ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Спустя несколько часов Саша сидела в комнате, в которой царил приятный беспорядок. Она сбросила туфли на двенадцатисантиметровых каблуках и принялась растирать маленькие ступни.

— Теперь я знаю, какие ощущения испытывает балерина. Да перестань же суетиться! Сядь и поговори со мной! — воскликнула она. — Какой смысл мыть их изнутри, когда снаружи они грязные?

Файлин покорно отставила в сторону спрей для мытья окон и положила на стол скомканные газеты.

— Когда выдастся погожий денек, я их обязательно вымою — и снаружи, и изнутри. У меня есть такая штука, которая надевается на шланг. Как насчет чаю со льдом?

— Он в холодильнике. Налей и мне стаканчик, пожалуйста. — Саша опустила ноги на диван. — И миндальные пирожные принеси! — крикнула она.

Подкрепившись, они заговорили о деле. Файлин осторожно прикоснулась к прическе а-ля Долли Партон, дабы убедиться, что лак надежно сковал ее волосы.

— Ну и что она думает?

— Кто? Лили? Откуда мне знать? Я из нее ничего не вытянула, может быть, тебе это удастся.

— Вот что происходит, когда весь день заполняешь правительственные бланки. Она и со мной не разговаривает, а я убираю у нее уже целый год.

— Пока я только разузнала, что она выпускница Уортона, ее отец — военный, вероятно, высокого ранга, хотя это мое предположение. Да, вот еще что. Она ненавидит музыку в стиле «кантри».

— Боб Эд сказал, что у мистера Стивенса на лодке есть гитара.

— Ну, что ж, мы углубим ее образование, — Саша сделала глоток сладкого, как сироп, чая. — Сегодняшняя музыка в стиле «кантри» — это вчерашняя народная музыка. Если мы скажем ей что-то вроде этого, у нее может возникнуть желание расширить свой кругозор. Но сначала надо сделать так, чтобы у него возник стимул. Вот тут-то мы вступим в дело.

— Все-таки мне кажется, что он ей не пара. Она в колледже училась и все такое прочее. Может быть, нам нужно поискать еще. А как насчет тех важных дельцов, для которых ты делаешь работу?

— Женатики, гомики и зануды. Ты недооцениваешь нашего плотника-жеребчика. Одна моя подруга знает архитектора-декоратора, который делал его дом, и она говорит…

— Какой дом? Если у него есть дом, почему он спит на этой старой посудине?

— Согласно сведениям, поступившим от моего информатора, он занимал высокий статус в крупной строительной компании. Там, в Вирджинии.

Он даже был женат на дочери своего босса, но затем произошел какой-то скандал — связанный с бизнесом, не с личной жизнью. Во всяком случае, когда пыль осела, то есть разговоры прекратились, он оказался без работы, компания развалилась, а жена и ее адвокаты обчистили его. Поэтому он живет на лодке и не брезгует случайной работой, чтобы свести концы с концами.

— Не знаю, как он сводит концы с концами, но он ничего не взял с Боба Эда за окна, которые починил.

— Что ж, это даже лучше. Я сомневаюсь, что Map… то есть Лили, обрадуется, если узнает, что он на мели.

Файлин осенило.

— Помоги мне Бог! Так ты хочешь свести его с Марти, а не с мисс Лили! — Она довольно ухмыльнулась, добавив несколько морщин к лицу, напоминавшему сушеную сливу.

— Ну а ты как думаешь? У Марти уже несколько лет нет мужчины, даже любовника.

— Да, в последнее время у нее появились причуды.

— Ммм… И видит Бог, этот плотник — сам соблазн во плоти. Между прочим, в этом году вы собираетесь устраивать гулянку в день рождения Боба Эда?

— А как же! Тушеный гусь с репой, капуста листовая, мясо на вертеле и все остальное, как всегда.

