Глава 1

ГРАД КИТЕЖ

Со стороны турагентство «Альфа-Вояж» ничем не отличается от великого множества заведений аналогичного профиля, возникших на просторах бывшего Союза сразу после падения железного занавеса. Стандартная остеклённая дверь. Витрина, за которой выставлены рекламные плакаты с пальмами, египетскими пирамидами и загорелыми красотками. Вывеска — яркая и зазывная, но в общем-то вполне корректная.

Но почему в её уголке горит неброская серебристая снежинка, которую издали можно принять за обыкновенную точку?

Значение этого символа не могут объяснить ни ведущие специалисты городского комитета по наружной рекламе и уличному оформлению, ни дизайнеры, работающие в этой области, ни учёные-семиологи. Все дружно пожимают плечами. То ли снежинка понадобилась для красоты, то ли для симметрии, то ли для чётного количества знаков, то ли просто у директора турагентства романтическая натура.

Да и не снежинка это вовсе. Знающие люди подобную возможность категорически отвергают. Такая форма снежинки невозможна в принципе, как невозможна квадратная дождевая капля.

Остаётся последняя версия — это тайный знак, понятный только посвящённым. И уже немало людей клюнуло на него, словно изголодавшаяся рыба на приманку.

Но от неосторожной рыбы хотя бы чешуя остаётся. А от людей, прельстившихся блеском загадочной снежинки, не осталось ничего, даже воспоминаний. Поистине, этим миром правят не слова и не законы, а знаки и символы...

С полгода назад по городу пополз слушок: всё не так уж и безнадёжно, как это иногда кажется. Есть, есть на земле место, где можно спастись от неисчислимых опасностей и соблазнов нашего мира. И не только спастись самому, но, главное, спасти детей.

На расстоянии вытянутой руки находится райский уголок, сокрытый от глаз недостойных волшебной пеленой. Там нет ничего такого, что развращает и губит слабую душу, зато есть покой, доброта, вера и безопасность. Люди живут там долго, болеют редко и о своём пропитании не заботятся. Там есть свет, там есть бог, там есть любовь...

Попасть туда нелегко, но в принципе возможно. Следует лишь отказаться от всего, что мёртвым якорем держит тебя в мире насилия и наживы. Отрекись от богатств неправедных — и это будет первым шагом к спасению!

Постепенно слушок обрастал подробностями и ширился. К его распространению подключилась пишущая братия. Пустопорожняя сплетня обрела статус легенды. Никаких конкретных фактов не называлось, но туман иллюзий был притягательнее мучительного света истины.

Зато появилась надежда. Как восемьдесят пять, как сто сорок, как две тысячи лет тому назад...

Первым, опираясь на палочку, в турагентство вошёл Пётр Фомич Кондаков. Следовавшая за ним Людочка Лопаткина держала за руку Ваню Коршуна, разодетого как кукла. Процессию замыкал Цимбаларь. старательно изображавший заботливого главу семейства.

Дела в турагентстве, похоже, шли далеко не блестяще. По крайней мере, наплыва публики, страждущей посетить Канары и Акапулько, не наблюдалось. Лишь в уголке дожидался чего-то подозрительного вида типчик, скорее всего поклонник секс-туризма.

Пышная дама-администратор, узнав от Людочки, что речь идёт о семейном отдыхе, перепоручила всю компанию заботам миловидной девушки, экзотики ради одетой в костюм стюардессы. Цимбаларь ещё подумал, что бикини выглядело бы на ней гораздо соблазнительней, а главное, актуальней.

Обворожительно улыбнувшись, девушка сразу приступила к делу. Нравы здесь царили такие же, как и на Савёловском рынке, — без покупки клиента не отпускать.

— Заранее благодарим за то, что вы посетили нас, — сказала она. — Мы со своей стороны постараемся удовлетворить все ваши пожелания. Догадываюсь, что вы устали от мороза, снега и ранних сумерек. Вас, очевидно, тянет к тёплому морю, комфортабельному пляжу, южному солнцу.

— Как раз и нет, — ответила Людочка. — Мы все действительно очень устали, но отнюдь не от мороза, а уж тем более не от снега. Мы устали от так называемых благ цивилизации. От уличного шума, от вечной давки, от дебилизма телевизионных передач, от невыносимого темпа жизни.

— Тогда вам поможет отдых на горном курорте, — заявила девушка. — Например, в Швейцарских Альпах. Проведёте пару неделек в уединённом шале, покатаетесь на лыжах, подышите свежим воздухом — и усталость как рукой снимет.

— Нет-нет, — в разговор вступил Цимбаларь. — Такой вариант неприемлем. Знаю я эти хвалёные Альпы. Там только видимость покоя. В небе снуют вертолёты, на горных спусках камню негде упасть, повсюду шныряют бесцеремонные туристы, в ресторанах всю ночь грохочет музыка. Туда ездят развлекаться, а не отдыхать. А мы хотим полного отрыва от цивилизации. Какой-нибудь лесной глухомани. Чтобы слышать только колокольный звон, скрип полозьев по насту да волчий вой.

— Хочу увидеть мишку! — пропищал Ваня.

— Мишки зимой спят, — наставительным тоном произнёс Цимбаларь и дёрнул чересчур бойкого малыша за рукав.

— Всё понятно, — сказала девушка. — Вас интересует так называемый сельский туризм. Есть у нас на примете несколько отдалённых селений в Вятской и Костромской областях, жители которых согласны поучаствовать в туристическом бизнесе. Уж это действительно глубинка! Будете спать на русской печке, пить парное молоко, кататься на тройках. А телевизор на время вашего пребывания хозяева отключат. За отдельную плату, естественно. В принципе, можно отключить даже электричество. Коротать вечера при свечах и лучине так романтично!

— Уже лучше, — кивнул Цимбаларь и обратился к Кондакову: — Что скажете, Пётр Фомич?

— Не нравится мне эта затея с сельским туризмом, — пробубнил пожилой опер, весьма натурально прикидывающийся немощным старцем. — Вместо душевного исцеления нам баловство предлагают. Срамота одна... Не хочу нахлебничать у чужих людей. Я ещё сам могу землю пахать и за скотиной ходить.

— Это наша давнишняя мечта, — вздохнул Цимбаларь. — Поселиться в каком-нибудь заповедном уголке, не тронутом влиянием цивилизации. Вернуться к истокам родной культуры. Припасть к незамутнённому роднику народной мудрости. Зажить простой и здоровой жизнью на лоне первозданной природы.

— Такое вряд ли возможно, — девушка сразу поскучнела. — Подобных мест на земле, наверное, уже не осталось.

— Разве? — удивился Цимбаларь. — А я слышал, что в некоторых турагентствах существует сейчас особая услуга — путешествие в град Китеж, причём на весьма длительный срок.

— В Китеж? — девушка сделала круглые глаза. — Это где — в Непале?

— Нет, в наших Ветлужских лесах.

— К сожалению, ничего об этом не знаю, — в голосе девушки появились растерянные нотки, вполне возможно, наигранные. — Поговорите лучше с нашим старшим менеджером.

Девушку сменил лысый, сухощавый мужчина в синем спортивном пиджаке. Вежливо поздоровавшись, он поинтересовался:

— Вы имеете в виду легендарный Китеж, якобы погрузившийся в воды озера Светлояр во времена татаро-монгольского нашествия?

— Нет, мы имеем в виду вполне реальный град Китеж, основанный в двенадцатом веке князем Георгием Всеволодовичем, внуком равноапостольного Владимира, — с пафосом пояснил Кондаков. — Град существует и поныне, хотя после смерти своего основателя узреть его невозможно.

— Ничего не понимаю, — пожал плечами менеджер. — Вы меня случайно не разыгрываете?

— Отнюдь, — сказала Людочка. — Китеж, сокрытый от посторонних глаз, находится на берегу озера Светлояр. В тихую погоду в воде можно рассмотреть отражение крепостных стен и церковных куполов. Отсюда и легенда о затонувшем граде. Однако он продолжает существовать, пусть и в видоизменённой реальности. Некоторым очевидцам даже приходилось слышать звон его колоколов и священные песнопения.

— Чудеса, — покачал головой менеджер. — И вы, значит, утверждаете, что в этот невидимый город можно попасть и сегодня?

— Конечно! Тому есть немало свидетельств, — продолжала Людочка. — Широко известна история об одном богобоязненном человеке по имени Перфил. Китеж был заветной мечтой всей его жизни. Вызнав дорогу у старцев-отшельников, Перфил отправился в своё нелёгкое странствие. Идти пришлось по сплошному бурелому, таясь от диких зверей. Ночевал он на деревьях, отгоняя молитвой бесов. На исходе седьмого дня узрел Перфил зелёный луг, где птицы-кулики ловили мошкару. Возблагодарив бога, он ускорил шаг, но тут же увяз в трясине. Спасся Перфил чудом. А тут, откуда ни возьмись, огромный медведь! Путник испугался, убежал и заблудился в непроходимых лесах. От голодной смерти его спас старец-отшельник, сказавши буквально следующее: «Дурак ты, братец! Та болотная топь и была невидимым градом Китежем. Одним он поначалу кажется зыбучим болотом, другим — речным омутом, третьим — неприступной горой. Так вера человеческая испытывается. А медведь на самом деле был тамошним привратником. Тебе бы у него благословения попросить, вот бы Китеж и открылся! Слаб ты, значит, оказался. Сиди теперь дома и не смей никуда соваться. Второго случая Китеж никому не позволяет».

— Забавная история, — похвалил менеджер. — Неужели вы сами верите в неё?

— Мы не верим, а знаем! Имеются неоспоримые подтверждения того, что дорога к Китежу существует, хотя пройти её могут далеко не все. Немало достойных людей, разочаровавшись в нынешней жизни, нашли в невидимом граде свой приют.

— Вы говорите так убеждённо, что мне самому захотелось отправиться в Китеж. — Нажав кнопку внутренней связи, менеджер приказал: — Наташа, принеси нам по чашечке кофе и стакан сока для мальчугана.

Уже знакомая девушка подала четыре чашки кофе, стакан апельсинового сока и блюдо с печеньем. Отношения между хозяином и гостями сразу потеплели, хотя Кондаков от кофе наотрез отказался, ссылаясь на гипертонию и подагру.

Ещё минут пять они поболтали о том, о сём, а в заключение менеджер сказал:

— В реальность существования Китежа я, конечно же, не верю, но постараюсь навести о нём самые исчерпывающие справки. Сейчас быль от небылицы отличить очень трудно. Не исключено, что правда окажется на вашей стороне. Куда в этом случае позвонить?

— Лучше всего мне, — Цимбаларь подал менеджеру свою визитку.

Глянув на неё, тот с уважением произнёс:

— О-о-о, член правления акционерной компании «Алкоимпорт». Жаль упускать такого клиента.

— Надеюсь, мы ещё встретимся.

— Хотелось бы... И последний вопрос. Почему с такой необычной просьбой вы обратились именно к нам?

— Кто-то из друзей сказал мне, что особыми заказами занимаются только те турагентства, на вывеске которых имеется символ в виде стилизованной снежинки, — ответил Цимбаларь.

— Над вами, наверное, пошутили, — улыбнулся менеджер. — Эта вывеска досталась нам от прошлого владельца, который своими необдуманными действиями довёл «Альфу-Вояж» до банкротства.

Когда вся компания покинула турагентство, Кондаков вполголоса осведомился:

— Догадались, для чего они угощали нас кофе?

— Конечно, — презрительно усмехнулся Цимбаларь. — Пальчиками нашими заинтересовались. На предмет установления личности... Ты, я заметил, к чашке даже не притрагивался.

— Решил не искушать судьбу. За наши картотеки я спокоен, но где-нибудь за рубежом мои пальчики могли остаться, — пояснил Кондаков. — Очень уж я часто в чужие лапы попадался. А ведь в нынешние времена любую информацию можно купить. Хоть в Никарагуа, хоть в Сирии.

— Всем нам сейчас нужно быть начеку, — сказала Людочка. — Не сегодня-завтра начнётся интенсивная проверка нашей благонадёжности.

— Проверки я как раз и не боюсь, — ответил Цимбаларь. — Всё у нас шито-крыто. Спасибо Горемыкину, подготовились как никогда. Наша легенда имеет лишь одно слабое место — отсутствие слабых мест. Как бы это кого-нибудь не насторожило.

— Не надо переоценивать противника, — сказала Людочка. — Нам противостоят не профессионалы из спецслужбы, а банальные корыстолюбцы, строящие своё благосостояние на чужих костях.

— Тем не менее до сих пор они нигде не прокололись, — заметил Кондаков. — Наверняка действуют. Каждый шаг выверяют. Уверен, что в турагентстве сидят обычные подставные лохи, даже не догадывающиеся, на кого они работают.

— Ничего, мы им вывеску укоротим. — Цимбаларь оглянулся на загадочную снежинку, уже еле видную в вихрях настоящего снега, час назад обрушившегося на город.

На следующий день охранные маячки, которыми опергруппа предусмотрительно окружила себя как в реальном, так и в виртуальном пространстве, начали посылать сигналы тревоги.

Неизвестные злоумышленники поставили на прослушивание телефоны Цимбаларя и Людочки. В лондонскую школу, где будто бы учился Ваня, поступил запрос из несуществующего образовательного фонда. В офис «Алкоимпорта» наведался всамделишный инспектор налогового ведомства, не подозревавший, что этим опрометчивым шагом он ставит крест на своей карьере. В базах компьютерных данных, содержавших сведения о якобы реально существующей семейке, появились следы несанкционированного проникновения.

Столь скрупулёзную проверку могла себе позволить не всякая силовая структура.

Спустя двое суток Цимбаларю позвонил неизвестный, чей телефонный номер никак не хотел определяться.

— Интересуетесь перспективой переселения в невидимый град Китеж? — без всяких околичностей осведомился он.

— Интересуюсь, — подтвердил Цимбаларь. — А с кем я имею честь беседовать?

— Не важно. Сами понимаете, что нам необходимо соблюдать строжайшую конспирацию. На Китеж облизываются очень многие, но он принимает лишь избранных. Тех, кого Спаситель назвал солью земли.

— Давайте говорить конкретно.

— Давайте, — согласился незнакомец. — Насколько я понял, вы собираетесь переселиться всей семьёй?

— Вы поняли правильно... Кроме меня самого это ещё три человека. Жена, малолетний сын и тесть. Разве это предосудительно?

— Наоборот, похвально... Семье легче прижиться на новом месте, чем одиночке... Вы человек состоятельный?

— Разве это имеет значение?

— В общем-то нет. Но существует правило, придуманное не нами. Переселяясь в невидимый град, вы обязаны обратить всё своё движимое и недвижимое имущество в наличность, которая поступает в общее пользование китежской общины. С собой разрешается брать только носильную одежду скромного покроя и предметы православного культа.

— Я согласен на эти условия, но где гарантия того, что ваши обещания не наглый обман, цель которого — завладеть нашим имуществом?

— Разве голос сердца не позволяет вам отличить обман от правды?

— Кроме сердца у меня есть ещё и разум, — отрезал Цимбаларь.

