— Он потребует пятьдесят процентов плюс перевозка за ваш счет.

— Пятьдесят я ему дам. Я уже сказала, что с деньгами у меня проблем нет, но перевозка — это уж его забота. Большинство моих работ все еще на западном побережье, и с этим я возиться не хочу. Пастель — дьявольски нежная штука. Мало кто из грузоотправителей возьмет на себя такую ответственность, а если и возьмет, то нет гарантии, что погрузит нужной стороной вверх. В конце пути половина краски соберется внизу на раме, потому что я отказалась пользоваться фиксативами.

— Вот почему с ваших картин словно свет сочится, — задумчиво проговорила Челис, прислушиваясь к голосам, доносившимся с заднего двора.

— Челис… насчет Бена. Мне кажется, между вами что-то есть?

Челис вздохнула. Следовало предвидеть, что от взгляда этой проницательной художницы не ускользнет жесткое напряжение, возникшее между нею и Бенджамином наподобие хрустальной нити, Голоса снаружи стали глуше — видимо, мужчин привлекло что-то на длинной крытой веранде, примыкавшей с одной стороны к главной комнате.

— Да… то есть нет… честно говоря, я и сама толком не понимаю, — вздохнула Челис, устремив на старшую собеседницу чуть настороженный взгляд. Что-то сочинять не было времени, к тому же Лара Морис, как ни странно, расположила ее к себе, и не только своей искренностью. Но и чересчур раскрываться тоже не хотелось. — А если так, то вам бы это не понравилось?

Небрежно швырнув последнюю тарелку в посудомоечную машину, Лара захлопнула дверцу и поджала губы.

— Это зависит от того, что конкретно имеется в виду.

— Я знаю Бенджамина много лет, — решилась Челис.

— Это мне ни о чем не говорит, — сдержанно заметила Лара. — Выпьете?

Челис взяла бокал белого вина с содовой, которого ей вовсе не хотелось, и, предупреждая следующий ход Лары, сказала:

— Мне нравится ваша мастерская. Вы давно здесь живете?

— Иными словами, давно ли я знаю Бенджамина. Отвечаю: мы познакомились как раз перед тем, как они с Джин окончательно расстались. Пытаться сблизиться с ним в тот период его жизни было все равно что пробовать подружиться с бешеным ежом, но настойчивость победила. С тех пор нас связывает взаимная симпатия, и я надеюсь, это надолго. Если вам именно это хотелось знать, то я рада. Возраст девичьих секретов я немножко переросла.

Женщины настороженно присматривались друг к другу. Чтобы скрыть тревогу, Челис пришлось призвать на помощь все свое самообладание. Она ясно ощущала, что ее кое от чего предостерегли, и, хотя это предостережение было совершенно излишним, оно обидело ее.

Обидело? Оно ее возмутило'. Сверхчеловеческим усилием воли она заставила себя прогулочным шагом подойти к висевшей на стене картинке в очень свободной манере и отпустить по ее поводу какое-то нелепое замечание. Правда, немного легче оказалось засмеяться, когда Лара сообщила, что купила ее еще в

художественной средней школе и всегда завидовала юному живописцу, который так легко и непринужденно пренебрег всеми правилами сочетания цветов и композиции.

Вернулись мужчины, и Бенджамин налил себе и Уолту выпить. От Челис не укрылось, как естественно он чувствует себя в доме Лары. Она допила свое вино и подставила ему бокал. — На этот раз без содовой, пожалуйста. Разговор перескакивал с одной темы на другую, но Уолт заботливо следил, чтобы он постоянно возвращался к творчеству хозяйки. Лара и Бенджамин не сводили глаз с Челис, и она все больше смущалась. Она видела, что Лара ей сочувствует, и все ее существо восставало против этого. Нельзя было ни на миг терять бдительность. Поведение Бенджамина истолковать было сложнее. Он то веселился, то выглядел почти мрачным. Казалось, будто его карие глаза заволокло тучей, она не могла прочесть в них ни единой мысли.

