Паймер с Идальго допили вино, и в этот момент, сияя улыбкой, в гостиную вернулся Чиерма. Правда, взгляд его водянистых глаз по-прежнему оставался ледяным.

– Если вы все еще голодны, то обед ждет.

– Ведите нас, – распорядился Паймер, и они проследовали за мажордомом в более просторный зал с узкими стрельчатыми окнами под сводчатым потолком, что напомнило герцогу старую архитектуру Омеральта.

Пылал камин, отбрасывая по всему помещению пляшущие тени. Большую часть пространства занимал длинный стол, накрытый на пять персон. Кроме камина, зал освещался свечами в двух тяжелых подсвечниках. Чиерма подвел Паймера и Идальго к двум приборам на одной стороне стола.

– В отсутствие императрицы Лерены и ее сестры мой герцог привык сидеть во главе стола! – возмутился Идальго.

– Ничуть не сомневаюсь, что в Хамилае так оно и есть, – пожал плечами Чиерма. Хотя его тон нельзя было назвать язвительным в полном смысле этого слова, было видно, что он доволен тем, что сумел-таки нанести гостям оскорбление.

– Я с удовольствием познакомлюсь с теми, с кем разделю трапезу, – поспешил ответить Паймер, прежде чем Идальго успел ответить колкостью на колкость. Старику меньше всего хотелось, чтобы первая ночь их пребывания в Ривальде была омрачена стычкой с дворецким.

– Я – один из них, ваша светлость. – Чиерма склонил голову в поклоне. – Другие двое будут здесь с минуту на минуту.

– Понятно, – сухо ответил Паймер. Вот сейчас он по-настоящему оскорбился и счел нужным это показать. Ни при каких обстоятельствах герцог не сел бы есть за одним столом с челядью, за исключением разве что Избранных.

Однако все-таки Паймер промолчал. Какое-то время все трое просто стояли у своих стульев, причем хамилайцы демонстративно избегали смотреть в глаза дворецкому. К счастью, тот не встал позади стула во главе стола. Случись такое, дело наверняка кончилось бы скандалом и дипломатической нотой.

Послышались шаги. Двери распахнулись: в зал вошли несколько мужчин и одна женщина.

В первую минуту Паймер решил, что наступил тот самый кровавый конец, о котором он упомянул в разговоре с Идальго: все мужчины оказались затянутыми в кожу кавалеристами. Их грозный вид слегка портили, как ни странно, только палаши, довольно комично болтавшиеся ниже колен. Герцог узнал в них свой почетный эскорт.

Кавалеристов вел офицер. Выглядел он так надменно, что даже Паймеру при всем желании было до него далеко. Впрочем, остальные кавалеристы тоже не пытались скрывать презрительных ухмылок.

«Вот и все, – подумал про себя герцог. – Сейчас меня выведут во двор и отрубят голову или сделают что-то подобное. Правда, мой рыжий парик пока на мне…»

Затем старик перевел взгляд на женщину и тотчас выбросил из головы мысли о скорой кончине. Нет, раньше он ее никогда не встречал, но все-таки с первого взгляда определил, что это его родственница. При желании она вполне могла бы выдать себя за одну из племянниц герцога.

Ага, оказывается, ему предстоит отобедать с представительницей ривальдийских Кевлеренов – тех самых, с которыми императрица поручила вступить в контракт. Но каково место этой женщины в королевской семье? По выражению лица Идальго Паймер догадался, что тот тоже понял, кто перед ними.

В следующее мгновение герцог увидел, что его Избранный недоуменно поднял брови. В чем дело, подумал Паймер, бросив взгляд в сторону тех, что приближался к нему. Одна представительница Кевлеренов и несколько недружелюбного вида солдат… и что?

И тут до Паймера дошло.

Женщина была одна! Где же ее Избранная?..

Кавалеристы заняли места по периметру зала, вытянулись в струнку и положили руки на сабли. Офицер и женщина-Кевлерен подошли к столу. Каково же было изумление обоих хамилайцев, когда место во главе стола заняла не женщина, а сопровождавший ее офицер.

Командир кавалеристов был средних лет, высок ростом и широкоплеч. И хотя он уже довольно заметно раздался в талии, а черты лица слегка оплыли, бравая выправка по-прежнему выдавала в нем настоящего военного.