— С таким характером вам в Китеже придётся туго... А что касается чистоты наших помыслов, то их можно проверить очень простым и действенным способом. Пусть кто-нибудь из членов вашей семьи посетит Китеж, так сказать, в порядке предварительного ознакомления. Окончательное решение вы примете уже после его возвращения.

— Как долго продлится поездка?

— От силы три дня.

— Так и быть. Я поручу это дело своему тестю. Он человек бывалый и рассудительный... Куда его послать?

— Не волнуйтесь, мы сами найдём его. До скорой встречи.

Пока всё шло строго по намеченному плану. Приёмчик с предварительным ознакомлением бандиты использовали и раньше, хотя суть его оставалась неизвестной.

За безопасность Кондакова можно было не опасаться. В глазах преступников он стоил сейчас очень дорого. А точнее, около миллиона долларов, если учитывать не только квартиру, машину, мебель и сбережения, но и акции «Алкоимпорта», записанные на Цимбаларя. За такие деньги стоило пустить пыль в глаза.

Уже на следующий день к Кондакову, покупавшему в киоске газету, подошли двое молодых людей и вежливо предложили проехаться в одно очень интересное местечко. Пётр Фомич сначала заартачился, ссылаясь на отсутствие при себе документов и чересчур лёгкую одежду, но ему объяснили, что оба этих обстоятельства как раз никакого значения не имеют.

Машина марки «Волга» — неброская, но с тонированными стёклами, — поплутав по городу, доставила Кондакова к подъезду внушительного здания, некогда принадлежавшего штабу гражданской обороны, а ныне сдаваемого внаём многочисленным фирмам и фирмочкам. На его крыше были оборудованы мансарды для свободных художников, а в подвалах складировались галантерейные и полиграфические товары.

Затем «Волга», со вчерашнего дня числившаяся в угоне, укатила куда-то, а Кондакова ввели внутрь. Со стороны было похоже, что он действует исключительно по собственной воле.

За зданием было установлено круглосуточное наблюдение, по словам Цимбаларя, не позволившее бы тайно вывести оттуда даже кролика, однако Кондаков дал о себе знать совсем в другом районе города. На исходе третьего дня он позвонил коллегам из таксофона, находившегося в переходе метро станции «Тульская».

Когда его доставили на квартиру, собственником которой считался Цимбаларь, Пётр Фомич выглядел вполне нормально, хотя и был облачён в поношенную одежду с чужого плеча.

После того как кровь Кондакова взяли на анализ, а одежду на экспертизу, он задушевным голосом произнёс:

— Чувства, которые я испытываю, описать практически невозможно. С одной стороны, это какая-то почти детская радость, а с другой — полная растерянность.

— Пока нас интересуют не чувства, а факты, — перебил его Цимбаларь.

Людочка, заранее приготовившая диктофон, добавила:

— Рассказывайте последовательно и подробно, но, по возможности, без лирических отступлений.

История, поведанная Кондаковым, выглядела следующим образом.

Ещё в машине его заставили проглотить пилюлю, якобы успокаивающую нервы, и вскоре он утратил контроль над собой, хотя почти всё понимал и мог самостоятельно передвигаться. По прибытии в здание, где, предположительно, находилось гнездо бандитов, завлекавших состоятельных людей призраком града Китежа, Кондакова свели в подвал, переодели в крестьянскую одежду и напоили чаем, после чего он окончательно отключился.

Когда Кондаков очнулся, было раннее зимнее утро. Вокруг возвышался занесённый снегом сосновый лес, сквозь который пролегала единственная тропинка, на которой он и стоял. Потом, в точном соответствии с легендой, появился медведь.

Кондаков, естественно, попросил у косолапого благословения. Тот охотно перекрестил его и указал лапой в глубь леса. Не помня себя от волнения, Кондаков пошёл по тропинке и внезапно оказался у ворот средневекового русского города.

Их створки были широко распахнуты, а за высоким частоколом вздымались коньки теремов и маковки церквей. Стражники в шишаках и кольчугах поклонились Кондакову и знаками предложили войти.

То, что он увидел внутри палисада, почти полностью соответствовало каноническим описаниям — и просторные бревенчатые избы, в которых обитали горожане, и княжеские палаты, и каменные церкви с золотыми куполами.

В одном из домов его пригласили к обеденному столу, за которым уже собралась большая патриархальная семья, включая стариков, девиц и малых деток. Пища была простая, но сытная — щи, студень, жареная зайчатина, отварная рыба, рассыпчатая гречневая каша, блины, ватрушки, пряники, мочёная клюква. Всё это запивали квасом. Как признался Кондаков, ничего более вкусного он в жизни не пробовал.

Потом женщины удалились на свою половину, а мужчины занялись наливками и медовухой. Один из них признался, что тоже прибыл сюда из «мира», но уже довольно давно — лет двадцать тому назад.

Так, в весёлом застолье и откровенных беседах, прошёл весь остаток короткого зимнего дня. Оказалось, что люди в Китеже почти не болеют и доживают до глубокой старости, чему способствуют душевный покой и целебная родниковая вода. Каждый работает исключительно для себя и столько, сколько считает нужным. Для души можно читать церковные книги, петь песни, рассказывать небылицы, рыбачить в озере Светлояр, охотиться в окрестных лесах, ну и, конечно, посещать церковные богослужения.

В сумерках хозяйка зажгла масляные лампадки. Кондакова уложили спать на пуховой перине в отдельной комнатушке, и всю ночь ему снились чудесные, красочные сны. Очнувшись, он с тоской и горечью осознал, что вновь находится в Москве начала двадцать первого века.

Физически Кондаков ощущал себя просто великолепно. Не давали о себе знать даже привычные стариковские болячки.

— Я как будто бы снова родился на свет, — так он закончил своё повествование.

Ваня, снедаемый чёрной завистью, предупредил приятеля:

— Только не вздумай гадить под себя, просить материнскую грудь и реветь благим матом.

Затем наступило неловкое молчание. Людочка вздыхала. Ваня сопел. Верным себе остался только Цимбаларь, лишённый каких-либо сантиментов.

— Похоже, что наш несгибаемый чекист уверовал в чудеса, — заметил он.

— И вы бы уверовали, оказавшись на моём месте, — ответил Кондаков, глаза которого всё ещё застилал туман сладостных воспоминаний.

— Надо полагать, именно вера помешала тебе навестить людей, якобы переселившихся в Китеж, но у нас объявленных в розыск?

— Каюсь, забыл, — Кондаков развёл руками.

— По ходу рассказа у меня возникло несколько вопросов, ответы на которые, возможно, помогут приподнять завесу тайны, скрывающей незримый град, — сказала Людочка. — Самый первый из них: каким образом Пётр Фомич покинул здание, в подвале которого лишился чувств?

— Его могли вывезти на машине, засунув в какой-нибудь ящик, — предположил Ваня.

— Не могли, — отрезал Цимбаларь. — Все машины, отъезжавшие от здания, находились под постоянным наблюдением, а в случае необходимости подвергались досмотру. На это время в городе был специально введён план «Перехват»... А что ты сама по этому поводу думаешь? — обратился он к Людочке.

— Пока ничего...

Прикрываясь интересами государственной безопасности, девушка связалась с комитетом по архитектуре и градостроительству, а затем с управлением по делам гражданской обороны.

Везде ответственные лица темнили и выкручивались, но в конце концов выяснилось, что в подвале здания, которым интересовалась опергруппа, когда-то располагалось бомбоубежище, соединявшееся с веткой метро, построенной в военное время и ныне бездействующей.

— Уже теплее, — сказал Цимбаларь. — Только вот не верится мне, что Петру Фомичу сподобилось побывать в Ветлужских лесах. Не мог он так быстро обернуться.

— И я того же мнения, — согласилась Людочка. — То, что он видел, не похоже на окрестности Китежа. Его окружают буреломы и болотные топи, не замерзающие даже в январе. Никакой тропинки, протоптанной людьми, там не должно быть по определению.

— Да и с медведем что-то непонятное, — добавил Ваня. — Откуда он мог взяться? Ты же, Сашка, сам говорил, что медведи зимой спят.

— Спят обычные медведи, а этот был заговорённый, — буркнул Кондаков, прямо на глазах которого рушилась светлая мечта.

Цимбаларь немедленно обратился к энциклопедии «Жизнь животных» и сообщил, что в тех случаях, когда недостатка в пище не ощущается, медведи могут и не впадать в зимнюю спячку. Примеры тому имеют место в национальных парках США, где медведи питаются подачками туристов и кухонными отбросами, а также в цирке.

— В цирке? Хм-м... А как он к тебе шёл? — Цимбаларь обратился к Кондакову. — На всех четырёх лапах или только на задних?

— На задних, — ответил тот.

— Вот видишь! А в природе медведи поднимаются на задние лапы исключительно редко. — Цимбаларь стал загибать пальцы. — Когда объедают малину, когда точат когти и когда нападают на соперника. Неувязочка получается... Лопаткина, звони в Росгосцирк. Узнай, кто там у них ведает дрессированными тварями.

С пятого или шестого захода попав на нужного чиновника, Людочка представилась хозяйкой крупного увеселительного заведения, которая согласна за любые деньги нанять циркового медведя, умеющего креститься.

— Опоздали, дорогуша, — ответили ей. — Нашего Урсуса ещё позавчера наняли и не скоро вернут. Уникальный зверь. Нарасхват идёт.

— А кто его нанял?

— Дорогуша, такие сведения являются коммерческой тайной, — цирковой чиновник положил трубку.

— Ещё теплее, — со значением произнёс Цимбаларь.

— Ага! Здесь тепло и здесь, — Ваня поочерёдно притронулся к своему уху и пятке, а потом погладил живот. — Но здесь-то холодно-холодно. Я в том смысле, что общая картина пока не складывается.

— Ничего, сложится. Скоро везде горячо будет, — пообещал Цимбаларь. — Узнать бы только, что это за лес, в глубине которого таится средневековый русский город... Пётр Фомич, а тебе эти терема да палаты случайно не привиделись? Может, тебя всё время под гипнозом держали?

— Тот, кто находится под гипнозом, как раз таки ничего потом и не помнит, — возразил Кондаков. — А у меня даже ожог на пальце остался. Это я так неудачно лампадку гасил... Клянусь, всё вокруг было реальное — и городские стены, и дома, и люди.

— А церкви?

— Что церкви? — не понял Кондаков.

— Церкви, говорю, реальные были?

— Вроде того. Хотя я к ним близко не подходил.

— Вы можете нарисовать виденное вами на бумаге? — спросила Людочка.

— Художник из меня, конечно, никудышный, но попробую, — из кучи предложенных ему фломастеров Кондаков выбрал коричневый, голубой, жёлтый и чёрный.

Творческий процесс, сопровождавшийся ехидными замечаниями некоторых сторонних наблюдателей, закипел, и спустя недолгое время на всеобщее обозрение был представлен рисунок, достойный разве что первоклассника. Небо изображалось голубым цветом, маковки церквей — жёлтым, деревянные постройки — коричневым, дым из труб чёрным. Всё остальное оставалось девственно белым.

Ваня, вопреки ожиданиям, похвалил рисунок:

— Не Васнецов, конечно, но впечатляет. Вот только экспрессии маловато.

Цимбаларь придерживался диаметрально противоположной точки зрения.

— Не пойму, кто это малевал, — сказал он. — То ли курица лапой, то ли осёл хвостом... Нечто похожее я видел однажды на выставке «Творчество душевнобольных».

Дольше всех рисунок рассматривала Людочка. Затем она задала присутствующим довольно странный вопрос:

— Вы фильм «Мстислав Удалой» видели? Его, кажется, в прошлом или позапрошлом году показывали.

После того как коллеги признались, что с современным российским кино знакомы весьма поверхностно, Людочка развила свою мысль:

— Что-то мне этот пейзаж напоминает. То ли древний Новгород, то ли Галич... Одну минутку, я скачаю фильм из Интернета.

Не прошло и пяти минут, как на экране компьютера появился огороженный частоколом город, защитники которого готовились к отражению вражеского приступа.

— Похоже? — спросила Людочка.

— Похоже, — неохотно подтвердил Кондаков. — Только здесь лето, а там зима.

— Сейчас я найду сцену внутри города, — пообещала Людочка.

Кадры замелькали с бешеной скоростью, а когда изображение вновь вернулось в норму, все увидели улочку, плотно застроенную бревенчатыми избами и упиравшуюся в белокаменную церковь.

— Оно? — вновь спросила Людочка.

— Оно... Вот в этой самой избе я и гостил, — Кондаков ткнул пальцем в экран. — Видите, какая вычурная резьба на окнах. Я на неё сразу внимание обратил. А эта бочка как стояла на крыльце, так до сих пор и стоит.

— Тогда дело за малым, — потирая руки, сказал Цимбаларь. — Надо найти режиссёра этого фильма, а ещё лучше — директора. От них и узнаем, где находится съёмочная площадка.

Из особого отдела позвонили эксперты. Оказалось, что в крови Кондакова обнаружено много разных медикаментозных веществ, так или иначе влияющих на нервную систему, но особый интерес представляет психотропный препарат, совсем недавно синтезированный в Америке и называющийся «сыворотка счастья».

Человек, находящийся под его воздействием, все проявления окружающего мира воспринимает сугубо позитивно. Собачье дерьмо кажется ему пирожным, а самая распоследняя уродина — неземной красавицей. Естественно, улучшается и самочувствие.

Но это была лишь одна сторона медали. В зависимости от принятой дозы состояние эйфории могло длиться от нескольких часов до нескольких суток и даже недель, а затем наступала жесточайшая депрессия, сравнимая разве что с наркотической ломкой. Ещё даже не пройдя клинических испытаний, «сыворотка счастья» была запрещена к применению в большинстве цивилизованных стран. Однако спецслужбы и главари мафии немедленно взяли её на вооружение.

Антидотов против этого препарата не существовало, хотя токсикологи рекомендовали употреблять красное вино, желательно подогретое, и пищевые продукты, богатые органическими кислотами.

Одежда, снятая с Кондакова, принадлежала одному довольно известному драматургу, который, находясь в творческом кризисе, поддался искушению переселиться в загадочный Китеж-град. Это в общем-то ещё ничего не значило, но при спектральном исследовании в тканях брюк и рубашки были найдены вещества, характерные для ранней стадии трупного разложения.

— А вот это уже и в самом деле горячо, — сказал Цимбаларь. — Ваня, оставайся с Петром Фомичом. Пои его красным вином, пока оно не попрёт обратно, и корми лимонами.

— Как можно! — запротестовал Кондаков. — У меня же язва.

— Ну, тогда сливами и виноградом. Только сам смотри не упейся. Мы с Лопаткиной наведаемся на киностудию, а потом, надо полагать, прошвырнёмся за город.

Площадка натурных съёмок киностудии «Ребус-фильм» находилась в ста километрах к северу от столицы, на территории бывшего военного полигона.

«Мицубиси-Лансер», за рулём которого сидел Цимбаларь, последовательно проехал мимо выполненных в натуральную величину макетов чеченского аула, феодального замка и космодрома, а затем углубился в лес, действительно сосновый, но исхоженный вдоль и поперёк.

