Колокол ударил в очередной раз настолько громко, что голова, наконец не выдержав перегрузки, взорвалась изнутри, после чего захлебываясь собственным криком, я провалился в бездонный колодец. На дне которого совершенно неожиданно оказалось серое небо. Огромное серое небо, по которому плыли неестественно белые облака, может быть именно в силу контраста казавшиеся совершенно нереальными.
Я лежал посреди бескрайнего поля, усеянного цветами. Наверное, в этом состоянии не было бы ничего удивительного, если бы мир, окружавший меня, не оказался начисто лишенным каких бы то ни было красок. Здесь господствовали только два цвета – серый и белый. Это было так странно, что на какое-то время я даже забыл обо всем остальном.
– Тебе очень больно?
Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что я невольно вздрогнул, ища взглядом обладателя голоса.
Рядом стояла девочка, держащая в руках большую охапку полевых цветов. На вид ей было не больше десяти лет.
– Что? – ошеломленно переспросил я, не сразу опомнившись после смены обстановки – уж больно оглушительным было различие между жестокими ужасами войны и покоем мирной идиллии.
– У тебя из ушей течет кровь... Это очень больно?
Внимательные детские глаза смотрели на меня серьезно и требовательно. Казалось, для девочки в данный момент нет ничего важнее, чем ответ на этот вопрос.
Я прижал раскрытые ладони к ушам и, когда опустил руки вниз, действительно увидел на них кровь. Но не красную, а, как и все вокруг, серую.
– Нет, не больно, – совершенно искренне ответил я, все еще не понимая, как оказался в этом загадочном месте.
– Тогда почему же ты плачешь?
Я в очередной раз поднес руки к лицу и почувствовал на щеках следы влажных полос.
– Мне тяжело, – устало вздохнул я, не найдя более подходящего ответа на этот чересчур трудный вопрос. – Просто очень тяжело на сердце, – поспешил уточнить я, увидев, как изменилось ее лицо и удивленно взметнулись вверх ниточки бровей.
– Душная тень большой жабы со стальными глазами? – поинтересовалась девочка, будто речь шла о само собой разумеющихся вещах.
«Откуда ты знаешь?» – хотел было спросить я, но не стал, вместо этого лишь коротко кивнул:
– Верно...
– Но ее же можно прогнать.
– Думаешь?
– Конечно! – В детских глазах промелькнуло выражение той самой радости, которая бывает у ребенка, когда он знает какую-то тайну, недоступную взрослым.
– И ты мне поможешь?
– Нет. Хотела бы, но не могу, – с искренним сожалением вздохнула маленькая девочка. – Прогнать злую жабу под силу лишь тому, на чье сердце упала ее мерзкая тень.
– Понятно... – Мне стало ясно: в этом странном месте я не получу ответа ни на один из вопросов, которые представляют для меня интерес.
Поэтому можно было расслабиться, отбросив в сторону накопившиеся за последнее время проблемы, и просто поболтать.
Но, видимо, девочка не хотела просто болтать, ей было интересно узнать как можно больше о чужаке, неожиданно вторгнувшемся в ее мир.
– А почему ты серый? – задала новый вопрос моя любопытная собеседница.
– Ну, если честно, сам не знаю. Наверное, потому, что все вокруг серое.
– С чего ты взял? – Ей стало так интересно вести разговор с этим загадочным дядей, что она положила букет на землю и села, смешно и по-детски неуклюже поджав под себя ноги.
– С того и взял... – Я выдержал паузу, во время которой попытался правильнее сформулировать ответ на очевидный вопрос, а затем не нашел ничего лучшего, как ответить первое, что пришло на ум: – Я все вижу серым.
Девочка снисходительно улыбнулась, как будто именно она была взрослой женщиной, а я – всего лишь глупым мальчуганом.
– Если я закрою глаза, это еще не значит, что окружающий мир исчез. Поэтому, если ты все видишь серым, это еще не значит, что все на самом деле серое.
– Ты хочешь сказать, что у всего вокруг есть цвет? – уточнил я. – Небо голубое, трава зеленая, цветы яркие...
– Конечно, – радостно согласилась она. – Все так и есть на самом деле, за исключением одного лишь тебя. Ты сам серый, кровь у тебя серая, и вообще, если бы мы прямо сейчас не разговаривали, я бы подумала, что ты ненастоящий.
– Но я же настоящий?