– Я тысяцкий Маркелла Монтранто, – произнес офицер. Голос его звучал глухо, как будто дыхание давалось ему с трудом. – Ваша светлость, от имени Комитета Безопасности Ривальдийской республики я приветствую вас в нашей недавно освободившейся стране. Надеюсь, что пребывание здесь доставит вам немалое удовольствие, а также окажется полезным с точки зрения укрепления дружбы между двумя нашими странами.

Паймер демонстративно посмотрел сначала на женщину, потом на Монтранто.

– Благодарю за теплые слова. Я целиком и полностью разделяю ваше мнение, – произнес он.

Наступила пауза. Офицер смотрел на герцога с таким видом, будто ждал, что Паймер добавит к сказанному что-то еще, но тот молчал.

– Что ж, в таком случае, – промолвил Монтранто, – прошу к столу.

Он хлопнул в ладоши, и тотчас появились слуги.

Паймеру показалось, что прислуга демонстрировала неподобающую спешку. Быстро поставив на стол тарелки для каждого гостя и отодвинув от стола стулья, слуги столь же быстро удалились.

Для герцога явилось неожиданностью, что Идальго выждал несколько секунд, позволив ему сесть первым. Он даже покраснел, словно его застали врасплох за чем-то постыдным, однако медленно опустился на стул. Когда Идальго тоже занял свое место, снова появились слуги: они принесли супницу и глубокие тарелки, которые поставили на мелкие, разлили в них густой овощной суп и покинули зал.

Все это ори проделали стремительно, едва ли не бегом.

– Полагаю, мадам, мы незнакомы друг с другом, – произнес Паймер, откашлявшись. – Я…

– Ей известно, кто вы такой, – не дал договорить ему Чиерма.

Герцог умолк, сраженный столь вопиющей бестактностью. Никто за всю его жизнь не разговаривал с ним так непочтительно, разве что Юнара. Паймер заметил, что Идальго попытался встать, и поспешил положить руку на колено Избранному, чтобы тот успокоился.

– Однако официально их не представили друг другу, – вмешался в разговор Монтранто.

Чиерма посмотрел на офицера с тем же нескрываемым презрением, с каким он смотрел на Паймера и Идальго. Монтранто отвернулся первым: неожиданно герцог понял, кто на самом деле сегодня здесь хозяин.

Кстати, а кто он вообще такой, этот Чиерма? Член Комитета Безопасности? И с какой стати он наделен властью над этим офицером и этой женщиной?..

– Я – леди Энглей Кевлерен, – ответила женщина, причем едва ли не скороговоркой, словно боялась, что ей не дадут договорить.

Чиерма посмотрел в ее сторону с нескрываемой злобой. Паймер даже испугался, что дворецкий ударит женщину, несмотря на ее высокое происхождение. Испугался не потому, что она приходилась ему родственницей, а просто потому, что, случись такое, Идальго наверняка бы вмешался, и он не смог бы остановить своего Избранного. Хотя Идальго был воспитан для того, чтобы защищать в первую очередь его, Паймера, любой Акскевлерен автоматически встанет на защиту любого Кевлерена.

Но Чиерма не стал устраивать сцен, а только произнес с нескрываемым сарказмом:

– Уже не леди. Теперь вы просто Энглей Кевлерен. Наступила томительная пауза, которую первым нарушил Паймер.

– Рад познакомиться с вами, леди Энглей Кевлерен, – произнес он, обращаясь к женщине.

– Вы, наверно, еще не слышали, ваша светлость, – сказал Чиерма, – но в Ривальде аристократов отстранили от власти. Мы теперь республика, и у нас нет никаких лордов и никаких леди, никаких королев и герцогов. Мы – свободные люди.

– Не стану спорить, – спокойно отвечал ему Паймер. – Однако каждая женщина-Кевлерен для меня была, есть и будет леди.

Энглей слушала его со смешанными чувствами: ей было и смешно, и немного страшно. Неожиданно герцог понял, что своими речами только усложняет ее и без того двусмысленное положение. Ведь утром он отсюда уедет, а леди останется наедине с этим злобным Чиермой.

– Впрочем, я вовсе не собирался наносить оскорбление вашей республике, – поспешил добавить Паймер.

– Уверяю вас, никто в этом не сомневается, – откликнулся Монтранто и сменил тему разговора: – Кстати, я буду командиром вашего эскорта отсюда и до Беферена, где прибытия хамилайского посланника уже с нетерпением ждет Комитет Безопасности.

– Сочту за честь, – ответил Паймер без всякого сарказма.

Судя по всему, Монтранто остался доволен.

– А теперь – за еду, – предложил он.

Пока все ели суп, никто не проронил ни слова. Но как только пустые тарелки унесли, разговор возобновился как ни в чем не бывало.

