– Нет, мистер Равентон. Мне это действительно интересно.

– Аркадий, – рассеянно поправил Аркадий. Его взгляд устремился куда-то вдаль. Он провел Духа со Стивом в заднюю комнату и остановился у алтаря.

Дух внимательно оглядел всю конструкцию, накрытую темно-синим бархатом. Теперь он заметил всякие штучки, которые проглядел в первый раз: замысловатые амулеты, отделанные яркой эмалью, крошечные свитки пергамента, перевернутый деревянный крест, утыканный гвоздями. Интересно…

Сухой, с едва уловимым иностранным акцентом голос Аркадия вывел его из задумчивости.

– В ту зиму в Париже было по-настоящему холодно. Это был холод Луны. Холод одиночества. Холод того поцелуя, который меня убил.

Аркадий быстро взглянул на Духа, потом перевел взгляд на Стива. В глазах у Духа читался легкий испуг; он улавливал чувства Аркадия – печаль, страх и боль. Но их затмевало блаженное удовольствие одаренного актера, который играет свою лучшую роль. Дух не знал, что это значит и как к этому относиться. У Стива глаза были жесткими и настороженными – он ждал подвоха и был заранее настроен на ложь.

– Да, мои юные друзья. Ваши лица чисты и красивы, а ваши сердца и мечты – так невинны. Вы считаете, что любовь – это прекрасно, что она никогда не причинит вам боли. Но меня убил не парижский холод, не ветер у меня в костях, не лед, что сковал мое сердце. Меня убил поцелуй любимой.

– Поцелуй? – недоверчиво переспросил Стив.

– Ну, может быть, не один только поцелуй. Но вы уж простите меня, старого романтика. – В его голосе слышался едкий сарказм, и Дух выразительно глянул на Стива: мол, не выступай. Стив демонстративно уставился на алтарь. – Итак, – продолжал Аркадий, – этот… э-э… поцелуй… как и все тело моей любимой… был пропитан смертью. Сладкой и сочной, как перезрелый плод, который уже подгнивает. Вы когда-нибудь ели подгнивший персик? Или сливу? Или, может быть, дыню. Сначала ты чувствуешь тонкую, непревзойденную сладость и только потом – вкус гниения. Точно так же и с моей любовью. Когда ее не стало, а я уже подхватил эту болезнь… я был один. В Париже, зимой. Я был один. – В уголках его рта притаилась бледная улыбка. – Я вам рассказывал про своего брата Эшли? Нет? У меня был младший брат. Первый красавец в семье Равентонов. – Аркадий рассмеялся. Его смех был похож на звон ветра в осколках хрусталя. – Когда я поехал в Париж, он остался дома, и я дал ему слово, что я вернусь. Понимаете, мне надо было его учить. Передать ему все, что я сам знал о магии, о смерти, любви и боли. Эшли должен был стать моим учеником. Я поехал в Париж и подхватил эту болезнь. Но я дал Эшли слово, что я вернусь. Я ему пообещал. И я собирался сдержать обещание.

Аркадий провел рукой по бархатному покрывалу на алтаре.

– Так что, прежде чем умереть, я сделал все необходимые приготовления. Мне как раз хватило времени, чтобы собрать все, что нужно. Я заказал определенные порошки из Гаити и снадобья из Гватемалы. Я добыл кровь старика на одной из парижских улиц и кости ребенка в катакомбах Монмартра. Но потом мое время вышло. Болезнь подступила вплотную и улыбнулась мне темной улыбкой… последней улыбкой… и кровь высохла у меня в жилах, а глаза ссохлись в глазницах. Однажды утром, перед самым рассветом, я выпил зелье, которое приготовил заранее, и перестал сопротивляться болезни. Я чувствовал, как она впивается губами мне в губы, как ее ненасытный язык выпивает последнюю каплю слюны у меня изо рта. Я чувствовал, как меня покидает жизнь. Чувствовал, как все, что есть я, отмирает во мне… и в какой-то момент я подумал: Господи Боже, теперь я мертвый. А потом я действительно умер. И очнулся уже в морге одной из парижских больниц. И когда я потянулся и улыбнулся, у одного из работников морга случился сердечный приступ. К счастью, все обошлось.