В душе у Челис росло отчаяние. Чтобы скрыть это, она выпила больше обычного и влезла в хрупкую оболочку, которая так часто выручала ее раньше. Повернувшись к Уолту с притворным оживлением, она ощущала, что Бенджамин глазами буравит ее обнаженную спину. Когда она наклонилась, чтобы поставить бокал на кофейный столик, мокрый хрусталь выскользнул из ее пальцев и разбился о большой декоративный минерал. В бокале еще оставалось немного вина, и, когда Челис увидела, как оно расплескалось по гладкой поверхности, вся ее напускная веселость исчезла.

Виновато посмотрев на хозяйку, она встретилась глазами с Бенджамином, который тут же поднялся с места и начал прощаться.

— Мы слишком засиделись, Лара. Я всю прошлую ночь не спал из-за Баффи. Кстати, родилась девочка. Так что поторопись засвидетельствовать свое почтение.

Дорога обратно в Ядкин-Трейс казалась нескончаемой, как и весь вечер. Для Челис все время сосредоточилось на том маленьком отрезке пути в Куотер-Мун-Понде, и все, что его окружало, казалось тенью прошлого.

Она сразу прошла в ту комнату, что днем показала ей Перл. Вот бы собраться с силами, бросить вещи в машину и уехать.

Пробило только одиннадцать, а она еле держалась на ногах. Если сейчас попытаться сбежать, она неминуемо свалится в кювет.

К тому же она вспомнила, что ее чертова машина осталась под соснами в Куотер-Муне. Похоже, мозг у нее совсем атрофировался. Ей придется просить кого-то отвезти ее утром туда, и, конечно же, это будет Бенджамин. А значит, неизбежны тщательно отрежиссированные дебаты, где каждый из них будет выстраивать вежливые реплики, осторожно открещиваясь от своей ответственности за то, что произошло.

Она представила себе тошнотворную веселость Бенджамина: «Что ж, Челис, я очень рад был встретиться с тобой после стольких лет. Ты, наверное, вот-вот уедешь на север, и мы больше не увидимся. У меня куча дел: надо вощить пол в коровнике, метить молодняк. Но мы все же здорово повеселились — в самом деле, не думай».

Да и она будет вести себя не лучше. Растягивая губы в страдальческой гримасе, призванной скрыть зияющие раны в ее душе, она станет нести какой-нибудь вздор о рыбной ловле или о погоде, а потом он уедет, она заплачет и ударит ногой по чему-нибудь твердому… очень твердому. Она уже сейчас видит все это как наяву.

Она изо всех сил заставляла себя не думать о случившемся, но горечь влекла за собой отчаяние. Бесполезно пытаться себя убеждать, что это была лишь похоть. Нет, она вполне искренне потрясена этим событием. Прекрасным, чудесным, ужасающим — все эти книжные слова не передавали глубины ее чувств.

Вот где таится опасность. Секс с Джорджем был всегда каким-то постыдным коротким эпизодом, который ей приходилось переживать крайне редко. И каждый раз после этого она чувствовала себя в чем-то перед ним виноватой.

А теперь — Боже праведный! Вдруг окажется, что она жить больше без этого не может? Вдруг она станет одержимой сексом? Так называют этих несчастных женщин!

Вино выветрилось, но она пребывала в еще большем смущении и депрессии, чем обычно. Ступая по темному блестящему деревянному полу, Челис пробралась к окну и выглянула наружу. По небу бежали тучи, между ними поблескивали холодные чистые звезды.

— Почему тебя не было со мной в самый нужный момент? — требовательно спросила она, всматриваясь в клинышки чистого неба, обрамленного ветками мимозы. Ответом было молчание. Молчание смеялось над той ясной уверенностью, которая, разрастаясь в ней, наполняла ее чувством безысходности. Дело было не в том, что она переспала с Бенджамином. Боже, что за эвфемизм! Дело было в том, что она любила его. Любовь подкрадывалась к ней много дней, а может быть, и лет — ведь еще девочкой она вынашивала в себе яркое чистое пламя романтической страсти, пока его не загасила реальная жизнь.

