Петр Евсеевич Брайко
      Партизанский комиссар
      Документальная повесть
      Рецензенты:
      И. Я. Жученко, кандидат исторических наук,
      И. Г. Старинов, кандидат технических наук.
      В работе над книгой принимала участие
      Оксана Семеновна Калиненко
      В документальной повести Героя Советского Союза, бывшего командира полка в прославленном соединении С. А. Ковпака, рассказывается об одном из организаторов партизанского движения на Украине в годы Великой Отечественной войны против немецко-фашистских захватчиков - легендарном комиссаре партизанского соединения Герое Советского Союза Семене Васильевиче Рудневе, о его боевых делах во время рейдов по тылам врага. Автор показывает С. В. Руднева как человека большой души, стойкого бойца ленинской партии, талантливого воспитателя молодежи.
      Для массового читателя.
      ________________________________________________________________
      ОГЛАВЛЕНИЕ:
      Учение отменяется
      Лиха беда - начало
      В единый кулак
      Знамя отряда
      Быть или не быть?
      Становление ковпаковского почерка
      Как это было на самом деле
      Партизанский парад
      Победили мужество и военная хитрость
      Семья комиссара
      "Приказ - двести"
      В родном Путивле
      Комиссарское сердце
      Преступление и искупление
      По приказу Ставки
      План перевыполнен
      В "мокром мешке"
      В Карпаты!..
      Прорыв
      ________________________________________________________________
      УЧЕНИЕ ОТМЕНЯЕТСЯ
      В эту субботу Семен Васильевич пришел домой не к семи вечера, как обычно, а после десяти.
      - Ну, друзья мои, вы не представляете, какая у меня сегодня крупная победа! - воскликнул он, шагнув в комнату. И схватив под руки поднявшуюся навстречу жену, закружился с ней по комнате.
      Таким веселым и возбужденным Домникия Даниловна еще не видела мужа с тех пор, как он вернулся в Путивль, после демобилизации.
      - Да что случилось, Сеня? Скажи толком!.. - спросила, смеясь, жена, когда он наконец остановился и выпустил ее из своих объятий.
      - Сегодня райком партии утвердил мой план районного осоавиахимовского учения!.. И даже разрешил провести его завтра! - провозгласил он, подняв указательный палец. - А ты ведь знаешь, сколько я потратил на это сил... и сколько раз его уже откладывали?! Вот почему завтрашнее учение для меня не только величайший праздник, но и победа!
      Семен Васильевич всегда выражал свои чувства открыто и пылко, почти по-юношески.
      - Отец, а мне ты разрешишь принять участие в твоем "сражении"? спросил вдруг старший, шестнадцатилетний сын, Радик, сидевший на диване с книгой Николая Островского "Как закалялась сталь".
      - Тебе? - Семен Васильевич посмотрел с гордостью на сына. - Ну, если ты действительно очень хочешь участвовать в этом учении, то, пожалуй!.. И подумав, добавил: - Только рядовым.
      - Есть рядовым! - вскочив с дивана и вытянувшись по-военному, отчеканил Радик. В его темных, карих, как у отца, глазах светилась радость.
      - Папа, а меня ты возьмешь в сражение? - подбежал к отцу и младший, семилетний сынишка.
      - Тебя-а?.. - Семен Васильевич поднял сына на руки и пощекотал его лицо своими пышными, черными как смоль усами. - Тебе, сынок, еще рано! Маловат еще.
      - Не-ет, я уже большой! Я хочу вместе с Радиком!
      - Нет, Юра, - возразил отец мягко. - Лучше ты будешь со мной, на главном командном пункте. Оттуда мы с тобой увидим всех!.. Договорились?.. Ты придешь ко мне с мамой.
      - Правильно, - подхватила Домникия Даниловна, улыбнувшись. - И мы, Юрик, все увидим, как в кино.
      - Идет, - согласился младший.
      - Ну вот и чудесно! - обрадовалась Домникия Даниловна. - А теперь, мои милые мушкетеры, давайте покушаем, пока все не остыло. А какой я вам приготовила ужин!.. Да поскорее поворачивайтесь, потому что кое-кому давно пора спать.