— А все остальное подразумевает выдержанный самогон, — поддразнила ее Саша. Егерь представлял себе празднование только таким — это было традицией в местности, где все развлечения носили самодеятельный характер. Подобные сборища предоставляли бесценную возможность для сватовства, которую Саша не упустила бы ни за что на свете. В прошлом году в списке гостей фигурировал президент банка, заведующий хирургическим отделением больницы из Чесапика и три спортсмена, заявленных в Высшую лигу, все клиенты Боба Эда плюс близкие подруги Файлин.

— Только на этот раз не надевай шпильки, а то Боб Эд не будет приглашать тебя на вечеринки, сказала Файлин. — Они застревают между планками на пирсе и царапают доски, а Бобу Эду это не нравится.

— Я обязательно оденусь соответственно торжественному событию. Может быть, даже возьму у тебя взаймы пару белых теннисных туфель. Но вернемся к разговору о Коуле Стивенсе. По сведениям моего источника, его жена была настоящей ведьмой, поэтому наш красавец плотник, возможно, немного пуглив.

— Назови мне мужчину, который не пуглив, особенно если он думает, что его намереваются заарканить.

— Мы же не загоняем их к алтарю; мы просто создаем подходящие условия, чтобы помочь людям присмотреться друг к другу, — уверенно сказала Саша.

Файлин поджала тонкие губы.

— На вечеринку придут еще несколько свободных мужчин. Ты позаботься о том, чтобы пришла мисс Лили, а я уговорю Марти.

— Договорились, — согласилась Саша, сияя от удовольствия, словно персидская кошка, налакавшаяся сливок.

Марти подумала, не попросить ли Коула помочь ей, но, услышав визг электрической пилы, решила, что наверху он нужнее, чем внизу. Затащила же она тогда проклятые штуковины в гараж, используя только собственную спину, смекалку и двухколесную ручную тачку. Если теперь ей удастся преодолеть эту единственную ступеньку, чтобы оказаться в кухне, проделать остальной путь будет легко.

Взгромоздив на тачку отпиленную секцию книжной полки, она осторожно начала продвигаться к единственной ступеньке.

Оч-ч-чень осторожно… Когда чертова махина начала соскальзывать, у Марти вырвался вопль.

Электрическая пила наверху мгновенно умолкла. Марти испустила еще один крик. Прижавшись спиной к дверному косяку, она уперлась одним коленом в полку, надеясь удержать ее от падения на цементный пол гаража.

— Коул! Помоги мне!

— Что, бога ради, слу?.. — Коул появился позади нее, как джинн из бутылки. — Держись, я иду!

— Ты не протиснешься, — простонала Марти. Зажатая в проходе между кухней и гаражом, она пыталась удержать шатающуюся полку.

Коул исчез. Через несколько секунд он снова появился в гараже и подпер наклонившуюся полку обеими руками.

— Куда ты, черт подери, тащишь ее?

— В гостиную.

— Сейчас? Для чего?

Марти только покачала головой. Если ей самой это непонятно, как она может объяснить ему?

— Вот так. Держи, я вытяну коврик.

Спустя несколько минут первая полка водворилась в гостиной, составив компанию дивану, трем стульям и двум столам. Картина получилась чудовищная.

Это только первый шаг, успокоила себя Марти.

Любое путешествие начинается с первого шага, вычитала она где-то.

Беда в том, что она слишком много читает.

Включая Шекспира. Одного взгляда на Коула, который стоит в дверях, скрестив руки на широкой груди, достаточно, чтобы вспомнить цитату из «Отелло»: «Вот Кассио. Его голодный взгляд свидетельство опасности безмерной».

И не забывай об этом, предостерегла себя Марти.

Разрываясь между ликованием и разочарованием, она смотрела на полку, которая вторглась в ее гостиную, словно слон в посудную лавку. Остальное стадо пока в гараже.

— Я забыла, что она такая большая, — прошептала Марти. — Что же я буду делать с остальными?

