И когда демон Ингула уже явился к постели умирающего, все присутствующие увидели, что шебаут Мшатта, знаменитый зеленый шебаут Дар Молнии, потускнел и медленно тает, как тает кусочек льда в ладони. Каждая новая капля возвращала Мшатте частицу здоровья. Излечившись окончательно, он повелел собрать все, что осталось от шебаута в ритуальный сосуд. Потом Мшатт поочередно владел еще несколькими щебаутами, но ни один не принес ему удачи. Племенной союз распался, начались междоусобицы, и в одной из стычек он пал от руки простого пастуха, сына своей рабыни. Впоследствии, когда все, что касалось памяти Мшатты, стало святыней и к сосуду с каплями его шебаута стали стекаться толпы паломников, кто-то из жрецов только что основанного культа заметил странную закономерность. Некоторые тяжелобольные, явившиеся поклониться сосуду, после совершения над ним вполне определенных обрядов излечивались. Но всякий раз при этом их шебаут терял часть своей массы или полностью растворялся — в зависимости от тяжести недуга. Вот так хейджи, а потом и другие племена узнали об этом чудесном лекарстве. Как оказалось, для его приготовления необходимы четыре условия: потенциальный покойник, которому уже нельзя помочь никакими другими средствами; искушенный в своем деле бхайлав; шебаут — любой, но лучше, конечно, «чистый», только что найденный, он не так дорог; и капелька готовой живой воды, которая служит как бы детонатором. Причем шебаут и живая вода должны соприкасаться или находиться достаточно близко друг от друга.

— Как я понимаю, три условия налицо, а где же умирающий?

— Гарпаг сыграл обе роли — и больного, и лекаря. Это было нелегко, но он справился.

— Еще вы сказали: «достаточно близко». А если точнее?

— По выражению хейджей — на расстоянии шага демона Ингулы. Демон этот, конечно, не великан, но судя по изображениям, существо достаточно рослое. Так что метра два-три, не меньше.

— Понятно… Но ведь я, кажется, закупорил сосуд.

— Бумагой. Это то же самое, что ничего. Даже сталь и свинец не преграда для живой воды. Ее можно хранить только в сосудах из специального камня, не менее редкого, чем сами шебауты.

— Вот где мой главный промах! До сих пор не могу понять, зачем я забрал у вас этот сосуд. Ведь ясно же было, что вы подсовываете мне его специально… Впрочем, как раз этот момент я припоминаю очень смутно. Не обошлось ли тут без козней вашего друга?

— Да, шебаут был для вас надежной защитой. Но перед Гарпагом он не устоял. Дело в том, что этот камень хорошо знаком Гарпагу. Когда-то он принадлежал его сыну, а еще раньше — ему самому. Постарайтесь вспомнить, каким путем шебаут попал к рам.

— По-видимому, до этого он прошел через многие руки. А того, кто продал его мне, я не помню. Много воды утекло с тех пор. Да и в голове сейчас полный сумбур. Что это так обеспокоило вашего друга? Разве он понимает, о чем мы говорим?

— Слов не понимает, но общий смысл улавливает.

— А почему он носит цепь с пустой оправой?

— Для бхайлава это знак высшего достоинства. Он так преуспел в своем искусстве, что уже не нуждается в помощи шебаута.

— А по виду не скажешь. Обыкновенная горилла. Только с бритой грудью.

— Кроме того, цепь без шебаута — это еще и гарантия его доброй воли. В любом деле, в том числе и в магии, существует предел совершенства. Свой потолок, которого в числе немногих достиг и Гарпаг. Но случается, что обуреваемый непомерной гордыней бхайлав начинает добиваться власти над совершенно иными силами, находящимися за пределами добра. Путь этот опасен и страшен, однако тот, кто сумеет пройти его до конца, становится «сардаканом» — существом, не принадлежащим миру смертных, олицетворением вселенского зла, живым воплощением демона Ингулы. Такая метаморфоза невозможна без участия шебаута, поэтому старейшие из бхайлавов демонстративно не носят его. Между прочим, император Драке, о котором я вам уже говорил, по-видимому, тоже был сардаканом. Многие годы никто не мог одолеть его ни колдовством, ни оружием. Убила его только мертвая вода.