      Спустя минуту Домникия Даниловна принесла в комнату и стала раскладывать на столе вилки, ножи, чайные ложки...
      - Ну, орлы, раз такое дело, пошли мыть руки! - весело скомандовал отец сыновьям.
      А когда все трое вернулись в комнату, мать уже успела наполнить тарелки молодой румяной картошкой с мелкими хрустящими шкварками и теперь доставала из эмалированного бидончика пупырчатые малосольные огурцы. Комната наполнилась аппетитными запахами укропа и жареного сала.
      Все сели на свои обычные места. Семен Васильевич, порезав малосольный огурец, наколол на вилку маленькую обжареную картофелину и отправил в рот; затем - кружочек огурца. И, проглотив их, закачал от удовольствия головой.
      - Вот это вкуснота! Первая молодая картошка!.. Объявим нашей маме благодарность в приказе?
      - Объявим! - поддержали в один голос оба сына.
      - Спасибо тебе от всех мужчин этого гарнизона, от всех трех мушкетеров, Ньома. - Это было уменьшительное, ласковое имя Домникии Даниловны.
      И, следуя заведенному в семье обычаю, Радик "заиграл" на губах туш.
      - А от меня - вдвойне, - добавил Руднев. - Ведь я с самого утра ничего не ел. До вечера надо было подготовить все к завтрашнему учению: согласовать план, проинструктировать посредников. И конечно же отработать взаимодействие... А главное, необходимо было к концу рабочего дня во что бы то ни стало связаться с командирами воинских частей.
      - А что, армейские части тоже будут участвовать в твоих маневрах? - с радостным удивлением воскликнул Радик.
      - Да, представьте себе, друзья мои! А связаться с военными не так-то просто. У них - свои планы, свое командование. Вот и пришлось пожертвовать обедом. Зато в нашем учении примут участие и танки, и авиация! В том числе - и два наших, осоавиахимовских самолета, купленные на деньги путивлян. Эти самолеты уже находятся в Конотопе, в авиационном училище...
      - Вот здорово! - закричал Юрик.
      - Словом, друзья мои, завтра у нас в районе будет грандиозное сражение! - воскликнул Семен Васильевич.
      Домникия Даниловна, глядя на помолодевшее, одухотворенное лицо мужа, невольно подумала: "Ведь ему уже сорок!.. Вот и первые сединки на висках появились. А он все такой же неуемный, все у него - взахлеб. Как тогда, когда со старшими братьями бежал на штурм Зимнего!.. И всю жизнь он на таком подъеме!.."
      Она всегда радовалась любому успеху мужа. И не только радовалась старалась, чем только могла, помочь.
      - Ну вот, Ньома, я уже сыт. - Ел он, по обыкновению, немного, но быстро и с аппетитом. - Хорошо бы было еще и чайку выпить чашку.
      - Обязательно! Чай у нас сегодня тоже особенный: со своей клубникой!
      И Домникия Даниловна достала из буфета вазочку с ароматной свежей ягодой. А Семен Васильевич, невольно задержав взгляд на миловидном чернобровом лице жены, сказал:
      - Мне сейчас почему-то вдруг вспомнилось, как я тебя за руку по Ленинграду водил, еще в двадцать девятом году. У меня тогда товарищи по академии спрашивали: "Как твою сестренку зовут?"
      Радик рассмеялся. А Домникия Даниловна подтвердила:
      - Да, Радик, нас с твоим отцом не раз за брата и сестру принимали. Ей приятно было думать, что она и муж так схожи внешне и (что было еще дороже для нее) духовно...
      Допив свой чай, Руднев откинулся на спинку венского стула, ожидая, пока младший сынишка доест клубнику. Уходить из-за стола, когда кто-либо еще не покончил с едой, в рудневской семье было не принято. И сам Семен Васильевич постоянно следил, чтобы ребята правильно вели себя за столом в обществе взрослых.
      Когда чаепитие было окончено, он поднялся.
