Пролог

3 апреля 1880 года

Склонившись над чистым горным ручьем, девушка смотрела в его воды ничего не видящим взглядом. Смутный, безотчетный страх терзал ее душу. Боже! Как много ей пришлось пережить — за столь короткий отрезок времени! Да, отцу удалось уверить ее, что теперь, надежно скрытые от внешнего мира высокой горной грядой, называемой на языке белых Орган, они могут чувствовать себя в полной безопасности. Но память о бессонных ночах, заполненных постоянным тревожным ожиданием, была еще слишком свежа, и изгнать страх из души было не так-то легко.

Прищурившись от слепившего глаза солнца, девушка откинула со лба выбившиеся из-под головной повязки непокорные пряди цвета воронова крыла. Она была одета в широкое бесформенное платье, доходившее ей лишь до колеи, на ногах — кожаные индейские мокасины, в которых удобно бегать по камням.

Вдалеке, на противоположном берегу, вдруг раздался одиночный выстрел. Девушка вскочила и едва не соскользнула с плоского прибрежного камня, на котором сидела. Удержавшись, она спрыгнула на берег, но тут же поскользнулась на влажной траве и свалилась в воду. Поднявшись, девушка испуганно огляделась и стала напряженно вслушиваться.

— Гааду! Гааду! — донеслось до ее слуха.

Девушка облегченно вздохнула. Если ее окликают, называя тайным индейским именем, да еще так громко, значит, бояться нечего. Через мгновение она увидела спешившего к ней Чаа. Имя мальчику, как это принято у индейцев, было дано в честь животного. Чаа, что в переводе с индейского означает «бобер», был прозван так из-за своих длинных передних зубов. Свое же имя Гааду — «кошка» — девушка получила благодаря изумрудно-зеленому цвету глаз.

— Yaa! — отозвалась девушка на языке апачей. — Я здесь, Чаа!

— Ayii! — присвистнул мальчишка, подойдя ближе. — Посмотри на себя! Ты nayiist'u!

— Конечно, — проворчала девушка, — я вся мокрая, потому что упала в воду! Помоги-ка мне выбраться!

Она протянула руку, и парнишка вытянул ее на берег. Сев на камень, Гааду принялась отжимать подол платья.

— Мне показалось, я слышала выстрел, — слегка встревоженным голосом произнесла она.

— Ничего страшного, — беспечно пожал плечами Чаа. — Это всего лишь пристрелили пантеру. Жалко, что не belu…

— Ты что, забыл, Чаа, — я ведь сама наполовину белая! — Девушка бросила на парнишку сердитый взгляд. — Только мать моя из апачей, а отец… К тому же ни один белый не посмеет подойти так близко к нашему лагерю — они боятся Викторио. Иногда я сама его боюсь…

Чаа пристально посмотрел в огромные кошачьи глаза Гааду. Он не любил вспоминать о том, что его самая близкая подруга, с которой он был неразлучен почти что с пеленок, — наполовину белая.

— Guzeegutsa! — проворчал он.

— Я не ругаюсь на тебя, Чаа, а просто констатирую факт. Поднявшись на ноги, Гааду улыбнулась парнишке, давая понять, что не сердится. — Я знаю, что ты все равно любишь меня такой, какая я есть. Не так ли?

— Люблю, — признался Чаа, скинув носком мокасина камушек в воду. — Но почему ты каждый год уезжаешь с niziaa?

Чаа было всего десять лет, но выглядел он значительно старше. Его мускулы уже начали наливаться силой. И он, и Гааду понимали, что это их последнее лето вместе — скоро Чаа станет слишком большим для того, чтобы играть с девочками, тем более с такими почти взрослыми девушками, как Гааду.

— Почему ты каждый год уезжаешь? — повторил он.

— Приходится уезжать. — Гааду нахмурилась, разглаживая складки платья. — Шитаа каждый год должен охотиться, добывать шкуры для белых, а я люблю ездить с ним и с папой. Я хочу повидать мир, Чаа! Ты же сам знаешь, что и не собираюсь навсегда остаться в племени!