— Ты в самом деле хочешь, чтобы я посоветовал что-нибудь? Подожди, пока у меня будет время распилить их, и тогда мы сможем поместить их здесь.

Коул подошел к Марти сзади и положил руку ей на плечо. Большим пальцем он принялся растирать ей затылок, где у нее неизменно накапливалось напряжение.

— Проблема в том, что ты делаешь это шиворот-навыворот. В следующий раз проси, чтобы я помог тебе.

— У тебя много работы наверху. Здесь, внизу, я сама справлюсь.

Ей удалось бы справиться намного лучше, если бы она не таяла от прикосновения его волшебных пальцев. Легкий вздох слетел с ее губ, когда Коул нашел болезненную точку.

Больно… но это приятная боль…

— Не будь такой чертовски упрямой, — сказал он.

— Ну хорошо, я сделала ошибку. Но мне хотелось посмотреть, как это будет выглядеть.

Когда Коул начал хихикать, она окаменела.

— Не надо слов. Да, здесь ужасный хаос. Вероятно, я сделала самую большую ошибку в жизни.

Ну, может быть, вторую по величине.

Пальцы Коула скользили по ее затылку, поднимаясь к волосам, поглаживая, массируя и расслабляя.

— Какая была самая большая? — спросил он. Мне просто любопытно, но ты можешь не отвечать.

— Я и не собираюсь. — Ему не нужно знать, что в то время, когда она встретила Бо Оуэнза, она была в романтическом угаре, начитавшись любовных романов, и приняла обходительные манеры, костюмы, сшитые на заказ, и красивое, как у кинозвезды, лицо за настоящую любовь.

Только одно было у Бо настоящим — полное отсутствие целостности. Кажется, есть цитата о том, что учиться и начинать все сначала никогда не поздно.

Марти шмыгнула носом, жалея, что у нее нет платка.

До сих пор ей удалось достигнуть только одного — разрушить единственное достояние, свой дом.

Жгучие слезы застлали ей глаза.

Не говоря ни слова, Коул повернул ее к себе.

Она, заплаканная и отчаявшаяся, беспомощно прислонилась к нему. Вот еще одна неприятность она не в силах совладать со своими эмоциями. Или сказывается систематическое недосыпание и недоедание, или у нее начинается преждевременная менопауза. Вот уж поистине радостная мысль!

— Эй, — тихо сказал Коул, шевеля теплым дыханием волосы Марти, — мы уже много сделали. Что, — если я помогу тебе перенести мебель наверх прямо сейчас? Здесь мы оставим кресло-качалку, чтобы ты могла сидеть и планировать, как использовать это пространство.

— Мы не можем переносить туда мебель, потому что ты еще не закончил. — Она почти жалела, что Коул проявляет такое сочувствие и понимание.

У нее вырабатывается привычка зависеть от него, а ей из собственного опыта известно, что это — роковая ошибка.

— Мы можем набросить простыни на мебель, чтобы она не пылилась, когда я работаю.

Он говорил сочувственным тоном, а, к несчастью, сочувствие всегда губительно действовало на нее. Слезы, несмотря на отчаянные попытки удержать их, хлынули ручьем.

Ее пальцы медленно поползли по груди Коула, пытаясь нащупать носовой платок в кармане рубашки. Он замер, и Марти внезапно почувствовала жар, исходящий от их тесно прижатых друг к другу тел, мужскую твердость, упершуюся в ее женскую мягкость… Она сделала инстинктивное движение, и твердость тоже пришла в движение.

Святые угодники!

Она здесь ни при чем! Этого просто не может быть. От самых признанных авторитетов в этом вопросе она знает, что не принадлежит к типу женщин, способных возбудить мужчину. Вероятно, это обычная мужская реакция на обстоятельства.

Такая… такая… как отрыжка после пива.

— Носовой платок в кармане джинсов, — сказал Коул странно напряженным голосом.