Не знаю почему, но я втянулся в этот лишенный смысла разговор, и мне стало чрезвычайно важно узнать ответ на этот наивно-детский вопрос.
– Трудно сказать. – Девочка серьезно сдвинула брови и сморщила нос. – На первый взгляд ты кажешься настоящим, но эта твоя непонятная серость сбивает меня с толку.
Она ненадолго задумалась, а я, не зная, что говорить, счел за лучшее промолчать.
– Думаю, ты все же настоящий. – Ребенок наконец пришел к определенному выводу. – Но та нехорошая вещь, которую ты держишь в руках, изменяет твою сущность...
Было странно услышать из уст маленькой девочки такие взрослые определения, но я уже давно перестал чему бы то ни было удивляться, поэтому просто перевел взгляд на свою руку и увидел зажатый в кулаке обломок стрелы без наконечника.
– Эта... – Она сбилась, решая, как бы получше обозначить предмет. – Эта штуковина... Очень страшная... Она даже хуже, чем мерзкая жаба. Хотя я не знаю, как это вообще может быть.
Объяснение было достаточно путаным и ничего толком не проясняло, но мне стало ясно – нужно как можно скорее избавиться от этой зловещей «штуковины».
Я сделал попытку разжать кулак, но ничего не произошло. Не знаю, виновато ли было место, в котором я оказался, или что-то другое, но, как бы то ни было, факт остается фактом – несмотря на все попытки избавиться от нее, стрела так и осталась в моей руке.
– Не можешь? – В глазах девочки промелькнула искра сочувствия.
– Не могу, – честно признался я.
– Так я и думала! – Она вновь сморщила нос, что, по всей вероятности, означало глубокую задумчивость, и спустя некоторое время выдала совершенно неожиданный ответ: – Раз ты не можешь избавиться, то придется жить с этим. Другого выхода я просто не вижу.
Это самое «не можешь избавиться» прозвучало из ее уст так, как будто она имела в виду «не хочешь избавиться».
– Я хочу, но не могу. – Мой голос был спокоен, но в глубине души уже поселилось сомнение.
– Кто хочет что-то сделать – изыскивает возможности; кто не хочет ничего делать – ищет причины, объясняющие его бездействие, – без запинки, явно наизусть, произнесла девочка. – Не помню, кто это сказал, но мне отчего-то запомнилось, – неожиданно смутившись, добавила она, как будто ее уличили в чем-то не слишком хорошем.
– Может быть, ты и права. – Стихший было звон колокола начал вновь набирать силу, и я понял, что мое пребывание в этом месте скоро кончится. А может, и нет. – Но как бы то ни было, мне было приятно встретиться и поболтать с тобой.
– Мне тоже.
– Может, еще как-нибудь встретимся.
Колокола уже били в полную силу, так что опять начало закладывать уши.
Девочка вежливо кивнула и посоветовала на прощание:
– Прогони жабу – и тогда сможешь избавиться от этой гадкой штуковины.
– Я постараюсь, – уже прокричал я, из-за нарастающего грохота не сумев как следует расслышать собственный голос.
После чего, захлебываясь криком, вновь провалился в бездонный колодец.
На дне которого, как ни странно, оказалось все то же неизменное серое небо.
* * *
Пятеро смертных, бросивших вызов богам, – это даже не смехотворно малая цифра, это просто ничто. Если они и вправе рассчитывать на что-либо, то только благодаря внезапности и дерзости своего нападения. Муравей, ползущий по одежде человека, не может быть обнаружен, пока на него случайно не наткнется рассеянный взгляд, либо же он сам не проявит себя укусом или каким-нибудь другим неосторожным действием.
Идея вторгнуться в сферу Хаоса, чтобы похитить священный артефакт, была настолько нелепой или, точнее сказать, сумасшедшей, что даже не принималась в расчет могущественными небожителями.
Когда Этан впервые изложил свой план Левсету, тот лишь рассмеялся в ответ, приняв юношу за откровенного безумца. Но после того как все взвесил и обдумал в спокойной обстановке, пришел к выводу, что именно в отсутствии логики (жалкая кучка людей проникает в святая святых, чтобы похитить нечто принадлежащее богам!) и кроется главная надежда на успех предстоящей экспедиции.
Да, риск, несомненно, был, но в случае победы они получали в руки мощный козырь, одно упоминание о котором могло повернуть армии Хаоса вспять.
