Глава 2

ЛЮДОЧКА ЛОПАТКИНА, АНГЕЛ БОЖЬЕГО ЛИЦА

После бурной ночи, отданной на алтарь службы, Цимбаларю полагался отгул, тем более что и день по календарю выдался праздничный, но под вечер он всё же появился в родном отделе, где, как и в большинстве заведений подобного рода, работа кипела круглые сутки, особенно в выходные.

Вся информация о вчерашней облаве носила сугубо закрытый характер, даже для своих сотрудников, но учитывая роль, которую сыграл в этом деле Цимбаларь, знакомый следователь Пётр Фомич Кондаков показал ему список задержанных (и в большинстве своём уже отпущенных) участников шабаша.

Судя по тому, что несколько фамилий было тщательно вымарано, список этот уже побывал в руках начальника отдела полковника Горемыкина. Полностью доверяя подчинённым в оперативных вопросах, он брал на себя всё «политическое руководство».

Но и без того особо важных персон среди сатанистов хватало — это понимал даже далёкий от светской жизни Цимбаларь. На священной ассамблее Храма Огня и Силы засветились банкиры, депутатские помощники, чиновники высшего звена, известные адвокаты, деятели шоу-бизнеса и даже парочка дипломатов из ближнего зарубежья.

Впрочем, достаточно широко была представлена и так называемая мелкая сошка. Дама, едва не лишившаяся головы, работала простой маникюршей, а рыцарь Запада, так старательно опекавший Цимбаларя, в свободное от служения сатане время подвизался весовщиком на товарной станции. Верховный Маг вообще числился безработным и состоял на учете в психдиспансере.

Установить личность Великой Жрицы, судя по всему, игравшей в Храме весьма немаловажную роль, так и не удалось. Упорхнула птичка и даже перышка на память не оставила. Сведения о ней, добытые на предварительных допросах, были настолько противоречивы и неправдоподобны, что скорее напоминали очередную сказку Шахерезады, однако Цимбаларь кое-какие пометки в своём блокноте сделал.

Эта прелюбопытнейшая девица, имевшая сразу дюжину разных имён, никак не шла у него из головы. Сажать её, конечно, смысла не имело, но запустить в оперативную разработку стоило. И не только в разработку, но и в обработку…

— Чего облизываешься? — поинтересовался Кондаков, для которого следственная часть особого отдела стала тихой гаванью, где он дожидался скорого ухода на пенсию. — Кровушку выпитую припомнил?

— Да нет, про кровушку я уже, слава богу, забыл. Тут другое вспоминается…

— Если вспоминается, пиши рапорт.

— Это так, личное… Ты лучше скажи, что дальше будет? — Цимбаларь вернул следователю список, имевший в правом верхнем углу гриф «Секретно. Только для внутреннего пользования».

Кондаков, на службе в органах давно отвыкший выражаться прямо, ответил вопросом на вопрос:

— Ты итальянский фильм «Следствие закончено, забудьте» видел?

— Что-то припоминаю. Про мафию, кажется?

— Вот-вот. И у нас примерно такая же ситуация. Это всё лохи, — он помахал списком. — Случайные люди. Дебила, который Верховным Жрецом назывался, конечно, посадят. Причём на полную катушку. Но кто за ним стоит? Реальное руководство осталось в тени… Девку эту надо искать. Великую Жрицу. И как она только сумела от вас уйти?

— С другой стороны леса ещё одна дорога была, про которую никто не знал, — пояснил Цимбаларь. — Даже не дорога, а просека. Там её машина и поджидала. Судя по отпечаткам протекторов — джип-вседорожник. Зевнули мы, конечно.

— Не вы, а те, кто планировал операцию. — Кондаков многозначительно глянул в потолок. — Ты хоть приметы этой шельмы запомнил?

— Запомнил, — кивнул Цимбаларь. — Фигура, как у Клаудии Шиффер, один к одному. Ну, может быть, буфера чуть побольше. Блондинка, причём натуральная. Из особых примет — еле заметный шрам повыше лобка, наверное, от кесарева сечения и татуировка на левой ягодице. Красно-синяя, в форме шестилепесткового лотоса.

— С твоими приметами только в женскую баню идти. Или летом на пляж… А как лицо?

— Лицо её всякой мишурой было прикрыто. Так просто и не разглядишь.

— Да ты, должно быть, в лицо и не вглядывался, — хохотнул Кондаков. — Тебя что-то другое увлекло!

— Я это другое вижу чаще, чем ты свою Жучку! — огрызнулся Цимбаларь.

— Разве я что-то не так сказал? — деланно удивился следователь. — Ну прости… Ты о деле спросил, я тебе ответил. Спустят всё на тормозах, тут двух мнений и быть не может… Но ты молодец! Многим рисковал. Как я понимаю, тебя на этом шабаше тоже могли изнасиловать?