— А ты не боишься, что железное чудовище тебя съест? — нахмурившись, спросил Чаа. — Я так его боюсь, хотя и говорят, что оно может бегать только по железной тропе… Оно так дышит паром!

— Нашел чего бояться — паровоза! — фыркнула Гааду. — И не пытайся меня уговорить — все равно я рано или поздно отсюда уеду!

Повернувшись, девушка побежала прочь легко и быстро. При взгляде на нее казалось, что она почти не касается йогами земли.

Оказавшись вскоре в деревне, Гааду увидела отца, уже вернувшегося с охоты, и бросилась к нему.

— Папа, когда мы уедем отсюда? — запыхавшимся от бега голосом выпалила она. — Я хочу увидеть горы! Возьми меня с собой, папа, s'il vous plait!

— Терпение, cherie! — улыбнулся отец, откидывая со лба дочери непокорные волосы и глядя в ее возбужденно-сияющие глаза цвета изумруда. — Когда-нибудь поедем, out. Сейчас это небезопасно — тебе лучше остаться здесь.

— Папа… — попыталась было возразить Гааду, но отец решительно оборвал ее.

— Non! И не спорь! На большой земле идет война. Я не хочу подвергать тебя опасности. Когда-нибудь. Обещаю.

Нежно погладив дочь по голове, Анри Ла Флер поспешил в вигвам, где его поджидала жена.

Гааду осталась стоять во дворе одна, зная, что в этот момент лучше не идти к родителям и не мешать их уединению.

Сердито поджав губу, она вытерла о траву мокрые мокасины и, повернув голову, стала с тоской смотреть на запад. Там, за высокими горами, за широкими реками, лежал огромный, разноцветный, неведомый мир.

К ночи бой наконец прекратился. Где-то вдалеке завыл койот, и этот вой, отдаваясь эхом в суровых, неприступных скалах, в выжженных безжалостным южным солнцем долинах, заставлял сердце невольно сжиматься от страха и дурного предчувствия. Ущербная, словно надкушенная кем-то луна бросала тусклый серебристый свет на безжизненную долину, покрытую грудами мертвых тел. Голубые мундиры убитых солдат стали красными от крови, а их сабли и карабины унесли с собой индейцы. Пятьдесят три человека — весь отряд — полегли в этом бою. И только один остался в живых. Он был смертельно ранен и уже возносил мысленно Господу молитвы, готовясь разделить участь своих погибших товарищей…

В какой-то момент, собрав остаток сил капитан Джордан Синклер с трудом разлепил веки и, слегка приподнявшись на локтях, оглядел мутным взором долину. Фред Краймс, молоденький денщик Джордана, лежал рядом с открытыми глазами как живой. Рот парня был широко раскрыт, словно он жадно глотал воздух. В нескольких ярдах от Краймса Джордан увидел Дейва. Дейв Стюарт был отличным кавалеристом и закадычным другом капитана Синклера… Да что Дейв — Джордан знал всех лежавших сейчас мертвыми по именам. Он бессчетное количество раз ходил с ними в атаку, сражался плечом к плечу, пил виски на привалах…

«Наверное, — подумал вдруг Джордан, — я должен был с ними и умереть… Но видимо, Бог решил распорядиться иначе…»

Он, обессилев, упал на землю, не успевшую еще остыть после жаркого дня, но лежал так недолго — воля к жизни победила. Надо бороться со смертью.

Джордан снова приподнялся и огляделся вокруг еще раз. Причудливо изрезанный горный ландшафт в серебристом свете луны казался каким-то неземным. На западе возвышалась огромная и увесистая, словно стена, скала. Собрав все силы, Джордан пополз к ней. Малейшее движение отзывалось адской болью в израненном теле, но капитан, стиснув зубы, продолжал ползти вперед.

Скала была образована застывшей вулканической лавой. В одних местах она была морщинистой, как кожа старого слона, в других — гладкой, как хорошо отполированное зеркало. Кое-где на ней росли редкие кусты, кактусы, корявые карликовые сосны, чудом сумевшие укорениться на этих безжизненных камнях.