Вскоре дорогу им перегородил шлагбаум, возле которого дежурили крутые ребята в камуфляже.

— Дальше нельзя, — сказал главный из них. — Скоро начнутся съёмки.

— А какой фильм сегодня снимают? — поинтересовалась Людочка.

— Да здесь не только фильмы снимают, а всё, что угодно, — ухмыльнулся охранник. — И рекламные ролики, и видиоклипы, и даже порнуху.

— Порнуху в древнерусском городе? — удивилась Людочка.

— Почему бы и нет? Дед трахает на печке внучку, одетую только в лапти, а на лавке — Жучка бабку. Потом пары меняются... Если ты, красавица, в порнозвёзды метишь, могу составить протекцию.

— Что-то в этом есть, — задумчиво произнесла Людочка. — Уж лучше с Жучкой, чем с тобой, урод...

Не вступая в ненужные дрязги, Цимбаларь завернул оглобли и возвратился к космодрому, построенному из жердей, картона и пенопласта.

Судя по карте, лес был не очень велик и со всех сторон окружён дорогами. Сделав круговой объезд и выбрав самую высокую точку шоссе, они остановились на обочине.

Вдали был хорошо виден муляж древнерусского города, сейчас казавшийся пустым и заброшенным. Приставив к правому глазу оптический прицел, заменявший ему бинокль, Цимбаларь разглядел, что бревенчатыми были только первые ряды изб, а всё остальное, включая княжеские палаты и белокаменные церкви, представляет собой лишь огромные, плоские фанерные шиты, укреплённые сзади подпорками.

Мощные ветродуи, сделанные из списанных авиадвигателей, засыпали подступы к городу свежим снегом, имитируя нетронутый наст.

— За шлагбаумом стоят какие-то машины, — сказал Цимбаларь, внимательно вглядываясь в лесные поляны и прогалины. — И если мне не изменяет зрение, на одном грузовике установлена большая клетка... Наверное, готовится спектакль для очередного лоха. С ряжеными пейзанами, фанерными церквями и дрессированным медведем... Нет, эту деятельность надо пресекать!

— Уж очень много людей в ней участвуют, — заметила Людочка. — Неужели все они состоят в преступном сговоре?

— Вряд ли. Скорее всего, их используют втёмную. Власть денег, ничего не поделаешь. А главари остаются в тени.

— Вот я и боюсь, что мелкую рыбёшку мы переловим, а акулы, как всегда, уйдут.

— Даже если они и уйдут, то вынуждены будут залечь на дно. Теперь, когда доподлинно известно, что это не лешие, не оборотни и не ожившие дружинники князя Георгия Всеволодовича, их поисками займутся совсем другие структуры. Особый отдел сделал своё дело. Хотя нам ещё остаётся последний выход. Так сказать, на бис...

Поздней ночью позвонил таинственный незнакомец, чей телефонный номер и координаты до сих пор так и не удалось установить. Более того, существовало серьёзное подозрение, что он говорит донельзя изменённым голосом, возможно, даже синтезированным на специальном устройстве.

— Ваш тесть вернулся? — спросил незнакомец.

— Да, — кратко ответил Цимбаларь.

— И каковы его впечатления?

— Самые наилучшие.

— Тогда очередь за всеми вами.

— Я уже начал реализацию своего имущества. На это уйдёт ещё день-два. Вы получите всё, чем в настоящее время владеет моя семья, но при одном непременном условии. Деньги будут помещены в тайник, известный мне одному. Его местонахождение я сообщу вам только после благополучного прибытия в град Китеж.

— Зная ваш сквалыжный характер, мы и не сомневались, что вы поступите именно так. Что же, это законное право любого переселенца. Когда вы будете окончательно готовы?

— Скажем, послезавтра. В это же время.

— Тогда я больше не буду вам звонить. В установленный час выходите из дома и двигайтесь в любом направлении. Вас подберут.

Дождавшись гудка отбоя, Цимбаларь сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Гадом буду, если это не один из главарей. Очень уж он проникновенно говорит. Как поп на проповеди...

— Почему он так легко согласился на твои условия? — поинтересовалась Людочка.

— Уверен, что запросто вытянет из меня всю необходимую информацию, — ответил Цимбаларь. — Ведь кроме «сыворотки счастья» у этих подонков есть много других препаратов, превращающих людей и в дураков, и в слабаков, и в болтунов. Кроме того, они могут шантажировать меня безопасностью ближайших родственников. Я вряд ли выдержу, если тебя начнут насиловать прямо у меня на глазах... Но в этой сделке есть и хорошая сторона. Нас не убьют прямо в подвале, а сначала отвезут в какое-нибудь укромное местечко.

Два дня заняли хлопоты с юристами, нотариусами, риелторами и банкирами. Деньги перемещались со счёта на счёт, из рук в руки, а затем обналичивались. Все сделки происходили на полном серьёзе, поскольку их втайне контролировали не только десятки чужих глаз, но и виртуальные щупальца, запушенные злоумышленниками во Всемирную паутину.

За самим Цимбаларем слежки не было. Возможно, неведомые преступники считали, что он заглотил крючок так глубоко, что уже не сможет сорваться с него.

И вот подошло назначенное время. Кондаков облачился в офицерский полушубок, шапку-ушанку и валенки. Ваня надел видавший виды комбинезончик на меху. Цимбаларь — старую дублёнку, волчий малахай и сапоги для зимней рыбалки. Людочка всем другим нарядам предпочла пуховый платок и скромную цигейковую шубу.

В таком виде они и покинули квартиру, к которой даже не успели по-настоящему привыкнуть. Людочка несла икону Вознесения Господня. Ваня — увесистый молитвенник. Кондаков — Ветхий Завет. Цимбаларь шагал налегке, засунув руки в карманы.

Ночь выдалась звёздная и на удивление тихая. Снег звучно скрипел под ногами. Даже не верилось, что вокруг раскинулся огромный мегаполис, чьи рестораны, магазины и увеселительные заведения открыты круглые сутки напролёт, а сотни тысяч людей до утра не смыкают глаз.

Они заранее условились, что пойдут в сторону людного и ярко освещённого проспекта, но уже спустя пять минут наткнулись на встречающих — кучку людей, лица которых нельзя было рассмотреть.

Со словами: «Прошу! Вам сюда» — их заставили повернуть во мрак проходного двора, где уже хлопали дверцы автомобилей.

Сначала «семейку» хотели рассадить по разным машинам, но Цимбаларь твёрдо заявил:

— Мы поедем только вместе.

Спорить с ним не стали, и вся четвёрка разместилась в просторном салоне «Опеля», скорее всего, тоже ворованного, о чём свидетельствовал висящий на проводах замок зажигания.

Машина не успела проехать и сотню метров, как водитель раскрыл ладонь, на которой лежали четыре розовые пилюли.

— Примите успокоительное, — сказал он сиплым, простуженным голосом. — Это снимает излишнее нервное напряжение.

— Да-да, — подтвердил Кондаков. — Я прошлый раз такую уже принимал. Очень пользительно!

Под пристальным взглядом водителя они проглотили пилюли, вернее, ловко орудуя языком, направили их в маленькие фарфоровые контейнеры, ничем не отличимые от зубных коронок. На грядущем судебном процессе этим пилюлям предстояло стать вещественным доказательством обвинения.

До самого последнего момента Цимбаларь не был уверен, что «семейку» доставят именно в то здание, откуда Кондаков совершил своё короткое путешествие в фальшивый Китеж, однако при виде знакомого подъезда у него немного отлегло от сердца. Вероятно, бандиты привыкли работать по одной, раз и навсегда отработанной схеме.

«Переселенцев» высадили из машины, завели в полутёмный вестибюль и почти силой втолкнули в лифт, который поехал не вверх, как это полагалось бы, а вниз. Цимбаларь знал, что момент, когда они скрылись внутри здания, является сигналом к началу отсчёта десятиминутной готовности, и теперь надо всячески тянуть время, избегая даже минимального риска.

По всему пути следования Ваня — ну совсем как Мальчик-с-пальчик, отправившийся в дремучий лес, — ронял крошечные зёрнышки, начинённые электроникой. Почти незаметные на полу, они испускали высокочастотные сигналы, которые можно было запеленговать даже с расстояния в тридцать-сорок шагов.

Переходя из коридора в коридор, пришлось миновать несколько герметичных стальных дверей, являвшихся неотъемлемой принадлежностью любого бомбоубежища, как ныне действовавшего, так и бывшего. С виду они казались неприступными, но все штурмовые группы загодя получили оборудование, позволявшее вскрывать их, как консервные банки.

Конечным пунктом этого подземного маршрута оказалось просторное помещение, под потолком которого во всех направлениях тянулись жестяные короба вентиляционной системы. Воздух здесь был сухой и застоявшийся, словно в древней гробнице. Сильно пахло дешёвым текстилем, горы которого возвышались повсюду, и какой-то химической гадостью.

Физиономии людей, дожидавшихся здесь Цимбаларя и его компанию, доверия не внушали. В повседневной жизни таких типов обычно стараются обойти стороной.

Он мельком глянул на часы. Прошло всего три минуты.

— Выпейте чая, — предложил главарь этой шайки, кивая на поднос с четырьмя дымящимися кружками. — И раздевайтесь.

— Что значит — раздевайтесь? — переспросила Людочка.

— Я хотел сказать, переодевайтесь, — ухмыльнулся бандит. — Но сначала выпейте чая.

— Мы никогда не пьём чай, а только травяные отвары и негазированную минеральную воду, — возразил Цимбаларь.

Бандиту такой ответ явно не понравился, но другой, придержав его, негромко сказал: «Да хрен с ними».

Ни кабинок для переодевания, ни даже завалящей ширмы в подвале не оказалось. Пришлось переодеваться за штабелями тюков. Кто-то из бандитов швырнул им груду одежды, хотя и выстиранной, но измятой и ветхой. Для Вани она оказалась чересчур большой, а Людочке, наоборот, юбки не прикрывали колени, а кофта — пупка.

Видя, какие проблемы возникли у коллег, Цимбаларь и Кондаков тоже не спешили одеваться, оставаясь в нижнем белье. Прошло пять минут.

— Веселей! — прикрикнул на них главарь. — Нечего копаться. Тут вам не бутик. Претензии не принимаются.

Его кореша подтянулись поближе. Серьёзного противника они видели только в Цимбаларе и потому старались зайти ему за спину, но тот, как бы случайно, всякий раз занимал позицию, неудобную для нападения.

Людочка, заслоняя полуобнажённую грудь иконой, пререкалась с бандитами, отказываясь надевать маломерные вещи. Под общий хохот главарь пригрозил ей:

— Тогда вообще голой пойдёшь! И даже без трусов. В этом вашем Китеже бабы отродясь исподнего не носили.

Время словно остановило свой бег. До начала штурма оставалось ещё три минуты, а человеческая жизнь могла оборваться в одну секунду.

Кто-то из бандитов, изловчившись, накинул на Цимбаларя удавку, но в ответ получил такой удар ребром ладони в пах, что, наверное, навсегда лишился потомства. Людочка огрела главаря иконой, оклад и рама которой состояли из свинца. Ваня отбросил молитвенник, по сути, служивший лишь футляром для пистолета. Кондаков, от которого вообще никакого подвоха не ждали, швырнул в толпу бандитов светошумовую гранату «Заря», прежде хранившуюся в томике Ветхого Завета.

На пару мгновений в подвале полыхнул свет и возник звук, ожидавшийся только на Страшном суде.

Оперативники, заранее готовые к такому развитию событий, зажмурили глаза и открыли рты, дабы сберечь свои барабанные перепонки, но даже им пришлось при взрыве несладко. Что касается застигнутых врасплох бандитов, то они надолго утратили способность к активному сопротивлению.

И тут время, досель бессовестно буксовавшее, понеслось, как на крыльях. Почти одновременно распахнулась входная дверь и отвалился вентиляционный короб, уходивший в стену. В подвал ворвались злые дяди в чёрных масках и таких же бронежилетах.

Ваню и Людочку, конечно, не тронули, но Цимбаларю и Кондакову под горячую руку тоже перепало. О незавидной участи бандитов лучше вообще умолчать.

Одновременно начались аресты в разных концах города. Брали банковских клерков, ревизоров, аудиторов, сотрудников туристических агентств, киношников, бандитов всех мастей и даже сотрудников правоохранительных органов, запятнавших себя связями с «китежградскими» аферистами.

Следующий день для оперативников был объявлен выходным, и они собрались на прежней квартире, которая оставалась в их полном распоряжении по крайней мере ещё на сутки.

Поскольку Кондаков, отравленный «сывороткой счастья», продолжал нуждаться в интенсивном лечении, все пили красное вино, закусывая его виноградом. Когда веселье было в самом разгаре, о себе напомнил телефон. Сначала трубку взял Ваня, но потом со словами: «Тебя!» — передал её Цимбаларю.

Звонил тот самый таинственный незнакомец, с подачи которого и разгорелся весь этот сыр-бор.

— Поздравляю с успешным завершением операции, — сказал он голосом, даже ещё более спокойным, чем прежде.

— Спасибо, — ответил Цимбаларь. — А с чем поздравить тебя? Со счастливым спасением? Но, думаю, гулять тебе осталось недолго.

— Лично я придерживаюсь другой точки зрения. Настоящий боец славится не столько умением наносить удары, сколько способностью держать их. Спору нет, я пропустил тяжёлый удар, однако устоял на ногах и готовлюсь к ответному удару. Вот тогда всем вам мало не покажется. И тебе самому, и девке с пацаном, и старому пердуну. Запомни, от меня не уйти. Я найду вас даже в этом распроклятом Китеже, если он действительно существует...

Глава 2

НОВОЕ ЗАДАНИЕ

Ровно в одиннадцать опергруппу принял в своём кабинете начальник особого отдела полковник Горемыкин. Такой чести они не удостаивались с осени прошлого года, когда была благополучно провалена операция по поиску пепла так называемого ковчега Завета.

Поздоровавшись с каждым вошедшим за руку, Горемыкин по своей всегдашней привычке уставился в полированную поверхность стола, служившую для него чем-то вроде волшебного зеркала, показывающего хозяину то, что недоступно взорам простых смертных.

— Благодарю всех за службу, — сказал он совершенно будничным голосом. — С удовлетворением констатирую, что это тот редкий случай, когда вы сработали безукоризненно. Если какие-то накладки и имели место, то в них следует винить другие службы, тесно сотрудничавшие с нами.

Воспользовавшись наступившей паузой, Кондаков осторожно осведомился:

— Но ведь говорят, что главарям банды удалось уйти от возмездия?

— Ничего определённого сообщить пока не могу, — ответил начальник. — Но даже если это и так, генералы, оставшиеся без армии, мало чего стоят... Честно сказать, меня беспокоит совсем другое. А именно, те угрозы, которые поступили вчера в ваш адрес... Не удивляйтесь, я постоянно находился в курсе событий и первым читал материалы прослушивания телефонов.

