Старик цыкнул на него. Мальчик поставил свою ношу на пол, поцеловал морщинистую длань хозяина и снова убежал.
      Неторопливым движением старик разлил по чашкам чай.
      - День нынче был жаркий, - начал он, - как, впрочем, и вчера - боги послали непереносимую жару нынешним летом. Да и позавчера солнце палило немилосердно.
      Глотая скверный чай, в котором плавали палки, Алвари медленно оживал. Он даже приподнялся и поковырял коротким пальцем связку раковин, болтавшуюся на стене. Хозяин сверкнул на него глазами, но Алвари этого не заметил.
      - Да, - сказал Конан. - Нам тяжко пришлось из-за этой жары. От самого Секундерама шли без воды.
      - Как же это вас угораздило? - ахнул старик, позабыв разом о солидности. Ведь купцы поскупились, не оставили колодцев до Хорбула. Есть два пастушьих колодца, но надо знать, где они, - пастухи там даже ведер не оставляют, свои носят. Да и в
      стороне эти колодцы от дороги, их только местные жители и могут отыскать...
      - Мы не знали об этом, - Коротко сказал Конан и сам налил себе вторую чашку чая, не дожидаясь приглашения.
      - И пешком шли, - сокрушался старик. - Да разве такое можно делать? Дыханье Сэта в нынешнем году особенно жарко. Давно уже не распалялся так злой демон пустыни...
      - Из-за демона все и вышло, - вмешался Алвари. Старик заметно вздрогнул.
      - Да нет же, - успокоил его Конан. - К Сэту мы не имеем никакого отношения, поверь, добрый человек.
      Он оторвал кусок лепешки и засунул его Алвари в рот, чтобы тот случайно не вмешался в беседу еще раз и не перепугал старика окончательно.
      - Чужестранцы, будет лучше, если вы скажете мне всю правду, - сказал старик. Он был встревожен. - Я торгую амулетами от дурного глаза и злого духа и немного понимаю в Искусстве. Я не пустил бы вас в свою лавку, если бы не видел, что вы оба умираете от жажды, голода и усталости. В тебе, человек с севера, нет коварства.
      - Знаю, - пробурчал Конан. - В детстве меня называли Добрая Душа.
      Старик улыбнулся краешком рта.
      - Или ты изменился с тех пор, как перестал быть ребенком, или ты уклонился с тропинки правды, молодой воин.
      Конан покраснел, надеясь, что в полутьме лавки это не будет слишком бросаться в глаза. Однако старик, кажется, заметил его смущение, потому что усмехнулся уже открыто.
      - Рассказывайте, что произошло с вами в пустыне. Только учтите, лучше бы вам мне не лгать. К сожалению, я столько лет занимался простенькой магией, что научился видеть людей насквозь. Картина отнюдь не отрадная...
      - Ладно, - пробубнил Конан. - Что там долго рассказывать. Я ел изюм. Плюнул косточкой. Попал в безмозглого ифрита. Я же не знал, что он сидит на земле в невидимом состоянии и отдыхает после сытного обеда!
      - Не оправдывайся, - сказал старик. - Что сделано, то сделано. В следующий раз будешь плеваться осторожнее.
      - И я то же говорил, - вставил Алвари, но тут же снова был заткнут лепешкой.
      - Я, конечно, вынул меч и пронзил его, - сказал Конан. - Но ему это было нипочем. Эх, если бы он был из плоти и крови, мы бы с ним потягались!..
      - Не отвлекайся, сын мой. Я знаю, что тебе под силу прикончить дюжину казаков с Запорожки...
      - Интересно, почему это весь Хорбул уже в курсе моих дел? - взорвался Конан. - Учти, старик, если ты вздумаешь нас продать и привести сюда эту запорожскую банду, ты будешь первым, кого я разрежу на куски. Или нет, первым будет твой внук...
      - Это мой раб, так что можешь делать с ним, что хочешь. Я же прожил долгую жизнь и не очень дорожу ее остатком. Продолжай, варвар. Расскажи мне об ифрите.
