Глава 1

Ну что ж, посмотрим. Посмотрим, сможет ли она две недели продержаться без водопровода, электричества, телевидения, такси, ужинов в ресторане «Четыре времени года» и распродаж в Блумингдейльсе; здесь не нужно мчаться на условленную встречу за обедом, бросаться сломя голову к трезвонящему телефону и улыбаться, беспрерывно улыбаться, пока мышцы лица не начнет сводить судорогой. Интересно, сможет ли она прожить две недели без всего этого?

Едва ли можно назвать неудобством купание в озере, где намыливаешь голову, стоя в прозрачной ласковой воде, а потом ныряешь под ее зеркальную поверхность, оставляя на ней хлопья пены. Но муравьи в гранулированном кофе и быстротающий лед в ящике-термосе — тут уж ничего не поделаешь.

Вообще-то эти неудобства можно пережить. На здоровье ей пожаловаться нельзя, разве что весит она меньше нормы. Но вот психика в полном расстройстве: по любому поводу слезы градом, голова кругом, — ну как тут можно на чем-то сосредоточиться? Наденьте на нее шикарный костюм, раскрасьте поярче лицо, пустите на все четыре стороны в Манхэттене — и перед вами ходячий очаг бедствия!

Сегодня утром она умывалась в компании одинокой белой цапли. Птица вышагивала по периметру озера площадью в шесть акров, усиливая ощущение нереальности происходящего вокруг, которое не оставило ее и здесь, на юге. Подобно утреннему туману, поднимающемуся с поверхности озера, проклятый туман в голове привел к тому, что в последнее время у нее ни дня не проходило без слез. Этот же туман вынудил ее, бросив все, бежать домой.

Господи! В море слез, что она пролила за последние несколько месяцев, свободно поместился бы большой военный корабль. За два дня, проведенные здесь, она уже успела оплакать и гнездо крапивника в уборной, и отсутствие зеркал в однокомнатном домике, и то, что ее единственные, оставшиеся в этих краях, родственники сильно постарели. Правда, разок-другой ей все же случилось и посмеяться, хотя совсем недавно такой повод вряд ли вызвал бы у нее веселье.

Как же она устала! Но ведь именно поэтому она и здесь. Двух недель, пожалуй, хватит, чтобы привести себя в порядок. С армейской аккуратностью она составила расписание. В первую неделю нужно освободить организм от слез. И только после этого можно ставить одну за другой задачи и браться за них так же энергично, как она обычно работала. Если уж ей удавалось справляться со срывами графиков, с припадками артистического темперамента, с клиентами, чья кредитоспособность значительно превышала их познания в искусстве, не говоря уже о рецензентах, которые одним неудачным эпитетом могут перечеркнуть годы труда, то неужели она не совладает с куда более простой проблемой — психологическим переутомлением?

Она безмятежно разлеглась на желтом в цветочках надувном матрасе, который покачивался на волнах озера, и рассмеялась, представив себе, какую физиономию скорчил бы Уолт, если бы сейчас ее увидел. Возможно, она и выйдет замуж за него, за Уолтера Грегори, но все-таки этот мужчина хорош далеко не на все случаи жизни. Он горожанин до мозга костей, и не просто горожанин, а столичный житель. В таком месте, как Куотер-Мун-Понд, он чувствовал бы себя не в своей тарелке.

Правда, справедливости ради нужно признать, что те первые несколько месяцев в городе она чувствовала себя ничуть не лучше. Тогда она только закончила маленький колледж на юге и, размахивая дипломом управляющего в области искусства, принялась покорять Нью-Йорк с наивным, но неистощимым оптимизмом, благодаря внушенной дома уверенности в том, что она — самая талантливая в семье. Здесь, в этом озере, она матерая лягушка, но тогда, в Нью-Йорке, она была лишь одним из головастиков: чуть зазеваешься — проглотят.

Нога коснулась топкого дна, подняв облачко красного ила, и она поспешно выскочила на берег, отжимая волосы и тенниску. Ее она надевала на ночь и в ней же купалась, заодно стирая ее, а потом высушивая под солнцем прямо на теле. Ради такой упрощенной донельзя жизни она и затеяла этот эксперимент — «обратно к природе».

Кажется, Тархил, герой Томаса Вулфа, сказал как-то, что домой возврата нет. Ну а она все же вернулась, хоть и под нажимом. Доктор Адельберг предупредил, что если она не возьмется за ум и не взглянет со стороны на себя и на свой образ жизни, то кончит дни в деревенской глуши, плетя корзины из ивовых прутьев.

Она выбрала блестящее зеленое яблоко, вгрызлась в него и окинула взглядом ту землю, где многие поколения Кеньонов выращивали кукурузу, табак и новых Кеньонов. Кто бы теперь узнал в ней тощую девчонку с огромными, как блюдца, глазами, любившую ловить в озере рыбу тростниковой удочкой? Она росла в Куотер-Муне, приезжала сюда на пикники с родителями, с дедушками, бабушками, тетями, дядями и целой армией двоюродных братьев и сестер. Куотер-Мун служил их все растущему семейству неофициальным местом сбора. Как, впрочем, и для половины жителей округа Дейви-Каунти. Мальчишки, например, Бенджамин и Звери, здесь крутили свои многочисленные романы под любопытными, едва скрываемыми взглядами Челис и ее кузенов. Сколько раз они бегали за дальний выгон и через лес, чтобы подсмотреть, как мальчишки купаются со своими подружками! И не всегда в купальниках. Она тогда была по уши влюблена в Бенджамина. Он был на восемь-десять лет старше, совсем взрослый, а она еще была ребенком.

Забавно, что она только теперь все это вспомнила. За шесть лет столько всего позабылось, ведь она приезжала сюда только на похороны: сначала отца, затем деда, а еще через месяц — бабушки Ады. После смерти отца она провела здесь три дня, а в другие два раза улетала обратно первым же рейсом. Во время развода с Джорджем ее сознание оказалось выброшенным на мель где-то между Нью-Йорком и Северной Каролиной. Неудивительно, что она забыла вкус воды в озере, аромат жимолости и конской мяты, ощущение вязкости рыжего ила между пальцами ног. Перед тем как пойти на прием к доктору Адельбергу, ей чуть ли не приходилось вынимать свои права, чтобы убедиться, как ее зовут.

Покой. Побольше покоя и никакого напряжения — таков был рецепт врача; но как этого добиться? Как избавиться от напряжения, зная, что все равно скоро предстоит принимать решения, которых никто за нее принять не сможет?

Прошло еще два дня. Челис удила рыбу, не очень заботясь о количестве улова, жарила ее на одноконфорочной газовой плитке, которой снабдил ее дядя Леонард, и слушала их с тетей Стеффи непритязательные сплетни, когда они днем заезжали ее проведать.

— Имей в виду, милая, мы всегда тебе рады, если захочешь пожить в нашем доме. Я сказала Леонарду, что этот сарай даже для свиней не годится, не то что для девушки. И все так заросло, будто мы тут сто лет не бывали.

— Раньше, когда ты была девочкой, Челис, мы здесь держали несколько голов скота, чтобы травой не зарастало, — объяснил Леонард.

Перед тем как уехать, Кеньоны еще раз пригласили Челис к себе, в Моксвиль, если ей уж очень надоест первобытная жизнь в однокомнатной хижине.

Она смотрела, не отрываясь, на озеро, куда только что опустилось солнце, разлив по небу ясный аметистовый свет. Внезапно истошный крик змеешейки, птицы с переливчатым оперением, резанул ее сознание, и она почувствовала, что мышцы ее шеи снова напряглись. В последнее время с ней это часто случалось. Словно ее организм годами вырабатывал чистый адреналин! Вытянув свою длинную тонкую шею, она принялась массировать ее. У нее все-таки хватило здравого смысла последовать совету доктора Адельберга и сделать перерыв в работе. Озеро Куотер-Мун было воплощением беззаботно-счастливого прошлого, и ее потянуло именно сюда.

Как ни странно, ей до сих пор в голову не приходило, что все эти годы жизнь здесь не стояла на месте. Пока из провинциальной, совсем зеленой, но крайне самоуверенной девчонки вырастала преуспевающая деловая женщина с одним замужеством за спиной и перспективой другого, плюс абсолютно неожиданным да и ненужным наследством, семья, которая казалась такой крепкой и несокрушимой, внезапно совсем распалась. Остались только дядя Леонард, тетя Стеффи да их разлетевшиеся по свету отпрыски.

Было начало июня, и к вечеру посвежело.

Челис встала, потянулась и направилась к домику, машинально притопывая, чтобы спугнуть змей. Единственная комната еще хранила солнечное тепло. Она была довольно уютной, хотя мебели в ней было совсем немного: две койки, пара прямых стульев, складной столик и несколько скамеек. На высоком каменном очаге, у которого всегда была плохая тяга, стояла жаровня с углями. Все окна выходили на озеро и окружающие его леса.

Неудивительно, что дядя Леонард не сразу решился отдать ей свой ключ. Даже в старом генераторе, обеспечивавшем дом электричеством, поселился выводок полевых мышей.

Впрочем, можно прекрасно обойтись свечами, фонарями и ящиком-термосом. Ведь она к тому и стремилась, чтобы ее с головой завалили проблемы, но такие, которые можно решить самостоятельно. Получилось что-то вроде школы физической и волевой закалки. Быть может, это освежит ее голову, и она придет к окончательному решению, как быть с Уолтом.

Джорджа она встретила как раз благодаря Уолту. Когда закрылся маленький выставочный зал в Сохо, где Челис работала первое время по приезде в Нью-Йорк, она надела свой единственный хороший костюм и приличные туфли-лодочки, положила в сумку свое резюме и отправилась обивать пороги. Галерее Кортичелли на Мэдисон-авеню требовался бухгалтер, и, хотя она вовсе не для того ехала в Нью-Йорк, это была удача. Полуторалетний опыт и диплом не пропали даром: ее взяли.

Уолт потом говорил, что все равно взял бы ее, будь она по специальности хоть автомехаником. Тогда она понравилась ему чисто внешне, и лишь позже он смог оценить ее незаурядные деловые качества. Благодаря ее внешности: высоким скулам, полным губам, прямому короткому носу в сочетании с серебристо-русыми волосами и большими карими глазами — Джордж Джоул Армистер решил пополнить ею свою коллекцию. Тогда она еще не понимала, что Джорджу нужна лишь ее оболочка, но потом было уже слишком поздно.

Она допустила роковую ошибку. Галантный, неотразимый мужчина, который не интересовался ничем, кроме своей коллекции красивых редкостей, был ей вовсе не пара. Она стала для него живым воплощением женщин с длинной шеей и печальными глазами на рисунках Модильяни. Ему нравилось приводить в восторг своих друзей, украшая ее лучшими образцами из своего бесценного собрания ювелирного искусства викторианской эпохи.

Черт побери, в конце концов она решила отказать Джорджу вторгаться в ее личную жизнь. Мысль о бывшем муже только тогда перестанет вызывать у нее изжогу, когда она сумеет переоценить свой горький опыт и сможет извлечь из него что-нибудь хорошее.

Прежде чем лечь спать, Челис прошла к воротам проверить, не забыл ли дядя запереть их за собой, и заодно закрыла на ключ взятую напрокат машину. Она поставила ее за сосновой рощей: нечего афишировать свое пребывание в таком уединенном месте. Изредка здесь появлялись непрошеные гости, перелезавшие через колючую проволоку, чтобы половить рыбу или искупаться. Такие знаки внимания ей ни к чему. Жизнь в Нью-Йорке быстро научила ее тому, что лишний раз рисковать не стоит.

Трудно было разобрать, который час, когда она внезапно проснулась с бешено бьющимся сердцем. Раздался скрип отворяемой двери, и сразу вслед за тем послышалось длинное забористое ругательство.

Дверь была заперта! Она помнила это совершенно отчетливо. Тщетно вглядываясь в душную темноту, она боялась вздохнуть, выдать себя неосторожным движением.

Что-то с грохотом свалилось на пол, послышался чей-то короткий стон. Челис опустила руку под койку, где она оставила ручной фонарь. Пальцы наткнулись на него, и он покатился по полу.

Мигом наступила тишина, звенящая, как в безвоздушном пространстве. Ни Челис, ни незнакомец не решались вздохнуть. Наконец во тьму, как в масло горячий нож, врезался грубый мужской голос:

— Кто ты, черт тебя побери?! Что ты здесь делаешь?

Другого оружия, кроме фонаря, поблизости не было. Она судорожно зашарила пальцами по пыльному полу и уже нащупала холодный металл, когда что-то тяжелое навалилось на плечи и прижало ее к жесткому матрасу.

— Эй, парень, хватит шуток, — раздраженно проговорил незнакомец. — Не трепыхайся, если хочешь остаться цел.

Парень? Значит, он принял ее за мужчину! Если ей удастся убедить его в этом, есть шанс отделаться ушибом и легким испугом.

— Говори. Что здесь происходит? Кроме взлома и вторжения, ясное дело.

— Н-ничего, — хрипло прошептала Челис, стараясь говорить как можно более низким голосом. Только бы он ничего не заподозрил и не зажег свечу. — Мы с дружками… э-э… ловили лягушек, — выдумала она в отчаянии. Если он будет думать, что их тут несколько человек, да еще вооруженных заточенными острогами, то, может быть, не рискнет больше здесь околачиваться.

На лицо ей упала холодная капля, и она вздрогнула. Даже руки, вцепившиеся ей в плечи, были холодными и мокрыми. Ей сразу припомнились всевозможные жуткие истории, и она, хныча, стала отбиваться.

— Какого черта…

Скользкие пальцы прижали ее руки к бокам. Она принялась неистово отбиваться ногами, пока ей не придавили их твердым коленом.

— Ты заработал кучу неприятностей, парень. Вы со своей шатией вот уже где у меня сидите. Завалили тут все пивными банками и бутылками.

Мокрая нога мужчины была покрыта грубыми волосами, и Челис надеялась, что из-за этого он не ощутит нежности ее атласной кожи. Свои права она докажет как-нибудь в другой раз. Теперь ей хотелось только одного: закрыться в машине и на рекордной скорости пронестись семь миль до дома дяди Леонарда. Ведь он предупреждал ее о подобных посетителях, но она была уверена, что сумеет защитить себя сама. Извиваясь в безжалостных тисках, она прорычала как можно грубее:

— Да ухожу я, ухожу.

Слава Богу, в домике темно, хоть глаз выколи. Только бы нашарить сумочку с ключами, на остальное барахло плевать!

Она почувствовала жар его тела и быстро отскочила в сторону. Вот стул, где она оставила большую сумку. Однако вместо стула ее рука наткнулась на его твердое тело, и она отпрыгнула назад, при этом больно ударившись ногой об одну из скамеек.

Она вскрикнула от боли, и в тот же миг ее опять схватили мужские руки. Совсем рядом она ощутила его близость, свежий аромат чистой озерной воды смешивался с каким-то неприятным мускусным запахом.

— А ты, парень, худоват, — проворчал незнакомец, растягивая слова и с ноткой удивления в голосе. Скользнув по ее рукам, его пальцы легко обхватили тонкие кисти. Она всегда была стройной, и это считалось когда-то немалым достоинством. Но в последние месяцы она не могла толком ни есть, ни спать, так что теперь стала тощая, как пугало.

Она попыталась было освободиться, но он держал крепко.

— Ну уж нет. Сейчас зажжем свет и поглядим, что за птица угодила в наши силки, — растянул он слова.

— Не надо!

— Это еще почему? — Он разжал одну руку и, судя по шуму, стал обшаривать стол. Сколько она себя помнила, там всегда стояла жестянка со спичками, и мужчина, очевидно, это знал.

— Ну, пожалуйста, — взмолилась она. — Я не, сделаю ничего плохого, я сейчас уйду. Только вот найду сумочку.

Едва она успела произнести это слово, как он насторожился.

— Какую еще сумочку?

— Мои ключи! Я только…

Но было уже поздно. Щелкнула пластмассовая крышка старой банки из-под кофе, вспыхнула деревянная спичка, и в нос ей ударил серный запах. Прикрывая ладонью маленькое пламя, незнакомец установил свечу, и вскоре кружок желтоватого света увеличился настолько, что Челис смогла разглядеть мокрое мужское тело, на котором не было ни клочка одежды.

Она резко отвернулась и со стоном закрыла лицо руками, но перед этим успела заметить грозно сведенные черные брови под копной спутанных темных, с серебристыми нитями волос. Ей бросились в глаза грубые угловатые черты лица, плотно сжатые губы и широченная заросшая грудь.

Пламя замигало, потом снова разгорелось. Он вполголоса чертыхнулся, заглушая ее стон, развернул ее лицом к себе и отстранил, чтобы лучше видеть. Бешеные глаза в упор рассматривали глубокие впадины под выдающимися скулами, растрепанные волосы, спадавшие на плечи. Затем они спустились вниз по ее болезненно-щуплому телу в тонкой розовой тенниске и плавочках-бикини, в которых она спала.

— Кто ты, черт побери? — В его голосе снова послышалось раздражение. Даже в полутьме она чувствовала, что он не сводит с нее глаз. Повеяло чем-то старым, полузабытым.

Челис молча потрясла головой. Бояться она, как ни странно, почти перестала, хотя положение ее было не из приятных.

— Слушай, — выговорила она наконец. — Я ведь никакого вреда не делаю. Просто… просто дело в том, что эта земля — моя. — Это было недалеко от истины. — Так что тебе, наверное, лучше…

— Черта с два она твоя!

— А чья же еще, черт возьми! — не выдержали ее напряженные нервы. — А вот ты здесь по какому праву? — Она стала вырываться: его пальцы стиснули ей запястье, как наручники. — Эта земля давным-давно принадлежит моей семье, и если ты сию же минуту отсюда не уберешься, то я…

— Кто ты такая? — проскрежетал он. Ее глаза уже освоились с тусклым светом. Блеск его зрачков исчез, когда он прищурился, пристально всматриваясь в ее лицо. Она же узнала его сразу, как только перевела изумленный взгляд вниз, на стройное мускулистое тело, на широкую грудь, поросшую густыми волосами.

Он, очевидно, тоже ее узнал, потому что заговорил прежде, чем она успела открыть рот.

— Тебя… ты одна из ребятишек Кеньонов. Еще такая тощая была. Каролина? Шарлотта?

Она не смогла сдержать истеричного смеха: напряжение спало, и она вспомнила о том, как в последний раз видела этого человека. Одежды тогда на нем было не больше, чем теперь.

— Хотел бы я знать, какого черта ты так веселишься? — проворчал он. Ослабевшие пальцы выпустили ее руку, и она от хохота согнулась пополам.

— Это же ты, — задыхаясь, проговорила она, — ты, Бенджамин! Я бы узнала тебя из тысячи. — И, не в силах больше ничего сказать, она закатилась снова.

Сердито что-то бормоча, великан отвернулся и задул свечу.

— Видно, возраст тебя нисколько не исправил.

— Да, пожалуй, — согласилась она, кое-как успокаиваясь. Смех наконец перестал ее душить, и она начала осторожно отступать, пока ноги не коснулись края койки. Она опустилась на нее и сказала:

— Ты ведь Бенджамин По?

— Кажется, ты хвалилась, что узнала бы меня из тысячи.

Он говорил слегка недовольным тоном, но не стоило его за это судить. Если только он помнил те давние времена, когда долговязая проказница с тростниковой удочкой шныряла по лесам, чтобы подсмотреть, как подросток Бенджамин и его подружка плещутся в озере нагишом, то ясно, что она не могла внушить ему особой к себе симпатии.

— У тебя тут есть полотенце?

— Конечно. Подожди минутку, сейчас найду. — Голос еще звенел неугасшим смехом. В последнее время ее эмоции были как доска-качалка: смех и слезы помещались на разных ее концах и часто переходили друг в друга.

— Буду крайне признателен, — сказал Бенджамин с подчеркнутой учтивостью.

— Где твоя одежда?

— На улице, на скамейке. Мне казалось, я прошлым летом оставил здесь полотенце.

— В нем устроила гнездо мышь. На вот, будь моим гостем. — Она отдала ему одно из двух привезенных с собой полотенец.

— Честное слово, я понятия не имел, что здесь живешь ты, — сухо заметил он. — А то бы и близко не подошел.

Он стал вытираться; Челис чувствовала все его движения. Она словно отброшена в те времена, когда все было таким простым, и ей это нравилось.

— Ты ведь знаешь, что голым я тебя видела чаще, чем одетым? По меньшей мере раз в неделю вы с Эвери ходили сюда купаться нагишом. И не всегда одни.

— А вы, конечно, каждый раз шмыгали в кусты и подглядывали. На нас как бы лежала обязанность вас развлекать, а при случае и научить кое-чему. Ты вообще была молодая да ранняя.

— Вовсе я не подглядывала, — запротестовала она. — Вы сами почти что не прятались, а владение-то это, в конце концов, дедушкино. Да и потом — что возьмешь с ребенка?

В темноте он приблизился к ней, и она почувствовала, как под ним осела койка.

— Ноги длинные, шея длинная, глаза любопытные.

— Премного благодарна! К вашему сведению, я хотела всего-навсего поймать того громадного окуня, который постоянно рвал у папы леску и вытаскивал удилища из земли. Но стоило нам спуститься к озеру, как выяснялось, что ты или Эвери с подружкой уже успели расположиться там и неизвестно, когда уйдете. Мне приходилось пробираться через лес и рыбачить в нижнем заливчике, пока вы там резвились на другом конце озера. Ты хоть знал, что над водой звук далеко разносится? — насмешливо спросила она.

— Если бы мы знали, что вы рядом, то постарались бы разыграть представление поэффектней.

— Благодарю, у вас и так получалось превосходно. Можешь мне поверить, за последнее лето здесь я узнала больше, чем за все годы в школе.

Она кожей ощущала его живое присутствие в этой маленькой комнате и отодвинулась на самый край койки, подобрав под себя ноги. Бенджамин По. Господи, в те дни она была от него просто без ума! Забавно, что с тех пор она ни разу не вспомнила о нем, а теперь ей казалось, что нет за спиной этих лет, нет Нью-Йорка.

— Бенджамин, расскажи, чем ты сейчас занимаешься. По-прежнему работаешь на ферме?

— Да, на ферме, — подтвердил он. — Несколько лет назад я перебрался туда, где жил дед, в Ядкин-Трейс. Моя семья за эти годы тоже захирела. Мы с Эвери остались последние, а когда ему надоело возиться с коровами, я выкупил у него весь скот. Он теперь живет в Атланте, держит сеть ресторанов.

— А ты? — не отставала она.

— А я в промежутках между дойкой и раздачей корма умудрился получить пару дипломов. Несколько лет назад мы все дойное стадо пустили под нож и теперь занимаемся только мясом. А как у тебя? Кажется, мне кто-то говорил, что ты пошла в школу искусств.

— Да, я хотела, но оказалось, что родители сильно переоценили мои таланты. Так что я подалась в администраторы, а потом уехала в Нью-Йорк.

Он слегка придвинулся к Челис и задел бедром ее колено, отчего та вздрогнула и отстранилась. Непонятное смущение овладело ею, она старалась на него не смотреть. Ведь это всего лишь Бенджамин, убеждала она себя, но тщетно: логика в последнее время стала ее слабым местом.

— Стало быть, теперь ты горожанка и администратор со всеми вытекающими. Так каким же ветром тебя занесло на отдых сюда, в Куотер-Мун? Кстати, ты из каких Кеньонов? По линии Леонарда?

— Я Челис, единственный вклад Эдварда и Лори в наш клан.

Сквозь окна просачивался бледный звездный свет. Метнув быстрый взор на гостя, Челис заметила, что скулы у него острые, а нос гордо вздернут вверх. Встретив его изучающий взгляд, она сразу опустила глаза.

— Так вот, насчет работы… Начинала я бухгалтером маленького выставочного зала в Сохо, а теперь являюсь помощником директора галереи на Мэдисон-авеню. Не заместителем, не думай, а только помощником — тут есть небольшая разница. Титул громкий, а по сути — я девочка на побегушках. Туда, сюда, быстрей, живей. Понадобилось сделать перерыв, вот я и…

— Вот ты и приехала домой, — закончил он.

— Мой дом теперь — нью-йоркская квартира, — поправила она сдержанно.

— Удивляюсь, как это Леонард оставил тебя здесь одну. Браконьеры еще не все повывелись, а про змей и говорить нечего: здесь так все заросло.

— Ну и что, все равно тут здорово. Я не боюсь ни двуногих, ни безногих злодеев, они меня даже иногда развлекают. — Она не стала добавлять, что иметь дело с щитомордниками и бродягами-рыболовами куда проще, чем принимать настойчивые ухаживания или ломать голову, что делать с неожиданным наследством. И при этом изнурительная работа не дает ни минуты передышки.

— Даже для помощника директора и девочки на побегушках весьма смелое заявление, мисс Кеньон… или уже миссис? В любом случае снимаю перед вами шляпу.

— Мисс, — со значением проговорила она и усмехнулась. — Впрочем, в данной ситуации вы лишены возможности снять перед кем-то шляпу, мистер По.

— В данной ситуации, пожалуй, вы правы, — охотно согласился он, и она поняла, что он тоже улыбается. Голос его стал ниже, чем в те годы, и говорил он медленнее, с ноткой задумчивости, которая обескураживающе легко проникала через барьеры, воздвигнутые ею за это время.

Оба замолчали. Странное дело, Челис нисколько не смущала нагота Бенджамина; под покровом темноты она почти совершенно расслабилась, чувствуя себя как в исповедальне.

— Надолго ты приехала? — спросил он немного погодя.

— На две недели, считая с прошлого понедельника. Дядя Леонард сказал, что сюда никто не ходит.

— Когда я сюда заворачиваю по ночам, чтобы искупаться, твой дядя бывает далеко.

— И часто ты это делаешь? — спросила она, высвобождая затекшую ногу.

Он встал. Ей были понятны все его движения, словно она умела видеть в темноте.

— Частенько, — согласился он. — Здесь очень удобно делать остановку, когда едешь в Ядкин-Трейс от Ручья Голландца, а мы там сегодня целый день взвешивали и клеймили телят. Я вымазался как черт и мечтал только об одном: глотнуть холодного пивка да по-быстрому здесь окунуться. — Он улыбнулся, сверкнув крепкими белыми зубами. — Так ты не передумала насчет здешних удобств? А то милости просим ко мне.

— Спасибо, Бенджамин, но сейчас мне, кроме того, что есть тут, ничего не нужно.

— Да, ты права. — Он подошел к завешенной сеткой двери, и она теперь видела лишь его силуэт на фоне звездного неба. Оказывается, она забыла, какие у него широкие плечи и узкая талия. Да и подрос он с тех пор заметно. В ней самой сейчас пять футов восемь дюймов, а он ее явно выше. Руки и плечи говорили о тяжелой физической работе на ферме, несмотря на его дипломы по агрономии, скотоводству или что там у него.

Она заставила себя подняться и проводить его.

— Как хорошо, что мы увиделись снова, Бенджамин, — пробормотала она и тут же поморщилась от невольной двусмысленности. Оба засмеялись: он мягко, она как бы нехотя.

Бенджамин По. Лежа на спине в темной комнате, она впервые за эти годы думала о нем. Ее первое большое увлечение. С легкой улыбкой и не без удовольствия она вспомнила свой первый урок анатомии. Когда она его видела в последний раз, ей было лет четырнадцать. Он тогда учился в колледже на первом курсе и приехал домой на уик-энд, совсем уже взрослый и на ее пристрастный взгляд необыкновенно красивый.

Она вскоре забыла о нем в суматохе выпускных экзаменов в средней школе. Потом была учеба в художественных классах колледжа и работа на износ в самой непрестижной, административной сфере.

Ну а в те дни — Господи, да она думать больше ни о ком не могла! Тонкое лицо с выразительным ртом и глубоко посаженными пылкими глазами. Никто из знакомых ребят не пользовался у восторженных девчонок таким бешеным успехом, как он, и когда ей казалось, что он хоть чуточку выделяет ее из вечно галдящей малышни Кеньонов, то эти моменты долго еще рисовались в ее живом юношеском воображении.

А потом вся романтика куда-то ушла. У нее было несколько приятелей, затем появился Джордж, будто очарованный принц из волшебной сказки. Ухаживал он за нею со знанием дела, с постелью не торопил: «Подождем до свадьбы». Она не могла этого не оценить.

А ждать-то было, к сожалению, нечего, но откуда ей было об этом знать? И виноваты они оба: Джорджа секс мало привлекал, а она тоже вскоре потеряла интерес и не настаивала.

Беспокойно ворочаясь, она легла наконец на бок и попыталась уснуть. Что толку ворошить прошлое или вспоминать свои ощущения, когда посреди ночи обнаруживаешь в будуаре обнаженного мужчину? Пусть это остается тем, у кого в жизни нет других интересов.

Кажется, у деда было старое изречение на этот случай: заработал на хлеб с маслом — ну и ешь его!

Глава 2

Наутро Челис разбудили яркие солнечные блики с озера, отражавшиеся на потолке. Завтрак ее состоял из фруктов и растворимого кофе: накануне она приобрела в магазине все необходимое для жаровни и новый баллон с пропаном, чтобы кипятить воду на плитке. Все-таки какое это удовольствие — полностью самостоятельно обеспечивать себя после стольких лет городской жизни!

Прошедшая ночь была… забавной. Само собой, она сбежала сюда от людей, но, когда разом отсекаешь себя от общества, все же с непривычки приходится туговато. Поэтому случайная встреча и непринужденная болтовня с земляком и старым приятелем, который никакого отношения не имеет к ее теперешней жизни, могут оказаться как раз тем, что нужно. Впрочем, какой он ей приятель. Хоть они не виделись всего лет десять, а то и меньше, но и в те времена он был уже взрослым, а она ребенком.

Стоя у кромки воды в нейлоновых плавочках и тенниске, она накачала сдувшийся за ночь матрас и оттолкнулась от берега. Купальника у нее не было — в Нью-Йорке он был ей просто не нужен. Для Джорджа плавать значило в лучшем случае бездарно тратить время, и Челис подозревала, что Уолт придерживается примерно того же мнения.

Она работала у Уолта Грегори четыре месяца и уже не раз назначала ему свидания, когда он познакомил ее с одним из лучших своих клиентов, Джорджем Дж. Армистером. Тот почти сразу, пустив в ход весь свой арсенал, организовал на нее мощное наступление. Совсем еще наивная и неопытная, она была буквально ошеломлена тем, что человек такого масштаба, как Джордж, влюбился в неуклюжую девчонку из Смит-Гроува.

Так что не было ничего необычного в том, что, развязавшись с неудачным браком, Челис вернулась к Уолту. Рискуя потерять выгодного клиента, он все же принял ее на работу, за что она до сих пор ему крайне признательна.

Очень быстро она продвинулась до его помощника, и не только благодаря своим административным способностям. От Джорджа она узнала многое о людях и об искусстве. Он помог ей найти собственный стиль в одежде, научил, как пользоваться косметикой, чтобы подчеркнуть тонкий овал лица, большие темные глаза с длинными ресницами, полные губы. Он развил ее глубинные инстинкты в отношении искусства, но также, понемногу освобождая от иллюзий, приучил ее доверять этим инстинктам не больше, чем мужчинам.

Очень скоро после свадьбы она поняла, что ее муж начисто лишен способности к такому человечному чувству, как любовь. Больше всего на любовь походила та страсть, с которой он собирал предметы искусства и викторианские ювелирные украшения. Это было собственностью Джорджа и тем, чем мечтали владеть другие. А Челис была только частью его коллекции.

Около полудня ее снова потянуло в сон. Казалось, чего проще — ступай домой и спи. Но вместо этого Челис заставила себя отвязать старый, потрепанный ялик, который помнила еще с детства. Теперь на нем виднелись лишь остатки облупившейся белой краски, однако, когда она уселась на носу и заработала веслом, он стремительно заскользил по озерной глади. Удивленная и радостная улыбка появилась на ее лице, когда она поняла, что

не разучилась еще управлять лодкой. Прежние умения возвращались к ней постепенно, как будто она долго-долго спала.