— Пустяки, — беспечно махнул рукой Кондаков. — Собака лает, ветер носит... Что им ещё остаётся делать, как не угрожать! Надо же душу отвести.

— Не скажите, — покачал головой Горемыкин. — На сей раз мы столкнулись с очень опасным противником, обладающим разветвлёнными связями, как в нашей стране, так и за рубежом. Да, гидра лишилась большинства своих щупальцев, но рано или поздно они отрастут... Впрочем, даже отрубленное щупальце какое-то время может представлять опасность для окружающих. Отчаянье, как известно, прибавляет силы... Я уже отдал приказ об усилении охраны особого отдела. Теперь не мешает побеспокоиться и о безопасности отдельных сотрудников.

— Если вы имеете в виду нас, то не стоит зря волноваться, — сказал Кондаков. — Мы к опасностям привычные, как собака к палке. Можно сказать, сроднились с ними. Не пропадём.

— Нас не такие жлобы на испуг брали, — поддержал его Ваня. — А потом сами обделались. Как-нибудь выстоим.

— Совершенно с вами согласен, — Горемыкин кивнул и в ответ получил одобрительный кивок от своего отражения. — Уверен, что опыт и осмотрительность не подведут вас. Тем не менее будет лучше, если вас упрячут на время в какое-нибудь укромное местечко, недоступное самому искушённому врагу. Пересидите там три-четыре месяца, а за этот срок в ситуации с вашими недоброжелателями что-нибудь да прояснится.

— Ваши слова следует понимать так, что всем нам предоставляется внеочередной долгосрочный отпуск? — Людочка, изучившая Горемыкина лучше других, не могла сдержать удивления.

— При чём здесь отпуск? — начальник сделал обеими руками широкий жест, словно собираясь куда-то плыть. — Это ведь праздность, лень, всяческие злоупотребления... Чрезмерный досуг портит людей. Истинные профессионалы найдут себе достойное занятие даже в медвежьем углу... Кстати, тут у нас заявочка соответствующая имеется. Места, конечно, глухие, но люди там живут и в общем-то не жалуются. С транспортом, правда, проблемы. Единственная дорога, ведущая в те края, является проезжей только пять-шесть месяцев в году. В эту пору трактора и машины повышенной проходимости ещё прорываются, но скоро подуют февральские ветры и связь с ближайшими центрами цивилизации прервётся до апреля-мая, пока не подсохнет грязь. Поймите, для вас это самый оптимальный вариант.

— И где же сия глухомань находится? — поинтересовался Кондаков. — Уж не за Полярным ли кругом?

— Гораздо ближе, — Горемыкин покосился на большую карту Российской Федерации, висевшую справа от него. — В пределах нашего Нечерноземья. Первозданный край. Его даже чужеземные захватчики всегда стороной обходили, а советская власть утвердилась позже, чем в Самарканде... Деревня называется красивым словом Чаруса, что на исконно русском языке означает «топкое болото». Согласно последней переписи, там проживает свыше двух сотен граждан. Раньше Чаруса относилась к колхозу «Красный маяк», а теперь числится структурным подразделением агрофирмы «Витязь». В деревне имеется молочно-товарная ферма, сыроварня, механические мастерские, лесопилка, начальная школа, магазин, клуб, фельдшерско-акушерский пункт, правда давным-давно закрытый, и даже действующая церковь.

— Простите, пожалуйста, а мы ко всему этому каким боком причастны? — осведомился любопытный Кондаков. — В школе будем преподавать или в фельдшерско-акушерском пункте грыжи вправлять?

— Вы почти угадали! — почему-то обрадовался Горемыкин. — Лейтенанта Лопаткину мы планируем назначить учительницей, майора Цимбаларя — участковым инспектором. А вас, соответственно, фельдшером.

— Меня, значит, священником, — догадался Ваня.

— Нет, вы, как всегда, будете изображать несовершеннолетнего. В данном случае — сына Лопаткиной.

— Нельзя ли нас с Цимбаларем поменять местами? — конфузливо улыбаясь, попросил Кондаков. — Стало быть, участковым меня, а фельдшером его. Он парень молодой, ему и гинекологический осмотр не зазорно провести. А я на причинное место уже лет десять как не смотрел. Могу и сомлеть с непривычки.

— Увы, всё уже решено, — возразил Горемыкин. — Да и сами прикиньте, какой в вашем возрасте участковый! Ему ведь надо целые сутки на ногах быть. А у фельдшера должность тихая. Особых хлопот не предвидится. Тамошние мужчины в основном лечатся горячительными напитками, а женщины привыкли рожать в домашних условиях... Но кое-какую специальную литературу почитать всё же придётся. В крайнем случае будете консультироваться по телефону.

— Если не секрет, для чего всё это надо? — не сдержался Цимбаларь, старавшийся лишних вопросов начальству не задавать.

— Да уж больно странная деревушка, чтобы не сказать больше, — глядя в глаза своему двойнику, сообщил Горемыкин. — Вернее, дела там творятся странные... Состав населения в общем и целом благополучный, судимые наперечёт, тем не менее в деревне и её окрестностях постоянно происходят трагические события. Главным образом со смертельным исходом.

— Убийства? — переспросила Лопаткина.

— И убийства тоже. Другие эпизоды зачастую похожи на несчастные случаи... Сами понимаете, пока опергруппа из райцентра доберётся до этой Чарусы, о раскрытии преступления по горячим следам говорить не приходится. Покойника уже отпели и похоронили. Совсем другое дело, если сотрудники правоохранительных органов будут постоянно находиться на месте... В прошлом году погибли двое. Участковый инспектор и учительница младших классов. Именно их вам и предстоит заменить.

— В качестве жертв? — осмелился пошутить Ваня.

— Нет, в качестве людей, выполняющих свой долг, — поправил его Горемыкин.

— Что же с ними случилось? — этот вопрос вырвался сразу у нескольких членов опергруппы.

— С учительницей многое не ясно до сих пор, хотя официально её смерть признана суицидом. Участкового закололи вилами. Версий никаких. Мотиваций тоже.

— Со следственными материалами ознакомиться можно? — спросил Цимбаларь.

— Даже нужно. Их перепишут для вас на электронные носители. Будете изучать на месте.

— Да я бы за день справился!

— С двумя справились бы, но их значительно больше, — сказал Горемыкин.

— Сколько же?

— Около двадцати.

— За сколько лет?

— За десять.

— Двадцать дел за десять лет! В такой деревушке! Не хило! — Цимбаларь едва сдержался, чтобы не присвистнуть.

— Там, наверное, вампиры живут. Или оборотни-людоеды, — ни с того ни с сего ляпнул Кондаков.

Пропустив эту неуместную реплику мимо ушей Горемыкин продолжал:

— Впрочем, это ещё не всё... Повторяю, деревню Чарусу населяют самые обыкновенные люди, в большинстве своём законопослушные и психически нормальные. Но иногда они впадают в странное состояние, похожее на массовую паранойю. Сами деревенские жители говорят об этом крайне неохотно, хотя кое-какая информация в прессу всё же просочилась. Сейчас любят спекулировать на подобных темах. Загадочные зоны, сверхъестественные явления, следы пришельцев, тайные знания и так далее... Говоря откровенно, расследование инициировали не мы, а наши американские коллеги. В одном индейском посёлке штата Юта они столкнулись со сходным феноменом. И бьются над ним уже не первый год. Впрочем, пока без всяких сдвигов... Совершенно случайно они узнали из газет о деревне Чарусе. Вот и просят детально разобраться. Хотели даже своих экспертов прислать, но мы под благовидным предлогом отказались. Думаю, справимся сами. Вы согласны со мной?

За всех ответил Кондаков:

— Спасибо за доверие. Постараемся, конечно. Хотя давать гарантию в таких делах — дохлый номер. Мистические силы могут любой фортель выкинуть. Их ни грозьбами, ни просьбами не проймёшь.

— Какие ещё мистические силы? — Горемыкин нахмурился. — Попрошу бульварные выражения впредь не употреблять. У нас принята несколько иная терминология. Например, аномальные явления. Атмосферные, биологические, социальные и так далее.

— Виноват, товарищ полковник, — немедленно повинился Кондаков. — С языка сорвалось...

— На какое техническое обеспечение мы можем рассчитывать? — спросила Людочка.

— Согласно табельной положенности. А сверх того — на парочку профессиональных ноутбуков последней модели. Вот только с Интернетом могут возникнуть трудности. В деревне всего один телефон, причём работающий крайне неустойчиво. Мобильная связь в этом районе неэффективна. Я, конечно, постараюсь выбить из фондов главка аппарат спутниковой связи, но это пока под вопросом. Вот, в общем-то, и всё. Остальные проблемы будете решать по мере их возникновения... Да, забыл сказать, в распоряжение нашего новоиспеченного фельдшера будет предоставлена малогабаритная экспресс-лаборатория для анализа биологических веществ, то есть крови, слюны, пота, спермы и так далее. Помолчите, товарищ подполковник! В комплект лаборатории входят подробнейшие инструкции. В них и первокурсник разберётся... Что касается дактилоскопии, это вотчина лейтенанта Лопаткиной. Уверен, что она не подведёт.

— Если только для поиска отпечатков пальцев не понадобится новейшая методика, типа вакуумного напыления, — сказала Людочка. — Как нам строить взаимоотношения внутри опергруппы?

— Делайте вид, что не знакомы друг с другом, — ответил Горемыкин. — В Чарусу вы прибудете раздельно. Сначала участковый. Потом учительница с сыном. Последним — фельдшер... Но это вовсе не значит, что во внеурочное время участковый не имеет права поболтать с учительницей или заглянуть на огонёк к фельдшеру. Общайтесь на здоровье, в деревне это принято... Все ваши усилия должны быть направлены на завоевание авторитета у местных жителей и на внедрение в их среду. Участковый имеет законное право вербовать внештатных сотрудников, остальные пусть используют личные связи. Опирайтесь на сельский актив — бригадира, мастера сыровари, клубных работников, священника, старосту.

— Старосту? — удивился Кондаков. — Ну прямо как при немцах.

— Институт старост введён в систему местного самоуправления ещё в девяносто четвёртом году, — пояснил Горемыкин. — Такие детали необходимо знать.

— Вы недавно упоминали об индейском посёлке, в котором сложилась ситуация, сходная с нынешней обстановкой в Чарусе, — сказала Людочка. — Возможно, существуют некоторые факторы, объединяющие эти две географические точки? Например, климатические условия, уклад жизни населения, состав животного и растительного мира, геологические особенности...

— В том-то и дело, что более разные населённые пункты даже трудно себе представить, — ответил Горемыкин. — Индейский посёлок, называемый, кажется, Похоак, находится в засушливой горной местности. В его окрестностях, больше похожих на каменистую пустыню, растут кактусы и водятся ящерицы. Население живёт за счёт государственных субсидий, в меньшей мере — за счёт традиционных промыслов. Отвергнув христианство, индейцы исповедуют традиционную религию предков, поклоняясь Женщине-пауку. Кроме того, в их среде соблюдается строжайший запрет на спиртное, что весьма нехарактерно для российского Нечерноземья. Но, несмотря на всё это, Чаруса и Похоак имеют сходные проблемы — чрезмерно большое количество немотивированных убийств и склонность населения к коллективному психозу. Причём в обоих случаях речь идёт о людях, с точки зрения современной психиатрии совершенно здоровых... Более подробную информацию по этому вопросу вы сможете найти в памяти своего ноутбука.

Выслушав это пространное разъяснение, Людочка сказала:

— Разрешите взять с собой записи телефонных разговоров, на которых присутствует голос предполагаемого главаря разгромленной банды. Хочу в свободное время поколдовать над ним. Возможно, я смогу вернуть этому голосу реальное звучание.

— Пожалуйста, — кивнул Горемыкин. — Хотя лично я не вижу в этом особой необходимости. Наш отдел прекратил расследование, связанное с «китежградской» аферой.

— Считайте, что это мой каприз, — Людочка кокетливо улыбнулась, чего в присутствии начальника никогда прежде себе не позволяла.

— Если вопросов больше нет, будем прощаться. — сказал Горемыкин. — Первый из вас отбывает к месту назначения уже завтра. Остальные — с интервалом в два-три дня. Ещё раз напоминаю суть задания: сделать всё возможное для раскрытия преступлений прошлых лет, не допустить новых и попытаться выяснить природу загадочных феноменов, провоцируюших жителей Чарусы как к противоправным действиям, так и к массовым психическим срывам... А главное, берегите себя. Не на курорт едете.

— Как говорится, из огня да в полымя, — внятно произнёс Ваня. — Ещё неизвестно, где для нас было бы безопасней.

— Да, а командировочные? — спохватился Кондаков.

— Аванс получите в кассе, а окончательный расчёт после возвращения, — ответил Горемыкин. — В Чарусе у вас будут минимальные расходы.

Цимбаларь шепнул Людочке на ухо:

— Похоже, что особый отдел собирается сэкономить на нас кучу денег.

— Сплюнь, — посоветовала девушка. — В случае чего всех наших командировочных даже на скромненькие похороны не хватит.

После совещания опергруппа вновь отправилась на свою фиктивную квартиру. Кроме основной цели — собрать личные вещи — были ещё две побочные, как бы смыкавшиеся между собой: ящик красного вина, оставшийся после лечения Кондакова, и проводы Цимбаларя, первым отбывавшего в неведомую Чарусу.

По пути Людочка поинтересовалась:

— Как вам нравится предстоящее задание?

— Не очень, — ответил Цимбаларь, сосредоточенно крутивший баранку. — Это не тема для особого отдела. Уж я-то русскую глубинку знаю. Сначала нажрутся с тоски, а потом всем миром глюки ловят. Само собой, кого-то между делом и прирежут. Что касается низкой раскрываемости, то в условиях кумовства и круговой поруки доказать умысел чрезвычайно трудно. Все убийцу знают, но помалкивают в тряпочку. То же самое, наверное, происходит и у индейцев.

— Но ведь индейцы спиртное не пьют, — напомнила Людочка.

— Если спиртное не пьют, значит, нюхают пыльцу кактусов или глотают какие-нибудь местные поганки, — стоял на своём Цимбаларь. — Свинья грязь найдёт. Верно, Ваня?

— Угу, — буркнул лилипут. — Для меня эта командировка вообще полный облом. До самого лета придётся трезвость блюсти. Вряд ли деревенской публике понравится, если восьмилетний сын училки будет дышать на них перегаром.

— А вот я село люблю! — заявил Кондаков. — Особенно зимой. Отдохну вволю, попарюсь в баньке, на охоту схожу... Не думаю, что у нас там возникнут какие-нибудь сложности. Выявим парочку зачинщиков, и вся таинственность сразу испарится.

— Почему же их прежний участковый не выявил? — поинтересовался Цимбаларь.

— Он был один, а нас целая компания. Сообща, извиняюсь за выражение, и чёрта можно вздрючить... Вот только эта экспресс-лаборатория меня смущает. Как я в ней разберусь, если до сих пор компьютер не могу постигнуть?

