- Пока мы не уничтожим это осиное гнездо в Лельчицах, нам не выполнить приказа Ставки Верховного Командования о создании здесь, в Полесье, нового партизанского края и развертывании всенародной освободительной борьбы!
      Тут же решено было окружить и полностью уничтожить лельчицкий гарнизон.
      Ночью 26 ноября, ровно в 2.00 три наших отряда одновременно атаковали спящий гарнизон: Матющенко - с запада, Кульбака - с востока (с моста через Уборть) и путивляне - с юга. Северную часть Лельчиц решено оставить противнику в качестве "спасительных ворот", причем жаждущих спасения поджидал в засаде четвертый отряд - Кролевецкий, блокируя заодно дорогу на случай, если подоспеет подкрепление противника со стороны Мозыря.
      Не стану подробно рассказывать об этой партизанской операции. Она уже описана в предыдущих книгах мною и другими ее участниками. Скажу лишь, что к девяти часам утра вражеский гарнизон, насчитывающий более семисот человек, и подошедшее ему на помощь подкрепление, в количестве двухсот человек, были разгромлены.
      В Лельчицах мы захватили склады с мукой, сахаром, солью и свиными тушами. Почти все это продовольствие партизаны, верные рудневской традиции, раздали местному населению. Разумеется, часть продуктов наш рачительный помпохоз Павловский оставил для соединения.
      Подводя итоги сложного и напряженного боя за Лельчицы, комиссар Руднев, постоянно заботившийся об учебе молодых партизанских командиров, сказал на очередной "ковпаковской академии":
      - Мы можем гордиться этой партизанской операцией, в которой показали не только свою силу, но и профессиональную воинскую зрелость. В этом бою наше соединение, сравнительно небольшими силами, сумело окружить и разгромить, крупный вражеский гарнизон, засевший в бетонных укреплениях. Лельчицы - это наши партизанские Канны! Так когда-то, еще за двести с лишним лет до нашей эры, карфагенский полководец Ганнибал окружил и наголову разгромил при Каннах многочисленные римские легионы.
      Так с легкой руки комиссара Руднева лельчицкий бой, которым, можно сказать, завершился рейд за Днепр, вошел в ковпаковскую летопись, как "партизанские Канны".
      После месячного рейда командование решило дать передышку всему соединению. Местом для отдыха оно избрало трудно доступные для немцев лесные деревни в окружении болот, километрах в тридцати на юго-запад от Лельчиц.
      29 ноября командование и штаб с головным, Путивльским отрядом остановились в деревне Глушкевичи, Глуховский отряд - в Копище, Шалыгинский - в Милошевичах и Кролевецкий - в Приболовичах.
      В каждой хате, где располагались партизаны, живым теплом дышала большая русская печь. Пеклись хлеб и блины из привезенной нами муки, жарилось трофейное сало, варились хозяйская бульба и богатый витаминами черничный кисель. Жарко топились на огородах баньки.
      Полещуки - вообще на редкость гостеприимный, душевный народ. А после наших партизанских Канн да еще и волнующих митингов, которые проводил наш агитколлектив, настроение у жителей Полесья, как и предсказывал комиссар, сразу поднялось. Многие парни и девушки из окрестных деревень просили принять их в наши ряды.
      Создавались и местные отряды. Как всегда при возникновении таких новых партизанских формирований, Ковпак и Руднев старались помочь им всем необходимым; от оружия с боеприпасами до умения воевать дерзко, хитро, малой кровью.
      - Вот когда мы можем считать, что выполнили приказ Ставки! радовался Руднев после встреч с командирами новых боевых групп. - Ведь Полесский партизанский край в несколько раз больше Брянского...
      Как раз в это время, в последний день ноября наши радисты приняли сводку Совинформбюро, в которой сообщалось, что войска Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов окружили крупную группировку гитлеровских войск под Сталинградом.