Благодаря массе обстоятельств, на перечисление которых ушло бы слишком много времени, светлые расы проигрывали эту войну. Ее исход был теперь всего лишь вопросом времени. Кому как не Левсету, владевшему информацией в полном объеме, было знать об этом печальном факте. Их всех ожидал неминуемый страшный финал. И если эта безумная во всех отношениях экспедиция за грани неведомого могла спасти Альянс от разгрома, то почему бы и не попробовать?
Старый мудрец рассуждал здраво, но не знал двух чрезвычайно важных вещей.
Первое – ни один смертный не может открыть Врата Печали, преграждающие вход в хранилище древней святыни. И второе – взять в руки древний артефакт способен лишь чистокровный человек, человек с сильной и чистой душой. Ни полукровки, ни представители иных рас, так же как и сами боги, не могли прикасаться к амфоре нерожденных душ.
Пройдя обряд посвящения, Этан лишился не только сердца, но и своей божественной сути, однако остался скорее богом, нежели смертным, Поэтому, хотя он и не надеялся, что Врата Печали сразу же распахнутся, признав в нем былое величие, но был твердо уверен, что в конечном итоге сможет преодолеть эту преграду. Впрочем, даже после того, как мятежный сын Хаоса проникнет внутрь, ему все равно не обойтись без помощи настоящего человека. Причем какое-нибудь продажное отребье, польстившееся на золото, или заложник, доставленный силой, скорее всего не смогли бы пройти испытание, взяв в руки магический артефакт. И в конечном итоге погубили бы не только себя, но и его, Этана. Левсет же идеально подходил для этой роли. Вот почему при всем желании мятежный сын Хаоса не мог обойтись без помощи старца.
Тоннель, по которому сосредоточенно молча шли пятеро смертных, напоминал скорее лаз, прорытый в земле огромным кротом. Однако стены этого коридора не были земляными, а представляли из себя нечто совершенно неподвластное пониманию обычных людей. К этой субстанции, вероятно, подошло бы название «спрессованный туман», но и оно отстояло невероятно далеко от истины, поэтому для собственного же спокойствия никто из участников экспедиции не задумывался о природе этих загадочных стен.
Этан уверенно шествовал впереди небольшого отряда с таким видом, будто в мельчайших деталях знал схему этого запутанного лабиринта-тоннеля с множеством боковых ответвлений.
Еще до того, как Левсет дал согласие на участие в операции, молодой человек сообщил, что сможет найти путь к артефакту. Правда, он не уточнил, откуда у него эта информация. Но даже если принять на веру его слова, оставалось неясным, почему все выглядит таким образом, будто юноша чуть ли не вырос в этих местах и при желании способен найти дорогу даже с закрытыми глазами.
В глубине души старого мага в очередной раз появилось подозрение, которое в конечном итоге могло вырасти в нечто большее – в уверенность. Но судьба, провидение или случай (называйте как угодно, от этого смысл не изменится) пока еще оставались на стороне мятежного сына, бросившего вызов своей могущественной семье.
Сфера Хаоса являлась не только обителью древних богов, но и пристанищем для великого множества разных существ. Что совершенно неудивительно, особенно если учесть ее поистине необъятную площадь.
Левсет уже собирался было высказать вслух свои подозрения, но именно в этот момент из бокового прохода вышел Исбит – демон Тоннеса третьего круга.
Этана спасла только невероятная реакция. Краем глаза заметив движение там, где его не должно было быть, он резко завалился на спину, нимало не заботясь о том, что может разбить себе голову.
Здесь, в сфере Хаоса, Исбит представлял собой обычного, ничем не примечательного демона, но его сила не шла ни в какое сравнение с силой смертного. Пусть мыши и имеют зубы, они ничего не могут противопоставить коту. Это жестокая реальность, которую, увы, никому не дано изменить.
Спина Этана еще не коснулась пола, а огненный язык уже дотянулся до грудной клетки мага, идущего вслед за ним. Бесплотная рука демона совершила неуловимый жест – и тело пронзенного насквозь человека поднялось в воздух, а затем, словно агонизирующая рыба, бьющаяся на крючке рыбака, было затянуто в огромную пасть. Если бы это был какой-нибудь более умный демон, возможно, его заинтересовало бы, что делают в этом месте смертные. Но Исбит, хотя и принадлежал к кругу Тоннеса, все же был обычным, так сказать, рабочим демоном. Поэтому он не стал терзаться вопросом, откуда взялись эти хрупкие создания. Для него они являлись не более чем редким изысканным деликатесом, который нужно как можно скорее употребить в пищу, чтобы не делиться с кем-то еще.