— Не берите в голову, Пётр Фомич. Я вам помогу. — пообещала Людочка. — Это ведь полевая модель, доступная даже лицам, не имеющим специального образования. Простая, как автомат Калашникова.

— Ну, тогда я спокоен, — Кондаков через спинку кресла пожал Людочке руку.

— Экспресс-лаборатория вас смущает, а фельдшерской практики вы, значит, не боитесь? — лукаво улыбнулась девушка.

— Ничуть! Это ведь, слава богу, не хирургия. В человеческие потроха лезть не надо. А по линии терапии я полезный совет завсегда дам, особенно деревенской бабке. Врачи и фельдшеры моего профиля должны лечить в основном добрым словом... Ты-то сама как учительствовать собираешься?

— Согласно методическим пособиям, — ответила Людочка. — Кстати сказать, в юном возрасте я мечтала стать педагогом. Больше всего почему-то меня привлекали гуманитарные науки. История, география, литература...

— Учительница младших классов должна всё преподавать. И физкультуру, и пение, и даже азы полового воспитания.

— Вы ещё плохо знаете мои способности! Если захочу, сделаю свою школу образцово-показательной. Но при условии, что мне будет помогать сынок, — она легонько щёлкнула Ваню по носу.

— Помогу, — горько усмехнулся тот. — А наливать будешь?

— Чернил и туши — сколько угодно!

— Дело, конечно, прошлое, но, по-моему, мы сглупили, — с удручённым видом произнёс Цимбаларь. — Ухватились, как в горячке, за первое, что нам предложили. Пусть бы Горемыкин отправил нас в штат Юта, к индейцам. А америкашек, соответственно, в Чарусу. Они же сами на это набивались. Вот тогда всё бы вышло красиво!

— В каком смысле? — полюбопытствовал Кондаков.

— Да в самом прямом. Америкашек я касаться не буду, но за себя скажу... Это только кажется, что индейцы живут на скудной земле. На самом деле она золотая, без всяких шуток. И дело тут вот в чём. С некоторых пор сентиментальные янки взяли моду каяться перед индейцами. Дескать, мы, такие-сякие, лишили вас исконных владений и поработили. Простите великодушно! В русле этой кампании Верховный суд вернул краснокожим многие прежние территории, особенно на юго-западе, и позволил заниматься там любым легальным бизнесом, причём необлагаемым налогами. Что-то вроде офшора... Думаешь, индейцы возродили гончарное и ткацкое ремесло, которым кормились их деды и прадеды? Дудки! Повсюду началось строительство шикарных казино. Деньги хлынули туда со всех сторон, ведь откат федеральной казне платить не надо. Ясное дело, не осталась в стороне и мафия. Племенные вожди за пару лет превратились в миллионеров, а мелкая сошка разъезжает сейчас на «Кадиллаках». Представляешь, какие возможности открываются в тех краях для неглупого и предприимчивого человека! Мы бы все славно пристроились. Я, конечно, в конторе шерифа, поскольку кумекаю в языках. Лопаткина, порядочность которой сомнения не вызывает, — крупье в казино. Кондаков вместо фельдшера стал бы шаманом. Работёнка непыльная и прибыльная. Ну а для Вани место в баре — вышибалой.

— Ты откуда про индейцев знаешь? — с сомнением поинтересовался Кондаков.

— Собственными глазами видел. Ещё до службы в органах по туристической визе ездил в Штаты. Ну и подзадержался там немного. Сначала мыл посуду в Денвере, потом работал на заправке в Фениксе. До Юты, правда, не добрался, но Аризону и Неваду исколесил вдоль и поперёк. Приходилось и с индейцами встречаться. Как Горемыкин назвал тот посёлок?

— Похоак, — напомнила Людочка, в отличие от коллег не страдавшая провалами в памяти.

— Если Похоак, то, скорее всего, там живут навахо или мохавы. Суровый народ. В их пуэбло, то есть в посёлки, без разрешения вождя не зайдёшь. Будь ты хоть трижды полицейский. Но для меня делали исключения.

— Опять ты врёшь! — фыркнула Людочка. — Тоже мне, бледнолицый брат... Скажи хоть одно слово на языке навахо.

— Пожалуйста. Хоть целую фразу. — Изменив голос, Цимбаларь отчеканил: — Айёр анош ни!

Въедливая Людочка не поленилась обратиться к Интернету, благо ноутбук находился под рукой. Покопавшись минут пять, она удивлённо покачала головой и сразу умолкла.

— Почему же ты в Америке не остался? — спросил Ваня.

— Не сложилось, — пожал плечами Цимбаларь. — Я визу сильно просрочил. Какое-то время жил вообще без документов. Попал в разряд нежелательных иностранцев. Месяц просидел в кутузке, это уже в Пасадене случилось. Потом за казённый счёт был выдворен на родину, о чём нисколько не жалею.

— Кто же тебя после этих художеств обратно в Америку пустит? — с укором произнёс Кондаков.

— Если будет надо, под чужой фамилией въеду, — Цимбаларь сделал невинное лицо. — Распишусь с нашей Людкой и стану мистером Лопаткиным. То есть совершенно другим человеком.

— Ты сначала моего согласия спроси, — обронила девушка.

Когда вся компания покидала машину, Ваня шёпотом спросил у Цимбаларя:

— А как переводится галиматья, которую ты сказанул?

Цимбаларь невозмутимо ответил:

— На языке индейцев навахо это означает: «Я тебя люблю».

Никаких неприятных сюрпризов они не ожидали (мстителям из «китежградской» банды сейчас, наверное, и своих забот хватало), однако не забыли проверить состояние охранной сигнализации и целостность секретных сторожков, которые Кондаков по привычке устанавливал повсюду, даже на дверях собственного кабинета.

Всё вроде было в порядке, и они гурьбой ввалились в квартиру, где, несмотря на героические усилия декораторов, по-прежнему витал стойкий нежилой дух.

Кто-то проскользнул в туалет, кто-то устремился в ванную комнату, а Ваня, умывавшийся раз в неделю, и то одним пальчиком, сразу повалился в кресло, находившееся к ящику с вином ближе всего.

Его взгляд, блуждавший по комнате в поисках штопора, случайно задержался на крохотной иголке, торчавшей из самой середины кресла. Если бы сюда сел не Ваня, а, к примеру, довольно широкий в кости Кондаков или даже фигуристая Людочка, эта иголка обязательно вонзилась бы кому-то из них в мягкое место. Таким образом, лилипута опять спасли его скромные габариты.

Цимбаларь, явившийся на зов Вани, распорол обшивку кресла ножом и извлёк на свет божий миниатюрный шприц-тюбик. Даже от самого лёгкого нажатия на иглу он выстреливал струйкой тёмно-красной жидкости.

Сразу после этого началось тщательное обследование квартиры. Готовые к действию шприц-тюбики находились повсюду — и в мягкой мебели, и в одежде, и в ворсе ковра, и в постельных принадлежностях, и в кухонных полотенцах, и даже в сиденье унитаза (ещё хорошо, что этим санитарным прибором успели воспользоваться только мужчины, которым по малой нужде не нужно было присаживаться).

— Что бы это могло значить? — недоумённо произнёс Кондаков, рассматривая в лупу один из шприц-тюбиков, который Людочка держала пинцетом.

— Даже если это новая порода тараканов, нам нужно в темпе сматываться отсюда, — сказал Цимбаларь. — Такими штучками должны заниматься специалисты иного профиля. Служба спасения, санитарная инспекция, минёры...

— А вдруг это специально подстроено, чтобы выкурить нас из дома на улицу, — заявил Ваня, не собиравшийся оставлять ящик с вином неведомо кому.

— Тогда сначала надо звякнуть в отдел. — Ступая с величайшей осторожностью, Цимбаларь направился к телефону. — Когда мы спустимся вниз, здесь Уже будет дежурный наряд.

Однако телефон зазвонил прежде, чем он успел коснуться трубки. Всё тот же таинственный голос спросил:

— Ну, как дела? Задница не чешется?

— У меня руки на тебя чешутся! — вырвалось у Цимбаларя.

— Это временное явление, — успокоил его незнакомец. — Скоро твои руки утратят интерес даже к собственному члену. Появится слабость, одышка, озноб, рвота. Резко снизится вес. Тебя положат в ментовский госпиталь и начнут лечить. Сначала от простуды, потом от анемии, потом ещё от чего-нибудь... Но рано или поздно ты узнаешь свой диагноз, равносильный смертному приговору... В шприцах, на которые ты и твои друзья не могли не напороться, содержится кровь, инфицированная СПИДом, а заодно вирусным гепатитом. Все вы так или иначе обречены.

— Интересное дело! — хладнокровие ни на секунду не покидало Цимбаларя. — А не проще ли было поставить на дверях растяжку или заложить в диван пару кило гексогена?

— Конечно, проще, — ответил незнакомец. — Но тогда твоя смерть была бы мгновенной. Ты бы не понял, кто её прислал. Это низкий класс, недостойный уважающего себя мизантропа. Граф Монте-Кристо мог бы, наверное, вырезать всех своих врагов в течение суток, но он мстил долго и изощрённо, испытывая при этом величайшее наслаждение.

— Да ты, как я погляжу, романтик, — с издёвкой заметил Цимбаларь.

— Ещё бы! Но особого рода... Я уже заранее представляю, как ты будешь медленно-медленно умирать, постепенно превращаясь в физического и нравственного калеку... С прежней жизнью покончено. Ни выпивки, ни девок, ни развлечений. Отныне твоим миром станет больница, специальная больница, где содержат изгоев, подобных тебе. По сути дела, тюрьма... Первым, конечно, умрёт старик. Его организм слишком износился, чтобы сопротивляться долго. Потом придёт твоя очередь. Или очередь твоей сучки. Обещаю, что умирание будет затяжным и мучительным. Не каждому выпадает такая участь — сгнить заживо. Пацан протянет дольше всех. Из чувства долга он будет носить на ваши могилки цветы. Но и ему отмерено не больше трёх-четырёх лет.

— Картина, скажем прямо, невесёлая, — сказал Цимбаларь. — Неужто у нас нет никакой надежды на спасение?

— Попытайтесь, пока инфекция ещё не проникла чересчур далеко, — похоже, что незнакомец куражился над ними. — Вырежьте острым ножом поражённые места, не щадя собственной плоти. Или хорошенько прижгите их раскалённым железом. Шанс невелик, но он имеется.

— Спасибо за совет. Пойду точить ножи и калить ложки. Мне самому игла угодила в мошонку, так что придётся делать кастрацию.

— Посмейся, посмейся напоследок... Скоро тебе станет не до шуток, — перед тем как прервать связь, посулил незнакомец.

Цимбаларь положил трубку, но телефон зазвонил снова — на сей раз глухо и прерывисто. Это дал о себе знать дежурный по отделу.

— Наши техники засекли телефон, по которому нам только что звонили, и держат его под контролем, — сообщил он. — Какие будут указания?

— Будто бы ты не знаешь! — возмутился Цимбаларь. — Посылай по этому адресу группу захвата.

— Где же её взять? Операция-то ещё вчера закончилась. Всех по домам отпустили, отдыхать. Пока соберутся, поздно будет.

— А дежурный наряд?

— Да там одни новички. Без году неделя на службе. Послать их, конечно, можно, но толку не дождёшься.

— Ладно, давай адрес. Я сам поеду.

— Вот это другое дело, — обрадовался дежурный. — Телефон числится за рестораном «Сорок вольт». Вишнёвый проезд, дом шестнадцать. Найдёшь?

— Как-нибудь.

— Слушай, а это правда, что всех вас СПИДом заразили? — дежурный понизил голос.

— Бог миловал. Но ты об этом ни гугу. Иначе будешь иметь дело со мной.

— Я-то что... — дежурный шмыгнул носом. — Боюсь, что техники проболтаются. Очень уж новость пикантная. Язык так и чешется.

— Скажи, что я им эти языки укорочу! Ведь знаешь — за мной не заржавеет.

— Да они тебя сами сейчас слышат. Притихли, как мышата...

— Тем более!

Положив трубку, Цимбаларь обратился к коллегам, которые уже и так всё поняли:

— Пётр Фомич, поедешь со мной. Остальным оставаться здесь, только ни к чему не прикасаться.

— Нет, я с вами, — Людочка сказала, как отрезала.

— Куда же вы, такие бестолковые, без' меня? — Ваня уже нахлобучил свою вязаную шапочку с помпоном.

По ресторанным понятиям время было не самое удачное — обеды уже закончились, а ужины ещё не начинались. Впрочем, это правило больше касалось какого-нибудь Парижа или Лондона. Цимбаларь по собственному опыту знал, что в Москве кутёж мог начаться хоть в семь часов утра, хоть в четыре пополудни.

Отыскав Вишнёвый проезд, в общем-то ничем особым не отличавшийся от близлежащих улиц, они ещё издали заприметили дежурную машину особого отдела, припарковавшуюся среди снежных сугробов, под которыми зимовали безгаражные тачки.

— Что нового? — спросил Кондаков, подходя к видавшему виды «газику».

— Ничего, — ответил желторотый лейтенантик, по глазам которого было ясно, что подлый слушок уже получил всеобщее распространение. — Да только говорят, что этот ресторан закрыт на ремонт ещё с позавчерашнего дня. Даже вывеску сняли.

— Это надо ещё проверить, — Кондаков кивком головы предложил коллегам покинуть «Мицубиси-Лансер», остановившийся неподалёку.

— А нам что делать? — спросил лейтенантик.

— Ждать указаний. Какой у вас позывной? — Кондаков заглянул в кабину.

— «Орлёнок-пять», — отшатнувшись от потенциального спидоносца, сообщил лейтенантик.

— Хорошо ещё, что не «щегол-тринадцать», — хмыкнул ветеран.

На стеклянных дверях ресторана действительно висела табличка «Закрыто на ремонт», а лишённый вывески фасад выглядел как крепостная стена, осквернённая распоясавшимися победителями. Стук в дверь результатов не принёс, и, оставив Ваню сторожить на крыльце, опергруппа отправилась на поиски чёрного хода, ныне чаще всего называемого служебным. Поплутав немного среди высоких заборов и кирпичных сараев, они оказались на заднем дворе, заставленном мусорными контейнерами, в которых, не обращая внимания на людей, рылись бродячие собаки.

Ранние зимние сумерки скрадывали мерзость окружающего пейзажа, но тошнотворный запах помойки не мог отбить даже лёгкий морозец. В фиолетовом небе мало-помалу появлялись первые звёзды.

Людочка негромко продекламировала:

— Пушкин? — поинтересовался Кондаков.

— Нет, Пастернак, — ответила девушка.

— «...Несёт охрану окраин, рощ и вод», — задумчиво повторил Цимбаларь. — А кто же будет охранять банки, бутики, комки и обменники?

— В эстетическом мире Пастернака для таких пошлостей просто не было места, — сказала Людочка и, угодив ногой во что-то осклизлое, словно блевотина, вскрикнула: — О блин!

Вскоре они обнаружили обитую металлом дверь, на которой через трафарет было намалёвано: «Посторонним вход воспрещён». Не найдя кнопки звонка, Цимбаларь принялся стучать в дверь — сначала кулаком, а потом обломком кирпича. Если внутри находились живые существа, то на подобный шум они просто не могли не отреагировать.