      - Чума на тебя, старик. Ладно, слушай. Демон начал огрызаться, облизываться и проявлять к нам нездоровый интерес... Он долго прицеливался, чтобы ловчее прыгнуть на нас и разорвать на части. Алвари уверяет, что ифрит состоит из пламени и что он не может сразу напасть на человека. Сначала ему нужно обрасти плотью. Ну вот, пока это чудище думало и обрастало плотью, я вылил всю свою воду ему в физиономию. Бедняге это очень не понравилось. Он шипел, верещал и чесал глаза. Потом исчез. Так мы избавились от демона.
      - Да, и чуть не погибли от жажды, - задумчиво проговорил старик. - Я не знаю, велик ли след, оставленный демоном в ваших душах. И знать этого не хочу. Злые духи могут вселиться в человека и овладеть им, так что он начинает творить зло, не желая того и зачастую даже о том не ведая. Если вы хотите ночевать под моим кровом, то извольте принять снадобье от черных сил.
      - Если оно не ядовитое, - сказал Конан.
      - Я уже разбух от воды, - пожаловался гном.
      - Ну так что? - повторил старик. - Я сказал, а вы слышали.
      - Тащи свое пойло, - сказал Конан. - Надеюсь, ты нас не отравишь.
      Старик достал небольшой сверток. Это был кусочек выделанной овечьей кожи, на которой лучшими чернилами тщательно написано заклинание от злого духа. Бережно развернув клочок, старик положил его на колено и снова стукнул кулаком в стену.
      Примчался взъерошенный мальчик и уставился на хозяина большими сонными глазами. Получив новые распоряжения, он принес большую круглую чашу из тонкого белого фарфора. На ней были нарисованы скалы и сосны с причудливо изломанными ветвями, и две человеческих фигуры в странных одеждах с множеством развевающихся лент, бредущие к вершине. Из глиняного кувшина старик осторожно налил воды, так что чаша наполнилась примерно наполовину.
      Мальчик пристроился рядом на дырявом ковре, обхватив руками тощие исцарапанные колени. Старик с торжественным видом погрузил амулет в воду и смыл надпись. Вода слегка почернела, стала того же цвета, что и седой обсидиан.
      Негромким голосом старик произнес, протягивая чашу Конану:
      - Пей до половины. Это поможет, если дух действительно вселился в тебя, и не повредит, если его в тебе нет.
      Конан сделал чудовищный глоток и поморщился. Затем передал чашу Алвари. Старик с интересом следил за обоими.
      - Странная вы парочка, - заметил он наконец. - А карлик, должно быть, и есть тот ценный пленник, из-за которого так бесятся казаки?
      - Я не карлик, - обиделся Алвари. - Я гном. И, наверное, постарше тебя буду, а уж что касается Искусства, то здесь я и тебя за пояс заткну, и кого угодно из людей. Не знаете вы, люди, настоящего Искусства...
      - Ну, не горячись, - примирительно произнес старик, забирая у него чашу. Что до Искусства, то здесь ты прав. Я ведь только торговец амулетами. Но в храме Алат есть настоящие маги.
      Конан насторожился. Храм, маги - видимо, камень нужно искать именно там. Да и гном что-то говорил о каком-то храме...
      - Кто это - Алат?
      - Великое воплощение войны, судьбы и смерти, - ответил старик, понизив голос и наклоняясь к Конану, словно собираясь клюнуть его в плечо. - Жрецы Алат раскрашивают свои руки охрой, ибо это кровавое божество. Молиться бесполезно. Слышать-то слышит, но поступает только так, как сочтет нужным.
      - Вот это правильно, - сказал варвар. - Что толку скулить и хныкать, надоедая божеству своими мелкими просьбами? Для чего дана человеку сила, если он не умеет ею пользоваться? А коли не умеет, так и жить ему незачем.
      - Ты рассуждаешь как дитя, - сказал старик. - В тебе говорит твоя молодость, твое здоровье, твоя горячая кровь...
