверь действительно постучали.

Славик натянул джинсы и поплелся открывать. – Михаил Илларионович, участковый, – сказали густые усы под фуражкой. – Вячеслав Сапожков, чем могу помочь? – отозвался Славик, чувствуя себя трактористом или механизатором из старого фильма, в час редкого досуга после праведных трудов расхаживающим по дому в майке и штанах. – А можно – Слава? – спросил участковый. – Как-никак разница в возрасте у нас большая. – Можно, – ответил Слава, который на работе был Вячеславом Игоревичем уже два года, и, тяготясь официальщиной, при любой возможности переходил с собеседником на неформальный стиль общения. – Дело тут такое, – участковый подошел к окну и раздвинул ставни. Оказалось, что в восемь часов ночи солнышко уже светило вовсю. – Человек умер. – Кто? – чувствуя легкий холодок в груди, спросил Славик. – Митрич, сторож из музея Менделеева. – И…как это? Его убили? – спросил Славик, сам не зная зачем. – Непохоже, чтобы убили. Водкой отравился, паленой, «Кавказский след» называется. – Нужны понятые? Или тело опознать? – Да нет, – махнул рукой Михаил Илларионович, – все уже сделали. Письмо у него нашли, прямо в руке. А в письме – твоя фамилия прописана: Вячеслав Сапожков. А тут и ты в городе. Разобраться бы надо. Ну-ка дыхни!

Славик покорно дыхнул. – Нет, – разочарованно констатировал милиционер. – Не водка. Портвейн. – Портвейн, – подтвердил Славик. – Одна бутылка. – Вот! – поднял палец милиционер. – А собутыльников его до сих пор ищем. Водкуто в одиночестве не пьют. – Еще как пьют, – пробормотал Славик. – Это у вас пьют, – отмахнулся участковый. – А у нас народ душевный, ему компания нужна.

Помолчали. – Ну, собирайся, сходим, посмотришь на письмо, – сказал милиционер. – Там важные сведения должны быть, коли перед смертью Митрич про тебя вспомнил.

Глава 2

Примерно в полутора тысячах верст отсюда, на Кольском полуострове, Вован, высокий человек с короткой стрижкой, вошел в дом. Шейные вериги его при этом легонько звякнули.

«Тяжесть – она только на пользу».

Ношение вериг для прихожан церкви Диалектики было не обязательным; таскать на себе восемь килограмм металла было аскетическим подвигом, и подобное послушание принимали на себя немногие. Канон также не оговаривал, из какого материала следует изготовлять вериги. Часто в дань моде, а также во избежание привлечения к себе лишнего внимания, их делали из презренного золота. Вблизи же алюминиевых заводов шейные цепи из драгметаллов смотрелись органично.

Он вошел в охотничий домик, чье скромное убранство сделало бы честь любому аскету. Единственным его украшением был небольшой аквариум в углу зала, в котором весело плескалась семейка бегемотов.

Пройдя в одну из комнат он подошел к шкафу, нашел спрятанный в деньгах спутниковый телефон, вытащил антенну и набрал номер. Его собеседник откликнулся незамедлительно. – Товарищ подполковник, я вернулся. – Докладывай! – Со всеми четырьмя покончено. С Вороном, Львом, Бегущим По Солнцу и самим Митрой. В трубке повисла пауза, как будто собеседник менял кассету в диктофоне. – Есть ли информация? – Все четверо сознались. – У тебя и Рамзес Второй сознается, – недовольно ответил подполковник. – Все четверо сказали одно и то же. – Отлично. Я думал, они окажутся несговорчивее. Докладывай подробно. – Они подтвердили наличие в Братстве еще одного, секретного градуса. – Именно так мы и прогнозировали. – Невидимый собеседник помолчал. – Документ у нас? – Он ближе, чем мы думали. Он в Москве, на Китай-городе. – Неслыханная наглость! В двух шагах от нас! – подполковник не сдержался. – Как они только посмели смеяться над нами? – Они занимаются этим уже тысячу лет, товарищ подполковник. – Ты должен добыть документ для меня. – Служу! – и бритоголовый вытянулся по стойке «смирно», хотя его никто в этот момент не мог видеть.