На этот раз смех Аркадия был похож на лязг тяжелой металлической двери, которую еще очень долго никто не откроет.

– Потом я вернулся домой, в Новый Орлеан, чтобы сдержать обещание, данное Эшли. Но в печальной истории не бывает счастливого конца. Эшли тоже умер… только он не вернулся из мертвых. Он так и не стал моим учеником. Он не узнал моих тайн.

Дух нервно облизал губы. Его язык был таким же сухим, каким, наверное, был язык у Аркадия в ту долгую зиму в Париже.

– А что случилось с Эшли? – спросил он.

Аркадий опустился на колени, приподнял бархатное покрывало и запустил обе руки в сумрак под алтарем. На его запястья легли густые тени. А потом он достал…

Стив матюгнулся и отступил на шаг. Дух широко распахнул глаза. Аркадий держал в руках человеческий череп, гладкий и узкий, выбеленный до золотисто-белого цвета старой слоновой кости.

– Дух и Стив, – сказал он. – Познакомьтесь с моим братом Эшли.

Позднее Стив решил, что, если бы он не знал Духа так хорошо, в тот момент он бы точно заподозрил, что Дух нарочно пытается завоевать расположение Аркадия Равентона. Но Дух – это Дух. Самый непредсказуемый человек на свете. И то, что он сделал, было вполне в его духе – в духе безумной алхимии, сплавляющей воедино его сознание, сердце и душу. И это вовсе не важно, что Аркадий Равентон буквально растаял, когда Дух протянул обе руки вперед и спросил:

– А можно его подержать?

Аркадий вложил череп в руки Духа. Дух бережно принял его в сложенные чашечкой ладони. На ощупь он был никаким – ни холодным, ни теплым. Дух заглянул в темные провалы глазниц. Все черепа, которые он видел раньше, – они как будто улыбались. Но этот череп не улыбался. Изгиб его обнаженных зубов был совершенно бесстрастным, может быть, только слегка печальным. Дух очень надеялся, что Стив не отпустит какой-нибудь идиотской шуточки (Почему Эшли Равентон больше не ходит на вечеринки? Потому что у него нет ног, чтобы ходить).

Дух очень остро осознавал, что когда-то внутри этой мертвой кости был мозг… сознание, личность. Быть может, душа? Когда-то там была жизнь. У него было странное ощущение, что он держит в руках что-то живое и хрупкое и он должен это сберечь – не уронить, не разбить. Если Дух случайно уронит его, он наверняка треснет. Может быть, разобьется. Так что Дух держал череп бережно и осторожно, а потом на него нахлынули ощущения. Он знал, что так будет. Он погрузился в самое существо Эшли Равентона, потерялся в глубинах пустых глазниц и отдался на волю нахлынувших впечатлений.

Громадное, неизбывное одиночество. Это – самое первое. Одиночество и тоска по Аркадию – желание, чтобы он был рядом, со своей вечной надменной самоуверенностью. Опасения и дурные предчувствия вопреки желанию доверять и уверенность, что Аркадий уже никогда не вернется из своего Парижа. Пустота. Масса ненужных вещей, чтобы заполнить эту пустоту: опиум и алкоголь, мимолетные любовницы и любовники и новые кожаные ботинки… но вот опять наступает ночь, и Аркадия нет, он никогда не вернется, не сможет вернуться, никогда-никогда…

А потом из взвихренной пустоты выплыли два знакомых лица. Две пары серебряных глаз. Грива алых и желтых волос. Они улыбались Духу – как и тогда, когда он их видел в последний раз. На ветвях старого дуба, там, на холме. В первую ночь, когда начались странности. Только на этот раз их сочные губы были испачканы в свежей крови, и к ним прилипли кусочки чужой белой кожи.