– В нашем винном подвале есть недурной запас вина из Оффры, – произнес Чиерма. – Кстати, вы его уже попробовали, как только прибыли сюда.

– Вино было превосходным, – подтвердил Паймер.

– Кстати, оно входит в список товаров, которыми Ривальд хотел бы торговать с империей, когда наши отношения… э-э… нормализуются.

Подали второе блюдо – ласточек в густом лимонном соусе. Как бы ни отразилась на Ривальде и судьбе местных Кевлеренов революция, она, судя по всему, абсолютно не изменила привычек тех, кто повелевал народом. И пусть лордов и леди сменили солдаты и дворецкие, они не отказывали себе в удовольствиях.

– Мне сказали, что это бывшая резиденция губернатора, – как бы между прочим заметил Паймер. – А кто сейчас стоит во главе Геймвальда?

Вопрос явно обескуражил Монтранто и леди Энглей. Чиерма же ехидно улыбнулся и счел нужным пояснить:

– Ваш источник информации немного ошибся. Этот особняк был и остается резиденцией губернатора. Сменился лишь сам губернатор.

– А разве он не разделит с нами трапезу?

– Он ее разделяет, – ответил Чиерма, улыбаясь шире. Паймер невольно обменялся взглядом с Идальго.

В манерах Чиермы, хотя те и не отличались галантностью, – было нечто такое, что позволяло определить, что когда-то он состоял в услужении. Даже первые слова приветствия, сказанные в адрес гостей, отдавали угодливостью, из чего Паймер и Идальго сделали вывод, что Чиерма в прошлом – слуга, вынесенный революцией на высоты власти. Однако чтобы из челяди – и прямиком в губернаторское кресло? Это уж слишком.

– В таком случае почему вы сидите не во главе стола? Почему это место занимает тысяцкий Монтранто? – поинтересовался Идальго. Он больше не мог хранить молчание, когда имели место столь вопиющие нарушения этикета, поскольку знал, насколько большое значение придает таким мелочам его хозяин.

– Что ж, интересный вопрос! – деланно рассмеялся Монтранто и вопросительно покосился на Чиерму.

– Наш тысяцкий хочет сказать, – ответил тот, – что как военный, то есть член Боевой Ассоциации, он находится в непосредственном подчинении Комитета Безопасности, а под его началом служат обыкновенные администраторы вроде меня.

– Понимаю, тянуть военную лямку – дело нелегкое, – сочувственно произнес Паймер. – Кстати, воробьи приготовлены превосходно.

– Ласточки, – поправил Чиерма.

– Что ж, гражданская служба – тоже нелегкое дело, – кивнул Паймер.

Чиерма откинулся на спинку стула, всем своим видом давая понять, что именно он здесь хозяин.

– Я рад, что вы это понимаете. Многие, кто не испробовал этого на собственном опыте, обычно не верят, когда им говоришь, каким тяжелым бывает бремя власти. Ведь на вас ложится ответственность за принятие самых разных решений, за жизни столь многих поддан… – Чиерма осекся, вытер губы салфеткой и добавил: – Столь многих граждан.

– Что ж, кто-то должен заниматься и таким делом, – сочувственно произнес Паймер.

Чиерма довольно кивнул.

– Лишь те, кто готов пожертвовать собственным счастьем ради блага других!

– А порой – и жизнью! – добавил Паймер. – Потому что вечные волнения вряд ли идут на пользу здоровью.

Мажордом-губернатор снова кивнул.

– Вы, можно сказать, попали в самую точку, ваша светлость. Я чувствую, как здоровье мое ухудшается буквально день ото дня.

– Насколько я понимаю, именно данное обстоятельство и явилось причиной отстранения вашего предшественника…

При этих словах все присутствующие словно окаменели. Лишь языки пламени в камине и отбрасываемые ими тени продолжали плясать как ни в чем не бывало.

– Что-то не так? – растерянно спросил Паймер, поднося ко рту очередную ласточку.

– Главное блюдо! – крикнул Чиерма и громко хлопнул в ладоши. – Его уже давно пора подавать!..

У герцога было такое чувство, будто он стал свидетелем второго, и последнего, акта плохо разыгранной пьесы. Все вокруг притворялись, причем притворялись весьма неумело, стараясь отвлечь его внимание от любого вопроса, который мог представлять для герцога хоть малейший интерес.

