Они находились в задней части грузовика, где было особенно шумно, к тому же тонкое дребезжание тысяч бутылок, заключенных в тесные ячейки, создавало дополнительную звуковую помеху, но, несмотря на весь этот шумовой фон, уже был отчетливо различим посторонний звук, шедший откуда-то сбоку.

Дорога позади оставалась по-прежнему пустынной, и оттуда никто не мог появиться, потому что...

– Ложись!!! – крикнул Сну, повинуясь мощному импульсу тревоги, пришедшему из подсознания.

Обостренное чувство опасности, выработавшееся за годы работы и пропитавшее чуть ли не каждую клетку его прекрасно тренированного организма, не подвело и на этот раз.

Уже кидая тело назад и влево, под прикрытие нагромождения ящиков, он увидел мотоциклиста, неожиданно вынырнувшего откуда-то сбоку, с обочины. Это была все та же проклятая бледнолицая тварь с вращающимися в разные стороны глазами. Левой рукой нападавший управлял мощным «кавалларом», а в правой держал пистолет, который в ничтожно короткий промежуток времени выплюнул в пространство четыре нули...

Первая, третья и последняя предназначались старшему группы, вторая – его подчиненному.

Руки снайпера были заняты, поэтому он не смог выполнить приказ командира мгновенно. У него была прекрасная реакция и отличные рефлексы бойца элитного спецподразделения, выполняющего ответственные задания за пределами родного государства, но тягаться с синетом, вершиной эволюции чужого мира, он все-таки не мог.

Сван разжал пальцы, выпустив ящик из рук, одновременно с этим его мозг послал мощный импульс, приводящий в движение мышцы сжатых, словно тугая пружина, ног, и тело резко бросило в сторону, однако за какую-то долю секунды до всех этих действий вторая по счету пуля, выпущенная из пистолета, пробила его голову навылет.

Если бы ему повезло остаться в живых, то, будучи профессионалом, он наверняка оценил бы по достоинству филигранно точный выстрел, произведенный в таких непростых условиях. Но тот, кто собственноручно оборвал двадцать три жизни подобным же способом – одним коротким и точным выстрелом в голову, – был уже мертв, и его безжизненную оболочку, врезавшуюся в стену ящиков, ничто не могло интересовать. В сумрачном измерении, куда его в итоге привела судьба, не было ни мыслей, ни чувств, ни желаний – там существовала только одна непреклонная реальность по имени Смерть, каждый день пополняющая свою бесконечную коллекцию все новыми и новыми жертвами...

Торм, командир подразделения синетов, потерял связь с Алу сразу же после ментальной атаки, результатом которой явилось уничтожение чуждого разума, пытавшегося проникнуть в их подсистему коллективного сознания, поэтому не знал, где находится человек, которого его команда должна была найти. Не исключено, что его увезла группа захвата, устроившая засаду в придорожном заведении. Исходя именно из этого предположения, Торм и направил Эве и Ката (двух последних боеспособных синетов) по следам беглецов, а сам остался в районе пожара.

Дорога, усеянная осколками битого стекла, была непроходима для обычной машины, но мощные «каваллары» могли ехать и по обочине. Правда, при этом скорость мотоциклов значительно падала, однако даже двигаясь со скоростью сто двадцать километров в час, они рассчитывали настигнуть грузовик в течение ближайших пятнадцати минут.

Как только вдалеке показались габаритные огни огромного трека, преследователи резко разъехались в стороны, удалившись от шоссе на расстояние в полкилометра. Маневр был произведен с таким расчетом, чтобы у противника не было возможности заметить погоню. Они с самого начала не включали фары, двигаясь в полной темноте, ведь глаза синтетических людей не испытывают затруднений при любом, даже самом ничтожном освещении. И если раньше этот дар оставался невостребованным, то сейчас настал момент, когда уникальная способность синетов пригодилась.

Сначала мотоциклы поравнялись с грузовиком, следуя параллельными курсами на расстоянии около пятисот метров от добычи, а затем охотники резко пошли на сближение. Именно нарастающий гул моторов двух мощных «кавалларов» и привлек внимание Свана за несколько секунд до того, как он сделал последний вздох в своей жизни.