Вован повесил трубку, и его охватила неслыханная радость. Выйдя из дома, он сел в автомобиль и поехал в ювелирный магазин. – Голду, килограмма на четыре, – скомандовал он продавцу.

Придя домой он повесил цепь на шею поверх предыдущей, и почувствовал, как захрустели его позвонки от такой тяжести.

– Тяжесть – она только на пользу, – повторил он, улыбаясь сквозь боль.

Глава 3

Ветер, доносивший с поля запахи ближайшей свинофермы, бил в лицо Славика, пока они с Михаилом Илларионовичем на желтом милицейском мотоцикле следовали к месту происшествия.

«Митрич умер», – думал он. Конечно, мало что объединяло доморощенного исследователя европейской истории со сторожем провинциального музея, но Славик с удовольствием вспоминал монологи Митрича, его незатейливый юмор, грубоватые повадки, скрывающие изысканную и по-своему мудрую житейскую философию, к пониманию которой он, Славик, только-только начинал подходить.

«Что же он мог выпить?» – спрашивал себя Славик, памятуя о славе Митрича, городского светила в области употребления спиртных напитков. На фоне его тревожных мыслей обычная городская жизнь с ее малозначительными событиями казалась неуместной и нелепой: собаки лаяли на велосипедистов, козы задумчиво жевали гумус и силос, влюбленная парочка старалась не краснеть под залихватскую матерную дразнилку. – Лейтенант Сидорчук очень обрадовался, что ты еще здесь, – сказал участковый. – Он сказал, что это счастливое совпадение.

Всерьез увлекаясь мистикой, предметом загадочным и темным, Славик пришел к выводу, что случайностей не бывает: стало быть, неведомое ему действие привело в движение колеса кармы, раз он едет сейчас на место происшествия, вместо того чтобы видеть десятый сон. – Это вам хозяйка сказала, что я в городе? – спросил он. – Нет, в билетной кассе. Городок у нас небольшой, я с утра и спросил у кассирши, брали ли приезжие билеты. Оказалось, не брали. Значит, ты не уехал.

О способах получения информации в маленьких городках Славик совсем забыл.

Мотоцикл прибавил скорость, и они проехали мимо главного в городке компьютерного клуба. – Был здесь? – спросил его участковый. – Еще нет, – удрученно сказал Славик. – А хочется? – Не особо, – честно признался тот. – Зря. Это символ нашего прогресса. Здесь стоят самые большие и быстрые в городе компьютеры, – назидательно проговорил Михаил Илларионович.

«Небось Пентиум-2» – рассеянно подумал Славик, только что вгрохавший солидную премию во внеочередной апгрейд до двухъядерного процессора и соответствующих компонентов к нему. Славику представлялось весьма странным, что люди, от компьютеров далекие, представляют себе их мощность напрямую связанной с размером системного блока.

Запах свиной жизнедеятельности тем временем сделался еще нестерпимее, а потом будто включили невидимый кондиционер и воздух резко очистился – Илларионович свернул на главную улицу и погромыхал по цветной итальянской плитке перед мэрией, мимо памятника Баратынскому с вытянутой, как у Ильича, вперед рукой, и наконец, переехав через свежую канаву, остановился перед домом-музеем Менделеева.

В том факте, что музей великому химику построили в городе, где Менделеев ни разу не был, заключался неясный мистический смысл. Как объяснял ему год назад Митрич, раньше он стоял совершенно в другом месте, но при Хрущеве, после передачи Крыма Украине, руководители областей с бедным культурным прошлым, вдохновленные вседозволенностью, стали растаскивать по своим городам и селам памятники старины. Первый секретарь Васютинского горкома был человеком решительным, к тому же лично знакомым с Хрущевым по работе на Украине, и добился разрешения построить для начала музей Менделеева и установить памятник Баратынскому. Если бы не безвременная кончина, то энергии его хватило бы и на то, чтобы перевезти в Васютинск мавзолей Вождя.

