Анжелина и холостяки

Брайан О'Рейлли

Анжелина и холостяки

Роман с едой

Рецепты Вирджинии О'Рейлли

Все права защищены.

Любое воспроизведение, полное или частичное, в том числе на интернет-ресурсах, а также запись в электронной форме для частного или публичного использования возможны только с разрешения владельца авторских прав.

Беспроигрышная комбинация из приятного легкого чтения и фантастически вкусной еды.

Kirkus Reviews

Простая, но красивая история и удивительные итальянские рецепты. Ну разве можно пройти мимо книги, где первая глава называется «Грезы в темном шоколаде»!

Great Thoughts

Одинокая женщина и целая толпа холостяков, усмиренная ее кулинарным талантом. Чуточку старомодно, невероятно обаятельно и очень вкусно.

Fresh

Этот роман заслуживает почетного места среди моих любимых поваренных книг! История, сплетенная с оригинальными и простыми рецептами, вызывает и слезы, и слюноотделение.

BookHounds

Книга, полная теплого сияния и оптимизма. Красавица Анжелина преодолеет горе, глядя, как мужчины наслаждаются ее стряпней… Но на пустой желудок книгу лучше не читать!

For the Love of Books

Двойное удовольствие: светлая, поднимающая настроение история и восхитительные описания невероятно вкусных блюд.

RT Book Reviews

Глава 1

Грезы в темном шоколаде

— Идеально, — прошептала Анжелина.

В теплом полумраке кухни она аккуратно вынула их, слегка прижала ладонью каждый. И вот они лежат рядком на чисто выскобленном деревянном столе — идеально поднявшиеся, ровненькие, одного размера. Легкий аромат темного шоколада таял в воздухе и на ее пальцах.

Тихое потрескивание нагревающегося металла раздалось за спиной. Она не выключила духовку, а дверцу чуть приоткрыла, и теперь жар постепенно наполнял комнату. Мягко ступая в своих толстых шерстяных носках, она пересекла кухню и повернула выключатель. Анжелина уже прикрывала дверь, но теплая волна шоколадного запаха напоследок ласково окатила ее лицо и плечи. Она глубоко вдохнула, откинула назад непослушные черные волосы и на всякий случай затянула потуже пояс на платье.

Впереди ждет важное дело.

Торт «Шоколадные грезы Франжелико»[1].

Каждый раз, осваивая новые рецепты, Анжелина мысленно шаг за шагом проходила весь процесс. И вот сейчас задумалась над словом «грезы». Она не любила давать рецептам столь экстравагантные имена. Предпочитала практичные названия, сообщающие, что именно потребуется для приготовления, и не более того. По важным случаям она всегда пекла торты, но этот, к двадцать первому дню рождения ее племянницы Тины, должен стать самым особенным. Этот торт должен запомниться.

Она представила, как рассмеется Фрэнк, когда она поставит перед ним тарелку с большим куском и торжественно объявит замысловатое название. И веселиться он будет в первую очередь потому, что это так на нее непохоже. Хорошо, что ей до сих пор, после пяти лет супружества, удается удивлять его. Она представила, как он откусывает первый кусочек, — ох, скорее бы.

Вот тут-то он все поймет.

Анжелина отдавала себе отчет, почему так носится с этим тортом, — да, конечно, она вкладывает в него всю свою нежность, стараясь сделать его красивым и вкусным, но этим тортом она хочет доказать мужу нечто важное. И тут нет никакого тщеславия. Лишь справедливость и сухие факты. Ей нужно быть уверенной, что ее муж осознал реальное положение дел. И самое главное, она должна быть уверена, что он понимает: искусство кулинарии к еде имеет отношение лишь постольку-поскольку Талант готовить — это особенность характера.

Несколько недель назад их с Фрэнком пригласили на обед к Винсу Кунио. Винс, местный подрядчик, руководил своим бизнесом, и вот уже четыре года Фрэнк и Анжелина работали у него: Фрэнк краснодеревщиком, а Анжелина — секретаршей и время от времени бухгалтером.

Винсу было уже под шестьдесят, а его пышногрудой женушке Эми лет на двадцать меньше; не требовалось особой внимательности, чтобы углядеть на ее плече шрам от косметической операции по увеличению форм. В семнадцать лет она сбежала из родных краев в Неваду, воспылав страстью к женатому мужчине вдвое старше нее. Вернулась спустя четыре года, ничего никому не объяснила, а вскоре окрутила Винса. Эми была одновременно и местная, и приезжая — так случается, когда взрослая женщина пытается вновь поселиться в своей детской, обдумывая абсолютно взрослые проблемы среди детских игрушек и школьных наград.

Все четверо были хорошо знакомы и даже дружны; все они выросли в Южной Филадельфии, хотя и в разное время. Но Анжелина ни на миг не забывала, что нельзя быть настолько наивной, чтобы рассчитывать на тесную дружбу с собственным боссом. Сейчас вы одна большая счастливая семья, а в следующий момент ты случайно перешла тебе неведомую границу — и в отношениях мигом образовался ледок. Нельзя быть на равных с человеком, который выписывает тебе зарплату.

Субботняя вечеринка удалась, Винс и Эми пригласили помимо Анжелины с Фрэнком еще две пары. Все начиналось вполне невинно: напитки и несколько блюд с закусками — замороженные профитроли с крабами и коктейльные сосиски, чипсы и соусы к ним. Обед в старом добром семейном стиле — миска салата, хороший бифштекс, печеная картошка со сливочным соусом и сваренная в пароварке брокколи, плавающая в магазинной сырной подливке. Они откупорили пару бутылок вина, чересчур дорогого для такого случая, и мило беседовали о погоде, шансах местной хоккейной команды и трудностях Винса с получением разрешения на постройку террасы в его доме на побережье.

Потом настало время кофе и сладкого. Торт был замечательный — белая глазурь с изящными шоколадными разводами, в центре клубника, покрытая шоколадом, а по бокам все обсыпано слегка обжаренной миндальной стружкой. Даже не пробуя, Анжелина знала, что и на вкус торт прекрасен. Она сразу узнала стиль — кондитерская «Толлерико», а старый мистер Толлерико свое дело знает. Мужчины жадно набросились на сладкое.

— Вот это да, Эми. — Фрэнк всегда был скор на комплименты, и это в нем очень нравилось Анжелине. — И как эта штука называется?

— Итальянский ромовый торт.

— Ты сама испекла? — удивился Фрэнк.

— Ну разумеется, — заявила Эми.

Вот так оно и случилось. Лгунья, подумала Анжелина.

Торт, вне всяких сомнений, был из кондитерской «Толлерико». Анжелина знала это наверняка, словно на нем стояла подпись автора. Она узнала оформление, аромат и, возможно, смогла бы даже написать его рецепт. Вообще-то она и сама могла придумать рецепт торта, даже получше.

Анжелина почувствовала, как краска заливает шею. Нельзя просто так спустить это дело, из принципа, но и увещевать Эми перед всеми немыслимо. Может, ее нужно лишь слегка подтолкнуть и она сама признается? Не поднимая глаз, Анжелина спросила:

— Масляный крем просто восхитителен. Вы взбивали яйца с горячим сиропом или сначала сделали заварной крем?

Любому, кто способен испечь подобный торт, известно, который из методов дает более стабильную эмульсию, способную сохраниться в холодильнике, если вы готовите торт заранее, хотя бы за день до прихода гостей. Она была абсолютно уверена, что Эми такие подробности неведомы.

Взгляд у Анжелины был на редкость пронзительный. Ей частенько говорили, что она нервирует малознакомых людей своим пристальным взором, поэтому она сознательно не поднимала глаз от тарелки, выслушивая ответ.

— Да просто делала, как обычно, — после заметной паузы легкомысленно бросила Эми.

— Ах, вот как.

Попалась, подумала Анжелина.

Принимать похвалы за торт, который ты не сможешь приготовить, даже если от этого будет зависеть твоя жизнь, — вполне в духе Эми. Она соврала бы любому, кто спросил ее; случайно первым оказался Фрэнк. Но то, как она это сказала — кокетливо, игриво, будто флиртуя с ее мужем прямо у нее на глазах, да еще и соврав предварительно… это как погладить кошку против шерсти. Анжелина почувствовала, что против шерсти погладили лично ее.

«Впрочем, возможно, если быть до конца честной, я просто ревную», — подумала Анжелина. Не к Эми, разумеется; это было бы просто смешно, да и несправедливо по отношению к Фрэнку. Она, скорее, ревновала к тому, что ее мужу торт чьего-то приготовления мог понравиться больше, чем ее собственный. А тот факт, что это был торт от Лгуньи Эми, лишь усугубил ситуацию.

По дороге домой она рассказала Фрэнку о жульничестве, но, как и подозревала, он отнесся к этому легкомысленно.

— Представь, что тебе нужна пересадка сердца и твой врач Эми заявляет, что сможет это сделать, но на самом деле она педикюрша. Как думаешь, ты выживешь? — возмущалась Анжелина.

— Дорогая, не стоит убеждать меня, что Эми никудышная повариха. Это вовсе не тайна.

— Мужчины ничего не понимают! — в притворном гневе воскликнула Анжелина.

Ей нравилось изображать чрезмерное негодование и веселить этим Фрэнка, а он обожал, когда она это делала.

Но она все равно намерена доказать ему кое-что. Анжелина любила мужа и потому решила раз и навсегда продемонстрировать разницу между тортом из кондитерской и домашним, особенно изготовленным ее руками. Именно этот торт должен стать неопровержимым доказательством.

Анжелина приняла душ, спустилась в кухню, где специально не стала включать свет. Ей нравилось, как выглядят коржи в ярком свете полной луны. Деревянная ложка торчала из небольшой кастрюльки, где в ликере «Франжелико» покоились измельченные лесные орехи, а рядом стояла миска с густым бархатистым кремом, который она приготовила заранее. Анжелина уложила первый корж на блюдо. Еще прежде она сбрызнула коржи ликером, так что теперь они благоухали фундуком и шоколадом. Она ловко намазала кремом первый и посыпала сверху измельченными орехами. Положила сверху второй — еще крем, еще щепотка ореховой крошки.

Создавая новый рецепт, Анжелина всегда стремилась подчеркнуть оттенки вкуса, добавляя то, что усиливает основной аромат, услаждает нёбо и возбуждает воображение. На этот раз она выбрала душистые молодые орехи. Она слышала, что какой-то композитор якобы сказал, что секрет мелодии — в паузах между звуками; в кулинарии точно так же — все решают мельчайшие детали.

Очередной корж торта укладывался на предыдущий, как будто шоколадное затмение накрывало лунный диск, в эту ночь превратившийся из банального сырного кругляша в изысканный сливочный крем. Вскоре шестой, и последний, корж занял свое место. Анжелина чуть отступила, проверяя симметричность формы, и принялась за украшение.

Она перелила смесь из молока, масла и шоколада, стоявшую на плите, в большую миску, добавила щепотку соли и каплю настоящего ванильного экстракта и начала медленно взбивать ее венчиком, подсыпая сахарную пудру.

Потом перенесла миску на стол и включила электромиксер.

Плотные конусы — вспомнила она, когда лопасти ожили в ее руках.

Впервые ее мать, Эммалин, доверила ей миксер, когда Анжелине исполнилось семь…

— Плавно вращай его, пока не образуются плотные конусы, — наставляла мать.

Анжелина была еще очень мала и не понимала, что это значит, но решительно взялась за дело, энергично взбивая сливки. Она полагала, что мама, как всегда, скажет, когда пора остановиться.

— Ма, это уже «плотные конусы»? — спросила она через пару минут.

— Нет пока, — заглянула в миску мама.

— А сейчас? — полминуты спустя.

— Пока нет.

Звякнул таймер духовки. Вынимая пирог, Эммалин неосторожно ухватила противень полотенцем и немного обожглась. Она тут же сунула руку под холодную воду а Анжелина все продолжала взбивать. Так и получилось, что Эммалин упустила нужный момент и выключила миксер гораздо позже.

Они вместе склонились над миской. Эммалин окунула палец, попробовала на вкус.

— Упс, ты взбила масло.

Анжелина тоже сунула палец в миску, лизнула. Сладко, но это не взбитые сливки. Каким-то чудом она умудрилась сделать масло.

Они приготовили вторую порцию, и Эммалин объяснила дочери таинственную связь между сливками и маслом, используя сказочные образы, понятные семилетней девочке. Эммалин была француженкой; отец Анжелины женился на ней и увез в Штаты после войны. И она великолепно готовила. Свое глубинное понимание всего, что имело отношение к кулинарии, она передала дочери — вместе с цветом глаз и образом мыслей.

Погрузившись в воспоминания о матери, Анжелина и не заметила, как приготовила глазурь. Она вскарабкалась на высокий деревянный табурет, устроилась на нем, поджав ноги, как привыкла еще подростком. Несколько артистичных движений специальным ножом с широким лезвием — и вот уже торт царственно поблескивает глянцевой красновато-коричневой мантией.

Она взяла плитку белого шоколада и овощечисткой принялась снимать тонкую светлую стружку. Когда на столе образовалась солидная горка, Анжелина отложила инструмент, зачерпнула пригоршню, чуть помедлила, разглядывая поверхность торта, — так гольфист оценивает направление удара. Один изящный взмах руки, и волшебный снег из белых сладких завитков покрыл торт — каждый упал точно на свое место.

И только после этого она удовлетворенно вздохнула и занялась уборкой. По мнению Анжелины, из всех удовольствий, что дает жизнь, именно приготовление торта доставляет наибольшую радость — если вы, конечно, понимаете, что к чему.

Прибравшись в кухне, она открыла свою книгу рецептов.

Когда Анжелине исполнилось пятнадцать, мама подарила ей «Осваивая искусство французской кухни» Джулии Чайлд и том «Larousse Gastronomique»[2]. Анжелина изучила книги во всех подробностях. После окончания школы она начала записывать свои собственные рецепты и продолжала это и поныне. Измельченные орехи были новой идеей — следовало зафиксировать ее немедленно.

Она накрыла торт стеклянной крышкой и поставила его в холодильник. Налила «Франжелико» в две аперитивные рюмочки и понесла их наверх.