      Прочитав эту сводку, Руднев воскликнул, как бывало в минуты большой радости:
      - Ура, товарищи!.. Наши войска одержали новую крупную победу. Правда, Гитлер все еще пытается освободить свою окруженную группировку, бросая туда резервы. Так давайте поможем нашим войскам быстрей добить гитлеровцев под Сталинградом.
      Он вытащил из планшета свою, еще довоенную двадцатипятикилометровую административную карту СССР, которую в штабе шутя прозвали "стратегической". Именно к ней он обращался всякий раз, когда надо было принимать решения, связанные с важнейшими событиями на фронтах.
      Вот и сейчас, разостлав свою "стратегическую" на столе, Руднев пристально всмотрелся в нее.
      Помочь в те декабрьские дни нашей армии скорей уничтожить окруженную группировку гитлеровских войск под Сталинградом означало: нанести удар по главным железнодорожным магистралям и тем самым сорвать подвоз резервов противника к решающему участку фронта - к Сталинграду.
      Через Полесье с запада на восток проходили две таких магистрали: Брест - Гомель и Ковель - Сарны - Киев. Ковпак и Руднев решили сначала парализовать вторую из этих магистралей, проходившую через крупный железнодорожный узел, город Сарны.
      Несколько вечеров Ковпак, Руднев и весь штаб просидели над картой, думая, как вывести из строя этот важнейший транспортный узел. Захватить его мы, разумеется, не могли: сарнский гарнизон во много раз превосходил своей численностью ковпаковцев. Да к тому же и подступы к городу были неудобными для партизан. Решено было в одну ночь, в один и тот жа час взорвать мосты на всех четырех железных дорогах, сходящихся крестовиной в Сарнах с запада, востока, юга и севера, и тем самым полностью вывести узел из строя.
      - Отак будэ добрэ! - сказал Ковпак. - Поставымо на Сарнах крест!
      - Сидор Артемович! Вот ты и дал название этой операции! - заметил Руднев, потирая руки от удовольствия.
      Так родилось название "Сарнский крест".
      Для уничтожения мостов ковпаковский штаб выслал в разные стороны пять самостоятельных диверсионных групп под командой самых опытных людей.
      На реке Горынь, огибающей Сарны с запада и севера, предстояло взорвать три моста: один поближе к городу, что у деревни Колки, должна была уничтожить 13-я рота Бережного, а более дальний у деревни Жечище рота глуховчан под командой Голуба. Третий, самый дальний и самый крупный мост, ниже по течению Горыни у станции Антонувка поручили взорвать роте Цимбала.
      Восточнее сарнского узла, на перегоне Страшнов - Клесов (на "железке" Сарны - Коростень) два небольших моста на безымянных речушках должна была ликвидировать рота кролевчан под командованием Подоляко.
      И наконец, южнее Сарн роте шалыгинцев под командованием Немазова предстояло вывести из строя мост на реке Руленка на перегоне Немовичи Сарны (на дороге Сарны - Ровно).
      5 декабря 1942 года, ровно в два часа ночи все эти мосты одновременно взлетели на воздух. Так, в глубоком тылу врага, за полторы тысячи километров от линии фронта, мы помогали своей родной армии, задерживая подход вражеских резервов.
      И, видно, наш удар пришелся по очень больному месту фюрера, если он, буквально на следующие сутки после вывода из строя сарнского железнодорожного узла, бросил на уничтожение ковпаковцев две отборные имперские пехотные дивизии, которые так нужны были вермахту под Сталинградом.
      Эти дивизии вместе с мадьярскими частями, охранявшими немецкие тылы, двинулись на наше соединение с двух сторон: с юга, то есть со стороны Олевска, и с севера - со стороны Мозыря и Лельчиц, намереваясь окружить нас и уничтожить здесь.
      Собственно еще до появления этих карательных войск Ковпак и Руднев уже решили было уходить на север, поближе к бойкой магистрали Брест Гомель, чтобы заодно "подремонтировать" и ее "в подарок фюреру".
      - Расположиться можно, я думаю, где-то около Червонного озера, предложил Руднев. - Вы только посмотрите на карту, это - почти море! Посадочную площадку для самолетов, уверен, мы там найдем. А нам уже пора получать боеприпасы. Да и раненых необходимо отправить на Большую землю.