Духу стало дурно. Горло сжалось от страха. Но он вернул череп Аркадию и сказал только:

– Ваш брат был очень красивым, да?

– Не просто очень красивым. Он был безумно красивым. Я уже, кажется, говорил, что он был первым красавцем в семье Равентонов. – Аркадий приложился губами к макушке черепа. – У него были винно-красные волосы, цвета лучших бургундских вин. Длинные, чуть ли не до середины спины. А под дождем они просто искрились. У него были высокие скулы… резкие и выразительные. – Аркадий ласково провел пальцем по гладкой поверхности черепа. – И эти глаза… Я часто ему говорил: «О, Эшли, твои глаза, твои глаза… такие темные и как будто потерянные… словно провалы сквозь время». – Он провел пальцем по краю пустой глазницы. – Эти глаза… они меня убивали. Но Эшли умер. Да. Я вернулся домой, а он умер. Мой Эшли. Мой брат. И теперь я один.

– Подождите минуточку. – В голосе Духа не было никаких сомнений, только искреннее недоумение. – Вы вернулись домой. Вы вернулись из мертвых. Но почему вы тогда не вернули из мертвых и Эшли?

Аркадий опустился на колени перед алтарем и положил череп на место. Потом подправил покрывало, смахнул пыль, подобрал с пола несколько черных перьев, которые упали с алтаря. Когда он поднимался, суставы у него на коленях хрустнули чуть ли не оглушительно в полной тишине.

Он посмотрел Духу прямо в глаза и ответил спокойно и безо всякого выражения:

– Эшли не хотел возвращаться из мертвых.

– То есть вашего брата убили вампиры? – спросил Дух у Аркадия чуть позже. Он подумал, что будет нелишне узнать, кто такие эти близнецы. Если существует один вид вампиров, то почему бы не существовать и другому виду, который питается не кровью, а чем-то другим. Например, жизненной силой. Когда Дух узнал, что вампиры действительно существуют, он испугался, но вовсе не удивился. Он привык воспринимать нормально такие вещи, в которые большинство людей даже не верят.

Они сидели прямо в торговом зале и беседовали за графинчиком хереса, который Аркадий принес откуда-то из кладовки. Во всяком случае. Дух надеялся, что это был именно херес. Вкус у напитка был странным – слегка кисловатым и отдающим плесенью, – но Стив поглощал его безо всяких проблем. Он допивал уже третий бокал, в то время как Дух «домучивал» только первый.

– Вампиры? – Рука у Аркадия дрогнула, и он чуть не выронил свой бокал. Он дважды перекрестился. Сначала снизу вверх, а потом как положено. – Господи, мальчик. Зачем тебе знать о вампирах?

– Господи, Дух, – пробормотал Стив. Дух взглянул на него, но Стив сделал вид, что его вдруг очень заинтересовали штучки в стеклянной витрине. Круглые банки с какими-то бледными шариками, похожими на прозрачные каучуковые мячики. На крышках было написано от руки: КОШАЧИЙ ГЛАЗ и ЖАБЬЕ СЕРДЦЕ. Украшения в виде серебряных пентаграмм, египетских крестов и бритвенных лезвий. Миска с крошечными глиняными черепами, покрытыми глазурью, с табличкой: 1 ШТ. – 50 ЦЕНТОВ.

– Просто спросил, – неуклюже ответил Дух.

Аркадий внимательно посмотрел на него.

– Дух, мой мальчик. Если ты спрашиваешь о чем-то, то вряд ли ты «просто спрашиваешь». – Он взял руку Духа обеими руками и крепко ее сжал. Дух с трудом поборол желание убрать руку. Прикосновение этих холодных сухих ладоней почему-то было ему неприятно. И особенно неприятно было ощущать тонкие хрупкие кости, которые, кажется, вот-вот сломаются у тебя под рукой. – Твой дар гораздо сильней моего. Ты чувствуешь вещи, которые мне не дано почувствовать. Я улавливаю только кусочки, обрывки… Я могу читать мысли, но только если они очень четкие и прозрачные, как у тебя. Я вообще очень мало чего могу. Но ты… у тебя в сердце открытый глаз. Глаз, который сияет. Который чувствует.