Но только теперь оно стало в тысячу раз сильнее. Сейчас ей было бы мало смотреть на него издали. Сейчас это значило смеяться с ним, владеть им, спорить вместе о всяких глупостях. Это значило делить с ним стол, мысли, просто иметь возможность до него дотронуться и почувствовать его тепло, нежность и силу.

Она закусила губу, не позволив то ли вздоху, то ли проклятию вырваться наружу. Теперь-то уже ничего не поделаешь. Что случилось, то случилось. Для него это рядовой случай, для нее — откровение, потрясшее все ее убеждения. Но она справится с ним, как справлялась до сих пор с любым жизненным кризисом, только над этим, видимо, придется потрудиться чуточку дольше. По иронии судьбы она чувствовала, что обрела такую силу духа, какой у нее не было уже много лет, и некую завершенность, несмотря на то что завтра предстоит пережить чертовски неприятные мгновения, когда все нервы будут обнажены.

Минут десять она простояла под струями горячей воды, прогоняя остатки хмеля. Выйдя из ванны, она наскоро промокнула себя полотенцем, откопала в чемодане шелковое кимоно персикового цвета и заставила себя сосредоточиться на том, что она собирается теперь делать. Ближайшие планы следовало бы обсудить с Уолтом. Он уезжает завтра, и если бы она не проявила излишней независимости, то смогла бы улететь с ним. А так придется ждать, когда можно будет забронировать себе место.

Если только… может быть, еще не поздно это сделать. Челис пересекла комнату, приоткрыла дверь и выглянула наружу. В доме стояла кромешная тьма, если не считать ночника в холле. Ей казалось, что Уолт и Бенджамин собирались продолжать вечеринку внизу, но она так торопилась исчезнуть, что не была уверена в этом.

Да и в любом случае они уже наверняка легли спать. Она не меньше часа металась по своей комнате, как львица в клетке. Бенджамин после вчерашнего акушерского дежурства свалился, должно быть, как убитый.

Потихоньку, чтобы не разбудить весь дом, зацепившись за что-нибудь, Челис спустилась по лестнице. Конечно, где-то на втором этаже тоже должен быть телефон, но ей непременно «повезет», и, открыв не ту дверь, она очутится в спальне Бенджамина. Только этого ей и не хватало. Она с трудом разглядела дорогу к библиотеке и безошибочно отыскала дверь. Чтобы не выдать себя, она автоматически закрыла ее за собой, надеясь, что точно запомнила, где здесь выключатель.

Свет вспыхнул за секунду до того, как она нащупала выключатель. У нее перехватило дыхание и подкосились ноги, когда за письменным столом с кожаным покрытием она увидела фигуру Бенджамина. Одна его рука лежала на бронзовой лампе, в другой был бокал с виски, и он не перестал покачиваться даже после того, как сама Челис вновь обрела равновесие.

Широко раскрыв глаза, она отпрянула, но было уже поздно. Резко бросившись вперед, он вырос позади нее и оперся рукой о закрытую дверь.

— Ты искала меня, Челис?

Он говорил еще более скрипуче и протяжно, чем обычно, и едва ворочал языком. Челис не могла понять, это от усталости или от виски.

— Я думала, ты уже спишь.

— Неужели? — Насмешливые искорки в его глазах пронзили ее, словно беспомощную бабочку. — А здесь ты что делаешь? Забралась в постель Папы Медведя, а там оказалось уж-жасно скучно и одиноко?

— Не груби! — Ее сердце под невесомым шелковым одеянием бешено колотилось. Она принялась нащупывать дверную ручку.

— Не груби. Да-а-а… вот, значит, как! А я-то удивлялся, что вас всех так передергивает.