Так в конце концов и случилось. За дверями загремели запоры, и одна их створка приоткрылась ровно настолько, чтобы закутанная в платки старушенция смогла оценить сложившуюся снаружи ситуацию.

— Чего озорничаете? — прогнусавила она. — Сейчас милицию вызову, вмиг вас угомонят.

— И как же вы её собираетесь вызвать? — осведомился Цимбаларь. — По телефону?

— Конечно! Я вахтёршей на фабрике служила. Все нужные номера назубок знаю.

— Это хорошо, — похвалил её Цимбаларь. — Вот и взглянем сейчас на ваш телефончик.

— Ты лучше на своё гузно взгляни! Пошёл отсюда, охламон проклятый.

— Мы, бабушка, по служебному делу. — Людочка через плечо Цимбаларя показала ей служебное удостоверение.

— Ты мне филькину грамоту не тычь! Я слепая, ничего не вижу! — пытаясь закрыть дверь, причитала старушка. — Не велено сюда никого пущать! Частная собственность!

Но оперативники, оттеснив её, уже проникли в коридор, заставленный пустыми ящиками так, что двигаться можно было только боком. Не обращая внимания на стенания старушки, они принялись осматривать многочисленные подсобные помещения, откуда уже было вывезено почти всё оборудование.

Везде виднелись следы поспешной эвакуации. Из десяти электрических лампочек горела, наверное, только одна, и оперативники всё время натыкались то на бочки с краской, то на строительные подмостья, то на кучи мусора. Сильно пахло олифой и ацетоном.

Искомый телефон был обнаружен в кабинете администратора. За неимением какой-либо мебели, он стоял прямо на подоконнике.

Цимбаларь снял трубку, предварительно накинув на неё носовой платок, и сквозь непрерывный гудок расслышал специфические шумы, свидетельствующие о том, что к линии подключился кто-то посторонний. Постучав пальцем по рычагу, он сказал:

— Это майор Цимбаларь. Слышите меня?

— Так точно, товарищ майор, — несколько смущённым голосом ответил техник.

— Никто больше по этому телефону не звонил?

— Никак нет.

— Продолжайте прослушивание. А завтра поговорим как мужчина с мужчиной.

— Да я тут ни при чём... — взмолился техник, но Цимбаларь уже положил трубку.

Людочка быстро обработала телефонный аппарат графитовым порошком и сразу обнаружила несколько свежих отпечатков — не только пальцев, но и всей ладони.

Цимбаларь, высунувшись из кабинета, крикнул в гулкую пустоту:

— Эй, бабуля, был здесь кто-нибудь чужой?

В ответ донеслись проклятия:

— Да чтоб вас всех бог покарал! Да чтоб вас геенна огненная пожрала!

— Странная старушка, — заметила Людочка. — Похожа на бабу-ягу, а очки носит фирменные, из магазина «Кампанелла Полароид».

— Да и на старушку-то она не очень похожа, — добавил Кондаков. — Скорее на старика. Хоть и сутулится, а ростом не ниже меня... Пойду-ка я с ней по душам потолкую.

Чертыхаясь, он отправился на поиски сторожихи, а Цимбаларь с Людочкой, продолжая осматривать ресторан, зашли в едва-едва освещённый пиршественный зал, где от былого великолепия остался только ободранный остов барной стойки да громадная вывеска, прислонённая к стене вверх ногами.

Двухметровые буквы складывались в слова «Сорок вольт», которые завершала вовсе не точка, как это им показалось вначале, а вычурная снежинка, в аккурат такая же, как на вывеске турагентства «Альфа-Вояж».

— Вот так встреча! — воскликнул Цимбаларь. — Ты, Лопаткина, поняла, куда мы попали?

— На руины града Китежа, — ответила девушка.

В это время вернулся Кондаков, так и не отыскавший вредную старушку. По его словам, служебная дверь была заперта снаружи, а в коридоре кучей лежали платки, шали и другие предметы старушечьего гардероба. Можно было подумать, что она сбежала из ресторана неглиже.

— Вот старая крыса! — осерчал Цимбаларь. — Неужто и она состояла в банде!

— Я даже не удивлюсь, если выяснится, что по телефону звонила именно эта грымза, — сказала Людочка. — Ладонь, оставившая след на телефонном аппарате, очень уж узкая... Может, послать за ней вдогонку Ваню?

— Не успеет, — покачал головой Цимбаларь. — Да и кого ловить? Мы ведь не знаем, как выглядит сейчас эта старушка... или старичок.

— Кажись, попахивает дымком, — с шумом втянув ноздрями воздух, констатировал Кондаков.

— Только этого нам ещё не хватало! — Цимбаларь тоже стал принюхиваться.

Спустя минуту дым обнаружил себя не только запахом, но и лёгкой пеленой, застилавшей свет и без того тусклых лампочек. Затем раздалось потрескивание горящего дерева, и на стенах заплясали багровые отблески.

Оперативники бросились к выходу, но путь им преградило пламя, уже вовсю шуровавшее в коридоре и подсобках. Следуя за ручейками разлитого растворителя, оно быстро распространялось во все стороны.

— В окно надо сигать! — крикнул Кондаков.

— Не получится. На всех окнах решётки, — возразил Цимбаларь. — Будем бить витрину.

Они бегом вернулись в зал, и Цимбаларь, не мешкая, швырнул в витрину пятикилограммовую банку краски. Стекло как-то странно завибрировало, но осталось целёхоньким.

Выхватив пистолет, он несколько раз выстрелил в витрину, однако пули оставляли на ней только мутные пятна мельчайших трещин.

— Ну и повезло нам! Это же бронестекло!

Расстреляв в одну и ту же точку весь магазин, Цимбаларь добился лишь того, что в витрине образовалось небольшое аккуратное отверстие, в которое даже палец нельзя было засунуть. Зато свежий воздух, хлынувший в ресторан, придал огню новую силу.

В зале стало жарко, как в преисподней. Похоже что мрачные пророчества старухи относительно геенны огненной начали сбываться.

Цимбаларь попытался было открыть входную дверь, тоже сделанную из пуленепробиваемого триплекса, который сейчас рекламировали на каждом углу, но оказалось, что все отмычки остались в служебном кабинете.

Людочка по мобильнику вызывала Ваню, а Кондаков — пожарную охрану. Впрочем, было непонятно, как в этой ситуации мог помочь им безоружный лилипут, а тем более пожарная команда, которая в лучшем случае прибудет сюда через десять-пятнадцать минут. Разве что достанет из огня не уголь, а хорошо прожаренное мясо.

Позади взорвалась бочка с краской, и пламя перекинулось на потолок. Людям уже нечем было дышать, а их одежда грозила вот-вот загореться. В этом аду был только один сравнительно прохладный предмет — пуленепробиваемая витрина, — и они прижимались к ней разгорячёнными лицами.

Смерть приближалась, хлопая огненными крыльями, и в одно из последних мгновений жизни Цимбаларь узрел кошмарное видение — прямо на него с бешеной скоростью мчался автомобиль.

Едва он успел оттолкнуть в сторону Кондакова и уже потерявшую сознание Людочку, как сумасшедшая машина, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся дежурным «газиком» особого отдела, пробила витрину, даже в этот момент не давшую осколков. Пламя взревело, словно дракон, не желавший расставаться со своей законной добычей.

По инерции «газик» целиком въехал внутрь ресторана. Дежурный наряд, возглавляемый Ваней Коршуном, вытащил почти бесчувственных сослуживцев на улицу, где успела собраться изрядная толпа зевак.

Водитель хотел было вернуться за машиной, но она уже стала как бы центром бушующего пожара.

— Ну всё, меня уволят, — упавшим голосом произнёс он.

— Тебя, дурак, наградят! — сказал перепачканный сажей Ваня. — Ты спас жизнь сразу троим офицерам.

Очнувшаяся от свежего воздуха Людочка заплетающимся языком пробормотала:

Глава 3

А ПУТЬ И ДАЛЁК И ДОЛОГ

Район, в котором Цимбаларю предстояло провести ближайшие три-четыре месяца, по площади превышал королевство Бельгию, о чём ему не преминул сообщить начальник местного отделения милиции.

— Зато плотность нашего населения, мил-человек, уступает всем европейским странам, включая Исландию, — добавил он. — Какой отсюда следует вывод?

— Детей надо больше плодить, — ответил Цимбаларь, изрядно измотанный дорогой.

— И это тоже, — кивнул начальник милиции, столь пухлый, что детородные функции, наверное, уже утратили для него всякий интерес. — Но главный вывод, касающийся непосредственно тебя, мил-человек, состоит в том, что в условиях обширного и малонаселённого пространства каждый работник милиции обязан действовать инициативно и самостоятельно, не дожидаясь подсказок и понуканий сверху. На своём участке ты царь, бог и воинский начальник. Естественно, в рамках Конституции, основополагающих законов и приказов министерства... Вас в столице часто на совещания собирали?

— Да, считай, чуть ли не каждый день, — честно признался Цимбаларь.

— Во как! А здесь я вижу некоторых своих участковых от силы пять-шесть раз в году.

— Счастливые, — вздохнул Цимбаларь.

— Но лодыря гонять, мил-человек, мы тебе не позволим, — продолжал начальник. — У меня везде глаза и уши имеются. Если, скажем, запьёшь, я уже через неделю знать буду. — По-видимому, в его понимании это был чуть ли не минимальный срок, соответствующий городскому «завтра».

В ответ Цимбаларь осторожно заметил:

— Да ведь через неделю любой порядочный алкаш из запоя выйдет.

— Ты, мил-человек, наш контингент ещё слабо знаешь. Здесь такие штукари обосновались, что и на полгода запить могут... Но это к слову. А я веду речь касательно строгого контроля, который будет за тобой осуществляться.

— Это лишнее, — сказал Цимбаларь. — Трудолюбие и самодисциплина у меня в крови.

— Почему же тебя, такого хорошего, в нашу глухомань запёрли? — начальник лукаво прищурился. — Уж не в знак ли поощрения?

— Сюда я переведён по собственному желанию, согласно поданному рапорту.

— Кто же, мил-человек, этим рапортам верит? Лучше скажи, почему у тебя бровки обгорели и шевелюра в подпалинах?

— Паяльная лампа в руках взорвалась, — ответил Цимбаларь, даже не пытаясь придать своим словам должную убедительность.

— Не врёшь? — начальник погрозил ему пальцем, похожим на сардельку. — Намедни по телевизору сюжетец показывали, как столичные милиционеры на служебной машине въехали в ресторан. Назывался он, кажись, «Сорок градусов». А закончилось всё грандиозным пожаром. Тебя случайно среди тех орлов не было?

— Ресторан назывался «Сорок вольт», — поправил его Цимбаларь. — И когда туда въехали милиционеры, огонь бушевал уже вовсю. Пожертвовав служебной машиной, они спасли людей, находившихся внутри. Но лично я к этому делу никакого отношения не имею.

— Весело в столице живётся, ничего не скажешь! Но у нас ты в ресторан при всём своем желании не заедешь, — похоже, начальник не поверил ни единому слову городского пижона. — Во-первых, наши рестораны размещаются в бревенчатых лабазах, а во-вторых, никто, мил-человек, тебе машину не доверит.

— Как же участковому обходиться без транспорта? — вяло возмутился Цимбаларь.

— Да вот так! — начальник развёл руками. — Сам как-нибудь выкручивайся. Зимой в сани садись. Летом в бричку. Или верхом, коли умеешь. Туточки проезжих дорог — раз, два и обчёлся. Миновала нас железка, миновала нас и шоссейка. Да и бензин бешеных денег стоит. Зато сена и овса — хоть завались.

— Понятно. — Цимбаларь не собирался здесь долго задерживаться, тем не менее напустил на себя удручённый вид. — А какова криминогенная обстановка на участке?

— Нормальная, — беззаботно ответил начальник.

— Но я слышал, что в деревне... если мне не изменяет память, Чарусе регулярно случаются особо опасные преступления.

— Случаются, ну и что? В прошлом году — два, в позапрошлом — тоже два, а в позапозапрошлом аж три. Роста нет, и слава богу. Да и насчёт особой опасности ты загнул. В Чарусе на каждое умышленное преступление — три несчастных случая. Молва об этом, конечно, умалчивает. Происходит нагнетание. В том числе и в средствах массовой информации... Впрочем, если откровенно, мне эта деревня, как чирей на заднице. Все показатели портит. Но, с другой стороны, так с незапамятных времён повелось. Что ни год — какая-нибудь беда случается. То бригадир в проруби утопнет, то егеря собственные собаки разорвут... Есть же в природе заколдованные места! Вот и Чаруса туда же. Хотя в общем и целом деревня благополучная. И в смысле воровства, и в смысле бытовухи, и в смысле самогоноварения.

— Неужто самогон перестали гнать? — удивился Цимбаларь.

— Гонят, известно дело, но без целей реализации. Для личных нужд. А это, сам знаешь, уже совсем другая статья.

— Говорят, что мой предшественник погиб, — бухнув эту заранее заготовленную фразу, Цимбаларь хотел исподтишка проверить реакцию начальника. — Что известно о его смерти?

— Да всё то же самое. Ничего нового. Дело производством приостановлено. Но не прекращено! — Начальник опять погрозил пальцем, на сей раз неизвестно кому.

— Что за человек он был, если, конечно, не секрет?

— Обыкновенный. Надёжный, исполнительный, порядочный. Хотя звёзд с неба не хватал... Я сейчас прямо-таки скаламбурил, — начальник заулыбался. — Время ему подходило звезду получать, а должности соответствующей не было. Вот он и согласился участок принять.

— Получил звезду?

— Не успел. Однако начальник управления приказ к тому времени уже подписал.

— Жалко парня... Неужели в деле нет никаких зацепок?

— Припозднились мы, честно сказать, — добродушное лицо начальника как-то сразу посуровело. — Погода тогда выдалась — хуже некуда. За неделю полтора метра снега выпало. Две месячные нормы. Заносы выше электрических столбов. Пока мы собрались, пока бульдозер дорогу пробил... В общем, те. кто к этому преступлению причастен, все улики уничтожили.

— То есть вы полагаете, что убийца до сих пор проживает в Чарусе?

— А куда ему деться? Если возьмёшь гада — молодцом будешь.

— Или он меня возьмёт... на вилы, — с расстановкой произнёс Цимбаларь.

— Да ты, мил-человек, как будто запаниковал? — Начальник смерил его испытующим взглядом.

— Как раз и нет, — возразил Цимбаларь, глядя своему собеседнику прямо в глаза. — Я сделаю всё возможное, чтобы изобличить убийцу. Сил не пожалею, но своего добьюсь.

— У участкового инспектора, в общем-то, другие задачи, но если не в ущерб основной работе, то пожалуйста. Буду только приветствовать. Хотя поддержать ресурсами, увы, не смогу.

— Да я и не прошу ничего.

— Вот это правильно, — повеселел начальник. — А с семьёй у тебя как? В Москве осталась?