Исбит покончил с первым магом и уже собирался перейти ко второму, но в этот момент лежащий на земле человек громко и внятно произнес Слово силы – божественное заклинание, при помощи которого демоны, вызвавшие гнев небожителей, заключаются в клетку собственного разума.
Левсет, шедший третьим, увидел, как расцвела огромным красным пятном спина идущего впереди, а затем его друга и соратника подбросило в воздух и затянуло в огромную пасть отвратительного чудовища. Старый маг даже успел с сожалением подумать, что вот они так близко от цели, а эта нелепая случайность одним легким взмахом пера перечеркнула все их надежды и планы. Но мгновение спустя произошло неожиданное, то, что вызвало неимоверное удивление человека, за свою долгую жизнь, казалось бы, успевшего привыкнуть к чудесам и магии самого различного вида.
Упавший на спину юноша прокричал странную фразу на незнакомом гортанном наречии – и демон замер.
Левсет пораженно застыл, не в силах не только обрадоваться неожиданному спасению, но даже просто двинуться с места. Ни один маг, какой бы силой он ни обладал, не мог одним лишь словом остановить атаку бесплотного демона. Это было невозможно в принципе, так как демоны являлись высшими существами и обладали...
Окончательно сформулировать мысль не удалось.
– Нужно скорее уходить, заклинание не задержит Исбита надолго! – прокричал Этан, быстро поднявшись с земли, после чего, даже не оглянувшись на спутников, устремился вперед.
Левсет все еще оцепенело стоял, не в силах справиться с удивлением, но тут сильная рука сдавила его локоть и увлекла за собой.
Перед началом экспедиции хозяин предупредил Мелиуса о том, что этого старика необходимо доставить к Вратам Печали. Остальные не нужны, но именно старый маг является ключевой фигурой всей партии, так как только он может забрать амфору нерожденных душ. И если по какой-либо причине Левсет окажется не в силах идти сам, файт должен помочь ему.
Группа из четырех человек в спешке удалялась от развилки, где все еще находился сдерживаемый заклинанием демон. Они напрягали все свои силы, но потенциал смертных не идет ни в какое сравнение с мощью высших существ. Поэтому уйти далеко беглецы не смогли.
Вместе с утратой божественной сущности Этан потерял и былую силу, сумев сохранить лишь крупицы мощи. То, что могло навсегда заточить демона в оковах собственного разума, сейчас оказалось способным лишь задержать его на несколько жалких минут.
Сзади донесся яростный рев монстра, и беглецы поняли – демон сбросил хрупкие оковы заклинания.
– Скорее! – обернувшись на ходу, прокричал Этан. – Мы уже совсем близко!
Его перекошенное от гнева лицо было похоже на страшную маску, но, пожалуй, никто, кроме файта, не догадывался об истинной причине этого всплеска эмоций.
Слово силы действует на демона только однажды. И сейчас в запасе мятежного сына, покусившегося на трон собственных родителей, не было ничего, что могло бы остановить этого проклятого людоеда.
Пасть от руки серьезного противника – это, по крайней мере, означает умереть достойно. Но быть сожранным заштатным, ничем не примечательным монстром – в высшей степени унизительно. Тем более что до цели, которая может принести ему власть над миром, остался последний рывок.
– Мелиус!!! – Страдальческий крик, вырвавшийся из горла Этана, скорее напоминал рев смертельно раненного животного, чем звуки, издаваемые простым человеком. – Мелиус!
Эхо отразило голос объятого яростью существа, которое даже само не понимало, кем является в данный момент – богом, так и не сумевшим стать человеком, или же смертным, не дотянувшимся до небес.
В своем нынешнем состоянии файт не мог всерьез противостоять демону Тоннеса, но хозяину нужно было выиграть всего лишь несколько драгоценных минут. Краткий промежуток времени, отделяющий его от великой мечты – того, к чему Этан так самоотверженно стремился и ради чего жил последнее время.
Мелиус был файтом – существом, безгранично преданным своему господину. Даже если бы он захотел, то и в этом случае не смог бы ослушаться приказа хозяина. Но он и не хотел.