Торт «Шоколадные грезы Франжелико»

16 порций

Заварной крем

— 3 чашки цельного молока

— 9 столовых ложек кукурузного крахмала, просеять

— 3/4 чашки сахара

— 5 яиц

— 5 столовых ложек охлажденного сливочного масла, нарезанного кубиками

— 1 1/2 чайной ложки ванильного экстракта

Шесть шоколадных коржей

— 1 1/2чашки муки

— 1 чашка подслащенного какао-порошка

— 3 чайные ложки разрыхлителя

— 2 1/4 чашки сахара

— 15 яиц, комнатной температуры

— 6 столовых ложек сливочного масла, комнатной температуры

— 3/4 чашки молока, комнатной температуры

Ореховая начинка

— 2 1/2 чашки сахара

— 1 чайная ложка винного камня (крем тартар)

— 1/2 чашки ликера «Франжелико»

— 1 1/4 чашки лесных орехов (пересыпать орехи в пластиковый пакет и тщательно измельчить их деревянным молотком)

Шоколадная глазурь и украшения

— 1/2 чайной ложки соли

— 2 столовые ложки ликера «Франжелико»

— 1/2 чайной ложки ванильного экстракта

— 2 чашки сливочного масла

— 1 чашка густых сливок

— 1 чашка какао-порошка

— 6 чашек просеянной сахарной пудры

— 1 плитка белого шоколада для стружки или Уг чашки готовой белой шоколадной стружки

Приготовление крема

Вылейте в большую миску 7/8 чашки молока. Постепенно всыпайте кукурузный крахмал, непрерывно помешивая, как при приготовлении жидкого гипса. Добавьте половину (7/8 чашки) сахара и яйца, размешайте до однородной массы.

В кастрюле с толстым дном смешайте оставшиеся 2 и 5/8 чашки молока с оставшимися 7/8 чашки сахара, размешайте до полного растворения, 2 — 3 минуты. Продолжайте помешивать на небольшом огне до температуры 70 — 74 °С, измеряйте термометром, снимите с огня. Постепенно, по одной столовой ложке, добавляйте в яичную смесь горячее молоко, непрерывно помешивая (21 — 24 столовые ложки), — это необходимо, чтобы выровнять температуру, дабы яйца не сварились. Затем добавьте получившуюся смесь в оставшееся молоко и вновь подогрейте на небольшом огне до 70 °С (будьте бдительны, поскольку при 77 °С яйца свернутся), энергично помешивая деревянной ложкой, пока смесь не начнет загустевать. Подержите на огне минуту. Потом снимите с огня, вбейте сливочное масло и добавьте ванильный экстракт. Вылейте в миску, остудите до комнатной температуры, затем поставьте в холодильник не менее чем на 4 часа.

Приготовление коржей

Разогрейте духовку до 200 °С. Выложите пергаментом дно шести форм для выпечки.

Просейте вместе муку, какао-порошок и разрыхлитель несколько раз, чтобы удалить комочки и насытить смесь кислородом. Взбивайте в большой миске, электрическим миксером на большой скорости. Очень медленно подсыпая сахар, взбивайте яйца, пока они не приобретут нежно-лимонный оттенок и слегка не загустеют — 5 — 10 минут, в зависимости от мощности миксера. Добавьте Уз мучной смеси во взбитые яйца, тщательно перемешайте. Повторите дважды, всякий раз тщательно вымешивая предыдущую порцию, прежде чем добавить следующую. На слабом огне, в кастрюльке с толстым дном, растопите сливочное масло в молоке. Добавьте молочно-масляную смесь к тесту, тщательно перемешайте. Распределите тесто поровну в шесть форм, разровняйте ложкой.

Выпекайте, пока верх коржа не начнет пружинить при нажатии, или проверьте готовность зубочисткой (она при протыкании коржа должна остаться сухой), — 10 — 15 минут. Выньте коржи из духовки, тонким ножом отделите от стенок формы. Оставьте остывать на 10 минут в формах, затем переверните каждый корж на тарелку и снимите пергамент. Дайте коржам полностью остыть.

Приготовление ореховой начинки

Предварительно разогрейте духовку до 180 °С.

Смешайте сахар с винным камнем в посуде с толстым дном. Добавьте, постоянно помешивая, «Франжелико» и 1/2 чашки воды, держите на слабом огне, пока сахар не растворится, около 10 минут. Перестав помешивать, держите на огне до тех пор, пока смесь не приобретет консистенцию кленового сиропа, минут 5. В это время выложите орехи на противень и обжарьте их в течение 5 минут. Всыпьте орехи в сироп, снимите с огня и немного остудите.

Чтобы не испачкать блюдо, пока вы будете оформлять торт кремом и глазурью, оторвите шесть 12-дюймовых квадратиков вощеной бумаги, сложите их вчетверо, чтобы получились клинышки. Небольшое количество орехов в сиропе выложите в центр блюда — они будут надежно держать нижний корж. Разложите бумажные клинышки по окружности блюда, как лепестки цветка. Затем уложите на место нижний корж, смажьте его ореховым сиропом (примерно пятая часть, 2 — 3 столовые ложки), равномерно распределив лопаточкой по поверхности, а затем проделайте то же самое с пятью из шести коржей. (Самый красивый корж оставьте напоследок, для завершения торта.) Оставьте коржи пропитываться сиропом, пока вы готовите глазурь.

Приготовление глазури

В большой кастрюле с толстым дном растворите ваниль и соль в «Франжелико». Поставьте на слабый огонь, добавьте сливочное масло, половину сливок и всыпьте, просеивая, какао-порошок. Постоянно помешивая, подержите на огне 3 минуты, пока масло не растворится. Снимите с огня и перелейте в большую миску. Тщательно взбивая миксером, всыпьте сахарную пудру. Продолжайте взбивать до образования мягких гребней. Остудите глазурь до комнатной температуры.

Оформление торта

Разделите охлажденный крем на пять равных частей. Укладывая пропитанные сиропом коржи один на другой, промазывайте их кремом, распределяя лопаточкой, на дюйм отступив от края коржа. Покройте глазурью верх и боковые поверхности торта. Овощечисткой или сырной лопаточкой снимите стружку с белого шоколада и украсьте ею поверхность торта. Держите в холодильнике до подачи.

Фрэнк вошел в спальню, натягивая чистую белую футболку. Анжелина любила смотреть, как он одевается, как вырисовываются мышцы под тканью футболки или, что гораздо приятнее, высвобождаются из-под нее. Он провел рукой по волосам, уже начинающим седеть, сейчас чуть влажным после душа. Фрэнк был старше Анжелины на шесть лет. С возрастом он становился все привлекательнее — еще и потому, что в совершенстве освоил искусство владения собой. Ему пришлось много работать, чтобы обеспечить себя, но работа никогда его не утомляла. Она успокаивала, держала в форме, учила концентрироваться на том, что происходит в жизни именно сейчас, в данный момент, на этом этапе. Фрэнк точно знал, что самообладание со временем сполна окупается. По-настоящему дурных привычек у него не было, хотя до свадьбы он курил, — но со временем Анжелина убедила его бросить.

Фрэнк был практически лишен тщеславия и самолюбования. Но сегодня вечером, заметив, что жена наблюдает за ним, устроил небольшой спектакль, разглядывая себя в профиль в большом зеркале и демонстративно похлопывая по животу.

— Ого, — громко удивился он. — Похоже, я прибавил в весе.

Анжелина рассмеялась и подхватила игру:

— Можешь себе это позволить, при твоей-то нервной работе.

Она протянула ему рюмку с ликером. Они чокнулись, сделали по глотку. Фрэнк присел на краешек кровати.

— Мне определенно не следует так наедаться, как сегодня за ужином, — вздохнул он. — Но не сумел с собой справиться. Слишком вкусно. Если так будет продолжаться, я в конце концов буду весить пятьсот фунтов. А когда меня будут показывать в цирке как самого толстого человека в мире, ты будешь приходить на меня полюбоваться.

Привстав на колени, она скользнула по кровати в его сторону.

— Не беспокойся, дорогой, я отращу пышную бороду, и мы будем выступать вместе.

Он весело рассмеялся, и она нежно обняла его сзади.

— За те пять лет, что мы женаты, ты не прибавил и пяти фунтов. И потом, я же понимаю, что делаю. Неужели я рискну твоей роскошной внешностью?

— О, так мы не только вкусно готовим, но еще и умеем польстить? Как это мне так повезло с тобой?

— Это мне повезло.

— Нам обоим повезло.

Они поцеловались, и, как всегда, Фрэнк помедлил, давая ей возможность решить, когда закончить поцелуй.

Анжелина счастливо вздохнула — это была одна из множества мелочей, от которых совершенно теряешь голову. Она устроилась поудобнее на подушке. Фрэнк улегся на спину задумчиво почесал грудь.

— Сегодня днем был странный звонок, — сообщила Анжелина.

— Странный чем?

— Какая-то дама из банка спрашивала Винса. Я поинтересовалась, по какому вопросу, прежде чем переключить звонок, а она сказала, что «задаток не поступил на счет компании».

— И что? Возможно, он просто не успел вовремя перевести деньги на нужный счет.

— Нет, речь шла не о чеке. По крайней мере, я так думаю. Она ясно сказала — «задаток». Значит, это прямой взнос от подрядчика. И тогда дело плохо.

— Чем именно?

— Если у Винса есть подрядчик, который не внес задаток, или, упаси боже, не один такой, он вполне может потерять бизнес. Серьезно. Раз в квартал я просматриваю документы, он очень рискованно ведет дело. Слишком любит покупать дорогие дома на побережье и возить Эми на курорты.

— Может, дамочка имела в виду «чек».

— Возможно. Хотя я чувствовала бы себя спокойнее, если бы у нас было чуть больше сбережений.

— Если ты так переживаешь, можем отменить вечеринку.

Взглянув в его глаза, она поняла, что Фрэнк искренне сочувствует. Его можно было читать как раскрытую книгу.

— Нет уж, это твоя единственная племянница, — нежно пожурила она. — Ты ей как отец, и она тебя обожает. Тине исполняется двадцать один. Угощение я приготовлю сама, и получится совсем недорого, к тому же я уже все купила.

— Все-таки если тебя это тревожит, то я мог бы помочь. — Перевернувшись, он взбил подушку и улыбнулся.

— Ну, не знаю, может, тебе позвонить Эми. И она примчится с куском торта, чтобы тебя утешить.

Он весело расхохотался.

— Нет уж, мне вовсе не нужен торт Эми. Я бы предпочел кусочек…

— Да как ты смеешь! — в притворном ужасе воскликнула Анжелина.

Она нежно взъерошила волосы Фрэнка. Он потянулся ей за спину, погасил настольную лампу. Затем нырнул под одеяло, и они страстно и томно растворились друг в друге — как всегда.

02.00.

Фрэнк беспокойно ворочался уже больше часа. Потом притих и уставился в потолок. Жена мирно посапывала рядом, свернувшись клубочком, чуть касаясь его ногами под одеялом.

— Анжелина, — прошептал он.

Она перевернулась, подтянула одеяло под подбородок.

— М-м?

— Я не могу уснуть.

— Давай подогрею тебе молока.

— Не надо, не вставай, я сам. А ты спи, ладно?

— Угу. Торт не трогай, это на праздник, — пробормотала она. — Люблю тебя.

— И я тебя люблю.

Анжелина поглубже зарылась в теплое гнездышко, оставшееся от него на кровати. Засыпая вновь, она точно знала, что он обязательно попробует кусочек ее торта. Улыбнувшись, она простила его. Разве можно устоять перед таким лакомством.

Спускаясь по лестнице, Фрэнк слегка покачнулся. Левую руку покалывало, он несколько раз сжал и разжал кулак, восстанавливая кровообращение. Весь день у него ныли плечо и лопатка — странно, потому что он вроде бы не поднимал в последнее время ничего тяжелого. После сорока жизнь катится под уклон, припомнил он чью-то фразу.

Холл он пересек, не включая свет. По опыту Фрэнк знал, что яркий свет в коридоре, в отличие от шепота в темноте, обязательно разбудит Анжелину.

Обычно Фрэнк довольно легко засыпал, но в последние месяцы сон у него разладился. Отец страдал бессонницей, и Фрэнк помнил, как в детстве слышал шаги отца, бродившего по дому, когда все остальные уже крепко спали. Яблочко от яблони недалеко падает — пришла на ум еще одна поговорка.

Кухню заливал лунный свет, так что и здесь можно было обойтись без электричества. Да и вообще, яркий свет посреди ночи словно капитуляция перед бессонницей. Сначала свет включаешь, телевизор — это только вопрос времени, ну а потом история ясна: он проснется разбитый и замерзший на диване, с ощущением покинутости.

Фрэнк открыл дверцу холодильника и замер: торт в теплом сиянии лампочки стоял на верхней полке, точно на пьедестале, — во всем своем великолепии. Фрэнк вдохнул аромат шоколада, дразнящий, соблазнительный.

Он благоговейно приподнял торт, перенес его на стол, снял стеклянную крышку и опустил рядом — предельно аккуратно, даже сам не услышал ни звука. Упершись ладонями в столешницу, наклонился, снова вдохнул запах. Если прежде и была пусть слабая, но надежда на самообладание, этот божественный аромат уничтожил ее начисто.

Фрэнк давно разработал технологию посягательства на торты Анжелины. Поймали его лишь однажды (или, по крайней мере, он так думал), и потому он был вполне уверен в ее действенности. Нужно взять самый большой нож, отрезать тонюсенький ломтик, а потом просто тщательно замазать щель кремом и глазурью, которые Анжелина всегда оставляла в холодильнике для окончательной отделки перед подачей.

Он на цыпочках, точно крадущийся дикий кот, подобрался к буфету, достал тарелку и стакан. Вынул из холодильника кувшин с молоком и неловко, с громким стуком, опустил его на столешницу рядом с тортом. Едва не уронил, рука будто онемела. Нужно действовать аккуратнее, не то перебудит весь дом. Он пошел за ножом и вилкой. Вилка выскользнула из руки, с громким звяканьем упала на пол — Фрэнк раздосадованно скривился.