— Красавица Белоснежка, — пробормотала она, разворачиваясь к берегу кормой и яростно работая веслами. — Не хватало мне еще одного прекрасного принца!

На этом месте росла когда-то азимина , а колючую проволоку забора оплетали лозы страстоцвета. Она заколебалась, стоит ли путаться в зарослях ежевики, шиповника, жимолости и сотен молодых платанов, и в этот момент ее окликнули с противоположного берега:

— Эй! Челис! Ты на той стороне? Это был Бенджамин. Только теперь она поняла, что именно он, его образ, не выходил у нее из головы целое утро. Неудивительно, если рассудить трезво: ведь она за эти дни никого больше не видела.

— Я здесь, у дамбы. А что?

— Где ваше южное гостеприимство, мисс Кеньон? Почему бы вам не заехать за мной?

— Ты сам можешь обойти вокруг, — заупрямилась она.

— И в полной мере насладиться клещами, змеями и песчаными блохами? Ладно, раз уж на тебя такая лень напала, я доплыву, но предупреждаю: на это я не рассчитывал. — Он взялся за пряжку ремня, блестевшую на его твердом плоском животе, и Челис от смеха едва не опрокинула ялик.

— Хорошо, хорошо, только штаны не снимай!

Она принялась грести, тщетно пытаясь не смотреть на берег, где высилась рослая фигура в джинсах и выгоревшей рубашке. Когда две трети пути остались позади, он снова заговорил:

— Ты знаешь, что передом обычно считается нос лодки? Кто тебя научил так грести?

Когда маленькая деревянная лодка приблизилась, он ухватил ее за транец, выровнял и ловко перевалился за борт, одновременно оттолкнув лодку от берега.

— Дедушка, — ответила на его вопрос Челис. Умело разворачиваясь широкими движениями весла, она старалась под маской холодного безразличия спрятать свою радость от того, что он рядом.

— А ездить верхом тебя старик случайно не учил?

Маска дрогнула, потом треснула и наконец бесследно улетучилась, а сама Челис, поначалу только хихикнув, в конце концов все же расхохоталась. Бенджамин, откинувшись назад, упершись локтями в транец и протянув к ней длинные ноги, тоже не смог удержаться от смеха. Внезапно очнувшись, Челис поняла, куда был направлен ее взгляд. Она резко отвела глаза в сторону, схватилась за весла, выгребла на середину озера и с напускной беспечностью спросила:

— У вас есть какой-то определенный маршрут, сэр, или просто покружим?

Его ленивые глаза заискрились язвительной усмешкой.

— Если бы я захватил свою удочку, ты могла бы провезти меня вдоль дамбы, а я сделал бы несколько забросов вон под теми ольхами.

— Размечтался! Уж не сажал ли ты в молодости за весла своих русалок, когда рыбачил? Может, они еще и чистили и готовили рыбу?

— Чего только они не делали! — расплылся он в широкой улыбке. — Впрочем, тебе это, должно быть, все равно.

Пока она искала достойный ответ, его глаза блуждали по ее телу. Оценивающе задержавшись на желтой безрукавке и коротких белых шортах, он перевел взгляд на дальнюю часть озера, которое имело форму полумесяца.

— Интересно, ты когда-нибудь в молодости изучала низину, где растет жимолость?

Глядя вслед за ним в заросшую ползучим кустарником лощину, откуда в озеро, питаемое ключами, втекал небольшой ручеек, она решила пропустить мимо ушей косвенный намек на ее возраст.

— Вообще-то нет. Раза два, в засуху, когда вся трава выгорала, мы гоняли туда коров, но ничего интересного я там не помню.

— Тогда подгребай вон туда, — он указал на отлогий участок берега. — И идем со мной. Если только там не слишком все затянуло, я тебе кое-что покажу.

Бенджамин повел Челис в глубь зарослей, но вскоре путь им преградили остатки забора из проволоки.

— Под, над или сквозь? — поинтересовался он, пробуя на гибкость верхний ряд.

С опаской прикинув высоту, Челис решила пролезть между рядами. Бенджамин поставил на нижний ряд старый ковбойский башмак, верхний рад поднял до предела, и она живо просунула одну ногу в образовавшуюся брешь.

— Смех один, — пробормотала она, перемещая туда же туловище. Ее голова в этот момент оказалась как раз на уровне его упругих мускулистых бедер, она видела их краем глаза и вдруг зарделась непонятно отчего.

Благополучно перебравшись на другую сторону, Челис стала смотреть, как он пригибает верхний ряд книзу и перебрасывает через него длинную мощную ногу. Устроившись на заборе, широко расставив ноги, он притворился, что теряет равновесие, и схватился рукой за ее плечо. Прохладные твердые пальцы едва не обожгли ее, и она, вздрогнув, приняла на себя солидную часть его веса.

— Кто только тебя учил лазить по заборам? — осведомилась она, стараясь говорить как можно язвительнее.

— Не смей дерзить старшим, а то не покажу тебе гнездо канюка, — пригрозил он, встряхивая ее в притворной ярости.

— Гнездо канюка? Ты что, серьезно? — Выходит, она натерла руки до волдырей, продиралась сквозь заросли и лезла через старый ржавый забор только для того, чтобы взглянуть на гнездо канюка?

— Ага! В тебе заговорила пресытившаяся горожанка. Милая моя, ты просто давно отошла от этого мира и забыла его немудреные радости. То, что ты сейчас увидишь, в городе тебе не покажут ни за какие деньги. Все ваши платные зрелища этого не стоят. Откуда, думаешь, берутся экзотические животные в зоопарках? С торговых складов?

— Ну-ну, посмотрим, — ворчала Челис, утирая пот со лба и с трудом поспевая за его широкой спиной по едва заметной тропинке.

Они добрались до двух огромных поваленных деревьев, скрытых под пологом из вьющихся растений, и тут Бенджамин остановил ее жестом плоской мозолистой ладони.

— Лучше я сперва пойду посмотрю, не вернулась ли мамаша. Кажется, я еще на озере видел, что она улетает.

— А как же змеи?

— Змеи? Держись ближе ко мне, и все будет в порядке. Пока тут живет королевская змея в шесть футов длиной, эта территория безопасна для нас, смертных.

Челис с детства знала, что королевская змея пожирает всех других, даже ядовитейшего щитомордника. Значит, если здесь поселился шестифутовый экземпляр, то, очевидно, бояться в самом деле нечего. Но она все же подобралась поближе к Бенджамину, который пригнулся, когда они вступили в тенистый туннель из жимолости и лоз мускатного винограда, опутавших склоненные и поваленные деревья.

Пройдя футов пять, он остановился так внезапно, что Челис сзади наткнулась на его спину. Она отскочила и нервно прошептала:

— Мог бы дать знак.

— Извини. — Он обернулся, поймал ее за руку и притянул к себе вплотную. Она уловила слабый запах пота, скота и такого возбуждающего лосьона, что он повел ее мысли куда-то явно не туда. Она судорожно сглотнула и приказала себе впредь быть поумнее.

Указывая на маленький клочок солнечного света, пробивавшегося сквозь жимолость, Бенджамин повернулся к ней с торжествующей улыбкой:

— Видишь? Ну, что я тебе говорил? Это были два белоснежных комочка, сидящие посреди хитросплетений из веточек и травинок. Если бы не черные немигающие глаза и нелепые желтые клювы (они казались такими тяжелыми, непонятно как держались на тонких шейках), их можно было бы принять за светлые помпоны, украшавшие ее атласные комнатные тапочки, которые она оставила дома.

— Просто не верится, — прошептала она. — Это и есть канюки?

— Хищные ястребы-канюки. Часть санитарного отряда матушки-природы. Теперь сама видишь, это тебе не Центральный зоопарк.

Выйдя через несколько минут на свет, Челис медленно покачала головой:

— Просто не могу поверить.

— Чему? Что из этих беспомощных симпатяг могут вырасти безжалостные хищники и охотники за падалью? Многие животные с возрастом сильно меняются, но их природа тем не менее остается прежней.

Он добрался до забора и подождал ее.

— Да я совсем не то имела в виду.

Но образ птенцов уже почти выветрился из ее памяти, ведь рядом был такой мощный стимулятор. Челис с интересом следила за необычными движениями в своей душе. Должно быть, это пережитки прошлых лет, когда одной мысли оказаться рядом с Бенджамином было достаточно, чтобы ее молодая кровь забурлила и с удвоенной скоростью понеслась по жилам.

Он легко перемахнул через забор, раздвинул для нее рады проволоки, и она недовольно поморщилась, сознавая, что весь ее тыл откроется его глазам, когда она станет неуклюже протискиваться в брешь. Край ее безрукавки вылез из-под шорт, капельки пота красиво поблескивали на бедрах. Наконец она нагнулась и занесла ногу.

На этот раз ей не повезло. Проклятая колючка зацепилась за волосы, и она застряла на полдороге посреди забора, одной рукой безуспешно пытаясь схватиться за спутанную проволоку.

— Помоги же мне, черт побери!

— А ты не дергайся. — Тепло его тела окутало ее прежде, чем он успел прикоснуться к ней. — Обопрись на мою ногу.

Ей ничего не оставалось, как повиноваться. Мышцы уже устали в такой неловкой позе, и, выругавшись про себя, она перенесла всю свою тяжесть на его бедро. Под ее щекой оказались гранитные мускулы, настоящий гранит, только теплый и живой. Она опять всей грудью вдохнула его манящий запах, на этот раз к букету прибавился слабый аромат стирального порошка. Но ей не терпелось освободиться, и она едва сознавала это ощущение.

— Стой спокойнее, — проворчал он, сжимая ее голову одной рукой, а другой распутывая волосы.

У нее закружилась голова, и она вцепилась в его колено. Надо же, попалась в такой дурацкой позе!

— Да оторви ты их! — прорычала она. — Обойдусь без них!

— Сомневаюсь, — пробормотал он. Его пальцы что-то слишком долго задерживались на ее шее. — Я почти уже все… Как будто распутываешь паутину. Тебе неудобно? — спросил он, словно это только что пришло ему в голову.

— Ну что ты! Я всегда так отдыхаю. Только нельзя ли чуточку побыстрее?

Его ладонь легла на ее голову, скользнула к плечам, и он протащил ее сквозь забор.

— Вот и все, дорогая. Пациент выжил, чтобы поведать об этом миру.

Она не сразу обрела равновесие, покачнулась, и тогда он поймал ее одной рукой и привлек к себе, с такой фамильярностью шлепнув при этом пониже спины, что она на мгновение опешила и вырвалась не сразу.

— В чем дело? Расстроилась, что потеряла гибкость и разучилась лазить по заборам? — с невинным видом спросил он.

— Кто бы говорил! — огрызнулась она. — Я по крайней мере не зацеплялась за стойку!

— Что ж, солнышко, неприятности у обоих позади. Прежде чем я тебя отпущу назад, мы, пожалуй, еще устроим гонки на креслах-качалках. Кто первый свалится с крыльца, тот проиграл.

Он подождал, пока она доберется до носа, потом оттолкнул лодку от берега и перевалился на кормовую банку, хотя несколько сот футов до того места, где стоял его грузовик, проще было пройти пешком.

— Знаешь, о чем я сейчас подумала, — задушевно проговорила Челис и, не стряхнув, положила весло на колени. Лодка тихо скользила вдоль заросшего берега к причальному колышку. — Как раз в это время на прошлой неделе мы с боссом обедали в ресторане «Четыре времени года» и распинались, уговаривая владельца универмага из Талсы расширить инвестиции, включив в них оригинальное искусство. Если бы мне тогда кто-нибудь сказал, что я сегодня буду ползать под колючей проволокой в поисках гнезда канюка, я бы вызвала бригаду санитаров.

Бенджамин с уморительно-самодовольным видом рассматривал свои ногти.

— Это только доказывает, моя дорогая, что, даже если ты лишен привилегий, надежду их когда-нибудь заиметь никто у тебя не отнимет.

Она взмахнула веслом, оросив Бенджамина последними каплями воды, и стала энергично грести, чтобы поточнее вписаться в причал.

— Тебе когда-нибудь говорили, что в твоем чердаке заклепок не всегда хватает?

— Не раз, только не в таких изысканных выражениях.

Он придержал лодку и, когда она проворно спрыгнула на берег, в ногу с ней направился к дому. Челис вышла оттуда с двумя стаканами холодной воды и предложила один ему.

— Не ледяная, конечно, но холодная.

— Отлично! — заверил он ее и, запрокинув голову, осушил высокую пластмассовую посудину. Челис завороженно смотрела, как под его загорелой кожей движется кадык. Он уже опустил голову и протянул ей стакан, а она все не могла оторваться. Только заметив в его глазах озорной огонек, она смущенно отвела взгляд. — Ты обедала? — спросил он.

Она кивнула.

— Сырой арахис, яблоки и яйцо с солью. Он криво усмехнулся.

— То-то в тебе всего сорок килограммов! Может, поужинаешь?

— Да ты что! Я понимаю, что в деревне ужинают раньше, чем в городе, но ведь сейчас только начало третьего.

— Я хотел сказать, может, поужинаешь сегодня… со мной? Если тебя не будет шокировать урчание пустого желудка, то в часе мы сойдемся.

— О, Бенджамин, извини, — сказала она с нескрываемым сожалением. — Я уже обещала тете Стеффи ужинать у них. Она специально для меня готовит цыпленка и запекает яблоки в тесте. Курицу она уже наверняка поставила на огонь. — Она опустила ресницы и не заметила, как исказилось в этот момент его лицо. Однако, когда он заговорил, тон был нарочито небрежным:

— Нет проблем, солнышко. Просто подумай над моим предложением.

Не просьбой, отметила она, а предложением. Как будто он честь ей оказывает. Впрочем, кто знает, может, так оно и есть.

Она смотрела, как он неторопливо идет к своему серебристому пикапу, оставленному в тенистой рощице хурмы, и ей казалось, что нет походки грациозней.

Обернувшись, он небрежно отсалютовал ей и крикнул:

— Спасибо за прогулку, Челис! Привет родным.

Она подумала, как-то они ее встретят. «Боже праведный, совсем отощала девочка!» Вуайеризм какой-то!

Шум мотора давно затих, а она все стояла на том же месте, охваченная потоком чувств и неоформившихся мыслей. Потом она упрямо тряхнула головой и отогнала прочь досаду. Ей предстоит навестить родственников, и, в конце концов, кто такой для нее этот Бенджамин? Она его толком не знает. Даже продолжать поверхностное знакомство и то не имеет смысла, ведь она уедет через неделю с небольшим. Он довольно мил. Давно уже она не встречала мужчину, настолько привлекательного физически. Но воскрешать из-за этого давнее юношеское увлечение соседским фермером ей сейчас хотелось меньше всего на свете!

Глава 3

Челис провела очень приятный вечер с родственниками. Деревенская кухня Стеффи оказалась на высоте, а безыскусный уют их дома в Моксвиле был, по-видимому, лучшим лекарством от ее тревог. Но пока Леонард болтал что-то про налоги и про быка Шароле, который вырвался на свободу и был пойман только на площади перед зданием суда, ее мысли нет-нет да и сбивались на Бенджамина. Каким был бы их совместный ужин? Куда бы он ее повел?

В эту ночь она уснула, улыбаясь Бенджамину, которого вообразила растянувшимся на корме ялика. Она беспокойно ворочалась: ей снились королевские змеи, Джордж, тапочки с помпонами, юный Бенджамин, окруженный мокрыми после купания красотками в креслах-качалках. Вставать ей не хотелось, но день обещал быть жарким, и, хотя было только семь часов, в домике становилось душно. Она поняла, что все равно больше не заснет.

В последнее время Челис помногу спала, в этом отчасти проявлялся ее эскапизм, как сказал доктор Адельберг. Услугами этого психоаналитика она стала пользоваться после того, как заметила, что по любому пустяку ударяется в слезы. В конце концов болезнь вроде бы начала отступать.

Весь нескончаемо долгий день она провела за рыбной ловлей. Рыба клевать не хотела, но Челис упрямо бороздила озеро из конца в конец, и в итоге ей удалось вытащить одну рыбешку. Когда она сражалась с жаровней, пытаясь ее разжечь, на извилистой гравиевой дороге, ведущей через лес к поляне, где стоял домик, послышался шум мотора.

Выглянув наружу, она увидела, что Бенджамин высунулся из высокой кабины своего грузовика и приветственно машет ей.

— Всех переловила?

— Кого переловила? — раздраженно отозвалась она. — Ты как раз вовремя, помоги мне справиться с этой чертовой штукой.

Он сделал это с такой легкостью, что она устыдилась.

— Что ты собираешься жарить, бифштекс?

— Нет, не такое светское блюдо. — Она развернула четырехдюймового подлещика, которого поймала дядиной удочкой.

— Вижу, мне придется здорово поработать, если я захочу поесть. Неудивительно, что ты такая тощая. — Он окинул взглядом ее стройное тело. Маленькие бугорки ее спелой груди отчетливо вырисовывались под розовой тенниской, которую она сегодня надела к умопомрачительным гавайским шортам, найденным на гвоздике возле двери.

— Это называется «стройная», — сообщила она ему надменным тоном, приняв позу фотомодели, но глаза ее блестели от радости, что он снова здесь.

— Какая разница, — проворчал он, обхватывая ее за талию своими длинными натруженными руками. — Если бросить тебя за борт, даже круги не пойдут.

Она со смехом замолотила кулачками по его плечам, борясь со странным ощущением удушья, которое охватывало ее всякий раз, как он к ней прикасался.

— Помнится, ты всегда был кругленький, как и твои милашки, — сказала она, переводя дыхание. — Кстати, а что стало с той грудастой брюнеточкой, которая все время визжала: «Ой, Бенджи!»?

— Я женился на ней.

Челис безвольно уронила руки и со страдальческой гримасой умоляюще взглянула в глубокие карие глаза Бенджамина.

— О Боже, прости мне мой язык!

— Да брось. Теперь я хочу наловить себе ужин, а значит, сидеть сложа руки не придется. Кстати, мне сдается, что в это время дня не повредит и пропустить по маленькой, а?

Челис стерла цветочную пыльцу со стола во дворе и вынесла бумажные тарелки, салфетки и пластмассовые ножи. Она терпеть не могла пить вино из пластмассовых чашек, но ничего лучшего у нее сейчас не было. Когда пламя исчезло и пышущие жаром угли начали остывать, она спустилась к озеру, где Бенджамин удил рыбу нахлыстом, и увидела, что он уже вытащил трех окуней дюймов по двенадцать каждый.

— А жена не будет тебя ждать?

— Мы с Джин развелись несколько лет назад.

Взмахнув складным бамбуковым удилищем, он забросил мушку под нависшую над водой ветку и стал осторожно подергивать леску. Мгновенно вода на поверхности забурлила и началось сражение. Челис села на землю и стала восхищенно смотреть, с каким терпением и мастерством Бенджамин вываживает старого и сильного большеротого окуня. Иногда ей казалось, что тонкое, как прут, удилище вот-вот сломается под бешеным напором, но в конце концов Бенджамин сумел подхватить рыбину сачком и вытащил крючок из окостеневшей губы.

— Ты хорошо боролся, старина, и заслужил свободу. — Он швырнул окуня обратно в воду, и Челис в изумлении покачала головой.

— Столько хлопот — и ты его отпускаешь? Он отвязал леску и положил удилище на плечо.

— В рыбной ловле главное не результат, а процесс. Для меня удовольствие в том, чтобы перехитрить рыбу, предложив ей соблазнительную приманку в нужное время и в нужном месте. А после этого, — он пожал широкими плечами, — я всегда выбрасываю тех, кто мне не нужен… или не нравится. — Из-под густых бровей он бросил на нее загадочный взгляд, и Челис только усилием воли подавила ощущение, что они говорили не о рыбе.

Напряжение спало. Улыбнувшись, он показал ей кукан с тремя окунями поменьше, и Челис вновь охватило чувство, что Бенджамин По стал даже более привлекательным, чем был много лет назад. Волосы цвета красного дерева были по-прежнему густыми, хотя слегка подернулись сединой и потому особенно резко контрастировали с вечно загорелой кожей. Нос был все так же гордо вздернут, а полная нижняя губа под более строгой верхней вызывала у нее такие же сладострастные мысли, как в те дни, когда она подсматривала за ним и его подружками, а потом шла домой и мечтала о нем.

— А второй раз ты не женился? — Слова невольно сорвались с ее языка, и она поморщилась от своей бестактности. В обществе она обычно не допускала таких оплошностей, но мысль о том, что Бенджамин женат, почему-то пристала к ней как репей.

— Нет. Я стараюсь не повторять своих ошибок. В тот раз я усвоил, что не очень-то разбираюсь в женщинах. И с тех пор не иду дальше случайных встреч. — Он швырнул улов на доску, приколоченную к сосне, и потянулся за ножом для чистки. — А ты? Все еще без мужа? Я тогда думал, что тебе не терпится самой испробовать всех тех запретных удовольствий, ведь ты тратила столько сил, чтобы взглянуть на них хоть одним глазком. Хотя, — сдержанно добавил он, — сейчас для этого брак необязателен.

Она опустилась на нос стоявшего рядом ялика и стала смотреть, как он чистит рыбу, непроизвольно поглаживая свою атласную ногу, которой опиралась на планшир.

— Никаких сил я не тратила, и, можешь успокоиться, я ни разу не видела по-настоящему того, что ты называешь запретными удовольствиями!

Повернув к ней голову, он улыбнулся, но она едва заметила это, ибо не сводила глаз с его рук. Они были длинные, сильные, красивой формы и на удивление хорошо — для фермера — ухоженные.

— Я с удовольствием устроил бы для тебя персональный показ, — поддразнил он, кладя отдельно жирные молоки.

— Нет, спасибо, — уничтожающе ответила она. — Куда больше меня волнует ужин.

Как ни странно, это было правдой. Все-таки аппетит ее явно улучшился, хотя голова по-прежнему была в тумане, а когда он временами рассеивался, одолевали не особенно приятные мысли.

— Сама не знаешь, от чего ты отказываешься, — не отставал он.

— Охотно верю.

У нее заурчало в животе, и она засмеялась, разряжая накалившуюся было обстановку.

Рыба оказалась вкусной. Стемнело, и они вместе сидели за столом и ели жаркое руками, запивая теплым вином.

Челис вздохнула, облизывая свои липкие пальцы, в то время как мириады насекомых и лягушек начали свой оглушительный концерт.

— А я-то думала, что Нью-Йорк шумный.

— Шум бывает разный.

— Ты, конечно, предпочитаешь деревенский.

— А ты нет?

Концерт прекратился так же внезапно, как начался, и они вслушивались в ночь, затаив дыхание, пока наконец одинокая лягушка не завела снова свою песнь.

— Пожалуй, нет, — сухо пробормотала она. — В Нью-Йорке меня ждет моя работа.

Почти беззвучно (она уже привыкла к этому) Бенджамин встал, собрал тарелки с объедками и отнес их к помойной яме.

— Пойдем, пора сполоснуть… — мягко позвал он.

— Что?

У них не было даже сковороды.

— Себя сполоснуть, — донеслось до нее из-под стаскиваемой через голову рубашки.

— Ты шутишь!

— А ты что, собралась баламутить воду у самого берега? Не раздумывай, ныряй. Или, может, спрячешься в кустах и опять будешь за мной подглядывать?

— Ты чокнутый! — Она перекинула ногу через скамью и встала. Бенджамин уже стаскивал брюки, и она с облегчением увидела, что в этот раз он надел короткие темные плавки. — У меня нет купальника.

— По-твоему, это меня когда-нибудь смущало?

— Обстоятельства слегка изменились, — ехидно напомнила она.

— Ты думаешь?

Подозрительно ласковый тон заставил се помедлить у кромки воды, но руки были такими неприятно липкими, а озеро, в котором уже отражались сверкающие звезды, таким манящим.

Стройное тело Бенджамина рассекло поверхность почти без всплеска, но она все мешкала, чем дальше, тем сильнее ощущая волнение, вытесненное из подсознания, как будто вернулись отроческие годы и она смотрит на него, притворяясь, что ловит рыбу.

— Мне тебя что, силой тащить? — опять позвал он. Его голова темным пятном возникла ярдах в десяти от берега.

— Купаться после еды опасно.

— Еще опаснее стоять и ждать, пока я сам за тобой приду, — мягко возразил он.

Челне сделала несколько шагов и лицом вниз бросилась в воду. Вода была ласковая, шелковистая, заметно теплее вечернего воздуха; она перевернулась на спину и поплыла на середину. Кругом было полно черепах и водяных змей, но разум подсказывал, что они боятся ее гораздо сильнее, чем она их. Дрожала она совсем по другой причине и сознавала это. И ей даже было приятно. Давным-давно у нее уже не было желания быть с мужчиной. Конечно, она не хотела Бенджамина — в этом смысле. Движения ее рук становились все энергичнее, и пришлось подавлять свое беспокойство усилием воли.

— Эй, помедленнее, водяная ведьма! — послышался сзади низкий и неожиданно тягучий голос.

Она повернула голову, потеряла устойчивость и, неуклюже барахтаясь, погрузилась в воду, но тут же вновь вынырнула. Упираясь твердыми пальцами ей в ребра, Бенджамин поддерживал ее в вертикальном положении и смеялся, согревая своим дыханием ее мокрое лицо.

— Видно, зря я все это затеял. Думал, ты уверенней держишься на воде.

— Я держусь! — отфыркиваясь, проговорила она. — Ты меня просто напугал, вот и все.

Прямо под ушами отчетливо стучал пульс. Она и так бултыхала ногами сильней, чем нужно, а когда он обвил их своими, отчаянно забилась, стараясь высвободиться.

— Что с тобой, Челис? Разве ты не умеешь плавать? Вы, Кеньоны, всегда напоминали мне стайку гуппи в аквариуме.

— Разумеется, я умею плавать! — Она чуть не задохнулась от возмущения, поэтому слова получились едва слышны; он опять засмеялся, и этот смех как-то особенно остро рассыпался у нее по спине.

— Так в чем же дело? Или ты боишься, что я опять возьмусь за старое, вот так?

Прежде чем она успела увернуться, он притянул ее к себе и в тусклом мерцании звезд безошибочно отыскал ее рот. Челис ощутила приятный вкус озерной воды и необычайную твердость его полной нижней губы.

Она рванулась и сразу почувствовала, что уходит под воду с головой. Бенджамин не ослабил хватку и не оторвал рта от ее губ. Он оттолкнулся от дна, и, когда они снова всплыли на поверхность, руки Челис отчаянно сжимали его плечи, а его язык настойчиво пытался найти лазейку к ее рту. Вдобавок он обвил ее ноги своими, и теперь они были настолько прижаты друг к другу, что она ощущала малейшее движение его мышц.

Она неистово вцепилась в него, пытаясь вывести из равновесия и улизнуть. Их разделяла только ее тонкая хлопчатобумажная майка, и она с болезненной остротой чувствовала твердую плоскость притиснутых друг к другу животов, грудью ощущала волосы на его коже, а губами — его приглушенный смех.

Она удвоила усилия, и ей совсем уже удалось было выскользнуть, но Бенджамин одной рукой обхватил ее за ягодицы и вновь привлек к себе. Его страсть невероятно возбуждала ее самое, она попыталась отдышаться и вырваться, но только наглоталась воды.

Его руки перестали двигаться.

— Так лучше? — прошептал он.

— Бенджамин, не…

Он не дал ей договорить, снова прижав к ее рту свой, и ей пришлось молча обороняться от его соблазнительно-настойчивых губ и языка. Темная неподвижная вода, словно сговорившись с ним, не давала им разойтись даже тогда, когда одна его рука исчезла с ее спины и проникла спереди под рубашку.

Поводив пальцами по затвердевшему, как нераспустившаяся почка, соску, он накрыл грудь всей ладонью, и ее тело мгновенно отозвалось на ласку. Она панически замолотила кулаками по его плечам, силясь вырваться из цепких объятий.

— Вот черт…

Он убрал одну руку и стал подгребать ею к берегу, другой придерживая Челис и не давая ей плыть самой. Когда он вновь остановился, было ясно, что сам он стоит на твердом дне, но для нее здесь было еще глубоко. Оставалось ухватиться за него, но руки скользили по гладкой мокрой коже, хотя она и вдавливала кончики пальцев в его упругие мышцы. Ее ноги висели свободно, и он сам, опустив одну руку, обвил их вокруг себя, а потом эта же рука легла ей на ягодицы и, чуть помедлив, пробралась под неплотные шорты. От этого интимного прикосновения она снова забилась и всхлипнула в бессвязном протесте.

— Челис, Челис, радость моя, перестань, — хрипло проговорил он. — Ты утопишь нас обоих.

Отвернув голову, она стала брыкаться, стараясь вырваться.

— Не надо, Бенджамин, ну пожалуйста! — Она задыхалась.

— Да ты и впрямь струсила, — изумленно пробормотал он и неохотно разжал свои тиски.

Отплыв подальше от него, она понемногу успокоилась.

— Мне лучше знать! — запоздало огрызнулась она, неуклюже плюхая по воде. Наконец ноги коснулись дна, и она, скользя по мягкому вязкому илу, выбралась на берег. — У меня на тебя рефлекс. Не забывай — я видела тебя в действии!

С ее ресниц капала вода. В темноте она зацепилась о железную ножку скамьи и громко выругалась. Бенджамин, неслышно подкравшись сзади, шлепнул ее:

— Выбирай выражения, девочка. Она резко повернулась к нему лицом.

— Я не играю в игры, Бенджамин. Если это все, что у тебя на уме, будь так добр, держись отсюда подальше, пока я не вернусь в Нью-Йорк.

Повисла гнетущая тишина, и Челис не успела вовремя отбросить всколыхнувшиеся в ней сомнения. Итак, он стал к ней приставать. Ни для него, ни для нее это ровным счетом ничего не значит, но так она сразу смогла понять, что к чему. Пусть он не рассчитывает заняться с ней своим любимым водным спортом, ничто не

заставит ее на это пойти! Здесь она должна решить свою судьбу и в личном, и в профессиональном плане, а для этого надо как следует сосредоточиться. Вряд ли этому пойдет на пользу ночь с мужчиной, который, по его же словам, предпочитает случайные связи.

Бенджамин навис над ней, поблескивая мокрой кожей. Челис почти физически ощущала исходящие от него волны неприязни. Он схватил ее, притиснул к своему холодному твердому телу, и в этом прикосновении не было уже никакой ласки.

— Твоя ошибка в том, что ты смешиваешь меня с другими мужчинами, Челис, — процедил он. — Но если ты думаешь обо мне только так, если такое впечатление ты пронесла через все эти годы, то мне, пожалуй, лучше поддержать свою репутацию!

Отчаянно пытаясь защититься, Челис не стала церемониться.

— Все эти годы? — презрительно усмехнулась она. — Какой же ты, однако, самовлюбленный! Да я забыла, что ты и на свете-то существуешь! — Это была явная ложь, но она уже не владела собой.

Его мокрые серебристые волосы блестели в ярком свете звезд, на гладких плечах посверкивали капельки воды. Как завороженная, она не отрывала глаз от его лица, пока оно темным пятном не заслонило звездный небосвод. Он приблизил свой рот к ее мягким беззащитным губам, и агрессивный язык попытался прорвать их слабую оборону. Это было безмолвное первобытное единоборство, его мужское начало стремилось утвердить свое превосходство над женским.

Наконец она выдохлась, обмякла в его руках, признавая свое поражение, и почувствовала, что и его мышцы становятся мягче, а натиск постепенно ослабевает. Правда, ей показалось было, что ослабевает он слишком уж медленно, что губы его все не могут оторваться от ее рта, а руки что-то очень неохотно отпускают ее тело, но все это она приписала своему воображению. Она была чересчур потрясена, чтобы сердиться, слишком измотана, чтобы почувствовать облегчение.

Прежде чем уйти, он коротко выругался, потом столь же коротко извинился, но она не услышала ни того, ни другого. Он направился к своему грузовику, развернулся задним ходом и уехал, разворотив колесами гравий.