— Я, товарищ подполковник, не женат.

— Может, оно и к лучшему, — кожа на лбу начальника милиции собралась в гармошку. — И руки свободны, и душа попусту не болит... Но ты насчёт местных девок особо не озоруй. Имеются подозрения, что твоего предшественника на почве ревности убили.

— Если я признаюсь в импотенции, вы же мне не поверите.

— Конечно, не поверю. Я, мил-человек, по глазам вижу, что кровь в тебе ох как играет! Но профессия наша такая, что страсти лучше держать в кулаке. Распустишь себя, потом жалеть придётся... Ну, вот и все мои напутствия. Переночуй сегодня в нашей гостинице, а завтра с первой же оказией отправляйся в Чарусу. Да поторопись, а то, не ровён час, другого транспорта не будет до самого мая. Синоптики ничего хорошего не обещают. Желаю удачи, — он с неожиданной силой пожал Цимбаларю руку.

В деревню, беспокоившую не только начальника районной милиции, но и американских специалистов по паранормальным явлениям, Цимбаларь отправился вместе с колонной грузовиков, спешивших до начала зимних метелей и весенней распутицы развести по удалённым пунктам самое необходимое, без чего нельзя было прожить даже в глухом захолустье, — горючее, соль, сахар, спички, чай, табак и кое-какие другие товары, прежде называвшиеся на Руси «колониальными».

Выехали задолго до света, начинавшего здесь брезжить куда позже, чем в Москве. Снег, в котором терялись лучи автомобильных фар, валил так густо, что создавалась полная иллюзия смыкания неба с землёй. След шин, оставшийся на дороге, исчезал в течение получаса.

Впереди, выстроившись уступом, шли три бульдозера, вязнувшие в заносах через каждые двадцать-тридцать минут. За ними со скоростью похоронкой процессии тащились грузовики с укутанными попонами радиаторами и обмотанными цепями колёсами.

Со стороны всё это, наверное, напоминало военный конвой, передвигающийся в зоне боевых действий, только танки заменяли тракторы, автоматы — два-три охотничьих ружья, а коварный враг был повсюду, даже на ветровом стекле.

Водитель, которому в пассажиры достался Цимбаларь, на все явления жизни имел крайне негативную точку зрения, причём присутствие представителя правоохранительных органов ничуть его не смущало. После демократов, олигархов, американцев, сионистов, местных властей и своей собственной жены ему больше всего не нравились жители деревни Чарусы.

Он характеризовал их следующим образом:

— Куркули! Пробу негде ставить. Разве приличные люди в такой глухомани селятся? Да ни в жисть! Это надо в мозгах какой-то сдвиг иметь. Предки их беглыми каторжанами были, и они такие же. Захребетники, мать вашу. Мне ведь никто соляру не привезёт. Сам добываю. А этим — пожалуйста! Да пока мы её до места довезём, своей в два раза больше спалим. Золотая получится соляра! Водки, заметь, в грузе нет. Не нужна этим куркулям монопольная водка. Свою гонят. Целыми бочками. Вполне могли бы технику самогоном заправлять. Отрегулировал карбюратор — и вперёд. Старики говорят, что в войну так и ездили, если необходимость поджимала.

— А с каких, интересно, доходов живут в Чарусе? — полюбопытствовал Цимбаларь.

— Да со всяких! Причём живут очень даже неплохо. Во-первых, сыры. Идут только на экспорт в Швецию и Финляндию. Коровки-то жрут исключительно лесные и луговые травы. Никаких комбикормов и силосов. Плюс старинная рецептура, которой никто уже больше не знает. Ручной труд, само собой. Это у буржуев ценится. Во-вторых, грибы. Мы прошлой осенью пятьсот бочек оттуда вывезли. Боровики один к одному. Лучшей закуски не придумаешь. Одну бочку губернатор лично для себя берёт. В-третьих, дичь. Ну и рыба, конечно. Здесь этого добра немерено. Я однажды медвежий окорок попробовал, так чуть язык не проглотил. Короче, живут, как у Христа за пазухой. На всём готовом. В магазине почти ничего не покупают. Ни молока, ни хлеба, ни мяса, ни водки. Раньше, говорят, даже сермяги сами ткали и сапоги тачали. Одно слово, куркули! Под себя гребут, как курица лапой.

— Если вы им так завидуете, то взяли бы и поселились в Чарусе, — вполне резонно заметил Цимбаларь.

— Да ни в жисть! — возмутился водитель. — Мои отцы и деды потомственные пролетарии, в гуще народа привыкли находиться. Частнособственнический хомут на нас не наденешь! Вот подзаработаю денег и в Архангельск подамся. А то и в Питер. Гульну там на всю катушку! Мне с куркулями не по пути. Они советскую власть продали. Вместе с Мишкой Горбачём... Да и сумасшедшие все в этой Чарусе. Идолам поклоняются.

— Как же они идолам поклоняются, если в деревне есть православный храм? — усомнился Цимбаларь.

— Храм только для отвода глаз! Батюшка тамошний и есть главный идолопоклонник. Он, говорят, своих одурманенных прихожан и в ад сводил, и на небо возносил.

— Скорее всего, он проделывал это в аллегорической форме, — не совсем уверенно сказал Цимбаларь. — Чтобы у прихожан появился резон искать спасение на земле.

— Да что я с тобой разоряюсь! — Водитель в сердцах стукнул кулаком по рулю. — Раз ты туда по доброй воле едешь, значит, сам куркуль!

Очередная вынужденная остановка что-то затягивалась. Из головы колонны пришёл человек, предупреждавший всех подряд, что у одного из тракторов полетело сцепление и сейчас решается, что с ним делать — либо ремонтировать в походных условиях, либо сбросить в кювет, дабы освободить дорогу.

Узнав эту дурную новость, водитель витиевато выругался и поднял воротник тулупа, демонстрируя тем самым своё желание соснуть.

«Дворники» уже окончательно увязли в снегу, залепившем стёкла. Газы от работающего двигателя без помех проникали в кабину. Радиоприёмник, настроенный на волну Сыктывкара, транслировал увертюру к опере «Летучий голландец», одновременно мрачную и величественную, как почти всё написанное Рихардом Вагнером.

На душе у Цимбаларя скребли уже не кошки, а матерые рыси, которые, по слухам, населяли окрестные леса, и, чтобы немного развеяться, а заодно размять затёкшие ноги, он покинул душную кабину.

Отойдя от машины всего на десять шагов, Цимбаларь сразу потерялся в густом снегопаде. Чувство страха перед грозным и непостижимым миром вновь охватило его, словно в далёком детстве. Из всесильного властелина живой и неживой природы он единым махом превратился в беспомощного ребёнка, вовлечённого в зловещие игры могущественных стихии. Сходные ощущения он до этого испытывал лишь дважды — на берегу бушующего Охотского моря и у подножия неприступных Гималайских гор.

Животный страх погнал Цимбаларя обратно к людям, и дальше он шёл чуть ли не впритирку к машинам, постепенно превращавшимся в снежные холмы. Вскоре Цимбаларь добрался до головы колонны, где пылал жаркий костёр, сложенный из автомобильных покрышек, а в раскрытом чреве старенького «Т-50» копались чумазые трактористы.

Тут же собралась толпа водителей и экспедиторов. Не обращая внимания на появление милиционера, они пили спирт, закусывая его снегом и свиной тушёнкой, разогретой на чадящем костре.

Человек в огромных унтах и шерстяной маске, делавшей его очень похожим на хоккейного вратаря, горячо доказывал, что, пока не поздно, надо возвращаться назад и дожидаться более приемлемых погодных условий.

Другой человек, одетый в лётное арктическое обмундирование, не менее горячо возражал ему, что стыдно возвращаться с полпути, а кроме того, в подобных условиях машинам просто невозможно развернуться.

Часть присутствующих соглашалась с доводами «хоккеиста», другим была более близка позиция «авиатора». Внезапно из толпы раздался голос:

— Да что тут зря препираться! С нами майор едет. Пусть он и рассудит... Командир, ты как считаешь: нам ехать дальше или возвращаться назад?

— Честно сказать, я в таких делах мало понимаю, — смутился Цимбаларь.

— Это не важно! Ты выскажи своё личное мнение, — теперь к нему обращалась уже почти вся толпа.

— Будь на то моя воля, я бы, конечно, ехал дальше, — Цимбаларь ни на полушку не покривил душой.

Это окончательно решило спор в пользу «авиатора», хотя «хоккеист» мрачно посулил, что впереди всех ждёт могила. Цимбаларю налили кружку спирта и поднесли на ноже кусок пахнущей дымом тушёнки. Горсть снега он подобрал сам, благо этого добра вокруг хватало.

Дождавшись, пока обманчивое тепло распространилось по всему телу, Цимбаларь спросил:

— Почему вы покрышки жжёте? Вон столько дров рядышком.

— Ты их сначала попробуй добыть, — ответили ему. — Валежник надо из-под снега выкапывать. Пока ёлку спилишь, замучаешься. А резина всегда под рукой. И горит — любо-дорого. У нас каждый водитель полдюжины старых покрышек в рейс берёт. Некоторым это жизнь спасло.

Пока трактористы, получившие новый приказ, сталкивали неисправный «Т-50» в кювет, Цимбаларь принял ещё несколько кружек спирта (правда, наливали только на донышко) и перезнакомился с попутчиками.

Узнав, что он назначен участковым в Чарусу, шоферня дружно нахваливала богом забытую деревню, но делала это скорее из приличия, дабы заранее не расстраивать приезжего человека.

Когда до начала движения колонны осталось четверть часа, Цимбаларь решил перед дальней дорогой немного облегчиться. Путь его, естественно, снова лежал в лес, могущий не только погубить, но и спрятать человека. Правда, при каждом шаге он почти по пояс проваливался в снег, но это уже, как говорится, были издержки климатического пояса (наряду с трескучими морозами, дефицитом витаминов и семимесячной зимой), за которые местные работяги получали соответствующую доплату.

Снегопад к этому времени немножко ослабел, и вокруг посветлело. Не выпуская машины из поля зрения, Цимбаларь выбрал подходящее место и вытоптал там глубокую яму, без чего процесс дефекации был бы связан с определёнными трудностями. Этой маленькой житейской хитрости его научил кто-то из водителей, проникшийся уважением к смелому и рассудительному милицейскому майору.

С дороги сигналили, предлагая ему поторопиться, однако, как успел заметить Цимбаларь, на морозе все функции человеческого организма несколько усложнялись. Уже почти закончив свои деликатные дела, он повёл глазами по сторонам и увидел нечто такое, от чего его сердце затрепетало, словно попавшая в силки птица.

Всего в десяти шагах от импровизированного туалета, прислонившись спиной к стволу громадной ели, стоял незнакомый мужчина. Падающий снег не позволял рассмотреть его во всех подробностях, но создавалось впечатление, что он не без интереса наблюдает за испражняющимся милиционером.

— Тебе что надо? — крикнул Цимбаларь, однако не получил на этот довольно-таки глупый вопрос никакого ответа.

Пришлось употребить более доходчивые слова:

— Слушай, вали отсюда!

Результат был прежний. Незнакомец был либо глух, либо беспредельно нагл. Ситуацию усложняла первозданная дикость окружающего пейзажа. Лишь присмотревшись повнимательней, Цимбаларь уяснил: здесь что-то неладно. Голову мужчины скрывала пышная снежная шапка, так что на виду оставался только широко раскрытый рот, из которого, наподобие кляпа, торчал синий толстенный язык.

Подхватив штаны руками, Цимбаларь вскочил и заметил ещё одну несуразность — ноги незнакомца едва касались снега, тем самым отстоя от земли больше чем на метр. Поскольку на парящего ангела мужчина явно не походил, напрашивался один весьма печальный вывод — в подвешенном состоянии его поддерживала верёвка, снабжённая петлёй.

Приближаться к висельнику в одиночку Цимбаларь не решился, а пальнул из пистолета вверх, призывая в помощники и свидетели разухабистую шофёрскую братию. Не прошло и минуты, как от дороги набежала целая толпа, вооружённая двухстволками, монтировками и топорами.

Уяснив, в чём тут суть дела, один из водителей разочарованно произнёс:

— А мы-то думали, что на тебя волки напали.

— Разве волк страшнее покойника? — удивился Цимбаларь, видевший этих угрюмых зверей только в зоопарке.

— Значит, ты с волком один на один ещё не встречался. А что касается покойников, то в Чарусе ты на них вдоволь налюбуешься. — Поняв, что сболтнул лишнее, водила тут же прикрыл рот рукавицей.

Мертвеца сняли с дерева вместе с верёвкой, на морозе успевшей превратиться в палку. Когда с его лица убрали снег и наледь, человек в лётном комбинезоне, оказавшийся заместителем председателя местного райпотребсоюза, сказал:

— Да это же Витька Чалый из стройбригады, который ещё в ноябре пропал. Все думали, что он в Архангельск на заработки подался.

— Чалый... — повторил Цимбаларь, как бы прислушиваясь к звучанию этой фамилии. — Он случайно не из Чарусы родом?

— Да нет, из райцентра. Хотя к одной дамочке в Чарусу наведывался. К Зинке-библиотекарше. Но та из себя культурную строила и Витьке всё время от ворот поворот давала.

— С почином вас, — язвительно произнёс человек в маске, являвшийся главным механиком автобазы. — Ещё до места назначения не доехали, а уже труп обнаружили. Многообещающее начало.

— На ловца и зверь бежит, — попытался отшутиться Цимбаларь. — Вы подождите меня ещё минут двадцать. Надо провести некоторые следственные мероприятия... Фотоаппарат у кого-нибудь есть?

— Шутишь, начальник, — несмотря на трагизм ситуации, водители заулыбались.

Цимбаларь вернулся в лес и лопатой разгрёб снег вокруг ели, с которой сняли висельника. Обнажилась промёрзшая земля, покрытая плотным слоем мха, опавшей хвои и прошлогодних шишек. Ничего такого, что могло бы принадлежать к другой, искусственно созданной природе, под елью не оказалось, — ни окурков, ни пустых бутылок, ни предсмертной записки, спрятанной, скажем, в портсигаре.

Кроме того, оставалось загадкой, как Витька Чалый сумел дотянуться до сука, находившегося в четырёх метрах от земли, и что послужило ему опорой в самое последнее мгновение.

Сделав все необходимые измерения и зарисовав место происшествия в блокнот, Цимбаларь вернулся на дорогу. Труп уже завернули в брезент и положили на машину, гружённую самым непритязательным товаром — бочками с дизельным топливом. Цимбаларь, тяготившийся обществом ворчливого водителя, согласился на предложение «авиатора» пересесть к нему в кабину головного «ЗИЛа».

Затем колонна возобновила своё медленное, но неустанное движение.

— Вы сами из этих мест? — поинтересовался Цимбаларь.

— Можно сказать и так, — ответил «авиатор», которого, между прочим, звали Михаилом Анисимовичем Петрищевым. — Родился и вырос здесь, но потом лет тридцать сюда даже не заглядывал.

— Неужто не тянуло?