— Это просто смешно, — пробормотал он. Наклонился за вилкой.

Словно горячий гранитный осколок вонзился в грудь.

Комната погрузилась во тьму, точно диафрагма схлопнулась в фотокамере. Боль острым шипом пронзила ребра, сбивая с ног, и он тяжело осел на пол, пытаясь устоять хотя бы на четвереньках. Пока зрение медленно возвращалось, Фрэнк думал только о том, чтобы подняться на ноги.

Почему-то казалось, что если ему не удастся подняться сейчас, то он уже никогда не сможет встать. Фрэнк протянул руку, нащупывая стул, ухватился за сиденье и попробовал опереться на него. Тут его настигла вторая волна боли. Голова запрокинулась и со стуком ударилась о столешницу. Сквозь туман полыхнуло пламя. Фрэнк закричал бы, но не смог сделать вдох.

Какой-то неожиданно острый рефлекс подбросил его на обе ноги. Его пошатывало, он почти терял сознание от недостатка кислорода, от мучительной давящей боли в груди, а теперь еще и от удара головой. Происходящее было ни на что не похоже, казалось нереальным; Фрэнка качало из стороны в сторону, он пытался уцепиться за что-нибудь для опоры.

Взгляд остановился на торте.

Шедевр Анжелины в ореоле лунного света, окруженный сияющей дымкой, манил к себе, поблескивая глазурью. Фрэнк снова пошатнулся, но каким-то чудом сумел опуститься на стул, и теперь вожделенная цель находилась на расстоянии вытянутой руки.

Словно ребенок, он потянулся через весь стол, зачерпнул пальцами это сладкое, ореховое, хрустящее, сочное лакомство и отправил его в рот. Умиротворенно улыбнулся. Абсолютное шоколадное счастье.

Его последний вздох был вздохом чистого наслаждения.

Глава 2

Жизнь продолжается

Анжелина проснулась от ощущения пустоты в постели — внезапно, точно ее толкнули. За окном темно, луна скрылась. Сначала она подумала, что Фрэнк задремал внизу на диване перед включенным телевизором. И спустилась в гостиную с одеялом, которое он вечно забывал. Но диван был пуст, и она решила проверить кухню. Еще от порога она заметила торт на столе и тут же разозлилась. Раздражение усилилось, когда она увидела вмятину сбоку.

Что он себе позволяет? Войдя в кухню и разглядев в темноте мужа, задремавшего рядом с тортом, Анжелина смягчилась. Фрэнк казался таким милым и смирным. Так и уснул сидя. Придется его разбудить, чтобы проводить, полусонного, обратно в кровать.

В приступе паники, который затянулся на несколько минут, она разбила стакан и порезала руку. Но все же сумела набрать 911 и прокричать что-то про «мой муж»; после она так и не смогла вспомнить, что именно говорила. Осколки стакана удалось собрать, но руки при этом тряслись так сильно, что времени ушло немало. Порез оказался неглубоким, и кровь остановилась сама собой.

Сколько времени она ждала, неизвестно; может, двадцать минут, а может, и двадцать часов. Знала только, что рыдала так страшно, что испугалась, не разорвется ли что-нибудь у нее в груди. Плакать она перестала, но тут же подумала, как бы ее не стошнило. Добравшись до ванной, она слегка успокоилась. Умылась горячей водой, но не решилась взглянуть на свое отражение в зеркале.

Потом вернулась в кухню. Хотелось прикоснуться к нему — не попрощаться, нет, но убедиться… она нежно стерла крошки торта с его губ… уже почти утро, на подбородке успела пробиться щетина. Взъерошила любимые волосы, на ощупь они были все такими же. На миг задержала руку на его плече. Отошла и беспомощно посмотрела в окно. Она не хотела оставлять его одного.

Вскоре прибыла «скорая». Приехал полицейский, Кенни Девин, — именно он принял ее звонок, а с Фрэнком они учились в одной школе. На первый взгляд Кенни был слишком толстым и неповоротливым для полицейского, но любой, кто играл с ним в футбол, мог подтвердить, что на самом деле он подвижный, как ртуть, и при этом жесткий, как двухдолларовый бифштекс. Осторожно взяв Анжелину за руку, он увел ее из кухни, пока уносили тело. А потом приготовил ей чашку чая, который она так и не выпила, и сидел рядом до самого утра. Кенни был знаком с семьей и сам позвонил матери и братьям Фрэнка, чтобы сообщить им трагическую новость. Он подождал, пока Анжелина оденется, и отвез ее к свекрови прямо в патрульной машине. Анжелина осталась там вплоть до похорон.

Мама Джиа, мать Фрэнка, оградила Анжелину от наплыва посетителей, объявившихся на пороге, едва разнеслась весть о смерти Фрэнка. В дом впустили лишь Джо, ее второго сына, отца Ди Туччи, похоронного агента из конторы «Ди Грегорио» и парочку близких подруг Мамы Джиа — те понимали, когда надо говорить потише, когда побыть в комнате с родными, а когда лучше уйти. Организацию похорон взяли на себя Джо и его жена Мария, а выражения сочувствия и предложения помощи от соседей Джиа принимала сама.

Заботы помогали Джиа справиться с горем и чувством утраты. Она была уверена, что внутренние силы, вера и жизненный опыт поддержат ее, она сумеет пережить даже страшное несчастье — потерю сына. И больше беспокоилась об Анжелине, чем о себе. Джиа опасалась, что та Анжелина, с которой можно было воскресным днем после мессы поболтать обо всем на свете над кастрюлей с минестроне, исчезла и больше уже не вернется.

На следующий вечер, вся в черном, накрыв голову черным кружевом, Анжелина, чувствовавшая себя больной и измученной, ждала машину, которая отвезет их с Джиа в «Похоронную контору Ди Грегорио». Ей казалось, что она сама вот-вот покинет этот мир.

«Судьба настигает тебя, — думала она. — Судьба настигает тебя, и в ее распоряжении землетрясения, наводнения, пожары и внезапные смерти. Ты можешь попытаться противостоять, но это бесполезно». Но если бы она знала, что муж среди ночи спустится вниз и никогда больше не поднимется обратно по этим ступеням, она бы рухнула на колени и со всей страстью, до разрыва сердца, молила бы о землетрясении, наводнении или пожаре.

Жизнь и прежде наносила ей удары исподтишка. Сразу после того, как она поступила в кулинарную школу, тяжело заболела мать, и Анжелине пришлось отказаться от своих планов. Три года она ухаживала за Эммалин, пока в конце концов та не ушла — тихо, мирно, во сне. В следующие полгода у ее отца, Ральфа, начала развиваться тяжелейшая деменция, а два годя спустя инсульт унес и его. Она никогда не жалела о времени, отданном уходу за стариками, — она любила родителей, с нежностью хранила воспоминания о них, и здоровых, и уже больных. Но к тому моменту, когда оба умерли, сама она растеряла все свои амбиции и мечты. А потом встретила Фрэнка, и радостей совместной жизни с ним было более чем достаточно для счастья.

На церемонии Грегори Ди Грегорио, директор похоронной конторы, почтительно приблизился к Анжелине. Не за горами был его девяностый день рождения, но старик встречал его с прямой спиной, ясными глазами, аккуратно подстриженной пышной шевелюрой, уложенной по моде его молодости. Его сыновья, неизменно учтивые и обходительные, усадили Анжелину со свекровью в небольшом алькове, рядом с молодым приходским священником. Мистер Ди Грегорио хранил в памяти истории длинной череды семейств, прошедших через врата его заведения.

— Миссис Д'Анжело, позволите присесть к вам на минутку?

Обернувшись, Анжелина чуть плотнее натянула черную шаль, покрывавшую плечи.

— Разумеется, мистер Ди Грегорио. И благодарю вас. Все выглядит замечательно.

— Спасибо на добром слове. Я очень сочувствую вам. Ваш муж был прекрасным человеком, я хорошо знаком с его семьей. Нам всем будет его не хватать.

Анжелина уже не в первый и не в последний раз заметила, что никто из обращавшихся к ней не называет Фрэнка по имени. Словно люди инстинктивно чувствуют, как больно ей это слышать.

— Я потерял свою жену, Флоренс, еще в молодости, — продолжал он. — И сорок лет живу один. Никогда больше не женился. Когда начинаю тосковать по ней, я читаю молитву, и сразу становится легче. Не могу сказать наверняка, что она меня слышит, но что-то в этом все же есть. Те, кого мы любим, навсегда остаются в наших сердцах, но жизнь продолжается. Да, жизнь продолжается. Если вам что-нибудь понадобится, миссис Д'Анжело, пожалуйста, дайте знать мне или моим мальчикам, хорошо?

— Да, непременно. Спасибо вам.

Анжелина и вправду была признательна мистеру Ди Грегорио. Рассказом о своей жене и жизни после ее смерти он отвлек ее от происходящего, чего наверняка и добивался.

Мистер Ди Грегорио кивнул на прощанье и вернулся на свой пост у дверей. Ей захотелось окликнуть его и сказать, что да, ей действительно кое-что нужно. Не мог бы он или, может, его сыновья отправить ее назад во времени, примерно на неделю? Она бы уговорила Фрэнка сходить к врачу и обязательно спустилась вместе с ним в кухню той ночью и успела вовремя позвонить в «скорую помощь», сумела бы изменить хоть что-то.

Анжелине казалось, будто она покидает собственное тело, как описывают люди, пережившие клиническую смерть. Она, правда, пока жива, но если они с Фрэнком были истинными супругами, то есть по сути одним целым, тогда она, вероятно, ощущает сейчас, что такое смерть, испытывает в эту секунду его чувства. И если все так, то смерть — это холод, тьма и одиночество.

Со своего места Анжелина видела, как мистер Ди Грегорио пожимает руки Джо, брату Фрэнка, его жене Марии, их дочери Тине. Тина — длинноволосая красавица брюнетка, с пушистыми ресницами, которые так чудесно подчеркивали карие глаза, в обычное время сияющие любопытством и жизнелюбием. Анжелина и Тина всегда были близки, несмотря на разницу в возрасте. Анжелина после случившегося несчастья еще не виделась с девушкой и потому встала и подошла поздороваться. Тина бросилась к ней и обняла.

— О господи, тетя Анжелина… — И слезы потоком хлынули из уже и так зареванных глаз.

— Да, дорогая.

Мария лишь тихонько промокала платочком глаза. Джо обнял сразу обеих, Анжелину и Тину. Он был бледен и выглядел измученным. Анжелина крепче прижала к себе Тину, поправила ей волосы.

— Поверить не могу, что его больше нет.

— Да, Тина, я понимаю.

Джо отступил, сунул руки в карманы.

— Как ты, Энджи?

— Нормально. — Анжелина отвела взгляд. Она боялась разрыдаться и сосредоточилась на том, чтобы утешить Тину, которая плакала сейчас за всех сразу.

— Вот так все время, с тех пор как узнала, — пробормотал Джо.

— Она любила его. — Анжелина нежно поцеловала девушку.

— Мы все его любили. Он был лучшим братом на свете. — Голос Джо дрогнул. — Тина очень хотела повидаться с тобой, но сейчас нам, пожалуй, пора домой.

— Ты придешь завтра на службу? — сквозь слезы спросила Мария.

— Конечно. Давайте я вас провожу.

Взяв Марию под руку, Анжелина проводила родственников до выхода, расцеловала Тину в обе щеки, пожелала доброй ночи. Потом вернулась в главный зал. Справа на стене, почти в самом углу, она заметила портрет мистера Ди Грегорио и его жены Флоренс. Подошла поближе.

На фотографии оба были молодые и счастливые. Миссис Ди Грегорио ослепительно улыбалась, и Анжелина представила, как мистер Ди Грегорио сказал что-то забавное, чтобы рассмешить жену перед съемкой, — какой чудесный момент, подумала Анжелина, его и вправду стоило запечатлеть.

Они с Фрэнком писали друг другу записочки. Однажды, когда они собирались куда-то пойти вместе, она выложила несколько джемперов разного цвета, на выбор, а сверху положила записку: «Выбор за тобой». А он с обратной стороны написал: «Думаю, я выбираю тебя!» Она хранила этот листок в своей тумбочке. И сейчас жалела, что не сберегла все записки. Слезы вновь подступили к глазам.

В этот момент две молодые соседки, Анна и Натали, остановились неподалеку, не заметив Анжелины. Было в их тоне что-то такое, от чего у Анжелины мигом высохли слезы.

— Умираю, хочу курить, — сказала Анна.

— Через минуту пойдем, — отозвалась Натали. — Сейчас только Дэнни договорит с Майком Де Никола, я просила его поторопиться.

— Терпеть не могу такие мероприятия. Уж слишком печально все это.

— Ага, но от них никуда не денешься.

— Какая жалость, такой молодой. И такой красавчик. Да и она просто прелесть.

— Прелесть? Скорее, интересная. А вот он, да, неотразим был. — Натали понизила голос: — И погляди, с чем она осталась?

— В каком смысле? — не поняла Анна.

— Ну, сама подумай. Пять лет женаты, а детей нет?

— Может, им просто не везло.

— Ага. Или ему повезло где-нибудь еще… улавливаешь, о чем я? Он мог бы и получше стараться… — Натали говорила тихо, но не настолько, чтобы Анжелина не могла расслышать. — Знаешь, что я тебе скажу? Я знаю, мой Дэнни, конечно, не святой. Но зато у меня есть любовь моих деток.

— Ты же их мать.

— А теперь, когда Фрэнка больше нет, — продолжала Натали, — что осталось у Анжелины? Ни-че-го.

Тут Анна глянула через плечо Натали и замерла. Она схватила подругу за руку, останавливая, но было поздно.

— Saccente… donnaccia![3]

Оказывается, разговор слышала не одна Анжелина. Крепкая пожилая дама, Мэри, приятельница Джиа, нависла над сплетничающей парочкой ангелом мести. Поза ее была откровенно угрожающей, мощные кулаки упирались в еще более мощные бедра.

— Анжелина! — рявкнула Мэри, простирая руку.