      Конан хотел было обидеться, но не успел. Старик снова заговорил:
      - Когда я был таким же мальчиком, как ты, юный герой, в Хорбуле не было Алат. Здесь поклонялись совсем другим богам. А потом откуда-то с Востока явились жрецы и принесли с собой свои святыни. Под водительством Алат наши владыки одержали несколько побед, сейчас уже полузабытых, но тогда блистательных и очень важных. После них вознесся наш Хорбул и были возведены прекрасные стены с синими башнями, которые ты видел сегодня перед закатом... Велика наша богиня...
      Конан слушал, покусывая губу.
      - Но разве женщина может быть божеством войны? - спросил он наконец.
      Старик торжественно покачал головой.
      - Женщина - нет, не может. Но Алат - не женщина.
      - А кто она?
      - Алат - ребенок. Девочка.
      5. У ВОРОТ ХРАМА
      Конан проснулся очень рано, в тот волшебный час, когда ночь переходит в утро. Старик, пустивший их на ночлег, беззвучно спал прямо на земляном полу в задней комнате лавки, завернувшись в полосатый сине-белый плащ. Конану было душно. Он осторожно поднялся с облезлых ковров, поискал глазами Алвари. Гном тихонько посапывал возле жестяной печки. Когда киммериец толкнул его в бок, он медленно раскрыл глаза, и они засветились в полумраке, как у кота.
      - Что? - придушенным шепотом спросил Алвари.
      - Мы уходим.
      - Прямо сейчас?
      - Дружище, у нас очень мало времени. Весь Хорбул уже знает, что люди Аскольда разыскивают северянина с низкорослым пленником. Если мы хотим добраться до храма Алат и пошарить там, то самое время приступать.
      Алвари поморгал, подергал себя за бороду, сел. Широко разевая рот, зевнул.
      Оба не поняли, как и когда рядом с ними появился старик. Но он стоял возле них, улыбаясь одними глазами.
      - Если вы решили уйти, то почему бы вам не изменить внешность, хотя бы немного? Я могу помочь.
      - Больно ты добрый, - с подозрением сказал Конан. - Зачем проснулся? Спал бы себе да спал. Чем меньше ты будешь знать, тем лучше для тебя.
      - Я сказал тебе уже, что остаток жизни для меня не так уж важен. И если я предлагаю помощь, то делаю это от чистого сердца.
      - Но тебе-то что до нас? Зачем ты помогаешь нам?
      - Ради денег и из любопытства, - был краткий ответ.
      Что-то подсказывало Конану, что старик говорит искренне. Кроме того, у варвара просто не оставалось выбора. Да и времени на препирательства особо не было. Поэтому он просто кивнул.
      - Тащи свои тряпки.
      Через несколько секунд перед ними уже стоял заспанный мальчик, стариков слуга. Хлопая длинными черными ресницами, он выслушивал наставления, кивая в такт хозяйским словам. Затем принес целый ворох одежды, из-за которой были видны только его босые ноги.
      Конан завернулся в белый плащ, что никак не сделало его менее заметным. Он был выше ростом многих местных жителей и гораздо шире их в кости, а такие плечи, как у молодого киммерийца, обращали на себя внимание за несколько кварталов. Гнома удалось обрядить в черные одежды и завязать платком его лицо, оставив только глаза.
      - Сойдешь за карлика, - одобрительно сказал Конан.
      Зеленые зрачки, сверкавшие в щели черной ткани платка, злобно блеснули. Но Алвари, несмотря на свой склочный нрав, прекрасно понимал, что разгуливать по улицам Хорбула, выставляя напоказ свою огненно-рыжую бороду, было бы равносильно самоубийству. Впрочем, он был уверен, что их и без того нетрудно будет выследить.
      - Прощай, отец, - сказал Конан старику. - Дал бы тебе еще денег, но не стану скрывать: осталось мало, а путь впереди нелегкий.
      Он растрепал черные лохматые волосы мальчика, подмигнул ему и, пригнувшись, вышел из лавки. Алвари шмыгнул за ним.
      Улица была пуста. Над остывшей за ночь пыльной дорогой низко висела звезда. Луна уже скрылась и многие звезды ушли, но эта, казалось, только что появилась, так молодо и ярко она горела.