Вероятно, он смущен и не знает, как, не уязвив ее чувств, отделаться от нее. Поэтому Марти сделала это сама. Она отступила назад и взяла протянутый ей носовой платок.

И немедленно почувствовала, как сильно ей не хватает его теплоты, силы и всего остального, по чему она так изголодалась, но не сознавала этого.

Марти осушила глаза и трубно высморкалась.

— Я выстираю его, — сказала она, избегая смотреть Коулу в глаза.

Он продолжал молча глядеть на нее.

Это дорога в никуда, женщина. Остановись!

И тогда Коул сделал то, чего она хотела больше всего на свете и что было меньше всего нужно ей.

Он обнял ее, крепко прижал к себе и… снова поцеловал.

На этот раз невозможно было ошибиться в характере его поцелуя. Он был плотским с самого начала. Не отрывая губ, Коул провел Марти мимо полки и опустил на подушки.

На узкой и жесткой кушетке едва хватало место для двоих, и то если лежать, тесно прижавшись друг к другу. Сначала ни один из них не сделал никакого движения. Марти много лет не испытывала ощущения, которое внезапно нахлынуло на нее.

Это была неистовая потребность, взывавшая к немедленному удовлетворению.

Ну почему она не купила чертов диван вместо этой кушетки? Наверное, его зад свисает с края.

Чтобы Коул не очутился на полу, она приковала его к месту, зацепив ногой за бедро.

Умный ход, Марти! Очень ловкий трюк.

Рука Коула коснулась ее груди, когда он оттянул воротник свитера, чтобы приникнуть губами к ключице. Откуда он знает о крохотной ямке у горла? Стоило ему лишь коснуться ее горячим дыханием, как Марти охватило страстное желание.

Его руки скользнули под ее свитер, потом — под бюстгальтер. Когда кончиками пальцев Коул провел по ее соскам, она простонала:

— Нам нужно…. поговорить.

Руки Коула замерли. Поговорить? Она в своем уме? Вернее, не сошел ли он с ума? Если у него сохранились остатки разума, он должен убираться отсюда ко всем чертям, невзирая на контракт.

— Марти, — стиснув зубы, проговорил он, — я не хочу пользоваться своим преимуществом.

Черт с два он не хочет! Прижавшись друг к другу, они едва удерживаются на твердой, как камень, кушетке; нога Марти лежит у него на бедре, и его восставшая плоть упирается в ее чудесный маленький холмик. Разве этого недостаточно, чтобы взорваться?

Занятый работой, одолеваемый беспокойством, измученный неспокойным сном на узкой жесткой койке в холодной каюте, пропахшей плесенью, Коул не мог вспомнить, когда он в последний раз был в таком состоянии. Его либидо ушло на покой после того, как он понял, что Пола изменяет ему. С тех пор он был слишком занят, чтобы беспокоиться о половых связях.

Беда в том, что в данном случае речь идет не о половой связи, потому что это Марти.

Ну и что? Она ведь женщина, разве не так?

Если он правильно распознал признаки, ей хочется этого так же сильно, как и ему. А у него случайно завалялся в бумажнике презерватив.

Ну конечно. Тот, который сохранился у него с момента развода, когда у него возникла идиотская мысль пойти и заняться сексом в отместку Поле.

Срок годности, наверное, давно истек.

Марти пошевелилась и каким-то образом ухитрилась еще теснее прижаться к нему в том месте, где это было особенно важно. Удивительно, но соприкосновение в любом месте вызывает у него тот же эффект. Если ему нужно напоминание о том, почему у него не получится секс с Марти Оуэнз, вот оно. Такие отношения невозможны не только из-за того, что она наняла его на работу, но и потому, что она слишком нравится ему. Она вызывает у него уважение. Черт, он даже восхищается ею.

Правда, она слишком независима, и это иногда вредит ей.