Эве должен был разобраться с двумя бойцами, находившимися в грузовом отсеке, а Кату досталась задача посложнее – ему предстояло выяснить, находится ли интересующий синетов человек в кабине мощного трека, и если он все-таки там, то, ликвидировав шофера и сопровождающего, сделать все возможное, чтобы заложник не пострадал. Если бы задача ограничивалась только устранением водителя и пассажира, находившихся в кабине, то самым простым решением было бы обогнать грузовик и с полуоборота всадить несколько пуль в головы противников. Но при таком раскладе возникало слишком много непрогнозируемых случайностей, которые могли привести к гибели заложника, поэтому Кат пошел более длинным и трудным путем: он решил через крышу добраться до кабины, выкинуть водителя на дорогу и, взяв управление машиной в свои руки, разобраться с остальными проблемами.

Приблизившись практически вплотную к тяжелой машине, Кат, опираясь на руль двумя руками, резко подбросил вверх нижнюю часть тела, после чего его согнутые в коленях ноги уперлись в седло мотоцикла, Со стороны могло показаться, что большая черная птица с белой головой, нахохлившись, сидит на жердочке стремительно рассекающей ночной воздух грациозной и загадочной колесницы. Пару секунд ничего не происходило, а затем, видимо дождавшись удобного момента, белоголовый ворон с черным оперением взмахнул руками-крыльями и устремился вверх – к небесам, где загадочно подмигивали звезды и ветер негромко нашептывал слова древнего, всеми забытого пророчества, согласно которому только настоящая любовь может спасти этот безумный мир.

От резкого толчка мотоцикл бросило в сторону, и он, завалившись набок, пробороздил поверхность дороги, высекая искры в тех местах, где сталь соприкасалась с шершавым асфальтом, потом несколько раз прокрутился вокруг своей оси и, наконец, замер, уставившись слепым глазом разбитой фары вслед удаляющимся огням грузовика.

Кат, зацепившись за верхнее ребро трека, легко подтянулся и оказался на крыше фургона.

В кабине машины девушка, находившаяся до этой минуты в глубоком обмороке, широко открыла глаза...

Первая пуля с противным чавкающим звуком вошла в уже раздробленное плечо Сеющего Скорбь в тот момент, когда его тело, повинуясь мощному импульсу самосохранения, резко заваливалось в сторону. Он не почувствовал боли, потому что правая половина туловища в районе ключицы полностью онемела под действием обезболивающего.

Вторая пуля огненной кометой прочертила линию жизни не успевшего ничего осознать Свана и, выйдя из затылка, осыпалась печальным звездным дождем лопнувшего бутылочного стекла.

Эве нажал на спуск своего пистолета в третий и четвертый раз, посылая двоих хищных стальных птиц навстречу тому, кто избежал встречи с судьбой, но и они не достигли цели, завязнув в плотном строе фанатично преданных своему хозяину телохранителей-бутылок.

Ящик, выпавший из рук убитого снайпера, устремился в темные объятия ожидавшей его дороги, но на пути его неожиданно оказался мотоцикл преследования.

Лайя ухватилась здоровой правой рукой за выбитую из сустава левую – и сильно дернула. Раздался сухой щелчок, и сустав встал на место.

Эве наклонил туловище вправо, одновременно выворачивая руль в ту же сторону, чтобы избежать столкновения с летящим навстречу предметом, и ему это почти удалось. «Почти»... Слово, которое Сну так ненавидел, на этот раз его спасло. Мотоциклист заложил крутой вираж, практически распластавшись на дороге, но ему не хватило каких-то жалких десяти сантиметров – угол ящика все-таки врезался в заднее колесо. Тяжелый «каваллар» ударился об асфальт, переднюю часть подбросило вверх, ' мотоцикл перевернулся и выбросил седока из седла. После чего оба – изуродованная машина и ее неудачливый владелец – еще некоторое время хаотично кувыркались по дороге, не в силах совладать со скоростью, продолжающей по инерции тащить их вперед и вперед – до тех самых пор, пока мотоцикл и водитель не замерли неподвижными изваяниями на темной поверхности ночного шоссе...

– Тормози!

В голосе хрупкой девушки, повернувшей голову к Флинту, который сосредоточился на управлении огромной машиной, было столько почти осязаемой внутренней силы, что нога водителя помимо его воли до упора вдавила педаль тормоза в пол.