      - Спасибо тебе, Ньома, за вкусный ужин... Ну, а теперь, друзья мои, обратился Семен Васильевич ко всем, - скорее - спать. Завтра рано вставать.
      Однако поспать в эту ночь Рудневу почти не пришлось. Будучи по натуре человеком очень эмоциональным, он еще долго оставался в состоянии того радостного возбуждения, с которым так энергично трудился до позднего вечера, успев, вместо положенных двух-трех суток, за неполный день сделать все так, чтобы каждый участник, а главное - весь руководящий состав четко представлял себе, что от кого требуется и как надлежит выполнять свою задачу завтра.
      Семен Васильевич любил делать все точно, наверняка. Он принадлежал к числу тех людей, которые не только стараются выполнить порученное дело как можно лучше, но и требуют того же от окружающих. Качество это Семен Васильевич приобрел еще в юношеские годы, когда, работая в Питере на Русско-Балтийском вагонном заводе, стал помогать большевикам-подпольщикам.
      Даже сейчас, уже лежа в постели, Руднев продолжал напряженно думать о предстоящем учении.
      "Не упустили ли мы чего-нибудь в спешке? - спрашивал он себя. Вроде, нет. Народ подобрался чудесный! Задачи свои обе стороны поняли. Командуют ими люди серьезные, вчерашние командиры Красной Армии!.. Взаимодействие тоже вроде бы организовали как положено, по-армейски, на всех этапах: и с танками, и с авиацией... Спасибо командиру танковой части и начальнику авиационного училища, что пошли нам навстречу и согласились принять участие в военной игре!.. Вот только зря я не попросил у командира танковой части выделить еще несколько мотоциклов для связи. Ладно, попросим парочку у нашей милиции..."
      Потом он еще подумал: "С посредниками тоже вроде отработали все, как следует, по этапам. Хорошо, что людей для этого дела подобрали толковых!.."
      И в памяти возник неприятный разговор по поводу этого учения с первым секретарем райкома партии:
      - Не до игр нам сейчас, товарищ Руднев. Надо план выполнять!
      - А разве готовить молодежь к защите Родины не входит в план райкома? - сохраняя внешнее спокойствие, спросил Руднев.
      Первый секретарь даже чуть вздрогнул, будто его кто толкнул сзади, и недовольно сверкнул глазами.
      Руднев спокойно выдержал этот взгляд, прекрасно зная, что дела в районе обстоят неплохо, и хотел было сказать, что осоавиахимовское учение нисколько не помешает нормальному ходу сельскохозяйственных работ, а наоборот, поможет поднять молодежь на воскресник.
      - Что ж, товарищ Руднев! Может, вы и правы. Давайте проведем это ваше учение!..
      "А может, я зря все это затеял? - вдруг возникло у Руднева сомнение. - И все эти военные учения никому не нужны?.. Нет, нужны! Ведь Гитлер давно уже готовится к нападению на нашу страну. И это, несмотря на его коварные увертки, прекрасно понимает наш народ. Именно поэтому ребята-допризывники с таким рвением готовятся к защите Родины..."
      Он вспомнил, с каким азартом участвовала вся путивльская молодежь в зимней военной игре. В памяти, будто наяву, возникли веселые, румяные от мороза лица; лихой штурм снежного городка... Потом все это куда-то уплыло, исчезло... А сам он провалился в мягкую дрему.
      Проснулся Семен Васильевич от страшного грохота. Потом тоненько зазвенели оконные стекла. Спросонок ему показалось, будто неподалеку разорвался артиллерийский снаряд крупного калибра. Но когда, вслед за первым "взрывом", все небо прорезала огненная молния с узловатыми, будто у старого карагача, бесчисленными отростками, а вслед за ней совсем рядом снова ударил новый громовой раскат, Руднев понял: гроза.
      "Вот чего нам сегодня не хватает, так это дождя!" - подумал он с тревогой. И в подтверждение этой мысли услышал, как застучали крупные частые капли по оконным стеклам и крыше.