Она долго не могла заснуть, потом все же забылась тяжелым сном. Едва пробудившись, она тотчас вспомнила о Бенджамине, но решительно прогнала от себя эти мысли. Сегодня лучше не давать себе ни минуты покоя. Иногда бывает полезно заняться самоанализом, но было совершенно ясно, что сейчас не тот случай.

Дорога до Уинстон-Сэйлема заняла чуть больше тридцати минут, пролегая по красивейшим сельским уголкам Педмонта. Проезжая мимо въезда на территорию фермы По, Ядкин-Трейс, Челис машинально снизила скорость. Ферма раскинулась над рекой, и она всегда видела только ту ее часть, что просматривалась с главного шоссе, но ей никогда не приходило в голову поинтересоваться, велика ли она на самом деле. Огромные кедры, опутанные розами и жимолостью, почти полностью скрывали заборы. Очевидно, у Бенджамина не хватало времени позаботиться о пейзаже. Или средств. Фермерство — занятие по меньшей мере ненадежное, она это хорошо помнила еще с детства. Тут она заметила, что у нее на хвосте сидит фургон с цыплятами из Уилксборо, и прибавила газу.

День прошел великолепно, Челис даже такого не ожидала. Она бродила по чудесным Рейнолдовским садам, заглядывала в магазины, посетила две превосходные городские галереи, где ее поразило качество выставленных там работ. Живя и работая в Нью-Йорке, она как-то совсем забыла о них.

Краткий визит в банк напомнил ей, что она не может вечно баловать себя. Рано или поздно ей придется вернуться в Нью-Йорк, а там либо выйти замуж за Уолта, либо расстаться с работой. При мысли, что все нужно будет начинать с нуля, у нее просто опускались руки, но иного выхода нет, если она откажет Уолту. Нужно же соблюдать какие-то приличия, значит, у него остаться она не сможет.

На раздумья у нее еще оставалось несколько дней. А теперь надо обо всем этом забыть до тех пор, пока она снова не сможет доверять своему мыслительному аппарату. Не один Бенджамин усвоил, что с подобными решениями лучше не спешить. Гораздо проще избежать неприятностей вначале, чем долго и мучительно расхлебывать кашу потом.

Добравшись до дома и выйдя из машины, Челис сразу почуяла запах дыма от горящих ореховых веток, услышала какое-то шипение и только после этого заметила, что меж деревьев поблескивает на солнце серебристый пикап.

— Привет! А я поставил их на огонь, как только услышал, что открываются ворота. Надеюсь, ты не потеряла аппетит по дороге? — Он стремился встретиться с ней взглядом, его глаза были красноречивее языка.

К ее собственному удивлению, она поняла, что уже совсем на него не сердится, а испытывает скорее облегчение. К тому же, едва вдохнув дивный аромат поджаренного мяса, она вспомнила, что совсем забыла про обед. Как же, черт возьми, презирать его, когда она с голоду умирает?

— Сегодня падает барометр, и я решил, что клева не будет. А с твоей комплекцией один раз пропустишь еду — и исход может быть летальным.

Его зубоскальство пошло ей на пользу, Челис расслабилась. Даже его внимательный, оценивающий взгляд нисколько ее не задел.

— Надеюсь, к мясу будет что-нибудь еще? — поинтересовалась она, скрыв под дежурной улыбкой остатки настороженности.

— Могу предложить сладкий лук, домашний маринад из виноградных листьев и венгерское красное вино. Устроит?

Бросив сумочку на стол рядом с двумя оловянными тарелками и ножами для бифштексов, она облегченно вздохнула:

— Чудесно! Я как раз пропустила обед.

— Судя по твоему виду, даже не один, — сдержанно заметил он, переворачивая над жаровней, которую он вынес на улицу, большие куски мяса.

— Вот сейчас за все и наверстаю, — пообещала она. — Что мне терять?

Мясо оказалось превосходным ангусом . Он поведал ей об этом только тогда, когда она бесцеремонно обгладывала косточку. С нежной мякотью лука могло бы сравниться только самое спелое яблоко. Вино было чуточку крепче, чем она предпочитала, но сегодня и такое казалось отличным.

— Откуда у тебя этот маринад? — спросила она, приканчивая третью порцию.

— Моя экономка где-то достает. Правда, она самая бездарная кухарка в мире, так что, мне кажется, у нее есть тайный поставщик. Я не спрашивал.

— Контрабандный маринад… хм, звучит заманчиво.

Он расплылся в радостной улыбке.

— От запретных удовольствий тебя просто за уши не оттянешь!

Ели они на улице. Снова начался вечерний концерт. На западе небо почти непрерывно озаряли молнии, высвечивая изящные силуэты сухих вязов, высившихся над озером.

От напряжения, возникшего между ними накануне, не осталось и следа, Бенджамин держал себя дружелюбно и раскованно.

— Пойду согрею воды, чтобы вымыть твои тарелки, — проговорила она неохотно.

— Не беспокойся. — Бенджамин встал, собрал посуду, сложил ее в соломенную корзину, которую привез с собой, и, разлив остатки вина в два хрустальных бокала, подал один ей.

— М-м… Это мне напоминает наши пикники с бабушкой Адой. Она не выносила бумажной посуды. Мы всегда везли с собой и фарфор, и хрусталь, и даже полотняные салфетки.

— Я ее помню. Вкуса мисс Аде было не занимать, — улыбнулся он. В этот момент в нем неразрывно слились дружеская доброжелательность и обаяние мужской силы. Челис так неудержимо потянуло к нему, что она едва усидела на месте. — Да и тебе тоже, — тихо добавил он.

Простое «спасибо» было бы сейчас как раз к месту, но Челис почему-то не смогла выговорить это. Напряжение накатывало вновь — и куда только подевалась уравновешенность, всегда раньше приходившая ей на выручку. Она нервно вскочила на ноги и пробормотала что-то насчет свитера.

— Если хочешь, будем пить кофе внутри. Сейчас все равно налетят комары. Кстати, можешь сполоснуть руки в ведре, пока я не пошел заливать угли. — Он протянул ей бумажное полотенце, а она ломала голову, под каким бы предлогом свернуть вечер. Мясо на улице — это одно, а кофе вдвоем при свечах в маленькой комнатке… Туг она совсем не была уверена в себе.

В шаге от нее он уже нащупывал спички, а она так и не могла ничего придумать.

— Может, зажжем лучше фонарь, а свечу побережем на другой случай? — пробормотал он, наклоняя стекло, откуда вился легкий дымок. — Вполне уютно, — заметил он, обозревая тускло освещенную комнату.

Висевшее на гвоздике ее зеленое белье слетело вниз; чемодан с остальной одеждой Челис затолкнула под кровать.

— Сколько лет уже хожу сюда рыбачить и купаться, а вот ночевать в доме ни разу не приходилось.

— Трудно в это поверить, — язвительно проговорила Челис, усаживаясь на стул, и он мягко засмеялся.

— Ах да, моя репутация плейбоя. — В его словах совсем не было вчерашней колкости. — Пожалуй, от нее мне так легко уже не избавиться, а?

Она пожала плечами, глядя, как за окном сверкают молнии.

— К чему же беспокоиться? Раз нет жены, то какая разница?

— Это совсем не понравилось бы кое-кому из моих друзей, — сделал он легкий выпад.

— Не могу себе этого представить.

— Неужели? — Нотка ироничной снисходительности в хрипловатом голосе едва скрывала волнение: он начал рискованную игру. — Не станешь же ты отрицать, что тебе-то есть до этого дело.

— Но я вряд ли отношусь к твоим друзьям. Бенджамин встал, подошел к очагу, поставил на газовую горелку чайник и принялся расставлять на столе кофейные приборы.

— Ничего, если я здесь выкурю одну очень слабую сигару? Иногда это успокаивает нервы.

Возникшее было на миг напряжение (казалось, оно следует за ними по пятам) вновь рассеялось.

— Пожалуйста. Только не думай, что я хоть на минуту поверила, будто у тебя нервы не в порядке, — насмешливо добавила она.

Маленькое пламя от спички на мгновение высветило его резкие черты, на лице затанцевали причудливые тени. Он выпустил в окно струйку ароматного дыма и поудобнее устроился на груде подушек, которые Челис свалила на свободную кровать.

— Наверное, я занервничал только сейчас, когда кто-то рядом открестился от нашей дружбы.

Склонив голову набок, Челис удивленно воззрилась на него.

— Кто, я?

— Ты, — ровным голосом подтвердил он.

— Но я же совсем не то имела в виду. Я не хочу сказать, что мы с тобой недруги, если ты меня понимаешь. Просто ты был настолько меня старше… то есть, конечно, не настолько, но ты ведь меня понимаешь. У тебя было слишком много других интересов, чтобы обращать внимание на…

— На большеглазую, лопоухую, длинноногую малявку, которая вечно совала нос куда не просят, — мягко, с ноткой великодушия закончил он за нее.

— Если и совала, так только потому, что вы со своим гогочущим гаремом распугивали мне к черту всю рыбу! — Однако она и сама, не удержавшись, прыснула. Он был абсолютно прав. Его шашни занимали ее тогда куда больше, чем рыбная ловля. — Наверное, ты считал меня своим проклятием. Как только тебе удавалось доводить свои романы до конца?

— Это земля Кеньонов, — пожал он плечами. — У нас в Ядкин-Трейс есть небольшой пруд, но ловить рыбу всегда считалось лучше здесь, а уж кадриться — тем более.

Он встал, разлил кофе, передал ей кружку и вернулся на свое место.

— Скажи мне, Челис, что у тебя за жизнь такая, если от тебя остались одни кости да нервы? Не сказал бы, что ты создана для города.

Челис вдруг почувствовала дикое желание свалить свои заботы на услужливые плечи Бенджамина. Она уже готова была взорваться, но он еще не закончил свои обстоятельные наблюдения:

— Ты стала чересчур раздражительной. И без диплома психолога ясно, что с тобой творится что-то неладное. Раз все в порядке с работой, значит, это личное, и если беспристрастный собеседник сможет послужить тебе резонатором, то не стесняйся. Меня мало чем можно поразить.

— О нет, не стоит, — поспешно запротестовала она, едва не задохнувшись. — Спасибо, конечно. — Она засияла ослепительной улыбкой, ее постоянной палочкой-выручалочкой, скрывавшей вихри чувств в груди. Свет фонаря заострил ее скулы, затемнив большие блестящие глаза до цвета обсидиана.

С минуту Бенджамин не сводил с нее глаз, будто впервые увидел, потом пожал плечами и встал.

— Ты сама себе доктор. На всякий случай я буду к тебе заглядывать, чтобы убедиться, что все в порядке. Если что понадобится, ты знаешь, где я живу.

Глава 4

Назавтра Челис и в голову не пришло безмятежно провести день на озере с удочкой или в лодке. На этот раз она отправилась в Моксвиль, намереваясь заглянуть к тете Стеффи и захватить чего-нибудь в бакалее.

Чувствуя смутную потребность связаться с Уолтом, она притормозила у аптеки, выбрала открытку с картинкой и купила марку. Когда она наконец добралась до ухоженного белого домика, где жили дядя и тетя, парадная дверь была заперта. Для полной уверенности она обошла просторный двор, чтобы проверить, стоит ли позади дома машина.

Машины не было. Очевидно, дом пуст, и Челис поймала себя на том, что даже рада этому. Нужно было, конечно, проведать родных, но разговаривать с ними ей не хотелось. Проснувшись сегодня утром, она ощутила на своих плечах бремя совершенно новых забот, и ни к чему доискиваться до причин.

Опустившись на сиденье деревянных качелей, она оттолкнулась и вынула из сумочки открытку. По правде говоря, ей давно уже следовало позвонить. Уолт всегда с большим терпением относился к ее неуравновешенности. У Джорджа в таких случаях разговор был короткий: он терпеть не мог каких бы то ни было проявлений эмоций. После восемнадцати месяцев брака с ним она чувствовала себя такой опустошенной, что потребовались бы годы, чтобы перебороть себя, несмотря на успешную карьеру и настойчивые ухаживания Уолта.

Помимо предложения шефа ее беспокоили Смитсон и Ли — адвокаты, занимающиеся имуществом Джорджа. Когда они вызвали ее к себе и огорошили новостью, что Джордж скончался и все оставил ей, она была ошеломлена. Одно из двух: либо он предвидел ее реакцию и сделал это нарочно (у него был талант к утонченной жестокости), либо просто забыл изменить завещание после развода. В любом случае потрясение было ужасным. В конце концов она отказалась обсуждать этот вопрос и ушла. Наследство не ограничивалось одними коллекциями, но с остальным адвокаты пускай разбираются сами, как только она почувствует себя в силах принять решение по поводу основной части. Теперь она знала, как ей поступить, и эту заботу можно пока выбросить из головы.

Не переставая тихонько раскачиваться, Челис грызла кончик авторучки. Она уже жалела, что поддалась порыву связаться с Уолтом. Стоило ей подумать хотя бы об одной из своих проблем, как в ее голове заваривалась такая каша, что она чувствовала себя совершенно измученной.

— Черт побери! — раздраженно пробормотала она. — Что можно уместить на почтовой открытке? Чудесно отдыхаю, жаль, что тебя здесь нет, — медленно сформулировала она и нацарапала свое послание. А что еще сказать? Его предложение она пока не готова ни принять, ни отвергнуть.

Состряпав записку тете Стеффи, она сунула ее в коробочку для бумаг у парадного крыльца и направилась с открыткой к почтовому ящику. Поднимая козырек, она не смогла удержаться от вздоха. Это нехитрое действие словно вернуло ее в то время, когда жизнь казалась простой и надежной.

Как ни странно, на таком расстоянии простым и надежным выглядел именно Уолт. Она питала огромное уважение к его интеллекту, к его деловой хватке. Более того, Уолт отлично умел сдерживать свои эмоции. Может быть, он не всегда был достаточно приветлив, однако ни разу не позволил себе резких выражений, которые то и дело отпускал в ее адрес Джордж, прежде чем она научилась не обращать на них внимания.

Уолт вначале не пытался давить на нее. Только когда у нее начались эти нервные припадки, он перевел их отношения на более личный уровень.

Уолт был привлекательным, но далеко не таким красивым, как Джордж. У него были хоть и приятные, но маловыразительные черты лица, довольно бледные голубые глаза, а мягкие черные волосы начали уже редеть на макушке. Однако он был высок, мягок, сладкоречив, а горький опыт приучил ее не доверять неотразимо обаятельным мужчинам.

Уолт сделал ей предложение как раз в тот день, когда она впервые побывала у Смитсона и всю дорогу до галереи в такси не могла прийти в себя. Когда Уолт вошел к ней, она сидела за своим заваленным столом, уставившись в ярко-оранжевые стены кабинета, а по щекам текли слезы. Он отвлек ее, успокоил, а потом все выпытал. Она упрямо повторяла, что ей не нужна эта проклятая коллекция и вообще ничего от Джорджа не нужно. И тут он предложил жениться на ней и взять на себя все ее заботы.

Теперь, спустя несколько недель, Челис поморщилась, вспомнив этот день. Для нее это уже успех — сосредоточенно размышлять о своем положении в течение двух минут и даже дольше. Еще совсем недавно она просто не могла думать об Уолте или о наследстве Джорджа.

— Теперь все не так просто, — пробормотала Челис, миновав бакалейную лавку и даже не взглянув в ее сторону. Если она откажет Уолту, с любимой работой, по всей видимости, придется распрощаться. Но почему она все время обдумывает только вариант отказа? Ведь он очень ей нравится, и ладят они прекрасно.

Но вот хочет ли она вообще замуж? Нужен ли ей еще один мужчина в качестве мужа? Она вполне может себя содержать, а что касается секса, то этот аспект брака слишком преувеличивают.

Когда вскоре после полудня приехал Бенджамин, Челис лежала на желтом плотике, покачиваясь на волнах, считала маленькие пухлые облака, проплывавшие над головой и исчезавшие за верхушками деревьев, и была крайне раздосадована тем, что ее спустили с небес на землю.

Бенджамин небрежно помахал ей и начал пробираться через высокую траву к верхнему концу озера. Она потеряла его из виду, хотя время от времени слышала всплески, когда он забрасывал наживку, но упрямо оставалась на прежнем месте. Ключ у него есть, пусть приходит и уходит когда заблагорассудится, она его принимать не обязана.

Она слегка пошевелила пальцами в воде и вскоре поняла, что так можно добраться и до берега. Надежды отдохнуть развеялись, по крайней мере сейчас.

Как раз в тот момент, когда она вскарабкалась на скользкий берег, пикап, взревев мотором, отправился обратно, ей оставалось лишь безучастно посмотреть ему вслед. И тут, впервые за несколько дней, она расплакалась.

На другой вечер, перед тем как стемнело, Бенджамин появился снова. Челис ловила рыбу. Накануне она сварила полдюжины яиц, но, позавтракав и пообедав ими, была уже готова сменить диету.

— Поймала что-нибудь? — приветствовал он ее, пробираясь сквозь высокую траву к тому месту, где она раз за разом тщетно делала забросы. На нем был заляпанный рабочий костюм цвета хаки, который почти сливался по цвету с его стройным мускулистым телом. Лоснившиеся от пота руки были заметно темнее.

— Не клюет, — решительно заявила она, отводя от него взгляд. Посмотрев в коробочку с наживкой, она, ухмыляясь, стала сматывать леску. Клева нет, так что у профессионала Бенджамина шансов на успех ничуть не больше, чем у нее, дилетантки.

— Ну а мы сделаем им такое предложение, что они не смогут отказаться. — Он открыл коробочку с разноцветными насадками — настоящим сокровищем — и начал в ней рыться.

— Так, посмотрим. Выдающийся животновод пытается охмурить большеротую землячку, — с усмешкой проговорила она.

Он улыбнулся в ответ, его карие глаза засверкали озорством.

— Не надо ехидничать, милая. Чтобы поймать того, кого хочешь, нужно быть хитрее добычи. В этом-то наше различие.

— По крайней мере тебе не надо беспокоиться, что ты утонешь, — съязвила она. — Если даже свалишься за борт, твое раздутое «я» долго будет держать тебя на плаву.

Приняв с молчаливой улыбкой насмешку, он убрал зажим с конца толстой жилки из синтетического волокна, завязал там новую петлю, нацепил на удилище, выбрал в коробке пластмассовую саламандру, которая выглядела совсем как настоящая.

— Потрогай, — пробормотал он, прежде чем надеть ее на голый крючок.

Она была как живая — мягкая и упругая.

Словно обжегшись, Челис отдернула руку, и Бенджамин понимающе улыбнулся, чем едва не вывел ее из себя. Потом он отступил на несколько шагов и сделал заброс.

— Нужно поставить себя на место рыбы, — доверительно прошептал он ей. — Я всегда тщательно выбираю приманку, кладу ее неподалеку от намеченной жертвы и жду своего часа.

Челис со все возраставшим нетерпением смотрела, как саламандра погружается в воду и поверхность вновь становится зеркальной. Он не спешил сматывать леску.

— Ты не собираешься что-нибудь делать? — спросила она наконец.

Он покачал головой, его губы вновь тронула столь раздражавшая ее улыбка.

— Не надо опережать события. К чему рисковать, спугивая жертву, пока крючок еще не опустился? — Он приподнял кончик удочки и чуть подтянул провисшую леску. — Можно дернуть разок, поддразнить, заинтриговать. Заодно проверить, нет ли зацепа.

Они ждали вдвоем, и Бенджамин не сводил глаз с лески, спокойно лежавшей на поверхности и указывавшей, где затонула приманка. Челис затаила дыхание, сознавая, что ее внимание направлено не на леску, а на стоявшего рядом человека.

Не в силах сидеть спокойно, она поднялась на ноги, но Бенджамин жестом приказал ей не шевелиться.

— Берет, — прошептал он, и она с изумлением увидела, что он быстрыми, рассчитанными движениями отпускает леску. — Пусть поиграет с наживкой. Рыба только тронула ее кончиком хвоста и сама еще не знает, нужна ли она ей. Но ей стало уже интересно, и это наше первое достижение.

— Но ведь крючок на другом конце!

— Разумеется. Теперь, если я сумею не вызвать подозрений, она снова тронет наживку в самом безопасном, по ее мнению, месте, потом еще немножко подумает и начнет поворачивать ее ртом. Окунь заглатывает жертву с головы.

Внезапно вода забурлила; Бенджамин резко подсек, тут же отпустил леску и быстро подбежал к кромке воды, занимая удобную позицию. Конец удилища согнулся, катушка громко затрещала. Челис с восхищением наблюдала за борьбой, и через несколько минут Бенджамин подхватил сачком жирного большеротого, почти двухкилограммового окуня.

— Просто не верится, — выдохнула она. — Я могла бы поклясться, что сегодня клева не будет, а ты с первого же заброса…

— Народная мудрость, — усмехнулся он и, опустив сачок в воду, дал рыбе уйти. — Ее знает у нас любой мальчишка. А вот твои деревенские ухватки совсем, как я погляжу, сгладились. Но ничего, я научу тебя, как не умереть с голоду, пока ты здесь.

Челис все еще глазела на круги, которые пустил по воде окунь ударом широкого хвоста. Потом она повернулась и уставилась на того, кто невозмутимо собирал снасти.

— Слушай, меня бы вполне устроила жареная рыба!

— А сандвичи с домашней ветчиной и плоды манго на десерт тебя устроят?

Все еще таращась на него, она судорожно сглотнула.

— Почему ты не сказал, что у тебя есть еда? Я тут целый час потратила, глядя на твое шоу!

Они дружно расправились с сандвичами: он съел три, она два, и винные бокалы ни на миг не оставались пустыми.

— После этой ветчины я всю ночь буду хотеть пить, — сказала Челис, допивая третий бокал.

— О простых удовольствиях можно много сказать хорошего, — проговорил он, прищурив глаза. Сегодня они по молчаливому соглашению ужинали в доме. — Но, сдается мне, они тебе уже наскучили, и ты нацелилась обратно на север, где тебя ждет полный соблазнов Нью-Йорк.

Этой фразой он захватил инициативу. Челис не возражала и легко подчинилась. Ей нужно было кому-то выговориться, а кто бы здесь подошел лучше Бенджамина? Он был частью ее уютного прошлого, к теперешней ситуации не имел никакого отношения, значит, мог быть совершенно объективен. И, видит Бог, больше ей поговорить не с кем, кроме, пожалуй, Тэнси Уильяме, секретарши Уолта: ведь Челис потеряла связь со всеми своими давними друзьями. Но Тэнси и сама наполовину влюблена в шефа, даже если и не сознает этого.

В тишине комнаты, мягко освещенной фонарем, говорить было легко. С улицы не доносился ни шум транспорта, ни резкий вой сирен — только слышался вечерний хор сверчков, в который периодически вставляла свой бас лягушка-бык. Само по себе отсутствие этого давления действовало на нее как вакуум, вытягивая из нее слова все расширяющимся потоком, пока она не излила наконец все, что наболело у нее на душе.

— С наследством долгой возни не будет, — сказал Бенджамин после некоторого молчания, пока Челис приходила в себя, свалив с плеч огромную тяжесть. — Когда завещание официально утвердят, коллекцию можно отдать куда-нибудь на сторону, а ценные бумаги внести в счет остаточных налогов и оплаты юридических услуг. Для этого от тебя не потребуется ничего, кроме подписи.

— Уолт предложил заняться этим за меня, — пробормотала Челис, позволяя себе на минуту смежить веки.

— Ах да, Уолт, — проговорил Бенджамин. Его рубашка была небрежно распахнута, и пламя свечи отражалось на могучей груди. — Это, я полагаю, следующий вопрос повестки дня. Ты его любишь?

Из глаз Челис тут же потекли слезы, и она отвернулась.

— Откуда я знаю? Я думала, что и Джорджа люблю! Что я вообще могу знать о любви?

— Хм-м… такое чувство мне знакомо, — задумчиво произнес он. — Ну а что у вас с сексом? Тебе с ним хорошо?

Утопив подбородок в ладонях, Челис уныло смотрела в окно рядом с кроватью.

— Мы не были близки, — вяло проговорила она и увидела в оконном стекле, как в зеркале, что Бенджамин за ее спиной медленно повернул к ней голову.

— Как, совсем?

Она молча покачала головой.

— Но почему? Может быть, у него другие пристрастия? Если так, то какого черта ты надеешься выиграть от этого брака? Денег не будет, если ты отдашь наследство.

— О Господи, да какое это имеет значение? Просто дело в том, что мы не… то есть я… словом, это совершенно не важно.

— Это секс-то не важен? — изумленно протянул он. — Сколько же, ты сказала, тебе лет?

— Ты отлично знаешь, черт побери, сколько мне лет, и вопрос вовсе не в этом! Почему ты все сводишь на животный уровень?

— Как специалист по коровам, я бы назвал этот уровень практическим. По крайней мере в последнее время ни у одной из моих завоевавших призы коров не было повода плакать.

— Ну, я-то к твоим породистым телкам не принадлежу, — вскинулась она. — И вообще, давай закончим это обсуждение!

Не обращая внимания на эту вспышку, он встал и потянулся всем телом, демонстрируя мощную мускулатуру.

— М-м-м… неплохая мысль. Я как раз не прочь приступить к десерту. А ты? Хочешь большое сочное манго? Совсем свежее, только вчера сорвали.

Глупо было отказываться от этого простейшего выхода из неловкой ситуации. Кроме того, манго были одной из ее слабостей.

— Никогда не имела возможности поесть их вволю, — призналась она, свешивая с кровати свои длинные ноги. — Пожалуй, я съем мое манго на улице, пока ты не выдумал какой-нибудь нестандартный способ есть их, — Положись на меня. Такие вещи едят только одним способом. — Он поднес было руку к ремню, но замешкался и вопросительно приподнял бровь. — Ты в этом наряде и купаешься?

Челис в недоумении посмотрела вниз на свои оранжево-розово-пурпурно-зеленые шорты.

— Я же сказала, что купальника у меня нет. А это я вроде как позаимствовала с гвоздика за дверью. Универсальный костюм для Робинзона.

— Звери оставил, — лаконично сообщил Бенджамин. — К сожалению, его вкусы почти не изменились.

Он расстегнул молнию, и не успела Челис глазом моргнуть, как он уже снял брюки, под которыми, к ее облегчению, были те же короткие плавки. Швырнув рубашку и брюки на кровать, он небрежно обхватил девушку рукой за плечи и повел к выходу, но Челис капризно отстранилась, смутно ощущая холодок в животе. — Хорошо, но сначала манго, а уж потом брызгаться. Ты небось запрятал подальше полоскательные чашки, а?

Она откинула крышку с корзины, которую он привез с собой, и, сунув туда руку, принялась поглаживать пузатый овальный плод.

— Солнышко, уверяю тебя, я знаю способ куда лучше. Меня давным-давно научили, как нужно есть манго на воздухе, хотя мисс Ада, конечно, этого бы не одобрила. Но ты ведь отважная… — Он выбрал два самых больших плода и вынул из чехла нож. — Держи. Где-то я тут видел пару надувных матрасов…

— Зеленый протекает. — Она не могла удержаться от соблазна подпустить еще одну, последнюю, шпильку, боясь признаться даже самой себе, насколько приятно ей общество Бенджамина.

— Тогда я буду рыцарем и уступлю тебе другой. Меня удержит на плаву мое «я».

С усмешкой и без тени раскаяния она босиком спустилась к воде. Над озером висела половинка луны, бросая розоватый отблеск на стайку тонких облаков. Идея полакомиться тропическим фруктом, качаясь на волнах, была столь заманчивой, что противиться ей не было сил; и потом, они же будут на разных матрасах.

— Занимайте свое место на судне, мадам. Сейчас очищу вам этот дар природы и отпущу вас на все четыре стороны.

Свое манго он очистил уже по колено в воде, потом взобрался на матрас и оттолкнулся от берега. Несколько минут они молчали, то приближаясь друг к другу, то вновь расходясь.

Челис первая расправилась со своим манго. Она села прямо, свесив ноги по разные стороны матраса, вытянула вперед липкие, лоснящиеся от сока руки и простонала:

— О, это райское блаженство! Знаешь, Бен, хоть ты и скотовод, но порой тебя озаряют потрясающие мысли.

Он развернулся, подгреб к ней и поймал ее за запястье.

— В чем дело, разве у меня в волосах застряла сенная труха? Я думал, ты смирилась с моим деревенским происхождением, — заметил он не без колкости. — Ай-яй-яй, ну кто же так неопрятно ест?

— Ага, а ты, выходит, прямо-таки верх изысканности! Эй-эй… — Она поперхнулась и попыталась отнять свою руку, которую он поднес ко рту и начал слизывать с пальцев сладкий сок. — Бен, перестань!

— Не пропадать же добру, раз ты сама не хочешь, — пробормотал он, водя языком по медовым следам на ладони.

По всему ее телу пошли такие судороги, что она резко выдернула руку, спрятала ее за спину и уставилась на него широко раскрытыми глазами.

Он мягко засмеялся. Луна светила ему в затылок, но она все равно разглядела его сияющие белизной крепкие зубы, в то время как его взор блуждал по ее лицу.

— У тебя всегда, даже в детстве, были голодные глаза. Круглые, темные, блестящие, будто большие каштаны.

Отплыв на безопасное расстояние, она с трудом преодолела дрожь в голосе:

— Я и не знала, что ты видел в детстве мои глаза.

— Ну, их трудно было не заметить, когда ты подгладывала из кустов. Когда Звери и я со своими девочками приходили к озеру, вы, Кеньоны, были уже тут как тут, и нам приходилось ждать, пока вы не уберетесь, чтобы тут же вернуться на наши… хм… — Он не договорил умышленно, и Челис, которой казалось, что трепаться о далеком прошлом спокойнее, чем обсуждать неустойчивое настоящее, с готовностью приняла игру.

— На ваши хм? — поддела она его. — Надеюсь, мы не заставляли вас ждать слишком долго? И потом — мы бы охотно привечали вас на своих пикниках. Бабушка Ада считала вас с Эвери очень милыми

ребятами.

— О, не сомневайся, мы такими и были! Кого хочешь спроси!

По-прежнему сидя на матрасе верхом, она откинулась назад. Теплая шелковистая вода ласкала ее слегка загоревшую кожу. Низко над озером промчалась летучая мышь и снова взмыла вверх, а где-то у другого берега громко щелкнула челюстями рыба, поймав зазевавшуюся букашку.

— Челис… — позвал осторожно Бенджамин. Ей очень не хотелось прерывать состояние блаженства. Когда еще оно опять наступит…

— Челис, мой матрас тонет.

— Ничего, выплывешь, — отрезала она. — А как же твое «я», забыл?

— Ты его продырявила своими колкими репликами по поводу моею низкого положения, — раздался совсем рядом с ней его нарочито плаксивый голос. — Думаю, мы уместимся на одном матрасе. После еды мне не доплыть самому до берега.

Не успела она оглянуться, как он взгромоздился всей тяжестью на ее утлый плотик, едва не потопив при этом их обоих. Силясь сохранить равновесие и не перевернуть матрас, она вцепилась ему в плечи.

Когда они заняли наконец относительно устойчивую позицию, концы матраса загнулись вверх и прижались к их спинам.

— Не двигайся, — предупредил Бенджамин.

— Даже не разговаривай со мной, — огрызнулась Челис, кипя одновременно от негодования, радости и чего-то еще, что она не пыталась анализировать. Она повернула голову, чтобы хоть чуточку отодвинуться от нею.

— Но-но! Сиди смирно, — прошептал он. — Кажется, цапля возвращается. — Он убрал руки с ее плеч, приподнял и крепко прижал ее бедра к себе. Теперь они находились вплотную друг к другу, она фактически сидела верхом у него на коленях.

В смущении она взглянула поверх его плеча в направлении плотины, где на одной из ольх виднелось большое белое пятно Чтобы удобнее было смотреть, Бенджамин решил чуть развернуть матрас и для этого наклонился вперед и завел руки ей за спину. Каждый его гребок означал тесное соприкосновение, обжигавшее ее чувствительную плоть.