Вошли слуги и забрали тарелки с еще недоеденными ласточками, поставив на их место блюда с ростбифом и овощами в темном густом соусе. Паймер и Идальго были изрядно голодны: они вежливо слушали, как их хозяева обсуждали за столом особенности местного сельского хозяйства, новые строительные проекты и тому подобное, а сами предпочитали хранить молчание, налегая на еду. Энглей тоже почти не участвовала в общей беседе, однако ела без аппетита. Впрочем, Паймер ее отлично понимал. Ведь леди принадлежала к тем, у кого революция отняла былые привилегии, кто лишился своего извечного права пользоваться даром Обладания Сефидом, благодаря которому они и были теми, кем были, возвышаясь над толпой. Паймер не сомневался, что раньше Энглей имела значительное влияние в Ривальде.

Он поежился. Герцогу стало немного не по себе от того, что он не сразу решил эту довольно простую головоломку. Да, до революции губернатором Геймвальда была именно леди Энглей… Теперь же она оказалась низведенной до положения военного трофея, который кичливо был выставлен на обозрение ему, родному дяде императрицы Лерены и полномочному послу Хамилайской империи, чтобы он воочию убедился, как низко пали в Ривальде здешние Кевлерены. Боевая Ассоциация демонстрировала свою власть и непоколебимую уверенность в собственных силах. А еще это было предостережение хамилайцам, которое Паймер и должен был передать Лерене.

У герцога тотчас пропал аппетит. Он продолжал мысленно корить себя за то, что сразу не понял очевидную вещь: перед ним разыграли не скверно отрепетированную пьеску, а хорошо поставленный пропагандистский спектакль.

Медленно пережевывая куски говядины, он пристально изучал своих сотрапезников. Чиерма изо всех сил пыжился, стремясь продемонстрировать свою значимость, хотя Паймер подозревал, что на самом деле им владел страх: выглядело это так, словно ривальдиец боится, что в любой момент кто-то сюда войдет и разоблачит в нем самозванца.

Вид у леди Энглей был подавленный, словно недавние события выпили из нее последние силы. Что касается Монтранто, то герцог подумал про себя, что вояка наверняка предпочел бы либо гарцевать на коне где-то поближе к границе, либо в окружении светских красавиц развлекаться на балу в Беферене, где можно вдоволь нахвастаться своими военными подвигами и вообще распушить хвост. Паймер никак не мог решить для себя, кто перед ним – бравый солдат, любитель пустить пыль в глаза или то и другое вместе.

Герцог решил, что в непринужденном общении необходим сделать паузу. Он оттолкнул тарелку, негромко рыгнул, прикрыв рот рукой, потом похлопал себя по животу.

– Должен сказать, что я давно не пробовал столь отменного ростбифа и, главное, в столь изысканном обществе. Но, увы, больше мне никак не съесть, а проделанный путь изрядно утомил меня…

– Но ведь еще полагается десерт! – возразил Чиерма.

– В таком случае, губернатор, можете съесть и мою порцию, – ответил Паймер. – Я же, с вашего позволения, предпочел бы пройти в отведенные мне покои. Приношу мои глубочайшие извинения леди Энглей Кевлерен и тысяцкому Монтранто за то, что должен откланяться.

Как и следовало ожидать, у Чиермы не нашлось возражений. Он приказал слугам убрать остатки еды и проводил гостей до их апартаментов на втором этаже.

Чиерма сам открыл дверь перед герцогом и его Избранным и даже счел нужным упомянуть, что лично участвовал в подготовке покоев к встрече высоких гостей: это по его предложению просторную кровать Паймера поставили изголовьем к стене без окон, а кровать Идальго, чуть пониже, – перпендикулярно к ней. Не без гордости Чиерма продемонстрировал прекрасный вид на весь Геймвальд, который открывался с террасы. Город, несмотря на позднее время суток, весь сиял огнями.

Герцог учтиво поблагодарил хозяина за проявленную им предупредительность и, как только обмен любезностями закончился, выпроводил его за дверь.

Когда мажордом-губернатор ушел, Паймер облегченно вздохнул.

– Я уже думал, он застрянет здесь навсегда, – произнес герцог.

Идальго ничего не сказал и принялся наводить в комнате порядок на свой вкус. Хотя переставлять было особенно нечего и некуда, он все-таки придвинул к входной двери стул и разбросал по полу перед балконной дверью пригоршню колючих шипастых шариков, которые всегда возил с собой в дорожной сумке.

Паймер быстро разделся и нырнул под одеяло. Идальго задул свечи, после чего тоже лег в постель.