      Семен Васильевич вздохнул с досадой и повернулся со спины на бок, лицом к окну. За окном серело. Дождь лил, как из ведра.
      Жена тоже проснулась от грозы и, сразу поняв беспокойство мужа, вздохнула с сочувствием.
      - Который час? - тихо спросила она.
      Руднев достал из-под подушки свои наручные часы.
      - Без четверти пять. Спи. Еще рано!..
      Жена, казалось, заснула.
      А Руднев, поглядывая в окно, продолжал вслушиваться в густой, все нарастающий шум ливня. "Хорошо, что он хоть грозовой, - успокаивал себя Семен Васильевич, - его пронесет, и часам к девяти июньское солнце подсушит землю".
      Огненные вспышки и грохот постепенно стали удаляться от дома на восток и вскоре почти прекратились. Но тучи не уходили. Они продолжали висеть над городом. Ливень, ненадолго утихнув, опять с новой силой захлестал по окнам и крыше дома. Семену Васильевичу показалось, будто на дворе даже чуть потемнело, хотя рассвет уже наступил.
      "Похоже, что грозовой дождь перестраивается на обложной, - подумал Семен Васильевич. - Если это продлится еще часа два, танки по нашему чернозему вряд ли пройдут, особенно - под Сумами. Да и авиация при такой облачности не сможет подняться в воздух... Вот досада! Неужели придется отменять учение?.. Нет, нельзя убивать патриотический порыв ребят! Разве Суворов отменил бы такое учение? Ни за что! Ведь мы постоянно твердим: "Тяжело в учении - легко в бою!.." А разве враг отменит намеченное наступление из-за плохой погоды?.."
      Руднев осторожно выбрался из-под одеяла. Вышел на веранду, облился холодной водой из ведра. Потом побрился, надел свою новую без знаков отличия форму: темно-синее суконное галифе, блестящие хромовые сапоги и коверкотовую, защитного цвета гимнастерку.
      Наскоро позавтракал, не позволив жене, подниматься в такую рань.
      - Если учение состоится, я пришлю за Радиком, - тихонько, на носках подойдя к жене, шепнул Семен Васильевич. И, чмокнув ее в теплую заспанную щеку, направился к двери.
      Надел фуражку, накинул на плечи брезентовую накидку и вышел из дому.
      Дождь не прекращался. Только стал чуть помельче, будто его кто-то сеял сквозь густое сито.
      Руднев, не поднимая головы, из-под козырька мокрой фуражки посмотрел на небо. Оно было все затянуто плотной свинцово-серой тучей, тяжело ползущей с запада.
      Штаб учения до девяти часов утра решено было разместить в помещении райкома партии: туда можно было дозвониться из любого сельсовета даже ночью. А потом, на втором этапе военной игры, к началу наступления "синих", штаб должен был перебазироваться на северо-западную окраину города, на КП и НП руководителя учения.
      В заместители себе Семен Васильевич взял директора путивльской школы No 2 Григория Яковлевича Базыму - тоже участника гражданской войны, бывшего буденновца, человека исполнительного, аккуратного и очень добросовестного, как все настоящие педагоги.
      Григорий Яковлевич уже давно сидел в райкоме. Он прибыл сюда в третьем часу ночи и контролировал ход развертывающегося учения, начав сразу вести свой, как он в шутку говорил, "судовой журнал".
      Как и Руднев, Базыма тоже был в комсоставской суконной форме и сшитой на военный манер фуражке. Когда Семен Васильевич вошел в комнату, Базыма встал из-за стола, шагнул навстречу, вытянулся и, приложив руку к козырьку, бодро доложил:
      - Товарищ руководитель учения! За время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось. Учение развивается согласно разработанному нами плану. В семь ноль ноль обе стороны заняли исходные позиции.
      Руднев дружески улыбнулся, глядя в приятное, гладко выбритое лицо Базымы, которому очки и маленькие, чуть рыжеватые усики-мотыльки придавали какую-то особую чеховскую интеллигентность. "Молодец, старина! Хорошо докладывает, совсем по-уставному. И оделся соответственно обстановке..." с удовольствием подумал Руднев.