Анжелина шагнула вперед. Щеки Анны вспыхнули ярко-малиновыми пятнами, а Натали вскинула ладонь ко рту, не сумев подавить тоненький вскрик:

— О господи!

Анжелина приблизилась, с трудом сдерживаясь, чтобы не залепить ей пощечину. В похоронном зале повисла соответствующая месту тишина.

Анжелина заговорила, и голос ее звучал ровно, холодно и твердо — настоящий лед:

— Зачем ты здесь?

Натали окаменело молчала. Даже если она и хотела сбежать, проскочить мимо Мэри было невозможно.

Анжелина подступила уже вплотную:

— Зачем ты явилась сюда, коли так гнусно думаешь обо мне и моем муже? Зачем?!

Натали опустила голову.

— Отвечай! — потребовала Анжелина.

— Я не… я… прости, — залепетала Натали.

Вокруг уже собирались люди, лицо Натали сделалось серым. Слухи о том, что именно она ляпнула на похоронах, будут циркулировать еще много дней, а возможно, и лет. Анжелина не сомневалась, что уж лучшая подруга Анна позаботится об этом: для некоторых женщин сплетни дороже верной дружбы. Отчасти утешившись этим соображением, Анжелина смирила гнев, но не прежде, чем нанесла финальный удар.

— Посмотри мне в глаза! — велела она.

Сделав над собой громадное усилие, Натали подчинилась.

— Думаешь, мы с мужем не хотели ребенка? — Перед ее глазами встал Фрэнк, баюкающий в сильных руках младенца, завернутого в кипенно-белое одеяльце. — Больше жизни. Но теперь его нет… — Голос Анжелины дрогнул. Но она справилась с собой, перевела дыхание. — Зато знаешь, что у нас было? Любовь друг к другу. То, чего у тебя не будет никогда, Натали.

Кто-то, взяв Анжелину под руку, увел ее. Мэри, удовлетворенная тем, что последнее слово осталось за Анжелиной, перешла к активным действиям и вытолкала Натали за дверь.

— Sparisci[4], — проворчала она. — Вон отсюда.

Разделавшись с Натали, Мэри повернулась к ее подружке.

— А я-то чем виновата? — попыталась защититься Анна.

Мэри характерным движением принялась закатывать правый рукав на платье. Анна прекрасно знала, что такое итальянская бабушка из Палермо, и не рассуждая стремительно бросилась к двери.

Выходя на улицу, Анжелина понимала, что поступила верно, сказав то, что сказала, — о них с Фрэнком. Даже Натали это западет в память надолго.

Муж гордился бы ею. Больше всего на свете Анжелине хотелось рассказать ему обо всем.

Но Фрэнка больше не было.

Глава 3

Страччиателла и Грозовые Облака

Похороны шли своим чередом, но Анжелине казалось, что все это происходит не с ней. Джо и Тина прочли молитвы, отец Ди Туччи произнес прекрасную проповедь, из которой Анжелина практически ничего не запомнила. На кладбище был и военный почетный караул, поскольку Фрэнк демобилизовался из армии капралом. В самом конце церемонии Анжелину охватила нервная дрожь: один из молодых солдат протянул ей флаг, которым был покрыт гроб, — гроб, который несли с таким почтением и аккуратностью, по-военному четко и дисциплинированно. А когда самый молоденький солдатик, почти мальчик, заиграл на рожке печальную мелодию, Анжелина впервые с того момента, как обнаружила Фрэнка в кухне, осознала, что потеряла его навсегда. К счастью (и по настоянию Мамы Джиа), семейный доктор мистер Витали дал Анжелине добрую порцию успокоительного. В результате остаток дня прошел для нее словно в легком тумане.

Поминки устроили у Мамы Джиа, но Анжелина не съела ни кусочка. Она легла и проспала практически весь день до вечера. Проснувшись, поклевала салат, выпила стакан имбирного эля, а потом безучастно смотрела какие-то старые фильмы по телевизору. После полуночи Джо отвез ее домой. Они с Тиной уложили ее в постель и ушли, когда она, приняв таблетку, провалилась в глубокий сон без сновидений.

Утром Анжелина сидела в ночной рубашке, халате и тапочках, тупо уставившись в чашку. Стоял солнечный теплый день, но она никак не могла согреться. На часах уже одиннадцать, а она едва добралась до кухни. По привычке сварила кофе, но тяжело опустилась на стул, с тоской осознав, что автоматически приготовила кофе на двоих.

Фрэнк был настоящим кофеманом. С утра выпивал две чашки крепчайшего напитка и выходил из дома с термосом в руках, который, Анжелина точно знала, к обеду уже опустеет. Позже он обязательно где-нибудь в городе выпивал еще чашку-другую. Занимаясь домашними делами по субботам, Фрэнк после ланча готовил себе большой кофейник и до заката успевал опустошить его. Добравшись в своих воспоминаниях до воскресенья, Анжелина остановила себя. Она не в силах была думать о Фрэнке в прошедшем времени.

Послышался деликатный стук в заднюю дверь, потом в замке повернулся ключ и в кухню вошла Мама Джиа с двумя сложенными хозяйственными сумками под мышкой. Джиа никогда не пользовалась парадным входом — парадная дверь для гостей и священников, а не для семьи; к тому же так она сразу оказывалась в нужном месте — на кухне, где происходят основные события. Не говоря ни слова, Джиа подошла к окну, подняла жалюзи, впуская солнечный свет. Она была довольно крупной женщиной; волосы ее почти полностью поседели, а на носу примостились очки в золотой оправе. Джиа слегка прихрамывала, пару лет назад ее начал беспокоить артрит. Сыновья настаивали на операции по замене тазобедренного сустава, но она считала нелепой и абсолютно бесполезной саму идею — всего-то и неудобства, что походка слегка изменилась, не о чем говорить.

Кому удавалось стареть без мелких неудобств? Да, немного побаливает в сырую или холодную погоду, и, может, ходить стала чуть медленнее, но ее силе и решительности могли позавидовать даже женщины вдвое моложе.

— Дорогая моя, — удивилась Джиа, — а что это ты не одета?

Обычно в субботу утром они с Анжелиной отправлялись по магазинам — в любую погоду, каждую субботу за последние четыре года.

— Не знаю, Ма. Что-то я устала. Хочешь кофе? — тихо проговорила Анжелина. Громче — не было сил.

— Не вставай. — Джиа налила себе кофе, присела, насыпала в чашку свои обычные три ложки сахара. — Так ты собираешься в магазин или как?

Анжелина задумчиво поглаживала кофейную чашечку.

— Нет.

— Почему?

— Не хочется.

— С чего это?

Анжелина отставила чашку, выпрямилась на стуле. Раздражение, которое вызвал этот вопрос… нет, повторение этого вопроса… рассеяло туман. Ее это неожиданно задело.

Джиа знала, что делает, этого она и добивалась. Анжелина несколько раз стиснула зубы, прежде чем заговорить.

— С чего бы? Не знаю. Может, потому, что у меня только что умер муж. Возможно, поэтому.

— У тебя муж, у меня — сын.

Анжелина обмякла на стуле. А она вообще-то посочувствовала Джиа, которая потеряла сына, любимого старшего сына? Кажется, нет.

— Да, Ма. Прости. Я не хотела грубить.

Джиа сняла очки, положила их на стол, потерла красные вмятины на переносице.

— Отец Фрэнки, он умер молодым. И мой отец, его дедушка, тоже умер молодым. Поплачь немного, помолись о нем, храни память о нем в своем сердце и продолжай жить.

Анжелина ушам своим не верила — настолько спокойно, размеренно, даже устало говорила Джиа. Неужели ее ожидает то же усталое смирение, просто «помолись и живи дальше»? Продолжать жить ради чего? Она что, должна просто печально кивнуть, благосклонно принять утрату, встать и начать уборку в доме? Как она может хранить память о нем в сердце, если сердце разбито? Боже правый, да она не уверена, переживет ли вообще сегодняшний день, не говоря уже о будущей неделе, будущем годе, да и вообще справится ли с этим хоть когда-нибудь. Анжелине жаль было Джиа. Но себя она жалела еще больше.

— Я что, уже должна утешиться после смерти мужа? — мрачно буркнула она. — Ради всего святого, мы же только что похоронили его. И я не собираюсь по магазинам, потому что в доме полно продуктов, приготовленных для праздника, который, разумеется, теперь не состоится, но еды у меня достаточно, чтобы накормить целую армию.

Джиа задумчиво помешала свой кофе.

— Скажи, Джиа, за что мне это? Это наказание? Что я сделала? Была слишком счастливой? Потому что люди не должны быть настолько счастливы? Почему это произошло?

Джиа отхлебнула кофе, нацепила очки.

— Почему? — повторила Анжелина.

— Хорошо, не ходи по магазинам, если не хочешь.

Анжелина затихла. Она понимала, что Джиа желает ей добра. Сама она, пожалуй, не смогла бы поступать так же, доведись им поменяться ролями.

— Мне все равно, Ма, — устало вздохнула Анжелина. — Мне все равно, даже если никогда больше не встану к плите.

— Ты завтракала?

— Кофе пила.

— Я приготовлю тебе что-нибудь. — Джиа поднялась из-за стола, громко скрипнув стулом.

— Я не хочу есть.

Джиа достала из шкафа фартук, туго затянула его на талии.

— Хочешь, просто сама не понимаешь. Только супчик, немножко brodo[5].

При упоминании о супе в животе у Анжелины громко заурчало.

— Ну ладно.

Джиа зажгла газ, достала кастрюлю. Раздавила ножом два зубчика чеснока, мелко порубила их и обжарила в оливковом масле, добавив кусочек сливочного. Всыпала немного муки, подрумянила в масле, чуть посолила, потом увеличила огонь и медленно влила чашку куриного бульона из холодильника, помешивая, пока суп не загустел. Затем взбила в миске два яйца с пригоршней тертого пармезана и аккуратно влила смесь в суп, где та превратилась в аппетитные золотистые пряди.

Джиа выбрала большую керамическую плошку, налила в нее суп, посыпала свежемолотым черным перцем и поставила перед Анжелиной — вместе с ложкой и салфеткой.

— Страччиателла. Для тебя.

Анжелина склонилась над плошкой. Душистый пар окутал ее лицо, прикрытые глаза. Она взяла ложку, нехотя подцепила кусочек яичной смеси, а Джиа вернулась к своему кофе — с равнодушием опытной матери, которой безразлично, будет съедено приготовленное ею или нет.

Анжелина украдкой покосилась на свекровь и занялась супом; невозможно устоять перед ароматом поджаренного хлеба и острым запахом чеснока, смешанными с живительной, целебной силой настоящего куриного бульона. Она прихлебывала ложку за ложкой, и тепло разливалось внутри живота, в носу и даже по поверхности шеи.

Джиа добавила еще сахару в кофе.

— Не знаю, известно ли тебе, но я была замужем прежде, еще до отца Фрэнка.

— Ты была замужем до Джека? — изумленно посмотрела на нее Анжелина.

— Да, была, — улыбнулась Джиа. — Меня, пожалуй, можно назвать фронтовой женой. Его звали Дэнни. Он, конечно, не был так хорош собой, как мой Джакомо. Откровенно говоря, похож он был скорее на Эрнеста Боргнайна[6], но человек был очень хороший. Очень добрый. И танцевал неплохо, да. Вот чего я никогда не могла добиться от Джека, так это чтобы он потанцевал со мной.

— И что же произошло?

— Ушел на фронт и не вернулся. Погиб под Анцио. Там его и похоронили. Я как проводила его, так больше и не видела.

— Почему же ты никогда про это не рассказывала?

— В те времена это была обычная история, — пожала плечами Джиа. — Многие парни не вернулись домой. И девушкам оставалось два пути: говорить об этом до конца дней или не говорить никогда.

— Джиа, мне так жаль…

— Да не переживай. Мы прожили вместе восемь месяцев, и этого более чем достаточно. А потом я встретила Джека и опять влюбилась. Все было по-другому должна сказать, но не хуже. У нас родились мальчики, они выросли и стали мужчинами. Потом Мария вышла за Джо, появилась Тина, ты вышла за Фрэнки. То, что случилось, может, и неправильно, но хорошее не длится вечно. Я что хочу сказать — я дважды вдова, как видишь. Так что если захочешь поговорить с кем-нибудь, кто в этом понимает, можешь обращаться ко мне.

— Спасибо, Джиа. Но сейчас я даже думать об этом не могу.

— Понимаю, о чем ты, дорогая. Но это не повод не одеваться.

В рассказе Джиа было нечто такое, от чего Анжелине показалось, что, пожалуй, она сумеет пережить сегодняшний день. История Мамы Джиа каким-то образом объясняла, что, насколько бы мрачными ни казались перспективы, назавтра обязательно появится шанс.

— Ладно, — кивнула Анжелина. — Оденусь, обещаю. Но сначала доем суп.

Джиа безмятежно сложила ладони, опустила на стол. Одним из самых больших удовольствий для нее было наблюдать, как человек ест.

— Вкусно?

— Очень.

— Но я не могу каждый день приходить и готовить тебе, — заметила Джиа. — Надеюсь, ты не намерена уморить себя голодом?

— Я возьму себя в руки. Мне нужно только пару дней. — Анжелина вылила в ложку остатки бульона. — Даю слово, через неделю прогуляюсь с тобой по магазинам.

— Договорились. Ладно, я пошла домой. Тебе ничего не нужно?

— У меня все есть. Спасибо, что заглянула. — Анжелина с благодарностью сжала руку Джиа.

Джиа поднялась, взяла в ладони щеки Анжелины, расцеловала ее.

— Mi raccomando[7]. Давай-ка одевайся и займись делом. Нечего киснуть.