Что-то заставило Сергея обернуться, и его взгляд на мгновение встретился с взглядом Гарпага. Старик обеими руками оглаживал свои густые, ниспадающие до плеч бакенбарды, и при этом пальцы его левой руки то резко сжимались в кулак, то так же резко распрямлялись. Это был сигнал крайней опасности, хорошо известный всем обитателям саванны.

— Давайте перейдем к официальной части, — сказал Сергей, вместе с креслом передвигаясь чуть-чуть ближе к столу. — Согласно имеющимся у меня полномочиям я принимаю контроль над базой геологоразведывательного отряда «Оникс-2». Прошу передать мне служебную документацию, ключи от помещений и табельное оружие.

— Все в свое время, — Карстенс налил себе стакан воды и, сморщившись, выпил. — Итак, все карты раскрыты. Я получил хороший урок. За это спасибо. Вы правы почти во всем. Камни действительно стали для меня наркотиком. Благодаря им я открыл в себе массу пороков. И совсем этого не стесняюсь. Оказывается, именно в пороках и заключается вся прелесть жизни. Сколько лет было потеряно зря. С детских лет мне вдалбливали рабскую мораль — делай так, а не иначе! Уважай старших, заботься о младших, мой руки перед едой, не забывай говорить «спасибо». А я ненавидел чванство старших, презирал сопли младших, вместо спасибо мне хотелось заорать: «Да подавитесь вы всем этим!». Меня считали трудным ребенком. Лечили психотерапией, гипнозом, электросном. Навязывали друзей, заставляли играть в командные игры. И постепенно я стал таким, как все. А может, просто научился притворяться. Не знаю. Формально я был свободен, но душа моя угасала в клетке условностей — Эй, что это вы там переглядываетесь?

— Вам показалось, — сказал Сергей, чувствуя, что его голосу недостает убедительности. За секунду до этого он принял новый сигнал Гарпага, означавший, что схватка неизбежна. Медленно, по сантиметру, по два, он перемещался к тому краю стола, на котором лежал отбойник.

— Настоящую свободу я получил только здесь! Благодаря камням! — продолжал Карстенс. Речь его постепенно приобрела прежний повелительный тон, на скулах вновь появились малиновые пятна румянца. — Камни дали мне уверенность и силу. Это сейчас! А в будущем они обещали бессмертие и власть над миром. Вы только что рассказали здесь про императора-сардакана, которого никто не мог победить. А что мешает землянину также стать высшим существом? Называйте меня как хотите — сардаканом или дьяволом, но я сейчас именно тот, кем хотел быть всегда. Да будет вам известно, что в моих жилах течет кровь древних завоевателей, великих воинов, для которых существовал только один закон — собственная воля, которые родились на свет для того, чтобы править толпами глупой черни! Камни прекрасно поняли это и подчинились мне. Это я повелеваю ими, а не они мной. В шебаутах я открыл новые, никому не известные свойства! Все ваши бхайлавы, вместе взятые, не знают и десятой доли того, что знаю я! Кого вы захотели обмануть, глупцы! Я с трудом сдерживал смех, когда вы явились ко мне со своей дурацкой бутылкой. Я нарочно Притворился побежденным, сломленным, и вы попались на это. Я же просто водил вас за нос! Мне пытались навязать чужую волю, а вышло так, что я навязал вам свою! И даже за язык никого тянуть не пришлось! Сами все рассказали! А ведь всерьез собирались уничтожить мои шебауты. Куда уж вам! Смотрите! — Карстенс рывком распахнул сейф. — Они целехоньки! И сосуд с живой водой закупорен как положено. Не вам тягаться со мной! На этой планете еще не было колдуна, равного мне! Но пока это тайна! И все, причастные к ней, должны умереть…

Сергей изо всех сил оттолкнулся от подлокотников кресла и бросился вперед. От стола его отделяло всего метра три, не больше, но прыжок почему-то получился долгим, очень долгим… Утратив власть над своим телом, он медленно плыл куда-то, словно гонимая ветром пушинка. Заваленная всяким хламом поверхность стола, тускло поблескивающий ствол отбойника, угловатая громада сейфа скоро растворились, канули в туман, и перед Сергеем остались только холодные и пустые, как космический мрак, беспощадные глаза Карстенса.