– Ты прав, мой друг, – в темноте произнес герцог, обращаясь к Избранному, – Чиерма – опасный тип.

– Куда более опасный, чем это кажется на первый взгляд, ваша светлость, – негромко ответил Идальго. Было в его тоне нечто такое, отчего Паймер решил, что Акскевлерен не хочет развивать эту тему дальше.

Что ж, значит, не будем, решил про себя Паймер и лег поудобней, однако сон не шел к нему. Слова Идальго почему-то не давали покоя старику.

– Что значит – куда более опасный, чем кажется на первый взгляд?

До Паймера донеслось сопение Идальго. Его Избранный всегда громко сопел, стоило в разговоре затронуть щекотливую тему.

– Давай-давай, будь добр, объясни, – сказал ему Паймер.

– Кто такой, по-вашему, Чиерма?

– Выскочка, вот кто. Какой-нибудь бывший лакей, который, как только произошла революция, воспользовался первой же возможностью пробиться к власти.

– Но как тогда объяснить отношение к нему Монтранто?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Монтранто – член Боевой Ассоциации. Кроме того, он офицер. Значит, если на него возложена обязанность сопровождать вас до Беферена, то тем самым он выполняет поручение Комитета Безопасности. Надеюсь, вы со мной согласитесь?

– Пока что – да.

– А вы обратили внимание, какое подобострастие он проявлял по отношению к этому Чиерме? Если же надо было возразить этому шуту-губернатору, тысяцкий тотчас весь напрягался, словно своим несогласием рисковал навлечь на себя крупные неприятности.

Паймер и сам уже пришел к подобному выводу, хотя и не нашел убедительных объяснений поведению Монтранто.

– Продолжай, – велел он своему Избранному.

– Кроме того, вы не заметили, что леди Энглей Кевлерен по какой-то причине боится этого человека? Она даже не хотела садиться с ним рядом. А когда Чиерма говорил, то всякий раз так или иначе старался унизить несчастную женщину.

– Верно, это я заметил.

– Наконец, вы обратили внимание, как он бахвалился тем, как хорошо приготовил для нас комнату?

– Да, словно ему хотелось доказать, что он не какой-то там ривальдийский варвар, а человек образованный, знающий толк в самых разных вещах. Впрочем, ничего удивительного.

– За исключением того, что он прав, ваша светлость. Скажите, как часто такое бывало во время наших путешествий? А что вы скажете о моей кровати, которая сделана так, чтобы я мог ощутить даже самую легкую вибрацию пола? Нет, Чиерма очень хорошо знал, что делал.

– Ну и что? Просто до нашего прибытия сюда ему хватило ума проконсультироваться у какого-нибудь Акскевлерена. Он прозорливый человек, этого у него не отнять…

– Прошу простить меня, ваша светлость, но вы упускаете самое главное.

– И что же именно? – резковато спросил Паймер.

– Вы помните тот момент, когда Монтранто и Энглей только вошли в обеденный зал? Мы с вами сразу увидели, что перед нами женщина-Кевлерен, однако в ней было нечто странное…

Паймер сел в кровати.

– Ну разумеется! Я совсем забыл! Рядом с ней не оказалось Избранного!..

– Вот именно, – ответил Идальго, и в его голосе послышалось раздражение и печаль одновременно. – Ее Избранный был там. Это Чиерма. Он – Акскевлерен.

Как бы ни был изумлен Паймер, но он сразу понял, что Идальго абсолютно прав. Чиерма – единственный за обеденным столом, кто не назвал своего полного имени. Вроде бы мелочь, но в действительности какое огромное значение она имеет!..

Герцог стоял во дворе губернаторского дома, и холодный утренний воздух обволакивал его подобно перчатке. Если не считать двух часовых у входа, которые устало покосились на старика, продрогнув, судя по всему, в своей кожаной форме не меньше, чем сам герцог, здесь больше никого не было. Весь дом был погружен в сон.

Паймер предпринял все меры предосторожности, чтобы не разбудить Идальго. Тот не любил, когда его хозяин позволял себе подобные вольности. Всякий раз, не застав в комнате своего господина, он терзался чувством вины по поводу того, что тот сумел выскользнуть незамеченным. Но за долгие годы Паймер успел наловчиться делать это достаточно бесшумно, тем более что слух у Идальго уже не тот, что раньше.

А еще этим утром, впервые за всю свою жизнь, Паймер почувствовал себя в полной безопасности, даже не имея рядом с собой Избранного. Ощущение это даже слегка опьянило старика и вскружило ему голову. Разве он мог когда-либо даже на миг представить себе нечто подобное?