— Бенджамин, — свирепо прошептала она.

— Тихо, — пробормотал он и прикрыл ей рот ладонью. Его пальцы блуждали по ее лицу, пока один из них не сломил сопротивление губ и не проник внутрь. Она попыталась вытолкнуть его языком, но получалось, будто она его ласкает. Застонав, он привлек ее еще ближе к себе и, приблизив свой рот, заменил палец языком.

Все это походило на сон. Двигаться быстрее они не решались, боясь перевернуться, и под этим жалким предлогом Челис отбросила последние крохи здравого смысла. Чем более дерзким и агрессивным становился его язык, тем выше было ее наслаждение. Упиваясь им, она жадно целовала Бена, словно после долгой голодовки дорвалась до пищи.

Руками она впилась ему в спину, тогда он, чуть отстранившись, развел их и, не обращая внимания на ее протесты, стащил через голову мокрую рубашку Челис. Однако после этого он не прильнул к ней, а, наоборот, взяв ее руками под мышки, откинулся назад, и под его пристальным взглядом она опустила глаза. Ее грудь — маленькая, высокая, похожая на чашечки цветов — сияла в лунном свете.

— Бенджамин, — взмолилась она внезапно дрогнувшим голосом.

— Радость моя, успокойся, ты среди друзей.

— Я не могу… успокоиться.

— Я пока тоже, — признался он. Его руки тихонько прикоснулись к ней, пальцы стали поглаживать холмики ее грудей, и она едва не вскрикнула от необычного ощущения под ложечкой, будто там натянулась серебряная струна. И тут, прежде чем она успела понять, что происходит, он подался в сторону и увлек се за собой в безмолвную темную глубину озера.

Глава 5

Такого с ней еще не бывало. Обняв ее, Бенджамин поплыл, работая ногами и одной рукой. Второй он так плотно прижал ее к себе, что она ощущала каждый мускул его плоского живота и богатырских бедер, которые толчками приближали их к берегу.

— Ненормальный! — хрипло прошептала она, изо всех сил стараясь удержать рот над водой. Она обхватила его за талию руками.

— Тише, моя милая длинноногая водяная ведьмочка! Ты нас обоих утопишь.

Она покорилась и вывернула голову, подняв лицо как можно выше и прильнув щекой к его горлу. Ее обволок запах здорового мужского тела, под прохладной кожей которого пылал настоящий огонь.

Из воды он вынес ее на руках: у нее не было сил взбираться по крутому скользкому берегу, по жестко-нежной, мокрой от росы траве.

— Моя рубашка, — беспомощно проскулила она.

— Я тебе принесу одну из рубашек Эвери, — пообещал он с удовольствием, которого не мог скрыть сипловатый голос.

В воздухе сегодня было теплее, чем в воде, однако все же ее знобило. Видимо, замерзла. Откуда бы иначе взяться неудержимой дрожи?

— Пойдем, я тебя оботру, — проворковал Бенджамин, заводя ее в теплую тьму дома.

Полотенца висели на гвоздиках за дверью. Не выпуская ее пуки, Бенджамин снял их, одним накрыл ее голову, а другим закутал обнаженные плечи.

— Я зажгу свечу, хорошо?

Вспыхнула спичка, и Челис отвернулась. Она не могла на него смотреть после того, как ответила на его ласки.

— Это был условный рефлекс на тебя, — повторяла она, остервенело растирая голову.

Он отвел ее руки от полотенца и начал вытирать у плеч кончики ее пепельных волос.

— Что ты там ворчишь? — чуть насмешливо спросил он, умело орудуя полотенцем, словно каждый день вытирал женщинам волосы.

— Возьмите одного Бенджамина По, добавьте женщину любого сорта, разведите водой и быстро перемешайте — вот вам рецепт моментального секса.

Его руки застыли у нее на голове, не успев завершить начатое. Они сидели на одной из коек, Бенджамин для удобства прижал ее макушкой к своей груди.

— Ах да, я же совсем позабыл свое громкое прошлое.

— А я помню. Если я подросла и попалась тебе под руку, то это не значит, что я стала доступной. — Потоком слов она словно пыталась себя от него оградить.

Он поднял ей голову и с ожесточенной самодовольной улыбкой обмотал полотенце вокруг шеи.

— Что ж, Челис, ты сама напросилась. — Вместо имени Челис, что рифмуется с Элис, он назвал ее какой-то странной ласкательной формой — Шелли. — Между прочим, некоторые женщины обожают такие вещи. А разочаровывать даму не в моих правилах.

— Но я не некоторые, — заявила она уже не столь настойчиво, почти желая, чтобы он попытался довести дело до конца силой, тогда у нее было бы право выставить его со своей территории. — Я тебе уже говорила, секс меня мало интересует. У меня есть дела поважнее. И меня раздражают приставания доморощенного Ромео, который считает, что он вправе соблазнить любую женщину, которая с ним купается.

Света в комнате было мало, и, возможно, в карих глазах Бенджамина сверкали не искорки радости, как ей казалось вначале, а огоньки гнева. Так или иначе, извиняться Челис не собиралась и соображала, как бы повежливее закончить вечер. Но его поползновения привели в такой разброд ее мысли, что она никак не могла подобрать слова.

— Леонард давно здесь был? — спросил Бенджамин, проглотив ее резкость, чего она никак не ожидала. — Стеффи не любит, когда он один уезжает на рыбалку, особенно после сердечного приступа. — Откинувшись назад, он дотянулся до своих ярких брюк со шнурком на поясе и достал из кармана портсигар. — Ничего, если я подымлю?

Оглушенная, она не слышала вопроса, и он закурил без разрешения.

— Сердечного приступа? — слабо отозвалась она. — Какого еще сердечного приступа?

— О, ничего страшного; я думаю, это было осложнение после ангины, но ты же знаешь Стеффи. Теперь, когда все дети разлетелись кто куда, Леонард — ее единственное чадо.

— Почему же мне не сказали? — Челис была вне себя. Дядя был ей как отец после того, как она потеряла своего.

— Не сочли нужным, я полагаю. Дети время от времени наведываются, а твой кузен Чарльз прожил здесь с месяц и вел хозяйство вместо Стеффи.

Слушать это было невыносимо. Челис сидела на койке, поджав под себя ноги, и сумрачно смотрела на огонек его сигары, не смущаясь тем, что, кроме цветастых шорт и полотенца, на ней ничего не было.

— Я настолько погрязла в своих заботах, что ничего не замечала вокруг.

— Я понимаю, детка. Не кляни себя. Когда под угрозой карьера, да еще личная жизнь не в порядке, трудно уследить за событиями здесь, в округе Дэйви.

Вскоре Бенджамин засобирался, и Челис проводила его до грузовика. Он отдал ей остальные манго и сказал, что через день-другой привезет еще, но она его почти не слышала. У нее не шло из головы, что никто даже не подумал сообщить ей, когда заболел ее любимый дядя. Разве она бессердечная эгоистка? Неужели они подумали, что она за своими делами забыла своих родных? А может быть, это и в самом деле так?

На другой день незадолго до полудня прикатил Леонард Кеньон.

— Решил посмотреть, как ты тут, — приветствовал он ее. — Тебе вчера вечером звонил приятель.

Она на всякий случай оставила в Нью-Йорке его номер, но никак не ожидала, что им воспользуются.

— Кто это был?

— Джентльмен по имени Грегори. Он говорил так, будто надел туфли на два размера меньше.

Она засмеялась, обнимая лысеющего крепыша за располневшую талию. Они сели на покосившуюся скамью в тени черного орехового дерева.

— Это ты верно заметил! — прыснула она, взяв на душу небольшой грех. — Я должна ему позвонить?

— Как хочешь. Но вот что он велел тебе передать: «Кончай лодырничать, возвращайся, твое место здесь. Ты нужна Кортичелли и мне тоже». Помнится, он выразился примерно так. — Он положил руку на спинку скамьи. — Кто такой этот Кортичелли? И, коли на то пошло, что это за парень в тесных туфлях?

Вытянув ноги, Челис откинула голову назад и опустила ее на руку дяди. Смех, вырвавшийся из ее горла, лишь на какой-то миг грозил перейти в слезы, но она легко подавила их. Эти дни определенно пошли ей на пользу, а ведь последние месяцы она в таких случаях совершенно не владела собой.

— Кортичелли — это название галереи. Мужчина в тесных туфлях — это Уолт, Уолт Гарриман Грегори, мой босс. — Со всем этим она разберется потом. Теперь ее куда больше волнует другое. — Дядя Лео, почему ты мне не сказал про свое сердце?

Минут через сорок пять Леонард уехал, пообещав сходить с ней на рыбалку, если удастся ускользнуть от орлиного глаза жены.

— Хочет нянчиться со мной, — ворчал он. — Вечно выдумывает!

Перестав тревожиться за дядино здоровье, Челис порылась в чемодане и извлекла оттуда коробочку акварельных красок, китайскую кисточку и пачку бумаги. С огромным наслаждением она сделала несколько прескверных рисунков, но незаметно подобравшаяся грозовая туча загнала ее под крышу. Когда приехал Бенджамин, она обшаривала ящик-термос в поисках съестного. Поставив грузовик как можно ближе к дому, он ворвался туда, разбрызгивая во все стороны дождевые капли.

— Ты хуже сенбернара, — объявила Челис, протягивая ему полотенце, которое тут же потемнело от влаги. Придется завтра посетить прачечную самообслуживания. — Ты мне принес что-нибудь поесть?

— Ненасытное создание! Я предлагаю тебе восхищаться моим прекрасным ликом, благоговейно слушать, как я блистаю остроумием, а ты можешь думать только о желудке! — Он вприпрыжку добежал до грузовика и вернулся с соломенной корзиной и двумя бутылками вина. Челис взяла у него бутылки и, наклонившись над столом, заглянула в корзину.

— По крайней мере я правильно оцениваю себя, — с усмешкой парировала она, роясь в ее содержимом: круг мягкого сыра, два манго и еще что-то завернутое в фольгу и пахнущее почти как… — Свиные ребрышки! Поджаренные над углями на решетке! Бенджамин, ты просто прелесть!

— Пирушка не обещает быть чересчур опрятной: у тебя удобств маловато. Если только ты любишь плавать под дождем…

— Я поставлю ведро под водосточную трубу, — отозвалась Челис, вынимая из плетенки ребра, сыр и несколько таинственных свертков. — Хотя почему я, ведь ты все равно уже мокрый?!

Вернувшись через минуту, он бормотал, как его используют, и Челис, повинуясь внезапному порыву, чего с ней не было уже несколько лет, чмокнула его в квадратный подбородок.

— Ну, ну, тебе же это нравится. Каждому ведь приятно чувствовать, что он кому-то нужен.

Они поставили стол между кроватями и распаковали все свертки. Челис выложила стопку бумажных салфеток, Бенджамин откупорил одну из бутылок. Они уселись на койки по-турецки и принялись жевать, болтать и смеяться.

— Такие вещи просто невозможно есть культурно, — пожаловалась она, когда Бенджамин протянул руку, чтобы стереть у нее с подбородка капельку соуса.

— Смотря что считать культурным. Обгладывать кости — давний славный обычай.

Потом они поговорили о политике, о теософии и о нашумевшем романисте, которого Челис встретила недавно на коктейле. Далеко не сразу она поймала себя на мысли, что для фермера Бенджамин весьма увлекательный собеседник. Столько смеяться ей не приходилось уже много лет, а в последнее время, хоть она этого и не сознавала, смех вообще чуть не исчез из ее репертуара. Но остро отточенное чувство юмора Бенджамина так плотно прилегло и зацепило ее собственное, что раз за разом он заставлял ее хохотать до изнеможения.

— Давно уже я так не веселилась, — призналась она.

— Разве тебе не весело с твоим дружком, Уолтом? — спросил он, откупоривая вторую бутылку.

— Нет, Господи, конечно, нет! Уолт личность серьезная. У нас с ним почти одинаковые вкусы, но я, кажется, ни разу не видела, чтобы он позволил себе расслабиться и засмеяться.

— А твой муж?

— Джордж? О, тот вообще стыдился любого проявления любых эмоций. Только раз, помню, он не сумел скрыть радости — когда ловко облапошил какого-то другого коллекционера…

Не договорив, она опустила голову и стиснула на коленях кулаки. Бенджамин протянул руку и осторожно разжал ее пальцы.

— Не петушись, солнышко. Ты сейчас вся ощетинилась — от затылка до хвоста.

— А вот Джордж, — печально сообщила Челис, — никогда не произносил слов вроде «хвоста». По-моему, его смущала анатомия.

Бенджамин насмешливо заметил, что, похоже, немало найдется вещей, которых Джордж никогда не делал, и Челис, несмотря на свое благодушное настроение, не могла с ним не согласиться.

Но ее все же задело, с какой заинтересованностью и дотошностью подошел он к этому вопросу, и она поспешила сменить тему:

— Приезжал дядя Леонард. Он говорил, что звонил Уолт.

— Так ты уже приняла решение? — Бенджамин встал и закрыл окно над своей койкой: дождь начинало задувать внутрь. Он обошел комнату, проверяя все окна, и наконец уселся у Челис в ногах. — Ты собираешься выйти за него замуж? — тихо спросил он.

Нервно вертя в руках бокал, она отвернулась.

— У меня есть еще неделя, — уклончиво ответила она.

— Но ты уже взвесила все «за» и «против»? Ведь он с тобой не только не спит, но даже и не смеется. Ты хоть сознаешь, что вы все время будете вместе, просто деться будет больше некуда?

Изогнувшись и глядя, как бушует на дворе гроза, она тщетно пыталась уйти в себя под монотонный стук дождя по крыше.

— Боже, ну откуда я знаю? — воскликнула она. — Ведь у нас так много общего!

Он осторожно положил руку на ее узкую лодыжку, но не гладил, а просто грел своим теплом.

— Я твой друг, Челис. Мне тяжело смотреть, как ты совершаешь еще одну большую ошибку. Ведь мы оба из собственного опыта знаем, что неудачный брак очень много отнимает у человека.

Она резко повернулась, и в желтом свете фонаря он увидел ее большие умоляющие глаза.

— Ну откуда можно знать заранее, Бен? Дай мне надежное доказательство.

Он провел рукой по всей длине ее голени и накрыл колено.

— Если бы все всегда шло, как мы хотим, не существовало бы такого понятия, как развод. Но, оглядываясь в прошлое, я бы всякому посоветовал, прежде чем связывать свою судьбу с другим человеком, как следует изучить самого себя. А вот ты, Челис, ты хорошо знаешь себя?

— У меня есть занятие получше, чем копаться в своих слабостях! — Спустив ноги на пол, она промямлила что-то насчет кофе, но Бенджамин поймал ее за руку, и она упала ему на колени.

— Не увиливай, Челис. Мы оба с тобой прекрасно знаем, почему ты хочешь убежать. — Его низкий, протяжный голос физически отозвался у нее в спине, и, прежде чем она успела уклониться, он повернул к себе ее голову и отыскал рот.

За секунду она из воплощенного здравого смысла превратилась в комок ненасытных желаний. Единственной реальностью были стиснувшие ее руки Бенджамина и его язык, едва касавшийся ее губ Она чувствовала его теплые руки у себя на спине, на плечах: ее грудь заранее похолодела в страстном ожидании прикосновения. Он стал нежно водить губами по ее рту, и из ее груди вырвался низкий звук. Она ощущала, как ей передается его учащенное сердцебиение.

Поцелуй оставался легким и мучительно дразнящим, словно он намеревался исследовать и запомнить каждый изгиб ее тела. Руки у него задрожали, напряглись, и Челис первая не выдержала этой взаимной скованности. Отбросив всякое стеснение, она разомкнула губы ему навстречу. Не сдержав стона, он опрокинул ее безвольное тело на жесткий матрас, придавил ее и принялся расстегивать блузку.

Теперь, когда условности были наконец преодолены, он никак не мог ею насладиться. Поцеловав нижнюю губу, он двинулся дальше, лаская языком линию подбородка и мягкую кожу под ним.

— Челис, Челис, ты чертовски аппетитна, — невольно вырвалось у него, когда он ощутил в нижней части ее горла бешеное биение пульса. Его руки уже распахнули блузку и теперь ласкали грудки. Гладкие розовые соски под сто нежными пальцами превратились в твердые шарики страсти.

Он нетерпеливо сдернул с нее шорты, а она, подняв руки, потянула вверх его рубашку. Он натянуто засмеялся и, помогая ей, стащил рубашку через голову и отшвырнул в сторону. Челис не могла оторвать взгляда от совершенных линий его торса, светившегося в полумраке. Она инстинктивно раздвинула ноги так, чтобы он мог теснее прижаться к ней. На этот раз его поцелуй был глубоким, почти неистовым, потом его губы медленно спустились к груди, оставляя за собой блестящий след страсти. Медленно, дразняще вращая языком, он утолил мучительную жажду груди, но одновременно пробудил к жизни остальные уголки ее истомившегося тела.

— Бен, о, прошу тебя… о, так, так, — выдохнула она, не думая, что говорит в полный голос.

Теперь его губы добрались до ее пупка, а рука, поласкав изящную выпуклость таза, скользнула в ложбинку под животом. Когда же его алчущий язык отыскал средоточие самых невообразимых ощущений, дыхание ее прервалось и она судорожно затрепетала всем телом, обняла его за плечи и вдавила пальцы в упругие, твердые мышцы.

Он снова переместился вперед, навис над ней, и она, перебирая курчавые волосы на его груди, нащупала крошечные напрягшиеся соски. Видимо, она больно его ущипнула, потому что он вздрогнул, вполголоса чертыхнулся и навалился на нее всей тяжестью. Она с радостью приняла его: ее распирало желание познать каждый дюйм его могучего тела своим, ставшим вдруг страстным и требовательным, телом. Повинуясь внеземному порыву, она неловко повернулась в попытке приспособиться к этим ошеломляющим новым ощущениям своей плоти, и тут его напряженное тело несколько раз содрогнулось. Она едва сознавала эту его нерешительность.

— Скажи, что мне для тебя сделать, Челис? — прохрипел он, Сбитая с толку, она смотрела в его окутанное тьмой лицо и не могла подобрать слов. Не время было для слов, для просьб и решений. Зато было самое время погасить адский пламень, пылавший в ней и рвавшийся наружу.

— Бенджамин, пожалуйста…

— Скажи мне, Челис, ты меня хочешь? Хочешь, чтобы мы занимались любовью? Хочешь получить все, что я могу тебе дать — и телом, и разумом?

Она продолжала смотреть на него. Буря противоположных чувств в ее душе лишила ее дара речи. Господи, что за игру он еще придумал?

— Ты не хочешь меня?

Он порывисто сел, отвернулся от нее и, положив кулак на спинку койки, прислонился к нему головой. Она видела не только блеск пота на его спине, но даже легкие подергивания кожи от ударов сердца. Глубоко разочарованная, в отчаянии она подняла руки и коснулась его, но он резко отстранился, вскочил на ноги и зашагал к двери. Она отчетливо слышала его дыхание. Дождь, казалось, перестал, стояла напряженная тишина, чреватая взрывом.

— Бенджамин, — шепотом позвала она.

— Забудь обо всем, Челис. Впрочем, если тебя это волнует, поверь мне, ты во всех смыслах совершенно нормальная женщина. Советую тебе дважды подумать, прежде чем связывать судьбу с каким-нибудь бесполым чудом, несмотря ни на какие блага, что он может тебе предложить.

Его слова как зазубренным лезвием полоснули ее по нервам, она совершенно не знала, как избавиться от этой новой нестерпимой боли, когда кровоточит душа. В этом состоянии она не могла лукавить даже перед собой и снова заговорила:

— Что случилось, Бенджамин? Я сделала что-то не так? Мне, наверное, не хватает опыта, но…

— Челис… — Он запнулся, а она не могла понять, почему голос стал таким грубым, какое чувство обуревает его? Раздражение? Разочарование? — Бог мой, Челис, это все равно что брать девственницу! Давно уже я не хотел женщину так, как хочу тебя, но я не могу взять на себя ответственность — за нас обоих.

Ответа не последовало, и он повернулся к ней с искаженным от душевной муки лицом.

— Еще слишком рано, Челис. Что бы ты сейчас ни думала, но к этому ты пока не готова, и я, оказывается, тоже. Нужно просто немного повременить, моя радость. — Он отрывисто засмеялся, смех был похож на треск разрываемой ткани. — Когда я в следующий раз ошалею и потащу тебя в постель, напомни мне, что я сейчас сказал, хорошо?

С этими словами он вышел из дома. Собрав остатки гордости, Челис встала в дверях и смотрела, как он широкими шагами идет через поляну.

— Держись от меня подальше, Бенджамин, — громко крикнула она ему вслед. — И не приходи сюда, пока я не уеду!

Она не была уверена, что ее слова достигли его ушей, она даже не знала, хочет ли этого, но он помедлил мгновение, прежде чем захлопнуть дверцу грузовика.

Глава 6

На следующее утро Челис, к своему удивлению, не могла понять, одеревенели у нее мышцы или, напротив, размякли. Во всяком случае, эмоционально она была совершенно разбита, словно ее переехало паровым катком.

Попытавшись изобразить улыбку, она зарыла пальцы в спутанные волосы. Дождь всегда нагонял на нее сон, а сегодня он не прекращался всю ночь, и тем не менее она смогла заснуть лишь несколько часов спустя после того, как Бенджамин уехал.

Все дело в том, что прошлый вечер стал для нее ошеломляющим откровением. Ни один мужчина раньше не мог ее так расшевелить. Может быть, вино повлияло, а может, и все вместе. Но, что бы там ни было, такого она от себя никак не ожидала. Теперь, при свете дня, механически жуя остатки винограда и сырного печенья из корзины Бенджамина, она пыталась разобраться, что же это было. Гнев? Не совсем. Что бы ни случилось, бесполезно отрицать, что она была страстным партнером, и даже очень страстным. Остановился Бенджамин, а не она. До столь высокой точки она никогда еще не добиралась. А такие волнующие мгновения, как правило, не повторяются.

Ей следовало бы подумать об их следующей встрече и возблагодарить судьбу за то, что у Бенджамина хватило здравого смысла отступить, когда еще не стало поздно. Но будь она проклята, если у нее мелькнула хоть мысль о том, чтобы поджать хвост и бежать только потому, что она немного перебрала вина и сваляла дурака с человеком, которого знала всю свою жизнь.

Бродя вдоль кромки воды и глядя, как жаркое солнце разгоняет утренний туман, она гадала, почему расстроился брак Бенджамина. Ей очень смутно помнилась эта смазливая, с бело-розовым лицом брюнеточка: миниатюрная, но с пышными формами, в крошечном бикини и с пронзительными визгами через каждые пять минут. Какие силы могли заставить столь умного и проницательного человека, как Бенджамин, связать судьбу с этой слащавой куклой! Челис вернулась в дом, оделась в то немногое, что еще оставалось чистым, а все нуждающееся в стирке свалила на заднее сиденье маленькой, взятой напрокат машины. Понятно, что этот день ей следует провести подальше от Куотер-Муна. Во-первых, надо было посетить прачечную, а во-вторых, осмотреть еще несколько здешних галерей.

Она вернулась, когда было уже темно, и встревожилась, увидев открытые ворота. Она никогда не забывала запирать их за собой. У нее перехватило дыхание еще прежде, чем она успела заметить меж сосен знакомый серебристый блеск. Весь день она боялась даже подумать о том, что произошло с ней накануне вечером и что будет, когда ей придется снова встретиться с Бенджамином и делать вид, будто она не была потрясена, когда он бросил ее в самый последний момент.

Открыв дверцу машины, она услышала чей-то смех и застыла на месте, не в силах подавить разочарование, которое охватило ее, когда она поняла, что он не один. Теперь ей будет еще труднее сдерживаться.

Хотя почему же? Быть может, это как раз послужит передышкой.

— Челис? — Это был голос тети.

— Иду, тетя Стеффи. Вот только вещи заберу.

Челис вышла на поляну, и тут ее дежурная улыбка дрогнула и пропала: к ней навстречу двигался Уолт. Наволочка с чистым бельем вывалилась из онемевших пальцев.

— Уолт… Что ты здесь делаешь?

— Думаю, скорее мне надо спросить у тебя, где ты была целый день. Ты понимаешь, я жду тебя уже несколько часов!

Она провела рукой по глазам, желая убедиться, что это не галлюцинация. Ее губы искривились в подобии улыбки, но тут же снова выпрямились. Она быстро взяла себя в руки, подошла к Уолту и небрежно поцеловала его в щеку.

— Как мило, что ты приехал, — проговорила она и отвернулась, чтобы поприветствовать тетю и дядю, хотя глаза ее бегали по сторонам, ища другое лицо.

Бенджамин дал приманке затонуть. Из-за леса за его спиной доносились приглушенные голоса. Черт, и принесло же этого Грегори именно теперь! Он с первого взгляда понял, кто это, Леонард мог бы его и не представлять.

Кто-то тронул приманку, и Бенджамин, осторожно пошевелив ее, положил удилище на траву, сел рядом и уставился на противоположный берег. Чем сейчас занимаются эти двое? Как она его встретила? Поцелуями, конечно, хотя это ничего не значит. Но как она могла всерьез думать о браке с этой холодной рыбой — это выше его понимания! Если он хоть что-то доказал ей вчерашней ночью, так это то, что она слишком женщина, чтобы отдать себя этому бесполому субъекту.

Он вытащил сигару с обрезанным концом, зажег ее и стал хмуро смотреть, как голубоватый дымок рассеивается в неподвижном воздухе. Будь он порешительнее, продрался бы через лес и убрался бы отсюда к черту прямо сейчас. Свое дело он сделал во имя прежних времен. Черт, ведь он чуть голову не потерял!

Кто бы мог подумать, что он докатится до того, что влюбится в одну из Кеньонов! В эту девчонку, тощую, долговязую. В детстве она совсем на была хорошенькой, но где-то, может в больших глазах, угадывалась какая-то значительность, которая уже тогда привлекала его в ней. Прошло столько лет, но он узнал ее без труда и хотя забыл ее имя, но помнил, как она, похожая на длинноногую прибрежную птицу, по-юношески неуклюже-грациозно вышагивала вокруг озера. А ее глаза…

Коротко выругавшись, он швырнул сигару в воду. Он мог бы убить этого ублюдка, из-за которого у нее теперь тени под глазами. Когда-то, давным-давно, они были полны здорового любопытства, полны веселья и уверенности в том, что тебя любят и принимают. Теперь же она как будто спрятала себя под стекло и только изредка оттуда выглядывает. Она красива. О Господи, да спросите любого мужчину! Но она выглядела так, словно совершенно потеряла доверие к себе как к женщине и в этом ей дьявольски стыдно признаться.

Зарывшись пальцами в волосы, Бенджамин встал с выражением решимости на лице. За те давние благословенные времена, когда мальчишка Бенджамин бегал на это озеро, он благодарен ее дедушке, но в долгу перед ней самой.

Разобрав спиннинг, он прошел через лес и, прежде чем его успели увидеть, мигом оценил обстановку вокруг стола.

Челис сидела на складном стуле, вытянув перед собой длинные ноги, и с отсутствующим видом смотрела на воду. Бенджамину показалось, что она чем-то сильно расстроена. Всего десять минут с ней этот ублюдок — и уже превратил ее в красивую механическую куклу.

— Бенджамин! Иди к нам, мой мальчик, садись! — Леонард указал на скамью.

— Благодарю, но мне, пожалуй, пора. Рыба уже наелась, и мне не хочется от нее отставать.

Челис медленно повернулась и безжизненно взглянула на него. Он тоже посмотрел на нее в упор, сверкая глазами. Будь он проклят, если позволит ей не заметить себя, сделать вид, будто прошлый вечер не задел ее так же сильно, как и его.

Когда он приглашал их всех к себе на ужин, им двигало не одно только мужское самолюбие.

Челис сидела за столом напротив Уолта и силилась поймать нить беседы. Ее разум вернулся к тому привычному состоянию, когда кажется, что вот-вот достигнешь цели, а она все ускользает.

Леонард со Стеффи отпросились, ссылаясь на собрание городского клуба; Уолта, похоже, идея пообедать тоже не особенно воодушевила. Но отказаться от неожиданного приглашения, оставаясь в рамках приличий, было невозможно, тем более что им все равно надо было где-то поесть. Бенджамин извинился, что не может накормить их в Ядкин-Трейс, ибо его экономка готовит отвратительно.

В роскошном маленьком ресторанчике разговор перешел на последние политические неурядицы. Челис беззастенчиво позволила себе отвлечься и уставилась невидящими глазами в глубь зала.

— Не возражаешь, дорогая? — прервал Уолт ее бессвязные мысли. Когда они были не одни, он говорил с ней демонстративно интимным тоном. Она тупо взглянула на него, и он повторил, но Бенджамин пригласил их обоих погостить у него в Ядкин-Трейс до возвращения в Нью-Йорк.

— Уолт, но я уже устроилась, — возразила она, видя краем глаза, что Бенджамин напустил на себя вид учтивого безразличия.

— Не будь смешной, Челис. Если бы я только знал, что ты будешь жить в таких кошмарных условиях, в этой жалкой лачуге, я никогда не отпустил бы тебя из Нью-Йорка.

Она уже готова была возразить, но вовремя прикусила язык. Спорить с ним бесполезно. Уолт был из тех, кто предпочитает вовсе игнорировать возражения, чтобы лишний раз не раздражаться.

— Вам будет удобно там, хотя приличного питания предложить не смогу, — мягко заверил

их Бенджамин.

— Да, но я…

— Что ж, большое спасибо, но мы… Они заговорили одновременно, и Челис запнулась, беспомощно сознавая, что полностью теряет над собой контроль. Чувство было не из приятных.

— Послушай, — все-таки начала она, прежде чем Уолт успел продолжить, — я, наверное, останусь у себя, но почему бы тебе одному не принять предложение Бенджамина? Есть можно и в другом месте. Я даже сама могу приготовить рыбу на ужин.

— Боже упаси, — с чувством произнес Уолт. Официант принес бесподобные мясные кружева с тушеными грибами, и дискуссия захлебнулась. Потом мужчины перешли к кофе, а Челис заказала себе половинку апельсина, сваренную в сиропе и поданную со сливками, засахаренным имбирем и стружками шоколада. Пока Уолт рассуждал о перспективах капиталовложений в искусство и памятники старины, она орудовала ложкой в этом гарнире.

— Мы можем все вместе вернуться в Куотер-Мун и забрать твои вещи, Челис, — предложил Бенджамин, подписав чек. Он оставил свой грузовик у озера, а сюда их привез на машине Челис.

— Спасибо, но я настаиваю на своем. Уолт, — она повернулась к горожанину с севера, надменно вздернув подбородок, — завтра утром я заеду за тобой часов в десять, согласен?

Обычно бледные щеки Уолта побагровели. О согласии и речи быть не могло.

На обратном пути, чтобы не видеть две пары плеч и две мужских головы, каждая из которых была дьявольски амбициозна, Челис закрыла глаза. Однако сознание так легко не закроешь. Итак, Уолт здесь. Но она этого не хочет, она еще не готова. Ей и без того непонятно, как вести себя с ним вне привычной обстановки, а тут еще безмолвное присутствие Бенджамина путает все карты. Эти двое мужчин и похожи, и не похожи друг на друга, и разница между ними совсем не та, что она ожидала.

Они затормозили у ворот, и Челис машинально вышла, чтобы отпереть их. Бенджамин поставил машину позади своего грузовика, и еще с минуту все сидели молча. Над верхушками деревьев висел чуть пополневший месяц, придававший озеру неземное очарование. В его свете ветки сухих вязов сплетались в кружево.

— Сборы не займут у тебя много времени, — объявил наконец Уолт. — Если не возражаешь, я подожду тебя здесь. Бог знает, что прячется в этих джунглях.

Очень рыцарский поступок, подумала она с кривой усмешкой.

— За меня не беспокойся, — сказала она, приоткрыв узкую дверцу и высунув ноги. — Нас тут охраняет королевская змея. Она охотится за щитомордниками.