      - Командующие обеих сторон спрашивают, - чуть понизив голос, продолжал между тем Базыма, - будут ли какие-нибудь дополнительные указания в связи с изменением погоды?
      Руднев перехватил его взгляд, обращенный к заплаканному окошку, сразу поняв, каких "указаний" ожидают командующие обеими сторонами. Но он все еще не хотел допускать мысли об отмене учения.
      - Вольно, Григорий Яковлевич! - Семен Васильевич протянул ему по-дружески руку. Затем, сняв с себя брезентовую накидку, повесил ее на вешалку у двери. - Это хорошо, что все вовремя заняли исходные позиции. Значит, не подвели! Не испугались дождя!..
      - Да, чуть было не забыл, - спохватился Базыма. - Перед вашим приходом звонили дежурные по танковой части из Сум и по авиаучилищу из Конотопа...
      Руднев, будто его ударило током, быстро повернулся и шагнул вперед. В глазах его были одновременно и надежда, и скрытая тревога: от танкистов и летчиков зависело многое. Если они будут участвовать в учениях, ребятам не страшен никакой дождь.
      - Доложили оба, что не смогут принять участия в нашем учении.
      - Я так и думал!.. - Руднев с досадой рубанул воздух ладонью. - Тоже мне... испугались дождя. Значит, в дождь они воевать не намерены.
      Скрестив руки на груди, Руднев прошелся по комнате; потом остановился у окна, поглядел на пузырящиеся дождевые капли в лужицах и снова повернулся к Базыме.
      - Что же будем делать, Григорий Яковлевич? Дождь не прекращается. Итак: если летчики и танкисты отказались "воевать" в дождь, то, может быть, хоть попробуем провести учение с ребятами?
      Григорий Яковлевич неопределенно двинул плечами. Затем, глядя сквозь стекла очков на Руднева, заметил неторопливо:
      - В такую погоду, Семен Васильевич, и пехоте будет трудно действовать. Не только танкам!..
      - Короче говоря, ты предлагаешь отменить учение?
      - Да, Семен Васильевич. Дождь льет уже больше трех часов. Земля превратилась в месиво. Какое же это учение, когда грязь по колено?
      - Может, ты и прав, - после минутного молчания согласился Руднев. Но тут же добавил: - И все-таки, давай еще подождем до девяти ноль-ноль. Если дождь не перестанет, тогда... отменим.
      - Хорошо, - согласился Базыма.
      И сев за стол, опять принялся что-то записывать в свой "судовой журнал".
      А Руднев, расстроенный срывом учения, зашагал по комнате, кляня в душе погоду, которая поломала все его планы... Вдруг до его слуха донесся слабый шум мотора. "Машина первого секретаря райкома партии, - сразу определил он. - Неужели приехал узнать, как обстоят дела с учением? С ним все и решим..."
      Вслед за шумом автомобильного мотора в коридоре послышались торопливые шаги целой группы людей.
      "Что бы это могло быть? Делегация? Или гости нагрянули в район? строил Руднев догадки. - Пойду-ка я гляну, что там за народ? Заодно и посоветуюсь с первым секретарем".
      С этими мыслями он и направился в приемную. Она была уже полна народу. Семен Васильевич сразу определил, что гостей нет, одни свои: секретари путивльского райкома, председатели районного и городского Советов депутатов трудящихся... Лица у всех были сосредоточенные, суровые.
      "Что-то стряслось!.." - мелькнуло в голове Руднева.
      Открыв дверь своего кабинета, первый секретарь жестом пригласил всех к себе. Потом, увидев Руднева, протянул и ему руку.
      - Здравствуйте. Хорошо, что зашли.
      - Я был здесь. Услышал, что вы приехали, и решил посоветоваться, как быть с начавшимся учением в связи с переменой погоды... - начал Семен Васильевич.
      - Садитесь, товарищ Руднев, - секретарь показал ему на свободный стул. - Потом об учениях... Сейчас у нас дела поважнее! - И быстро направился к своему столу.