Он нагнулся, поставил бокал на стул и, выпрямляясь, слегка пошатнулся. Челис попыталась было, воспользовавшись моментом, улизнуть, но он поймал ее и притянул к себе. Взметнув глаза вверх, она увидела на его лице кривую усмешку, которая, впрочем, не скрывала чувственной полноты его нижней губы. Опрометчиво вскинув глаза еще выше, она встретила его тяжелый взгляд из-под набрякших век и резко отвернулась.

— Значит, я груб, — повторил он с ноткой обиды в голосе, которая прорвала слабое место в ее обороне. Бог знает, сколько у нее еще таких мест, он обнажал их каждым своим прикосновением. — Принцесса и пастух… Слушайте все, слушайте все! Леди Челис совершила смертный грех, переспав с человеком из низов. — Он сдавил ее руками и больно прижал к ее макушке свой подбородок. — Скажи, дорогая моя капризуля, на твоей алебастровой коже остался запах скотного двора? — Он запнулся на слове «алебастровой». — Боишься, что этот напыщенный, за которого ты собралась замуж, смертельно оскорбится, если из-за какой-то соринки заподозрит, что ты валялась в сене с косарем?

Отвернув голову, она выгнулась в его объятиях, чтобы взглянуть на него снизу вверх, но, испугавшись мысли, что он сможет прочесть признание в ее глазах, сокрушенно опустила лицо. По иронии судьбы сам факт, что он захотел напиться — от горечи или от смутного ощущения своей неуместности (хотя, Бог свидетель, этого и в помине не было), — делал его сейчас неожиданно ранимым.

А с этим она справиться не могла. Наглого, презирающего ее Бенджамина она осадила бы без труда. С чванливым сердцеедом, который куражится над очередной жертвой, разговор у нее был бы короткий и действенный. По крайней мере она на это искренне надеялась: разыграть оскорбленную гордость и праведное негодование было бы несложно.

Но теперь перед ней был другой Бенджамин. Этот человек, покачивавшийся от усталости и алкоголя, сжимал ее так, будто она вот-вот растворится и растечется у него меж пальцев, и против него у нее никакой защиты не было.

— Бенджамин, отпусти меня. Тебе уже давно пора спать.

— Не мог заснуть. Слушал-слушал этого твоего кичливого ублюдка, а потом не выдержал и пришел сюда, чтобы надраться как следует. Выпил две полные… — Он усмехнулся, глядя на нее сверху вниз, и она смогла лишь поднять руку и погладить его колючий воинственный подбородок.

— Ох, Бенджамин. Кто-то должен тебя уложить, но я одна вряд ли это сумею. Может, Перл?.. — Она зачем-то огляделась вокруг. В этом крыле дома вообще было пусто. — Нет, с Перл не выйдет, — пробормотала она. Крохотная экономка наверняка уже храпит в своих апартаментах.

— Не бойся, с тобой старина Бенджамин! Я тебе помогу. Как думаешь, вдвоем мы со мной справимся? — мрачно вопросил он. За эти несколько минут его речь стала еще более невнятной.

— Нет, я так не думаю! Тащить тебя вверх по такой лестнице — это все равно что вальсировать с бизоном! — Она засмеялась; смех ее был похож на рыдание. Она почувствовала себя обреченной, когда попыталась его поддержать, внезапно обняла его обмякшее тело и прижалась к нему.

— Тогда на тахту. Может, хоть туда доберемся. Ты, солнышко, просто свали меня на нее и иди спать… Я буду в порядке… — Он снова опустил голову ей на макушку. Его овеянное запахом виски дыхание разметало ей волосы, окутало теплом, и она закрыла глаза, отчаянно борясь с мучительным и непреодолимым приступом любви к нему.

Все было тщетно! Она любила его теплого, разгоряченного солнцем, пахнущего лошадьми и коровами, любила одетого в тонкие белые слаксы, которые были на нем, когда он по-свойски вел себя в доме другой женщины. Она любила ощущения, которые он давал ей… Она любила его таким, как сейчас: в сбившейся рубашке, с взлохмаченными волосами, пахнущего виски и едва стоящего на ногах.

