– Благодарю вас, – довольно холодно сказала императрица, не в силах более выслушивать льстивые слова. Пойманная в западню – с одной стороны канцлер, с другой – Грейтейн, – она ощущала себя оскверненной, словно ее облизал своим вонючим языком какой-то неведомый зверь.
– А что нам хочет сказать Кэшел Грейтейн? Майком растерянно заморгал.
– То есть как это что? Она хочет нам сказать… насколько славен дома Кевлеренов.
– Я имею в виду – какова мораль пьесы? Майком уставился на нее как громом пораженный.
– А-а-а, – протянул он. – А-а-а…
Императрица с неподдельным интересом ждала более внятного продолжения, но оно не последовало.
Лерена вздохнула.
К этому моменту дежурные аплодисменты уже стихли, актеры разошлись по гримерным, а Грейтейн поднялась на сцену, чтобы произнести краткую речь. Насколько помнила императрица, эту самую речь драматург произносила каждый год, разве что иногда переставляла местами абзацы.
И вновь прозвучали дежурные аплодисменты, и опять Лерена прошла из ложи в фойе, где был приготовлен банкетный стол. Здесь ее ждали сотни гостей. Королевские гвардейцы не давали любопытным подойти слишком близко. Впрочем, людей отпугивал и сам вид Кевлеренов в обществе Избранных.
Лерена одарила присутствующих благосклонной улыбкой, помахала рукой и направились в сторону Кэшел Грейтейн, которая поклонилась ей так низко, что едва не задела при этом носом ковер на полу фойе.
– В который раз, Кэшел, ваша пьеса пользуется громадным успехом у зрителей.
– Все дело в теме, – скромно ответила женщина. Выражение ее лица наводило на мысль, что в данный момент она проявляет великодушие.
– Несомненно, – ответила Лерена с едва скрываемым сарказмом, отчего Грейтейн испугалась, не переступила ли она границы дозволенного. – В особенности на меня произвела впечатление третья сцена второго акта.
– Это когда говорится о том, в чьих руках сосредоточена власть? – уточнила Грейтейн.
– Именно, – счел нужным вставить канцлер Майком.
– Тебе нравится весна? – спросила Юнара у своего Избранного.
Нетаргер в легком замешательстве оторвал взгляд от отчета, в котором говорилось о положении дел в поместье.
– Прошу прощения, ваша светлость?..
– Весна. Время года. Весна тебе нравится?
– Пожалуй, да. Я не большой любитель холодов и всегда рад окончанию зимы.
– А как тебе другой аспект весны?
Нетаргер явно растерялся.
– Другой аспект?.. Вы имеете в виду фестиваль?
На его лице проступило слегка озабоченное выражение. Юнара обожала фестивали. Она порхала с одного праздника на другой, словно беззаботная весенняя пташка.
Нетаргер перевел взгляд на отчет. Но вот цифры…
– Нет, не фестиваль, – произнесла Юнара сердитым тоном. – Ты нарочно делаешь вид, будто не понимаешь меня.
Избранный почувствовал, что начинает злиться, но постарался подавить гнев.
Он вздохнул и захлопнул отчет.
– Вы имеете в виду любовь…
– Я всегда имею в виду любовь. Разве я когда-либо говорю о чем-то другом? И вообще о чем еще может говорить Кевлерен?..
Нетаргер знал, что порой Юнара питает страсть к громким словам и пафосным речам. И потому промолчал.
– Да, я имею в виду любовь, которая приходит вместе с весной. Природа всю свою энергию направляет в русло любви.
– Вам нужен кто-то для любовных утех?
– Да.
Нетаргер встал.
– Что ж, я позабочусь об этом.
– Но, что куда более важно, моей сестре такой кто-то нужен еще больше.
Акскевлерен нахмурился.
– Вы хотите сказать, что ей нужен супруг?
Юнара покачала головой.
– Нет, просто любовник. Кто-то, кто согревал бы ей постель. Тот, кого она щедро одаривала бы любовью. Кто мог бы называть ее по имени – просто Лерена, а не ваше величество.