— Марти, — Коул попытался отодвинуться от нее, но единственной возможностью являлось падение на пол. Ему удалось плавно соскользнуть с кушетки и приземлиться на одно колено, чувствуя себя при этом круглым дураком. Спокойно, приятель. Вежливость прежде всего.

— Марти, если ты хочешь, чтобы я извинился, сказал он голосом, напоминающим скрип несмазанной дверной петли, — я извиняюсь. Конечно, я не должен был…

Приняв сидячее положение, Марти приложила палец к его губам.

— Не надо. Ничего не говори, хорошо? — хрипло сказала она, избегая смотреть ему в глаза.

Коул искал другие признаки обиды, но их не было. Как будто ничего не произошло, если не считать того, что воротник ее желтого свитера растянулся и волосы Марти выглядят так, словно она побывала в аэродинамической трубе.

Поднявшись на ноги, он вгляделся в лицо Марти, пытаясь понять, что происходит в ее голове. С таким же успехом он мог смотреть, как тени от облаков пробегают по воде, скрывая то, что лежит на дне.

— Крикни, когда захочешь, чтобы я помог тебе затащить все эти вещи наверх.

— Я поразмыслю над этим. Может быть, завтра днем.

Пожав плечами, Коул поднялся по лестнице на второй этаж, чтобы закончить то, чем он занимался, когда услышал ее крик о помощи.

Но чем, черт подери, он занимался? Разве теперь ему удастся сосредоточиться? Нет, конечно.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Внизу Марти с ужасом взирала на полку, вторгшуюся в пространство между кофейным столиком и безобразным креслом-качалкой, которое было ее первым приобретением, когда она покупала мебель.

Боже мой, она едва не…

И она хотела. Первый раз за долгое время готова была сорвать с себя одежду и заняться любовью. Желание опаляло ее. Каждая клеточка ее существа откликалась на него пульсирующей болью.

Прежде она никогда не горела желанием, и тем более болезненным. Кстати, ее упаковка презервативов была наверху.

Сделай глубокий вдох. Еще один. Ну, теперь можно возвратиться к действительности.

Вынув ящики, Марти протащила письменный стол через гостиную и, обогнув полку, выволокла его в коридор и затем втянула в кухню. Проход к холодильнику оказался полностью заблокирован.

Потряхивая натруженными руками, она сказала себе, что позже найдет для него подходящее место.

Люди переставляют мебель все время. Если результаты не нравятся, всегда можно восстановить статус-кво.

Но как? Гараж забит большими пустыми полками, еще одна полка загромождает гостиную, не говоря уже о тонне книг, которые устаревают с каждой минутой.

И не смей думать, приказала она себе, я повторяю, не смей даже думать о мужчине, который работает наверху!

Подбоченясь, Марти обозрела воцарившийся в кухне хаос. Достигла ли она точки, после которой отступление невозможно? Как только она перейдет Рубикон, пути назад не будет. Пока у нее все еще есть возможность уволить плотника, поставить небольшую электрическую плитку в ванную, мыть посуду в туалете и пользоваться холодильником, который стоит на первом этаже.

Вот что происходит, когда женщину одолевает всепоглощающая страсть! Она теряет способность логично мыслить.

Наверху визжала пила, заглушая, как надеялась Марти, грохот, производимый передвижением мебели, и неумелые ругательства, которыми она сопровождала свои усилия, — еще одна область, где ей явно не хватает опыта.

Возвращаясь в опустевшие передние комнаты, Марти удивлялась, что Коул не спускается, чтобы посмотреть, что происходит внизу.

— Неужели тебе даже не интересно? — пробормотала она, обращаясь к пыльной лестнице. — Чего ты боишься? Что я брошусь на тебя, сорву с тебя одежду и сделаю свое дело, прежде чем ты успеешь позвать на помощь? — Из ее груди вырвался тяжкий вздох. — Ни единого шанса, — заключила она и тряхнула головой, чтобы избавиться от соблазнительной картины, возникшей в ее воображении.