Джордан полз к скале в надежде найти там укрытие. Когда-то, несколько лет назад, будучи в этом месте, он случайно обнаружил пещеру — небольшую, но вполне пригодную для того, чтобы спастись в ней от палящего солнца или переночевать. К тому же в пещере был ключ с прохладной полой, за один глоток которой сейчас Джордан был готов продать душу дьяволу.

Ухватившись за какой-то куст, он наконец-то поднялся па ноги и медленно-медленно побрел вперед. Раненое плечо нестерпимо ныло, голова раскалывалась на две части, волосы склеились от засохшей крови. Много раз Джордан падал, разбивая руки и колени. Взгляд ему застилало кровавое марево, однако он сумел разглядеть вход в пещеру…

…Вода! Вот она журчит по камням, лаская слух. Этот звук был самым приятным из тех, которые Джордану приходилось слышать за всю свою жизнь! Вода!.. Прохладная, сладкая… Джордан жадно припал спекшимися губами к живительной влаге, а напившись, в изнеможении лег на пол, устремив невидящий взгляд в потолок пещеры.

Перед глазами, словно наяву, снова возникли мертвые тела, лежащие на безжизненной каменистой земле… Бог свидетель, Джордан пытался сделать все, чтобы отговорить своих товарищей от этого боя, но не сумел. Они падали с гор, словно листья с деревьев, а индейцы, засевшие в долине, хладнокровно расстреливали их из винтовок, взятых у ранее убитых солдат.

Джордан перевернулся на живот и снова поморщился от боли. Странно, почему индейцы вопреки обычаю не стали снимать скальпы с убитых, недоумевал Джордан. Судя по всему, они просто куда-то очень спешили…

Апачи, возглавляемые Викторио и Нана, вышли на тропу войны еще в прошлом, 1879 году и все это время систематически и с хладнокровной жестокостью расстреливали и вырезали целые селения белых. До сих пор армии не удавалось нанести значительный удар по отрядам индейцев. Викторио, как правило, действовал решительно и быстро, внезапно нападая и так же внезапно исчезая. С небольшой группой людей он умудрялся одерживать победу едва ли не над целыми армиями. Как ему это удавалось — известно лишь одному их индейскому богу. Апачи появлялись словно ниоткуда и так же исчезали, растворяясь в горах.

Пытаясь устроиться поудобнее, Джордан снова пошевелился и едва не вскрикнул от резкой боли. Нужно идти в Форт-Уингейт — других вариантов не было. Надеяться на го, что его случайно найдет армейский патруль или кто-нибудь из местных белых забредет сюда, вряд ли стоит. Пожалуй, лучше всего направиться в Акому — ближайший город, расположенный к северу отсюда. И если уж ползти, то лучше сейчас — под покровом ночи меньше риска быть замеченным врагом.

— Стой! Кто идет?

Услышав окрик молоденького часового, который, судя по голосу, был смертельно напуган, хотя и пытался казаться грозным, Джордан остановился. Парень стоял наверху высокой каменной стены, и капитан не мог его видеть — глаза слепило солнце.

— Капитан Джордан Синклер, из седьмого кавалерийского отряда, — откликнулся Джордан. — Будь любезен, приятель, поторопись, иначе я… — внезапно капитан осекся и упал без сознания наземь — сказались, видимо, усталость и нервное напряжение. Весь предыдущий день он брел по выжженной пустыне без еды и питья, превозмогая боль.

Очнулся Джордан ночью, лежа на казарменной кровати. Над ним склонился какой-то человек. Черное лицо, белозубая улыбка… Джордан напряженно стал вглядываться. Взгляд чернокожего был дружелюбен.

— Очнулся, приятель? — Негр улыбнулся еще шире. — Пора бы уже! Мы уж, грешным делом, думали, что ты…

— Рановато мне еще помирать! — прохрипел Джордан в ответ. — Ты КТО?

— Капрал Руфус Вашингтон, из девятого кавалерийского отряда. А ты?