Страччиателла (римский суп с яйцом)

2 порции

Ингредиенты

— 1 столовая ложка оливкового масла

— 1 столовая ложка сливочного масла

— 2 крупных зубчика чеснока, мелко порубленные

— 2 столовые ложки муки

— 1/2 литра куриного бульона

— 2 яйца

— 1/4 чашки тертого пармезана

— соль и свежемолотый черный перец по вкусу

Способ приготовления

В кастрюле с толстым дном на слабом огне разогрейте оливковое масло, пока оно не начнет тихонько закипать. Растопите сливочное масло в оливковом, добавьте чеснок и, часто помешивая, обжаривайте две минуты. Постепенно всыпьте муку, обжаривайте, часто помешивая, пока мука не подрумянится. Постепенно влейте куриный бульон, доведите до кипения. Взбейте яйца с пармезаном в небольшой миске и понемногу добавляйте эту смесь в кипящий суп — туда, где пузырьки, чтобы яйца распределялись красивыми прядями.

Снимите с огня и приправьте солью и перцем по вкусу.

Анжелина приняла душ и оделась, хотя для этого понадобилось некоторое время. Она выбрала синюю льняную юбку в складку и белую блузку с мелкими защипами — вообще-то слишком нарядную для субботнего безделья дома. Обычно она так одевалась на работу, если предстояло важное мероприятие. Одежда делает женщину, полагала она. И не хотела рисковать — на случай, если вдруг Джиа вернется.

Проходя мимо телефона, она заметила мигающий огонек сообщения. Включив, с удивлением услышала голос Винса. Они с Эми пребывали в одном из своих бесконечных отпусков и пропустили похороны. Наверное, Винс звонил с извинениями.

— Анжелина, понимаю, сегодня суббота, но не могла бы ты прийти в офис, и поскорее? Мне необходимо немедленно с тобой встретиться. У меня деньги для тебя, так что, пожалуйста, приходи прямо сейчас. Спасибо.

Вот уж странно так странно, подумала она.

После смерти Фрэнка она и не вспоминала о работе. Отец Ди Туччи позвонил секретарше Винса, Сьюзан, объяснил отсутствие Анжелины. Сьюзан держала оборону в офисе, пока Винс с Эми развлекались на Сент-Барте. Они должны были вернуться только вчера поздно вечером, так что Анжелине и в голову не пришло сообщать начальству о своих обстоятельствах.

Анжелина села в автобус, идущий до конторы на Орегон-авеню, устроилась у окошка и прижалась пульсирующим лбом к прохладному стеклу. Собиралась гроза. Филадельфия — город, состоящий из разных районов. Названия некоторых из них, например улица Ювелиров, Рыбный рынок, Пивной квартал и Старый город, говорят сами за себя. А вот Карман Дьявола или Кингсэссинг — кто знает, откуда они взялись? В Южной Филадельфии вы найдете такие местечки, как Белла-Виста, Маркони-Плаза и Итальянский рынок, где ни слова не услышите по-английски. В Южной Филли своя иерархия ценностей: семья, церковь и соседи — именно в такой последовательности. Анжелина всегда считала, что очень здорово быть родом отсюда.

Автобус кружил по городу свернул на ухабистую Пассьюнк-авеню по направлению к стадиону. Если вы из Южной Филли, всегда объясняла приезжим Анжелина, вы произносите «В-пах-юнк», а не «Пассьюнк», дабы передать то витиеватое оскорбление дорожному планированию, в результате которого авеню пересекает хотя бы раз каждую улицу в каждом районе. Когда они проезжали мимо «Джино» и «Пэт Стейк», арены самой долгой и жаркой войны в истории фаст-фуда, Анжелине пришло в голову, что здешние жители относятся к чизбургерам с той же серьезностью, с какой иные — к проблеме Западного берега реки Иордан. Живущие здесь не только имели собственное мнение обо всем на свете, но вдобавок обязательно хотели знать ваше. Ее мать, родом из французской провинции, даже за много лет так и не смогла привыкнуть к этому.

— Детка, — говорила она, бывало, Анжелине, — в Южной Филли ты должна знать определенно, кто ты такая, иначе тебе обязательно объяснит это кто-нибудь другой.

Анжелина добралась до места, поднялась на древнем лифте на нужный этаж, открыла старомодную стеклянную дверь с надписью «Кунио Констракшн», очень похожую на вход в контору Сэма Спейда из знаменитого фильма.

В комнате все было перевернуто вверх дном: столы завалены коробками, бумагами, одна из стопок свалилась, и папки разлетелись по всему полу. В туалете зашумела вода. Дверь открылась, вышел Винс, вытирая руки.

На фоне всего ужаса, творившегося в офисе, его лицо казалось апогеем кошмара: Винс выглядел просто чудовищно.

— Прости, что вызвал тебя, Анжелина. Я не спал всю ночь. Не мог найти накладные, потому и позвонил, но уже сам отыскал. Написал сообщение Фрэнку, но он не ответил. Глаз сегодня не сомкнул, и, кажется, плохо соображаю. Мы выходим из игры.

Анжелина застыла, ничего не понимая.

— Вчера поздно вечером, когда я вернулся, меня дожидались двадцать сообщений от юриста. Достаточно, чтобы покончить с этим.

— Что произошло? — Анжелина сделала несколько неуверенных шагов.

— Я выжат досуха. Мне не заплатили последнюю половину за самый крупный контракт в нашей истории. И, по словам моего гениального поверенного, я бессилен.

— Не понимаю. Почему они не заплатили?

— Этот ублюдок вложил все свои наличные в новый проект в Атлантик-Сити. Я могу судиться с ним следующие полвека, но никаких гарантий, что нам удастся хоть что-нибудь вернуть. — Он протянул ей конверт.

— Что это?

— Выходное пособие. Прости, это все, что я могу. Фрэнк член профсоюза, он крепко стоит на ногах. У вас все будет хорошо.

Она машинально взяла конверт, взглянула на Винса сквозь набежавшие слезы.

— Винс, Фрэнк умер.

Винс ждал, что Анжелина начнет кричать, обвинять, разрыдается, поэтому ее слова не сразу дошли до его сознания.

— А? Фрэнк — что?

На Анжелину вдруг обрушилось ощущение абсолютного одиночества.

— Фрэнк умер. Сердечный приступ среди ночи. Два дня назад мы его похоронили. Тебе никто не сообщил?

Винс тяжело опустился в скрипящее вращающееся кресло.

— Я… у нас с Эми проблемы. Я хотел, чтобы мы побыли вдвоем, только она и я. Там, где мы были, даже телефон не работал. Умер?

— Да.

Больше сказать нечего.

Винс сидел, уставившись в пол. Анжелина раскрыла конверт. Сто долларов потертыми десятками и двадцатками, перекочевавшими сюда, похоже, прямо из заднего кармана Винса.

— Сто долларов? Винс, после четырех лет работы — что я должна думать, когда ты суешь мне сотню наличными?

Эми неслышно проскользнула в офис и успела расслышать только последний вопрос Анжелины.

— А тебе что, этого недостаточно? — возмутилась она.

Анжелина обернулась. На Эми был блестящий голубой топ, открывающий руки, покрытые гавайским тропическим загаром, слегка облупившимся на щеках и веснушчатых плечах.

— Угомонись, Эми, — устало буркнул Винс.

Но Эми продолжала, словно не слыша его:

— Моя жизнь разрушена. Бизнесу конец, брак развалился, а ты волнуешься из-за сотни долларов? Поищи другую работу, Анжелина…

— Эми, — Винс поднялся на ноги, — я сказал, уймись!

Он подошел к ней и, ухватив за плечи, потащил через всю комнату. Оглядываясь на Анжелину, он что-то злобно прошептал жене. Когда он отпустил ее, на загорелой коже остались бледно-желтые следы пальцев.

Эми покосилась на Анжелину, коротко вскрикнула и выскочила из комнаты. Стук каблучков дорогих босоножек эхом разнесся по коридору.

Винс не двинулся с места, опустил голову — воплощение поражения.

Анжелине больше всего хотелось оказаться подальше отсюда. Она затолкала конверт в сумочку, на прощанье тронула плечо Винса и вышла, не оглядываясь.

Домой она вернулась в полном изнеможении. Небо набухло чернотой, но гроза все никак не начиналась. Мир застыл в напряженном душном ожидании. Во рту после всего случившегося остался мерзкий кислый привкус. С тяжелым вздохом Анжелина бросила на диван плащ и сумочку и побрела наверх, с трудом ориентируясь в пространстве, словно по ошибке зашла в чужой дом.

Если уж на прошлой неделе она беспокоилась о деньгах, то сегодня ситуация стала гораздо, гораздо хуже. Она смутно помнила о страховом полисе на небольшую сумму и профсоюзной страховке и по дороге домой решила, что ей ничего не остается, кроме как сесть и разобраться с этими документами, — и чем скорее, тем лучше. Перед шкафом Фрэнка она помедлила, глубоко вдохнула, решительно распахнула дверцу и включила свет.

Все бумаги хранились в обувных коробках, часть — в его шкафу, часть — в ее. Опустившись на четвереньки, она порылась на полках. Перебирая вещи, она касалась одежды, все еще хранившей его запах, — нет, здесь нельзя задерживаться надолго.

Первая коробка не содержала ничего интересного, если не считать, что все это принадлежало Фрэнку: корешки старых билетов на бейсбол, стопки монеток, аккуратно завернутые в бумагу, швейцарский армейский нож, ошейник собаки, которая была у него в детстве. В уголке коробочки от «Фратто» она обнаружила чек на ее обручальное кольцо. От руки написано: «Обр. кольцо 1 карат».

После свадьбы Фрэнк рассказал ей, как однажды подслушал разговор двух секретарш в офисе. Одна из девушек похвасталась, что у нее колечко в «три четверти карата», и его поразило в тот момент, насколько неправильно это звучит, словно процент от сделки. И подумал тогда, что его жена ни за что не будет носить дроби.

Во второй коробке хранились именно те документы, которые она искала, — закладные, свидетельство о браке, профсоюзный страховой полис на сумму около восьми тысяч. Она разобрала бумаги на официальные, юридические и остальные, потенциально важные, решив внимательно просмотреть их позже.

И этим все заканчивается? Пять обувных коробок и стопка бумаг?

В последней коробке Анжелина нашла пачку фотографий. Сидя на полу, она принялась перебирать снимки. Начала снизу, переворачивая одну карточку за другой. Семейные фото, память о давних празднованиях Рождества и дней рождения. Здесь была фотография первого кота Фрэнка. Надпись на обороте рукой Фрэнка: «Это мой кот» — заставила ее улыбнуться. Сам Фрэнк на фото гордо стоял рядом с котом, в джинсах и белой футболке, такой худенький и серьезный, но милый — уже заметен мужчина, которым он станет. В середине стопки нашлась фотография, на обратной стороне надпись: «Девушка, на которой я женюсь!»

Анжелина перевернула фото. Фрэнк и Анжелина, лет шесть-семь назад, в купальниках на пляже Авалона. Она помнила тот день, они тогда впервые уехали за город вдвоем. Попросили каких-то девчонок сфотографировать их вместе. Ели моллюсков и спагетти, до полуночи пили божоле в какой-то закусочной, названия которой она не запомнила. Она не могла глаз отвести от него, как не может и сейчас. На фотографии они склонили головы друг к другу, он обнял ее за плечи, и она почти почувствовала тепло солнца на их коже, тепло их объятий. Он написал дату на обороте — как всегда, когда хотел сохранить в памяти важное событие.

Она сумела вдохнуть, только когда раздался звонок в дверь. Анжелина раздраженно вскочила и спустилась в прихожую. На пороге она с удивлением увидела Дотти из соседнего дома, та ласково улыбалась, протягивая кастрюльку — вероятно, горячую, потому что держала она ее прихватками.

— Привет, Энджи. Вот, принесла тебе перекусить. Ты занята?

Дотти, пухлая и добродушная, была постарше Анжелины, в ее соломенных волосах уже пробивалась седина. Бездетная вдова, она известна была своим добрым нравом, никогда не сплетничала и готова была снять с себя последнюю рубашку для ближнего. «Я теперь тоже вдова, — подумала Анжелина. — Две вдовы стоят на пороге».

— Нет, нет, я совсем не занята, Дотти, входи, пожалуйста.

Дотти решительно шагнула через порог, показала взглядом на кастрюльку:

— Может, я отнесу это в кухню? Еще горячее.

— Конечно, проходи.

В кухне Дотти поставила кастрюлю на плиту, на крошечный огонь. Анжелина молча села за стол.

— Оставлю на маленьком огне, чтобы ты потом поела теплого.

Дотти подсела к Анжелине, придвинула стул поближе. Анжелина смотрела на фотографию, которую так и не выпустила из рук, но перевернула ее, когда Дотти села рядом, — не хотела сейчас обсуждать снимок.

— Как ты, дорогая? — Дотти сочувственно тронула ее за руку.

Целых пять секунд — тишина.

А потом плотина рухнула и Анжелина зарыдала.

— Боже мой, бедняжка, иди сюда. — Дотти привстала, прижала голову Анжелины к своему плечу, выудила из кармана смятый платок. — Поплачь, поплачь. Отпусти все, вот так.

Дотти обращалась к ней, как к маленькой девочке, но именно это сейчас нужно было Анжелине, и она была благодарна, и все плакала и плакала.

— Ох, Дотти, мне так грустно. Так грустно! Я даже скучать по нему не могу, потому что все жду — вот он сейчас войдет в дверь, — всхлипывала Анжелина в паузах между приступами рыданий. — Такая печаль на всю жизнь? Не думаю, что… это когда-то прекратится. Знаешь… если это навсегда, тогда уж лучше прямо с моста…

— Господи…

— Или уплыть в океан…

— Боже милостивый.

— Я просто суну голову в духовку…

— Ну-ка, высморкайся. — Дотти прижала платок к носу Анжелины, та громко фыркнула, а потом рассмеялась, а потом они обе помолчали, не совсем понимая, что делать дальше.

Анжелина вновь начала плакать, но уже тише, без стонов и рыданий.

Дотти достала пачку носовых платочков, Анжелина промокнула глаза.

— Ну вот, — вздохнула Дотти. — Теперь полегче?

— Кажется, да.

Дотти повела ее в гостиную.

— Послушай, милая, — начала Дотти, — я сейчас дам тебе три таблетки аспирина, промою тебе глазки теплой водичкой, и ты ляжешь на диван.