Когда Коул услышал, что внизу происходит какое-то движение, у него дрогнула рука, в результате чего он срезал лишний слой древесины. Выругавшись, он отложил рубанок. Какого черта она делает там внизу? Чем бы она ни занималась, помощь, очевидно, ей не нужна, иначе позвала бы его. Безусловно, позвала бы.

Он не понимает женщин. Никогда не понимал и никогда не поймет. Тем более неподражаемую Марти Оуэнз.

Коул убрал стружки и опилки и только после этого направился вниз. Там некуда было ступить ногой.

Марти встретила его у подножия лестницы. Подбоченясь, она сообщила:

— Я не сама двигала все это. Сосед помог.

Коул осторожно переступил через сложенные друг на друга ящики, которые Марти вынула из стола.

— Ты в своем уме? — осведомился он.

— Не знаю. Какой диагноз ты поставишь?

Ее тон был подозрительно невозмутимым, глаза — подозрительно блестящими. Маленький округлый подбородок был упрямо выпячен вперед, словно она хотела узнать, сможет ли он ударить ее.

Нет, конечно. Он никогда не ударит женщину, как бы она ни провоцировала его.

— Ты хочешь знать? Мой диагноз — от страха ты совсем потеряла голову. Я думаю, что ты пытаешься поставить себя в положение, в котором нет возможности повернуть назад. Угадал?

— Я наняла тебя в качестве строителя, а не психоаналитика. Это мусор? Давай сюда, я вынесу его, — скомандовала Марти, как маленькая генеральша, и протянула руку к мешку.

Коул отступил назад, пытаясь удержать ее взглядом.

— Ты вывихнешь себе челюсть.

— Немедленно отдай мне этот чертов мешок с мусором!

Он сдался.

— Завяжи шнурок, Марти, а то упадешь.

Обычно ее лицо отличалось бледностью, но сейчас у нее на щеках появились красные пятна, кончик носа порозовел, а глаза…

Вот черт, они снова наливаются слезами!

Коул выпустил из рук мешок, переступил через два ящика, подвергнув опасности их содержимое, и, прежде чем у Марти брызнули первые слезы, обнял ее.

— Все это пустяки, дорогая. Ну же, не плачь, не надо. Дождливые дни созданы для того, чтобы заниматься делами, до которых в обычное время не доходят руки. Например, делать перестановку.

Когда-то я знал женщину, которая…

— Не хочу ничего слышать о твоих ч-чертовых женщинах, — прорыдала она, уткнувшись лицом ему в грудь. — Второй раз! — с трудом проговорила она. — Это… это рекорд.

Коул не имел ни малейшего представления, о чем она говорит, но это его не волновало.

Шелковистые волосы защекотали ему подбородок, когда Марти прижалась к нему теплым, мягким телом. Если какая-нибудь женщина нуждалась в том, чтобы ее обнимали, то это была Марти. Да, некоторые работы приносят особое удовлетворение, сами по себе являясь наградой.

— Шшш, все в порядке, дорогая. На самом деле это хорошая мысль.

— Что в ней хорошего?

У Коула захватило дух, когда он почувствовал на своем поясе пальцы Марти. Она вытаскивает концы его рубашки? Для чего? Чтобы добраться до?..

Чтобы использовать их вместо носового платка.

— Я выстираю ее, — пообещала Марти, упершись локтями в грудь Коула, чтобы вытереть слезы концами его фланелевой рубашки.

Не выпуская ее из своих объятий, он попытался изогнуться, чтобы скрыть восторженную реакцию своего тела. Теперь он знает, что такое испытание огнем!

Когда Марти оставила в покое рубашку и обвила обеими руками его талию, Коул закрыл глаза и стал молить Бога о терпении. О выдержке. Может быть, даже о святости.