Дом-музей, таким образом, был восстановленной копией другого дома-музея, созданного на месте придорожного трактира, где Менделеев провел неделю, путешествуя из Парижа в Жмеринку. Демократическая общественность Васютинска в перестроечные времена регулярно устраивала несанкционированные митинги, выступая за снос ложного музея и требуя от властей отыскать в самом городе подлинные реликвии прошлого, и даже однажды приступили к разборке сооружения, но были остановлены искусствоведами. Они быстро разъяснили взъерепененным гражданам, что в Японии, например, храмовые и культовые сооружения подновляются постоянно, и от первоначального варианта уже через столетие ничего не остается. После окончания консультации искусствоведы привели в порядок штатскую одежду и продолжили свою нелегкую работу в других точках, становящихся со временем более и более горячими. – Ну как тебе наша дверь? – спросил участковый у Славика.

Дверь действительно была примечательная, относительно новая, бронированная. Прошлый мэр, племянник которого работал на фирме, изготовляющей металлоконструкции, истратил таким образом часть бюджета города, выделенную на культуру, на три года вперед. – Современно, – дипломатично ответил Славик и прикусил язык, потому что Митрича эта дверь не спасла. – Как зовут вашего лейтенанта? – Лейтенант Сидорчук. – отрапортовал Михаил Илларионович. – Имя-отчество у него тоже есть, но такие, что по имени-отчеству его только бандиты называют, да и то втихую. – Ну, входи, удачи тебе. – А вы не со мной? – Занят я сейчас. Но я еще заеду. Славик долго стучал в дверь, пока не догадался, что бронедверь обеспечивает еще и звукоизоляцию, и потянул ручку на себя. Дверь открылась, и он прошел внутрь. – Лейтенант Сидорчук! – немедленно взял под козырек худощавый молодой человек в милицейской форме. – Славик. – Вас-то мы и ждем.

И лейтенант закрыл дверь.

Лейтенант Сидорчук был в полном смысле этого слова лейтенантом – стройным, молодым, белобрысым; он был похож на доблестных молодых людей с плакатов, рекламирующих то ли милицейскую, то ли сверхсрочную службу. – Ну, как вам наша дверь? – спросил он первым делом. – Солидная дверь, – отозвался Славик. – Воровство народных денег! – предостерегающе поднял палец лейтенант.

Славик понял, что попал на худший из типажей представителей российского государства – на идеалиста.

У двери встали два молодых сержанта, показывая своим решительным видом, что вход и выход надежно защищены. – А где тетя Нюра? – На карантине, – серьезно ответил лейтенант. – Давно ли вы были знакомы с Яровым Артуром Михайловичем? – Вообще не знаком, – удивленно ответил Славик. – Он называл себя Митрич. – С прошлого года. – А Вы не знаете, почему он так себя называл? – Не знаю. – На лице у Славика было написано, что он чист, как слеза младенца, и лейтенанту пришлось сделать вид, что он поверил в столь незамысловатую телегу. – Но Вы же собирались к нему зайти? – Да, зашел бы, наверное, если бы мы договаривались. – А он предлагал? – Нет, не предлагал, но я думал, что все по-простому – зайти, посидеть немножко. – Заходили такие, – проворчал лейтенант. – И что в результате? Труп. И неясно, было ли это отравление. Так о чем Вы собирались поговорить? – За жизнь, – ответил чистую правду Славик. – Вот что у нас получается. У столичной знаменитости и сторожа музея есть общие интересы. В чем они могут заключаться? – О жизни поговорить, – повторил Славик, чувствуя всю глупость этого высказывания. – Да, жизнь тема всеобщая, – лейтенанта как будто устраивал его ответ. Но Славик чувствовал, что лейтенант ничего не понял, потому что никогда не разговаривал с людьми «за жизнь», а вместо этого учил уставы, следственное дело и законы, а поэтому «понятия» не имеет о том, как важно просто посидеть за бутылочкой пива и поговорить по душам. – Может быть, он знал о предмете ваших исследований? – Митрич? Сомневаюсь. – Славик нисколько не покривил душой. – Мои идеи не так распространены, и понять их может только специалист. – Да? – лейтенант как будто был удивлен. – а фамилия Обров вам ни о чем не говорит? – Обров? – настало время Славику удивиться. – Тот самый Обров, который разработал идею «Мiровеевой Руси»? Человек-легенда, консультировавший в свое время Бэйджент и Ли в их работе над «Священной загадкой»? – Обров – это псевдоним Ярова, известного Вам как Митрич. – лейтенант не скрывал своего довольства. – Вам было о чем поговорить. Пройдемте.