      Когда все уселись, он обвел собравшихся каким-то беглым, необычно тревожным взглядом и начал приглушенным, чуть дрогнувшим голосом:
      - Товарищи! Началась война с Германией!
      Наступила полная тишина. Все сидели, затаив дыхание. Кое у кого даже появилась на лбу испарина.
      - Сегодня в четыре часа тридцать минут, - продолжал первый секретарь, - немецкие войска без всякого предупреждения начали наступление по всей западной границе от Балтийского до Черного моря.
      "Вот мерзавцы!.. - хотелось крикнуть Рудневу. Но он только молча стукнул кулаком по коленке. Потом вспомнил о своих маневрах. - Так вот почему танкисты и летчики отказались от участия в нашем учении!.."
      - Уже получен мобилизационный план нашего военного командования, продолжал первый секретарь. - В двенадцать ноль-ноль по радио будет выступать товарищ Молотов. Он скажет обо всем...
      С минуту в кабинете стояла мертвая тишина.
      Молчал и Руднев. Он, как всегда, старался сначала сам разобраться во всем, что произошло. "Да, кажется, на этот раз драка будет намного серьезней, чем с японцами на Халхин-Голе в тридцать девятом году или с белофиннами - в сороковом..."
      И глядя, как по оконному стеклу скатываются дождевые капли, вспомнил, что в поле мокнут, ожидая дальнейших указаний, участники осоавиахимовского учения - тысячи парней и девушек.
      Попросив разрешения у секретаря райкома, Руднев поспешил к Базыме.
      Тот по-прежнему сидел за столом возле молчавшего телефона, что-то записывая в свой "судовой журнал".
      - Григорий Яковлевич, - открыв дверь, сказал прямо с порога Руднев. Позвони, пожалуйста, нашим командующим и сыграй отбой!
      - Что-нибудь случилось? - удивился Базыма.
      - Да... Началась война!
      Базыма так и застыл, не дотянувшись рукой до телефонного аппарата.
      - На нас напала Германия!.. В общем, звони всем, скомандуй отбой! Не до игры сейчас. Пусть люди не мокнут зря. - И, пожав Базыме руку, Руднев снял с вешалки свою брезентовую накидку и поспешил обратно в кабинет первого секретаря, добавил на ходу: - В двенадцать часов по радио будет выступать Молотов!..
      Вернувшись на свое место и вслушиваясь в разговор членов бюро, Руднев сказал себе: "Да, сейчас, когда Родина в опасности, мое место - на фронте. Именно там я, кадровый армейский политработник, принесу больше пользы. Ведь у меня за плечами немалый военный опыт. Опыт, которого так не хватает сегодня многим из нашего командного состава... Да, именно опыта им не хватает сейчас! - повторил он мысленно, глянув в глаза секретаря райкома. - А борьба, по всему видно, будет нелегкая... Впрочем, а когда же собственно нам было легко?!"
      И ему вдруг вспомнилась лунная апрельская ночь семнадцатого года в Петрограде - решающая в его жизни ночь, когда он семнадцатилетним парнем*, с винтовкой за плечом, вместе со своими боевыми побратимами, рабочими Русско-Балтийского вагонного завода шагал к Финляндскому вокзалу. Разве ждали они, что борьба за новую жизнь будет легка?.. Но вот на перрон вышел простой, такой дорогой всем Ильич; с помощью рабочих быстро взобрался на броневик, окруженный со всех сторон несокрушимой стеной вооруженных солдат и матросов, и, обращаясь к каждому, произнес свою знаменитую речь, ставшую затем боевой программой революции.
      _______________
      * С. В. Руднев родился в 1900 г. Но при получении паспорта вынужден был прибавить себе год, чтобы поступить на работу. - Прим. авт.
      Разве легко было Семену Рудневу и всем, кто в темную холодную октябрьскую ночь того же семнадцатого года, под свинцовым ливнем юнкеров, засевших во дворце, решились штурмовать Зимний? Ведь юнкера сидели там, как в крепости! И патронов они не жалели: поливали атакующих из пулеметов. Но ничто не смогло остановить революционный народ! Взяли Зимний. Арестовали укрывшееся в нем Временное правительство...