      На противоположной стороне улицы Конан приметил темную тень и насторожился. Кто-то спал, устроившись прямо на земле. Конан тихонько подошел поближе. Он был уверен в том, что ступает совершенно бесшумно, но спящий внезапно пробудился. Из полумрака глянули влажные глаза, блеснули серьги, сделанные в виде дисков. Женщина. Почему она ночует на голой земле? Кто она такая?
      Конан незаметно нащупал под одеждой кинжал и присел рядом на корточки. Он слышал, как за его спиной недовольно топчется Алвари. Но незнакомка показалась ему подозрительной женщиной. Женщина вдруг улыбнулась, зазвенела серьгами-дисками и быстро проговорила хрипловатым голосом:
      - Взошла Аль-Узза, скоро рассвет, киммериец.
      - Проклятье! - Конан схватил ее за плечо и сильно встряхнул. Эти встречи с незнакомыми людьми, которые его знали и которых он видел впервые, начали всерьез выводить его из себя. - Кто послал тебя следить за мной, женщина?
      Она засмеялась. Покрывало упало с головы, и Конан выпустил ее плечо.
      - Сфандра! Ну и шутки у тебя! Я же мог тебя убить. Говори, зачем ты шла за мной?
      - Я вовсе не шла за тобой. Я шла по своим делам и очень удивилась, увидев тебя здесь, в этот час.
      На ней была все та же одежда молодого степного воина, только серьги и покрывало были женскими. Видно, она облачилась в них перед тем, как войти в город, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.
      - Ты знаешь, что люди Аскольда уже здесь и ищут меня?
      - Да, слышала краем уха.
      - Где?
      - Они поставили палатки у восточных ворот. Я ходила туда, продавала виноград. - Сфандра толкнула ногой пустую корзину. - Они пили виноградное вино и бранились, как конокрады. Клялись превратить тебя в груду окровавленных костей и скормить грифам, а из гнома сделать евнуха и продать в гарем за бешеные деньги. Кстати, где он?
      - Я здесь, - сердито сказал Алвари, выступая вперед. - Совершенно не обязательно пересказывать глупости, которых ты наслушалась, гуляя, где не следует, благородная госпожа.
      Последние слова он произнес с особенным сарказмом.
      - Хватит, - оборвал его Конан и снова повернулся к девушке. - Сфандра, детка, тебе лучше сказать мне правду. Куда ты шла?
      - В храм Алат.
      - Зачем? Какие дела у женщины-воина могут быть в храме Алат?
      - Ты сам ответил на этот вопрос, Конан. Я - женщина-воин.
      - Не лги. - Он взял ее за подбородок и обратил к себе бледное лицо с широко расставленными глазами. - Зачем ты говоришь мне неправду?
      - Хорошо, вот тебе правда, если ты так этого хочешь. Воинский союз амазонок, к которому я принадлежу...
      - А, что я говорил! - обрадовался гном. - Амазонка. Не женщина, а машина для убийства. Ох, наплачемся мы с ней...
      - Молчи, - цыкнул на него Конан.
      - Наш союз, - как ни в чем не бывало продолжала Сфандра, - издревле воюет с Хорбулом. На то есть свои причины, о которых я не стану говорить. Несколько наших сестер погибли в застенках храма Алат.
      Эта богиня принимает кровавые жертвы. У ее статуи в храме ноги вымазаны кровью... Богиня эта пришла с Востока и, говорят, не так давно. Всего лишь поколение назад. Ее могущество - в синем камне, заключающем в себе силы некоторых планет...
      - Еще одна охотница до чужого добра, - сердито сказал Алвари. - Люди ненасытны в своей алчности. Синий камень принадлежит нашему народу и должен быть возвращен в горы.
      - Кому принадлежит синий камень Алазат - решать будем потом, когда завладеем им, - предложил Конан. - А сейчас давайте действовать сообща. Насколько я понимаю, сейчас у нас троих - одна общая цель: проникнуть в храм и завладеть этим сокровищем. А там посмотрим, как поделим его.
      - Я не позволю делить Алазат, - упрямо сказал гном. - Сокровище гномов неделимо. Оно должно быть цельным, иначе утрачивается всякий смысл обладания им.