— Это я убил капитана Уолкера. Он мешал мне. Постоянно одергивал, запрещал носить камни. Потом я устроил аварию космического корабля, на котором должен был прилететь инспектор. Дал неверные ориентиры для посадки. Я в то время уже ничего не боялся. Камни стали моими надежными союзниками.

— Ваши преступления тяжелы, — с трудом ворочая языком, пробормотал Сергей, которому казалось, что полет в черной бездне все еще продолжается, хотя на самом деле он стоял в двух шагах от стола, уронив голову и раскинув в стороны руки, словно распятый на невидимом кресте. — Но я думаю, что Космический трибунал учтет, что совершая их, вы не могли отвечать за свои действия.

— Трибунал учтет?! — захохотал Карстенс. — Трибунал ничего не учтет. Живыми вы отсюда не уйдете. Что ж, спектакль окончен! Второй раз Сергей Коробкин от меня не спасется! А уж по косматым я никогда не промахивался. Напрасно стараешься, рыжая обезьяна! — это относилось уже к Гарпагу. — Можешь пялиться на меня, как удав, до конца своей жизни, то есть еще минут пять. Это тебе уже не поможет.

— Я думал… вы просто больной человек… — какая-то сила сдавливала грудь Сергея, и не позволяла ни пошевелиться, ни даже глубоко вздохнуть. — Тронувшийся с ума от одиночества… одурманенный шебаутами… Я хотел вам помочь… Спасти… Я ошибся. Вы даже не человек… Вы выродок, чудовище… Никому, никогда не желал смерти, но вас задушил бы собственными руками…

— Жаль, — Карстенс облизал сухие губы и взял со стола отбойник. — Я хотел еще поболтать с вами. Гости у меня бывают не часто. Но если вы спешите — так и быть, начнем!

Ствол отбойника дернулся в сторону Сергея, но, стремительно метнувшись через всю комнату, Гарпаг успел принять концентрированный гравитационный удар на себя. Огромное тело бхайлава словно переломилось и, как тряпичная кукла, отлетело к стене. Отбойник щелкнул, снова встав на боевой взвод.

— Получил чужое, косматый, сейчас получишь и свое, — прорычал Карстенс, обходя стол. — Как же, я прекрасно помню твоего сына. Он был первым, кого я заставил искать камни и первым, кто подох здесь…

Старик застонал и приподнял голову. И столько ненависти было в его взгляде, что Карстенс подавился словами. В наступившей тишине негромко, но отчетливо, прозвучало короткое страшное заклинание, то самое, что некогда погубило императора Дракса, и хотя тогда его одновременно произнесли все хейджи, все кайтаки, все воруму, все горные шамарро и лесные аджуны — несколько миллионов отчаявшихся мужчин, безутешных вдов, голодных детей — а теперь только один изувеченный, умирающий старик, это нисколько не убавило его силы.

В следующий момент в сейфе что-то оглушительно треснуло. Со звоном отлетела дверца. Стенки сейфа перекашивались и оплывали, как будто были сделаны из воска, а не из прочнейшего в Галактике композиционного материала. Карстенс выронил отбойник и захрипел — мучительно и страшно, словно глотнул концентрированной серной кислоты и теперь пытался ее отхаркнуть. Схватившись за грудь, на которой расплывалось влажное голубое пятно, он, сшибая кресла, попятился в угол. Одежда на нем разваливалась клочьями, сквозь пальцы сочилось уже не голубое, а ярко-алое. От сейфа осталась только куча праха, из которого торчали осколки каменного сосуда.

Сергей вышел, наконец, из оцепенения и бросился к телу Гарпага. Старик шептал что-то, но слов его нельзя было уже разобрать. На могучем торсе не было заметно никаких повреждений, но Сергей знал, что гравитационный удар оставляет следы только внутри — эмболия сосудов, разрывы легких, обширные кровоизлияния.

— Потерпи, — взмолился Сергей. — Сейчас я помогу тебе. Должна же где-то здесь остаться хоть капля живой воды.

— Ничего не трогай, — неожиданно ясным голосом произнес Гарпаг. Его пронзительные зеленоватые глаза быстро тускнели, превращаясь и мутное стекло. — Уходи отсюда… Быстрее… Здесь нет больше живой воды… Вся она стала мертвой…