Совместными усилиями они кое-как пересекли тускло освещенную комнату и приблизились к длинному кожаному дивану. Челис оперлась ногами о край и изготовилась направить тяжелое тело Бенджамина так, чтобы он упал в более или менее горизонтальном положении. Но тот внезапно сам опустился на подушки и опрокинул ее на себя.

— Бенджамин! — прошептала она, упираясь локтями ему в грудь. — Дай мне встать!

Не долго думая, он развел ее локти в стороны, так что она шлепнулась лицом прямо ему в грудь, потом обвил ее ноги своими.

— Бенджамин! — бессильно выдохнула она. Он чудесным образом трезвел на глазах. Лениво ухмыляясь, он одной рукой провел сверху вниз по ее спине, плотнее прижимая ее к себе. Она смотрела на него, едва удерживая голову на весу, и, когда силы иссякли, он аккуратно уложил ее к себе на плечо.

— Ну, ну, радость моя, не надо так дергаться. Я не собираюсь тебя обидеть — ни за что на свете! — Проворковав это ей на ухо, он на некоторое время затих, лишь тяжелое дыхание нарушало безмолвие глубокой ночи. Заснул? Неужели? Господи, да теперь все возможно! Она только что доказала это своим сумасбродным поведением.

Внезапно он ожил. Его руки были повсюду: та, что в волосах, пригибала ее голову к его губам; та, что на спине, дрожа, плотнее прижимала ее к его возбужденному телу. Наконец он прижал ее рот к своему, но она упрямо стиснула губы.

— Открой же, черт возьми, — проворчал он, стискивая ее подбородок. На этот раз в его скрипучем голосе не было и намека на пьяный лепет: он коротко и ясно приказывал ей его поцеловать. — Поцелуй меня, как бы по-настоящему. Поцеди меня, как раньше. Черт побери, Челис, в тебе живет настоящая, живая женщина, и я хочу, чтобы она появилась снова! — Его пальцы скользнули вниз, к узлу на ее поясе. — Ну пожалуйста, Челис, — прошептал он прямо ей в рот.

Вот и опять просительный тон. Как будто для него это имеет значение. Как будто она для него имеет значение.

— Бенджамин, пусти меня, — взмолилась она, сумев наконец увернуться.

В борьбе, которую она вела с ним — а скорее, даже с собой, — появились первые потери. Он попытался раздвинуть ее губы, а когда это не удалось, зацепил пальцем нижнюю губу — проверить, плотно ли стиснуты зубы.

— Откушу, — предупредила она и, к своему ужасу, почувствовала, что его тело затряслось. Она застыла, подозрительно прислушиваясь. — Бенджамин, ты что, смеешься?

И когда послышался тот самый глубинный смех, который ее давно уже покорил, она сдалась.

— О, Бенджамин, — простонала она и стала смеяться вместе с ним, не имея ни малейшего понятия, отчего они так веселятся. Смех незаметно перешел в плач, и она, уткнувшись ему в шею, залилась слезами, которые, смешавшись с его потом, превратились в соленый эликсир. Он обнял ее и стал успокаивать, шепча нежные слова и щекоча губами то щеки, то мокрые глаза.

— Радость моя, цапелька ты моя белая, кактусенок ты мой колючий, не надо, не плачь.

— Я не плачу, — всхлипнула она и, шмыгнув носом, стала ощупывать его бедра в поисках кармана с носовым платком. Он услужливо повернулся и толкнул ее при этом своим задом, что возымело немедленный эффект. Утирая лицо белым квадратным куском ткани, она безуспешно пыталась отодвинуться подальше. Рука Бенджамина удержала ее за спину, потом спустилась вниз и стала медленно поглаживать округлости ее ягодиц, едва прикрытых тонким шелком, пока в ней не воспламенились все нервные окончания.

— Иди ко мне, детка, — мягко скомандовал он и усадил ее на себя верхом.