Анжелина шмыгнула носом и послушно кивнула.

— Я посижу с тобой, пока ты не уснешь. Супчик оставлю на плите. Когда проснешься, поешь, и готовить не надо.

— Хорошо.

Дотти устроила Анжелину на диване, отыскала плед, укутала ее. Потом задернула шторы, напоила Анжелину аспирином, вручила влажный тампон для глаз.

— Я знаю, это тяжело, но поверь, со временем все наладится, — приговаривала она, прижимая тампоны к глазам Анжелины и поправляя подушки.

— А он какой?

— Ты о чем, дорогая?

— Суп. Какой суп ты принесла?

— Эскароль, с эндивием[8].

— Спасибо, Дотти.

Через несколько минут Анжелина выключилась, будто лампочка. Дотти тихонько отложила журнал, подобрала с пола влажные салфетки, включила маленькую лампу на столике в коридоре, чтобы Анжелина не проснулась в темноте. Хорошо поплакать и хорошо поспать — вот что ей сейчас нужно.

Дотти на цыпочках выбралась за дверь, аккуратно защелкнула замок и оставила мирно посапывающую Анжелину.

Глава 4

В часы предрассветной тоски

Анжелина проснулась глубокой ночью. Плед сбился комком, и ноги у нее замерзли. Она медленно приходила в себя, восстанавливая в памяти события, приведшие ее на диван. Ночь. Суббота. Она что, проспала весь день? И проголодалась. Что она готовила на обед? И где Фрэнк?

Голова болела, глаза опухли, во рту пересохло. Придется вставать. Она набросила на плечи плед и поплелась в кухню.

Суп Дотти все еще стоял на плите. Анжелина выпила воды, потом поднялась наверх и почистила зубы. Переоделась в старый джемпер и пижамные штаны, включила обогреватель. В кухне Анжелина налила суп в тарелку, присела, попробовала.

— Ох.

Склонившись над тарелкой, Анжелина принюхалась. Потом щедро сдобрила суп перцем, попробовала еще раз. С перцем, как ни странно, стало еще хуже. Захотелось даже почистить язык ложкой.

— Ох, Дотти, благослови Господь тебя за доброту, но…

Она вылила содержимое тарелки в раковину. Туда же отправились остатки супа из кастрюли. Анжелина приготовила себе сэндвич — ржаной хлеб, тонкий ломтик soppressata[9], помидор и капля майонеза. Это был самый тихий ужин в ее жизни.

Анжелина долго стояла под душем — таким горячим, что едва можно вытерпеть. Когда вода в нагревателе закончилась, она плотно завинтила скрипучие краны, выбралась из старой чугунной ванны и завернулась в белый хлопковый халат.

Иногда, если Фрэнк собирался в душ следом за ней, она рисовала на запотевшем зеркале забавные рожицы. Сейчас лишь провела пальцем по стеклу — просто черточка, которой никто не увидит.

Слабость осталась, но зато она согрелась и немного успокоилась; расчесывая волосы, присела на скамеечку в ногах кровати. Анжелина осознавала, что это ее первая по-настоящему одинокая ночь, и была готова, что все, чего она коснется, на что упадет взгляд, будет напоминать о нем.

Она погасила свет и забралась под одеяло. Лежала с открытыми глазами, но ни сон, ни слезы, ни печаль, ни облегчение, ни воспоминания о детстве или жизни с Фрэнком, ни мысли о новой работе или беспокойство об отсутствии денег — ничто, даже новые рецепты, не приходило в голову.

Некоторое время она слушала тиканье будильника, потом поднялась и задернула шторы, чтобы не мешал лунный свет. Легла, как следует подоткнула одеяло, в чем не было ровно никакой необходимости, и попыталась уснуть.

Тик-так, тик-так.

Анжелина схватила будильник, унесла его в ванную и сунула под стопку полотенец в шкафчике. Но продолжала слышать его даже сквозь плотно закрытую дверь. Откинув одеяло, Анжелина села в кровати. И тут ее настигло откровение.

Выскочив из кровати, она прямо босиком бросилась в кухню — вот он. Его перенесли на кухонную стойку, но он все еще оставался здесь — сверкающий глазурью, отвергнутый и забытый, с жуткой раной сбоку. Идиотский, прекрасный, вероломный торт, на который у нее были такие грандиозные надежды. Она сняла стеклянную крышку.

Распахнув заднюю дверь кухни, Анжелина решительно прошагала к бетонной загородке, за которой они держали мусорные баки. Подняла металлическую крышку ближайшего бака, и все великолепие «Шоколадных грез Франжелико», за исключением крошечного кусочка, поместившегося на пальце, глухо шлепнулось на дно. Изо всех сил грохнув крышкой, она так же решительно вернулась в кухню.

Оглянулась вокруг. Горячая волна гнева обожгла шею.

Анжелина наконец-то начала осознавать, какое сумасшедшее количество еды хранится в доме: перец, баклажаны, помидоры, прошутто, цыпленок, baccala[10], что-то молочное, зелень, сыры — для праздника, которого не будет.

Кончено. Больше никаких праздников. Всему этому место в помойке.

Анжелина занялась холодильником. Вышвырнула прямо на стол пакет со свежей треской. Баклажаны покатились по столешнице и замерли на самом краю. За ними последовали кусок говядины, свинина и колбасы, цыпленок — все аккуратно завернутое в белую хрустящую бумагу. Каждый сверток Анжелина изо всех сил шмякала об стол. Она вытащила и опрокинула обе емкости для овощей. Роскошный перец, лук, морковь с чудесными зелеными хвостиками, цуккини, сельдерей, бело-розовые головки чеснока, пучки петрушки хлынули разноцветной лавиной.

Анжелина порылась в кладовой, достала большое пластиковое ведро. С коротким треском распахнулась крышка, и продукты полетели в ведро. Анжелина швыряла их с такой яростью, словно стремилась навеки выбросить из своей жизни.

Из кладовой донесся глухой удар: большой пакет муки на полке завалился набок. Это наглое ленивое движение разозлило ее. Она схватила пакет и взгромоздила на стол. Оказалось, сверху пакет был приоткрыт, и, когда Анжелина хлопнула им об столешницу, пушистое облако, взлетев, осело на ее ресницах, лице и волосах.

Она растерянно закашлялась, замахала руками. А потом увидела свое отражение в металлической дверце холодильника, которую регулярно полировала до блеска.

И рассмеялась.

Рассмеяться вот так — словно дернуть за кольцо запасного парашюта. Безудержный глубокий хохот, который отдается в животе, спине, сотрясает плечи, и даже слезы наворачиваются на глаза. Анжелина в изнеможении рухнула на спасительную опору столешницы. Надо же, а ведь она уже успела позабыть, что такое смеяться по-настоящему.

Чистым посудным полотенцем она утерла глаза, смахнула с лица муку. Все еще хихикая, аккуратно вынула продукты из ведра и разложила на столе.

Приближалась полночь, но Анжелина знала, что делать. Она не пойдет спать.

Она хочет и будет готовить.

Большой мерной кружкой она налила теплой воды в металлическую миску, добавила щепотку сахара и размешала пачку дрожжей.

Спустя несколько минут, переодевшись в джинсы и рубашку, Анжелина вернулась в кухню, закатала рукава, подобрала волосы и приготовилась к работе. Окунула палец в миску с дрожжами, попробовала на вкус. Удовлетворенная результатом, отмерила муку и всыпала ее в опару, добавив немножко соли. Двумя руками принялась месить, наслаждаясь теплым хлебным ароматом. Она месила, переворачивала, похлопывала в привычном, усвоенном еще в детстве ритме, пока бисеринки пота не выступили на лбу.

Сжимая тесто, она всякий раз изо всех сил пыталась выдавить воспоминания о Фрэнке. Потом, позже, она будет помнить все и будет лелеять эти воспоминания, но сейчас слишком больно.

Довольно скоро получился солидный, размером с футбольный мяч, шар теста, который Анжелина бережно уложила обратно в миску, накрыла полотенцем и отставила в сторону. Затем хладнокровно оценила возможности плиты, мысленно прикидывая последовательность действий, — ей потребуется шесть конфорок и две духовки.

Большая кастрюля для соуса — на позицию. Ножи к бою. Зажечь огонь.

Она называла свою плиту Верной Старухой. Ее отец, Ральф, отыскал и установил это гигантское чугунно-фаянсовое произведение «Печной Компании Релайбл»[11] в маминой кухне лет тридцать назад, еще до рождения Анжелины, когда они с Эммалин переехали в собственный дом и только начинали семейную жизнь. У плиты имелось шесть мощных газовых конфорок, две большие духовки, гриль, отдельная решетка для жарки и маленькая духовка для разогревания блюд. «Печная Компания Релайбл» прекратила выпускать кухонное оборудование еще в тридцатые годы, но свое лучшее изделие они производили до последнего дня. Верная Старуха никогда не подводила. И вселяла уверенность.

Плита стала единственным наследством, доставшимся ей от родителей, и вместе с Анжелиной переехала в этот дом после того, как они с Фрэнком поженились. Как жаль, что родители не дожили и не увидели Фрэнка. Он был таким чудесным, познакомил со своей семьей так, чтобы все сразу поняли, насколько он любит и уважает ее. И дал ей возможность встретить новых родственников на ее собственной территории, на ее условиях. Анжелина вспомнила, как в первый раз готовила для них и как нервничала, подавая «красный соус» детям итальянской матери…

Внимание.

Исходный пункт — красный соус, соус tomate, как говорила мама, — мамин соус. Крупная белая луковица, два стебля сельдерея, большая морковка, пучок петрушки — quattro evangelistas, «четыре евангелиста» итальянской кухни.

Анжелина нарезала лук, морковь и сельдерей, измельчила красный сладкий перец и петрушку — до крупной крошки, похожей на влажный песок. Отломила пять зубчиков чеснока, раздавила, очистила, порубила — чуть крупнее, чтобы чеснок подчеркнул вкус соуса, но не погубил его.

Оливковое масло булькнуло трижды, проливаясь в разогретую кастрюлю, туда же отправились «евангелисты», соль и перец и только затем чеснок — чтобы не пригорел. Постепенно, помешивая, добавила томатную пасту. Пока смесь закипала, Анжелина отщипнула пригоршню сухих трав из висящих в кухне пучков — розмарин, базилик, тимьян, орегано, — растерла их в ладонях прямо над кастрюлей, глядя, как они крошечными зелеными снежинками сыплются вниз.

Она вдохнула аромат, оставшийся на пальцах. И сразу вспомнилось детство, родители: как она помогала маме готовить соус, как обнимала вернувшегося с работы папу и аромат свежих трав смешивался с запахом его одеколона.

Анжелина плеснула красного вина, в недрах кастрюли удовлетворенно зашипело, и туда хлынул водопад рубленых pomodoros. Она еще приправила соус, позволила ему вскипеть, а потом убавила огонь, чтобы смесь лишь слегка побулькивала.

Бабушка Нонна, мать ее отца, сама готовила томатную пасту из плодов, которые выращивала в собственном саду. Она, бывало, приносила Эммалин домашние консервы, а потом женщины могли часами сидеть, попивая пиво и закусывая его корнишонами с сыром эдам. Единственным человеком, с которым Эммалин могла выпить пива, была Нонна.

Анжелина заторопилась. Поставив кастрюлю с каннеллини для классического тосканского супа с белой фасолью, она выбрала красный и зеленый перцы, разрезала пополам, удалила сердцевину, слегка смазала оливковым маслом и положила в духовку запекаться. Можно было подрумянить перцы прямо на газовой горелке, но медленное запекание проявляло мельчайшие оттенки вкуса, а время — что ж, похоже, в ее распоряжении все время мира.

А сейчас, пожалуй, пора заняться цыпленком. У нее для такого случая имелась большая объемная гусятница, за которой когда-то пришлось ехать на рынок к эмишам. Она аккуратно затолкала под кожу цыпленка кубики сливочного масла, приправленные растертой петрушкой, шалфеем, тимьяном и перцем. Масло растает и пропитает мясо, пронизывая его ароматом трав до самых костей. Поверхность цыпленка она сбрызнула белым вермутом и еще немного добавила в жаровню.

Когда-то давно, раскрывая Анжелине тайны приготовления цыпленка — как зажарить его, чтобы внутри он остался невероятно нежным и сочным, а кожица при этом приобрела нежно-коричневый оттенок ореховой скорлупы и похрустывала, как картофельные чипсы, — мать сказала: «Против правильно зажаренного цыпленка не устоит ни один мужчина. Когда ты вырастешь и надумаешь выйти замуж, проблема запросто решится при помощи цыпленка». Похоже, она пошутила лишь отчасти: ровно через три недели после того, как Анжелина впервые поджарила цыпленка для Фрэнка, он сделал ей предложение.

Поставив птицу в духовку, Анжелина налила себе бокал вина.

— Что-то здесь слишком тихо, — вслух произнесла она, только чтобы услышать звук собственного голоса. — Очень тихо! — прокричала Анжелина.

Она толкнула дверь в гостиную, в углу которой стоял старый музыкальный центр. Порывшись в пластинках, вытащила потрепанный конверт, любимый диск ее отца, под который он любил танцевать с Анжелиной, когда та еще пешком под стол ходила. «Избранные хиты Луи Примы»[12].

Она опустила иглу на пластинку и прибавила громкости, чтобы было слышно в кухне.

«Анжелина, обожаю тебя…» — проникновенно выводил Луи. А потом «Нью Орлеан Гэнг» подхватывал ритм, и Король Луи пел: «Дважды ем я антипасти, весь в твоей, красотка, власти, Анжелина…»

Пора готовить свежую пасту. В ритме музыки Анжелина разбила три яйца в центр горки из муки самого мелкого помола, принялась подмешивать муку в клейкую середину. При помощи специальной ручной машинки для пасты она превратила тесто в тончайшие длинные пластины, раскладывая одну за другой, пока вся поверхность стола не оказалась застелена ими. Потом взяла mezza luna[13] и аккуратно нарезала широкие полоски пасты для нового блюда, которое хотела попробовать. «Лазанья по-провансальски» — итальянские и французские сыры, сушеные помидоры, прованские травы и свежий базилик. На этот рецепт она возлагала очень серьезные надежды.