      Но нас вдруг подвела погода.
      Дело в том, что неделю назад, когда мы после своих партизанских Канн отдыхали в лесных селах, выпал обильный, чуть не до пояса снег. Пришлось менять у полещуков свои повозки на сани. Но тут вдруг наступила оттепель, и мы вынуждены были снова переходить на колесный транспорт.
      Пока мы занимались этим немаловажным для нас делом, каратели обложили наши отряды со всех сторон.
      Пришлось прорываться из вражеского кольца и с отчаянными боями по бездорожью уходить на север.
      Но оторваться от карателей оказалось не так-то просто: в лесистоболотистом крае дорог было очень мало, что, разумеется, сковывало нашу маневренность. Противник, пользуясь этим, не только преследовал нас, но и старался перехватить соединение. Сил-то у него было в несколько раз больше, чем у нас.
      Особенно острая ситуация возникла в Ивановой Слободе. От нее на север вела только одна дорога - на Туров. Она тянулась через обширное болото урочища Дереза, и когда мы уже собрались было двинуться по ней из Ивановой Слободы, разведка доложила Ковпаку и Рудневу, что по этой дороге навстречу нам из местечка Турова идут немцы. И на хвосте у нас, в селе Тонеж, тоже повисли преследовавшие ковпаковцев части противника, не добитые при прорыве из Глушкевичей.
      - Чого доброго, прыдэться йты по льду через цэ болото, - сказал недовольно Ковпак.
      - А я предлагаю другой путь! - ответил ему Руднев и провел карандашом по карте, лежавшей на столе: - Севернее Тонежа, на деревню Рубрынь.
      - Но там тоже, после хутора Вороное такэ самэ болото, - возразил Сидор Артемович.
      - Не совсем такое, - всмотревшись еще пристальнее в карту, заметил Руднев. - К тому же там пока нет противника.
      - Хай будэ гречка, - согласился Ковпак.
      Маршрут, выбранный комиссаром, оказался удачным. В первый же ночной переход мы оторвались от противника. За второй марш благополучно проскочили между вражескими гарнизонами, находившимися в Давид-Городке и Турове, после чего переправились со своим тяжелым обозом и артиллерией по льду через реки Ствига и Припять (благо, начались крещенские морозы). За третий дневной марш мы добрались до Червонного озера.
      Вечером 3 января соединение расположилось на его южном берегу: Путивльский отряд со штабом соединения - в селе Ляховичи, Кролевецкий, Шалыгинский и новый Ельский белорусский отряды - в селе Пуховичи, а Глуховский - в колхозе "Комсомолец".
      Здесь мы сразу почувствовали себя в полной безопасности: в эти непролазные Пинские болота вообще пока еще не ступала нога оккупанта. Кроме того неподалеку от нас находились: разведывательно-диверсионное соединение "Бати" (полковника Линькова) и два местных, белорусских соединения - Комарова и Капусты.
      Первым делом необходимо было оборудовать аэродром для приема самолетов. Но увы, среди болот и лесов это оказалось нелегкой задачей.
      Пока продолжались поиски будущего аэродрома, наши минеры почти каждую ночь "ремонтировали" железную дорогу Брест - Гомель, по которой один за другим катили вражеские эшелоны в сторону фронта.
      Единственной посадочной площадкой была поверхность огромного Червонного озера (или, как его здесь называли, Князь-озера), скованного морозами. На нем после тщательного обследования льда и решили устроить партизанский аэродром.
      Конечно, это было все-таки рискованно. Но обслуживавшие нас летчики из полка Героя Советского Союза Валентины Гризодубовой готовы были на все ради партизан.
      И жизнь в селе Ляховичах, где находились Ковпак и Руднев со своим штабом, забила ключом. Почти каждую ночь, если позволяла погода, приземлялись самолеты, доставляя нам боеприпасы и взрывчатку, газеты и почту и забирая обратным рейсом раненых партизан.
