Юрий БРАЙДЕР. Николай ЧАДОВИЧ

ЛИЧНЫЙ КОНТАКТ

Когда-нибудь такое могло случиться с любым из них.

Одновременный отказ хотя бы десятка из миллионов псевдоживых элементов темпера, находящегося в перестроенном пространстве, почти неминуемо ведет его к гибели. И хотя такая возможность считалась ничтожно малой, люди, исследовавшие свойства времени или изучавшие историю прошедших веков, никогда не должны были забывать об этом.

Потерявший всякую связь и управление темпер, рассыпая искры и срезая деревья, ударился несколько раз о землю и унесся куда-то, оставив среди редкого лиственного леса изувеченное человеческое тело и несколько оплавленных обломков, разбросанных вдоль глубокой, дымящейся борозды. Обломки эти, вырванные из единой структуры темпера, вскоре превратились в лужи зеленой жижи и бесследно всосались в почву.

Через несколько часов, когда солнце склонилось к верхушкам деревьев, потерпевший аварию человек открыл глаза.

Над ним светилось прозрачной голубизной высокое небо с плывущей белой паутинкой облаков. Едва заметно шевелились листья молодых дубков, пылали калиновые гроздья, в кустах посвистывала птица.

Он попытался повернуть голову и не смог. Правая рука действовала с трудом, левую он не ощущал совсем — так же, как и обе ноги. Лужа крови, в которой он лежал, успела загустеть, и черные лесные муравьи растаскивали темно-красные крошки.

Усилием воли человек остановил кровотечение, ослабил, насколько это было возможно, чувство боли, замедлил работу сердца и заставил костный мозг, лимфу и селезенку увеличить выход лейкоцитов и эритроцитов. Несколько последовательных попыток срастить раздробленные кости и раздавленные мышцы окончились безуспешно.

И хотя он был просто исследователь, а не врач или спасатель, установить причину неудачи для него не составило труда: тяжелые повреждения головного и спинного мозга, обрыв большинства нервных узлов и цепей. А еще ему очень не хватало обыкновенной воды. Впервые в жизни, если не считать краткого периода сразу после рождения, он не был хозяином собственного тела.

Он понимал, что обречен, что процессы некроза в организме станут необратимыми гораздо раньше, чем спасатели, неминуемо сбитые со следа улетевшим дальше, в прошлое, темпером, отыщут его здесь. Он мог бы легко и безболезненно умертвить себя, но мысль об этом даже не приходила ему в голову, хотя смерти он не боялся.

Люди его эпохи жили так долго и умирали так редко, что он уже давно забыл, что такое — страх смерти.

Время от времени небо и деревья перед его глазами теряли цвет и четкость, как бы удаляясь куда-то, и только ослепительный блеск солнца пробивал черный туман.

Когда исследователь очнулся в очередной раз, над ним кто-то стоял. Сознание медленно возвращалось к нему, и пестрые осколки окружающего мира, сбежавшись, как разноцветные стеклышки в калейдоскопе, образовали, наконец, ясные зрительные образы.

Это были пралюди. Трое. Маленького роста, скорее всего, дети. Босые и оборванные, со светлыми нечесанными вихрами. Самый маленький тихо плакал, придерживая правой рукой левую ниже локтя. Средний, удивленно раскрыв рот, присел на корточки. Старший, гладивший до этого малыша по голове, наклонился и что-то сказал. Речь его была не понятна исследователю. Скорее всего, это был один из диалектов какого-то индоевропейского языка шести-семитысячелетней давности.

Тогда исследователь заглянул в глаза детей, а через них — в их души. Он понял, что дети голодны и напуганы. У самого маленького была еще и физическая боль, заполнявшая все его крохотное существо. Совсем недавно, возможно, несколько часов назад, родственники детей были убиты, а их жилище уничтожено.

Исследователь попробовал прикинуть, в какие времена это могло случиться. Период получался довольно солидный — тысячи лет.