— Надеюсь, ты шутишь, дорогая Челис. — Уолт манерно передернулся.

Бенджамин выскользнул наружу, обогнул машину и подошел к ней.

— Я помогу тебе закрыть лавочку, Челис. — Он снова произнес это как «Шелли», и у той шевельнулось подозрение, что он сделал это нарочно!

— Уолт, сейчас вы с Бенджамином поедете к нему домой. Я же ясно сказала, что сниматься с этого места не хочу. Я люблю его, здесь мой дом, сюда я и ехала. Завтра у нас будет жаркий денек. Ты поразишься, что за галереи есть в этих краях.

Уолт с шумом втянул в себя воздух.

— Челис, будь так добра… я очень устал сегодня и совершенно не настроен потакать твоим играм в скаутские костры. Какая бы ни была ферма По, она в любом случае будет лучше, чем эта вонючая дыра!

Подперев руками стройные бедра, Челис взглянула на него через окно машины. Таким она Уолта еще не видела. Она часто видела, как он злится, но такой откровенной грубости Уолт никогда до сих пор себе не позволял. Он впервые напомнил ей Джорджа, и это ее испугало.

Бенджамин молча стоял поодаль, прислонившись к дверце грузовика. Она внезапно подумала, что ему не хватает сейчас охапки соломы: он бы на ней разлегся и предался своим мыслям, пожевывая травинку и хитро поблескивая глазами.

— Завтра мы заберем отсюда твои остальные вещи, — раздраженно продолжал Уолт. — А теперь, если ты ничего не имеешь против, я хотел бы несколько часов поспать. Мы улетаем завтра в двенадцать сорок. Я переоформил твою бронь еще в аэропорту.

Бенджамин поставил свой пикап под старомодными въездными воротами за домом. За всю дорогу до Трейса они с Грегори не обменялись и тремя словами, но было ясно, о чем тот думал. Ему явно не по душе пришлось, что Челис его не послушалась, более того — отказалась даже говорить на эту тему. Бенджамин был слегка удовлетворен тем, что Челис не подчинилась диктату Уолта.

Пока все идет хорошо. Теперь, если завтра она сумеет не поддаться на уговоры улететь с этим дохлым ублюдком, он будет знать, что она окончательно начала приходить в себя. Вряд ли справедливо судить рыбу, вынутую из воды, но уж ради такой рыбы он, черт побери, сделает все, но докажет, что она собой представляет.

Глава 7

Вытершись досуха, Челис надела батиковую юбку и черный лифчик с завязками на шее. Волосы она расчесывала до тех пор, пока они не стали потрескивать, а потом, как обычно, подвернула их внутрь. У нее было всего одно зеркало — в машине, поэтому с косметичкой в руках она направилась прямо туда. Раньше ее гладкому загорелому лицу требовалось лишь легкое прикосновение губной помады, но теперь следовало подкраситься как можно тщательнее, чтобы предстать перед Уолтом во всеоружии и объявить ему, что она не собирается сокращать свой отпуск даже на пять минут. И предложение его она пока принять не готова.

Но что это? Шина спустила! А она еще нарочно растягивала купание и сидела в воде до посинения. И теперь, пританцовывая, хотя уже опаздывает на полчаса, идет к машине краситься, а та вся скособочилась и смущенно поблескивает хромированной решеткой.

Ничего не поделаешь — придется менять колесо, есть надежда, что она еще не забыла, как это делается. Наморщив нос, Челис решила, что это будет несложно, только сначала надо скинуть юбку и лифчик. Эти несносные жара и сырость скоро ее доконают. Воровато оглянувшись на пустой, безмолвный лес, она живо выпрыгнула из своего единственного предмета нижнего белья, черных трусиков-бикини, и тут же почувствовала влажной кожей прохладу легкого бриза.

В маленьком солнечном тупичке среди сосен и хурмы она установила домкрат и принялась качать. Обнаженную спину пригревало солнце. Как приятно, оказывается, побыть голой. Пожалуй, день будет жарким, а раз так, подумала она, пыхтя над застрявшей ступицей, придется искупнуться еще разок, прежде чем одеваться снова.

Она уже освободила два зажима и на чем свет стоит кляла болвана, намертво затянувшего третий, когда вдруг почувствовала, что не одна. Опустившись на пятки, он? стерла пот, застилавший глаза, и яростно взглянула в сконфуженное лицо Бенджамина.

— Какого черта тебе надо? Чего вылупился?

Его густые черные брови удивленно приподнялись.

— Ты еще спрашиваешь?..

— А, черт с тобой! Но сделай милость, отвернись, пока я оденусь.

Она быстро поднялась на ноги и покачнулась: было жарко, а она еще ничего не ела сегодня. Он поддержал ее за плечо, но она отпрянула.

— Остынь-ка лучше, Челис, — во всех смыслах. — Через окно машины он достал ее чистую одежду, которую она там оставила. — Надень это, если тебе так удобнее, но голову прикрой обязательно.

— Не могу же я надеть их прямо сейчас, — простонала она, вытирая испачканными в смазке руками ручьи на лице. — Только посмотри на меня!

— Я смотрю. — Он с легкой улыбкой обвел глазами ее стройную фигуру, задержавшись на маленьких белых грудках, лишь отчасти прикрытых руками, которые она скрестила перед собой. Очаровательные выступы бедер подчеркивали узость талии, а полоски от белья — длину ног, покрытых золотистым загаром. — Вот что, — он стащил через голову тельняшку, — надевай, если ты стыдишься, и подожди меня у озера где-нибудь в тени. Я сменю тебе колесо, потом мы приведем себя в порядок и чего-нибудь поедим. Я сегодня всю ночь провел с больной подругой, так что ты в полной безопасности. Прибереги свой костюм наяды для другого раза. Поменять шину — это, пожалуй, все, что я могу сделать на пустой желудок. Разве что еще полюбоваться чуток кое-кем.

— А как насчет больной подруги?

— Ерунда. Она уже в порядке, а вот тебе не поздоровится, если ты сейчас же не уберешься из-под солнца. Брысь!

Спорить у нее уже не было сил, поэтому она, испепелив его взглядом, взяла тельняшку и отвернулась. Пробираясь сквозь заросли дикой ежевики и ириса, она чувствовала на себе его взгляд, но нарочно не одевалась. Больная подруга, надо же! Можно себе представить, что он за сиделка!

Дойдя до самого берега, она села в густую траву под огромным дубом, расщепленным молнией. Надев влажную от пота тельняшку, она с особенной остротой ощутила запах его тела, приставший к мягкой ткани.

Вскоре появился сам Бенджамин.

— Готово, — негромко возвестил он, опускаясь рядом с ней. Краем глаза она видела его могучие, широкие плечи. По густым темным завиткам на его груди текла струйка пота, и Челис лишь усилием воли заставила себя отвести взгляд от замысловатой медной пряжки на широком кожаном ремне.

— Спасибо. Я очень признательна. Правда, это не значит, что я не могла бы справиться сама.

— Конечно, — степенно произнес он.

— Конечно, — отозвалась она, и ее губы сами собой скривились в усмешке. — Слушай, Бен, а что ты здесь делаешь? Опять работал у Ручья Голландца?

— Нет. Вообще-то я сюда приехал, потому что твой друг Уолтер начал тревожиться. Ты, между прочим, опаздываешь. Уже почти половина двенадцатого.

— Господи, у него же самолет, — ахнула она.

— Не беспокойся, я сумел убедить его не спешить с возвращением в Нью-Йорк. Скажи спасибо, я спас остатки твоего отпуска. Он бы любой ценой добился, чтобы ты улетела тем же рейсом.

— Спасибо, но в этом не было необходимости. Мной не очень-то повертишь, как ты знаешь. — Она проговорила это сухо и тут же отвернулась, чтобы не видеть скептическую улыбку на его лице. — Ну правда же! Веришь или нет, но я бы категорически отказалась возвращаться, пока не почувствую себя в полном порядке.

А Уолт бы закапризничал. Одно к другому, и она сама бы не заметила, как в два счета вылетела бы с работы. Боже ты мой, изумленно подумала она, и вот за этого человека я собиралась замуж?

При ярком утреннем свете перед ее внутренним взором внезапно встало то будущее, которое она сама себе прочила. На нее обрушился калейдоскоп впечатлений. Но одно она осознала четко: нельзя выходить замуж только потому, что не можешь найти логических доводов против этого, даже если тебя все время искусно к этому подталкивают.

— А ты знаешь, что, когда твои волосы ярко освещены солнцем, они блестят красным и синим, почти как лаванда? Ты стала необычайно красивой женщиной, Челис, — заметил Бенджамин так же бесстрастно, как если бы показывал ей стрекозу на цефалангусе.

Показное самообладание разом покинуло ее, и она, беспокойно заворочавшись, поджала колени к груди.

— Не такая уж я миловидная. Холеная — может быть. Симпатичная — если ты будешь столь великодушным. Но…

— Гм, холеная. Именно это я и хотел сказать, — рассудительно проговорил он. Она чувствовала, что он переводит взгляд с ее ступней, испачканных в иле, на потную тельняшку, которую она надела поверх бикини, потом еще выше, на пятно смазки, которой она случайно вымазала лоб. В его глазах горели озорные огоньки. Ну, это уж слишком. Она наклонилась вперед, зачерпнула у края воды пригоршню жирной грязи и, прежде чем он успел увернуться, залепила ему ее прямо в грудь.

Когда она нечаянно коснулась твердого мужского соска, в его сузившихся глазах сверкнуло такое пламя, что она, не выдержав, пустилась наутек.

— Я тебе покажу, как смеяться надо мной! — взвизгнула она и, увильнув от его рук, бросилась в воду.

Он уже почти ее настиг, но вдруг задержался, освобождаясь от штанов; под ними были отнюдь не плавки, а обычные трусы. С трудом оторвав взгляд от его могучего тела, Челис устремилась на глубину, но он быстро ее догнал, несмотря на ее уверенный кроль.

— Не уйдешь… Я тебе помог, сменил колесо, а ты…

Внезапно время повернуло вспять. Юный Бенджамин и чудесным образом преобразившаяся Челис оказались в ситуации, которую она тогда часами проигрывала в воображении. Ее пальцы соскальзывали с его гладких мокрых плеч, и он притянул ее к себе, поблескивая смеющимися глазами.

— Так мы говорили о грязевых ваннах…

— Нет-нет, не говорили, — закричала она, тщетно извиваясь в его сильных руках.

— Значит, ты хочешь получить ответное послание? Что ж, я польщен. — Он посмотрел на нее, игриво прищуря глаза.

Его рука уже шарила под тельняшкой, и он смеялся так же натянуто, как и она. Как ни странно, во всем этом не было почти никакой чувственности. Просто приятно было ощущать на теле его руки. Их ноги переплелись, тела соприкасались, когда они барахтались, чтобы удержаться на плаву. Они были похожи на двух молодых играющих зверьков.

— Тружусь как мул, как раб, все пальцы стер до крови… — напомнил он, кладя ей на лицо твердую ладонь и окуная ее в воду.

Всплыв наверх и отплевываясь, она вцепилась ему в волосы.

— Не забудь, что отдал мне тельняшку со своего плеча, еще вспомни что-нибудь избитое…

Он обвил ее плечи, и она не могла уже опустить рук.

— И какова благодарность? — прорычал он ей прямо в лицо, так что она увидела морщинки у его глаз. — Горсть ила!

Она нырнула, проскользнув под его руками, и всплыла, посмеиваясь, уже на безопасном расстоянии.

— Выражаю тебе самую искреннюю и горячую благодарность, — с дурашливой почтительностью пропела она. — Но ты же знаешь, я могла бы заменить колесо и сама.

— Ну что ж… тебе повезло, что за тобой приехал именно я, а не этот городской хлыщ.

Он перевернулся и лег на спину, скрестив ноги. Шлепая по воде, она не могла отвести взгляд от его мускулистого лоснящегося тела.

— А действительно, почему он не приехал сам? — спросила она, пытаясь представить себе Уолта, меняющего колесо… или плывущего в своих шортах по озеру.

— Боялся, что заблудится. Когда я уезжал, он смотрел картинки в гостиной, но боюсь, что, если мы не поторопимся, он вызовет моторизованные войска. — Он непочтительно усмехнулся и легким кролем без всяких усилий подплыл к берегу.

Челис последовала за ним, и ее переменчивое настроение падало с каждым гребком.

— Быстрее, — пробормотала она, когда Бенджамин нагнулся за своими штанами.

Он первым вошел в дом, передал ей одно из полотенец и взял другое себе. Самый легкий намек так сильно повлиял на расположение духа Челис, как будто она инстинктивно поняла, что нужно рассердиться, тогда между ними возникнет барьер. Атмосфера сгустилась слишком неустойчивая, все могло вспыхнуть от одного взгляда, а для нее чувство безопасности — самое главное.

Бенджамин сделал вид, что не заметил, как она внезапно ощетинилась. Он натянул штаны, застегнул молнию и, втянув твердый плоский живот, защелкнул медную пряжку, а потом поднял сброшенную Челис мокрую тельняшку и сдвинул брови. Она, стоя спиной к нему, рылась в чемодане в поисках сухих трусиков.

— Слушай, может, ты выйдешь, пока я одеваюсь?

— Что-то ты сегодня не в духе. Если тебя так раздражает процедура одевания, почему бы не оставить все как есть? Если у твоего дружка от такого зрелища не остановится сердце, то я со своей стороны готов рискнуть.

— Оставь Уолта в покое, он тут совершенно ни при чем!

— Вот было бы хорошо, — сердито пробормотал он сквозь зубы. — К сожалению, кто-то из нас собирается сойтись с ним поближе.

Он вышел, хлопнув дверью, и все оборонительные сооружения, которые Челис возвела в своей душе, смялись, как бумажные голуби. Господи, да что с ней такое? То она на крыльях летает от счастья, то рычит, как бешеная собака.

Челис свернула между каменными стойками, обозначавшими въезд на территорию фермы. Сегодня она не замечала пышной красоты буйно разросшихся цветущих лоз и старых кедров. Она следовала за грузовиком Бенджамина, и в голове у нее была настоящая каша. Нельзя больше позволять ему так с ней обращаться. Но Бенджамин ли в этом виноват? Может быть, Уолт? Или она сама? Как неудачно все они сошлись тут вместе, кисло подумала она, машинально притормаживая у решетчатого заграждения.

Ехать до Ядкин-Трейс оказалось дольше, чем она думала. Дорога начала кружить между обширных холмистых пастбищ, аккуратно огороженных, с точечками гладких черных коров. За вершинами высоких иволистных дубов мелькали крыши хорошо ухоженных строений, в том числе шатер огромного коровника. Но дома еще не было видно. Очевидно, она недооценивала обширность территории фермы. Бенджамин просто велел ей ехать за ним. В таком случае они, пожалуй, добрались уже до другого округа!

Дом вырос внезапно на склоне холма, над рекой. Беспорядочность его формы напоминала здешний рельеф; казалось, будто он за несколько лет вырос здесь сам собой. Как потом выяснилось, она почти угадала. Ей понравилась непритязательная красота жилища Бенджамина. Оно так ему подходило, что она даже удивилась, почему раньше не представляла его себе именно таким.

Дом был стар и не принадлежал к какому-то определенному стилю. Это было продолговатое белое двухэтажное здание со множеством крылец, двустворчатых окон, доходящих до пола, и балконов на обоих уровнях: и завешенных, и застекленных, и открытых. Комнаты выступали наружу под странными углами, словно дом каждый год разрастался под воздействием солнца и дождя. Тем не менее все это великолепно сочеталось вместе, включая полчища виноградных лоз, оплетавших весь этот ансамбль и уже подбиравшихся к заброшенному самшитовому саду.

Затормозив под увитыми ломоносом въездными воротами позади грузовика Бенджамина, Челис вышла из машины прежде, чем он успел открыть ей дверцу.

— Пойдем. Отведу тебя к дружку, а сам посмотрю, что можно сообразить на обед. Хотя, боюсь. Перл уже что-нибудь приготовила.

— Я хочу, чтобы ты перестал называть Уолта моим дружком, — бросила она, идя за ним в маленькую квадратную комнату.

— Извини.

Бенджамин пересек комнату широкими шагами и крикнул экономке, что они хотят есть.

Челис нерешительно переступала по прохладному каменному полу. Ее внимание привлекла высокая узкая картина, наполовину скрытая за плотной завесой из комнатных растений. Она отвела в сторону стебель герани и всмотрелась. Это был оригинальный и очень умело выполненный сериграф Не совсем, правда, в ее вкусе — она предпочитала более четкую технику, — но замысел превосходный.

Вдыхая пряный аромат листьев герани, оставшийся на руке, она просмотрела другие картины и не была разочарована, но как следует изучить их не успела: вернулся Бенджамин с Уолтом.

— Вот ты где, дорогая. Пойдем, я покажу тебе, что я здесь нашел. По говорит, что лично знает некоторых из этих художников. Есть один… впрочем, сама увидишь.

Она отлично знала эти симптомы. Уолт загорелся. Только на пороге нового художественного открытия его бледные черты озарялись румянцем волнения.

Бенджамин, извинившись, отправился переодеваться, и она почувствовала на своем локте мягкую ладонь Уолта.

— Пойдем, дорогая. Эти сериграфы наверняка банальны, а что ты скажешь о пастелях? По не представляет, чем он владеет, и я намерен, прежде чем уехать из этого райского уголка, подписать с неким Л. Морисом контракт о персональной выставке. Какие у нас планы на ближайшее время? Нельзя ли отодвинуть Ранкина и Тодда на более поздний срок, а на их место…

— Уолт, ты не хуже меня знаешь, что у нас все забито на три года вперед!

— Можно кого-нибудь объединить, сделать выставку трех художников вместо двух, — настаивал он, но Челис покачала головой.

— Уже дана реклама.

— Я это все понимаю, но ты мне вот что скажи… — Он указал ей на большую пеструю пастель, изображавшую несколько обнаженных фигур, разбросанных на фоне папоротников и восточных ковров. — Как я могу пройти мимо художника такого масштаба, когда любую его работу у меня купят прежде, чем я успею ее вывесить?

Так вот что за картинки он смотрел, когда Бен поехал за ней! Шутник! Проглотив смешок, Челис несколько минут внимательно рассматривала пастель. Потом она изучила другие работы в той же комнате, а под конец обратила внимание и на саму комнату, большую, но обжитую и очень уютную. Потертые полотняные чехлы закрывали превосходную мебель. На кремовато-белых стенах висело не меньше дюжины неравноценных по качеству картин, темный деревянный пол был покрыт коврами самых разных цветов. На полках журналы, книги и, как завершающий штрих, огромная ваза стебского хрусталя с пионами в полном цвету. Челис внезапно поняла, что эта комната очень близка ей по духу — как и весь дом. Хотелось свернуться на этом длинном диване и вздремнуть в свое удовольствие.

Но, прежде чем она смогла бы осуществить это намерение, вернулся Бенджамин.

— Если вы готовы отважиться пообедать, то прошу к столу, — добродушно сказал он.

— Вот этот Л. Морис, — вежливо увещевал Уолт, входя вслед за хозяином в маленькую, залитую солнцем столовую, — подает некоторые надежды… немного грубовато, э-э, но очень милая непосредственность. Конечно, трудно что-либо обещать, но я могу попытаться продвинуть этого молодого человека. На этой стадии поддержка жизненно необходима для такого многообещающего художника.

Прикусив язык, Челис старалась не смотреть на мужчин. Все уловки Уолта она знала наизусть: преуменьшить свою заинтересованность, а потом медленно проследовать от безразличия к снисходительности и, когда жертва почти уже в руках, подступить с ножом к горлу, то есть с контрактом, и наложить лапу на любой мазок по бумаге или по холсту, который художник сделает за ближайшую сотню лет. Уолт всегда настаивал на исключительных правах на своих художников.

Челис уткнулась было в керамическую кастрюлю, но не выдержала и, подняв голову, встретила улыбку Бенджамина.

— Прошу прощения за это, — развел он руками, кивнув на нечто запеченное, содержавшее в себе, казалось, все оттенки серого цвета: зеленовато-серый, розовато-серый и еще какой-то неопределенный коричневато-серый. — Перл сказала, что на сладкое откроет банку персиков; это будет кульминацией обеда, если, конечно, не возможность ботулизма.

— Так вы говорите, что лично знакомы с некоторыми авторами собранных вами работ, — вновь начал Уолт, щедро накладывая себе сомнительную стряпню Перл. — А не знаете ли вы случайно, э-э, что-нибудь об этом господине Морисе?

Бенджамин намазал маслом два крекера, один Челис, другой себе.

— Ее зовут Лара. Да, это правда, она действительно мой хороший друг. А что? — поинтересовался он с таким наивным видом, что Челис, подавив улыбку, быстро опустила глаза.

Он отлично понимает, что происходит, догадалась она. Человека, который сумел собрать такую превосходную коллекцию, так просто вокруг пальца не обведешь.

Бенджамин протянул ей второй бутерброд, и она благодарно улыбнулась. Он кивком указал на блюдо с шинкованной капустой сомнительной свежести под майонезом, но она покачала головой. Она подождет персиков.

Уолт тем временем не умолкал. Возможно, ему удастся уговорить представителя одной из второстепенных нью-йоркских галерей взглянуть на пастель и, может быть, даже выставить ее. Уолт и на милю не подпускал к своим открытиям мало-мальски сведущих агентов.

— Вы, конечно, понимаете, у галереи Кортичелли свои требования, — бормотал он извиняющимся тоном. — Я не могу обещать своего личного участия, по крайней мере официально.

Тут Челис и Бенджамин оба разом заметили, что, целеустремленно преследуя свою добычу, Уолт проглотил несколько больших порций жаркого и увядшей капусты. Челис отчаянно сжала губы и поспешно отвернулась, чтобы не видеть глаз Бена. Они словно разговаривали одними глазами и даже смеялись вместе на фоне трескучего монолога Уолта.

Когда подоспели персики домашнего консервирования, политые густыми сливками и неожиданно вкусные, Бенджамин тактично отверг предложение Уолта по поводу обнаженных фигур, но согласился познакомить его со своим очень хорошим другом, Ларой Морис.

С очень хорошим другом. Эти слова звучали у нее в ушах, когда она смотрела, как он выходит из комнаты, двигаясь с чисто мужским, характерным для него изяществом. Она почувствовала небольшой болезненный толчок, ничего общего не имевший с симптомами пищевого отравления.

Договорившись об импровизированном ужине в мастерской своей подруги-художницы, Бенджамин предложил им совершить экскурсию по его ферме.

— Нет-нет. Нам с Челис нужно еще обсудить кое-что важное, — твердо заявил Уолт. — Я, знаете ли, человек крайне занятой. И хотя в другой раз с удовольствием осмотрел бы, э-э, скотный двор, но теперь, к сожалению, вынужден отказаться за нас обоих. Вы уж не обижайтесь, приятель.

Глава 8

Как и все остальные части дома Бенджамина, библиотека была отмечена печатью его индивидуальности. В последних поколениях семейства По женщин было немного, и в доме воцарился стойкий мужской запах. Здесь пахло кожей и сигарами. На кожаном диване лежали закрытая книга и поднос с графином и двумя бокалами из-под шампанского, которые Перл не успела убрать. Интересно, с кем это он пил и когда, подумала Челис. Рядом с диваном в высоком хрустальном с серебром кувшине стоял одинокий цветок магнолии — нелепый женский штрих в холостяцком быту.

Челис подумала о той женщине, которая стала Джин По. Долго ли длился их брак? Почему он распался? Они жили здесь или где-то в другом месте? Лучше бы в другом. Поймав себя на этом желании, Челис сделала себе выговор за излишнюю чувствительность.

Уставясь в стену, на которой висели в рамочках фотографии быков ангусской породы, она пыталась отогнать от себя мысли о Бенджамине По, но они упрямо к ней возвращались. Ей предстоял серьезный разговор, нужно было как следует собраться, чтобы чувствовать себя уверенно. Конечно, на эту тему лучше было бы поговорить с Уолтом где-нибудь в другом месте, например в аэропорту или в незнакомом ресторане. Где угодно, лишь бы подальше вот от этого заваленного письменного стола Бенджамина, его соломенной ковбойской шляпы, небрежно брошенной на потертый кожаный стул.

Пока Уолт выбирал себе место, подтягивал у колен гладкие синтетические слаксы и раздражающе тщательно усаживался, Челис твердо решила отказать ему с наивысшим тактом, на который она только способна.

— Челис, насколько я понял из слов По, ты не собираешься возвращаться завтра со мной. Может, мне удастся тебя переубедить?

Челис осторожно опустилась на краешек стула напротив, жалея, что после второго за утро купания у нее не было времени обновить макияж. Сейчас он бы ей совсем не помешал.

— Уолт…

— Если же нет, — не слыша ее, продолжал он, — то я бы тебе предложил отдать мне свои полномочия в деле со Смитсоном. Видишь ли, на следующей неделе будет выставлена на продажу маленькая, но необычайно ценная коллекция миниатюр, что должно восполнить…

— Уолт! — Челис была настолько раздражена, что диву давалась, куда исчезла вся ее чувствительность.

Он остановил ее жестом ладони, такой же розовой и гладкой, как у самой Челис.

— Я знаю, дорогая, что ты не желаешь вникать во все подробности. Я только хочу уберечь тебя от хлопот, и, поскольку завещание скоро будет официально утверждено, мы могли бы кое-какие второстепенные…

— Уолт, замолчи! Я уже решила, как распоряжусь имуществом Джорджа. Спасибо тебе за заботу и помощь, но видишь ли, я не могу принять ее со спокойной душой, потому что абсолютно уверена: Джордж вовсе не собирался оставлять меня главной наследницей. Я думала об этом. В его возрасте завещанию не придают большого значения. Он мог даже и не помнить, что изменил его после нашей свадьбы, а потом было уже слишком поздно, так что видишь: при таких обстоятельствах…

— Нет, не вижу! Джордж прежде всего хотел бы, чтобы его коллекция оказалась в руках у знающего человека. А там одни Модильяни чего стоят!

— Уолт! Послушай. Я собираюсь отдать коллекции в alma mater Джорджа, а портфель ценных бумаг пойдет в оплату административных расходов. Ведь, насколько я понимаю, университету нужно будет построить специальное хранилище для них. В наше время приходится смотреть в зубы дареному коню: можно ли его прокормить, не говоря уже о налогах.

Было и еще кое-что, но Челис сейчас было не до тонкостей. На карте стояла ее независимость, и она не могла позволить себе брать подачки у человека, достойного презрения. Правда, теперь, когда импульсивное решение было окончательно принято, она, как ни странно, почувствовала некую абстрактную жалость к своему бывшему покойному мужу, несмотря на то что почти два года ее жизни он превратил в ад, ни разу даже не повысив голос, а лишь с улыбочкой нанося оскорбления, после которых она должна была перестать уважать себя как личность и особенно как женщину. Сомнения в своей полноценности еще долго отравляли ей жизнь даже после того, как она от него ушла. Эти сомнения и отчаянное желание избавиться от них вкупе с лихорадочным ритмом жизни и постоянной нервотрепкой на работе привели к тому, что она окончательно выбилась из сил.

Только теперь, по прошествии времени и находясь вдалеке от тех событий, обрела она способность к трезвым суждениям и смогла дать оценку своей семейной жизни. Она поняла, что, пробуждая в ней комплексы, он тем самым заглушал свои собственные, заложенные глубоко в его душе. К счастью, она смогла заработать самоуважение, ему же приходилось его покупать. У нее осталась работа — по крайней мере она на это надеялась, если удастся отказать Уолту достаточно тонко и тактично. Что бы ни случилось, она твердо стоит на ногах и без куска хлеба не останется. Никогда больше ее самооценка не будет всецело зависеть от того, что о ней думает мужчина.

Царственно выпрямившись и подняв голову, она произнесла:

— Уолт, боюсь, я не могу выйти за тебя замуж.

Его улыбка была скорее похожа на унылую гримасу.

— Ты все еще расстроена, дорогая. Я и сейчас не одобряю твоего решения съездить на родину. Питаться лотосом, конечно, приятно, но это совершенно разрушает…

— Лотосом?! — воскликнула она, не веря своим ушам. — Это ты про округ Дэйви?

— Сейчас мы не будем обсуждать этот вопрос, дорогая, но я не принимаю всерьез твоего отказа. Конечно, за последние месяцы ты переутомилась, но поскольку все же осталась благоразумной женщиной, то не сможешь привести ни одного аргумента против нашего брака, все будут в его пользу. Так что просто подождем еще немного.

Она не пыталась больше перебивать Уолта. Когда он в таком настроении, у него в мозгу остается одна извилина, и переубеждать его бесполезно!

Благоразумная женщина! Но все же Челис решила, что ее новорожденное «я» не потерпело существенного урона, и подавила досаду. Роль разрушительницы сердец ей явно не по силам.

Отвлекая его от неприятной темы, она завела разговор о его новом открытии, о том, как быть с этой художницей, если, конечно, удастся ее заполучить. Она была вовсе не уверена, что эта Л. Морис не заключила уже с кем-нибудь соглашение. Пусть Уолт свято верует, что цивилизация простирается на юг не дальше линии Мэйсона — Диксона , но у нее есть подозрение, что Л. Морис не такой уж легкий орешек, как он себе воображает.

— Можно устроить частную выставку. Вполне подойдет, скажем, у Лендерманов. Места у них много, Нив его как раз уже подготовила. Они будут рады достойному предлогу устроить званый вечер.

Когда Челис встала, чтобы идти, Уолт уже строчил записки и тянулся к телефонной трубке. Она была еще в комнате, но он уже забыл о ее существовании.

Продравшись через лабиринт из косматых самшитов, Челис обнаружила садик с розами, совсем заросший и наполовину затененный огромной магнолией. Запрокинув голову и прикрыв глаза, она вбирала всем телом влажный пряный воздух, идущий от сырой земли. Легкий ветерок облепил юбку вокруг бедер и приклеил к порозовевшей щеке прядь блестящих волос.

Издалека донесся раскат грома, и она не услышала шагов Бенджамина.

— Ну как, есть у меня талант садовода? — спросил он, остановившись рядом с ней, и вновь низкий тягучий голос вызвал в ней живой отклик; ей пришлось сделать усилие, чтобы его подавить.

— Ни капли, но это мне и нравится, — призналась она. До нее донесся тот же мускусный запах, которым была пропитана тельняшка, хотя он и переоделся перед обедом. Должно быть, она слишком уж явно повела носом, потому что он сухо произнес:

— Извини. Ты, наверное, сто лет уже не была на скотном дворе.

Не могла же она ему сказать, что запах, приставший к его одежде, вызывает у нее сильнейшее возбуждение.

— Испытай меня. Я могу проехать верхом на любой корове, — усмехнулся он.

— Ну давай.

Они сели в грузовик и поехали к длинному коровнику, находившемуся в четверти мили от дома. Миновав несколько решетчатых ограждений, он остановился на полдороге и указал на маленький загончик, где мирно паслись три годовалых бычка.

— Будущие производители. Она вопросительно взглянула на него, и он пояснил:

— Два моих лучших быка скоро уходят в отставку. Балтимору нынче исполняется десять лет, и, как поется в песне, слишком стар он для любви. У меня еще восемь быков, от четырех до девяти лет, и через пару лет эти трое займут среди них свое место.

Челис полюбовалась, как лоснящиеся темные шкуры могучих животных переливаются в ослепительном солнечном свете.

— Они не дерутся?

Положив загорелую руку сверху на руль, он метнул на нее насмешливый взгляд.

— Пока еще у них нет повода для драки. Вот когда я дам каждому по собственному гарему, тогда совсем другое дело.

Возле коровника Челис всей грудью вдохнула душистый, пряный, с детства родной запах.

— А кошки у тебя там живут? — внезапно спросила она, вспомнив одно из любимейших своих развлечений на ферме у деда.

— Очень может быть. Потом сходим в сенник и посмотрим, но сначала я хочу тебе показать мою новую любовь на всю жизнь.