— Капитан Джордан Синклер из седьмого. Фактически в моем лице ты видишь перед собой все, что осталось от этого самого седьмого отряда. Все остальные полегли вчера номером в ущелье Малпэйз…

— Апачи? — слегка нахмурившись, спросил Руфус.

— Они самые, — кивнул Джордан. — Викторио…

— Ни черта себе! — От удивления негр даже присвистнул. — Викторио! Да мы уже два дня идем за этим самым Викторио, преследуем его от самых Святых гор…

Джордан сдвинул брови. Голова по-прежнему раскалывалась, мысли путались, но что-то ему подсказывало, что в словах чернокожего капрала есть какой-то скрытый смысл. Только вот какой?

Джордан закрыл глаза. Кровь в висках бешено стучала, отбивая нечто наподобие первобытного ритма барабанов апачей.

— Капрал! — раздался рядом чей-то голос. — Отойди от этого человека, ему нужен покой!

— Порядок, лейтенант! — шепотом откликнулся чернокожий. — Он, кажется, уже спит…

Вашингтон на цыпочках удалился, и лейтенант Эймос Уэтерби занял его место. Он внимательно посмотрел на лежавшего капитана, но тот, похоже, снова впал в забытье.

— Черт побери! — недовольно проворчал себе под нос Эймос, ему не терпелось задать капитану несколько вопросов. — Я должен знать, действительно ли это был Викторио!

Уэтерби еще долго смотрел на спящего капитана, при этом его широкое мясистое лицо, такое же черное, как у Вашингтона, было сосредоточенным и хмурым. По расчетам лейтенанта, Викторио опережал их девятый отряд на день, а этот капитан говорит, что вчера они приняли бой с Викторио в ущелье Малпэйз… Не может же Викторио, при всей своей хитрости, быть одновременно в двух местах!

«Пожалуй, — подумал Эймос, — следует доложить об этом полковнику Хэтчу!»

— Но ведь это нарушает все наши планы, сэр! Это означает, что апачи, которых мы преследуем, возглавляет вовсе не Викторио!

Капитан Кэрролл презрительно фыркнул, даже не взглянув на Эймоса:

— Не твое дело, лейтенант! Хэтч приказал их преследовать — значит, так тому и быть. Не наше дело, что там женщины и дети, приказ есть приказ.

— Но он же уйдет от нас! — вспылил Эймос.

— Это приказ, лейтенант! — сердито повторил Кэрролл. — Извольте возвратиться на свой пост!

Отсалютовав капитану, Эймос отправился к своим людям. Внутри у него все кипело. Что поделать, но по уставу он не может не выполнить приказ, даже если это будет стоить жизни не одному десятку людей…

— Ну как, лейтенант? — спросил его Вашингтон. Эймос с видом обреченного повторил ему слова капитана Кэрролла.

Опасения Эймоса вскоре подтвердились — большую часть преследуемых, как оказалось, действительно составляли жен-тины и дети. Их было около пятидесяти человек — и лишь дюжина взрослых мужчин, возглавляемых Нана, зятем Викторио.

Вечером 5 апреля отряд Кэрролла разбил лагерь в ущелье Малпэйз, на берегу ручейка. Вода в нем казалась такой чистой, прохладной, манящей, что никто не мог удержаться от искушения напиться. Однако наутро у половины людей и почти у всех лошадей вдруг разболелись животы.

Вода наверняка содержит частицы гипса, — с видом знатока объявил Джордан, мысленно отметив, что сам он, к счастью, пил не из ручья, а из своей фляжки. — А эта штука действует на желудок не хуже любого слабительного…

Капрал Вашингтон чувствовал себя очень плохо.

— Я умираю, капитан! — простонал он слабым голосом.

— Тебе это только кажется, приятель! — старался приободрить его Джордан. — Ты не умрешь.

Сначала Джордана несли на простынях, связанных так, что получилось нечто вроде носилок, затем, когда отряд вошел в горы, Кэрролл приказал ему сесть на лошадь, как все.