Анжелина начала собирать лазанью. Смешала сливочный нефшатель, рикотту и натертый острый пармезан, добавив яйцо, чтобы масса стала однородной. Уложила пластины свежей пасты в форму для лазаньи, смазала сырной смесью, сверху разбросала свежий базилик, орегано и сушеные помидоры. Она работала быстро, но предельно сосредоточенно.

«Я просто жиголо, куда бы я ни шел…» — продолжал петь Король Луи.

Второй слой пасты она покрыла грюйером и сыром «бурсен» с травами. Третий слой — как первый. Для четвертого, и последнего, слоя она использовала остатки «бурсена» и немного creme fraiche[14], зачерпнула густого томатного соуса из кастрюли и завершила процесс, посыпав лазанью тертым грюйером. И отставила форму в сторону, переживая прилив естественной гордости мастера.

Но дело еще не закончено.

Анжелина надрезала, посыпала мукой и обжарила большие ломти говяжьей лопатки, подрумянив их со всех сторон. Именно ради таких случаев, когда раскаленный жир попадает на сковороду, она убрала из кухни пожарную сигнализацию. И вот уже она заливает мясо бутылкой бургундского, предоставляя ему тушиться a la bourguignonne[15], — очередной привет Эммалин.

Теперь Анжелина носилась по кухне как угорелая. Пластинка Примы закончилась, но в ней больше не было нужды. Анжелина занялась хлебом.

Сняла полотенце с миски, где отдыхало тесто. Оно поднялось, увеличившись втрое. Анжелина обмяла его, раз за разом с удовольствием похлопывая, разделила на части, принялась делать жгуты и заплетать их. Плетение косичек — это, пожалуй, один из первых освоенных ею навыков: в детстве у нее всегда были длинные волосы. И вот уже тесто превратилось в три большие плетеные булки. Их не стыдно было выставить в настоящей парижской boulangerie[16]. Она даст хлебу время расстояться и отправит его в печь перед самым рассветом, как сделал бы каждый уважающий себя boulanger[17].

Она приготовила «наполеон» из баклажанов — великолепное блюдо, сочетающее в себе островатую нежность подкопченной моцареллы и ореховый вкус обжаренных в панировке баклажанов, хрустящая корочка которых оттеняла бархатную мякоть внутри. Сняла кожицу с печеных перцев и разложила их на блюде с шариками свежей моцареллы, помидорами черри, свежим базиликом и сбрызнула все это бальзамическим уксусом. Смешав фарш из телятины, говядины и свинины с розмарином и чесноком, она налепила маленьких фрикаделек, обжарила их в чугунном котелке и отправила купаться в посудине с томатным соусом.

Фрэнк, абсолютно беспомощный в кухне, отчего-то всегда рвался помогать ей лепить фрикадельки. И потом, когда гости собирались за столом, хвастался, что приготовил блюдо сам.

Анжелина подумала, что до конца своих дней, готовя фрикадельки, будет вспоминать Фрэнка, и с удивлением поняла, что улыбается.

Дальше очередь baccala marechiara — треска с соусом из помидоров, каперсов, оливок, чеснока и петрушки, облегченная версия puttanesca[18]. Она выложила треску в форму, полила сверху соусом marechiara и поставила в духовку, чтобы рыба пропеклась и расслоилась. После она выложит ее на блюдо с лингвини, щедро сдобрив оливковым маслом и свежемолотым черным перцем.

С восходом солнца Анжелина вынула из печи хлеб, и аромат его окутал весь дом. Она приготовила блюда с салатом и зеленью; шарики дыни, обернутые прошутто; грандиозную закуску из разных видов колбас, сыров и оливок. И еще роскошную вазу с разноцветными фруктами. Цыпленок вынут из духовки, бургиньон продегустирован, лазанья остывает, побулькивая, на большом столе. Анжелина помешала суп и выключила плиту.

Следующие сорок минут она посвятила сервировке. Этот банкетный стол выглядел как кулинарная фантазия, достойная центрального разворота в «Bon Appetit».

Закончив с уборкой, Анжелина остановилась и окинула долгим внимательным взглядом дело рук своих. Удовлетворенно вздохнув, она завернулась в старенький плед, допила вино и уснула прямо на диване, так и не стерев муку со щеки. Ее волосы уютно пахли домашней едой, которую готовили ночь напролет.

И в тот краткий миг на грани сна и бодрствования она почувствовала себя прежней.

Глубоко и безмятежно Анжелина спала не больше часа — до того момента, как нагрянули Мама Джиа и Тина. Накануне вечером Тина тихо отпраздновала день рождения в обществе родителей и нескольких самых близких друзей, а утром зашла к бабушке, чтобы вместе идти в церковь. Теперь они вдвоем явились к Анжелине.

Джиа была решительно настроена помочь своей невестке вернуться к обычной жизни. Сегодняшний день был даже важнее вчерашнего; просто неразумно сидеть день-деньской, вспоминая прошлое. Прошлое закончилось, как вчерашний обед.

Задняя дверь оказалась не заперта, Джиа с Тиной вошли в кухню. Замок тихо щелкнул у них за спиной, и обе замерли как вкопанные. Тина ахнула.

— Cos’e tutto questo? — прошептала Джиа. — Что это такое?

— Бог мой… — пролепетала Тина.

Они подошли к столу, как туристы приближаются к национальной святыне, — медленно, чтобы ничего не упустить.

Джиа приподняла крышку кастрюли с тосканским супом, одобрительно потянула носом:

— Пахнет очень неплохо.

— Шутишь? Пахнет просто невероятно, — возмутилась Тина.

— Лазанья… melanzane… pappardelle… baccala… да здесь куча еды.

Тина склонилась над большой корзинкой с хлебом:

— Боже правый, хлеб еще теплый.

— Фрикадельки в красном соусе… — продолжала список Джиа.

— Ты только взгляни на цыпленка. Красота. Для кого все это?

— Не представляю. А где Анжелина?

Тина приоткрыла дверь и просунула голову в гостиную:

— Мама Джиа, погляди-ка сюда.

Они полюбовались мирно спящей Анжелиной и осторожно прикрыли дверь. Джиа сбросила жакет и закатала рукава.

— Давай, дорогая, — распорядилась она. — Нам с тобой надо прибрать всю эту еду. А потом сварим кофе и подождем, пока проснется Анжелина.

К двум часам дня все три женщины, Анжелина, Тина и Джиа, сидели за кухонным столом. Джиа пила кофе со своими обычными тремя ложками сахара, поставив перед Анжелиной и Тиной поздний завтрак — яичницу-болтунью, румяные тосты, сосиски и жареные помидоры. Обе жадно принялись за еду.

— Умираю от голода, — чуть виновато призналась Анжелина. — Кажется, за работой нагуляла аппетит.

— Мне, наверное, стоит каждый день приходить и готовить для тебя, чтобы ты не голодала, — буркнула Джиа.

Тина оценила шутку и весело расхохоталась.

— Никогда в жизни не видела столько еды, — сообщила она. — Мы еле сумели закрыть холодильник. Неужели всю ночь готовила?

— Что случилось? Забыла, что вечеринка отменилась, а? — поинтересовалась Джиа.

Анжелина робко улыбнулась.

— Никак не могла уснуть. Нужно было чем-нибудь заняться, а тут все эти продукты, ну я и начала готовить.

— Журнальчик почитать не могла? — фыркнула Джиа.

— Похоже, я немножко увлеклась.

— Увлеклась? Да в чуде с пятью хлебами не было такого количества съестного.

— Тетя Анжелина, что ты собираешься делать со всем этим богатством? — спросила Тина. — Все ведь может испортиться.

— Не сметь выбрасывать еду! — отрезала Джиа.

— Конечно, я не собираюсь ничего выбрасывать, — согласилась Анжелина. — Но что же делать? Ты не возьмешь домой немножко?

— Я могу что-нибудь забрать, — предложила Тина.

Джиа решительно отодвинула кофе и поднялась на ноги:

— Мы раздадим это соседям. Цыпленка я возьму для молодой миссис Сантагвида. Бедная девочка, пятеро детей, и еще малыш родился.

— А суп я могу отнести священнику.

— Отличная мысль, — одобрила Джиа. — Но сначала отлей мне немножко в кастрюльку, я прихвачу домой. Пахнет и вправду замечательно.

Анжелина встала, распахнула холодильник и, уперев руки в бока, хладнокровно осмотрела плотно забитые полки, словно генерал перед началом главного наступления.

— Что ж, заканчивайте болтовню, девочки, — скомандовала она. — У нас впереди много дел.

Наполеон из баклажанов

6 порций

Ингредиенты

— 2 крупных баклажана

— 1 чашка молока

— 1 чашка рисовой муки или обычной муки

— 1 чайная ложка майорана

— 1 чайная ложка сушеного базилика

— 1/4 чайной ложки молотого черного перца и еще щепотка для панировки

— 2 — 3 яйца, взбитых со столовой ложкой воды

— 1 чашка просяной муки или панировочных сухарей

— 1 чашка оливкового масла (не extra virgin). Примерно 2 — 3 столовые ложки для смазывания грибов портобелло[19], 1 столовая ложка для их обжаривания, 1 столовая ложка для обжаривания белых грибов, 2 — 3 ложки для обжаривания баклажанов с обеих сторон, в 2 — 3 приема

— 6 — 8 грибов портобелло, вымытых и почищенных. Пластинки внутри шляпки удалите чайной ложкой

— 1 столовая ложка сушеного розмарина, растертого в порошок

— 1/8 чайной ложки соли

— 1 столовая ложка сливочного масла

— 6 унций (примерно 3 чашки) больших белых грибов, помытых, очищенных и порезанных на ломтики толщиной 0,5 сантиметра

— 2 головки шалота, мелко порубленные

— 2 зубчика чеснока, мелко порубленные

— 1/2 чашки томатной пасты

— 1/2 чайной ложки душистого перца

— 6 — 8 столовых ложек сметаны

— 1 фунт подкопченной свежей моцареллы, нарезанной ломтиками в 1/2 см толщиной

— 1/2 фунта сыра грюйер, порезанного лопаточкой для сыра

— 1/2 чашки creme fraiche

— 6 — 8 веточек свежего базилика

— соль по вкусу

Способ приготовления

Нарежьте баклажаны ломтиками (поперек) примерно в сантиметр толщиной и немного посолите с каждой стороны. Порезанные баклажаны выложите на несколько сложенных вместе бумажных полотенец. Сверху также накройте бумажными полотенцами. Придавите тяжелой миской или кухонной доской, на которую положены несколько консервных банок. Дайте полежать 30 минут. (Это позволит удалить горечь из баклажанов и немного подсушит их, так что при жарке они не впитают чересчур много масла.)

Приготовьте все необходимое для панировки. Налейте молоко в неглубокую посуду, например блюдо для пирога. Смешайте муку с майораном, базиликом и щепоткой (1/16 чайной ложки) молотого черного перца и рассыпьте смесь на тарелке или рабочей поверхности. В отдельную неглубокую посуду вылейте яичную смесь. Расстелите большой лист вощеной бумаги для выкладывания панированных баклажанов. Окуните ломтик баклажана в молоко, потом в муку, стряхните излишки муки, потом опустите ломтик баклажана в яичную смесь, а потом в просяную муку или панировочные сухари. Складывайте панированные баклажаны на вощеную бумагу. Оставьте баклажаны подсохнуть на 30 минут.

Пока баклажаны подсыхают, смешайте в небольшой миске растертый розмарин, соль и 1/4 чайной ложки черного перца. Смажьте портобелло 2 — 3 столовыми ложками оливкового масла и натрите их смесью розмарина и перца. Растопите в большом сотейнике сливочное масло в столовой ложке оливкового масла. Когда масло начнет закипать, поджарьте грибы портобелло с обеих сторон, пока они не пустят сок (по 3 — 4 минуты с каждой стороны). Переложите портобелло на тарелку, а сок перелейте в отдельную огнеупорную кастрюльку.

В ту же сковородку долейте еще ложку оливкового масла и обжарьте шалот, чеснок и белые грибы на среднем огне, часто помешивая, чтобы не пригорало, пока грибы не начнут истекать соком, но сохраняя при этом форму (5 — 8 минут). Щипцами или шумовкой переложите грибы на тарелку (чтобы остыли до комнатной температуры), а шалот, чеснок и оставшийся в сковороде сок перелейте в кастрюльку с жидкостью от портобелло.

Когда панированные баклажаны высохнут, вымойте сотейник, налейте масло, чтобы оно покрывало дно (2 — 3 столовые ложки) и разогрейте на среднем огне. Когда масло начнет пузыриться, выкладывайте баклажаны. Обжаривайте, не трогая их, 2 минуты, чтобы панировка закрепилась на их поверхности. Переверните и обжаривайте точно так же с другой стороны, добавляя масло по необходимости, затем переложите на бумажные полотенца, чтобы удалить излишки масла. Обжаривайте баклажаны порциями, протирая сотейник и доливая свежее масло после каждой порции (примерно 3 порции на 14-дюймовую сковородку).

Разогрейте духовку до 180 °С.

Добавьте томатную пасту и душистый перец в кастрюльку с грибным соком, чесноком и шалотом.

Прежде чем составлять «торт», отложите 3/8 чашки сметаны для украшения. Широкую огнеупорную посудину (подойдет, к примеру, форма для лазаньи) смажьте сливочным маслом. Каждый «наполеон» укладывайте слоями — портобелло, ломтик моцареллы, ломтик баклажана, столовая ложка томатной смеси, 4 — 5 ломтиков белых грибов, еще один ломтик баклажана, столовая ложка сметаны, чайная ложка томатной смеси и два ломтика грюйера (2x4 дюйма). (Если остались еще баклажаны, выложите их на противень.) Накройте посуду фольгой и запекайте до готовности (сыр должен расплавиться, а вся конструкция плотно держаться вместе — примерно 30 минут). Потом снимите фольгу и оставьте в духовке еще на пять минут. (В это же время запеките остальные баклажаны.)