      Под конец нашей стоянки на Князь-озере в соединение прилетел секретарь Ровенского обкома партии, депутат Верховного Совета СССР генерал Бегма и привез много правительственных наград. Вот что писал 26 января Руднев об этом своей жене, работавшей тогда в партизанском госпитале в Москве:
      "...В партизанском отряде большой праздник. Вчера прилетел член правительства, привез ордена, а сегодня их нам вручили. Далеко от Родины, в глубоком тылу врага, выстроилась вся наша громада, и получали награды 346 человек, в том числе известный тебе С.В.Р., твой любимый сынок Радик и Костя. Я совершенно не знал, и это для меня было большой неожиданностью и радостью - я получил сразу три ордена: Ленина, Красного Знамени и "Знак Почета"... Радик - орден Красной Звезды, Костя - медаль. Я благодарю правительство и Родину за высокую оценку моей работы и очень жалею, что вы, мои родные, не переживаете вместе с нами нашей радости..."
      Таковы были радости суровой походной жизни нашего комиссара. Не только он сам ("известный тебе С.В.Р."), но и старший сын его Радик, и младший брат Константин, воспитанник Семена Васильевича и Ньомы, сражались теперь в одном строю. Родина отметила их заслуги.
      Но верный ленинскому принципу отмечать и торжества и юбилеи не столько парадными речами, сколько критикой, направленной на пользу общего дела, Руднев в ту же ночь написал прямое, по-большевистски требовательное письмо начальнику Украинского штаба партизанского движения генералу Строкачу. Человеку, которому сам Руднев был в душе благодарен не только за его заботы о соединении, но и за отеческую помощь рудневской семье.
      "27 января 1943 года
      Во-первых, шлю Вам сердечный и товарищеский привет и крепко, по-товарищески жму Вашу руку.
      Тов. Строкач, я знаю, что мы Вам часто портим нервы и кровь своими радиограммами, но я думаю, что Вы нас простите, так как Вы понимаете, что делаем это не из любви к этому искусству или из какой-либо неприязни к Вам, а потому, что без тола и боеприпасов нам работать нельзя. Фрицы стали другими, забираются в дзоты и каменные здания, а оттуда их выбивать гораздо труднее. Для нас боеприпасы играют большую роль. Взрывчатки здесь вообще не достанешь, а без нее нельзя разрушить мост или уничтожить железнодорожную станцию.
      Кроме того, нашу маневренность сковывают раненые. Вот почему наши радиограммы подчас бывают резкими. Мы хорошо знаем и понимаем Ваши трудности: и погода и другие причины. Поэтому я решил Вам написать...
      Самолеты прилетают к нам с большой недогрузкой. Мы знаем, что это дорогая вещь, но ее нерационально используют. Надо самолеты загружать на 100 и более процентов. Вот, например: самолет No 14, на котором прилетел тов. Бегма, доставил троих человек и два мешка груза, всего 500 килограммов. Почему не тысячу килограммов? Это - дорогостоящее удовольствие!
      Тов. Строкач, прошу Вас, займитесь этим делом, так как допускать такую роскошь нельзя, ибо доставка каждого патрона нам будет обходиться дороже его стоимости".
      В конце нашего пребывания на Князь-озере, когда все грузы были уже получены, а все тяжелораненые партизаны отправлены в Москву и последний самолет готов был вырулить на взлетную полосу, комиссар Руднев с присущей ему непосредственностью, воскликнул:
      - Эх, жаль, уходит машина не загруженная!..
      - Цэ нэ по-хозяйски, - отозвался полушутя Ковпак, стоявший рядом.
      - Может, пошлем нашим боевым друзьям-летчикам, в их часть подарок? предложил Руднев.
      Ковпаку эта идея понравилась:
      - Правильно! Пошлем летчикам мьяса и сала!..