— Нет, Бенджамин, не надо, пожалуйста. Я не хочу. — Едва шевелившиеся губы шептали одно, а тело ее действовало совсем по-другому, она устраивалась на нем поудобнее, смыкая бедра вокруг его боков в сладострастном объятии. — Нет, Бенджамин, нет, нет, нет, — говорила она нараспев, стаскивая с него брюки.

— Да, любовь моя, да, да, да, — вторил он ей, поглаживая нежные ложбинки и хрупкие кости ее плеч.

Потом он провел ладонями по ее рукам, и свободное кимоно, легко соскользнув, обвилось вокруг ее бедер. Тогда он нежно стал пробираться обратно вверх, по крайне чувствительной внутренней поверхности ее рук, и, добравшись до конца, повернул внутрь, где его уже ждали истомившиеся грудки. Плоскими ладонями он медленно провел по их распухшим вершинкам и этим послал позывные по всему ее телу.

— Ты прекрасна, как лунный свет, Челис… как неземная принцесса из льда, которая спустилась сюда, чтобы мучить меня. — Руки Бенджамина колдовали над ее телом, раскрывая тайны, спрятанные от нее самой и ждавшие искусного мага, который вызволит их прикосновением волшебной палочки.

Он еще немного возбудил ее, почти доведя до безумия, и, когда она поняла, что вот-вот взорвется от связывающего их искрящегося напряжения, подобного электрическому разряду, она почувствовала, как он приподнял ее и невыносимо медленно опустил на себя.

Словно во сне, Челис во всем слушалась его, безвольно повинуясь малейшему приказу его умелых рук, пока он наконец не отпустил поводья и не позволил ей принять собственный темп. К тому времени она давно уже миновала ту точку, где еще можно было остановиться.

Бенджамин ее подбадривал, направлял, и она безотчетно двинулась в ту сторону, куда ведет только чистый инстинкт. И он ее не обманул.

Прошло много времени, прежде чем Челис с трудом оторвала голову от твердой подушки его плеча. Щека была мокрая — от слез или от напряжения, а может быть, и от того, и от другого. Кончиком языка она прикоснулась к горлу Бенджамина и с наслаждением ощутила его солоноватый вкус. Он не шевельнулся. Дыхание его выровнялось и все тело стало равномерно вздыматься вместе с ней.

Она осторожно села. Он что-то пробормотал, и она замерла, спустив одну ногу на пол, но он не проснулся. Для верности она прошептала его имя. Ответа не последовало. Бессонная ночь все-таки сказалась, хоть он днем и вздремнул. С тех пор как Уолт и Челис зашли сюда после завтрака, содержимое бутылки на письменном столе существенно не уменьшилось, так что много выпить он не мог.

Господи, это в самом деле был тот день? Неужели она забрела в какую-то странную новую временную зону и осуждена обретаться там во веки веков?

Телефон стоял на письменном столе в другом конце длинной узкой комнаты. Челис смотрела на него, пока он не расплылся у нее перед глазами. Только тут ее разум снова включился. Хорошо бы вылить в себя недопитое Бенджамином виски. Что угодно, лишь бы не нужно было снова о чем-то думать.

Впрочем, алкоголь тут не поможет. На терзавшие ее вопросы нелегко отыскать ответ, но она зашла уже слишком далеко, чтобы поворачивать обратно. Неторопливо и любовно Челис перебрала все вещи Бенджамина. Потом она укрыла его плетеным покрывалом со спинки дивана и, прежде чем бесшумно направиться к телефону, долго-долго смотрела, как он спит.

Она, оказывается, совсем забыла, каким невыразимо прекрасным и шумным бывает в деревне рассвет. Стоя в своей спальне у открытого окна, Челис смотрела, как солнце взбирается по верхушкам растущих вдоль реки деревьев и как сотни влажных от росы паутинок начинают сверкать, подобно бриллиантам. В мимозе, что касалась ветвями ее балкона, собралась на завтрак стайка молодых соек и тут же затеяла громкую перебранку.