Достаньте из духовки и оставьте на 5 минут остывать.

Способ подачи

Аккуратно выложите каждый «наполеон» на отдельную тарелку. Сверху положите немного creme fraiche, гарнируйте стеблем базилика. Оставшиеся баклажаны подайте отдельно. Великолепным дополнением станет холодное шардоне.

Глава 5

Предложение мистера Купертино

Тина прошла мимо школы, за церковью повернула направо, через железную калитку попала в крошечный дворик священника и бедром отодвинула щеколду, потому что руки были заняты большой кастрюлей супа. Да, газону, пожалуй, не помешает хорошая прополка. Когда она училась в школе, по весне монашки выбирали хороших девочек из пятого класса для помощи в саду, а хорошие мальчики выдергивали сорняки на газоне.

Локтем надавив на кнопку звонка, Тина пробралась за кружевную занавеску, а навстречу по коридору, шаркая шлепанцами, уже спешил падре Ди Туччи, в черном свитере грубой вязки. Завидев ее, он приветственно раскинул руки и широко улыбнулся, когда Тина протянула ему кастрюлю. Священник благословил девушку, и та поспешила по следующему адресу.

У Сантагвидасов хозяйка дома Джинни, слишком хрупкая и юная для матери шестерых детей в возрасте от десяти месяцев до двенадцати с половиной лет, потеряла дар речи, когда на ее пороге внезапно появилась Джиа с огромным жареным цыпленком, контейнером соуса, горой ризотто и зеленой фасоли — вполне достаточно для всей семьи и ровно в то время, когда пора начинать готовить обед. После краткого объяснения Джинни принялась смеяться так, словно выиграла в лотерею, и пригласила Джиа выпить кофе, пока цыпленок, прикрытый листом фольги, разогревается в духовке.

Джиа вытащила из высокого детского стульчика малютку Рози и пристроила ее на своих широченных коленях. Еще двое малышей возились у ее ног, трехлетний мальчик уцепился за юбку и протянул ручонки, чтобы его тоже взяли на коленки. Джиа махнула Джинни, чтобы та спокойно пила кофе, — сама она и так уже была на вершине блаженства.

Тина добралась до второго пункта своей программы. С глубоким сотейником в руках она поднялась на крыльцо дома Каппуччио и позвонила в дверь. Миссис Каппуччио, милая старушка, жила вместе со своим внуком Джонни, чьи родители скончались несколько лет назад.

Дверь открыл Джонни. Высокий, стройный, с добрыми голубыми глазами, он был тихоней, но очень симпатичным, по крайней мере по мнению Тины. На заднем дворе кто-то играл в мяч.

— Привет, Джонни.

— Привет, Тина.

Тина смущенно протянула ему посудину:

— Это для тебя и твоей бабушки. Тушеная говядина, моя тетя Анжелина приготовила. Она очень хорошо готовит. Просто разогрей в духовке, и все.

— Ух ты. Вот это да. Спасибо. Классно выглядит. Передай спасибо миссис Д’Анжело, ладно?

— Хорошо.

Тина повернулась и медленно спустилась по ступеням.

— Пока, Джонни.

Ей нравилось произносить его имя, а Джонни нравилось слышать, как она его произносит.

— Пока, Тина.

Джонни шагнул в дом, а Тина пошла дальше по улице, но при этом оба умудрялись не отводить глаз друг от друга, пока Тина не повернула за угол.

За следующие пару часов Анжелина распределила еду по соседям, пока, наконец, не осталась одна лазанья. Анжелина помнила давешнюю доброту Дотти и хотела отблагодарить ее особо. Она набросила жакет, подхватила форму с лазаньей и поспешила к соседке.

— Анжелина, что это у тебя? — встретила ее на пороге Дотти.

Анжелина с улыбкой сунула форму ей в руки:

— Дотти, ты вчера принесла мне суп и вообще очень помогла, и вот я испекла для тебя лазанью.

— Господи, какая красота. Но тебе не стоило беспокоиться. Как тебе суп?

— Уже закончился.

— Чудесно. Не хочешь зайти?

— Нет, мне пора бежать, но спасибо, Дотти, большое, еще раз.

— Не за что, дорогая. — Дотти увидела кого-то за спиной Анжелины. — Ой, погоди минутку, я должна вас познакомить. — И сбежала по ступеням, прямо с лазаньей в руках.

Анжелина обернулась. Пожилой мужчина медленно шел по улице, уткнувшись в газету. Слегка лысеющий, среднего роста и телосложения, одетый просто, но со вкусом — от коричневых кожаных туфель до бледно-голубого кашемирового кардигана, видневшегося из-под пальто «в елочку». Он все время то опускал, то приподнимал очки, словно пытался обрести компромисс между безудержным стремлением немедленно получить информацию и необходимостью не сбиться с дороги и ни на что не наткнуться. Мужчина был так поглощен чтением, что едва не прошел мимо своей двери, но, почувствовав, что за ним наблюдают, вовремя поднял взгляд и заметил двух поджидающих его женщин.

— Бэзил, — окликнула его Дотти. — Я хочу тебя кое с кем познакомить.

Бэзил перевел взгляд с Дотти на Анжелину:

— О, приветствую.

— Анжелина, это мой брат Бэзил Купертино. Он только что вышел на пенсию и теперь будет жить вместе со мной. Это Анжелина, соседка из дома напротив, я тебе о ней рассказывала.

— Как поживаете, мистер Купертино? — протянула руку Анжелина. — Добро пожаловать в наши края.

— Счастлив познакомиться с вами, очаровательная юная леди. И искренне соболезную, я слышал, вы потеряли мужа.

Анжелина на миг потупилась. При слове «муж» она вздрогнула. На какое-то мгновение даже пожалела, что пришла. Но потом все же посмотрела в глаза мистеру Купертино, и это чувство растаяло без следа. Он, кажется, славный дядька.

— Спасибо, — от души ответила она. — Фрэнк был замечательным.

Мистер Купертино едва заметно улыбнулся.

— И очень мудрым, если женился на такой красавице. А что это за изделие?

— Анжелина принесла нам лазанью, — пояснила Дотти.

Мистер Купертино внимательно посмотрел на блюдо, потом на Анжелину:

— Очень любезно с вашей стороны.

— Пустяки. Надеюсь, вам понравится.

— Зайдете на чашечку кофе? — предложил он.

— Мне пора идти. Но все равно большое спасибо. Может, как-нибудь в другой раз?

— Отлично, — учтиво кивнул он, наконец-то засовывая очки в карман.

— Ну ладно, — засуетилась Дотти. — Пойду поставлю в духовку. Спасибо, Энджи.

Бэзил последовал за Дотти, на прощанье еще раз дружески помахав свернутой в трубочку газетой. Дома Анжелина подумала, как, должно быть, довольна Дотти, что ей теперь есть с кем разделить трапезу.

Прошло несколько дней. Анжелина наконец-то смогла относительно нормально выспаться и теперь суетилась по хозяйству. Она гордилась тем, что пол в ее кухне настолько чист, что с него можно есть, как с тарелки, — у грязи не было ни малейшего шанса. И вот когда она, опустившись на четвереньки, претворяла в жизнь свою философию чистоты при помощи жесткой щетки и ведра горячей мыльной воды, раздался звонок в дверь.

Анжелина задержалась еще на несколько секунд, оттирая особо упрямое пятно, но звонок не умолкал. Она поднялась на ноги, бросила щетку в ведро и резко распахнула дверь, даже не сняв фартука и желтых резиновых перчаток.

На пороге стоял Бэзил Купертино, с пустой формой из-под лазаньи в руках.

— О, привет, мистер Купертино.

Она стянула перчатки, сунула их в карман фартука. Мистер Купертино все молчал. Анжелине вдруг показалось, что он мысленно оценивает ее размеры.

— Здравствуйте, Анжелина. Сестра отправила меня с этим, — он показал взглядом на блюдо, но не сделал попытки передать его Анжелине. — Вернуть, — добавил он после долгой паузы.

Анжелина не могла понять, следует ей забрать у него форму или подождать. Мужчина, похоже, не спешил расставаться с посудиной.

— Вот, пожалуйста. — Он все же нехотя протянул пустую форму.

— Спасибо, мистер Купертино. Не стоило беспокоиться, я и сама могла забежать к вам.

— Ну, теперь в этом нет нужды.

Он сунул руки в карманы и стал похож на человека, ожидающего автобус. Или просто чего-то ждущего.

— Поверьте, мне это совершенно не трудно.

Анжелина взялась за дверь:

— Что ж, спасибо еще раз…

— Мне это было приятно.

— Тогда ладно.

— Рад был помочь, — продолжал он.

Он не сделал ни малейшей попытки уйти и всячески демонстрировал, что у него определенно что-то на уме. Анжелина не в силах была побороть собственное хорошее воспитание, так что выбора не оставалось — придется на время отложить возвращение к благородной борьбе с несуществующей грязью.

— Не желаете зайти на чашечку кофе, мистер Купертино?

— Да, — робко произнес он и тут же принялся старательно вытирать ноги. — Да, с удовольствием. Благодарю вас.

Он сразу прошел в гостиную, Анжелина за ним.

— Я как раз заканчивала уборку в кухне.

— Вы что-то готовите? — с откровенной надеждой спросил Бэзил.

— Пока нет. Но у меня есть свежесваренный кофе, если вы не против…

— Это было бы чудесно.

И Бэзил без раздумий направился в кухню. Дома, стоящие плотным рядом вдоль улицы, строились по одинаковому проекту, так что он прекрасно знал, куда идти. Фрэнк кое-что переделал: пристроил эркер и немного расширил кухню, чтобы устроить в ней кладовую и освободить место для Верной Старухи и большого деревянного стола. Но все равно жилища Анжелины и Дотти были настолько похожи, что мистер Купертино сразу почувствовал себя как дома.

Пока Анжелина прибирала ведро, он прохаживался по кухне, при этом вовсе не нервно, а как человек, который покупает новый дом и просто прикидывает размер помещения. Он потрогал столы, восторженно отозвался о связках трав, которые Анжелина развесила для сушки, задал несколько толковых вопросов о примечательной плите, о ее происхождении, мощности и прочем в этом роде. Наконец уселся за кухонный стол, и Анжелина поставила перед гостем чашечку с еще дымящимся кофе.

— Какой вы предпочитаете? — поинтересовалась она.

— Просто черный.

Анжелина присела напротив. Неожиданно он передумал:

— Хотя, пожалуй, не найдется ли у вас капельки молока?

— Разумеется.

Но, прежде чем Анжелина успела двинуться с места, Бэзил подскочил и бросился к холодильнику.

— Пожалуйста, позвольте мне. — Он открыл дверцу, и голова его скрылась в глубине холодильника.

Секунды шли, Анжелина, недоумевая, подсказала:

— На верхней полке.

— Да. Да, вижу. Боже правый, — после продолжительной паузы отозвался Бэзил.

Он вынырнул из холодильника заметно повеселевший.

Вернувшись за стол с бутылкой молока, добавил немного себе в чашку, отхлебнул и заметил:

— У вас очень чистая кухня.

Прозвучало это скорее как вердикт, нежели просто мнение или комплимент.

Анжелина отпила кофе и улыбнулась:

— Моя мама всегда говорила, что в чистой кухне гораздо проще готовить вкусную еду.

Это лирическое замечание, кажется, помогло ему окончательно расслабиться. Он одобрительно вздохнул.

— Я всю свою профессиональную жизнь провел в такой же старомодной обстановке.

— А чем вы занимались? Не сочтите меня любопытной… — добавила она с легкой иронией.

Сложив руки на груди, он смерил ее невозмутимым взглядом бизнесмена.

— В течение сорока лет, вплоть до последнего времени, я занимался страховой деятельностью. Последние десять лет возглавлял отдел. В мои обязанности входила оценка рисков в крупной страховой компании. Порой я с точностью до месяца мог предсказать, как долго проживет человек после выхода на пенсию. И доживет ли он до нее вообще.

— Правда? — поразилась Анжелина.

— В моем распоряжении, разумеется, всегда имелось достаточно информации, но, полагаю, я обладаю и определенным чутьем. Актуарные таблицы многое могут рассказать, но крайне важен и человеческий фактор. Если у человека есть хобби или внуки, если у него есть основания для долгой жизни, я добавляю времени к своим расчетам. Ну и конечно, с практической точки зрения немалое значение имеют и средства к существованию.

— Непростое дело.

— И вот теперь я на пенсии. — Бэзил опустил голову. — И буду жить у своей сестры.

Анжелина собралась уже рассказать, какая Дотти замечательная соседка, как ее все любят, но он опередил ее, заговорив первым и сразу перейдя к делу:

Примечания

1

Франжелико — монах-бенедектинец, живший в 17 веке, в честь которого назван известный ликер. В 20 веке компания «Барберо» заинтересовалась рецептами Франжелико и стала восстанавливать их по крупицам. В результате был получен напиток — ликер «Франжелико». Рецепт держится компанией в строжайшей тайне, известно только, что в состав входят минеральная вода, отборные лесные орехи, миндаль, смесь диких ягод, цейлонская корица, сладкие цветы апельсина. — Здесь и далее примеч. перев.

2

Знаменитая кулинарная энциклопедия.

3

Сплетница… шлюха (ит.).

4

Убирайся прочь, вон отсюда (ит.).

5

Бульон (ит.).

6

Американский киноактер.

7

Пожалуйста, прошу тебя (ит.).

8

Эндивий (эскароль) — салатный цикорий, иногда используется для приготовления супа.

9

Сорт итальянской салями.

10

Соленая высушенная треска.

11

Reliable (англ.) — надежный, верный, безотказный.

12

Знаменитый в 1930 — 1950-х годах американский певец, композитор, актер.

13

Большой нож в форме полумесяца.

14

Очень нежный сливочный сыр, по консистенции напоминающий сметану (фр.).

15

Мясо, несколько часов тушенное в красном вине (фр.).

16

Булочная (фр.).

17

Пекарь, булочник (фр.).

18

Островато-соленый томатный соус (ит.).

19

Портобелло — разновидность шампиньонов.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.