      И пока под веселые шутки партизан происходила погрузка, Руднев тут же написал на клочке бумаги письмо Герою Советского Союза подполковнику Гризодубовой, командовавшей нашими крылатыми помощниками:
      "30 января 1943 года
      Командование группы партизанских отрядов Сумской области посылает Вам и Вашему личному составу скромный подарок - мяса две туши, отобранные у новоиспеченного немецкого помещика в совхозе "Сосны", в знак благодарности за вашу помощь по эвакуации раненых и подброске боеприпасов.
      Надеемся, что и впредь Вы и вверенная Вам часть будете помогать нам, не считаясь ни с какими трудностями.
      С коммунистическим приветом!
      Командир группы партизанских отрядов Сумской
      области Герой Советского Союза С. А. Ковпак.
      Комиссар группы партизанских отрядов Сумской
      области полковой комиссар С. В. Руднев."
      Помню, подписывая этот любопытный документ, Руднев сказал:
      - Пусть летчики отпразднуют победу нашей родной армии под Сталинградом! Пусть отведают свежего мясца... Ведь там, на Большой земле, с продовольствием трудно. А мы сделаем летчикам подарок - в честь нашей общей победы под Сталинградом!..
      И раз уж я затронул эту тему - о кровной, сыновней связи партизан с Большой землей, то как же не вспомнить добрым словом весь наш Украинский штаб партизанского движения во главе с генералом Строкачем?! И его медотдел - в особенности!.. Вот кто думал о нас неустанно, что называется, днем и ночью.
      Заведующая медотделом капитан Мария Михайловна Попова, быстро организовавшая нашу партизанскую службу по фронтовому образцу, разработала целую систему, чтобы по возможности точно предугадать, какие ранения наиболее типичны в наших условиях и чем лучше и проще всего на ходу врачевать более легкие травмы. Иной раз, когда в самолете с медикаментами и взрывчаткой был хоть маленький недогруз, капитан (позднее майор) Попова мчалась на попутке на аэродром, уговаривала летчиков:
      - Ребята! Захватите для партизан из наших госпитальных фондов хоть бочку селедки, втисните как-нибудь в самолет! Ведь это средство от цинги!
      И летчики, посмеиваясь, втискивали в свои СИ и ЛИ нестандартные грузы...
      Руднев, осматривая полученное, говорил, пожимая руку пилоту Лунцу или Бугримовичу:
      - Спасибо вам, дорогие товарищи!.. Хотя забота Большой земли о солдатах невидимого фронта бывает порой и анонимной, но все же для нас, партизан, это прежде всего - люди, чьи руки мы ощущаем в своих руках при таких дружеских встречах, будь то секретарь ЦК или очередной пилот!
      Эта живая забота, рожденная крепкой боевой дружбой, грела партизан. И выражая общие наши мысли и чувства, Руднев говорил:
      - Родина для всех нас, партизан - родная мать. Вся Большая земля болеет за каждый отторгнутый от нее врагом клочок. И за каждого партизана, ее защитника!
      Вот почему прибытие самолета всякий раз становилось праздником для ковпаковцев. И чем суровей выпадали испытания нашим летчикам в пути, когда они пересекали линию фронта, тем горячей и сердечней были наши рукопожатия. Провожая посланцев Большой земли обратно, мы передавали с ними слова искренней сыновней любви и благодарности советской Родине.
      ПЛАН ПЕРЕВЫПОЛНЕН
      В конце января 1943 года Верховное командование поставило нашему соединению новую задачу, кстати, подсказанную самим же "Лезвием" (Вершигорой): парализовать Коростеньский железнодорожный узел. На карте он выглядел еще внушительней, чем Сарнский, и напоминал крупного паука. Пока что этого проклятого "паука" никто не тревожил, так как он со своей стальной паутиной коммуникаций находился в безлесой степной местности, в северной части Житомирщины, куда партизаны еще не доходили.
      Само собой разумеется, ни Верховное командование, ни штаб партизанского движения не могли дать точных указаний, как именно парализовать столь важный узел. Этот вопрос предстояло решить командованию соединения самому.