Пройдя мимо нескольких пустых стойл, он остановился у выбеленных известкой ворот.

— Баффи, — позвал он с такой нежностью в голосе, что у нее перехватило дыхание.

Над воротами показалась золотистая голова, и Челис, ахнув от восторга, отступила назад, чтобы лучше рассмотреть великолепную кобылу.

— Она потрясающа!

— Это и есть моя больная подруга, — с особым нажимом произнес Бенджамин. — Погоди, ты еще увидишь ее любовь на всю жизнь. Посторонись-ка, девочка, пропусти нас. Вот так.

— Пепельно-серая масть! — воскликнула Челис, протягивая руку к жеребенку. — Ой, Бен, как я тебе завидую! Это чудо какое-то! Только взгляни на эту звездочку!

Жеребенок еще не научился бояться и позволил Челис погладить свой бархатистый нос и осторожно подергать за смешные большие уши. Все это время лошадь не спускала с них глаз. Челис дала малышке пососать свой палец, но тут Бенджамин потянул ее за руку.

— Ей всего несколько часов от роду, мы лучше заглянем сюда потом, в часы приема. Здесь я и провел прошлую ночь. У Баффи это первенец, и роды несколько затянулись. Вчера вечером мне приходилось забегать сюда через каждые полчаса. Организм работал нормально, но закончилось все только к пяти утра. Вместо завтрака мы с ветеринаром откупорили шампанское и подняли тост за нашу маленькую девочку.

Так вот откуда в библиотеке два бокала!

— Ты, наверное, с ног валишься! Когда ты спал?

— Как говорила Скарлетт О'Хара, об этом я позабочусь завтра.

— А вот Челис Кеньон утверждает, что тебе необходимо отдохнуть, прежде чем ты повезешь нас вечером к своей подруге. Если тебе на свою шею наплевать, то мне моя еще пригодится!

Он взялся рукой за ее шею и стал растирать затылок сильными пальцами.

— Радость моя, твоя шея мне тоже дорога.

И раз ты так настаиваешь, мы сейчас отправимся на сеновал и…

— Мы отправимся в дом! А вообще ты мог бы просто объяснить мне, как добраться до этой мастерской, мы с Уолтом одни провели бы там деловые переговоры, а ты бы тем временем преспокойно выспался.

У дверцы грузовика он остановился и приник лбом к ее плечу. Челис едва удержалась, чтобы не обвить его руками, не забраться пальцами в темно-рыжие волосы с серебристыми прожилками, похожими на иней. Она позволила себе потереться щекой о его мягкую шевелюру, но через секунду отступила назад, твердо отстранив его от себя.

— Вот видишь? Ты же на ногах не держишься!

— Сеновал? — вызывающе предложил он.

— Спальня!

— Да, там, конечно, удобнее. — Он искоса взглянул на нее, и она, смеясь, силой повернула его к водительскому месту.

— Хватит пошлых намеков. Поехали домой, пока ты окончательно не свалился, — велела она, самостоятельно забираясь в высокую кабину.

Бенджамин включил зажигание.

— Надеюсь, он не обиделся? Челис метнула в него подозрительный взгляд.

— Не понимаю, о чем ты…

— Отлично понимаешь. Выйти замуж за этого робота, обтянутого кожей, — все равно что…

— Уолт не робот! Он необычайно добрый, умный и культурный человек, и мне…

— И мне он ужасно нравится! — перебил он ее, когда они с грохотом проезжали через ограждение. — Конечно, нравится. Я тоже очень люблю копченые устрицы и шоколад «Годива», но это не значит, что я хотел бы питаться только этим.

Забившись в самый уголок кабины, Челис в знак возмущения скрестила руки на груди. Ведь Уолт совсем не такой… ну, может быть, самую чуточку. Но он явно не заслуживает столь едкого сарказма! Всю дорогу до дома она кипятилась, не желая повернуть голову даже тогда, когда почувствовала на себе насмешливый взгляд Бенджамина. Как он сказал? Копченые устрицы и шоколад «Годива»? Трудно было сохранить непреклонную мину на лице, когда так и подмывало рассмеяться. Пришлось поджать губы и нахмуриться.

— Дуешься? — прорезал влажную тишину его мягкий голос.

— Не будь смешным. — Она постаралась произнести это как можно надменнее.

— В шесть часов приходи меня будить. За полчаса, думаю, ты с этим делом управишься, и я отвезу тебя в Куотер-Мун переодеться во что-нибудь приличное. Предупреждаю: Лару перещеголять нелегко.

— С чего ты взял, что я хочу ее перещеголять? Уолта она интересует с точки зрения чисто профессиональной, и потом, мы с ним все равно просто деловые партнеры… и добрые друзья, — помедлив, еще раз подчеркнула она.

Он откинул голову назад, обнажив загорелую шею, и громко засмеялся. Челис в недоумении посмотрела на него, спрыгнула с подножки и решительно зашагала к дому.

— В шесть часов! — крикнул он ей вслед.

— Я сама съезжу в Куотер-Мун. Не нужна мне твоя помощь.

— Да что ты говоришь, радость моя? А я-то думал!

День превратился в настоящее пекло. Челис не уезжала из Ядкин-Трейс по той простой причине, что там было на несколько градусов прохладнее, чем в Куотер-Муне. Бенджамин лег спать, и она, чувствуя себя в безопасности, увела Уолта в тенистый розовый садик, где стальные стол и скамейки казались на ощупь почти прохладными. Перл, маленькая седовласая женщина с красным лицом, угловатая, как пожарный кран, подала им слабый охлажденный чай с магазинными булочками и снова исчезла в доме.

Вскоре стол оказался завален исписанными клочками бумаги: Уолт строил планы, как распорядиться своим открытием.

— Уолт, может быть, ты сначала поговоришь с ней? Мы ведь про нее совсем ничего не знаем, но она явно не любитель. Вдруг она вообще не заинтересована в этом?

— В том, чтобы выставиться в Нью-Йорке? — недоверчиво переспросил он. — Не глупи.

— Ну хорошо, а если она уже подписала с кем-нибудь контракт? Уолт, будь благоразумен.

Нью-Йорк не единственный город в мире, да и там, кроме Кортичелли, есть другие галереи.

Уолт ничего не хотел слышать. Они с Челис отчасти потому так хорошо и сработались, что ее с трудом завоеванный скептицизм уравновешивал его ограниченный энтузиазм.

В пять часов Уолт заявил, что выдохся.

— Почему бы нам не отправиться куда-нибудь на коктейль? Я чувствую потребность подышать возле кондиционера. Вся эта первозданность создает нездоровую атмосферу.

Челис тоже изнемогала. Безжалостное солнце продолжало палить, духота достигла предела, хотя с запада поднимались серые облака, дразня недоступным облегчением.

— У меня есть предложение получше. Пойдем в дом, и я попрошу Перл приготовить нам чего-нибудь ледяного, да побольше. Потом ляжем под вентилятор, и я тебе расскажу, как в последний раз ездила на лодке вниз по реке Ядкин.

Когда она в шесть часов собралась идти, Уолт смотрел по телевизору новости. Бенджамин уже проснулся: она слышала, как где-то в доме захлопали выдвижные ящики.

— Я вернусь к семи. Бен говорит, что отсюда до мастерской мисс Морис полчаса езды, так что у нас будет еще уйма времени. Пока!

Не поворачивая головы, Уолт поднял вялую руку, и Челис вышла, изумляясь, как она могла серьезно думать о возможности брака с ним. Когда она захлопнула дверцу машины и включила зажигание, ей показалось, будто она слышит голос Бенджамина. Проигнорировав его, она тронулась с места. Ее обуяло чувство гордости за себя, легкости от принятого решения, и ей хотелось посмаковать его в одиночку. Конечно, с Уолтом она еще намучается, но уже ничто не заставит ее передумать, а значит, главное сражение выиграно, и если она удержит его результаты, то и с работой ничего не случится. Что же касается имущества Джорджа, пусть об этом позаботятся адвокаты, а она поставит пару подписей, и не более того.

Итак, вот она: абсолютно здоровая двадцатидевятилетняя женщина, обеспеченная и вполне способная устроить свое будущее, оно в ее руках. В подсознании она уже предвкушала его и радостно трепетала, точно ловя из воздуха электрические разряды.

Что-то фальшиво напевая, она въехала в ворота и по извилистой дороге подкатила к домику. Сегодня она наденет свою новую элегантную кофточку с выпуклым рисунком в виде мака и низким квадратным вырезом. Она хоть и длинная, зато без рукавов, в свободных складках — сойдет даже в такой зной. К тому же в мастерской у Лары Морис наверняка есть кондиционер.

А вот ей явно не помешала бы сушилка — хоть на керосине! Стоя по пояс в ласковой чистой воде и стараясь не замочить волосы, она намылилась ароматным мылом. В озере они всегда пользовались только теми сортами, которые разлагаются под действием микроорганизмов, и она смотрела, как растворяются пузыри, отплыв от ее стройного обнаженного тела. Как всегда перед грозой, быстро стемнело, и бледно-зеленые деревья на другом берегу лучились фосфорическим светом на фоне синевато-серого неба. Уже начали сверкать молнии; она решила, что пора ополаскиваться и выходить из воды. Хоть ее познания в физике и оставляли желать лучшего, но ей было ясно, что при данных обстоятельствах сидеть посреди озера не лучший вариант.

На берегу ей показалось, что все ее чувства необычайно обострились. Запрокинув голову, она глубоко вздохнула, наслаждаясь прохладой, которую несли порывы ветра ее мокрой коже, и запахом пыли, когда по раскаленной земле застучали первые капли. Она едва не пожалела, что ей нужно одеваться и ехать обратно в Ядкин-Трейс. Уже несколько лет у нее не было такого изумительного ощущения свободы и… и светлых надежд.

— Боже мой, Челис, что это с тобой? Бенджамин! Его темная фигура отделилась от расщепленного дуба, направилась к ней, и она застыла на месте, совершенно забыв о наготе своего отливавшего перламутром тела.

— Бенджамин, что случилось? Что ты здесь делаешь? Где Уолт?

С минуту оба словно не могли сдвинуться с места. Теперь она каждой клеточкой ощущала его взгляд на своем теле. Она словно чувствовала подсознательно, что он здесь, что он застанет ее в таком виде. Молния озарила его лицо, придав ему непривычно резкие черты.

— Ступай в дом, — приказал он, но она не пошевелилась. Тогда он взял ее за руку, и едва завел под широкий карниз, как у неба словно вышибли дно и хлынул настоящий ливень.

— Господи, я опять вымок. Почему, как только я приезжаю сюда, к тебе, я всегда вымокаю до нитки?

Они столкнулись в дверях, и Челис с размаху влетела в душную темную комнату. Хорошо, что она не зажгла фонарь, прежде чем пойти купаться. Сзади послышалось какое-то движение, и на пол со стуком упала медная пряжка.

— Бенджамин, что ты делаешь? — Она стала на ощупь искать полотенце, но наткнулась на его твердое мокрое тело. — Уйди с дороги, слышишь?

Цепкие пальцы схватили ее за плечи и отодвинули в сторону.

— Надо же избавиться от этих мокрых тряпок! Если ты случайно не заметила, то могу сообщить, что за последние несколько минут температура упала на десять градусов, и я не собираюсь расплачиваться воспалением легких за твою девичью стыдливость!

Возразить было нечего, и рассудком она это понимала, но другая половина ее разума, которая сегодня весь день как спираль взвинчивалась все туже и туже, отчетливо ощущала флюиды напряжения, заполнившие комнату, где стало еще теснее от страстей, рвущихся наружу.

Челис ждала неизбежного продолжения. Ей казалось, что с того момента, как она села в самолет в аэропорту Ла-Гуардиа, каждый шаг вел ее к этой точке во времени, к этому месту в пространстве… к этому человеку.

В тот раз Бенджамин сказал, что не может взять на себя ответственность. Не желала этого и она. А теперь — Господи, меньше всего она хочет снова оказаться сброшенной с небес на землю. Так что же она застыла, как соляной столп?

Он снова дотронулся до нее, потом нетвердыми пальцами сжал ее руки у локтей и слегка потряс, словно выплескивая в этом действии обуревавшие его чувства. Вздохнув почти с облегчением, Челис прислонилась лбом к его плечу, и он вздохнул в ответ, в то время как его руки скользнули вниз по ее спине и, обхватив ее бедра, оторвали ее от пола.

Он прижал ее к своему возбужденному телу, и Челис затаила дыхание. Ее кольнуло воспоминание о недавней обиде, но в его сильных руках она наконец расслабилась. Их сердца еще не застучали в унисон, но одно лишь ощущение мужского тела разлило по ее жилам вместо крови дикий мед. Кончики грудей терлись о его кожу, пробуждая в ней небывалую чувственность.

Снаружи небо почти непрерывно озарялось вспышками, но совсем другого рода молния засверкала между двумя людьми, которые сплелись воедино в плотном полумраке маленькой комнаты. Челис чувствовала, что густая волна наслаждения начинает вытеснять из нее дыхание. Она непроизвольно качнулась и мгновенно ощутила трепещущим бедром осторожный ответ Бенджамина.

— О девочка, дорогая… — Чистейшее чувство прозвучало в этих словах, когда он взял в ладони ее лицо. Обняв его за талию и прижав как можно теснее к себе, она отчаянно задрожала в ожидании его поцелуя. Она слышала стук его сердца, на своем лице ощущала его прерывистое душистое дыхание. Целую вечность он не приближал к ней свои губы, словно пытался последним усилием воли задержать неизбежное. Наконец он сдался и яростно прильнул к ее рту.

Незаметно для себя Челис оказалась лежащей навзничь на узкой койке, а Бенджамин привалился к ней сбоку и сверху. Все его тело бешено сотрясалось, он отчаянно пытался овладеть собой, но их обоих уже затянуло в водоворот первобытных страстей. Ее рука медленно ползла по его плечу, чтобы зарыться в тайную расселину под мощными мускулами руки, где пальцы уже нащупали не правдоподобно мягкие волосы.

Он резко отодвинулся, выравнивая дыхание.

— Водяная ведьма, ты не боишься раздувать столь короткий фитиль?

В этот момент впервые в жизни Челис ощутила себя настоящей женщиной и, опьяненная внезапным чувством власти, провела кончиками пальцев от его могучего плеча до узкой талии. Он вздрагивал, но молчал, и само это молчание, свидетельство обузданной страсти, необычайно взволновало ее. Рука снова пустилась в путь, длинные тонкие пальцы, гладя его напряженный живот, стали разглаживать завитки волос вокруг пупка, и его твердые мышцы судорожно задергались.

— Челис, Челис, — простонал он, — ты хоть сама знаешь, что ты сейчас делаешь?

— Я не хочу об этом говорить, — выдохнула она. — Я не хочу думать. — Выговаривая слова, ее губы слегка касались солоноватой кожи на его шее. Язычком она впилась в ямку у основания горла и вдруг почувствовала, что он перевалился на нее всей своей тяжестью. Его губы спустились вниз, жадно отыскали один из затвердевших сосков, и горячий шершавый язык пробудил в ней такую чувственность, что она конвульсивно задвигала бедрами. Накрыв мягкий холмик другой груди, его рука ощутила биение ее сердца, а потом медленно поползла вниз, к другому сердцу, к сердцу ее женственности, где буря невероятно сладострастных ощущений все туже и туже закручивалась в спираль.

Она провела ногтями по коже его ягодиц, обратив особое внимание на ту границу, где начинали расти волосы на бедрах. Она, развернув ладонь, заскользила по внутренней поверхности его бедер, бессознательно ища источник его пыла.

— Ты меня убиваешь! — застонал он, поворачиваясь так, чтобы ей удобнее было изучать его тело.

Снаружи то и дело раздавались раскаты грома, дождь колотил по крыше с таким шумом, что отключал все трезвые мысли. Вокруг не было ничего, кроме того мощного магнитного поля, под власть которого попали они с Бенджамином. Отдавшись порыву желания и махнув рукой на все остальное, Челис стала инстинктивно двигаться в старом, как мир, ритме, приглашая тем самым Бенджамина присоединиться к танцу любви.

А он по-прежнему медлил!

— Бенджамин, разве ты не хочешь меня? — врезался в их хриплое натужное дыхание ее жалобный голос.

Он обмяк на ней, зарывшись лицом в ее влажные волосы.

— Хочу ли я тебя? Господи, Челис, неужели ты так наивна? Милая, я всего лишь хочу, чтобы тебе было хорошо. Для меня это значит больше, чем…

Ее руки с ненасытной жадностью набросились на его тело, и Бенджамин смешался. Он поймал их, завел ей за голову и стал смотреть на ее стройное, слабо светящееся в темноте тело. Господи, как она прекрасна — и как невыносимо беззащитна! Он слишком поспешил, пора еще не настала, ему нужно еще время, чтобы окончательно завоевать ее доверие, но остановить уже ничего нельзя.

— Челис, Челис. — Он сам не узнал своего голоса.

Его губы заскользили по ее щеке, то и дело ныряя в восхитительные нежные ямочки. Он попробовал на вкус ее шею, еще пахнувшую ароматным мылом, потом уверенно спустился к маленьким очаровательным грудкам. В его ощущениях смешались ее прошлое и будущее. Взять ее теперь, когда она находится на самом краю, будет ошибкой. Но кризис уже преодолен, он читал это в ее глазах, в том, как самозабвенно она теперь стала смеяться и двигаться с достоинством, присущим только гордой женщине.

Она великодушно предоставила ему свободу действий, и его губы продолжали спускаться по ее телу. Раньше она была замкнута в себе, словно боялась выйти наружу, боялась жить. Господи, ей почти тридцать лет, а она даже не знает, каким это все могло бы быть! Этот ублюдок Джордж должен был бы ответить за все…

Ее пальцы взъерошили ему волосы, потом соскользнули к плечам и вдруг конвульсивно скрючились: она была готова. Но сначала…

Она была абсолютно неопытна, и он, собрав все свое умение, противостоял ее робким попыткам выразить свою страсть. Для него сейчас самым важным было доставить удовольствие ей. Неважно почему, потом разберемся. А сейчас нужно ей показать, какой она может быть желанной, убедить ее в том, что недопустимо связывать себя с…

— Бенджамин, прошу тебя, помоги мне, помоги! — Эти слова, произнесенные одними губами, почти совсем заглушили стук дождя по металлической крыше, но он их расслышал, почувствовал. И тогда, потрясенный этим вечным чудом, он вошел в нее. У него не было больше сил сдерживаться, и, когда она конвульсивно заерзала под ним, неизбежное наступило, он соскользнул в пропасть и погиб.

Чтобы угодить ей, он хотел двигаться медленно, но — Господи! — разве он рассчитывал на такое? Ошеломленный глубиной ощущения, он был вовлечен в необратимый поток, и когда почувствовал ее неистовые, исполненные радости объятия, то поспешил взобраться на самую высокую волну, чтобы несколько мгновений, трепеща и замирая, парить на ее гребне, а потом в изнеможении опять соскользнуть в спокойные воды.

Блаженствуя, они медленно плыли в золотистой теплой дымке, не оскверненной ни словом, ни даже связной мыслью. Где-то на востоке прогрохотал гром, последние порывы дождя прошумели и затихли вдали.

Глава 9

Если бы, если бы, если бы! Челис босиком промчалась по высокой мокрой траве и сама забралась в машину Бенджамина. Если бы он не поехал вслед за ней; если бы она успела одеться и собраться; если бы у нее хватило здравого смысла не поддаться безумию минуты, соблазну близости и коварству непогоды!

— Завтра утром я сюда вернусь и посмотрю, не забыла ли ты чего-нибудь, — сказал Бенджамин, выезжая из ворот. Вместо своего обычного грузовика он вел сегодня темно-коричневую «севилью» и не пустил Челис к ее машине, сославшись на размытую дорогу. Не желая смотреть на него, она едва нашлась что возразить.

— Не до утра же сохранится опасность. Я буду ночевать здесь, — вяло заявила она, чувствуя, что вечер в компании будет сейчас явно некстати. Один Уолт чего стоит. А ехать еще к «доброму другу» Бенджамина ей будет совсем уже не под силу. — Не понимаю, почему я не могу сюда вернуться. Если в наши края и занесет какой-нибудь дурной смерч, то он с таким же успехом сорвет и твою крышу.

Хотя, конечно, самый разрушительный смерч не произведет на нее большего впечатления, чем только что отбушевавшая гроза.

В конце концов Челис вырвалась из объятий Бенджамина, выскочила на улицу и, когда тот вышел следом, закричала:

— Господи, ну неужели мне нельзя хоть минутку побыть одной? Не топиться же я собралась!

Уйдя в себя, она так крепко заперлась внутри своего опустошенного сознания, что Бенджамин не мог до нее достучаться. Лихорадочно одеваясь при свете свечи, оба молчали. К сожалению, им не хватало ни места, ни ловкости. Бенджамин все же уступал, и когда Челис, нечаянно натыкаясь на него, вполголоса чертыхалась, его ответы становились все более невнятными.

А о чем им было говорить? Если бы он имел хоть малейшее понятие, до какой степени она потрясена, то и не ждал бы от нее многословия. Если бы он имел представление о том, что с ней сделала их близость, что она значила для нее, он уже отмахал бы три округа и до сих пор бежал бы без оглядки.

Он говорил про случайные связи. Свои отношения с женщинами он ухитрялся строить на основе случая. Что ж, и она, бывало, ложилась с каким-нибудь пижоном, но в тот момент ей казалось, что весь мир, каким она его знает, подошел к ослепительному финалу с оркестром!

К тому времени, как они остановились у дома в Трейс, Челис сумела кое-как привести себя в порядок. Прицепив дежурную улыбку, она встретила Уолта во всеоружии.

— Что случилось? Я решил, что с вами что-то стряслось. Мы опаздываем уже на двадцать минут, мисс Морис только что звонила узнать, почему мы задерживаемся.

Спасибо грозе, она послужила им оправданием. Челис вслед за Перл поднялась в комнату для гостей и отвоевала еще несколько минут, чтобы поправить прическу и макияж. Она понятия не имела, все ли необходимое взято, если придется здесь ночевать. Дома она наспех набила чемодан чем попало, и едва успела захлопнуть крышку, как Бенджамин его отобрал и зашагал к машине.

Вечер тянулся мучительно медленно. Челис старалась выполнять обязанности гостьи, но это казалось выше ее сил. Такой разбитой она себя чувствовала только в самые тяжелые дни брака. Сколько раз Джордж позволял ей весь вечер блистать в маленькой избранной компании, а потом сражал наповал, едва закрывалась дверь за последним гостем!

Если она все это вынесла, то выдержит и вечер в очаровательном обществе Лары Морис, приправленном плохо скрытой алчностью Уолта и сердитым недоумением Бенджамина.

Лара приветствовала их с обезоруживающим дружелюбием. Ей было еще далеко до сорока. Челис давно уже не видела настолько привлекательной женщины. Нет, хорошенькой в точном смысле слова она не была, но живость в обращении и оригинальный стиль совершенно скрывали слегка не правильные черты ее лица.

Бенджамин тепло обнял ее, но это почему-то совсем не задело Челис. Он представил гостей хозяйке, и с этого момента события вечера потекли перед оцепенелым сознанием Челис как в замедленной киносъемке. Лара начала с того, что провела их по всей своей мастерской. Просторная комната со стеклянной крышей, сочетавшая в себе деревенский шарм с городской изощренностью убранства, была увешана и ее собственными картинами, и работами других художников. В иное время Челис развлекалась бы, наблюдая за реакцией Уолта на дюжину больших, в высшей степени оригинальных пастелей. Он буквально истекал слюной.

Встав немного поодаль, Челис смотрела, как остальные трое общаются друг с другом, но не делала ни малейшей попытки истолковать их действия. Шел спокойный разговор, с ее неподвижных губ тоже порой слетали какие-то реплики, о содержании которых, впрочем, она не имела никакого понятия и только надеялась, что не опозорится.

Она улыбалась. С лихорадочным блеском в глазах она через определенные промежутки времени поворачивала к ним голову и улыбалась, улыбалась, улыбалась.

Легкий ужин а-ля фуршет состоял из аппетитных блюд, поданных на нескольких самодельных керамических блюдах. Челис искусно смешала их на своей тарелке, не обращая внимания на пытливые взгляды Бенджамина и более умозрительные — хозяйки. Уолт свои блинчики, фаршированные виноградные листья, жареную окру и холодную селедочную икру с лимоном поглощал с отсутствующим видом и с той же жадностью, которой он одарил малосъедобную кухню Перл.

После кофе с коньяком Лара сказала:

— Бен, пока я тут прибираюсь, ты можешь вывести Уолта на воздух и показать ему мою печь для обжига глиняной посуды. Когда живешь и работаешь в одной комнате, пусть даже в такой большой, как эта, приходится терпеть некоторые неудобства. Челис составит мне компанию, если только…

Челис подозревала, что ей могут учинить вежливый допрос, и не очень была этим воодушевлена, но не могла побороть искушения хоть на время укрыться от внимательных глаз Бенджамина. Она начинала чувствовать себя как микроб под микроскопом. Если Бен полагает, будто она готова потерять голову только оттого, что несколько часов назад он стал ее любовником, то жестоко разочаруется! Даже если это ее убило, она и виду не подаст!

Все свое внимание Челис перенесла на хозяйку, загорелую блондинку в юбке из джутового холста и черной шелковой блузке.

— Вы, наверное, сами заметили, что произвели впечатление на Уолта.

Лара сняла с почти пустого подноса остатки долмы и отнесла их за шкафчик, отделявший импровизированную кухню от рабочего пространства мастерской.

— По-моему, он весьма мягкотелый, хотя и напускает на себя британскую невозмутимость. Или дело как раз в другом? — спросила обаятельная художница. — Впрочем, он довольно мил. Думаю, мы придем к соглашению, если он не станет слишком зарываться и требовать лишнего.

Немного успокоившись, Челис неожиданно развеселилась. Ей самой понадобилось пять лет, чтобы открыть, что, несмотря на свой тщательно оберегаемый блеск, Уолт подвержен ошибкам не меньше, чем любой другой. Лара же раскусила его моментально и полностью контролировала ситуацию. Тем не менее Челис сочла своим долгом предупредить ее, что Уолт остается практичным бизнесменом даже в погоне за новым открытием — в такие моменты он особенно расчетлив.

— Когда дело доходит до контракта, он становится чертовски упрямым, но в этом, я подозреваю, вы ему не уступите.

— До недавнего времени я выставлялась в одной лос-анджелесской галерее. Держала ее семейка настоящих пираний, но я сумела все же отделаться от них без потерь. Думаю, что внакладе не останусь. Видите ли, мой тайный козырь в том, что мне, собственно, на все это наплевать. Я знаю себе цену. В деньгах я не нуждаюсь, а признание для меня ничего не значит. Если моя работа отвечает моим же требованиям, значит, я счастлива. Уже из-за этого игра стоит свеч.

Челис дожевала жареную шляпку гриба с беконом и куриной печенкой.

— Он потребует пятьдесят процентов плюс перевозка за ваш счет.

— Пятьдесят я ему дам. Я уже сказала, что с деньгами у меня проблем нет, но перевозка — это уж его забота. Большинство моих работ все еще на западном побережье, и с этим я возиться не хочу. Пастель — дьявольски нежная штука. Мало кто из грузоотправителей возьмет на себя такую ответственность, а если и возьмет, то нет гарантии, что погрузит нужной стороной вверх. В конце пути половина краски соберется внизу на раме, потому что я отказалась пользоваться фиксативами.

— Вот почему с ваших картин словно свет сочится, — задумчиво проговорила Челис, прислушиваясь к голосам, доносившимся с заднего двора.

— Челис… насчет Бена. Мне кажется, между вами что-то есть?

Челис вздохнула. Следовало предвидеть, что от взгляда этой проницательной художницы не ускользнет жесткое напряжение, возникшее между нею и Бенджамином наподобие хрустальной нити, Голоса снаружи стали глуше — видимо, мужчин привлекло что-то на длинной крытой веранде, примыкавшей с одной стороны к главной комнате.

— Да… то есть нет… честно говоря, я и сама толком не понимаю, — вздохнула Челис, устремив на старшую собеседницу чуть настороженный взгляд. Что-то сочинять не было времени, к тому же Лара Морис, как ни странно, расположила ее к себе, и не только своей искренностью. Но и чересчур раскрываться тоже не хотелось. — А если так, то вам бы это не понравилось?

Небрежно швырнув последнюю тарелку в посудомоечную машину, Лара захлопнула дверцу и поджала губы.

— Это зависит от того, что конкретно имеется в виду.

— Я знаю Бенджамина много лет, — решилась Челис.

— Это мне ни о чем не говорит, — сдержанно заметила Лара. — Выпьете?

Челис взяла бокал белого вина с содовой, которого ей вовсе не хотелось, и, предупреждая следующий ход Лары, сказала:

— Мне нравится ваша мастерская. Вы давно здесь живете?

— Иными словами, давно ли я знаю Бенджамина. Отвечаю: мы познакомились как раз перед тем, как они с Джин окончательно расстались. Пытаться сблизиться с ним в тот период его жизни было все равно что пробовать подружиться с бешеным ежом, но настойчивость победила. С тех пор нас связывает взаимная симпатия, и я надеюсь, это надолго. Если вам именно это хотелось знать, то я рада. Возраст девичьих секретов я немножко переросла.

Женщины настороженно присматривались друг к другу. Чтобы скрыть тревогу, Челис пришлось призвать на помощь все свое самообладание. Она ясно ощущала, что ее кое от чего предостерегли, и, хотя это предостережение было совершенно излишним, оно обидело ее.

Обидело? Оно ее возмутило'. Сверхчеловеческим усилием воли она заставила себя прогулочным шагом подойти к висевшей на стене картинке в очень свободной манере и отпустить по ее поводу какое-то нелепое замечание. Правда, немного легче оказалось засмеяться, когда Лара сообщила, что купила ее еще в

художественной средней школе и всегда завидовала юному живописцу, который так легко и непринужденно пренебрег всеми правилами сочетания цветов и композиции.

Вернулись мужчины, и Бенджамин налил себе и Уолту выпить. От Челис не укрылось, как естественно он чувствует себя в доме Лары. Она допила свое вино и подставила ему бокал. — На этот раз без содовой, пожалуйста. Разговор перескакивал с одной темы на другую, но Уолт заботливо следил, чтобы он постоянно возвращался к творчеству хозяйки. Лара и Бенджамин не сводили глаз с Челис, и она все больше смущалась. Она видела, что Лара ей сочувствует, и все ее существо восставало против этого. Нельзя было ни на миг терять бдительность. Поведение Бенджамина истолковать было сложнее. Он то веселился, то выглядел почти мрачным. Казалось, будто его карие глаза заволокло тучей, она не могла прочесть в них ни единой мысли.

В душе у Челис росло отчаяние. Чтобы скрыть это, она выпила больше обычного и влезла в хрупкую оболочку, которая так часто выручала ее раньше. Повернувшись к Уолту с притворным оживлением, она ощущала, что Бенджамин глазами буравит ее обнаженную спину. Когда она наклонилась, чтобы поставить бокал на кофейный столик, мокрый хрусталь выскользнул из ее пальцев и разбился о большой декоративный минерал. В бокале еще оставалось немного вина, и, когда Челис увидела, как оно расплескалось по гладкой поверхности, вся ее напускная веселость исчезла.

Виновато посмотрев на хозяйку, она встретилась глазами с Бенджамином, который тут же поднялся с места и начал прощаться.

— Мы слишком засиделись, Лара. Я всю прошлую ночь не спал из-за Баффи. Кстати, родилась девочка. Так что поторопись засвидетельствовать свое почтение.

Дорога обратно в Ядкин-Трейс казалась нескончаемой, как и весь вечер. Для Челис все время сосредоточилось на том маленьком отрезке пути в Куотер-Мун-Понде, и все, что его окружало, казалось тенью прошлого.

Она сразу прошла в ту комнату, что днем показала ей Перл. Вот бы собраться с силами, бросить вещи в машину и уехать.