— Уф… то есть… э-э-э… почему бы мне не вынести мусор, пока ты… уф… найдешь место, чтобы сесть? Потом, когда вернусь, я сварю кофе, и мы поговорим о том, что ты хочешь сделать здесь. Как тебе нравится мое предложение?

Не дожидаясь ответа, он мягко развел ее руки и убрал их со своей талии. Нужно или отдалиться от нее — хорошо бы на пару континентов, — или опустить ее на ближайшую плоскую поверхность и дать природе взять свое.

Марти судорожно вздохнула и сделала шаг назад. И затем, будь он проклят, она улыбнулась ему!

Несмотря на покрасневшие глаза, розовый нос, мокрые щеки и остальные свидетельства расстроенных чувств, это была улыбка, пробившаяся через душевные раны, которые накапливались годами. Она заставила его подумать о том, на что он не имеет никакого права.

И не только о сексе.

Поэтому Коул поспешно схватил мешок с мусором и спасся бегством.

Недаром говорят, что, действуя в порыве злости, вредишь самой себе. У нее была безумная мысль, что, передвинув все, что нужно передвинуть, она опередит график и положит конец размышлениям, которые сводят ее с ума. Чем глубже она погружается в трясину, которую сама создала, тем труднее выбраться из нее.

Марти отодвинула в сторону кушетку и быстро схватила из стенного шкафа пальто, старую-престарую шляпу, которая, вероятно, уже не могла предохранить от дождя, но, с другой стороны, дождя еще не было. Она нахлобучила ее на голову, схватила сумку и быстро вышла.

Машина завелась со второй попытки, как раз тогда, когда Коул появился из-за угла дома. Он что-то крикнул и замахал руками. Марти притворилась глухой и слепой. Сейчас у нее нет никакого желания разговаривать с ним. Она подала назад и, чтобы обогнуть его грузовик, безжалостно проехала по грядке с луковицами. Когда она сворачивала на улицу, ведущую к собачьей гостинице, первые капли дождя забарабанили по стеклу.

Коул смотрел ей вслед, пока белый фургончик не исчез за поворотом.

Неужели она забыла о том сером «мерседесе»?

Черт, он просто не нужен ей! Но что он знает о женщинах? Пола, избалованная дочь подрядчика, который был достаточно ловким дельцом — или просто мошенником, — чтобы нажить миллионы, родилась не с серебряной ложкой во рту, как гласит пословица, а с металлической, что не помешало ей быстро приспособиться к серебряной.

Что касается его матери, Орилии Стивенс, то она была учительницей музыки, которая всегда мечтала стать концертирующей пианисткой. Коул видел, как она стареет, день за днем, год за годом тоскливо глядя в окно, пока тот или другой ребенок, которому медведь на ухо наступил, терзает ее любимый кабинетный рояль, мечтая о том, чтобы поиграть в мяч на улице.

И Коул, и его отец, охранник с серьезной алкогольной зависимостью, мешавшей ему удерживаться на работе, долгие годы копили деньги, чтобы купить ей тот рояль.

Но что делать с Марти? — спросил себя Коул, чувствуя, как прохладный туман увлажняет ему лицо. Поехать за ней или снова заняться работой?

Он решил перенести наверх всю мебель, с которой мог справиться без посторонней помощи. Некоторое время спустя, бросив взгляд на часы, он обнаружил, что Марти отсутствует уже больше двух часов. Идет дождь со снегом, но, судя по проезжающим машинам, состояние дорог не вызывает беспокойства.

К тому времени, когда Марти подъехала к дому, нижние дверцы шкафа можно было навешивать.

Он попытался поработать над ящиками, но пришлось бросить это занятие. Кругом царит хаос, в том числе у него в душе. Он никак не может сосредоточиться. Проклятье! Разве его касается, куда она ездит или с кем проводит время?

Как получилось, что это стало волновать его?

Коул спустился вниз, когда Марти вошла в парадную дверь, принеся с собой дуновение холодного влажного воздуха. Стряхнув дождевые капли с пальто и сняв самую безобразную шляпу, какую ему когда-либо приходилось видеть, она замерла на месте.