      Сфандра легким движением поднялась на ноги.
      - Идемте к храму, - сказала она. - Я попробую войти в него, а вы двое оставайтесь снаружи. Будете наблюдать. Надеюсь, вернусь с хорошими новостями.
      - Что ты собираешься делать? - Ее решение не на шутку встревожило Конана. - Не выдумывай, Сфандра. Нам нужно просто забраться через окно, обшарить храмовые сокровищницы и...
      - Для того чтобы туда забраться, нужно хотя бы иметь представление о расположении зданий и размещении охраны, а возможно, и ловушек, - ответила Сфандра. - Нет, я пойду одна и совершенно открыто. Многие женщины приходят туда поклониться кровавой богине.
      Она закуталась в свой плащ плотнее, оставив открытыми только глаза и верхний край диска серег. Глаза Сфандры потеплели, и Конан понял, что она улыбается. Рассердившись на самого себя за то, что уставился на нее так, словно несколько лет не видел женщины, варвар дернул Алвари за плечо.
      - Не зевай, идем.
      Храм появился перед ними внезапно - серое прямоугольное строение, украшенное лишь узорными прорезями окон. Он был похож на оборонительное сооружение, и на его плоской крыше можно было бы при необходимости разместить множество лучников, отметил Конан. Вероятно, часть охраны, если она имеется, помещена именно там.
      Перед храмом улица расширилась, превратилась в небольшую площадь, на которой все трое тут же заметили колодец.
      Три провалившихся ступеньки вели к закрытой двери храма. Тяжелая дверь из железного дерева была обита медными прутьями, горящими в лучах восходящего солнца, так что казалось, будто на ворота наложили пылающую сеть.
      - Да, эту цитадель так просто штурмом не взять, - задумчиво проговорил Конан, окинув толстые серые стены взглядом знатока. - Пожалуй, ты права, женщина-воин из Гиркании: без небольшой разведки нам не обойтись.
      - Сядьте у колодца, - сказала Сфандра. - Постарайтесь не слишком бросаться в глаза, но и таиться не стоит, это тоже может вызвать подозрение. Лучше всего будет, если вы как бы спрячетесь и в то же время останетесь на виду. К тому же, не думаю, что казаки направятся искать вас сюда.
      - Да, с нашей стороны было чудовищной наглостью явиться к храму Алат, согласился Конан. - Может быть, это нас и спасет.
      - Будем надеяться, - коротко ответила Сфандра. Никто из троих так и не понял, когда же перед закрытой дверью появился жрец, с головы до ног закутанный в красный шелк. Ткань сверкала и переливалась, хотя жрец стоял совершенно неподвижно, и ветра на площади не было.
      Сфандра повернулась к своим спутникам и снова улыбнулась под своим покрывалом.
      - Ждите, - сказала она.
      Жрец внезапно заговорил, легко преодолевая звучным голосом разделявшее их расстояние:
      - Вы пришли поклониться светлой Алат, чужестранцы?
      Он говорил по-гиркански куда лучше, чем Конан, почти без акцента. Слегка побледнев, Конан шепнул девушке:
      - Не ходи.
      Но она уже сделала шаг вперед. Когда ее звали, Сфандра всегда шла, не задумываясь о том, таит ли приглашение в себе опасность. Так учила ее мать Антиопа, Старшая Воительница, воспитавшая несколько поколений сильных и гордых девушек. Антиопа, которая не шла никогда ни на один зов. Старшая.
      В развевающемся покрывале, сверкая дисками серег и белизной выгоревших на солнце волос, она стремительно пересекла площадь и взлетела по обвалившимся ступенькам. Хотя Сфандру нельзя было назвать низкорослой девушкой, жрец был выше ее на две головы, и теперь, когда они стояли рядом, разница в росте бросалась в глаза и казалась зловещей. Сфандра выглядела рядом с этим мрачным, стройным служителем кровавой богини, одетым в алый шелк, беззащитной и маленькой - добровольная жертва, вольная степная птица, залетевшая в клетку. Неожиданно легко жрец раскрыл перед ней дверь, и Сфандра, не задумываясь, переступила порог, задев плечом короткий меч, повешенный у притолоки от злого духа.