Нетаргер сомневался, что любви Лерены хватило бы хоть на полевую маргаритку. Разумеется, императрица любила Ганиморо и всех своих остальных Акскевлеренов, а в какой-то степени даже своих родственников, но ему ни разу не доводилось видеть в ней ту бездну чувств, какая была присуща его госпоже.
– Вы предлагаете, чтобы я подыскал ей любовника?
– А разве это так трудно?
Неожиданно Нетаргера почувствовал интерес.
– Надо найти того, кто был бы предан вашему дому? Юнара сделала вид, будто задумалась над его вопросом.
Потом она кивнула.
– Думаю, нечто подобное устроить нетрудно. Но только при условии, что необходимый кандидат уже имеется.
– Ваша светлость имеет в виду нового юношу. – Слова Избранного прозвучали как утверждение, а не как вопрос.
И вновь герцогиня ответила ему кивком.
– Если я не ошибаюсь, его зовут Верклофф.
– Мне казалось, вы его уже наметили для себя.
– Возможно, – ответила Юнара с улыбкой. – Но не важно. Кстати, поскольку в Омеральте он недавно, то его почти никто не знает.
– Идеальный вариант, – согласился Нетаргер.
– Именно. Значит, ты этим займешься.
Нетаргер отвесил ей поклон и направился к двери.
– И поищи кого-нибудь для меня. Не хотелось бы провести весну в холодной постели.
Ганиморо наклонилась вперед, чтобы Лерене было видно ее лицо, освещенное светом уличных фонарей, который просачивался сквозь занавеси паланкина.
– Вы чем-то обеспокоены, ваше величество?
Лерена рассеянно покачала головой. Ей очень хотелось закрыть глаза и уснуть под мерное покачивание паланкина, пока слуги несли их назад во дворец, но где-то в глубине ее сознания жила некая смутная мысль, которая не девала императрице покои. Лерена не могла сказать конкретно, что это за мысль, однако причиной ее раздражения была пьеса Кэшел Грейтейн.
Ганиморо пристально посмотрела на императрицу. Она давно уже заметила, что хотя Лерена и не любит обсуждать свои личные проблемы, однако ждет от Избранной, что та предложит помощь.
Лерена постоянно требовала подтверждения тому, что ее любят, особенно в собственном доме. Ганиморо неизменно следила за тем, чтобы новые Акскевлерены или новые слуги никогда первыми не заговаривали с императрицей и отвечали коротко, но учтиво, если она сама обращалась к ним с вопросом.
– Как вы себя сегодня чувствуете, ваше величество?
Лерена любила, чтобы этикет соблюдался всегда. По ее мнению, порядок был превыше всего остального: эта черта характера стала еще заметнее после того, как она взошла на трон. Пожалуй, в этом и состояло главное различие между ней и ее сестрой. По мнению Ганиморо, Юнара была непредсказуема: Избранной импонировала эта непосредственность. Питомцы сестер тоже резко отличались: выдрессированные, преданные своей хозяйке псы Лерены и яркие, но пугливые птицы Юнары. Императрица была крепкой, будто скала, герцогиня – изменчивой, словно туман. Лерена неизменно твердо шла к намеченной цели, Юнара же отдавалась на волю случая.
Долгое время Ганиморо пребывала в убеждении, что непредсказуемость Юнары делает ее наиболее опасной из сестер, но за последние два года изменила свое мнение. В стремлении Лерены к укреплению свой власти, в том, как методично она решала возникающие проблемы, не было ничего тайного, скрытого от глаз – наоборот, все на виду. Императрица прекрасно разбиралась в тонкостях гигантской государственной бюрократической машины и чутко улавливала настроения в обществе. Она знала каждую ниточку паутины отношений человека и государства и безошибочно чувствовала любую попавшую в нее муху. Обычно Лерена выжидала какое-то время, прежде чем эту муху убить, однако как только этот момент наступал, действовала быстро и решительно, не оставляя жертве ни малейшей надежды.