Верный слуга мягко отпустил руку седовласого мага и остался на месте в ожидании охотника, преследующего добычу.
Левсет пробежал по инерции еще несколько шагов, а затем обернулся посмотреть, что же случилось с его спутником. Одинокая фигура, оставшаяся позади, махнула рукой. Это было одновременно и прощальным жестом, и приказом продолжать движение.
Старик повернулся и побежал дальше. Времени на вопросы не оставалось. Почему и зачем остановился Милт, сейчас не имело значения. Старый друг Левсета сделал свой выбор, и теперь его судьба всецело зависела от демона, с которым ему предстоит встретиться спустя десять или от силы пятнадцать секунд.
Если бы убеленный сединами маг вдруг узнал, что Милт давно мертв, а вместо старого друга там, позади, остался убийца, принявший его облик, то, вероятно, мысли почтенного старца не были бы столь печальны. Но план отрекшегося от небес бога и его преданного слуги был слишком хорош, чтобы его могли разгадать непосредственные участники кровавой драмы.
Однако он оказался достаточно прост, чтобы рухнуть как карточный домик от простой случайности – встречи с демоном Тоннеса.
* * *
В отличие от своей жены Фасы, которая постоянно видела трудности там, где их не было, и шла к цели кружными путями, Алт был уверен в том, что этот мир его ничем не может удивить, и потому всегда решал возникающие проблемы быстро и четко.
Даже в предательстве собственного сына он не усмотрел ничего сверхъестественного. Мужчина на то и мужчина, чтобы быть главным. Вторые роли – для неудачников. Тот, в ком течет кровь лордов Хаоса, должен стремиться к победе. В родовом гнезде нет места птенцам. Они или покидают его в поисках новых миров, или должны сбросить родителей в пропасть, чтобы самим занять освободившееся место. Поэтому вполне естественно и даже закономерно, что, достигнув определенного уровня самосознания, Этан взбунтовался – птенец вырос, только и всего. Фундаментальные законы природы не дано изменить даже всемогущим небожителям.
Фаса, как женщина и мать, видела в поступке своего мятежного ребенка нечто большее, чем простое стремление к лидерству, но Этан был мужчиной и соответственно должен был мыслить и действовать, как подобает мужчине. Задав себе прямой и честный вопрос, как бы он поступил, окажись на месте сына, Алт после непродолжительных раздумий ответил: «Точно так же». После чего все сомнения разом отпали, а мир вновь стал простым и понятным, каким был всегда и пребудет во веки веков.
Если бы владыка Хаоса захотел, то уже в самом начале уничтожил бы наглеца, посмевшего бросить вызов его абсолютной власти. Но это было бы слишком просто и глупо – могучий орел заклевал только-только оперившегося юнца, который к тому же едва научился летать.
Вечность – и без того безумная пропасть времени, в течение которого зачастую не происходит ничего примечательного. Поэтому лишить себя изысканного удовольствия настоящей схватки – воистину непозволительная роскошь. Нет поединок должен быть честным. Сначала Этан наберет силу, и только потом на поле битвы сойдутся два самца – отец и сын, чтобы решить, кто из них достоин быть правителем этого мира.
А Фаса...
Она, несомненно, умна, но даже при всем желании ей не понять психологию мужчины-владыки. Мужчины, который всегда и во всем должен стремиться быть первым.
Алт согласился начать войну не потому, что ему нужно было низвергнуть светлые расы, загнав остатки человечества в пещеры и подземелья. Вся эта бредовая теория насчет того, что боги зависят от смертных, не выдерживала серьезной критики. Это была скорее одна из гипотез его жены, нежели что-то серьезное. И он бросил в бой легионы Хаоса лишь для того, чтобы в сумятице войны дать Этану время окрепнуть и встать на ноги. Набраться опыта, которого окажется достаточно, чтобы если и не выравнять шансы противоборствующих сторон, то хотя бы сделать их сравнимыми.
В то время как Фаса плела паутину интриг, играя в свои женские игры, Алт, несмотря на договоренность с женой, не предпринял ровным счетом никаких действий, способных вывести их на след мятежного беглеца. Он давал сыну фору. Право первого, по-настоящему сильного хода. После которого станет ясно, что в бой вступил уже не юноша, а взрослый муж. Не курица, попавшая в лапы мясника, а гордый орел, готовый сразиться за место под солнцем и умереть, как подобает мужчине.