      - Что же нам теперь делать? - спросил Алвари, глядевший, как с грохотом, словно навеки отрезая девушку от мира, захлопывается за ней дверь.
      - Ждать, - коротко ответил Конан и сел у колодца, натянув покрывало на голову. - Ждать, Алвари. Больше ничего.
      - А если ее там убьют? - Гном был не на шутку встревожен.
      - Тогда я отомщу за нее.
      - Этого я и боялся. Ты полоумный самоубийца,
      Конан-варвар. Если ее убьют, мы унесем отсюда ноги, и чем скорее, тем лучше.
      - А Алазат Харра?
      - Украдем. Ты, я полагаю, искушен в этом ремесле?
      - Искушен, - нехотя сказал Конан. - Я был первым вором в Аренджуне.
      - Я так почему-то и подумал. Он уселся рядом с Конаном и уткнулся головой в колени.
      6. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ БОГИНЕ АЛАТ
      Темнота и прохлада - от такого блаженства Сфандра на мгновение даже забыла о той цели,
      что привела ее в обитель богини смерти. Глаза к темноте привыкали медленно. Она не сразу разглядела людей, стоявших возле стен и смотревших на нее без интереса, без злобы и без сострадания. Они казались неживыми, и только блестящие глаза наблюдали за ней, посверкивая белками в полумраке. Люди эти, неподвижные, закутанные в шелк, который в темноте храма казался серым, плоть от плоти скудного, сурового храма, обиталища воинственной богини. Богини-девочки, жестокой и ласковой, своенравной, как балованное дитя, могущественной, как любая стихия. Война - пятая стихия, говорили в степях Гиркании, пятая после воды и земли, воздуха и огня. Права была мать Антиопа, подумала Сфандра. Война - это одна из основ мира, и нельзя не преклониться перед ней.
      Постепенно Сфандра разглядела лица жрецов - бледные, с черными глазами и темными ртами; руки, до локтя выкрашенные охрой; волосы, стянутые в пучок на макушке. Она даже не поняла, мужчины это или женщины.
      Но вот одна из этих фигур сделала шаг вперед, и еще до того, как она заговорила, по легкости и грации движений Сфандра поняла, что это - женщина.
      - Назови свое имя, женщина из степей, - негромко произнесла она.
      - Сфандра - так назвали меня при рождении, имя матери моей - Эстред. Отца я не знаю.
      Лицо жрицы осталось неподвижным. Сфандра не поняла, достаточно ли ей такого ответа. Помолчав, жрица задала второй вопрос:
      - Пришла ли ты к Алат с просьбой, Сфандра, дочь Эстред?
      - Нет, - тут же ответила Сфандра. - Я пришла лишь склониться перед той, чья воля - закон жизни, чьи капризы - столпы вселенной, чья милость оборачивается жестокостью, а жестокость - милостью.
      - Хорошо, - сказала жрица. - Есть ли еще причина для того, чтобы прийти в этот храм?
      Под пристальным взглядом жрицы Сфандра смешалась. Ей показалось на мгновение, что эти черные неживые глаза видят все и скрыть от них правду невозможно. Но это длилось лишь мгновение. Овладев собой, Сфандра смело ответила:
      - Любопытство, быть может. Но превыше всего - почтение к светлой Алат, о жрица.
      Великий Митра, зачем она солгала! Эта женщина в алом шелке не поверит ей. В храме Алат настоящие маги, они сумеют разглядеть такую неуклюжую ложь... Однако жрица спокойно произнесла:
      - Идем.
      Она повернулась и тихо направилась в стену храма. Не сводя глаз с прямой спины, закутанной в алый шелк, Сфандра двинулась следом. Перед жрицей стена расступилась. Четыре гигантских лепестка медного шиповника раздвинулись, освобождая дорогу. Сфандра ступила в проход.