Личность Юнары также отличалась недюжинной силой, а что касается Сефида, то в магии ей вообще не было равных. Однако своей непосредственностью герцогиня скорее напоминала ребенка, в чьи руки попал лонггон, стреляющий тяжелыми ядрами; ребенка, неспособного даже правильно прицелиться и потому опасного для окружающих, будь то друзья или враги. Лерена же – бывалый солдат, вооруженный простеньким огнестрелом, однако всаживающий пулю неприятелю прямо между глаз.
Слуги опустили паланкин у входа во дворец. Ганиморо проследовала вслед за императрицей в ее опочивальню. Избранная первой вошла внутрь, дабы убедиться, что там все в порядке. Горничная была на месте: она поправляла покрывало и грелку, готовясь лечь в свою кровать у изножья постели Лерены.
Императрица обвела взглядом комнату, убедилась, что все готово для отхода ко сну, и Ганиморо вернулась к себе. Ее спальня была ничуть не меньше, чем опочивальня императрицы. Здесь она поработала около часа, вместе с дворецким сверяя счета, после чего тоже легла в постель.
Избранная уже начала дремать, когда в ее комнату стремительно вошла Лерена, а вслед за ней – горничная, у которой был донельзя несчастный вид. Императрица приказала девушке зажечь все светильники, после чего отослала ее на кухню заказать легкий ужин, а сама присела на край кровати Ганиморо. Та попыталась встать, но Лерена жестом велела ей оставаться в постели.
– Не надо, лежи. Я ненадолго.
Ганиморо не стала говорить, что если к вам зашли всего на минуту, ужин обычно не заказывают.
Чем я могу вам помочь, ваше величество?
– Скажи, ты долго приучала себя произносить эту фразу?
– Какую фразу? – не поняла Ганиморо.
– «Ваше величество», вместо «ваше высочество», кем я числилась до того, как умерла моя мать.
– Нет, ваше величество. С того самого момента, когда нам было по семь лет и мы познакомились с вами, я знала, что в один прекрасный день вы станете императрицей. И я приучила себя произносить эти слова еще в те дни… Когда пришло время, они стали поизноситься сами собой.
Лерена кивнула, словно ожидала услышать именно такой ответ, а потом сказала:
– Повелитель может быть только один.
Ганиморо растерянно заморгала. Избранной было трудно понять, куда клонит императрица. Кроме того, она не понимала, какая роль в этой беседе отведена ей самой, что само по себе выглядело довольно необычно. Тон, каким Лерена произнесла свою фразу, тоже показался Ганиморо весьма странным, словно это был вопрос, а не маловразумительные полуночные размышления.
– Разумеется, ваше величество. Так оно всегда и было, – поспешила ответить Избранная, подумав, что императрица наверняка имеет в виду Юнару.
От этой мысли девушке стало не по себе. В настоящий момент между сестрами не было откровенной вражды – главным образом благодаря тому, что Генерал Третий Принц Мэддин Кевлерен исчез за горизонтом, а в Ривальде революция смела Кевлеренов с трона. Интересно, подумала Ганиморо, что в таком случае гложет императрицу?..
– Тем не менее власть бывает разная, – продолжала тем временем Лерена, глядя куда-то в пространство отсутствующим взглядом.
– Мне не совсем понятно, что вы хотите сказать, ваше величество…
Императрица тяжело вздохнула.
– И мне тоже, милая Ганиморо. Я далеко не все понимаю… что само по себе уже плохо. Мне не дают покоя какие-то смутные мысли, я пытаюсь уловить их смысл, но он то и дело ускользает от меня. – Императрица неожиданно поднялась с постели и поправила покрывало там, где только что сидела. – Ничего, когда-нибудь пойму. А теперь скажи служанке, чтобы она принесла ужин в мою опочивальню.