— А где моя мебель?

— Почти вся наверху. Ты промочила ноги, сними туфли, а то простудишься.

— Ты не поверишь, какой у меня был день, сказала Марти, качая головой.

От уродливой шляпы волосы у нее прилипли ко лбу, в то время как на концах завились в колечки.

Она выглядит… миленькой, решил Коул.

— Какой части твоего дня я не поверю? Той, в которой полка, как слон, вторглась в гостиную, или…

— Ах, замолчи! — Марти швырнула пальто на скамейку. — Когда меня мучит голод, я злая, как бродячая собака.

1:

— Верю, — ухмыльнулся Коул и пошел за ней в кухню, чтобы увидеть, как она отреагирует на два книжных шкафа, которые он успел укоротить за то время, пока она отсутствовала. Все четыре секции.

Конечно, это вряд ли можно сравнить с таким подарком, как цветы или конфеты. Томимый ожиданием, Коул внезапно понял, как много значит для него ее одобрение.

Беда в том, что, если Марти не понравится, сделанного уже не воротишь.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Затем Коулу пришлось признаться, что он решил остаться сегодня здесь — его заставила тревога за Марти, — и раз уж остался, то сделал еще кое-что;

— Кое-что! Ты сделал все это… — она обвела рукой комнату, — боже мой, за… неужели за два часа?

— Пожалуй, на них ушло четыре часа. Если бы ты пришла немного позже, я бы успел доделать оставшиеся полки, — солгал Коул. По правде сказать, он намеревался выйти из дома и пуститься на поиски Марти, Мадди-Лэндинг не такой уж большой город. Превысив скорость пару раз, он бы объехал его меньше чем за час.

Марти упорно отводила глаза. У нее не было настроения откликаться на его чрезмерную заботу.

Откинувшись на спинку стула и упершись локтями в стол, она пошевелила пальцами ног и сбросила промокшие туфли. Затем со стоном наклонилась и стянула носки, обнажив посиневшие ноги с покрасневшими пальцами.

— Ты выгуливала Матта, не так ли?

Марти не была уверена, хотел ли Коул упрекнуть ее, но восприняла его слова именно так.

— Ну и что? Я согласилась выгуливать его два раза в день. Время не было оговорено, — Марти запустила руку в густые каштановые волосы и нахмурилась, почувствовав, что они слиплись. Этот глупый пес вообразил, что на дождливые дни правила не распространяются. Или он забыл все, чему ты научил его.

— Но я учил тебя, а не Матта!

Опустив ногу на пол, Марти бросила на Коула сердитый взгляд.

— Ах вот как, значит, это я забыла их!

И она дважды чихнула.

Не успела она опомниться, как Коул подхватил ее на руки и направился наверх.

— Кто, интересно, будет виноват, — проворчал он, — если ты не успеешь к сроку? Хочешь заболеть пневмонией?

— Промочив ноги, пневмонией не заболеешь. Ее вызывают…

— Микробы! Я знаю, черт подери! У тебя есть виски?

Если бы она не испытывала удовольствия, чувствуя себя в его руках, Марти, возможно, оказала бы большее сопротивление, но она промерзла и очень устала. Ей пришлось отвезти в библиотеку соседку, у которой не заводилась машина. Для чего же еще существуют соседи?

— Виски под тостером. В кувшине, не в бутылке.

В ванной комнате Коул опустил Марти на пол и приказал раздеться. Затем заткнул пробку и, открыв кран, убедился, что вода достаточно горячая, чтобы убить всех микробов.

— Тебе помочь? — спросил он, видя, что она стоит как фонарный столб, из которого выкрутили лампочку.

Из ванны поднимался пар, быстро затуманивая зеркало. Увидев, что Марти бросила свитер на пол, Коул поднял его и повесил на руку.