      Второй зал был меньше первого. Через отверстие в потолке падал четкий прямоугольник света, и в солнечных лучах, вырываясь из полумрака храма, стояла невысокая алебастровая статуя девочки в солдатском шлеме, из-под которого ей на плечи падали длинные волосы. Ноги девочки были обуты в сандалии. На ней была длинная туника с разрезами от подола до середины бедра. Маленькие руки держали круглый щит и короткий кривой меч. Лицо богини было скуластым, с узкими глазами и очень пухлыми губами. Камень сиял. Он сам точно излучал свет.
      Суровые серые стены храма были исписаны странными знаками. Сфандра увидела повторяющиеся точки, вертикальные и горизонтальные черты, ломаные и прямоугольные скобки, прямые и косые кресты. Сфандра умела читать на нескольких языках - мать Антиопа учила девочек не только стрельбе из лука, но и грамоте - но язык этой надписи показался ей незнакомым, а начертание букв чужим и странным. Было в нем что-то жестокое и чужеродное, как и в самой этой восточной богине.
      Надписи были рассечены высокими барельефами, изображающими трех юных женщин, похожих на Алат, - таких же раскосых, веселых и беспощадных.
      По четырем углам зала стояли курильницы, вырезанные из полупрозрачных камней - светлого нефрита и седого обсидиана. По форме они повторяли храм: кубы с резными окнами, сочащимися дымом. В серебряных чашах тлели угли. Душный, сладковатый дым поднимался над курильницами, и вдыхая его, Сфандра смутно догадывалась, что дышит отравой.
      Как и в первом зале, здесь были люди. И все они словно срослись с храмом. Они сидели вдоль стен, подтянув колени к подбородку и подвязав их платками.
      Перед богиней Сфандра замерла. Она увидела, что в центре круглого степного щита, которым прикрывалась юная Алат, густым темным светом горит крупный синий камень. У нее внезапно перехватило дыхание. Алазат Харра оказался крупнее и прекраснее, чем она себе представляла, слушая рассказы матери Антиопы. Он источал могущество и силу. Он был Власть. И эта жестокая, бездумная девочка-богиня, пришедшая с далекого Востока, стала здесь повелительницей именно потому, что Алазат поднялся и стал ее щитом.
      Хмурясь, жрица наблюдала за чужестранкой. Сфандра внезапно ощутила на себе взгляды сотни потаенных глаз. Диковинные надписи на стенах что-то кричали на неизвестном языке, обращаясь к ней, но она не понимала их. Три богини, усмехаясь, смотрели на нее сквозь ядовитый дым курильниц, который заставлял глаза гореть и руки сцепляться. И сама Алат, казалось, вот-вот захохочет, видя смятение чужестранки.
      - Этот камень... - сказала Сфандра, пытаясь объяснить жрице причину своего замешательства.
      - Богиня направила руку человека по имени Алазат, - спокойно сказала жрица. - И он принес ей этот дар, сделавший Алат великой. Ты знаешь об этом. Последняя фраза не была вопросом.
      - Да, - хрипло сказала Сфандра. - Он прекрасен. Неожиданно в тишине храма прозвучала невидимая струна. Потом вторая. Откуда взялась здесь лютня, кто играл на ней, скрываясь в темноте, за дымом курильниц? Струны загремели резко, отрывисто, и жрица нараспев заговорила:
      - Вот желтая струна Зират, слушай ее, Сфандра из степей. Быстро воспламеняется человек желтой струны и быстро сгорает.
      Мелодия лютни изменилась и зазвучала в темноте храма на более низких нотах.
      - И вот белая струна, Замэнат, Сфандра из степей. Слушай. Медлительны, неповоротливы люди белой струны, но невозможно заставить их свернуть с пути, отказаться от цели. Их тела устилают дорогу к великой цели.
      Словно изогнувшись, мелодия лютни упала до самых низких нот.
      - И черные струны слушай, Сфандра, дочь Эстред, струны неотвратимой смерти. Мрачны люди черной Мэнат, но открыта им мудрость жизни, и суть ее неотвратимость смерти, какой бы долгой и прекрасной ни была жизнь. Слушай ее, женщина с белыми волосами.
      Сфандра молчала, все больше подчиняясь властному голосу жрицы и неодолимому ритму, заключенному в музыке. А мелодия вдруг взмыла и стала веселой и яростной. Сфандра встрепенулась, глаза ее широко раскрылись. Дым заволакивал стены, и только девочка Алат победоносно светилась в широком солнечном луче, рассекающем полумрак.