Тысяцкий Авенел Кенди, посол Ривальдийской республики в Хамилайской империи, в пятый раз за утро посмотрел на свое отражение в зеркале.
– Вы прекрасно выглядите, – польстил ему секретарь, кстати, также пятый раз за утро.
Авенел тыльной стороной ладони пригладил мундир.
– Да-да, я знаю, и все же, – сказал он и в очередной раз придирчивым взглядом окинул свое отражение.
– Понимаю: вам следует в этом самому убедиться.
От тысяцкого не скрылся сарказм в голосе Синесса Ардры, и он следка покраснел. Нервозность уступила место гневу.
– Вы забываетесь, – произнес он, не оборачиваясь, и тотчас обратил внимание, какая в комнате воцарилась тишина. Ага, Ардра наверняка задумался, что ему на это сказать.
– Прошу прощения, ваше превосходительство, – произнес Синесс, – но время поджимает.
Авенел бросил взгляд на каминные часы.
– У нас еще целый час…
– Не забывайте, что мы с вами в Омеральте, ваше превосходительство. – В голосе Ардры снова послышались презрительные нотки. – Здесь мы не сможем заказать экипаж. Нас либо понесут пешие носильщики, либо мы пойдем своим ходом.
– Но это же просто смехотворно! – негромко произнес Кенди.
– Согласен. Даже в те дни, когда к власти в Ривальде еще не пришел Комитет Безопасности, никому и в голову не пришло бы изгнать лошадей с улиц Беферена.
Зато здешние Кевлерены все еще у власти, подумал Авенел, но вслух ничего не сказал. Потому что одно неосторожное слово – и Синесс сообщит кому надо. И тогда его отзовут в Ривальд, где и казнят.
– В таком случае распорядитесь, чтобы нам подали паланкин, – произнес он с надменным видом.
Как только секретарь ушел, Авенел презрительно фыркнул и в очередной раз посмотрел на себя в зеркало.
Голубовато-серый мундир неплохо смотрелся на его слегка располневшей фигуре. Правда, бледное лицо на таком фоне казалось, осунувшимся. Однако ничего не поделаешь: это официальный мундир ривальдийского посланника. Ничего не поделаешь и со старческой кожей, залысинами и брюшком.
Авенел чуть-чуть подтянул штаны, чувствуя, что мышцы пресса по-прежнему крепки.
Он отвернулся от зеркала, взял свой парадный кортик в голубовато-серых ножнах – это тоже была часть костюма посланника – и направился вниз. Синесс уже поджидал его у входа в здание. Возле парадного крыльца в спешном порядке готовили посольский паланкин.
«Мой личный паланкин», – поправил себя Авенел. Ему было трудно привыкнуть к мысли, что он в Омеральте, столице злейшего врага его собственного народа. Интересно, какая сволочь из состава членов Комитета Безопасности предложила его кандидатуру на пост посланника?.. Не будь Кенди всю свою жизнь бессловесным и исполнительным служакой, он наверняка бы сумел отклонить это предложение. Однако именно потому, что он никогда не обсуждал приказы, к нему и приставили Синесса в качестве секретаря. Даже в природе каждому кролику полагается свой хорек.
– Мои бумаги у вас? – поинтересовался он у Ардры.
Секретарь улыбнулся и похлопал по карману своего мундира, после чего отвесил легкий поклон, приглашая Авенела занять свое место в паланкине. Посланник негромко фыркнул, однако позволил подсадить себя и сел. Кортик повис у него между ног. Кенди выждал пару минут, пока к нему не присоединился Синесс, хотя его так и подмывало приказать носильщикам тронуться с места без секретаря. Он мысленно представил себе эту картину, и на губах его заиграла легкая улыбка.