      Или, может быть, в бою под Пулковым было легче, когда малочисленным, слабо вооруженным революционным отрядам надо было любой ценой остановить корниловские казачьи полки, рвущиеся в красный Питер, чтоб потопить в крови революцию?.. Тогда, в бою, на юного, еще по-девичьи тонкого Семена Руднева коршуном бросился с лошади огромный казак; Руднев успел первым выбить из рук врага клинок. Вцепившись друг в друга, они покатились клубком по земле. Дважды Сене удалось вывернуться из-под жилистого, верткого казачины. Но силы были не равны. Верзила снова подмял под себя паренька и схватил его за горло здоровенными ручищами. У Сени уже перехватило дыхание, потемнело в глазах... "Хорошо, что на помощь подоспел друг, с которым вместе штурмовали Зимний - Виталий Примаков! Эх, Виталий, спасибо, вовремя опустил ты свой приклад на голову беляка. А то ведь мог бы стервец задушить..."
      И не столько сама мысль о смерти испугала тогда Руднева, а боязнь, что вражья сила помешает главному в его жизни, тому, что для Руднева олицетворялось в Ленине, в Ильиче, с которым он встретился вскоре после жаркого боя в Пулково.
      Отряд рабочих Русско-Балтийского авиационного завода, в котором сражался Семен Руднев, направили на охрану Смольного. И вот ночью, едва Руднев заступил на пост у двери с табличкой No 67, перед ним неожиданно появился Владимир Ильич Ленин. Спросил, не тяжело ли ему, такому молодому, дежурить в столь поздний час... "С тех пор уже прошло двадцать четыре года, а я помню каждое слово, - поразился Семен Васильевич. - И то, какой у него был грустный и проницательный взгляд, когда он сказал, что сохранить завоевания революции намного трудней, чем совершить ее!.."
      А разве легко было им весной восемнадцатого года, когда Руднев, восемнадцатилетний коммунист, и такие же, как он, парни 1-го Выборгского революционного отряда вели ожесточенные бои за освобождение Украины от войск кайзера Вильгельма и погромщика Петлюры, с его предательской "Центральной радой"?.. Или в девятнадцатом году, когда шли кровопролитные оборонительные сражения с рвавшимися к Москве полчищами генерала Деникина - оплотом всей внутренней контрреволюции и интервенции?
      Куда только не бросала военная судьба Семена Руднева в те тяжкие для молодой Советской республики дни!.. Сражался он под Донецком, под Старым и Новым Осколом. Стоял насмерть под Курском, Орлом и Кромами... Около пяти лет прошагал он с винтовкой по дорогам революции.
      Да и после освобождения Донбасса от деникинцев, когда начали восстанавливать разрушенный войной угольный бассейн, было нелегко! Все приходилось делать вручную, жили впроголодь. К тому же и контрреволюция все еще продолжала сопротивляться... "Просто чудо, что мне в это опасное, тяжкое время вдруг так чертовски повезло!" - с теплотой вспомнил Семен Васильевич весну двадцатого года, когда он, работая инспектором политотдела трудармии Юго-Западного фронта, встретил в Кадиевке молодую учительницу-комсомолку, Домникию - свою Ньому...
      Жизнь, после долгих лет непрерывной борьбы и разрухи, стала постепенно налаживаться. Руднев знал, что такое любовь, семья, счастье. Но личное счастье для Руднева и его поколения было неотъемлемо от счастья Родины. И мирная армейская жизнь или, точнее говоря, армейская политработа, где главным оружием Семена Васильевича было острое, как клинок, и меткое, как пуля, слово, требовала от него полной самоотдачи.
      Началась эта мирная политработа для Руднева с того дня, когда его из трудармии перевели в регулярную Красную Армию, в легендарную 15-ю Сивашскую стрелковую дивизию помощником военкома полка в город Николаев, а потом - в Херсон.