      По прямой от Князь-озера до Коростеня - около двухсот пятидесяти километров. Маршрут этот был уже знаком ковпаковцам. Но на этом пути еще оставалось много оккупационных войск, гонявшихся ранее за нами, и без боев, незаметно нам теперь вряд ли удалось бы подобраться к этому "пауку". Да и нападать на город Коростень Ковпак и Руднев не собирались.
      Они решили пойти более дальним маршрутом, который пролегал через районы, где еще не было партизан, и, следовательно, оккупационных войск там находилось меньше. Но главное, Ковпак и Руднев, подходя к делу по-государственному, решили не ограничиваться только коростеньским пауком, а как сказал комиссар, "одним махом" парализовать сразу три железнодорожных узла: сначала вывести из строя лунинецкий узел, потом повторить удар по сарнскому, который за истекший месяц оккупанты успели частично восстановить, а затем уже навалиться на коростеньский.
      С этой целью Ковпак и Руднев двинулись 3 февраля со своими отрядами прямо на запад, по северным районам Пинской области. Так начался новый стремительный рейд, который вошел в историю соединения как рейд под Киев.
      Выступили мы в этот поход на санях. На пятую ночь, когда мы под охраной своих заслонов пересекали всей колонной соединения железную дорогу Лунинец - Барановичи, наши минеры преспокойно вывели из строя эту "железку" и телефонно-телеграфную связь.
      9 февраля, повернув на юг, мы таким же образом "починили" оккупантам железную дорогу Пинск - Лунинец (это, кстати, был перегон той самой магистрали Брест - Гомель, которую мы, еще находясь на Князь-озере, выводили из строя семь раз в течение января).
      Когда прогремели взрывы, и длинная колонна пошла дальше, Руднев сказал Ковпаку, подсев к нему в сани:
      - Итак, лунинецкий железнодорожный узел мы недельки на две вывели из строя. Впереди сарнский и коростеньский узлы!..
      Стремительно продвигаясь на юго-запад, соединение в ночь на 18 февраля подошло к железной дороге Ковель - Сарны. Разведчики без труда захватили переезд.
      5-я рота, которой командовал Степан Ефремов, пошла в заслон со стороны железнодорожного разъезда Польска Гура, а 8-я рота Сергея Горланова - со стороны станции Маневиче. Каждому заслону выделили по одной пушке сорокапятке.
      Едва Горланов успел расположить своих бойцов по обе стороны железнодорожного полотна, как со стороны станции Маневиче послышался перестук колес, мелькнул огонек - шла немецкая дрезина. Подпустив ее поближе, партизаны увидели, что она тащит платформу с солдатами.
      В коротком бою партизанский заслон уничтожил около тридцати гитлеровцев и сжег дрезину с платформой.
      Тем временем ковпаковские минеры взорвали железнодорожный мост на реке Стырь и пустили под откос один вражеский эшелон с войсками.
      Выведя из строя "железку" Ковель - Сарны, мы повернули на юго-восток, к двухколейной магистрали Ковель - Ровно. Когда соединение остановилось на короткий отдых в деревне Ничехувка, Вершигора за обедом сообщил Ковпаку и Рудневу, что его "асы" Дмитрий Черемушкин и Федор Мычко, только что вернувшиеся с юга, из дальней разведки, доложили о резком усилении движения вражеских поездов по этой самой двухколейке.
      - Логично! Ведь мы с вами вывели из строя дороги Пинск - Лунинец и Ковель - Сарны! - воскликнул Семен Васильевич. - Следовательно, немцы все свои составы гонят теперь по этой дороге.
      - Правильно! - подтвердил Ковпак вывод комиссара. - Поэтому я предлагаю ковырнуть на ций двухколейке з пивдэсятка эшеломив.
      В тот же день под вечер, когда соединение двинулось дальше к селу Большой Стыдын, где решено было дать двухдневный отдых людям и лошадям, пять диверсионных групп направились на юг, к двухколейной железной дороге на участок Клевань - Рожище.
      19 февраля после полудня все группы вернулись, успешно выполнив свои задания. Это была большая победа минеров: они пустили под откос четыре вражеских эшелона с войсками и техникой, причем, один из них был с танками. А пятая группа взорвала мост на реке Стубазка севернее станции Клевань.