Дорога в королевский дворец заняла достаточно много времени – даже несмотря на то что эскорт расчищал дорогу перед паланкином. Авенел подумал, что гораздо быстрее было бы добраться пешком. Правда, подобное вряд ли к лицу посланнику, который направляется на свою первую аудиенцию у императрицы Лерены. Ничего, прогуляемся как-нибудь в другой раз, когда формальностями можно будет пренебречь…
Авенел выглянул в окно паланкина. Вид ему понравился. Безусловно, Омеральт прекрасный город: главное, здесь гораздо теплее, чем в его родном Беферене. Кенди нравился теплый желтовато-оранжевый цвет городских стен, он с удовольствием разглядывал пестрые флаги, возвещавшие об открытии очередного фестиваля. Украдкой взглянув на Синесса, Авенел подумал, что и его секретарь, несмотря на свой склочный характер, тоже в восторге от Омеральта.
Порой Авенелу казалось, что ненависть Синесса к Хамилаю носит преувеличенный, если не патологический характер. Даже в те далекие дни, когда сам Кенди был простым солдатом, ни он, ни те, кого он знал, не пылали к империи такой яростной ненавистью. Синесс же никогда не был военным, и его ненависть – лишь следствие всего того, что накопилось у него в душе, подумал Авенел. И тотчас с горечью осознал, что его секретарь, несмотря на свой малый рост, человек крайне опасный. Впрочем, не такой уж и малый, ведь Кенди выше его самого всего на одну ладонь. Иное дело, что у Синесса вошло в привычку сутулиться, отчего он кажется ниже А еще эта его привычка заламывать руки и всюду совать свой нос!..
«Прекрати, – одернул себя Авенел. – Каким бы ни был секретарь, с этим уже ничего не поделаешь». Оставалось лишь одно – откинуться на спинку сиденья и наслаждаться открывающимся из окна видом. А какие здесь восхитительные запахи!..
Паланкин проплыл мимо палатки, в которой продавалась какая-то еда, отчего у Авенела потекли слюнки, затем миновал другую, в которой торговали букетами удивительно красивых цветов, потом навстречу попался уличный торговец с корзиной ароматных трав, и Кенди тотчас вспомнились весенние поля и прогулки в горах. Казалось, все в Омеральте было наполнено жизнью, яркими красками, волнующими ароматами. Посланника так и тянуло выскочить из паланкина и провести остаток дня, беспечно гуляя по городским улицам и переулкам. Ему очень хотелось взобраться на городскую стену, погреться в лучах солнца…
Синесс негромко кашлянул.
Авенел постучал ножнами кортика по полу. Один точный удар в шею решил бы всего его проблемы. Кенди тяжело вздохнул. Да, а потом его семья в Беферене станет жертвой отмщения со стороны Комитета Безопасности.
Паланкин остановился. Внутрь заглянуло хмурое лицо одного из гвардейцев. Синесс с издевательской усмешкой вручил стражнику кипу бумаг. Тот просмотрел их, вернул секретарю и удалился.
Спустя мгновение паланкин снова пришел в движение, и они проследовали в дворцовые ворота.
– Кто там на этот раз? – раздраженно спросила Лерена у Ганиморо, пока они с ней шли в тронный зал.
– Новый ривальдийский посол.
| – Да-да, это мне известно. Я хочу знать, кто он такой.
– Тысяцкий Авенел Кенди.
– Тысяцкий?.. И каков аналог этого звания в нашей армии?
– Командующий, ваше величество. Лерена остановилась как вкопанная.
– Командующий?! – В голосе ее звучал нескрываемый гнев. – Ривальд направил к нам в качестве посланника командующего?
– Он в армии не так давно, – пояснила Ганиморо.
– Замечательно!
Избранная быстро сверилась с бумагами.
– Зато он несколько лет прослужил в Совете Иностранных Дел Ривальда… или как там сейчас называется эта служба после того, как к власти пришел Комитет Безопасности.
Лерена фыркнула.
– Что ж, в таком случае он наверняка в курсе того, кто мы такие, – сказала она через пару минут.
– Думаю, что да. И его послали сюда потому, что он эксперт по Хамилаю. И вообще Боевая Ассоциация не видит ничего оскорбительного для нас в том, что направила сюда человека столь низкого звания. Не будем забывать, что для простого солдата эта значительное достижение. К тому же Комитет Безопасности вряд ли бы снова направил к нам Кевлерена.