Пробило только одиннадцать, а она еле держалась на ногах. Если сейчас попытаться сбежать, она неминуемо свалится в кювет.

К тому же она вспомнила, что ее чертова машина осталась под соснами в Куотер-Муне. Похоже, мозг у нее совсем атрофировался. Ей придется просить кого-то отвезти ее утром туда, и, конечно же, это будет Бенджамин. А значит, неизбежны тщательно отрежиссированные дебаты, где каждый из них будет выстраивать вежливые реплики, осторожно открещиваясь от своей ответственности за то, что произошло.

Она представила себе тошнотворную веселость Бенджамина: «Что ж, Челис, я очень рад был встретиться с тобой после стольких лет. Ты, наверное, вот-вот уедешь на север, и мы больше не увидимся. У меня куча дел: надо вощить пол в коровнике, метить молодняк. Но мы все же здорово повеселились — в самом деле, не думай».

Да и она будет вести себя не лучше. Растягивая губы в страдальческой гримасе, призванной скрыть зияющие раны в ее душе, она станет нести какой-нибудь вздор о рыбной ловле или о погоде, а потом он уедет, она заплачет и ударит ногой по чему-нибудь твердому… очень твердому. Она уже сейчас видит все это как наяву.

Она изо всех сил заставляла себя не думать о случившемся, но горечь влекла за собой отчаяние. Бесполезно пытаться себя убеждать, что это была лишь похоть. Нет, она вполне искренне потрясена этим событием. Прекрасным, чудесным, ужасающим — все эти книжные слова не передавали глубины ее чувств.

Вот где таится опасность. Секс с Джорджем был всегда каким-то постыдным коротким эпизодом, который ей приходилось переживать крайне редко. И каждый раз после этого она чувствовала себя в чем-то перед ним виноватой.

А теперь — Боже праведный! Вдруг окажется, что она жить больше без этого не может? Вдруг она станет одержимой сексом? Так называют этих несчастных женщин!

Вино выветрилось, но она пребывала в еще большем смущении и депрессии, чем обычно. Ступая по темному блестящему деревянному полу, Челис пробралась к окну и выглянула наружу. По небу бежали тучи, между ними поблескивали холодные чистые звезды.

— Почему тебя не было со мной в самый нужный момент? — требовательно спросила она, всматриваясь в клинышки чистого неба, обрамленного ветками мимозы. Ответом было молчание. Молчание смеялось над той ясной уверенностью, которая, разрастаясь в ней, наполняла ее чувством безысходности. Дело было не в том, что она переспала с Бенджамином. Боже, что за эвфемизм! Дело было в том, что она любила его. Любовь подкрадывалась к ней много дней, а может быть, и лет — ведь еще девочкой она вынашивала в себе яркое чистое пламя романтической страсти, пока его не загасила реальная жизнь.

Но только теперь оно стало в тысячу раз сильнее. Сейчас ей было бы мало смотреть на него издали. Сейчас это значило смеяться с ним, владеть им, спорить вместе о всяких глупостях. Это значило делить с ним стол, мысли, просто иметь возможность до него дотронуться и почувствовать его тепло, нежность и силу.

Она закусила губу, не позволив то ли вздоху, то ли проклятию вырваться наружу. Теперь-то уже ничего не поделаешь. Что случилось, то случилось. Для него это рядовой случай, для нее — откровение, потрясшее все ее убеждения. Но она справится с ним, как справлялась до сих пор с любым жизненным кризисом, только над этим, видимо, придется потрудиться чуточку дольше. По иронии судьбы она чувствовала, что обрела такую силу духа, какой у нее не было уже много лет, и некую завершенность, несмотря на то что завтра предстоит пережить чертовски неприятные мгновения, когда все нервы будут обнажены.

Минут десять она простояла под струями горячей воды, прогоняя остатки хмеля. Выйдя из ванны, она наскоро промокнула себя полотенцем, откопала в чемодане шелковое кимоно персикового цвета и заставила себя сосредоточиться на том, что она собирается теперь делать. Ближайшие планы следовало бы обсудить с Уолтом. Он уезжает завтра, и если бы она не проявила излишней независимости, то смогла бы улететь с ним. А так придется ждать, когда можно будет забронировать себе место.

Если только… может быть, еще не поздно это сделать. Челис пересекла комнату, приоткрыла дверь и выглянула наружу. В доме стояла кромешная тьма, если не считать ночника в холле. Ей казалось, что Уолт и Бенджамин собирались продолжать вечеринку внизу, но она так торопилась исчезнуть, что не была уверена в этом.

Да и в любом случае они уже наверняка легли спать. Она не меньше часа металась по своей комнате, как львица в клетке. Бенджамин после вчерашнего акушерского дежурства свалился, должно быть, как убитый.

Потихоньку, чтобы не разбудить весь дом, зацепившись за что-нибудь, Челис спустилась по лестнице. Конечно, где-то на втором этаже тоже должен быть телефон, но ей непременно «повезет», и, открыв не ту дверь, она очутится в спальне Бенджамина. Только этого ей и не хватало. Она с трудом разглядела дорогу к библиотеке и безошибочно отыскала дверь. Чтобы не выдать себя, она автоматически закрыла ее за собой, надеясь, что точно запомнила, где здесь выключатель.

Свет вспыхнул за секунду до того, как она нащупала выключатель. У нее перехватило дыхание и подкосились ноги, когда за письменным столом с кожаным покрытием она увидела фигуру Бенджамина. Одна его рука лежала на бронзовой лампе, в другой был бокал с виски, и он не перестал покачиваться даже после того, как сама Челис вновь обрела равновесие.

Широко раскрыв глаза, она отпрянула, но было уже поздно. Резко бросившись вперед, он вырос позади нее и оперся рукой о закрытую дверь.

— Ты искала меня, Челис?

Он говорил еще более скрипуче и протяжно, чем обычно, и едва ворочал языком. Челис не могла понять, это от усталости или от виски.

— Я думала, ты уже спишь.

— Неужели? — Насмешливые искорки в его глазах пронзили ее, словно беспомощную бабочку. — А здесь ты что делаешь? Забралась в постель Папы Медведя, а там оказалось уж-жасно скучно и одиноко?

— Не груби! — Ее сердце под невесомым шелковым одеянием бешено колотилось. Она принялась нащупывать дверную ручку.

— Не груби. Да-а-а… вот, значит, как! А я-то удивлялся, что вас всех так передергивает.

Он нагнулся, поставил бокал на стул и, выпрямляясь, слегка пошатнулся. Челис попыталась было, воспользовавшись моментом, улизнуть, но он поймал ее и притянул к себе. Взметнув глаза вверх, она увидела на его лице кривую усмешку, которая, впрочем, не скрывала чувственной полноты его нижней губы. Опрометчиво вскинув глаза еще выше, она встретила его тяжелый взгляд из-под набрякших век и резко отвернулась.

— Значит, я груб, — повторил он с ноткой обиды в голосе, которая прорвала слабое место в ее обороне. Бог знает, сколько у нее еще таких мест, он обнажал их каждым своим прикосновением. — Принцесса и пастух… Слушайте все, слушайте все! Леди Челис совершила смертный грех, переспав с человеком из низов. — Он сдавил ее руками и больно прижал к ее макушке свой подбородок. — Скажи, дорогая моя капризуля, на твоей алебастровой коже остался запах скотного двора? — Он запнулся на слове «алебастровой». — Боишься, что этот напыщенный, за которого ты собралась замуж, смертельно оскорбится, если из-за какой-то соринки заподозрит, что ты валялась в сене с косарем?

Отвернув голову, она выгнулась в его объятиях, чтобы взглянуть на него снизу вверх, но, испугавшись мысли, что он сможет прочесть признание в ее глазах, сокрушенно опустила лицо. По иронии судьбы сам факт, что он захотел напиться — от горечи или от смутного ощущения своей неуместности (хотя, Бог свидетель, этого и в помине не было), — делал его сейчас неожиданно ранимым.

А с этим она справиться не могла. Наглого, презирающего ее Бенджамина она осадила бы без труда. С чванливым сердцеедом, который куражится над очередной жертвой, разговор у нее был бы короткий и действенный. По крайней мере она на это искренне надеялась: разыграть оскорбленную гордость и праведное негодование было бы несложно.

Но теперь перед ней был другой Бенджамин. Этот человек, покачивавшийся от усталости и алкоголя, сжимал ее так, будто она вот-вот растворится и растечется у него меж пальцев, и против него у нее никакой защиты не было.

— Бенджамин, отпусти меня. Тебе уже давно пора спать.

— Не мог заснуть. Слушал-слушал этого твоего кичливого ублюдка, а потом не выдержал и пришел сюда, чтобы надраться как следует. Выпил две полные… — Он усмехнулся, глядя на нее сверху вниз, и она смогла лишь поднять руку и погладить его колючий воинственный подбородок.

— Ох, Бенджамин. Кто-то должен тебя уложить, но я одна вряд ли это сумею. Может, Перл?.. — Она зачем-то огляделась вокруг. В этом крыле дома вообще было пусто. — Нет, с Перл не выйдет, — пробормотала она. Крохотная экономка наверняка уже храпит в своих апартаментах.

— Не бойся, с тобой старина Бенджамин! Я тебе помогу. Как думаешь, вдвоем мы со мной справимся? — мрачно вопросил он. За эти несколько минут его речь стала еще более невнятной.

— Нет, я так не думаю! Тащить тебя вверх по такой лестнице — это все равно что вальсировать с бизоном! — Она засмеялась; смех ее был похож на рыдание. Она почувствовала себя обреченной, когда попыталась его поддержать, внезапно обняла его обмякшее тело и прижалась к нему.

— Тогда на тахту. Может, хоть туда доберемся. Ты, солнышко, просто свали меня на нее и иди спать… Я буду в порядке… — Он снова опустил голову ей на макушку. Его овеянное запахом виски дыхание разметало ей волосы, окутало теплом, и она закрыла глаза, отчаянно борясь с мучительным и непреодолимым приступом любви к нему.

Все было тщетно! Она любила его теплого, разгоряченного солнцем, пахнущего лошадьми и коровами, любила одетого в тонкие белые слаксы, которые были на нем, когда он по-свойски вел себя в доме другой женщины. Она любила ощущения, которые он давал ей… Она любила его таким, как сейчас: в сбившейся рубашке, с взлохмаченными волосами, пахнущего виски и едва стоящего на ногах.

Совместными усилиями они кое-как пересекли тускло освещенную комнату и приблизились к длинному кожаному дивану. Челис оперлась ногами о край и изготовилась направить тяжелое тело Бенджамина так, чтобы он упал в более или менее горизонтальном положении. Но тот внезапно сам опустился на подушки и опрокинул ее на себя.

— Бенджамин! — прошептала она, упираясь локтями ему в грудь. — Дай мне встать!

Не долго думая, он развел ее локти в стороны, так что она шлепнулась лицом прямо ему в грудь, потом обвил ее ноги своими.

— Бенджамин! — бессильно выдохнула она. Он чудесным образом трезвел на глазах. Лениво ухмыляясь, он одной рукой провел сверху вниз по ее спине, плотнее прижимая ее к себе. Она смотрела на него, едва удерживая голову на весу, и, когда силы иссякли, он аккуратно уложил ее к себе на плечо.

— Ну, ну, радость моя, не надо так дергаться. Я не собираюсь тебя обидеть — ни за что на свете! — Проворковав это ей на ухо, он на некоторое время затих, лишь тяжелое дыхание нарушало безмолвие глубокой ночи. Заснул? Неужели? Господи, да теперь все возможно! Она только что доказала это своим сумасбродным поведением.

Внезапно он ожил. Его руки были повсюду: та, что в волосах, пригибала ее голову к его губам; та, что на спине, дрожа, плотнее прижимала ее к его возбужденному телу. Наконец он прижал ее рот к своему, но она упрямо стиснула губы.

— Открой же, черт возьми, — проворчал он, стискивая ее подбородок. На этот раз в его скрипучем голосе не было и намека на пьяный лепет: он коротко и ясно приказывал ей его поцеловать. — Поцелуй меня, как бы по-настоящему. Поцеди меня, как раньше. Черт побери, Челис, в тебе живет настоящая, живая женщина, и я хочу, чтобы она появилась снова! — Его пальцы скользнули вниз, к узлу на ее поясе. — Ну пожалуйста, Челис, — прошептал он прямо ей в рот.

Вот и опять просительный тон. Как будто для него это имеет значение. Как будто она для него имеет значение.

— Бенджамин, пусти меня, — взмолилась она, сумев наконец увернуться.

В борьбе, которую она вела с ним — а скорее, даже с собой, — появились первые потери. Он попытался раздвинуть ее губы, а когда это не удалось, зацепил пальцем нижнюю губу — проверить, плотно ли стиснуты зубы.

— Откушу, — предупредила она и, к своему ужасу, почувствовала, что его тело затряслось. Она застыла, подозрительно прислушиваясь. — Бенджамин, ты что, смеешься?

И когда послышался тот самый глубинный смех, который ее давно уже покорил, она сдалась.

— О, Бенджамин, — простонала она и стала смеяться вместе с ним, не имея ни малейшего понятия, отчего они так веселятся. Смех незаметно перешел в плач, и она, уткнувшись ему в шею, залилась слезами, которые, смешавшись с его потом, превратились в соленый эликсир. Он обнял ее и стал успокаивать, шепча нежные слова и щекоча губами то щеки, то мокрые глаза.

— Радость моя, цапелька ты моя белая, кактусенок ты мой колючий, не надо, не плачь.

— Я не плачу, — всхлипнула она и, шмыгнув носом, стала ощупывать его бедра в поисках кармана с носовым платком. Он услужливо повернулся и толкнул ее при этом своим задом, что возымело немедленный эффект. Утирая лицо белым квадратным куском ткани, она безуспешно пыталась отодвинуться подальше. Рука Бенджамина удержала ее за спину, потом спустилась вниз и стала медленно поглаживать округлости ее ягодиц, едва прикрытых тонким шелком, пока в ней не воспламенились все нервные окончания.

— Иди ко мне, детка, — мягко скомандовал он и усадил ее на себя верхом.

— Нет, Бенджамин, не надо, пожалуйста. Я не хочу. — Едва шевелившиеся губы шептали одно, а тело ее действовало совсем по-другому, она устраивалась на нем поудобнее, смыкая бедра вокруг его боков в сладострастном объятии. — Нет, Бенджамин, нет, нет, нет, — говорила она нараспев, стаскивая с него брюки.

— Да, любовь моя, да, да, да, — вторил он ей, поглаживая нежные ложбинки и хрупкие кости ее плеч.

Потом он провел ладонями по ее рукам, и свободное кимоно, легко соскользнув, обвилось вокруг ее бедер. Тогда он нежно стал пробираться обратно вверх, по крайне чувствительной внутренней поверхности ее рук, и, добравшись до конца, повернул внутрь, где его уже ждали истомившиеся грудки. Плоскими ладонями он медленно провел по их распухшим вершинкам и этим послал позывные по всему ее телу.

— Ты прекрасна, как лунный свет, Челис… как неземная принцесса из льда, которая спустилась сюда, чтобы мучить меня. — Руки Бенджамина колдовали над ее телом, раскрывая тайны, спрятанные от нее самой и ждавшие искусного мага, который вызволит их прикосновением волшебной палочки.

Он еще немного возбудил ее, почти доведя до безумия, и, когда она поняла, что вот-вот взорвется от связывающего их искрящегося напряжения, подобного электрическому разряду, она почувствовала, как он приподнял ее и невыносимо медленно опустил на себя.

Словно во сне, Челис во всем слушалась его, безвольно повинуясь малейшему приказу его умелых рук, пока он наконец не отпустил поводья и не позволил ей принять собственный темп. К тому времени она давно уже миновала ту точку, где еще можно было остановиться.

Бенджамин ее подбадривал, направлял, и она безотчетно двинулась в ту сторону, куда ведет только чистый инстинкт. И он ее не обманул.

Прошло много времени, прежде чем Челис с трудом оторвала голову от твердой подушки его плеча. Щека была мокрая — от слез или от напряжения, а может быть, и от того, и от другого. Кончиком языка она прикоснулась к горлу Бенджамина и с наслаждением ощутила его солоноватый вкус. Он не шевельнулся. Дыхание его выровнялось и все тело стало равномерно вздыматься вместе с ней.

Она осторожно села. Он что-то пробормотал, и она замерла, спустив одну ногу на пол, но он не проснулся. Для верности она прошептала его имя. Ответа не последовало. Бессонная ночь все-таки сказалась, хоть он днем и вздремнул. С тех пор как Уолт и Челис зашли сюда после завтрака, содержимое бутылки на письменном столе существенно не уменьшилось, так что много выпить он не мог.

Господи, это в самом деле был тот день? Неужели она забрела в какую-то странную новую временную зону и осуждена обретаться там во веки веков?

Телефон стоял на письменном столе в другом конце длинной узкой комнаты. Челис смотрела на него, пока он не расплылся у нее перед глазами. Только тут ее разум снова включился. Хорошо бы вылить в себя недопитое Бенджамином виски. Что угодно, лишь бы не нужно было снова о чем-то думать.

Впрочем, алкоголь тут не поможет. На терзавшие ее вопросы нелегко отыскать ответ, но она зашла уже слишком далеко, чтобы поворачивать обратно. Неторопливо и любовно Челис перебрала все вещи Бенджамина. Потом она укрыла его плетеным покрывалом со спинки дивана и, прежде чем бесшумно направиться к телефону, долго-долго смотрела, как он спит.

Она, оказывается, совсем забыла, каким невыразимо прекрасным и шумным бывает в деревне рассвет. Стоя в своей спальне у открытого окна, Челис смотрела, как солнце взбирается по верхушкам растущих вдоль реки деревьев и как сотни влажных от росы паутинок начинают сверкать, подобно бриллиантам. В мимозе, что касалась ветвями ее балкона, собралась на завтрак стайка молодых соек и тут же затеяла громкую перебранку.

Из боковой двери появился Бенджамин. Она молча смотрела, как он забирается в грузовик и выворачивает в сторону конюшни. Только когда он миновал второе заграждение, она решилась спуститься вниз и позвонить дяде.

Спустя сорок пять минут они с Леонардом Кеньоном уже ехали в Куотер-Мун на его старом верном «седане».

— Ты хотела о чем-то поговорить, девочка? — выпытывал он у нее, но она только страдальчески качала головой. По телефону она сказала лишь, что ей нужно в Куотер-Мун, и чем быстрее, тем лучше.

— Я заеду за тобой через полтора часа, — сообщила она Уолту. — У тебя будет куча времени.

Он рассеянно кивнул, в седьмой раз взглянул на часы и поинтересовался, не проснулась ли уже, по ее мнению, Лара.

Стеффи и Леонард упорно напрашивались в провожатые.

— Милая, я почти совсем уже отдалился от людей и никого не вижу, кроме Стеффи да врача. Так дай уж мне хоть попереживать, глядя, как другие улетают в неизведанные края, — просил ее дядя, едва не плача.

— Это Нью-Йорк неизведанные края? — возражала Челис, любовно обнимая его за талию. — А, впрочем, почему бы и нет? Может быть, где-нибудь в дебрях Центрального парка я наткнусь на живого-здорового доктора Ливингстона .

— Держись подальше от дебрей Центрального парка, — с шутливой строгостью предупредил он ее. — Дома тебе всегда найдется работа, дорогая. — Старик внимательно посмотрел на ее бледное лицо. — У меня в этих краях до сих пор еще немало связей.

Челис отвернулась, чтобы не потерять самообладания и скрыть внезапно нахлынувшее на нее желание. Она суеверно скрестила пальцы, чтобы Бенджамина еще не было дома, когда она вернется за Уолтом, и удача ей улыбнулась. Только бы не вспоминать о нем, пока она не окунется с головой в работу:, тогда справиться с болью будет легче. Но если она сейчас же отсюда не уберется, то может не выдержать взгляда добрых дядиных глаз.

Челис напомнила Уолту, что пора идти к выходу на посадку. Было еще рано, но она надеялась, что никто этого не заметит, поскольку рейсы все равно не объявлялись.

Когда они произносили последние прощальные слова у стеклянной двери перед барьером, Челис внезапно почувствовала, как по ней пробежал холодок. Обреченно повернув голову, в другом конце переполненного зала ожидания она увидела Бенджамина. Наверное, от автостоянки до здания он бежал, потому что до сих пор не мог отдышаться. Поймав его обвиняющий взгляд, Челис нагнула голову и запечатлела поцелуй на щеке у тети, а потом повернулась к дяде, обняла его за шею и позволила на мгновение выплеснуться невыносимо распиравшей ее любви. Старик, как будто все поняв и приняв на себя роль заместителя, легонько потрепал ее по плечу и пробормотал:

— Ну будет, будет, милая, все наладится, потерпи — и увидишь.

Схватив сумку с персиками и всякой домашней снедью, которой ее наградила тетя, Челис бросилась во вращающиеся двери, прошла через контроль и зашагала по мраморному полу коридора, так и не оглянувшись, чтобы узнать, поспевает ли за ней Уолт.

Он готов был ее ударить! Он готов был схватить ее за плечи и трясти до тех пор, пока эти точеные кости не посыплются из нее, как семечки из высушенной тыквы!

Бенджамин все стоял и беспомощно смотрел, как ее узкая спина в зеленоватом платье удаляется по коридору, а за ней трусит Уолт Грегори, похожий на кроткого пуделя. Нет, черт бы его побрал, скорее на афгана — показушного, дорогого и непроходимо глупого. Уолт ничего не сможет понять в такой женщине, как Челис, не сможет ее оценить. И тем более не сделает счастливой.

— Я дам ей месяц, — с болью пробормотал он, вглядываясь сквозь стеклянный барьер. — Самое большее месяц, а потом поеду за ней.

Глава 10

Приятно было вернуться к повседневным заботам. Возвращаться вообще приятно! Если она все время будет себе это повторять, затвердит это, как «Отче наш», то, возможно, в конце концов все же в это поверит.

Но, как ни истязала себя Челис бодрыми уговорами, угнетающе-серые краски Манхэттена мучили ее утомленные глаза, а грубый, резкий шум раздражал. Уехав из дома… да нет, не из дома, ее дом здесь… и все же, уехав из округа Дэйви в разгар лета, она только еще острей ощутила этот контраст.

Она стояла перед своим шкафом со стремительно растущей картотекой. Пальцы ее были зажаты между «Нотрис и Клайн, журналисты» и «Нэпп, Эврил Джеймс», а сознание унеслось на знакомое узкое извилистое шоссе рядом с Куотер-Муном, по которому она ездила в Уинстон-Сэйлем через чудесный городок Клеммонс. Потом видение стало отчетливей: густая тяжелая листва деревьев в полном летнем облачении отбрасывает дымчато-синие тени на буйную зелень луговин, обрамленных зарослями цветущей ежевики. То тут, то там, словно балуясь, сквозь убаюкивающую дымку проглядывает ручеек.

Она безжалостно оборвала свои мечтания. Ясно, что такие буколические картинки можно найти в любом округе, вплоть до штата Нью-Йорк. Прошло уже почти две недели, пора от этого избавляться, иначе она снова попадет прямиком под неусыпное наблюдение доктора Адельберга.

— Челис, ты не забыла? В час мы обедаем с Таунсендами, — напомнил ей из дверей Уолт.

Ее улыбка вышла довольно унылой. Уолт еще дважды просил ее выйти за него замуж и становился совершенно глухим, когда она пыталась дипломатично отказать. Меньше всего ей хотелось заключать с ним какое бы то ни было соглашение. Похоже, ей придется действовать решительно, чтобы заставить его смириться с ее отказом.

Тем же вечером, засидевшись за кофе с сыром в одном из заведений, где Уолт был завсегдатаем, Челис почувствовала, как краска сходит с ее лица.

— Челис, ты слышала, что я сказал? — повторил Уолт. — Что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь?

Ее пронзило разочарование, плечи поникли. Это был не Бенджамин. Просто другой высокий мужчина крепкого сложения в скромном, но хорошо скроенном костюме своей осанкой, манерой держать черную, подернутую сединой голову напомнил ей того человека, который, жестоко насмеявшись, свел на нет все ее усилия восстановить здоровье.

Это случалось с ней уже в четвертый или в пятый раз с тех пор, как она бежала от гневных недоумевающих глаз Бенджамина в аэропорту. И пора бы этому прекратиться, в отчаянии твердила она себе. Это просто еще одно проявление ностальгии, всего лишь затянувшаяся безрассудная влюбленность, обостренная вспыхнувшим дома вожделением. Но скоро она сможет выбросить все это из головы, ведь теперь ее снова всецело захватила работа.

Перед спешным отъездом домой в прошлом месяце у нее был полный сумбур в голове. Теперь, некоторое время спустя, она отлично видела, что дело было в общем переутомлении. В пословице спину верблюду ломает всего лишь одна лишняя соломинка, а у нее их было целых две: нежданное наследство Джорджа и предложение Уолта.

Будучи предоставлена самой себе, она отдохнула, отъелась и отлично справилась со своими проблемами. Другое дело, что нужно еще заставить Уолта примириться с ее отказом, но это уже не столь существенно. Куда важнее то, что призрак брака отлетел в сторону и можно о нем забыть. А Джорджу больше нечем ее мучить. Сорок пять минут она ерзала на стуле, слушая великолепную речь старого мистера Смитсона, потом подписала несколько документов, назвала ему имя своего налогового инспектора и удалилась, избавившись от еще одной головной боли.

Уолт вывел ее из ресторана в легкую изморось, взял такси и дал водителю ее адрес. Весь вечер он ронял изредка одну-две фразы, а теперь поймал ее руку и демонстративно сцепил ее пальцы со своими.

— Нам нужно поговорить, дорогая. Я был с тобой более чем терпелив, но всему, знаешь ли, есть предел.

Челис взглянула на него и, смутившись, вспомнила уничтожающий отзыв о нем Бенджамина, но тут же подавила эту мысль. Уолт был одним из лучших людей, которых она встречала в своей жизни. Когда ей нужно было выплеснуть кому-то свое отчаяние, он оказался рядом, и она никогда этого не забудет. И все же это не основание для брака.

Когда она вошла в свою маленькую, со вкусом обставленную гостиную, там звонил телефон. Она бросилась к нему и стремительно подняла трубку, но услышала лишь короткие гудки. Рука бессильно повисла, не опуская трубку. Челис казалось, что она поняла, кто был на другом конце провода. Она представила себе телефон на письменном столе в библиотеке Бенджамина и, как ни глупо это было, быстро замигала увлажнившимися глазами и повернулась спиной к вошедшему Уолту.

— Кто это? — вопросил он, но она молчала. — Челис, ты меня слышишь?

Положить трубку было все равно что отсечь руку. Пока линия была открыта, тоненькая ниточка связывала ее с Бенджамином, с Ядкин-Трейс.

— Челис, ради Бога, приди в себя! Подавив вздох, она опустила трубку и одарила человека, неуклюже топтавшегося рядом, своей ослепительной улыбкой. Опять она возвращается к тому же! Грамотная, квалифицированная, совсем уже взрослая Челис Кеньон ведет себя как четырнадцатилетняя девчонка, которая впервые втрескалась по уши.

А что ей еще остается при таких обстоятельствах, горько подумала она.

— Уолт, если хочешь выпить, налей себе сам. У меня что-то голова разболелась.

Он пристально посмотрел на нее, и она, вздохнув, стала готовиться к новой душевной битве.

— Уолт, — начала она.

— Не надо, Челис. Сейчас ты спрячешься от меня в ванной. Но рано или поздно ты сумеешь разобраться в своих чувствах и выйдешь за меня замуж. — Он холодно и безучастно посмотрел ей в глаза и словно пригвоздил ее, она не могла отвести взгляд. — Да, я знаю, ты думаешь, будто влюблена в этого По, — И не смотри на меня так! Не надо держать меня за слепого идиота, Челис. Но По далеко, на своей ферме, а ты там, где твое место, и, если начистоту, дорогая моя, я не представляю себе, как ты будешь до конца своих дней доить коров и ходить по окружным ярмаркам. — Он оглядел ее атласный светло-серый костюм с желтоватым оттенком, черно-коричневую шифоновую блузку и бронзовые туфли с переплетенными ремешками. Из драгоценностей на ней были только сережки с жемчугом и топазом.

Положив руки Уолту на плечи, Челис лбом прислонилась к его груди. Его рубашка пахла не стиральным порошком, не лошадьми и табаком, а дорогим одеколоном. Она утомленно подняла голову.

— Уолт, я слепая дура! Я все это отлично понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Мы оба знаем, что ничего из этого не получится. Ты даже сам не представляешь, что значит для меня твоя просьба, но тут просто ничего не выйдет, — вяло проговорила она.

Он сделал движение, чтобы поцеловать ее, и у нее не было сил противиться, и она подняла лицо. Его поцелуй не был ей противен. Он целовал ее и раньше, даже делал одну-две вымученные попытки зайти чуть дальше, и, когда она тактично их отклоняла, оба испытывали облегчение. Теперь, сжимая пальцами его плечи под шерстяным костюмом, ртом ощущая прохладное прикосновение его губ, она против воли вспомнила другие плечи, другие губы.

— Ничего, моя дорогая, все уладится, — пробормотал он, слегка придерживая ее голову у своей груди, чтобы не нарушить ее безупречную прическу. Непонятно почему, но это ее обидело. — С физической стороной брака проблем не будет, но в нашем возрасте и положении гораздо важнее то, что мы абсолютно подходим друг другу и оба об этом знаем. Мы были не только деловыми партнерами, но и друзьями, а это гораздо более прочная связь, чем простая интрижка. Наш брак будет удачным, Челис. У нас уже и теперь немало общих интересов, а со временем их станет еще больше. Ты не пожалеешь, дорогая моя, обещаю тебе.

— Ты что, не слушаешь меня? — спросила она, выведенная из себя его несокрушимым самомнением. — Уолт, я твержу тебе снова и снова: я не могу выйти за тебя замуж! У меня даже приданого больше нет, забыл? — (Показалось ей или на самом деле он вздрогнул при этих словах?) — Уолт, ты мне бесконечно нравишься, но поверь мне, я была бы тебе ужасной женой.

— Ты просто устала, дорогая. Что касается коллекции, то ты поступила с ней так, как сочла нужным, и нам обоим пора бы об этом забыть. Уже поздно, а я не даю тебе отдохнуть. Можешь завтра поспать подольше. До одиннадцати ведь у нас срочных дел нет? Тэнси справится одна.

Когда он ушел, Челис долго еще сидела на диване, подобрав под себя ноги, и оглядывала свою маленькую комнату, переводя взгляд с приглушенно-серых стен на занавески из белого бамбука, с красивой этажерки из бронзы и стекла, которую она спасла от распродажи, после банкротства захудалого ресторанчика, на туалетный столик сомнительного происхождения с гнутыми ножками, служивший ей письменным столом. Картину довершали буйно разросшиеся и умело расположенные комнатные растения, но она внезапно ощутила смутную неудовлетворенность всем этим. Слишком уж все это изысканно, чересчур манерно. Куда больше нравилась ей та обстановка, которая устанавливалась естественным путем после смены нескольких поколений хозяев.

Когда она на другой день вошла в свою квартиру, опять звонил телефон. Выронив из рук сумочку и плоский портфель из цветной кожи, она схватила трубку и, задохнувшись, одними губами сказала:

— Алло.

— Челис? Это Тэнси. — (Ее сердце провалилось и звонко ударилось о подковки на лакированных лодочках.) — Ты слишком рано сегодня удалилась, — жизнерадостно объявила секретарша. — Через пять минут после того, как ты вышла из дверей, тебе позвонила старая любовь.

— Какая еще старая любовь? Тэнси, что ты плетешь?

— Может быть, сам Ретт Батлер. Не веришь? Да подожди ты, я серьезно! Когда он попросил позвать мисс Кеньон, один только его голос напомнил мне мятный коктейль и кровать с пологом на столбиках, усыпанную цветами магнолии.