— Тянуло, да времени не хватало... Сразу после школы поступил в летное училище, и понесла меня жизнь, как бурная река щепку. Облетел полмира. Воевал. Горел и разбивался. Дослужился до командира авиаполка. Когда увидел, что армия превращается в бордель, а генеральские звания получают такие люди, которым и руку-то подать стыдно, ушёл на пенсию. Нам в этом смысле большие льготы полагались. Чуть ли не каждый год за два считался. Вместе с дружком, тоже бывшим лётчиком, учредили небольшую гражданскую авиакомпанию. Взяли ссуду, купили по дешёвке несколько самолётов, получили все соответствующие лицензии. Стали потихоньку летать. Сначала чартером на Чукотку и в Китай. Потом в чёрную Африку.

— Наверное, в зоны военных конфликтов? — вставил Цимбаларь.

— Ну конечно. Дело опасное, но прибыльное. Не всякий за него возьмётся. Кроме украинцев, у нас других конкурентов не было. Туда возили оружие, обратно — золото и алмазы. Одно время у нас даже свой офис в Луанде был. Благодаря этому отдали долги, стали понемногу богатеть. В конце концов учредили два рейса в Париж. И длилась эта распрекрасная жизнь до тех пор, пока на нашем счету не скопился миллион долларов. Тогда зачастили к нам разные комиссии. Налоговики, экологи, пожарники, авиационная инспекция, прокуратура. Посыпались штрафы и санкции. То пятьдесят тысяч, то сто, то семьдесят. Короче, разорили нас за полгода. Счёт арестовали. А тут ещё в Анголе разбился наш лучший самолёт. Страховая компания платить отказалась. Закончилось всё тем, что из-за отмены рейса в Париж нам пришлось покупать пассажирам билеты за свои кровные денежки. Самолёты у нас отобрал суд, и сейчас они благополучно догнивают на каком-то запасном аэродроме. Вот я и решил вернуться в родные края. Сейчас в райпотребсоюзе ведаю завозом товаров в отдалённые посёлки. Дружок преподаёт в школе военное дело.

— Неужели в небо не тянет?

— Ещё как тянет! Когда уже совсем невмоготу отправляюсь в гости к вертолётчикам. Они тут по соседству стоят. Полетаю часок — и уже на душе легче... Правда, они за горючее бешеные бабки дерут. А я в общем-то, далеко не богач.

— Неужели на чёрный день ничего не осталось? — полюбопытствовал Цимбаларь. — Ведь такими деньжищами ворочали!

— Кривить душой не буду, кое-что в загашнике, конечно, имеется, — честно признался Петрищев. — Но это даже не на чёрный день, а скорее на собственные похороны.

— Да вы ещё прекрасно выглядите! — заверил своего попутчика Цимбаларь. — В ваши годы жениться надо, а не о смерти думать.

— Это только видимость, — покачал головой Петрищев. — Лётчики на пенсии долго не живут. Особенно те, кто служил в истребительной авиации. При маневрировании на сверхзвуковых скоростях возникают такие перегрузки, что мышцы отслаиваются от костей, а все внутренние органы смещаются. Не очень-то приятно жить, когда сердце давит на диафрагму, а почка — на мочевой пузырь. Что бы там ни сочиняли поэты, но человек рождён для неторопливой ходьбы, а отнюдь не для полёта.

— Совершенно с вами согласен, — сказал Цимбаларь. — Я сам не люблю летать на самолётах. Чтобы не паниковать в воздухе, заранее напиваюсь и преспокойно сплю в кресле до самой посадки.

— Вы подали хорошую идею! — Петрищев наклонился к рюкзаку, лежавшему у его ног. — Не пора ли нам пропустить граммов по пятьдесят?

— Конечно, пора, — согласился Цимбаларь, ощущая себя вольной птицей, которую завтра никто не посмеет упрекнуть запашком изо рта и опухшей рожей.

Всем, в том числе и водителю, снова налили на донышко. Закусив строганиной (кусочками мёрзлого мяса, обильно сдобренного солью и перцем), Цимбаларь не без задней мысли произнёс:

— Не помянуть ли нам покойного Витьку Чалого'? А то не по-христиански получается. Душа человеческая уже три месяца как отлетела, но никто о ней даже доброго слова не сказал.

— Помянем, — кивнул Петрищев. — Почему бы не помянуть... Хотя праведником его назвать никак нельзя. Однажды со склада ящик олифы спёр. Пусть бог простит все его прегрешения.

— Это ещё разобраться надо! — осушив кружку, возразил Цимбаларь. — Может, он строиться хотел? Или ремонт в родительском доме сделать? Какой же здесь грех?

— Да нет. Пропил он олифу за десятую долю номинальной стоимости.

— Кто из нас не без греха... А верно говорят, что жители Чарусы поклоняются идолам? — Цимбаларь, совмещая приятное с полезным, решил выудить из собутыльника кое-какую информацию.

— Ты эти шофёрские байки меньше слушай! — После второй кружки просто нельзя было не перейти на «ты». — Троице они поклоняются, как и все православные люди. А ещё Пресвятой Деве, архангелам, апостолам и всем святым. Я сам в ихней церкви регулярно свечку ставлю. И завтра поставлю. А то, что у некоторых прихожан припадки случаются, так это скорее от чрезмерного усердия в вере.

— Короче, деревня нормальная?

— Самая нормальная...

Петрищев замолчал и уставился на ползущие впереди тракторы. Снегопад уже прекратился, и на несколько минут из облаков даже выглянуло багровое закатное солнце.

— Я вот что тебе скажу, — слегка изменившимся голосом произнёс Петрищев (по-видимому, алкоголь окончательно одолел ослабленный перегрузками организм отставного лётчика). — Места здесь глухие. Славяне сюда только в четырнадцатом веке пришли, а до этого жили так называемые финно-угорские племена. Моя бабка, например, чистокровная коми, по-старому — зырянка. Помню, рассказывала она старинную легенду. А может, сказку... Много-много лет тому назад, когда Новгорода ещё и в помине не было, в здешних краях жили одни зыряне. В самой глухомани, там, где сейчас находится Чаруса, стояло капище бога Омоля. Слыхал про такого?

— Конечно, слыхал! — Цимбаларь икнул. — И даже ел его на Байкале. В солёном виде.

— Ты омуля ел. Рыбу из рода сигов, — Петрищев ничуть не обиделся. — А я говорю о языческом боге Омоле, иначе называемом Кулем. В зырянской мифологии он считается олицетворением зла, создавшим множество нечистых тварей, но заодно и человека. Его главный враг — родной брат Ен, проживающий на небесах. Он олицетворяет добро — в понимании зырян, естественно. Ен слеп и глуп, но телесен. Омоль, наоборот, зряч и хитёр, но собственного тела не имеет. Обычно он в образе лягушки живёт в болоте рядом с капищем. Оно, кстати, до сих пор так и называется — Омолево болото. Бабка моя лягушек никогда не обижала и нам не позволяла. Однако сам понимаешь, что от лягушки, даже божественной, толку мало. Кваканьем небожителей не запугаешь. А у Омоля планы были грандиозные, можно сказать космические. Желая устроить братцу Ену очередную каверзу, он вселялся в людей, приходивших поклониться ему. Один человек становился его ухом. Другой — кулаком. Третий — пяткой. Четвёртый — локтем, и так далее. Но что может ухо без остальных частей? Или пятка без ступни и щиколотки? Для того чтобы обрести желаемую силу, Омолю нужны были сотни, а то и тысячи людей. И вот тогда человек-ухо начинал слышать за сто вёрст, человек-кулак одним ударом убивал быка, а люди-ноги бежали быстрее ветра.

— Куда бежали? — с пьяной серьёзностью поинтересовался Цимбаларь.

— А куда угодно! Хоть на край света. Однажды Омоль так возгордился, что полез на небо за солнцем. Он сумел отломить одну половинку, но под страшной тяжестью рухнул на землю и расшибся. Воспользовавшись этим, добрый бог Ен затоптал всех зырян, имевших отношение к сердцу Омоля. Половинки солнца благополучно соединились, а люди, из которых состоял поверженный бог, рассеялись по лесам и болотам, но не утратили своих чудесных свойств. С тех пор неприкаянные осколки божественного тела никак не могут найти себе покоя, и это проклятие передалось их потомкам. Явственней всего оно проявляется в Чарусе, некогда являвшейся обителью Омоля. Отсюда все душевные расстройства, припадки, самоубийства и бессмысленные преступления.

— Забавная сказка, — похвалил Цимбаларь. — Главное, с очень современной моралью. Добро восторжествовало, но горя от этого стало ещё больше... Твоя бабка тоже была осколком бога Омоля?

— Безусловно...

— А интересно, к какому именно божественному органу она принадлежала?

— Ты будешь смеяться, но, скорее всего, к половому члену. Она сношала всех подряд — и деда, и детей, и внуков, и соседей. Даже в сельсовете её побаивались.

— Теперь я стал что-то понимать, — сообщил Цимбаларь. — В милосердного христианского бога зыряне верят только для отвода глаз, а всеми их помыслами по-прежнему владеет злодей Омоль. Так?

— Не знаю, — ответил Петрищев. — Раньше я верил в элероны, рули и закрылки. А теперь, похоже, стал законченным атеистом.

Пропустив эту реплику мимо ушей, Цимбаларь продолжал:

— Такое двоемыслие неизбежно ведёт к шизофрении, которая широко распространилась среди зырян... Между прочим, лучшее лекарство от неё — алкоголь. Причём в запредельных дозах. Клин вышибают клином, а подобное лечат подобным. Если бог Омоль опять взывает тебя к мщению, надо сразу хлопнуть поллитровку. Желательно прямо из горлышка. Минус на минус в итоге дают плюс. Все навязчивые идеи как рукой снимет... Почему мы стоим?

— Водитель заснул, мать его в перегиб! — Петришев принялся трясти шофёра, уронившего голову на руль. — Просыпайся, тюха-матюха!

Однако все его усилия были напрасны. Спирт действовал на усталый организм как наркоз. Шофёр продолжал храпеть, словно бы находился сейчас у себя на печке.

— Ничего не получится. Лучше сам садись за руль, — посоветовал Цимбаларь.

— Я не умею, — без тени смущения ответил Петрищев.

— Как это — не умею! — возмутился Цимбаларь. — На реактивном истребителе летал, а тут зиловской колымаги испугался!

— Ничего я не испугался. Просто позориться не хочу. Это как с боевого жеребца пересесть на колхозную клячу.

— С тобой всё ясно... Надо самому проявлять инициативу и самостоятельность, как напутствовал меня начальник милиции.

Цимбаларь обошёл машину со стороны капота, спихнул спящего водителя на пассажирское место, нажал на газ и осторожно тронулся с места. Примеру головной машины последовала и вся остальная колонна, до этого добросовестно простаивавшая.

Цимбаларь затянул песню, которую немедленно подхватил и Петришев:

Исходя из личных пристрастий слово «геолог» они заменяли другим, близким по смыслу. Цимбаларь предпочитал — «ментяра». Петрищев — «водила».

Глава 4

СТАРОСТА ЛОЖКИН

Путешествие, начавшееся в темноте, в темноте же и закончилось. Трактора, перестроившись в шеренгу, заглушили моторы, и Цимбаларь увидел перед собой уже не узкую дорогу, по обеим сторонам которой стеной возвышался дремучий лес, а деревенскую улицу, застроенную добротными избами, в чьих окнах горел электрический свет.

— Наконец-то, — сказал Петрищев, на заключительном этапе пути тоже слегка вздремнувший. — Прибыли! Словно гора с плеч свалилась. Я ведь здесь единственный, кто несёт за груз материальную ответственность.

Колонна разделилась. Одни машины направились на мехдвор, где предполагалось складировать бочки с горючим. Другие — к магазину. Третьи, включая и флагманский «ЗИЛ», повернули к лабазам, возле которых уже суетились добровольные грузчики.

Деревня, рано отошедшая ко сну, теперь поспешно просыпалась. Прибытие автоколонны было тут событием, равнозначным разве что пожару или престольному празднику. В уже вытопленных печах вновь разводили огонь, о чём свидетельствовал густой дым, поваливший из труб. Во весь голос надрывались цепные псы. Где-то даже заиграла гармошка.

Петрищев, у которого сразу нашлось множество неотложных дел, куда-то исчез. Проспавшийся водитель, стоя в кузове, руководил разгрузкой. На представителей местного населения он покрикивал, словно белый надсмотрщик на чернокожих рабов. Цимбаларь, предоставленный самому себе, прогулочным шагом двинулся вдоль деревенской улицы.

С наступлением ночи мороз усилился, но в отсутствие ветра был вполне терпимым. Остатки хмеля, ещё недавно туманившие Цимбаларю голову, на свежем воздухе почти мгновенно улетучились.

Не прошло и пяти минут, как его догнал мужчина, благодаря своей редкой дородности и огромной бороде похожий то ли на былинного богатыря, то ли на сказочного разбойника.

— Я Ложкин, местный староста, — басом представился он. — Вчера из райцентра позвонили, что к нам назначен новый участковый. Только мы вас так рано не ждали и избу протопить не успели. Уж извиняйте.

— Разве мне изба положена? — удивился Цимбаларь.

— А то как же! Одна половина жилая, в другой рабочий кабинет с сейфом. Не хуже, чем у людей. В подвале даже клеть для преступников имеется.

— Это лишнее, — сказал Цимбаларь, заранее решивший, что с местными авторитетами будет держаться настороже. — Арестовать человека без письменной санкции прокурора я не имею права.

— У нас заместо прокурора сельский сход, — пояснил староста, судя по всему, человек бесхитростный. — Как порешили, так и будет. Ни один проходимец воспротивиться не посмеет.

— Даже не надейтесь, — отрезал Цимбаларь. — Я сюда послан, чтобы порядок блюсти, а не самоуправством заниматься... Там в машине лежит труп некоего Виктора Чалого. Предположительная причина смерти — самоубийство, хотя в этом деле ещё много неясного. Вы бы позвали кого-нибудь из тех, кто при жизни хорошо его знал. Надо провести опознание.

— Витьку уже сняли и в дом дальнего родственника Веньки Якушева отнесли, — доложил староста, похоже уважавший любую ниспосланную свыше власть. — Когда чуток оттает, его в гроб положат, в церкви отпоют и обратно в райцентр отправят. Там его местожительство, там пусть и хоронят.

— Так его опознали уже? — уточнил Цимбаларь, слегка удивлённый такой расторопностью местных жителей.

— Конешно! Я сам его опознал.

— Что он как человек из себя представлял?

— Парень ненашенский. Шебутной. Давно на себя руки грозился наложить, особенно по пьяной лавочке. Лошадь, на которой он в тот день отсель уехал, назад налегке пришла, но сильно испуганная. Мы уже тогда поняли, что беда стряслась. С неделю искали окрест, а как снег пал, прекратили. Не думали, что он так далеко отъедет... А как же вы сами его нашли?

— Чутьё, — обронил Цимбаларь, резонно полагая, что слова «интуиция» староста просто не поймёт. — У Виктора Чалого враги имелись?