Женщины вошли в тронный зал. Гвардейцы тотчас вытянулись в струнку, а придворные почтительно поклонились. Кевлерены столпились у возвышения, на котором стоял трон – причудливое деревянное кресло, вырезанное, согласно легенде, из цельного куска дерева, которое Эмбер привез с собой, когда спустился с гор.
Лерена уселась, быстро пробежала глазами список мероприятий, который составила для нее Ганиморо, и кивнула сержанту, стоявшему у входа. В следующее мгновение двери распахнулись, и тысяцкий Авенел Кенди со своим секретарем вошли в зал. Стража подвела их к трону, где новоиспеченный посланник – в отличие от секретаря, который не стал сильно стараться – отвесил глубокий поклон и передал бумаги Ганиморо, которая, в свою очередь, вручила их Лерене.
Императрица взяла бумаги, но изучать не стала.
– Добро пожаловать в Хамилайскую империю, ваше превосходительство! – произнесла она ровным тоном.
Кенди выпрямился.
– Мое правительство оказало мне высокую честь представлять интересы Республики Ривальд в вашей стране, ваше величество. Я счастлив и горд видеть вас.
– Кто это с вами? – спросила Лерена.
Синесс оторвал взгляд от пола. В глазах его читался легкий испуг. Лицо Авенела не изменило своего выражения.
– Ваше величество, позвольте представить вам моего секретаря, Синесса Ардру.
Тот вновь отвесил поклон, на этот раз с большим усердием.
– Пусть ваше пребывание здесь будет длительным и плодотворным, – сказала Лерена, обращаясь к посланнику. – Как мне кажется, сейчас крайне важно, чтобы между нашими двумя государствами установились добрые отношения, потому что вместе с добрыми отношениями приходит взаимопонимание, а со взаимопониманием – мир.
– Совершенно согласен со столь мудрыми и справедливыми словами, ваше величество, – поклонился Кенди.
– Отлично. А теперь перейдем к делу. Скажите, устраивают ли вас отведенные вам апартаменты? Они более просторны, нежели те, что были предоставлены вашему предшественнику, да и находятся ближе ко дворцу.
– Они великолепны, – ответил Авенел, однако Лерена заметила в его глазах немой вопрос: ближе ко дворцу – это лучше или хуже?
– Скажите, вы не доставили для меня послание от моей миссии в Ривальде? – поинтересовалась Лерена.
Авенел растерянно посмотрел на нее.
– К сожалению, нет, ваше величество. Мне ничего не передавали.
– Совершенно ничего?..
Кенди нервно сглотнул. Кажется, императрица спрашивала у него, не использовал ли Комитет Безопасности кого-то из пленных Кевлеренов для того, чтобы передать ему сообщение…
– Даю вам слово, ваше величество. Я не получал никаких сообщений.
– Как известно, мой дядя Паймер Кевлерен не способен пользоваться Сефидом. Я надеялась, что правительство вашей страны известит меня о его благополучном прибытии в Ривальд и прибытии в Беферен.
– Я наведу все необходимые справки, как только вернусь в здание посольства, ваше величество, – ответил Авенел. – Если из Ривальда получены какие-либо известия, я тотчас извещу вас.
– Как это мило с вашей стороны, ваше превосходительство.
Тысяцкий в очередной раз отвесил поклон и направился к выходу, сделав знак адъютанту, чтобы тот последовал его примеру.
Лерена осталась довольна: новый посланник понял намек на то, что аудиенция окончена. Что ж, вполне возможно, с ним удастся найти общий язык.
Ганиморо наклонилась и шепнула на ухо императрице:
– Чем раньше поставить его в рамки, тем лучше.
– Почти то же самое, что и дрессировка собак, – улыбнулась в ответ Лерена.