Теперь Кэрролл отдал приказ сниматься с места и идти в горы искать другой родник, который обнаружил в прошлом году, будучи в разведке. Уж тот был проверенным…

Место было найдено. Но родник иссяк — ни капли… Отряд решил двигаться на север, в каньон Мемтрилло — уж там-то воды вдоволь…

В шесть вечера, совершенно изможденные, солдаты подошли наконец к каньону Мемтрилло. Но злой рок, похоже, преследовал их весь этот день. На дне каньона, притаившись, отряд ждали индейцы…

Спуститься в низину Хембрилло можно было лишь одним путем — с запада, по ущелью длиной в три мили, такому узкому, что идти приходилось по одному, В некоторых местах лошади едва протискивались между скал.

Наконец все преграды были позади. В низине, рядом с живительным родником, раскинулась небольшая тенистая рощица. Именно здесь отряд решил расположиться на ночь. Все устали до крайней степени и едва держались на ногах, однако просто повалиться спать на голую землю было небезопасно, потому решили из больших камней построить некое подобие укрепления.

Работа продолжалась полночи, затем все улеглись отдыхать, но Эймос Уэтерби, поднявшись на небольшой холмик, до рассвета осматривал окрестность. К утру туман постепенно рассеялся и взгляду открылась величественная картина — долина, окруженная пиками неприступных скал и причудливо изрезанная оврагами.

Кто-то вдруг тронул Эймоса за рукав, и негр обернулся. У человека, стоявшего рядом, был взволнованный вид.

— Мне припоминается, — неуверенно проговорил подошедший, — что когда-то я уже был в этих краях и именно здесь был лагерь Викторио…

— Лагерь Викторио? — эхом отозвался Эймос и уже в следующее мгновение буквально кубарем скатился с пригорки — надо как можно скорее предупредить капитана… Но было уже поздно — в одно мгновение тишина вокруг и взорвалась от ружейных выстрелов, громовым раскатом отзывавшихся в горах.

Лежа в засаде с винтовкой, Эймос пристальным, немигающим взглядом смотрел на, казалось бы, ничем не примечательную скалу напротив. Ночной мрак медленно рассеивался, и на скале проступало какое-то изображение…

— Смотри! — Эймос толкнул вдруг в бок капрала Вашингтона, лежавшего рядом. — Видишь рисунок?

Огромный, почти в десять футов высотой, индеец во главе отряда воинов, которые были поменьше ростом, шел и атаку на караван фургонов. Между воинами и караваном вырисовывалась странная фигура, словно окруженная аурой спета. При всей своей примитивности наскальный рисунок был поразительно красив.

— Ты с ума сошел! — фыркнул Вашингтон. — Мы окружены индейцами, они, поди, мечтают о наших скальпах — я не уверен, что наши у них ценятся дешевле, чем скальпы белых. — Капрал провел рукой по своим кудрявым, коротки стриженным полосам. — А ты не придумал ничего лучшего, кик пялиться на какую-то индейскую мазню… Извини, лейтенант, — пробормотал Вашингтон через минуту — до него лишь сейчас дошло, что разговаривать в таком тоне со старшим по званию непозволительно.

Эймос промолчал, лишь слегка скривив рот. Не то чтобы он боялся смерти меньше Вашингтона — в конце концов, он такой же человек, из плоти и крови, как и всякий другой, — но раз делать пока все равно нечего, то почему бы не полюбоваться чем-то более симпатичным, чем тучи оводов над головой. День еще только начинался, а от этих надоедливых и зловредных тварей уже не было никакого спасения.

— Ты предлагаешь заняться чем-нибудь другим? — спросил он капрала. — И чем же, скажи на милость? Палить со скуки по этим скалам? Не лучше ли приберечь патроны для индейцев?

Эймос принялся снова разглядывать рисунок — и вдруг обнаружил, что он был нанесен прямо поверх другого, более древнего, который изображал две схематичные, «палочные», человеческие фигуры в юбках в окружении таких же фигур меньшего размера, солнечных и лунных знаков, змей и геометрического орнамента, — похожие мотивы Эймос видел на утвари апачей, когда ему случалось бывать в заброшенных индейских деревнях. Было и еще одно изображение, едва различимое… Эймос напряг зрение. Кажется, это похоже на извергающийся вулкан…

— Все пялишься на эту мазню? — проворчал Вашингтон. — И что же ты надеешься в ней высмотреть? Уж не думаешь ли ты, что это карта, которая поможет нам выбраться отсюда?