Из боковой двери появился Бенджамин. Она молча смотрела, как он забирается в грузовик и выворачивает в сторону конюшни. Только когда он миновал второе заграждение, она решилась спуститься вниз и позвонить дяде.

Спустя сорок пять минут они с Леонардом Кеньоном уже ехали в Куотер-Мун на его старом верном «седане».

— Ты хотела о чем-то поговорить, девочка? — выпытывал он у нее, но она только страдальчески качала головой. По телефону она сказала лишь, что ей нужно в Куотер-Мун, и чем быстрее, тем лучше.

— Я заеду за тобой через полтора часа, — сообщила она Уолту. — У тебя будет куча времени.

Он рассеянно кивнул, в седьмой раз взглянул на часы и поинтересовался, не проснулась ли уже, по ее мнению, Лара.

Стеффи и Леонард упорно напрашивались в провожатые.

— Милая, я почти совсем уже отдалился от людей и никого не вижу, кроме Стеффи да врача. Так дай уж мне хоть попереживать, глядя, как другие улетают в неизведанные края, — просил ее дядя, едва не плача.

— Это Нью-Йорк неизведанные края? — возражала Челис, любовно обнимая его за талию. — А, впрочем, почему бы и нет? Может быть, где-нибудь в дебрях Центрального парка я наткнусь на живого-здорового доктора Ливингстона .

— Держись подальше от дебрей Центрального парка, — с шутливой строгостью предупредил он ее. — Дома тебе всегда найдется работа, дорогая. — Старик внимательно посмотрел на ее бледное лицо. — У меня в этих краях до сих пор еще немало связей.

Челис отвернулась, чтобы не потерять самообладания и скрыть внезапно нахлынувшее на нее желание. Она суеверно скрестила пальцы, чтобы Бенджамина еще не было дома, когда она вернется за Уолтом, и удача ей улыбнулась. Только бы не вспоминать о нем, пока она не окунется с головой в работу:, тогда справиться с болью будет легче. Но если она сейчас же отсюда не уберется, то может не выдержать взгляда добрых дядиных глаз.

Челис напомнила Уолту, что пора идти к выходу на посадку. Было еще рано, но она надеялась, что никто этого не заметит, поскольку рейсы все равно не объявлялись.

Когда они произносили последние прощальные слова у стеклянной двери перед барьером, Челис внезапно почувствовала, как по ней пробежал холодок. Обреченно повернув голову, в другом конце переполненного зала ожидания она увидела Бенджамина. Наверное, от автостоянки до здания он бежал, потому что до сих пор не мог отдышаться. Поймав его обвиняющий взгляд, Челис нагнула голову и запечатлела поцелуй на щеке у тети, а потом повернулась к дяде, обняла его за шею и позволила на мгновение выплеснуться невыносимо распиравшей ее любви. Старик, как будто все поняв и приняв на себя роль заместителя, легонько потрепал ее по плечу и пробормотал:

— Ну будет, будет, милая, все наладится, потерпи — и увидишь.

Схватив сумку с персиками и всякой домашней снедью, которой ее наградила тетя, Челис бросилась во вращающиеся двери, прошла через контроль и зашагала по мраморному полу коридора, так и не оглянувшись, чтобы узнать, поспевает ли за ней Уолт.

Он готов был ее ударить! Он готов был схватить ее за плечи и трясти до тех пор, пока эти точеные кости не посыплются из нее, как семечки из высушенной тыквы!

Бенджамин все стоял и беспомощно смотрел, как ее узкая спина в зеленоватом платье удаляется по коридору, а за ней трусит Уолт Грегори, похожий на кроткого пуделя. Нет, черт бы его побрал, скорее на афгана — показушного, дорогого и непроходимо глупого. Уолт ничего не сможет понять в такой женщине, как Челис, не сможет ее оценить. И тем более не сделает счастливой.

— Я дам ей месяц, — с болью пробормотал он, вглядываясь сквозь стеклянный барьер. — Самое большее месяц, а потом поеду за ней.