      Жрица резко хлопнула в ладони.
      - Красная струна Алат! - выкрикнула она. - Струна горячей крови, стучавшей в висках, стекающей по мечу! Ты воин, юная женщина из степей!
      - Да... - шепотом отозвалась Сфандра, чувствуя, как слабеют ее руки.
      Голова кружилась. Музыка становилась все громче. Гремели уже три или четыре лютни. Беззвучно раскрылись еще три окна в потолке, и лучи-лезвия упали на трех богинь. Задетое этими лучами одеяние жрицы, казавшееся в темноте пепельным, вдруг вспыхнуло нестерпимо алым светом. Отблески сверкающего шелка пронизывали дым курильниц, окрашивая и его в кровавый цвет. Черные глаза на бледном лице загорелись.
      - Три богини судьбы смотрят на тебя, Сфандра, три богини - старшие сестры Алат, готовые повиноваться ее слову. Черная богиня Мэнат, неотвратимость смерти. И белая богиня, неумолимость течения времени, Замэнат. А третья, Зират, желтолицая, воля и каприз. В честь четырех сестер их отец, Безымянный Бог, создал лютню. Только он дал ей еще и пятую струну - душу...
      Стало очень тихо, и в этой тяжелой, тревожной тишине Сфандра почти против своей воли спросила:
      - Где душа?
      Ей казалось, что она утратила тело и летит куда-то. Словно издалека донесся до нее пронзительный смех жрицы.
      - Ты! - крикнула она. - Душа храма - человек, преклоняющий колена! Человек, которому нужно божество! Смиренный и униженный перед высшими сила
      ми! А у них, - она резко выбросила вперед руку, указывая на изваяния, нет души. Они убили Безымянного Бога, своего отца, потому что он был слишком велик и слишком бескорыстен. И они записали на стенах свой погребальный плач по отцу, Сфандра, чтобы подобные тебе, придя сюда, рыдали над его гибелью вместо них...
      Светлое детское лицо Алат сияло над синим камнем. Беспощадное детское лицо. И Сфандра уже знала, что никогда не сможет протянуть руку и взять синий камень, отобрать его у богини.
      Высоким голосом, в котором звенела медь, жрица начала читать погребальный плач. Сфандра почти не разбирала слов, и только звук этого ледяного голоса завораживал ее.
      Голос отзвенел, и сразу же стихли струны. Два окна закрылись, и теперь в лучах света стояли только веселая Алат и жрица в струящемся алом шелке, словно охваченная огнем. Губы ее стали совсем черными, глаза смотрели и не видели. Сфандра стиснула зубы так, что заныли скулы. В ушах гремела тишина - бешено стучала кровь, и уходило, уходило эхо грохочущих струн.
      Глухой грудной голос произнес:
      - Жертва. Алат ждет.
      - Но у меня нет ничего, - еле слышно ответила Сфандра.
      Тот же голос отозвался:
      - Отдай ей свои серьги.
      Девушка повиновалась. Золотые диски исчезли в складках одеяния жрицы. Затем она сказала:
      - Человек может дать богине свою кровь или свое слово.
      Кто это говорит, в полусне подумала Сфандра. Губы жрицы были плотно сжаты. Но у девушки больше не было своей воли. Она протянула руки, подставляя под жертвенный нож свои вены. Из другого угла кто-то нараспев произносит:
      - Прежде, чем отдать свою кровь, пусть отдаст свое слово.
      И сразу ожили и зашумели те, кто сидел вдоль стен, повторяя глухими подземными голосами:
      - Слово! Слово! Пусть отдаст слово!
      - Слово! - пронзительно вскрикнула жрица. Сфандра смотрела на нее, не отрываясь. Она подалась вперед, стиснула на поясе руки. Она не понимала. Дым пропитал ее легкие, затуманил глаза. Кровь шумит, как водопад. Светлое безжалостное лицо с раскосыми глазами оживает, пухлые губы вот-вот дрогнут в усмешке.