– Что за хрень еще? Глаз какой-то… – У Стива уже заплетался язык.

Пожалуй, я тут единственный полностью трезвый, – подумал Дух. Он заставил себя отпить хереса, хотя противный прогорклый привкус ощущался еще сильнее. Похоже, что с каждым глотком вино становилось все хуже и хуже.

– Я бы ни за что не хотел потерять твое расположение, – сказал Аркадий. Слова были лестными и непонятными, но тон – нарочито пренебрежительным. Теперь его сухая рука легла на колено Духу. Сквозь дыру в старых джинсах Аркадий коснулся его голой кожи, и Дух невольно поежился от этого прикосновения. – Но вампиры, мой мальчик… вампиры! Это не тема для беспечной беседы. Они не такие, какими их представляют в бульварных книжках и идиотских фильмах. Ты, наверное, думаешь, что вампиры – это ожившие мертвецы… мертвые, но неумершие… дети ночи. Что днем они спят в гробах, а по ночам – когда на небе светит луна – они восстают из могил и пьют кровь юных девственниц, а на рассвете превращаются в клочья тумана или летучих мышей…

– Я не думаю, что они превращаются в летучих мышей, – сказал Дух.

– И я тоже, – неожиданно добавил Стив.

Аркадий как будто их и не слышал.

– Понимаешь, мой мальчик, все эти легенды – сплошная ложь. И поэтому эти создания еще опасней. Они не ожившие мертвецы. Они вообще никогда не умирали. Они не бессмертны, нет. Но они могут прожить сотни лет. Это отдельная раса. Или даже несколько рас. Есть такие, которые пьют кровь. Есть – которые пьют души. Есть и такие, кто кормится чужой болью. Некоторые из них свободно ходят среди людей и не боятся солнечного света. Некоторые из них способны притворяться людьми. Разумеется, рано или поздно им приходится переезжать в другое место, потому что по достижении определенного возраста они не стареют. Они всегда очень красивые, и они остаются красивыми и молодыми. Но никто не должен этого замечать. Так что они переезжают с места на место, и живут среди нас, и в один прекрасный день…

– БУМ и абзац, – сказал Стив.

Аркадий и Дух разом повернулись к нему. Он мрачно им улыбнулся и подлил себе вина, пролив немного на стойку.

– И в один прекрасный день, – невозмутимо продолжил Аркадий, – они открывают в себе этот голод. У каждого – свой. Они могут прожить десять, двадцать и даже тридцать лет и ничего не знать о своей природе. Но потом голод так или иначе проявляет себя. Среди них есть и такие, которые могут жить исключительно за счет чужой крови, и им надо пить кровь с рождения. Большинство узнают о своих пристрастиях в относительно зрелом возрасте. Но голод приходит всегда.

– А откуда вы столько знаете о вампирах? – робко перебил его Дух.

– Я многих знал лично, – сказал Аркадий. – Когда я приехал в Париж в первый раз, я встретил самое очаровательное существо из всей их расы. Она была из тех, кто пьет кровь. Элегантная, утонченная, безупречного воспитания. Образованная и культурная. Впрочем, они почти все такие.

Дух подумал о тех вампирах, которых знал он. Совершенно безбашенные ребята, любители дешевого вина и сладостей. Он попытался представить себе Молоху с Твигом элегантными, образованными и культурными. На такое его фантазии не хватило. Либо эти двое являли собой пресловутое исключение из общего правила, либо Аркадий Равентон знал о вампирах значительно меньше, чем привык думать.