— Тэнси, перестань валять дурака! Он назвал себя? Это был…

— Бенджамин По. Сразу и из Библии, и из литературы. Знаешь, Челис, я, наверное,

переберусь в другое место. Как ты думаешь, смогу я себе найти, скажем, Соломона Фолкнера? Или, предположим, Иедидию Хемингуэя? Как сейчас вижу: идем мы с ним по тротуару, впереди яма, и он берет меня за руку, чтобы я ногу не сломала. Потом помогает мне сесть в такси, а потом вытаскивает оттуда, как будто иначе я рассыплюсь на кусочки. Черт побери, он, наверное, даже заплатит за меня в подземке!

— Тэнси, там, откуда мы, я и Бен, родом, подземок нет, — сухо проговорила Челис. — А теперь очнись и выкладывай точно, что он сказал. Ты дала ему мой адрес и телефон?

— Я что, по-твоему, чокнутая? По телефону я могу трепаться о чем хочу, но у меня хватит ума не выдавать такую информацию первому попавшемуся парню с бархатным голосом. Насколько мне известно, у Джека Потрошителя был тягучий южный выговор. А если ты вдруг надумала позвонить ему…

— Я так и сделаю! Спасибо, Тэн…

— Он сказал, что звонит не из дома, но где он, не сказал, — уверенно заявила секретарша. Челис послышалось было злорадное самодовольство в ее тоне, но она решила, что ошиблась. Ведь они с Тэнси прекрасно ладят.

Сделав глубокий выдох, она прогнала досаду. В конце концов, она сама после развода взяла номер, не внесенный в списки. Тэнси всего лишь следует ее же распоряжениям.

— Если он позвонит опять…

— Слушай, он уже знает твой домашний номер, наверное, ты сама ему дала и забыла, и он попросил твой адрес, а я уже начала было диктовать, но сообразила, что раз ты его не дала, то и мне не стоит, верно? Я уже ухожу, вот только выдерну из розетки кофейник. Он, наверное, сегодня же до тебя доберется, а если нет, то постарается завтра.

До завтра еще миллион лет, а сегодня ее не будет дома! Надо как-то пережить этот бесконечный вечер. Уолт договорился свести одного из своих малоизвестных художников с коллекционером, славившимся своей несговорчивостью, и от Челис потребуется все ее обаяние и светскость.

Падая в постель, Челис была как выжатый лимон. Коллекционер собирался требовать возмещения морального ущерба за полнейшее отсутствие квалификации и тем самым унижение своей особы. Самомнение же художника сильно превышало тот уровень, на который давал ему право его нынешний статус, и ей пришлось немало потрудиться, чтобы хоть как-то смягчить некоторые из его оскорбительных реплик. Впрочем, за это ей и платят. Четырнадцать часов в день, шесть дней в неделю плюс филигранное мастерство третейского судьи в шелковых перчатках.

В кровать она свалилась в час двадцать, до начала третьего лежала без сна, не спуская глаз с телефона из слоновой кости, и наутро проспала. Шел сильный дождь, зонтик куда-то запропастился. Когда она уже уходила, заглянул управляющий разъяснить новые правила сбора пищевых отходов. В довершение всего на улице не оказалось ни единого такси.

— Звонил только что, — гордо объявила Тэнси, когда в десять пятнадцать Челис ввалилась в дверь. — Но ты не беспокойся, на этот раз я не дала ему уйти с крючка.

Встав посреди старинного персидского ковра, Челис сбросила с себя несколько унций белого нейлона, служившего ей плащом, и нетерпеливо взглянула на секретаршу.

— Ну же! Ну!

— Он будет ждать тебя к обеду, в двенадцать тридцать. — Тэнси назвала адрес и протянула Челис клочок бумаги, на котором он был нацарапан. — Он сказал, что поймет, если ты не сможешь. Челис, ты не тревожься, если у тебя что-то уже назначено, я с радостью тебя заменю. Самопожертвование — мое второе имя, — Ты говоришь, он здесь? В городе? Ты уверена, что он звонил не из Северной Каролины?

Тэнси пожала полными плечами.

— Если оттуда, значит, у него есть семимильные сапоги, иначе к обеду ему не успеть. — Она с преувеличенным усердием принялась подпиливать свои ногти. — Знаешь, на твоем месте я бы крепко подумала, прежде чем вести двойную игру — с Уолтом и этим Бенджамином. Они оба собственники, а ведь ты не можешь законно владеть ими обоими. Может, поделишься?

Челис взглянула на нее с досадой. Ей сейчас не до игр.

— Ради Христа, Тэнси, не говори глупостей. Ты ведь знаешь, что я не собираюсь замуж за Уолта.

— Я-то знаю, но знает ли он?

— Ну если он и не знает, то не по моей вине! Что же я могу тут поделать? Работой своей я вполне довольна, так что даже забастовку не устроишь.

Девушка выставила на свет свой указательный палец и, сморщив лобик, принялась озабоченно его изучать.

— Хм-м, придется мне исправить такое положение дел.

Челис направилась в кабинет, думая о чем угодно, только не о своей работе, которой она была вполне довольна. Бенджамин здесь! Он уже давно в городе, и все это время она могла бы быть с ним. О, тысяча чертей! Она едва не ревела.

В ее кабинете зазвонил параллельный телефон, и она сняла трубку, но не могла понять, что за ограничения налагаются на текущую погрузку судов одной из стран Ближнего Востока. Если мистеру Шарицу так срочно нужны его сварные медные фонтаны, пусть посылает за ними свою личную воздушную армию!

К полудню она десять раз успела передумать. Фразы типа «полный разрыв» и «одумайся, не сделай ошибки», сочиненные здравым смыслом, нашли в нем щелочки и выскользнули прочь. Их сменили воспоминания о том, как славно они вместе смеялись, какая страсть влекла их обоих друг к другу. Она потеряла важное письмо и ворчала на Тэнси до тех пор, пока оно не обнаружилось на том самом месте, где она его накануне оставила.

В двенадцать пятнадцать она накинула плащ и вышла, сопровождаемая любопытным взглядом Тэнси. Хоть перед Уолтом не надо отчитываться: он как раз ведет переговоры с человеком из отеля «Пам-Бич» об устройстве там выставки со сменной экспозицией.

Дождь лил как из ведра, а все такси, очевидно, пребывали там, где они имеют обыкновение обретаться как раз тогда, когда отчаянно нужны. Наконец Челис заметила одно на другой стороне улицы. Перескакивая через мутные потоки, она остановила его, забралась внутрь и едва сумела разобрать размытый дождем адрес на клочке бумаги, который она сжимала как талисман.

На полпути таксист зацепил бампер лимузина с дипломатическими наклейками, и Челис припечаталась лбом к перегородке. Она даже не ушиблась, но водитель лимузина настоял, чтобы она осталась и подписала оправдательный документ. Что она могла сделать? Не нарываться же на международный скандал! Беспомощно следила она, как стрелки часов переваливают за половину первого и продолжают свой неутомимый бег. Слезы подступили к ее глазам. Когда она окончательно освободилась, стрелки уже подбирались к двум. Бенджамин, должно быть, давно уже махнул рукой, решив, что она не хочет его видеть.

По дороге обратно в офис она угрюмо размышляла о превратностях судьбы. Маленький беспокойный толстячок с акцентом и усами а 1а Сальвадор Дали, возможно, разбил ей всю жизнь!

В кабинете она сидела как на иголках, ожидая, что вот-вот зазвонит телефон. Конечно, Бенджамин так просто не отступится. Он уже не раз звонил в галерею и все не мог ее застать. Он звонил ей домой… может быть. Номер ее он легко мог взять у дяди Леонарда. Господи, это хуже, чем было в школе, когда она часами просиживала у телефона, бормоча заклинания.

Когда Челис бралась спорить сама с собой, она была непобедима. Бенджамин звонил несколько раз — и все мимо… Он сказал, что поймет, если она не появится в ресторане.

А что он поймет? Челис и сама не понимала, что происходит. Она чувствовала себя законченной дурочкой, которая сама не знает, чего хочет. Будь у нее хоть капля здравого смысла, она мертвой хваткой вцепилась бы в Уолта и забыла все, что ниже линии Мэйсона — Диксона.

Давно уже у нее не было такого непродуктивного рабочего дня. Когда она вечером собралась уходить, Тэнси остановила ее преувеличенно небрежным вопросом:

— Так и не встретилась с другом?

— Ты отлично знаешь, что я не встретилась с другом, — отрезала Челис. — Извини, Тэнси, в этом не твоя вина. Должно быть, это из-за дождя. Видимо, мне нужно удвоить порцию витаминов от стресса.

— Но вот удваивать своих мужчин тебе совсем ни к чему, это уж точно. Поскольку ты сама, судя по всему, справиться с этим делом не в состоянии, я решила вмешаться и дала Бенджамину твой адрес. Если я сделала глупость, бей меня, только, ради Христа, кончай ты с этим со всем. Еще одного такого дня мне не пережить.

Челис выскочила из дверей, потом сунула голову внутрь и извинилась перед озадаченной секретаршей, опять хотела бежать и вернулась вновь. Со смущенной улыбкой она поспешила в комнату для отдыха и, бросив сумочку на стол, извлекла оттуда косметичку и маленькую щетку для волос.

Появившись через десять минут, она обнаружила, что весь свет уже погашен и горят лишь две лампочки в витрине да лампа дневного света в кабинете Тэнси, которую они оставляли, чтобы офис не выглядел пустым. Еще раз выйдя наружу, она заперла за собой дверь. Дождь, слава Богу, перестал, но теперь воздух был как в теплице, и весь ее макияж пропал.

Что за комедия ошибок! Она умрет со стыда, если Бенджамин когда-нибудь узнает, как она реагировала на его звонки и в какую депрессию впадала на каждом шагу.

Тут ей впервые пришло в голову: а что, собственно, он здесь делает? Приехал, чтобы повидаться с ней? Это было бы для нее чересчур лестно. Должно быть, по делу. Фермерам тоже не возбраняется иметь какие-то побочные интересы, а такого фермера, как Бенджамин По, отдадим ему должное, встретишь не на каждом шагу. Поколения, обитавшие в Ядкин-Трейс, умели тратить деньги и увлекались, по-видимому, не только разведением племенных ангусов и лошадей.

Последние два пролета она пробежала, зажав ключ в руке. Воображение не давало ей покоя. Не звонит ли ее телефон? Она готова была в этом поклясться, и если она сейчас не успеет, то у нее уже не будет второго случая… вернее, уже четвертого!

— Привет, Челис.

Она застыла на месте, беспомощно разевая рот, будто золотая рыбка.

— Бенджамин? — выдавши она наконец. — Бенджамин, что ты здесь делаешь? — Она успела уже протянуть руку с ключом в направлении замка, но он вынул его у нее из ладони, хладнокровно открыл дверь и ввел ее в квартиру, прежде чем она успела опомниться и сообразить, что он действительно здесь… собственной персоной.

Телефон действительно звонил! Он прямо-таки надрывался, а она тупо переводила взгляд с него на Бенджамина, пока его губы не искривились наконец в лукавой усмешке.

— Я начинаю понимать, почему не мог к тебе дозвониться.

Она схватила трубку и пропищала что-то вроде приветствия. Звонила Тэнси.

— Он там уже был? Он и сейчас там? Он и внешне такой же приятный, как на слух? Да нет, конечно же, нет. Так никогда не бывает. Наверное, он носит линзы из бутылочного стекла в пластмассовой оправе и…

— Тэнси, ради Бога, чего ты хочешь? — Она чувствовала, что Бенджамин осматривает ее с ног до головы, не пропуская ни одной детали, а она сейчас вся перемазанная. День был такой гадкий, что она казалась себе старухой.

— Когда я решаю во что-то вмешаться, то не хожу вокруг да около. Я просто хотела убедиться, что вы наконец состыковались, — весело сказала девушка и положила трубку.

Челис вздохнула, высоко подняв плечи, и уронила на пол плащ, портфель и сумочку. У нее не было даже сил убрать их подальше, хотя в комнате такого размера, как ее гостиная, любой бутон, распустившийся раньше срока, мог испортить всю композицию.

Они стояли лицом друг к другу. Челис безвольно опустила руки по бокам, смущенно глядя в зеленые с золотистыми искорками глаза Бенджамина. Прошла целая вечность, прежде чем он подошел к ней поближе. Когда он протянул к ней руки, Челис инстинктивно подалась вперед, но он лишь отлепил от шеи прядь влажных волос.

Она по-прежнему молчала, но не спускала с него глаз. Он поднес руки к золотой брошке филигранной работы, которой была прихвачена на шее ее розовая шелковая блузка, и отстегнул брошь. Потом руки спустились к розовому же лайковому поясу и, развязав его, позволили ему упасть на пол.

— Туфли, — прошептал он. — Сними их. Она повиновалась в состоянии, близком к какому-то мягкому потрясению. Теперь она стояла перед ним в чулках, распахнутой блузке, выбивавшейся складками из-под широкого пояса синевато-серой льняной юбки, и он улыбнулся ей. Словно солнце взошло на западе.

Она была почти загипнотизирована, но все же сказала:

— Бенджамин, будь добр, объясни, что за чертовщина тут происходит.

— Ты выглядишь примерно так, как я себя чувствую, а может, как раз наоборот. Но так или иначе, Челис, — его мягкий специфический выговор звучал для нее как благословение, — прежде чем мы поговорим, тебе, по-моему, нужно принять теплую ванну и перекусить. Я тебе устрою и то и это. Как хочешь.

Она проглотила слюну и тут только поняла, что с той секунды, как попала под власть этих гипнотических чар, смотрит на него, раскрыв рот.

— Кухня вот там, — неопределенно показала она, не в силах оторвать взгляда от его проницательных глаз. Наконец ее мозг стронулся с места и начал набирать скорость, выявляя целую вереницу восхитительных идей, которые, вспыхнув, тотчас угасали и сменялись другими.

— А ванная? — осведомился он, приподняв одну бровь.

— Всегда мечтала научиться это делать, — невпопад пробормотала она, и вторая бровь Бенджамина в тревоге взлетела кверху.

— Большинство умеют это делать уже в детстве, но, если ты мне предоставишь мыло и воду, я буду только рад поделиться опытом.

— Мыло и… да нет, я имела в виду фокус с бровью. — Легкая улыбка переросла в сияние. Она эффектно выгнула дуги своих бровей. — С ванной я управлюсь и сама, а вот буфет катастрофически пуст. Если ты умираешь с голоду… — Говоря это, она продвигалась к спальне, останавливаясь на каждом шагу.

— Это уж предоставь мне. В крайнем случае пошлем за чем-нибудь.

Стряхнув с себя могучие чары его близости, Челис скрылась в своей комнате, рванула дверцу платяного шкафа и начала сбрасывать с себя одежду. Ее глаза остановились было на белой вязаной кофте, но, поразмыслив, она отвергла ее как чересчур вызывающую. Джинсы со спортивным свитером? Нет, это тоже не подойдет. Черт возьми, если бы она имела хоть малейшее понятие о том, что у Бенджамина на уме, она бы знала, что надеть! Если она облачится во что-нибудь соблазнительное, а он накормит ее сандвичами с ветчиной и бодро отправится ночевать в отель «Часок на ферме в округе Дэйви», она будет выглядеть круглой идиоткой. Но с другой стороны… Так ничего и не решив, она напустила полную ванну тепловатой воды и щедрыми пригоршнями растворила в ней гелиотропные соли. Вдруг она поскользнется и сломает себе шею — все проблемы разом будут решены!

Забывшись, она начала погружаться в воду, но, едва достигнув ее, раздраженно тряхнула головой. Две минуты с Бенджамином, и ей уже кажется, что это Куотер-Мун. Пена попала в глаза, и, когда она их промыла, на поверхность стали выскакивать разные вопросы. В первую очередь — что он здесь делает? Связано ли это как-то с Ларой и галереей? Может быть, с дядей?

Дядя Леонард! Вот в чем дело! Ясно теперь, почему он так настойчиво добивался с ней встречи. Ясно, почему он смотрел на нее такими кроткими глазами, замкнувшими все цепи у нее в мозгу! Он хотел сообщить ей об этом как можно осторожнее.

— Бенджамин! — завопила она, перекрикивая шум воды.

Она вытащила из ванны пробку и открыла было рот, но вместо нового крика округлила глаза: дверь ванной открылась и Бенджамин просунул голову внутрь.

— Ты меня звала?

— Разумеется, звала! Убирайся отсюда! — Пяткой она шарила по дну, пытаясь нащупать сливное отверстие, а руками прикрывала грудь.

Он, однако, закрыл дверь как раз не с той, а с этой стороны и прислонился к стене, выложенной бело-розовой запотевшей плиткой, отнюдь не гармонировавшей с его темной фигурой.

— Этот Грегори держит тебя на голодном пайке, что ли? Так ты никогда не поправишься.

— Не знаю, о чем ты говоришь, — проворчала она, подтянув колени к груди и положив на них подбородок. — Выйди по-хорошему и перестань на меня так смотреть. Лучше дай мне вон то полотенце!

— Как всегда, хладнокровна и логична, понимаю. — Он опустился перед ванной на колени и, вытянув длинный загорелый указательный палец, поймал шарик мыльной пены, покатившийся по ее груди.

У нее перехватило дыхание.

— Ты сама начала, Челис, лет пятнадцать назад с небольшой поправкой. — Его рука нырнула под ее скользкую руку, нашла, что искала, и она опустила глаза, видя, что тело бесстыдно ее предает. Возбуждающе темневший на молочно-белом конусе сосок сам тыкался в его настойчивую ладонь. Она подняла на него умоляющий взгляд и внезапно увидела, что его лицо стало совсем плоским, а глубокий загар уже не скрывает залившего его румянца.

— Челис… Господи, как я по тебе скучал! Издав нетерпеливый возглас, он поднялся на ноги и потянул ее за собой. Она поскользнулась на коварном дне, и тогда он подхватил ее на руки и понес в спальню, забыв о своей тельняшке и светло-серых брюках, которые сразу же намокли.

— Бенджамин, это нехорошо, — возразила было она, но он своими губами заглушил ее протест, перекрыл всякое сопротивление, пока оно наконец не выдохлось и не сгорело в пламени куда более могущественного чувства.

— Хорошо, — выдохнул он прямо ей в рот. — Это прекрасно, любовь моя, — Мы хотели поговорить, — Последнее слабое усилие.

— Потом, — пообещал он, опуская свободную руку к своему ремню.

Когда раздался стук во входную дверь, оба замерли на месте. Бенджамин вопросительно взглянул на нее, и тут они услышали, что в замке поворачивается ключ. Только у еще одного человека был ключ от ее квартиры. Когда Челис уезжала, ее растения поливала Тэнси.

— Тэнси? — пробормотала она. Господи Боже, похоже, что она не преувеличивала своего любопытства. — Бенджамин, тебя ждет встреча с пылкой обожательницей из публики, — сообщила она ему, чуть успокоившись, когда чувство юмора взяло верх над досадой. — Иди туда. Я оденусь и буду через минуту.

Он безропотно привел в порядок свою одежду.

— Я ждал почти три недели. Еще тридцать секунд меня, думаю, не убьют, но тебе одеваться не стоит. Как сказал один знаменитый генерал и как написано на французских духах: «Я вернусь».

Она хихикнула и тут же поперхнулась, услышав сквозь тонкую дверь голос Уолта:

— Челис, ты здесь? Извини, что задержался, дорогая, но на дорогах такие пробки.

Взгляд, который устремил на нее Бенджамин, истолковать было непросто. Она прочла в нем обвинение и в оправдание могла лишь покачать головой.

Он шагнул в дверь, закрыл ее за собой, но не успела задвижка щелкнуть, как Челис вскочила с постели. Раздетая, как была, она припала ухом к прохладной крашеной поверхности и беззастенчиво прислушалась. Неужели Уолт потерял остатки соображения? Пользуется, понимаете ли, ключом, входит к ней, как в собственную квартиру, да еще объявляет о себе, словно пришедший с работы муж. И что тут должен подумать Бенджамин?

А она? Отойдя от двери, она, будто защищаясь, обхватила себя руками и взглянула на свое отражение в зеркале. Господи, она, кажется, совсем рехнулась. Вроде приняла самое разумное решение, но стоило Бенджамину появиться, как через пять минут она с ним в постели!

Она окончательно определила свое будущее, но в нем им обоим не было места. Ни Уолту, ни Бенджамину. Она будет по-прежнему работать с Уолтом, если он позволит, но что касается Бенджамина, то это ведь всего лишь детская влюбленность, которая давно осталась позади, рудимент ее счастливого, беззаботного прошлого, который ностальгически являлся ей доныне. Посредством телесного пробуждения, добавила она про себя и негромко застонала, признавая свое поражение.

Порывшись в ящике комода, она извлекла оттуда белые хлопчатобумажные брюки и вязанный крючком пуловер. Натягивать их на влажное тело было нелегко, и еще труднее — причесываться, едва не выдирая волосы, с которых капала вода.

Вздернув подбородок, она приготовилась рвануть дверь спальни и раз и навсегда навести порядок в своем доме. Конечно, работа на каждом шагу не валяется, но при желании найти ее вполне реально. А что до другого, то о каком счастье можно вести речь, если он признает только случайные связи с женщинами? В прошлом инстинкты сослужили ей плохую службу, но теперь они говорят, что таких отношений ей не вынести, и это правда.

— Эй вы, оба, слушайте меня! — распахнув дверь, воскликнула она и, прищурившись, обвела взглядом пустую комнату. — Уолт! Бенджамин!

— Ты меня звала? — Бенджамин появился из кухни, вооружившись коленкоровой рукавицей. — Испанский омлет, — кивнул он на открытую дверцу духовки, где стояла чугунная сковорода, — mas о menos .

— Что случилось?

— С Грегори? Я его послал. О, не беспокойся, он цел и невредим, но к тебе в квартиру больше не заявится. — Он полез в карман, достал оттуда ключ на маленьком колечке, подбросил его в воздух и, поймав, водворил вновь в укромное место на своем бедре.

— Но что ему было нужно? Бенджамин, Уолт никогда… то есть он…

— Кажется, секретарша ему сказала, что ты срочно хочешь его видеть, и дала ему ключ. Интересно, зачем она это сделала?

Челис зацепилась ногой за один из двух кухонных стульев. Она забыла надеть туфли, но это потом.

— Вот чертовка! Сколько я ее знаю, она всегда души в Уолте не чаяла; впрочем, Тэнси без ума по меньшей мере от четырех мужчин, включая Омара Шарифа . Видимо, она думала, что таким способом чего-то добьется. Не понимаю, для чего еще ей надо было посылать его сюда, зная, что ты здесь.

Бенджамин опустил тяжелую шипящую сковороду на подставку и потыкал ножом в золотистую корочку. На поверхности были рассыпаны красные и зеленые крапинки, от омлета шел дурманящий аромат.

— Приготовь тарелки, а я разолью кофе. Я собирался сделать холодную мясную закуску, но не нашел здесь ничего, кроме полудюжины яиц и нескольких сырых овощей. Неудивительно, что ты опять отощала.

Она пропустила насмешку мимо ушей, ибо, попробовав омлет, ощутила такой волчий голод, что, лишь когда подмела добрых две трети своей порции, сумела сказать:

— Вы изумительная хозяйка, мистер По. Бенджамин изобразил смущение. — Перл может уморить своей отравой, так что я научился готовить в целях самосохранения.

— Зачем ты ее держишь? — Она положила себе еще ломтик, наслаждаясь и импровизированным ужином, и товарищеской атмосферой, в которой они чувствовали себя совершенно раскованно.

— Она еще в детстве работала у моих деда с бабкой, а когда они умерли, осталась содержать дом. Мы с Джин поселились в Бермуда-Ране, а дом нельзя было оставлять пустым. Она его любит, хоть и терпеть не может готовить. И так было всегда. Не нанимать же себе персональную кухарку.

Одной чашки кофе Челис оказалось мало. Заодно она долила и Бенджамину.

— А почему вы с Джин не захотели там жить? — Она не собиралась церемониться. Если вопрос его обидит, пусть не отвечает.

Он уставился на медную формочку для заливной рыбы, висевшую над плитой.

— Джин… Ну, скажем, Джин думала, что знает, чего хочет, пока не получила своего. Только тогда она поняла, что это не то, о чем она мечтала.

Челис молча ждала продолжения. Она не решалась размышлять о том, куда идут их отношения с Бенджамином, не слишком ли оторвались они от земли. Но если и так, то не Джин и не Ларе спускать их обратно. Если в его прошлом были и другие женщины (а сомневаться в этом не приходилось), пусть они подождут, пока она не разберется, что к чему.

— До нашей свадьбы Джин притворялась, что обожает ловить рыбу, ездить верхом и изредка бездельничать целый день на озере. Точно так же она обожала и Ядкин-Трейс. Это ее словечко, — добавил он без намека на сожаление. — А после свадьбы всякий раз, как мне хотелось помахать денек удилищем, проехаться по тропке вдоль реки или просто отдохнуть на озере, ей непременно нужно было завивать свои проклятые волосы. Стоило нам тронуться с места, как она начинала ерзать и спрашивать, вовремя ли мы вернемся и успеет ли она вымыть шампунем свои драгоценные волосы. Дай ей волю, она возилась бы со своими волосами столько, что за это время можно было бы урегулировать ближневосточный кризис!

Челис сочувственно улыбнулась. Ее уход за волосами ограничивался мытьем под душем, сушкой феном и стрижкой раз в месяц. Ее пунктиком были зубы. Чистить их щеткой и ниткой она могла бесконечно.

— Это, конечно, мелочь, но, видимо, тысячи таких мелочей и вбили между нами клин. Трейс как постоянное место жительства ее не устраивал. Все ее подруги соревновались, кто сумеет вбухать в свой дом больше средств, и ей пришлось включиться в эту игру. Это, я думаю, и привело в итоге к разрыву. Мы оба были молоды. Однако за ярким оперением птенца не разглядишь, в кого он вырастет. Я отдал ей дом в Бермуда-Ране, она его тут же продала и теперь живет, кажется, где-то недалеко от Сан-Франциско.

Они дружно поставили тарелки в раковину, и Челис пустила горячую пенистую воду, но, когда потянулась за резиновыми перчатками, Бенджамин поймал ее руку.

— Тарелки подождут. Я не для того торчу в этом городе уже два дня, чтобы смотреть, как ты моешь посуду.

— Я так не думала, — пробормотала Челис. У нее похолодело в груди: вот-вот откроется правда. Если она во второй раз опростоволосилась, сейчас это выяснится. — Бенджамин… а что ты здесь делаешь? Сначала я подумала, что ты от Лары, а потом испугалась… — Она выдержала паузу. — Дядя Леонард?

— В порядке твой дядя. Шлет тебе привет. Могу признаться, почему я здесь. Я сразу собирался дать тебе месяц, а потом поехать за тобой. Если бы я должен был продать ферму, переехать сюда и устроиться клерком в адвокатскую контору, я бы это сделал. — Его глаза лукаво заискрились. — Но если совсем честно, я надеялся, что ты оценишь саму по себе готовность к такому благородному жесту и не станешь требовать проверки.

Она едва слышала, что он говорит, настраиваясь открыть свои карты, предложить большое или малое, смотря что ему нужно, но чтобы никакие грязные путы его больше не связывали.

— Бенджамин, я чувствую, ты собираешься выдвинуть какое-то предложение, но прежде ты должен знать: в любом случае я хочу, чтобы мы по-прежнему оставались друзьями.

Он молчал, и она заставила себя на него взглянуть. Его губы были плотно сжаты. Что это — раздражение или отвращение?

— Бенджамин…

— Послушай, женщина, ты что, не слышала ни одного моего слова? Что я, по-твоему, хочу от тебя? Твое несравненное тело? Да, черт побери, его! Твою упрямую ослиную башку? Она будет моей! Твои…

— Бенджамин, перестань на меня кричать. Если начинается очередная долгая сцена обольщения, то можешь…

— Когда я начну долгую сцену обольщения, ты поймешь это сразу! Так что будь добра, заткнись и дай мне произнести эту проклятую речь! Я ее репетировал полных три часа, пока летел сюда в среду утром!

Откинувшись назад и утонув в темно-синей шелковой диванной подушке, она стала водить пальцем по лепесткам бледного цветка лотоса. В ее глазах и в сердце начинал зажигаться свет.

— Что ты там говорил насчет адвокатской конторы? Хочешь посоветоваться по поводу права на незанятое пространство? Расширить ферму к западу от Пекоса или по крайней мере присоединить западную часть реки Ядкин?

— Я тебе говорил, что закончил пару колледжей. Один из них, кстати, юридический. Я не практикую, но зато понимаю, что к чему, когда случится влезть в сложные деловые связи.

— Деловые связи? Какие связи? — Она села прямо и внимательно посмотрела на него.

— Ты опять за свое? Так на чем я остановился? А, на том, что ты будешь моей. Я понял, что бывают два типа женщин. Я ведь упоминал как-то, что перестал доверять своим инстинктам в отношении женщин. Честно говоря, сначала я собирался подбросить тебе приманку, вытащить из воды, чуток полюбоваться, позабавиться и, невредимую, бросить обратно.

— Негодяй, — вздохнула она, вдавливая ногти в ладони, чтобы не поддаться искушению потрогать морщинки, сбегавшие от его орлиного носа к уголкам рта.

— Потом, помнится, я решил оказать тебе любезность и снять тебя с крючка Грегори. Солнышко, он разбил бы твою жизнь.

— Честное слово, Бенджамин, я ему десять раз говорила, что выйти за него не могу, но он упрям, как клейдесдальский мул . Он до сих пор думает, что я сдамся.

— Ничего он не думает. Я еще в Каролине ему сказал, что, если он хоть пальцем до тебя дотронется, я спущу с него шкуру и повешу ее в коровнике.

Ее палец отыскал шов на плотно облегающих брюках Бенджамина. Челис водила по нему ногтем, ее глаза подолгу задерживались на мощных мышцах его бедер. У нее перехватило дух, что-то затеплилось под ложечкой, она наклонилась ближе к нему и потерлась щекой о его плечо.

— Как ты думаешь, Лара бы не обиделась, если бы я ей сказала что-нибудь в том же роде?

Она мне сама говорила, что любит завешивать стены.

— Насчет Лары, радость моя, можешь не беспокоиться. У нас всегда все было строго платонически. Когда наши пути скрестились, у обоих это был критический отрезок жизни. Она уже дважды разводилась и вновь выходила замуж за одного и того же человека. В промежутках любит разнообразие. Мне нравится эта женщина. Она искренна, к тому же чертовски талантлива. Но я — создание моногамное, а Лара отнюдь. Я, извини за выражение, предпочитаю, когда один на одной.

— Обольщение уже началось? — поддела она. Ее пальцы рассеянно возились с медной пряжкой, пытаясь ее расстегнуть.

— Ишь, глаза завидущие! Ну давай, обольщай, но у меня старомодные замашки. Ты должна обещать, что я потом останусь порядочным человеком! — Он схватил ее в объятия, и они оба скатились с шелковых подушек на ворсистый ковер. — Эй, а я тебе говорил, что люблю тебя? — прошептал он, трудясь над шнуровкой ее брюк. — Так знай — люблю, да так, что немею и руки опускаются. Даже неудобно — в мои-то годы.

Ее руки замерли на его полурасстегнутой рубашке.

— Ой, Бенджамин, ты в этом уверен? То есть честно, по правде? Потому что я люблю тебя так сильно, что едва не разрываюсь на куски. Я пыталась себя уверить, будто это только потому, что я знала тебя в те давние счастливые дни, когда вся семья была еще вместе, а ты был для меня просто символом всего надежного и безопасного. И кроме того, ты был первым мужчиной… ну, ты знаешь.

— Мне бы следовало взять тебя в жены сразу, как ты стала совершеннолетней, — усмехнулся он, отбрасывая ее одежду и кончиками пальцев изучая топографию ее тела. — Один Бог знает, как мне удастся совладать с преуспевающей деловой женщиной.

Она расстегнула наконец его рубашку и снова взялась за непокорный ремень.

— Ну что ж. Как однажды сказала любительница пофилософствовать Дорис Дэй , que sera, sera — будь что будет!