Эймос ничего не ответил и погрузился в задумчивость. Предположение напарника, хотя и высказанное с иронией, могло оказаться не лишенным смысла. Может быть, рисунок и впрямь является неким подобием карты? Если, скажем, светящаяся фигура в центре — низина, а исходящие от нее лучи — выводящие из низины ущелья? Впрочем, вероятно, это всего лишь плод его разыгравшегося воображения, попытка найти решение в безнадежной ситуации.

Индейцы наконец были отброшены в горы, но никто не знал, насколько далеко. Лейтенант Уэтерби был в числе троих посланных для прочесывания окрестностей через три дня после атаки.

Лошадь Эймоса медленно пробиралась едва приметной тропой, петлявшей между камнями по выжженной траве.

Ни ветерка, ни облачка… Небо и земля казались раскаленными, словно две гигантских сковороды. Сам воздух словно плавился от нестерпимой жары. Оводы словно ошалели от зноя и жалили нестерпимо больно, и Эймос был весь в укусах. Сняв шейный платок, он вытер пот, градом катившийся со лба, и, приметив плоский камень, решил присесть отдохнуть.

Эймос сидел на камне, глядя на островерхую скалу, темной иглой уходящую в синее небо. Вокруг — ни звука, лишь время от времени позвякивала сбруя коня, пытавшегося выискать себе корм среди чахлой растительности.

— Черт побери! — ругнулся Эймос лишь для того, чтобы хоть как-то нарушить действовавшую ему на нервы тишину. В горле пересохло, и язык ворочался с трудом.

Никак не отреагировав на слова хозяина, лишь лениво прядая ушами, мустанг продолжал меланхолично жевать пучок сухой травы. Вдруг животное в испуге отпрянуло назад: прямо перед его мордой, взявшись непонятно откуда, пролетело нечто черное.

— Вот тебе раз! — воскликнул Эймос, едва успев отмахнуться от маленькой летучей мыши.

Сойдя с камня, он с любопытством посмотрел туда, откуда она вылетела, и с удивлением обнаружил в земле дыру такого размера, что в нее мог бы без труда пролезть человек.

«Черт побери, — ругнулся про себя лейтенант, — а что, если и в самом доле сличать туда?»

Джордан Синклер поморщился от боли, когда полковой врач начал снимать бинты с его головы.

— Быстро же ты выздоравливаешь, приятель, — удовлетворенно констатировал доктор Перкинс. — Просто удивляюсь! Особенно если учесть, что в эти дни ты не лежал спокойно, а трясся в седле вместе со всеми!

— Ничего удивительного — в седле-то я как раз чувствую себя лучше всего! — усмехнулся Джордан. — По-твоему, было бы лучше, если бы я остался валяться в той пещере, ожидая, когда меня найдут?

— Тебе повезло, капитан, что ты набрел на нас, — мог бы и на Викторио с его бандой…

— Да, я вообще везунчик! — Джордан снова поморщился, но на этот раз не от болезненных прикосновений к ране. В его памяти опять всплыла равнина, усеянная мертвыми телами товарищей… Похоже, эти видения еще долго будут преследовать его…

— Ну и куда ты теперь, после того как выздоровеешь? — поинтересовался Перкинс. — Снова в армию?

— Скорее всего. Или, может, стану штабным писарем — мне когда-то предлагали эту работу…

— Мне кажется, — усмехнулся доктор, — бумажная работа не по тебе, ты не из тех, кто протирает штаны, сидя на одном месте.

Джордан посмотрел на врача. Выражение его небесно-голубых глаз было серьезным.

— Ты прав, — согласно кивнул Джордан. — Бумажная работа действительно не по мне. Но скажу тебе честно: охотиться за привидениями мне тоже не нравится.