– Мы с ней так и не стали любовниками, – продолжал Аркадий, – а ведь я хотел ее так… до безумия. Рашель. У нее были фиолетовые глаза, хотя она всегда ходила в темных очках. Даже по ночам. Волосы черные, как сама полночь, как провалы пустых глазниц… самые кончики она красила в белый и светло-сиреневый. Ей было почти две тысячи лет. Может быть, больше. И она знала все модные клубы в Париже. Я потерял счет ночам, когда мы с ней танцевали в прокуренных темных подвальчиках…

– А чего вы ее не трахнули? – вдруг встрял Стив.

Аркадий холодно взглянул на него. Стив выдержал его взгляд. Аркадий налил себе еще хереса и подлил Духу, хотя его бокал был еще наполовину полон. Дух, впрочем, не стал возражать.

– Рашель не хотела. И не только со мной, а вообще. Она очень боялась забеременеть. Говорила, что нет контрацепции на сто процентов надежной. Она утверждала, что, если она забеременеет, это будет конец. Мы занимались любовью, но без того, что сейчас называется «трахаться». Мы ласкали друг друга всю ночь напролет, доводили друг друга до полного умопомрачения. У нее был изумительный вкус. Горячий, сочный… и всегда с легким привкусом крови. Однажды… всего один раз… она взяла меня с собой на охоту. Где-то на окраине города, в районе трущоб, мы встретили мальчика… совсем ребенка… он клянчил деньги на хлеб. Она наклонилась к нему, как будто хотела что-то ему сказать, и вонзила клыки прямо ему в лицо. Когда она напилась, она раздела меня и вымазала кровью того ребенка. С ног до головы. А потом… она меня вылизала дочиста…

– Подождите минутку, – перебил его Дух. Он испугался, что Аркадий, возбужденный воспоминаниями, начнет мастурбировать прямо у них на глазах. – Почему Рашель так боялась забеременеть? Что было бы, если бы это случилось?

– Это случилось, – сказал Аркадий. – Бедная Рашель… сбылись ее худшие страхи. Однажды ночью она пошла в свой любимый клуб. Одна, без меня. Там она встретила мальчика… совсем мальчишку, как она мне говорила. Лет шестнадцать-семнадцать, не больше. Она увела его из клуба в какой-то безлюдный глухой переулок. Я не знаю, что она собиралась с ним делать: выпить его или просто поиграться. Она жила кровью, но в крайнем случае могла удовольствоваться и спермой. Как говорится, для разнообразия. Но как бы там ни было… мальчик слишком сильно перевозбудился. Может, его завела красота Рашель. Или запах кровавого вожделения, который всегда исходил от нее, когда она утоляла свой голод. Она бы справилась с ним без труда… она была очень сильной… но в тот вечер она выпила слишком много водки. В том клубе водку слегка разводят розовой водой, так что она пьется очень легко. В общем, мальчик разорвал на ней платье… и взял ее силой.

– Вот мудак, – сказал Стив, уронив голову на стеклянный прилавок. – Но есть девчонки, которые очень даже не прочь, чтобы их изнасиловали, да, Дух? Есть девчонки, которые… – Он умолк на полуслове.

– Что было бы, если бы она забеременела? – настойчиво повторил Дух.

– Ребенок убил бы ее, – сказал Аркадий с каким-то извращенным удовольствием в голосе. – Он бы прогрыз себе путь наружу. Он был бы наполовину вампиром. Они все убийцы уже в утробе. Наши дети рождаются без зубов, – рассказывала мне Рашель, – но они все равно прогрызают себе путь наружу. Я не знаю… может, у них очень сильные десны. Или в утробе у них есть зубы, которые они оставляют в теле матери. Или они раздирают ее изнутри руками. Но они всегда убивают. Всегда. Мать всегда умирает. Так было и со мной тоже. Я убила свою мать.

Аркадий пару секунд помолчал.