      Казалось бы, наступило такое счастливое время: мир, хорошая семья, увлекательная учеба. А впереди - четко определившийся путь... И вдруг трагический удар: смерть самого дорогого для всех советских людей человека - Владимира Ильича Ленина!.. А для Семена Руднева тот день оказался тяжким вдвойне. В ту пору получил он из родной деревни Моисеевки, что затерялась в снегах где-то под Путивлем, весть о смерти отца. После траурного митинга в части Руднев, придя домой, обнял младшего, четырнадцатилетнего братишку Костю, который вот уже несколько месяцев гостил в молодой семье Семена Васильевича и, не скрывая слез, сказал:
      - Все советские люди осиротели сегодня... А мы с тобой, Костик, осиротели вдвойне: умер и наш отец.
      Тяжко переживали это горе. И все же - пережили. Жизнь шла дальше, вперед...
      Учиться в Военно-политической академии, которая в те годы находилась еще в Ленинграде, Рудневу было интересно, но порою и очень не просто! Словно на клинках схватывались тогда в спорах недавние боевые друзья. В этих спорах Руднев часто вспоминал ленинские слова о том, как трудно сохранить подлинные завоевания революции.
      Но вот уже и годы учебы остались позади. Севастополь, куда направили Руднева на должность военкома артполка, его первая после академии, настоящая, масштабная самостоятельная политическая работа. Молодая страна Советов росла и мужала в капиталистическом окружении: империалисты сколачивали агрессивные блоки, готовили армии для нового вторжения, и надо было как можно быстрее построить на нашей границе мощные оборонительные сооружения. Все это начиналось с азов. И во всем молодой политработник Руднев должен был являться образцом, примером для коллектива...
      А когда все самое трудное по строительству укреплений в Севастополе осталось позади, Руднева направили на Дальний Восток: сначала комиссаром артбригады во Владивосток, а через полгода - комиссаром и начальником политотдела военно-строительной бригады. Снова, еще в более трудных условиях Рудневу пришлось начинать все сначала.
      Полковой комиссар воодушевлял громадный коллектив строителей, возводивших фортификационные сооружения, чтобы сделать недоступным для врага "нашинский", как говорил Ленин, Дальний Восток, на который тогда с яростью точили зубы и Чан Кай-ши, и японские милитаристы...
      Надо было не только строить укрепления, но и охранять границу от частых набегов врага. К тому же строить приходилось все вручную. И очень быстро. Поэтому трудились сообща и солдаты, и командиры, и их жены.
      Ньоме с двумя ребятишками приходилось нелегко. Но она успевала думать не только о семье, но и о тех, кому посвящена была жизнь мужа - о солдатах, несших нелегкую свою службу, чтобы спокойно жилось и работалось всей стране.
      У жены комиссара - как ни у кого в их военном округе - была образцово поставлена работа в красноармейской библиотеке. И самодеятельность она умела организовать, и стирку белья для личного состава, и закатить праздничный обед на всех военнослужащих части, подняв на это доброе товарищеское дело соседок - таких же, как она, командирских жен. Бывало, женщины лепили тысячи пельменей для красноармейского общего котла, и какой веселой казалась эта работа!..
      А коллективная новогодняя елка? Своей, на всю жизнь родной, та дальневосточная - первая гарнизонная елка вошла в сознание всей семьи Рудневых потому, что сыновья вместе с отцом выбирали нарядное деревцо для всех ребят военгородка. "Напрасно некоторые наши командиры ополчились против новогодней елки. Владимир Ильич никогда не считал новогоднюю детскую елку предрассудком. Он даже встречал Новый год вместе с ребятами. Это общеизвестно!.." - доказывал тогда Руднев.
      Собственно, это с них, с Рудневых, Семена Васильевича и его приветливой кареглазой Ньомы, ее подруги Валентины Хетагуровой и других командирских жен, и началось знаменитое патриотическое движение женщин, прогремевшее на всю страну и названное затем "Хетагуровским", так как о патриотическом начинании женщин-дальневосточниц отчитывалась перед советским правительством в Кремле боевая Валя Хетагурова - одна из активисток.