Раздался противный визг стирающейся об асфальт резины, и под этот неприятный аккомпанемент потерявшее равновесие тело синета, находившегося наверху, бросило вперед и по инерции протащило несколько метров по крыше кабины, после чего оно упало на капот, где неестественно белая рука наконец успела ухватиться за пятисантиметровый выступ, к которому крепилась антенна радиоприемника. Два пальца левой руки держали на весу все тело, и глаза, прижавшиеся к лобовому стеклу трека, уже выбрали первую жертву, а кулак правой сделал короткий замах, чтобы, пробив хрупкую преграду, навсегда погасить странный огонь, пылающий в глазах хрупкой девушки... Но Лайя будто ждала именно такого поворота событий. В то мгновение, когда сжатая в кулак рука устремилась навстречу своей цели» пуля ударила в голову Ката. Пальцы потерявшего сознание синета, удерживающие на весу тело, разжались.

Белый призрак скользнул вниз, на какую-то долю секунды задержавшись у бампера, будто бы раздумывая – броситься ли с головой в бездонно-глубокий омут или нет, а затем все же решился и рухнул под колеса огромной груженой машины. Грузовик качнуло раз... другой... третий...

Огромные колеса забрызгало жидкостью бледно-голубого цвета, которая смешалась с дорожной пылью и быстро потемнела, слившись с ис-синя-черным цветом автомобильных шин. Если бы не пулевое отверстие в лобовом стекле и не распластанное изувеченное тело, оставшееся далеко позади, можно было подумать, что вообще ничего не произошло.

– Поехали, – устало приказала Лайя, обращаясь к водителю, и обессиленно откинулась на спинку сиденья – эта вспышка активности и предельной концентрации всех сил далась ей нелегко.

Грузовик в результате экстренного торможения сбросил скорость почти до нуля и наверняка остановился бы, если б не этот короткий приказ.

Флинт включил первую передачу, дав слишком много газа. Огромный трек натужно взревел, будто раненый монстр, издавший победный клич после смертельной битвы с равным по силам противником, и медленно начал набирать скорость.

– Сну, что у тебя? – Лайя переключилась на волну старшего группы.

– Сван мертв, у меня пара дырок...

– Тяжелых?

– Ерунда... Добили и без того развороченное плечо и слегка поцарапали ногу.

– Значит, будешь жить.

– Наверное... – В голосе человека, истекающего кровью среди горы разбитых бутылок, не слышалось особой уверенности.

– Через три-четыре километра мы остановимся, перенесем тебя в кабину и окажем необходимую помощь.

– О'кей.

– Потом нам придется возвращаться назад к пепелищу.

– Я знаю.

Грузовик медленно уходил на восток, а далеко позади, на пустынной дороге, усеянной осколками битого стекла, Эве склонился над обезображенным раздавленным телом. Голова, а следовательно, и мозг Ката не пострадали, но весь остальной корпус не подлежал восстановлению.

Блестяще спланированная операция не только завершилась полным провалом, но и оказалась пустышкой – ни в фургоне, ни в кабине грузовика не было того человека, ради которого они явились в этот мир. А значит, продолжать погоню не имело смысла.

Бесстрастное существо вытащило два пистолета и, разрядив полные обоймы в шею напарника, мощным рывком отделило голову от корпуса, после чего, завернув ее в остатки разорванного плаща, повернулось и со скоростью, недоступной смертному, побежало на запад – туда, где догорало заведение со странным названием «Крученые перцы».

Все дороги, даже те, которые изначально ведут в никуда, рано или поздно сходятся или пересекаются в одной точке. Именно таким местом для этого мира были догорающие руины придорожной закусочной – местом, где начинались и заканчивались все земные пути...

Я потянул на себя ручку двери и, когда она легко пошла навстречу, успел подумать: «Из-за чего, собственно, Милая устраивала весь этот дешевый костюмированный балаган, если все оказалось так просто и до невозможности обыденно?»

Но оказалось, что мои выводы были преждевременными и никоим образом не соответствовали жестокой действительности...

Вспышка света была настолько яркой, что в первое мгновение я даже не понял, что, собственно говоря, это было, а затем до сознания дошла испепеляющая разум волна боли, и из глубины моих порванных сразу в нескольких местах легких вырвался дикий отчаянный крик...

Тело судорожно дернулось назад в попытке соскользнуть с нескольких десятков остро заточенных стальных спиц, легко и без усилий прошивших мягкую человеческую плоть, но, как выяснилось, эти огромные иглы были с зазубринами, и, вместо того чтобы обрести призрачную свободу, подергивающаяся детская фигурка, распятая на двери, окончательно завязла в этой кровавой ловушке, из которой не было выхода.