Алт не сомневался, что сын нанесет удар если не прямо сейчас, то в ближайшие несколько дней. До этого было еще рано, а чуть позже станет уже слишком поздно. Противостояние земли и неба вплотную подошло к той роковой черте, после которой даже при желании невозможно будет ничего изменить. Меч палача опустится на шею жертвы, и вместо прекрасного поединка все закончится гротескным фарсом, обычной, ничем не примечательной и, что самое главное, невыносимо банальной и скучной казнью.
Если Этан все еще хочет что-то изменить не только в этой глупой войне, но и в их личном противостоянии, нужно действовать без промедления. Иначе...
У древнего бога имелось средство, чтобы найти и покарать безумца, посмевшего бросить вызов могуществу Хаоса. И если мальчишка не сделает хода – окажется малодушным ничтожеством, не оправдавшим ожиданий отца, – то Алт, не задумываясь, пустит это средство в ход.
Глава 10
Я по-прежнему лежал на земле, широко раскинув руки. Надрывный колокольный звон уже пропал, оставив после себя лишь смутные обрывки воспоминаний о странной девочке и не успевшую до конца оформиться мысль о чем-то важном. О том, что оказалось безвозвратно упущенным из вида в бессмысленной суматохе последних дней и недель.
Высоко над головой, где в заоблачной дали сходятся и расходятся все земные дороги, простирало милосердные объятия бескрайнее небо. Мягкие облака обещали покой и дарили забвение тем, кто устал от жизни, а...
– Стоп! – решительно оборвал я себя, резко вставая на ноги и тем самым выходя из состояния созерцательной отрешенности, которая, словно сладкоголосая сирена, уводила мой разум все дальше и дальше от этой реальности. – Проблемы неба лучше оставить на потом, а сейчас...
Я пораженно замолчал, только сейчас осознав, что на потом оставить ничего не удастся, так как само небо уже являлось частью проблемы. Не самой главной, но тем не менее достаточно веской частью, на которую даже при желании нельзя было закрыть глаза. Потому что само небо и весь окружающий пейзаж были выдержаны в каких-то неживых, тускло-серых тонах. То, что казалось мне сном, воплотилось в реальность. Краски ушли из моего мира навсегда.
«Прогони жабу – и тогда сможешь избавиться от этой гадкой штуковины», – вспомнил я совет маленькой девочки, с которой встретился на тонкой грани, отделяющей сон от реальности.
Взгляд метнулся к руке и наткнулся на обломок стрелы, по-прежнему стиснутый в кулаке. Я разжал побелевшие от напряжения пальцы и к своему немалому удивлению увидел, как орудие убийства, избавившее от мучений умирающего всадника, упало к моим ногам.
– От жабы не избавился, но от «штуковины» благополучно отделался, – задумчиво пробормотал я, переводя взгляд на поле сражения.
И вновь мне пришлось удивиться. Но на этот раз даже больше, чем в случае с потерей цветоощущения. Насколько хватало глаз, до самого горизонта вся видимая поверхность земли была устлана толстым ковром из сломанных стрел. Причем все они были точной копией той, от которой я только что «благополучно избавился».
Сделав осторожный шаг вперед, я чуть было не пропорол ступню об острый обломок. При таком раскладе перемещаться с места на место можно было только по воздуху или в стальных ботфортах. Но так как я был все-таки человеком, а не птицей, к тому же не собирался обрекать себя на ношение громоздкой экипировки тяжеловооруженных рыцарей, оставалось только одно – попытаться договориться, а точнее, как-то поладить с проклятой стрелой.
Я наклонился, взяв в руку первый попавшийся обломок. Мир по-прежнему остался бесцветно-серым, но ковер из миллиардов сломанных стрел исчез. Чем бы или кем бы ни являлась эта загадочная вещь, насквозь пропитанная ядом неведомой древней магии, судя по всему, мне не удастся избавиться от нее. По крайней мере, пока я не прогоню тень мерзкой жабы со стальными глазами – отвратительной твари, сдавившей измученное страданием сердце безжалостными тисками. Печально вздохнув, я положил обломок стрелы в колчан, решив разобраться с этой проблемой позже, и зашагал к нагромождению трупов – страшной бесформенной массе, которая совсем недавно жила и дышала, будучи отрядом людей, отданных под мое начало. Воинами, не по своей воле пришедшими на поле битвы, чтобы бесславно пасть на чужбине под сводом равнодушно-серого неба.