И он провел ничего не соображающего Славика в каморку Митрича, заваленную всякой рухлядью. Там на стуле сидел еще один сержант. Увидев Сидорчука, он вскочил и немедленно начал докладвать, трясясь от усердия: – Медэкспертиза установила отравление, товарищ лейтенант. Славик понял, что начавшийся так рано день будет долгим и нудным.

Улица Ленинских заветов, дом 200. Именно здесь, в Красногорске, находился штаб церкви Диалектики – величественное тридцатидвухэтажное здание, пентхаус на крыше которого был не виден из-за архитектурных излишеств. Пентхаус принадлежал лично главе Новосибирской ЦД; кирпичные башенки мешали любоваться видом из окна, но победила аргументация московских дизайнеров, сказавших, что «все так делают». Поскольку в списке их заказчиков фигурировали многие государственные деятели, большинство – с заведенными на них уголовными делами, аргументация была признана обоснованной. Да и на что смотреть в Новосибирске из окна пентхауса?

Супервайзер Попов, глава Новосибирского филиала ЦД, готовился к отлету в Москву. Его скромный значок «10 000 часов одитинга», выполненный из осмиевоиридиевого сплава, о многом говорил понимающим людям, но для любого постороннего был ничего не значащей безделушкой. Ритуальный брезентовый фартук, введенный как обязательный элемент облачения иерархов нынешним руководителем ЦД (бывшим франкметаллистом), покоился в дорожном чемодане, вместе с ноутбуком и собранием анонимных священных текстов «Исследование кейса».

Попов был одним из самых ревностных деятелей диалектиков, и его пророчили на пост главы церкви, но, к сожалению, был замешан в одном из скандалов, связанных с проповедью учения среди пенсионеров. Вездесущие журналисты пронюхали, что его команда вовлекала в свое движение пожилых людей, раздавая им но-шпу и валокордин. Эти препараты приводили стариков и старух в столь благостное состояние духа, что из-за тотальной неявки участников пришлось отменить три митинга левой оппозиции. К тому же один ветеран отнес выданную ему цепочку из бронзы – знак очередного градуса посвящения – в скупку цветных металлов и купил себе на вырученные деньги почти новый «Запорожец», а это попахивало святотатством. Самым большим же проколом было присоединение к ЦД союза ветеранов МЧС, оказавшегося незаконным общественным объединением, что вызвало нежелательный резонанс в определенных кругах. – Вряд ли такого человека можно назвать истинным последователем диалектики, – критически отозвались о Попове в российском правительстве. И чуть было не лишили таможенных льгот на сигареты. Дальше – хуже. При правительстве был создан специальный контрольный комитет, который начал издавать еженедельный бюллетень, подробно комментирующий деятельность ЦД. В силу указанных обстоятельств, здание в Новосибирске пришлось построить высотой всего в тридцать два этажа, тогда как Токийская Башня Диалектики, например, уже третий год удерживала звание самого высокого сооружения Азии.

Средства массовой информации обращались к теме ЦД постоянно, но особо пристальное внимание журналистов церковь привлекала летом, в период думских каникул – народу круглый год потребны скандалы и сплетни. Руководство церкви материлось, но отпуска брали зимой, чтобы иметь возможность оперативно реагировать на особо злобные измышления.

Вдобавок ко всему относительно недавно в ЦД узнали о существовании таких темных и страшных сил, по сравнению с деятельностью которых происки Дарта Вейдера казались детской забавой. Сейчас эти силы готовились нанести решающий удар… – Они не врубились, на кого наехали, падлы, – думал супервайзер, потирая все чаще нывшую челюсть. В молодости будущий иерарх частенько практиковал старинную русскую борьбу кабак-до – искусство ресторанной драки, и достигал неплохих результатов в соревнованиях; последствия занятий экстремальным спортом сказывались до сих пор.

Он пролетал уже над Череповцом, когда раздался звонок его мобильного телефона: – Союз нашел последний градус. Он в Москве. – Мы должны отреагировать, – сказал супервайзер. – Можно начинать? – Действуйте. В нескольких тысячах верст от него Вован сосредоточенно смазывал ссадины от золотых цепей жидкостью Кастеляни.