— Могли, — буркнул Цимбаларь. — Но миновала чаша сия.

— И стерпел бы? — лукаво улыбнулся Кондаков.

— Конечно. Терпеть — моя работа. Ты ведь терпишь, когда тебя в главке, да в прокуратуре чуть ли не каждый день сношают. Во все дырки!

— Так то морально!

— А ты попробуй разок физически, — с нехорошей усмешкой предложил Цимбаларь. — Авось понравится. Я места знаю.

Кондаков был знаком с Цимбаларем много лет и поэтому, в отличие от прочих сотрудников отдела, никогда на него не обижался, а наоборот, даже сочувствовал. С толикой превосходства, конечно. Следователь против простого опера, словно медведь против иных диких зверушек — пока те натощак рыщут по дремучему зимнему лесу, он валяется себе в тёплой берлоге, да сосёт лапу.

— Совсем ты, Сашок, за последнее время изнервничался. Иди лучше к нам в следственную часть, — великодушно предложил Кондаков. — Я через полгода место освобождаю. И за тебя словечко куда следует замолвлю.

— Даже и не заикайся! — Цимбаларь отмахнулся от Кондакова, словно от чёрта. — Я для кабинетной работы не гожусь. Зачахну от скуки. Цыганская кровь, знаешь ли, сказывается.

— Ну тогда кочуй себе дальше. — Следователь пожал плечами. — Только как бы потом жалеть не пришлось. Это ты по молодости такой шустрый. А лет до сорока доживёшь, запоёшь по-другому.

— Ещё чего! — возмутился Цимбаларь. — Не собираюсь я до старости доживать. Как только первые признаки маразма появятся, сразу пулю в лоб.

— Ну-ну, — скептически вымолвил Кондаков. — Сейчас ты, конечно, смелый. А потом за каждый лишний денёк цепляться будешь. Про водку и баб даже думать перестанешь. Перейдёшь на кефир и телесериалы.

— Типун тебе на язык! — мнительный Цимбаларь даже по дереву постучал. — Ты мне лучше другое объясни. С высоты, так сказать, прожитых лет. Почему образованные, состоятельные и неглупые люди верят в сатану?

— Ты убеждён, что они и в самом деле верят, а не выпендриваются?

— Убежден. Видел бы ты их лица! Ну прямо молодогвардейцы какие-то! Глаза горят, сердца стучат. А как они пели! Душой пели, а не глоткой.

— Тебя самого это завело?

— Ничуть. Плеваться хотелось.

— Хорошо, а в православной церкви ты бывал? На Пасху или под Рождество?

— Случалось. Я, между прочим, в отличие от некоторых, крещёный, — это был намёк на детство Кондакова, совпавшее с безбожными временами.

Но тот даже ухом не повел, задавая следующий вопрос:

— Постарайся припомнить: благодать во время службы на тебя снисходила?

— Скука снисходила, — признался Цимбаларь. — И ничего больше.

— Значит, не подвержен ты стадным инстинктам и в посторонних авторитетах не нуждаешься. Сам себе и бог, и сатана. Как говорится, самодостаточная личность. А другие к кумирам тянутся. Загодя себя к пастве причисляют, то есть к стаду. И таких, между прочим, большинство. Их тоже понимать надо. Люди издревле сообща жили, а такие, как ты, становились изгоями.

— Да я совсем не это спрашиваю! — осерчал Цимбаларь. — Зачем поклоняться сатане, если есть Христос, Мухаммед или этот… как его… Сёко Асахара? Можно ведь преспокойно молиться днём, в приличном месте, а не нюхать собачье дерьмо в ночном лесу.

— Полагаю, что причиной тому другой инстинкт, свойственный одним лишь людям, — ковыряясь спичкой в ухе, произнёс Кондаков. — Даже и не знаю, как его поточнее назвать. В общем, дух противоречия… Ты советские времена помнишь?

— Почему бы и нет? Я ведь не молокосос какой-нибудь. — Цимбаларь подкрутил несуществующий ус.

— Было тогда такое явление — диссидентство, а проще говоря, инакомыслие. Я не про тех граждан говорю, которые на кухне под водочку власть хаяли, а про настоящих диссидентов, не боявшихся открыто высказываться. Святые люди! Ни на какие компромиссы не соглашались. Себя гробили и детей своих губили. Свободы требовали, демократии, общечеловеческих ценностей, частной собственности. В лагеря шли, в психушки. И вот по прошествии полутора десятков лет, когда уже и дух советской власти выветрился, многие из них поют ту же песню, только наоборот. Не надо, дескать, нашему человеку никакой свободы, а тем более демократии. Чуждое это всё. Давай соборность, давай авторитарность. Долой фальшивые западные ценности, прочь частную собственность. Некоторые даже в коммунисты записались, хотя четверть века назад даже слова такого слышать не могли. И это при том, что в своё время их и печать, и общественность, и комитет крепко потрепали. Не парадокс ли это?