      В ночь на 22 февраля соединение двинулось дальше. В эту ночь мы форсировали две реки: быструю Горынь, которую пришлось переходить вброд, по пояс в ледяной воде, а затем - Случь, где лед был достаточно крепкий. А главное, в их междуречье мы пересекли и, конечно же, вывели из строя железную дорогу Ровно - Сарны, тем самым вторично парализовав сарнский железнодорожный узел.
      Весна уже вступила в свои права. Снег, даже в лесу, почти везде растаял, - хорошо, что мы неделю тому назад сменили свои сани на повозки.
      27 февраля соединение подошло к железной дороге Новоград - Волынск Коростень. Дальше на юг начиналось широкое степное море Житомирщины, покрытое густой сетью шоссейных и железных дорог.
      На коротком совещании командиров и комиссаров Руднев особо предупредил всех:
      - Товарищи, мы вступаем в безлесые районы Житомирщины. Отсюда начинается самая опасная часть нашего рейда. Скажу вам, не скрывая: риск велик, мы можем дорого поплатиться за свою смелость. И чтобы этого не случилось, нам нужно: во-первых, как очень правильно отметил Сидор Артемович, совершать не просто переходы, а стремительные броски. Во-вторых, строжайше соблюдать нашу воинскую дисциплину. Долг каждого коммуниста и комсомольца - довести это до сознания всех бойцов. И быть самим во всем примером.
      И люди не подвели. Дорогу мы пересекли с соответствующей партизанской "музыкой" - то есть под грохот взрывов. Наши минеры уничтожили два железнодорожных моста и один вражеский эшелон с войсками, после чего немцы не скоро смогли посылать по ней составы через Коростень - к фронту.
      Но в черноземной степи, после двух марш-бросков по раскисшим грунтовым дорогам совершенно выбились из сил наши лошади. А без лошадей, разумеется, обоз со взрывчаткой и боеприпасами не мог тронуться дальше.
      Пришлось дать соединению двухдневный отдых в селе Краевщина и окружающих его мелких хуторах.
      В ночь на 6 марта соединение перешло шоссейную и железную дороги Житомир - Коростень, парализовав обе эти магистрали, идущие с юга к коростеньскому транспортному узлу; форсировало реку Иршу и остановилось на дневку в Гуте Потиевской, в междуречье Тетерева и Ирши. Здесь, в открытой степи, мы впервые в ходе нашего рейда почувствовали серьезную опасность: сначала в воздухе появился "костыль" - немецкий самолет-разведчик, а вскоре наша разведка обнаружила движение автоколонн с войсками противника из Житомира в сторону Гуты Потиевской.
      Нам надо было как можно скорее нырнуть в крупный лесной массив. Но до спасительного Кодринского леса оставалось полсотни километров, и преодолеть их за одну ночь было не так-то легко. Устали и люди, и лошади, хотя многих лошадей мы поменяли в селах.
      Гитлеровское командование, поняв, видимо, куда стремятся партизаны, стягивало свои войска к Радомышлю со стороны Житомира, чтобы не пустить нас в лес.
      Из Гуты Потиевской до реки Тетерев партизанская колонна шла по открытой степи всю ночь и весь день, растянувшись километров на пять. А день тогда, как нарочно, выдался погожий, ясный. В любую минуту могли появиться фашистские "юнкерсы". И со стороны Радомышля того и гляди двинется в наступление вражеская пехота!.. Это понимало не только наше командование - это чувствовал каждый партизан.
      Именно поэтому комиссар, забыв об усталости, шагал в колонне, переходил от одной роты к другой. Как всегда во время маршей, он проведывал раненых. Повозки ковпаковской санчасти, по обыкновению, следовали в середине колонны. Наш Кролевецкий отряд шел сразу за санчастью, и мне было видно, как Семен Васильевич задерживался то у одной повозки, то у другой. Ведь раненым бойцам было во много раз тяжелее, чем нам. Мало того, что их трясло на ухабах, они, беспомощные люди, чутко улавливали опасность, нависшую над соединением. Но после недолгого разговора с комиссаром раненые сразу глядели веселей.