— Охотиться за привидениями? — переспросил Перкинс, протирая спиртом уже почти зажившую рану. — Что ты имеешь в виду?

— Что? Да то, чем вы, ребята, занимаетесь — чем, по сути, занимается вся наша доблестная армия! Наши командиры не слушают советов разведчиков, мы не соблюдаем своих же договоренностей с индейцами — на что мы, в конце концов, надеемся? На чудо? Неужели те идиоты, что послали меня с пятьюдесятью людьми против двух сотен дикарей, всерьез надеялись, что я смогу их одолеть? — Голос Джордана вдруг сорвался. Скрипнув зубами, он непокорно тряхнул головой и добавил: — Скажу тебе как другу, Перкинс: я даже не уверен, что воюю за правое дело!

Перкинс отшатнулся от Джордана, словно тот ударил его. Даже толстые стекла очков не могли скрыть гнев, полыхнувший в глазах доктора.

— Такие слова, капитан, — возмущенно проговорил он, — недостойны офицера! Твое дело — выполнять приказы!

— Выполнять приказы, говоришь? А мне вот кажется, меня послали воевать с — индейцами для того, чтобы отобрать у них те последние крохи, что мы оставили им, отняв исконные земли! Ты был когда-нибудь в индейской резервации в Сан-Карлосе? — запальчиво спросил Джордан, чувствуя, что впадает в ярость. — Не приходилось? То-то же, крыса тыловая! А я был! Мы отняли у апачей их луга и леса и Oйo-Калиенте и согнали их в это гиблое болото, где они помирают с голоду, да еще местные администраторы-хапуги выжимают из них последние соки! Неудивительно, что Викторио и Нана встали на тропу войны! На их месте я бы сделал то же самое!

Доктор начал складывать свои инструменты в чемоданчик. Джордан заметил, как у него при этом трясутся руки.

— Вы позволяете себе необдуманные высказывания, капитан! — пробормотал Перкинс.

— Необдуманные? — Джордан в бешенстве подскочил к доктору и прокричал ему в лицо: — По-моему, необдуманно исполнять любой идиотский приказ словно пешка! Я хочу знать, за что, ради чего погибли те пятьдесят три парня, что были со мной!

Глава 1

Штат Нью-Мексико, горы Орган

8 июня 1883 года

Джордан ехал по долине Рио-Гранде, через плоскогорье Джорнада — голую, пустынную местность, поросшую редкими чахлыми колючками и кактусами. Далее путь его лежал через горы Орган, чьи причудливые склоны, растянувшись на двадцать миль, напоминали замок из волшебной сказки — немного воображения, и горные зубцы превращались в неприступные крепостные стены и могучие башни. За последние несколько лет Джордану приходилось проезжать этой дорогой не меньше дюжины раз, но он до сих пор не мог похвастаться, что знает эти горы хорошо. Здесь было столько ущелий, скрытых от людских глаз высокими хребтами, столько тайных подземных пещер, что, казалось, целая армия вполне могла бы укрыться в этих местах.

Джордан смотрел на хребты, мрачно темневшие на фоне рассветного неба. Растительность здесь была своеобразной — колючие юкки, мясистые кактусы с огромными цветами, рядом с которыми самые благородные розы показались бы жалкими сорняками, раскидистые ивы, корявые, приземистые сосны с длинными ярко-зелеными иголками.

Старый верный конь Джордана — крупный серый мустанг — осторожно ступал между камнями. Из ложбин еще тянуло холодом, и Джордан мысленно порадовался тому, что догадался одеться потеплее. До его ближайшей цели — небольшого городка с громким названием Франклин — было недалеко: он раскинулся сразу же по ту сторону границы штатов Техас и Нью-Мексико.

Джордан рассеянно почесал давно не бритый подбородок, раздумывая, какое будущее его теперь ожидает. Одно нить было совершенно ясно — в армию он больше не вернется. Джордан решил податься в Мексику, сам толком не тая зачем. Может быть, там его мятущаяся душа найдет наконец желанный покой, хотя верилось в это с трудом… В минный же момент Джордану хотелось лишь двух вещей — горячей ванны и теплой постели.