Я продолжал кричать, пока в легких еще сохранялись остатки воздуха, пришедшего вместе с последним вдохом, а затем, когда отработанный газ окончательно покинул насквозь пробитые внутренности, голова бессильно уткнулась в замутненное стекло безжалостной двери и перед глазами поплыли мерцающие всполохи цветных пятен. Они все кружились и кружились, постоянно наращивая темп, и в какой-то момент наконец слились в одно сплошное непередаваемо пестрое свечение рассыпанных на полу осколков цветной мозаики...

Весь мой разум и все тело выли от жестокой непрекращающейся боли, но какая-то крохотная часть сознания оставалась как бы в стороне от безумного кошмара, и именно в этом безмятежно-спокойном центре бушующего урагана всплыла на поверхность ясная мысль: что-то подобное со мной уже было. Не в первый раз я оказываюсь в роли бабочки, пришпиленной к стене импровизированным подобием булавки...

Может быть, это случалось в каких-то неведомых прошлых жизнях или генная память, заложенная глубоко в недрах мозговых клеток, неожиданно выкинула в обезображенный страданиями разум воспоминания давным-давно почившего предка. Не знаю, не берусь ничего утверждать. Одно могу сказать точно: как только я понял, что нечто подобное уже когда-то происходило, цветной хаос водоворота кричащих о боли красок отошел на второй план и перед безжизненным взглядом, уткнувшимся в мутно-непрозрачное стекло проклятой двери, начала вырисовываться совершенно другая картинка.

Изображение оставалось нечетким и слегка размытым: как будто смотришь сквозь пелену небольшого водопада, кристально чистых холодных потоков стремительной горной реки, но все равно в общих чертах можно было различить происходящее и, что, пожалуй, главное – разобрать слова...

Это лицо, безусловно, можно было бы назвать красивым, если бы красота не была доведена до воистину нечеловеческого совершенства, и от этого становилась пугающей и даже отталкивающей.

– Неужели ты всерьез думал, что все на самом деле будет настолько просто? – В больших бездонно-черных глазах, смотрящих снизу вверх на пришпиленного к стене человека, проскальзывали искры какого-то безумного, необъяснимого веселья[1].

– Мне как-то даже неловко, что достойный во всех отношениях противник столь глупо и столь низко пал...

Пересохшие губы хотели было сказать что-то очень важное, что-то такое, отчего мгновенно погасли бы эти задорно-веселые искорки в глазах отталкивающего красавца, – но не смогли... Черная кровь тугими толчками выходила из пробитого в нескольких местах тела, и эта проклятая, ни с чем не сравнимая адская боль туманила разум, мешая не только говорить, но и думать.

– Эта жалкая стрела, поразившая меня в сердце, не смогла ничего сделать, потому что сердца просто-напросто нет и никогда не было. – Незнакомец опять широко и радостно улыбнулся, как будто ему стало чрезвычайно весело от того, что кто-то может не понимать такие элементарные вещи.

– У... те... бя... бы... ло... сер... дце... – Слова давались с огромным трудом, поэтому человечек, пришпиленный к стене, на глазах терял последние силы. – Но... ты... про... дал... ег...

Закончить предложение не удалось, потому что из горла умирающего хлынула кровь. Не красная и даже не темно-бордовая, а пугающе черная, густая и тяжелая, как древесная смола.

Человечек попытался было еще что-то сказать, но смог лишь чуть приоткрыть рот – секундные стрелки на часах, отмеряющих ему жизнь, стремительно подходили к финальной отметке.

– Откуда ты знаешь?! – Черноглазый красавец на мгновение потерял всю свою нарочито показную радость, однако быстро пришел в себя. – А впрочем, теперь это уже не важно, – каким-то неожиданно усталым голосом произнес он, сбросив с лица маску притворного веселья, и, немного подумав, добавил: – Пожалуй, я все же возьму себе новое сердце. Прямо здесь и сейчас. Кстати, твое прекрасно подойдет, потому что, во-первых, ты был самым достойным из всех моих врагов, а во-вторых, черный цвет крови говорит о том...

Плюшевый мишка после непродолжительного раздумья все-таки сделал шаг вперед – навстречу пугающей неизвестности.

Голова мальчика, распятого на железных иголках, безвольно свесилась вниз – он потерял даже те последние силы, которые все еще поддерживали жизнь в детском тельце.

Холодное бесчувственное сознание синтетического человека собрало воедино всю несокрушимую мощь своего уникального разума.

Счетчик такси был сброшен на нулевую отметку, и время застыло янтарной каплей на матово-черной неподвижной сфере мироздания.