День аудиенций затянулся. Когда Лерена вернулась в свои апартаменты, то чувствовала себя по-настоящему усталой. Она без аппетита поглощала ужин, когда в комнату вошла Ганиморо.
– Прибыл некто, кого вы хотели бы видеть.
Но Лерена покачала головой.
– Я слишком устала. Займись им сама.
– Но это дело не государственное, а семейное.
– Новый Акскевлерен?
Ганиморо пожала плечами с загадочным видом.
– Вы должны посмотреть сами.
Лерена недовольно вздохнула, встала из-за стола и последовала за своей Избранной.
– Куда мы идем?
– В опочивальню, – ответила Ганиморо. Как только они подошли к спальне, девушка широко распахнула двери. – Насколько я понимаю, это подарок от вашей сестры.
У кровати стоял молодой человек, прекрасно сложенный и с очень красивым лицом. Увидев императрицу, он тотчас залился краской смущения, потом улыбнулся и поклонился.
– Верклофф!.. – воскликнула Лерена, не скрывая своего раздражения. – Что ты здесь делаешь?
Она повернулась к Ганиморо.
– Разве мы не отослали его к Юнаре?..
ГЛАВА 17
Перед Мэддином лежала бумага, на которой можно было прочесть десяток слов. Примерно половина их составляла заголовок: «Необходимое для Киданской колонии». Под заголовком шел ряд подзаголовков: «Провиант», «Правительство», «Оборона», «Торговля», «Разное», «Местное население».
Мэддин положил перо, вздохнул, поднялся со стула и пригладил ладонью коротко стриженные темные волосы. В каюте было тепло и душно, отчего думалось плохо, однако принц знал: стоит ему выйти на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха, и все его мысли тотчас обратятся к Алвей. А ведь еще ждет масса дел, и чем дольше он будет тянуть, тем труднее будет за них взяться.
Все подзаголовки в принципе сводятся к одному: местное население. Потому что все зависит от самих киданцев. Насколько готовы они встать на сторону Поломы и выступить против засилья плутократов, как отнесутся к хамилайским колонистам, какова будет их реакция, когда они поймут, что Кидан становится просто дальним форпостом Хамилайской империи, захотят ли подчиниться указам императрицы Лерены… да и любого из Кевлеренов, в том числе и самого Мэддина…
Принц понимал, что эти вопросы не имеют ответов и не будут их иметь до тех пор, пока их флотилия не достигнет Кидана. Однако необходимо подготовиться к прибытию: нужно составить план по поводу того, каким образом распределить провиант и зерно для посева, как учредить такую администрацию, которая могла бы эффективно работать и с местным населением, и с колонистами, как защитить себя от возможного нападения со стороны ривальдийской армии…
Мэддин вновь взялся за перо и в десятый раз за утро попытался что-то написать, но, чувствуя, что все равно ничего не получится, бросил перо на бумагу, отчего получилась внушительных размеров клякса. Негромко выругавшись, он быстро поднялся из-за стола, больно ударившись головой о потолочную балку.
Принц тяжело опустился на стул, потирая ушибленное место. Ему даже стало жаль себя. Боль вскоре утихла, но Мэддин продолжал сидеть, не в силах взяться за работу.
Он наклонился, чтобы взять еще один лист бумаги, и в этот момент фамильная цепь выскользнула из-под рубашки. Мэддин замер, глядя на нее. Ему почему-то пришла в голову мысль, что во время похорон Алвей следовало в первую очередь избавиться от этой цепи, а не от знаков отличия его семьи. Потому что цепь символизировала Сефид, в то время как знаки – лишь принадлежность к семье. А ведь его возлюбленная была убита именно при помощи магии…
Мэддин откинулся на спинку стула и правой рукой поднял цепь, чтобы ожили амулеты. Но ничего не произошло. Не вспыхнуло ни единой искры… и никогда не вспыхнет. Не-Кевлерены наверняка ощущают точно такую беспомощность перед Сефидом, подумал принц, и ему стало жаль себя.