      На взгорке последняя повозка, рядом с которой шагал теперь Руднев, вдруг остановилась: обе лошади тяжело раздували боками, выбившись из сил. Ездовой чертыхнулся и соскочил прямо в грязь. Комиссар тоже, упершись плечом, стал подталкивать повозку.
      Мы с Валентином Подоляко подскочили на помощь.
      Один из раненых, с благодарностью посмотрев в склоненное над ним, покрытое крупными каплями пота лицо комиссара, сказал:
      - Спасибо, товарищ комиссар!.. Как же вы, наверное, устали за эту проклятую войну!.. И когда только она кончится?
      - Как войдем в Берлин, так сразу и кончится, - весело ответил Семен Васильевич.
      - Аж в Берлин?! - Глаза парня, едва выглядывавшие из-под марлевой повязки, удивленно округлились.
      - Да, в Берлин!.. - уже серьезно повторил Руднев и выпрямился (подъем кончился, можно было спокойно идти рядом с повозкой). - Без этого немыслим разгром фашистской Германии. Фашизм можно уничтожить, лишь захватив его логово.
      - Вот это правильно!.. - подхватил раненый. - Надо отомстить за такие их зверства!.. Не грех даже уничтожить их всех!
      - А вот уничтожать весь народ - нельзя, - строго сказал Руднев. Ведь там есть и антифашисты! Есть дети!.. Есть люди просто ни в чем не виноватые, но запуганные или сбитые с толку. Мы должны наказать тех, кто развязал эту страшную войну, кто творил зверства! Наша задача не уничтожить Германию, а освободить ее народ от фашизма.
      Только к семнадцати часам добрались мы до села Межиричка на берегу реки Тетерева и начали переправляться на противоположный берег. Но именно этот измучивший всех бросок и спас нас: соединение успело раньше карателей войти в село Крымок, расположенное на опушке Кодринского леса.
      Весь следующий день прошел в тревоге: с самого утра над селом снова появился "костыль". Из Житомира в Радомишль, а оттуда в соседние села прибыли на машинах вражеские войска. Пехота начала переправляться через Тетерев, явно готовясь к наступлению на партизан.
      В это время ковпаковский штаб спешно разрабатывал приказ на очередной ночкой марш, но ему не суждено было осуществиться: каратели начали бомбить село с воздуха, а затем ринулась и их пехота.
      Оставив в Крымке для прикрытия две роты своих путивлян, Ковпак и Руднев увели лесом все соединение в поселок Кодра. Пока подразделения расквартировывались, Вершигора перехватил на улице Ковпака и Руднева, направлявшихся в отведенную для них хату, сказал:
      - Товарищ командир, есть новость.
      - Пидожды трохи...
      Продолжая свой разговор с командиром, комиссар произнес негромко:
      - Все-таки, Сидор Артемович, я считаю, нам надо сразу двигаться к магистрали Коростень - Киев и рубить ее, а не задерживаться в этой Кодре! Ведь каждый лишний час - против нас.
      - Так нэ успилы б... Прыйшлы б на магистраль к утру, - стоял на своем Дед. - Ничого!.. Переднюем тут, а вечером двинемся.
      - Но тогда нам придется вести бой! - возразил Руднев. - Утром нас обязательно атакуют немцы из Крымка.
      - И наверное, не только из Крымка, - добавил Вершигора.
      - Ага, давай, шо там у тэбэ за новость? - повернулся Ковпак к своему помощнику по разведке.
      - Мои хлопцы докладывают, что из Киева в сторону Иванкова проследовали две большие автоколонны с немецкой пехотой. И тоже, наверное, едут по нашу душу... Кроме того, километрах в десяти или двенадцати от нас, в бывшем военгородке около Рудни Почаевской отдыхают несколько тысяч офицеров, битых под Сталинградом. И их могут бросить на нас!