Я шел совершенно открыто, ни от кого не таясь, потому что поле боя подобно землетрясению: только что это было смертельно опасное место, а проходит несколько минут, и все резко меняется. Опасности больше нет, а гигантская волна из сплава боли и насилия перемещается дальше, оставляя после себя лишь бесплодную вымершую пустыню, в которой чувствуют себя вольготно только пожиратели падали.
Лавина тяжеловооруженных конников, вспоровших острием своего клина слабый заслон из нескольких сотен легких лучников, обрушилась на имуров, но, встретив хорошо организованный отпор, не стала упорствовать, а отступила, понеся незначительные потери.
Но скажите на милость, что значат несколько десятков жизней на поле брани, когда каждая из противоборствующих сторон насчитывает около сотни тысяч бойцов? Абсолютно ничего.
Рыцари настолько торопились достичь боевых порядков имуров, что даже не стали отвлекаться на жалкую кучку несчастных гоблинов, ощетинившихся заслоном из пик чуть в стороне от направления главного удара. Именно это и спасло гвардию Мгхама.
Впрочем, сейчас мне было не до гоблинов. Остановившись в полусотне шагов от страшного места, где на пропитанной кровью земле лежала пятая часть племени Сави, не в силах идти дальше, я застыл ледяной статуей, чувствуя, как все внутри постепенно заполняет какая-то всеобъемлющая, необъяснимая пустота.
– Смерть – это не зло, а скорее избавление.
Повернув голову в сторону звука, я увидел Мгхама, стоящего неподалеку.
Вождь гоблинов выглядел отрешенно спокойным, но кто знает, чего ему это стоило.
– Думаешь, меня это может утешить?
Казалось, слова срываются с губ помимо воли хозяина, так как мое сознание по-прежнему пребывало во власти гулкой, словно упругая поверхность натянутого барабана, пустоты.
– Я пришел не для того, чтобы утешать. Под твоим началом была тысяча лучников, из которых если кто и уцелел, то единицы, а я в общей сложности потерял около трех когорт. Это как минимум вдвое больше.
– Трусы пали, а настоящие храбрецы выжили. Еще несколько таких битв – и раса гоблинов в корне изменится.
Если бы на его месте был кто-нибудь другой, то, пожалуй, короткий удар боевого копья быстро и эффективно смыл бы кровью оскорбление. Но этот странный гоблин был не такой, как все, поэтому, учитывая состояние собеседника, он нашел в себе силы сдержаться.
– Я пришел, чтобы ответить на вопрос, заданный тобой перед битвой.
– Ты уже ответил на него.
– Да, но, судя по твоему виду, ты так и не понял, что я имел в виду.
– Разве сейчас это столь важно?
– Думаю, что да.
Я равнодушно-вежливо пожал плечами, всем своим видом давая понять, что из уважения к союзнику готов выслушать все, что он скажет.
– Странно, но в отличие от всех остальных люди в подавляющем большинстве не знают, что именно от них произошли все существующие расы, как светлые, так и темные...
– И что с того? – Мне не хотелось ни думать, ни тем более говорить, потому что где-то вдалеке опять начали бить колокола, что опять могло перенести меня из этого страшного, пропахшего кровью и смертью места на луг, где, смешно поджав под себя ноги, сидела маленькая девочка, с которой интересно говорить на любые темы.
Но Мгхам заслуживал того, чтобы в ответ на его откровенность собеседник хотя бы элементарно поддержал разговор.
– Что с того? – удивленно переспросил он и сразу же ответил: – Ничего. Совсем ничего. Только когда люди с отвращением смотрят на гоблинов, орков, дроу и других представителей темных рас, им следует помнить, что они видят самих себя, только в искривленном зеркале времени.
– Всем известно, что дроу, темные эльфы, произошли от обычных эльфов. – Гул колоколов стал нарастать, поэтому в моем ответе промелькнули нотки нетерпения, неправильно истолкованные предводителем гоблинов.
– Но сами эльфы тоже когда-то были людьми. Человечество – это колыбель всех рас, ствол, на котором выросли побеги и ответвления остальных народов.
Окружающий пейзаж начал расплываться перед глазами, и я понял, что прямо сейчас упаду в глубокий колодец, на дне которого нет ни войны, ни боли потерь, ни горечи утрат, ни прочих невыносимо печальных вещей.