Все приметы и знамения соединились воедино, и наконец произошло то, что давно должно было произойти.

Вспышка непереносимо яркого света ударила даже не по глазам, а прямо по обнаженному, словно зачищенный контакт, сознанию.

Водяная преграда, за которой происходило действие, взорвалась изнутри миллиардом крошечных брызг-солнц, растворившись в хаотичном мельтешении десятков тысяч всевозможных цветов и оттенков.

Мир сдвинулся глубоко и безвозвратно, и в образовавшуюся трещину устремилось размытое тело, лишенное конкретных форм и очертаний. По большому счету это было даже не тело, а лишь его контур, серая тень, слившаяся с мутным потоком частиц космоса...

Я все падал и падал в бездонное и нескончаемое никуда, отчаянно крича и не слыша собственного голоса, когда на самой верхней ноте уже нечеловеческого крика огромный молот обрушился на голову и...

Проклятый и низвергнутый с небес ангел разбился, наконец-то оказавшись на грешной Земле.

Салли так и не пришла в себя, бледнолицый манекен с отрезанной рукой тоже не подавал признаков жизни. Сверху догорали остатки взорванной забегаловки, а во рту было неестественно сухо. – Милая, я могу еще выпить? Знаешь, после всего того дерьма, что я видел и пережил, мне нужно основательно взбодриться.

Интерпретировав молчание своей спутницы как бесспорное согласие, я протянул руку к валяющейся неподалеку бутылке и сделал несколько быстрых жадных глотков.

После того как живительно-горячая волна прокатилась по пищеводу, я окончательно пришел в себя и спросил:

– А что это была за ерунда со сломанными стрелами и разбитыми сердцами? Ты же говорила, что мы будем играть в плюшевых мишек и в другие добрые игрушки. Никаких ужасов с вывороченными внутренностями и кровавыми пытками...

Молчание.

– Милая??? Милая, ты здесь???

Рука, отбросившая бутылку, потянулась во внутренний карман и извлекла телефонную трубку.

– Милая, ты что, решила устроить розыгрыш? – В моем голосе еще не было паники, но уже звучала тревога. – Если ты шутишь, то, скажу откровенно, – это явный перебор. – Пальцы лихорадочно нажимали на бутафорские кнопки, но экран сотового телефона оставался пустым и безжизненным.

Испорченный кусок пластика с дешевой микросхемой внутри – вот и все, что предстало сейчас перед моим воспаленным взором.

– Милая, они что же, достали тебя?! – Я продолжал крепиться из последних сил, но это давалось с огромным трудом.

Ответом было все то же равнодушное молчание безнадежно сломанного механизма.

– Ми-ла-я!!! Ты что, умерла?! – Это уже был крик отчаяния. – И что же мне теперь без тебя делать?!!

На подавленное недавними ужасами сознание обрушилось понимание того факта, что эта никчемная консервная банка, состоявшая из миллиарда микросхем, несмотря на все свои минусы, была в некотором роде частью меня – осколком того мира, который остался в другом измерении. Единственным существом, с которым я мог просто поговорить и которое по-своему даже любил – любил, не переставая при этом ненавидеть.

Глаза невидяще смотрели в пространство, а в голове, словно испорченная пластинка, крутилась одна и та же навязчивая фраза: «Мы так и не стали партнерами... Мы так и не стали партнерами... Мы так и не стали партнерами... »

– Мы так и не стали партнерами... А жаль.

Отбросив в сторону пустую безжизненную оболочку не нужной теперь телефонной трубки, я взял бутылку и прикоснулся губами к холодной поверхности бесчувственного и равнодушного ко всему стекла.

«А жаль», – еще раз, но уже мысленно повторил я и, запрокинув голову, влил в себя остатки огненной жидкости, не решающей никаких проблем, но, по крайней мере, приносящей забвение хотя бы на некоторое время.

Хоровод цветных пятен закружился в диком танце перед неожиданно расфокусировавшимся взглядом, а затем, секунду, минуту, час или, быть может, целую вечность спустя, все поглотила мягкая бездна пустоты...

– Партнеры. Мы ведь партнеры, – смешно просопел себе под нос маленький плюшевый медвежонок, глядя на распятого на дверях мальчика, из тела которого торчало несколько десятков стальных зазубренных иголок.

Он на секунду остановился, как будто пытаясь угадать, что ожидает его впереди, а затем, отбросив в сторону ненужные сомнения, сделал решительный шаг вперед – навстречу убийственному ослепительному сиянию...