– Я умолял ее сходить к доктору и сделать аборт. Тогда аборты были запрещены, но их все равно делали нелегально. Я умолял ее сделать аборт и избавиться от ребенка, как от раковой опухоли. Но она говорила, что никуда не пойдет. Она вся извелась от страха… мне даже казалось, что она сходит с ума. Он узнает, – говорила она. – Он узнает, что я собираюсь сделать, и не даст мне его убить. Уже слишком поздно. Он уже пожирает меня изнутри… я чувствую, как он раздирает меня на части… Так что Рашель взяла свой тонкий изящный стилет, который она иногда носила в ботинке… чтобы вскрывать вены своим случайным любовникам… хотя при желании она обходилась без всяких подручных средств. У нее были острые зубы. Очень острые зубы. Зубы, которые могли дарить наслаждение и боль.

Он опять помолчал.

– Она попыталась вырезать ребенка сама. Я его видел… в ее искромсанном животе… такой сморщенный, весь в крови, мертвый. Совсем еще крошечный, не больше фасолины. Я бы, наверное, его не заметил, если бы она не сжимала его пальцами. Она пыталась вырвать его у себя из тела. Она не хотела умирать с этим ребенком в утробе.

Мысли у Духа путались и сбивались. Такое впечатление, что они носились у него в голове и бились о череп изнутри. Он никак не мог сосредоточиться. Голос у него в голове шептал: Погоди, успокойся. Мне кажется, надо как следует поразмыслить об этих вампирских младенцах-убийцах, которые прогрызают себе путь наружу из материнской утробы. Надо КАК СЛЕДУЕТ поразмыслить. Голос был тихим и слабым, но с каждой секундой он становился все громче.

Наконец Дух почувствовал, что тоже слегка опьянел от хереса. Крепкая оказалась штука… если заставить себя ее выпить и если тебя потом не стошнит. Однако его голос звучал вполне твердо:

– Я не понимаю. Рашель была вашим другом… Тогда почему вы теперь их боитесь?

Аркадий прикрыл глаза.

– Теперь у меня есть причины… и бояться их, и ненавидеть. Ты правильно догадался. Дух. Любовники Эшли были вампирами. Но только другими. Не такими, которые пьют кровь. Им тоже нравится вкус крови, но по-настоящему она им не нужна. Они питаются душами тех, кто готов их отдать добровольно; они поселяются в твоих снах и пытаются внедриться тебе в сознание; но они настоящие… и если ты их подпустишь к себе, они уничтожат тебя так же верно, как и те, кто пьет кровь. Вот такие были у Эшли любовники. Любовники, которые его убили.

– А где они теперь? – спросил Дух.

– Они не взяли у него ни капли крови, но они выпили из него другое. То, что дает силу к жизни, – продолжал Аркадий, как будто и не услышав вопроса. – Они выпили его юность, его красоту. Вот этим они и живут; они кормятся только красивыми и молодыми. От него осталась одна оболочка. Эшли не смог бы жить без своей красоты, просто не смог бы…

Он замолчал и тряхнул головой.

– Они тоже красивые, – добавил он. – Они забрали себе всю красоту Эшли и тем сохранили свою красоту. Они часто вот так омолаживаются… И я не могу сказать, почему я разрешил им остаться в этом доме. Может быть, в глубине души я надеюсь, что однажды мне представится случай им отомстить. Может, я просто боюсь отказать им хоть в чем-то.

Мысли Духа по-прежнему путались, не поспевая друг за другом. Ему казалось, еще немного – и его голова просто лопнет; мозги вскипят и взорвутся. Он провел ладонью по лбу, и ладонь стала липкой от пота. Это все из-за хереса и из-за духоты. Но самое главное – из-за этой истории, которую рассказал Аркадий. Страшная любовь, которая отбирает молодость и красоту. Любовь, которая проникает в сны. Дети, которые могут родиться только в крови и боли. Что нам делать теперь? – хотел он спросить у Аркадия. – Как нам теперь помочь нашей подруге, пока вампиры не разорвали ее снаружи и изнутри?

Но он не мог этого произнести. Не при Стиве.

Тем более что он ни капельки не сомневался, что он уже знает ответ.