За всю историю его семьи не было ни единого случая, чтобы Акскевлерен предал своего господина. Возможно, этот Чиерма безумен, подумал Паймер. Герцогу очень хотелось надеяться, что так оно и есть, хотя он понимал, что это просто последние искорки надежды тлеют в его душе.

Но самое ужасное – то, каким образом, по мнению Идальго, Боевая Ассоциация осуществила государственный переворот. Военные прибегли к помощи Акскевлеренов. Разумеется, в этом грязном деле приняли участие не все и даже не большинство Избранных. Скорее всего жалкая горстка предателей, которые осмелились восстать против своих повелителей. Но все равно это весьма печально. Судя по всему, Избранная королевы Сарры или предала ее, или же была убита вместе с ней по приказу Комитета Безопасности.

Теперь понятно, почему Монтранто с таким почтением относился к Чиерме. Паймер не исключал возможности того, что Комитет Безопасности, который, судя по всему, и стоял за государственным переворотом, есть не столько детище Боевой Ассоциации, сколько взбунтовавшихся Акскевлеренов. Теперь здесь всем заправляют бывшие Избранные. Но если ситуация именно такова, то тогда война между Хамилаем и Ривальдом не просто возможна. Она неизбежна.

В свое первое ривальдийское утро Паймер уже успел получить ответы на все вопросы Аерены, и серьезность ситуации в так называемой республике стала герцогу ясна со всей очевидностью. Последствия мятежа для членов его семьи были катастрофическими.

Интересно, подумал Паймер, любили ли местные Кевлерены своих Акскевлеренов столь же сильно, доверяли ли они им столь же безоглядно, как хамилайские Кевлерены своим Избранным? Раньше ему казалось, что так оно и есть. Но что же в таком случае заставило некоторых Избранных предать своих повелителей, отринуть все то, что они были призваны защищать – в том числе и ценой собственной жизни? Если он все-таки прав и ривальдийские Кевлерены относились к своим Акскевлеренам с той же любовью, что и хамилайцы, кто может поручиться, что нечто подобное не произойдет и в империи? А если герцог ошибается, то относительно чего еще он может заблуждаться? Все ли Кевлерены на его родине относятся к своим Акскевлеренам так, как он сам относится к Идальго?

Нет, все-таки это был печальный день для герцога Паймера Кевлерена. Его мир пошатнулся – и теперь уже никогда не станет таким, как раньше.

Позади старика раздался какой-то звук. Паймер обернулся. К нему приближался полуодетый Идальго.

– Ваша светлость! Что заставило вас встать так рано? И почему вы не разбудили меня?

Паймер отвернулся. Ему не хотелось встречаться взглядом с Избранным. Мало ли что он может прочесть в его глазах…

– Мне не спалось.

Идальго подошел к герцогу. Какое-то время они стояли бок о бок, как когда-то в детстве. Паймер закрыл глаза и постарался сделать вид, как будто все в порядке.

Увы, это получилось у него плохо. К тому же еще ни разу в жизни он не чувствовал себя столь одиноко.

Когда герцог снова открыл глаза, то заметил, что выражение лиц стражников изменилось. Или это только показалось ему? Но нет, действительно: в их взглядах появилась настороженность, если не страх.

«Неужели это потому, что рядом со мной Идальго», – подумал Паймер.

– Может быть, велеть, чтобы подали завтрак? – спросил Идальго. – Если надо, я разбужу слуг.

– Не стоит, – сказал Паймер раздумчиво. – А впрочем, давай. Отличная мысль. Поручаю тебе это дело.

– А вы сами разве не пойдете в дом? Здесь довольно свежо, – заметил Идальго.

– Я не замерз, – покачал головой Паймер. – Вам небезопасно оставаться одному.

– Я стою здесь уже достаточно долго, – спокойно произнес герцог, – и никто не сделал мне ничего дурного. А теперь ступай и проследи, чтобы нам подали завтрак.

Идальго пожал плечами и ушел. Паймеру тотчас стало спокойнее. Однако он ощущал едва ли не физическую боль при мысли о том, что вся его прежняя жизнь, все его прежние взгляды на мир разнесены в щепки ветром ривальдийской революции. Герцог чувствовал внутри себя лишь пустоту. Ведь если у него отобрали прошлое, то как может он быть уверен в будущем?

Солнечные лучи начинали золотить крыши самых высоких зданий Геймвальда, но желанного тепла они не принесли.