Мэддин тотчас постарался отогнать прочь эту подлую жалость, но так и не смог – по крайней мере ему не удалось этого сделать до конца. Принцу по-прежнему было искренне жаль всех тех, кому выпало родиться не-Кевлереном и чьи судьбы в той или иной мере были связаны с судьбой его семьи.
Мэддин дал себе слово, что он это изменит. Он непременно сделает все для того, чтобы его колония была свободна от прихотей Ксвлеренов. Принц пока не знал, каким образом этого добьется, но и том, что так оно и будет, не сомневался ни секунды.
Неожиданно Мэддин ощутил прилив работоспособности. Он хмуро улыбнулся, спрятал фамильную цепь и вновь взялся за перо.
У Китайры тоже была фамильная цепь.
Она извлекла ее с самого дна огромного сундука, чтобы еще раз внимательно изучить. Грамматиста всякий раз изумляло, насколько прекрасны амулеты. Все они были сделаны из стекла самых разных оттенков. Вот, например, красный, с веточкой розмарина внутри; а вот – молочно-белый, с крупинкой золота; вот желтый, с застывшим в нем крылышком жука…
Китайра потрогала каждый амулет. Затем напрягла все свои чувства, чтобы не попустить искру – знак, свидетельствующий о том, что установлена связь с Сефидом. Пару раз возникало слабое свечение, но такое тусклое, что девушка решила, что это ей показалось.
Какой щедрый дар, подумала она про себя. Достойный той, что его преподнесла.
И все-таки было в этом подарке нечто от насмешки.
Китайра, чью мудрость признавали грамматисты всего Хамилая, чьи труды по изучению Сефида уважал сам Малус Майком, была бесплодна. Несмотря на упорный труд, она так и не разгадала тайну Обладания. В некотором роде девушка так и оставалась ребенком, лишь замочившим пальцы ног в безбрежном океане Сефида.
Дар Кевлерена.
Порой Китайре хотелось выбросить эту цепь в море или раздавить амулеты каблуком. В иные мгновения она желала поднести камни к глазам и смотреть сквозь них на солнце или звездное небо до конца своих дней. В этом суть красоты, решила девушка. Нечто такое, что способно довести до безумия.
Но любоваться подаренной ей фамильной цепью Китайра могла лишь в одиночестве. Кроме того, цепь она получила в подарок еще до того, как познакомилась с Гэлис. Так что стратегу про цепь ничего не известно.
Это был секрет, которым Китайра не спешила ни с кем делиться. Источник радости и боли – все, что осталось от связи с повелительницей-Кевлереном, связи, которая поначалу казалась такой многообещающей и которая так мало дала ей.
За исключением Гэлис, напомнила себе девушка, хотя Кевлерены наверняка бы изумились, узнай они, какое глубокое чувство питала она к стратегу. Интересно, подумала, а как же другие, кто, как и она сама, раздираем между любовью и личными амбициями? Чувствуют ли они то же самое? Впрочем, Китайре удалось достичь некоего равновесия: ее страсть к Гэлис была по силе равна страху и ненависти к Кевлеренам. Девушка была привязана к обеим женщинам, и вряд ли будущее что-либо изменит.
Китайра подумала, что в этом мог заключаться источник понимания сути Сефида, но это понимание, как всегда, ускользало от нее.
Но должен ведь быть какой-то выход! В этом Китайра не сомневалась. Рано или поздно, но она разгадает тайну Сефида. Не могут же одни лишь Кевлерены бесконечно владеть этим секретом.
Грамматист взяла цепь в левую руку и вернулась к бумагам. В последние несколько дней – после того как Гэлис перебралась к Поломе на «Ханнема» для разработки совместных планов – Китайра провела немало часов, записывая все, что ей было известно о Сефиде. Она часами перечитывала написанное, пытаясь проследить закономерность, отыскать подсказку, которая явилась бы ключом к невероятной тайне, но так ничего и не нашла. Ничего страшного, наверняка еще найдет… И Китайра взялась за новые записи.