Натянув поводья, капитан заставил коня перескочить через острый камень на дороге. Взгляд Джордана был прикопан к земле, но каким-то шестым чувством он вдруг ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Остановив коня, Джордан огляделся.

На обочине дороги стояли несколько конных индейцев в боевой раскраске. Они смотрели на Джордана тем же пристально-каменным взглядом, каким встречали каждого белого, у которого хватало смелости или глупости проезжать через их территорию.

Джордан весь внутреннс напрягся и попытался определить свои шансы. Выбор у него был невелик. Либо попытаться проскочить мимо индейцев — но даже если ему это и удастся, они наверняка бросятся за ним в погоню, — либо вступить с краснокожими в переговоры. В конце концов, если последнее не поможет, то пистолет при нем…

Через минуту четверо индейцев уже перегородили капитану дорогу.

— Ты едешь один, бледнолицый? — спросил один из них на чистом английском, направив на Джордана винтовку.

— Да, — кивнул тот.

Индеец помолчал с минуту, а потом безапелляционным тоном добавил:

— Ты поедешь с нами.

Выбора у Джордана не было. За всю дорогу ни он, ни его мрачные провожатые не проронили ни слова. Лишь к полудню впереди наконец замаячила деревушка, расположенная в зеленом живописном местечке. Навстречу Джордану тотчас же высыпала целая толпа мужчин в такой же боевой раскраске, что и у сопровождавших его индейцев. Сомнений не было — Джордан оказался в лагере самого Джеронимо, а значит, этот день вполне может оказаться для него последним.

Индеец, разговаривавший с Джорданом по-английски, окинул его взглядом с ног до головы и мрачно произнес:

— Shdi'ande, — а чтобы у Джордана не было сомнений, перевел: — Ты в лагере Джеронимо, бледнолицый.

— Давно мечтал познакомиться с Джеронимо! — пробурчал себе под нос Джордан.

— Что ж, — рассмеялся индеец, — теперь твоя мечта наконец сбылась.

Взяв в руку повод коня, на котором сидел Джордан, индеец пришпорил своего пони и понесся по деревне, крича что-то на своем языке толпившимся вокруг зевакам — очевидно, чтобы расступились.

Джордан намеренно не удостаивал ответным взглядом толпившихся вокруг мужчин, женщин и детей. Он смотрел прямо перед собой, гордо выпрямив спину и высоко держа голову. Пистолет у него, разумеется, уже давно отобрали. За все время пути индейцы не дали Джордану ни глотка воды, и теперь горло его было словно пересохший колодец. Спиной он чувствовал презрительные взгляды, которые бросали ему вслед. Каким-то боковым зрением Джордан вдруг заметил совсем юную девушку, стоявшую в одиночестве. Во взгляде ее больших выразительных глаз было любопытство, сочувствие и жалость, а не презрение, как у ее соплеменников. Джордан повернул голову, чтобы рассмотреть девушку получше, но в этот момент индеец дернул за узду его лошади, и Джордану пришлось переключить свое внимание. В памяти его остались лишь длинные волосы цвета воронова крыла, очаровательная улыбка и взгляд, таинственный и влекущий.

Едва только капитан снова подумал о том, что его теперь ожидает, как сама судьба предстала перед ним в образе Джеронимо — приземистого человека с властным лицом и суровым взглядом. Джордан решил, что самое лучшее для него в этой ситуации — сохранять молчание.

Через минуту он уже сидел на полу вигвама в окружении суровых мужчин, которые, должно быть, удивлялись про себя, почему задержавшие бледнолицего не убили его сразу или хотя бы не допросили на месте.

— Расскажи мне о бледнолицых воинах, — проговорил вождь индейцев спокойным, почти дружеским тоном, но от этого тона по спине Джордана побежали мурашки. — Ты был один из них?

— Был, — признался Джордан и, набравшись смелости, посмотрел в глаза вождю. — Но теперь я уже не с ними, а сам по себе.