— Есть люди, которым нравится быть вечно гонимыми, — сказал Цимбаларь. — Особый вид мазохизма.

— А я считаю иначе, — возразил Кондаков с видом Сократа, проповедующего свое учение черни. — В человеческом обществе всегда существует какой-то процент тех, кто не согласен с действительностью, какой бы она ни была. Ведь чёрную мессу служили ещё в те времена, когда за это сжигали на кострах. И Лютер пёр на католическую церковь, рискуя головой. Про наших доморощенных инакомыслящих я лучше умолчу. Слишком длинный список получается. От князя Всеслава до графа Толстого. Ни в волчьей стае, ни в коровьем стаде оппозиционеров не бывает. А в человеческом сообществе они не переводятся. Знать, нужны для чего-то.

— Вместо пугала, — проронил Цимбаларь.

— Не скажи. Законы мироздания суровы, но целесообразны. Наверное, в том, что все одинаково думают и в одну сторону смотрят, есть какая-то опасность. Такое единомыслие до добра не доведёт, особенно в лихую годину. Вот и заложила природа в человека ген противоречия, дабы всегда в запасе имелись те, кто способен повести филистёров по новому пути. Уверен, что если сейчас восторжествовал бы сатанизм, некоторые маги, магистры и рыцари незамедлительно переметнулись бы в христианство. Так сказать, назло господствующей тенденции.

— Возможно, ты в чём-то и прав, но сатанизм — это уже крайность. Тут не оппозицией пахнет, а клиникой… Сами своего сатану придумали и сами же ему поклоняются.

— Разве с богами иначе было?

— Иначе. Если говорить о Боге-отце, то его придумали для пользы дела. Чтоб дикий народ в рамках держать. Не убей, не укради, не возжелай и так далее! Весьма разумно. Не уцелеет племя, если все подряд начнут убивать, воровать и греховодничать. А сатанисты, наоборот, вопреки здравому смыслу действуют. Проповедуют разврат, ритуальные убийства, кровосмесительство, осквернение святынь. Это уже не дух противоречия, а патология какая-то.

— Ну не знаю… — похоже, что доводы Кондакова иссякли. — Ты лучше Достоевского почитай. Авось и найдешь для себя ответ.

— Это вряд ли. При Достоевском жизнь совсем иная была. Тихая, дремотная. Из Москвы в Питер неделю ехали. Ни тебе Чикатило, ни товарища Ежова, ни Басаева.

— Хватало всякой дряни и в те времена. Только масштабы, может быть, иные были… Вспомни Джека-Потрошителя или Сергея Нечаева, которого тот самый Достоевский в своих «Бесах» изобразил. Но даже такой матёрый пессимист, как Федор Михайлович, искренне полагал, что спустя век, то есть примерно в нашу с тобой эпоху, жизнь будет слаще мёда. Вот и дожили. — Кондаков помахал списком сатанистов.

— Ладно, — Цимбаларь припечатал ладонью по столу так, что бутылочка клея, как назло не закрытая, опрокинулась прямо на служебные бумаги, — надоела эта пустая болтовня. Христиане, коммунисты, сатанисты… Давай лучше своё собственное общество учредим.

— Какое? — поинтересовался Кондаков, убирая от края стола все хрупкие и валкие предметы.

— Общество противников всех обществ. Никаких сборищ, никаких программ, никаких контактов между членами, а главное, никакой деятельности.

— И как же в такое общество вступать?

— Исключительно мысленно!

— Мысленно я уже во многих обществах состою, — с грустью признался Кондаков. — В калифорнийском клубе миллиардеров, в британской ассоциации охотников, в редколлегии журнала «Плейбой», в американской киноакадемии, в отечественном совете безопасности, в европейском союзе виноторговцев, а когда меня начальство сильно допекает, ещё и в «Аль-Каеде».

Этот пространный мартиролог несбывшихся мечтаний прервало треньканье внутреннего телефона.

— Слушаю, — ответил Кондаков и сразу покосился на Цимбаларя. — Да, у меня сидит… А кто его спрашивает? По городскому… Женщина… Не представилась… Ну соединяй, ежели так.

— Привет, Саша!

Голос, долетевший сюда из неведомой дали, действительно был женским, а главное, очень-очень молодым. Бывают, конечно, молодые голоса и у немолодых женщин, но тут сомневаться не приходилось — столь искренне и наивно могут говорить лишь юные, не истерзанные жизнью создания. Вот только каким образом эта девочка раздобыла телефонный номер, известный лишь весьма узкому кругу лиц?

— Привет, Саша, — повторила юная особа. — Почему молчишь?

— Здрасьте, — ответил Цимбаларь. — А кто это, если не секрет?

— Угадай с трёх раз.

— Баба-Яга, Анна Каренина, мать Тереза, — ничего более остроумного в голову Цимбаларя почему-то не пришло.

— Эх ты, а ещё оперативник, — мягко пожурила его девушка. — Я Люда Лопатки на.

— Какая, пардон, Люда? — не расслышал Цимбаларь и прикрикнул на дежурного, имевшего моду подслушивать чужие разговоры: — Положи трубку, сучара!.. Нет, это я не вам, Людочка. Есть тут некоторые любопытствующие.

— Ты майора Свища в виду имеешь? Он ведь, кажется, сегодня дежурит…

Эти слова окончательно поставили Цимбаларя в тупик. Назвать дежурного не по фамилии — Свешников — а по кличке, употреблявшейся исключительно сослуживцами, мог лишь человек, хорошо осведомлённый о жизни особого отдела.

— Люда, а вы случайно не шпионка? — вкрадчиво поинтересовался Цимбаларь.

— Дырявая у тебя, Саша, память, — незнакомка рассмеялась. — Я та самая Люда, которая работала секретарем у полковника Горемыкина. Вы меня за глаза ещё Метатроном звали. Ангелом божьего лица. Потом я поступила в юридическую академию и перевелась в экспертно-криминалистический центр.

— Ах, Людочка! — Цимбаларь от избытка чувств даже по лбу себя хлопнул. — Как же я, дурак, тебя сразу не узнал! Думал, это какая-нибудь пацанка лет пятнадцати звонит.

— Хороший у вас телефон. Сразу на десять лет молодит.

— Телефон у нас правдивый и бескорыстный. Как и все мы. А как ты поживаешь? Замуж, наверное, вышла?

— Пока нет.

— Что так?

— Никто не предлагает.

— Ладно, этим вопросом мы попозже займёмся… Аттестовали тебя?

— Да. Я уже полгода лейтенантом хожу. Только не надо пошлых шуточек насчёт отдания чести и всего такого прочего.

— Боже упаси! А со званием я тебя поздравляю. Желаю дослужиться до генерала. — Цимбаларь еле сдержался, чтобы не брякнуть: «Ведь под полковником ты уже была».

Однако Людочка, прекрасно понимавшая все недомолвки своих бывших сослуживцев, произнесла проникновенным голосом:

— Спасибо за добрые пожелания и за то, что оставил их без комментариев. Но учти: с Горемыкиным я поддерживала исключительно официальные отношения. Вот так-то!

— Да у меня и в мыслях ничего подобного не было, — сразу заюлил Цимбаларь. — Ты лучше скажи, как тебе на новом месте служится?

— Не знаю, как и сказать, — она замялась. — Ты, помнится, раньше лингвистикой занимался? Даже стихи мне читал на шумерском языке.

— Было дело, — признался Цимбаларь. — Но прошло.

— Ты случайно не знаешь происхождения слова «чужой»?

— Знаю. Давным-давно, когда Киевской Руси ещё и в помине не было, через земли славян проследовало германское племя готов. Себя они называли «тьюд», то есть люди. И видно, крепко они насолили нашим людям, если с тех пор всех инородцев они стали называть «чудью», «чудинами», «чужаками».

— Вот и я здесь такая же «тьюд», — грустно промолвила Людочка, — никак не могу прижиться.

— Возвращайся к нам, что за дела. Мы тебя с распростёртыми объятиями примем.

— Не так всё просто… Но я, собственно говоря, совсем по другому поводу звоню. Есть один разговор, причём очень серьёзный.

— Я весь внимание.

— По телефону этого не скажешь.

— Тогда давай встретимся, — охотно предложил Цимбаларь. — Я поблизости один ресторанчик знаю. Итальянская кухня. Пальчики оближешь.

— Нет-нет! Никаких ресторанчиков. Разговор такого рода, что нам лучше держаться от людей подальше.

— А если в кино, как в прежние времена? Сейчас крутят такие фильмы, что больше дюжины зрителей на них не собирается.

— Не подходит, — опять возразила она. — Во-первых, я хочу показать тебе кое-какие документы. Во-вторых, в кинотеатре ты обязательно залезешь мне под юбку. Знаю я тебя.

— Обижаешь, Людочка… А парк культуры и отдыха тебя устроит?

— Сегодня же праздник. Везде полно народа.

— Ну тогда не знаю… Назначай место сама.

— Я, кажется, придумала. Есть такое место, где нынче никого не будет. Или почти никого. Приезжай на Востряковское кладбище. Через час я буду ждать тебя у могилы Донцова. Помнишь, где она?

— Ещё бы! Я, считай, сам туда гроб опускал. Через час буду. Хотя место ты, конечно, выбрала странное.