– И будут существовать, после того как последний Кевлерен вернется обратно? Так это следует понимать?
– Я этого не говорила, – пожала плечами девушка.
– Впрочем, пожалуй, ты права, – произнес Гос. – Я тебя понял. Буду более осторожен в разговорах с Поломой.
– Тебе не о Поломе следует беспокоиться. Не забывай, что нам предстоит повести в бой тысячи его соплеменников. Вот чьи чувства нельзя задевать – если не хочешь, чтобы тебе вонзили нож в спину. Если мы будем оскорблять их верования, нам придется плохо.
Линседд кивнул, и Гэлис решила, что наступило время сменить тему разговора.
– Насколько я понимаю, у тебя есть план? – сказала она и постучала пальцем по карте.
– Пока нет, – признался Гос. Через секунду он добавил, глядя куда-то вдаль: – Но обязательно будет.
Неряшливого вида повар шлепнул черпак клейкой каши в миску Эриот.
Глядя на раздерганные движения повара, можно было подумать, что ему перепадало больше, нежели скромная ежедневная норма грога. Кто-то, стоявший в очереди сзади, бесцеремонно оттолкнул Эриот. Девушка машинально толкнула обидчика в ответ. Послышалось громкое ругательство.
Эриот тут же обернулась. На нее злобно смотрел жилистый мужчина с неприятными белесыми глазами.
– Пытаешься получить больше, чем полагается? – недовольно спросил он.
– Нет, – спокойно ответила девушка. – Просто мне не нравится, когда меня толкают.
Стоявшая позади мужчины женщина сказала:
– Оставь ее в покое, Риб. Ты толкнул ее, вот она и дала тебе сдачи.
На лице мужчины появилась презрительная усмешка.
– Что ж, этой девчонке пора привыкать к тому, что время от времени ее будут толкать.
– Давайте быстрее! – сказал повар. – У меня и без вас хватает работы.
Эриот окинула Риба презрительным взглядом и отошла в сторону, высматривая свободное место под одним из грузовых люков: забранные легкими решетками, они пропускали достаточно света и воздуха.
Девушка уже собиралась съесть первую ложку, когда ее снова толкнули.
– Ой, смотрите, кого я вижу! – издевательски воскликнул Риб, который незаметно подкрался к ней. На его лице гуляла все та же наглая ухмылка. – Ты грубо себя вела со мной, красотка, а я терпеть не могу людей с плохими манерами.
Эриот пристально посмотрела на него, но ничего не сказала. Затем проглотила первую ложку каши.
– Я видел, как ты расхаживала здесь, словно какая-нибудь вертихвостка. Я еще тогда на тебя глаз положил.
Риб отхлебнул кашу прямо из миски, продолжая в упор рассматривать девушку.
Эриот вздохнула. В такой ситуации самое разумное – просто уйти прочь, но, к сожалению, самообладание – не самое сильное ее качество. Однако уступать обидчику не в ее правилах – особенно сейчас, когда впереди ждет новая жизнь. Искушение отбрить нахала было слишком велико.
– Говоришь, положил глаз? – спросила Эриот. Прежде чем Риб успел ответить, она ударила кулаком по его миске. Содержимое выплеснулось наглецу прямо в лицо. Он злобно вскрикнул, бросил миску и принялся протирать глаза.
Когда Риб справился со своим занятием и огляделся по сторонам в поисках Эриот, девушки уже нигде не было видно.
– Я тебя найду, мерзавка! – крикнул он, не обращая внимания на других колонистов, ставших свидетелями этой неблаговидной сцены. – На корабле тебе нигде не спрятаться! Я тебя из-под земли достану!
Морская болезнь мучила Китайру уже не так сильно, и она решила, что худшее позади.
На палубе девушка чувствовала себя гораздо лучше: например, могла наконец-то фокусировать взгляд на линии горизонта – несмотря на качку, напоминавшую о том, что она все еще находится во власти природной стихии.
Воистину ирония судьбы: всю свою взрослую жизнь Китайра пыталась разобраться в тонкостях Сефида, а что может быть недоступнее для понимания, чем магия? Тем не менее, будучи ученым, девушка свято верила в то, что упорный труд поможет овладеть тайнами заклинаний. Пока же ее способности позволяли лишь излечить простуду или сделать воздух в помещении чуть свежее и прохладнее – это были простые действия, которые сильно утомляли любого, кто не был Кевлереном. Так было до недавнего времени. Теперь же Китайра начала подозревать, что ей никогда не овладеть Сефидом. Вместе с этим прозрением пришло и осознание собственной неполноценности. Как только она смела рассчитывать на то, что простому грамматисту удастся соперничать с Кевлеренами, путь даже и на самом скромном уровне!..
Когда Китайра была моложе, она мечтала о том, что когда-нибудь сможет творить с помощью магии чудеса. С самого раннего детства девушка ощущала, что существует некая сила, до которой, стоит только захотеть, можно дотянуться рукой. Ее учителя знали об этой способности: девочка любила совершать непритязательные фокусы, чтобы позабавить друзей. Именно школьные наставники направили ее в университет, чтобы она стала грамматистом. Грамматист изучает магию – подобно тому, как врач изучает болезни человеческого тела или стратег усваивает основы военной науки. Теперь Китайра точно знала одно: никакое изучение магии не гарантирует понимания того, почему Кевлерены наделены такими мощными способностями… или каким образом они их приобрели.
Поначалу мысли о собственной неполноценности повергли Китайру в уныние, но теперь, когда у нее была Гэлис, к ней постепенно вернулась былая уверенность в себе. Возлюбленная заставила ее воспрянуть духом, увидеть окружающий мир в новом свете. Наверно, Китайре никогда не овладеть магией – по крайней мере не подняться до уровня Кевлеренов, – но все еще оставалась надежда, что, изучая волшебные заклинания, она все же придет к пониманию тонкостей Сефида. Пусть не как практик, но как человек знающий и мудрый…
С горькой иронией Китайра напомнила себе, что за ее взаимоотношения с Гэлис, за это вновь обретенное чувство уверенности ей следует благодарить Кевлеренов – точнее, ту женщину, которая решила использовать их обеих в своих собственных целях. Главное, чтобы возлюбленная никогда не узнала об этом.
Впрочем, сделать это нетрудно: Гэлис на редкость доверчива, когда дело касается тех, кого она любит, а Китайра умела хранить тайны. Она пыталась установить взаимоотношения со стратегом, поскольку ей это было велено, не подозревая о том, к чему это приведет.
В лицо Китайре ударили мелкие морские брызги. От холода у нее перехватило дыхание, но в следующее мгновение она радостно рассмеялась. Последнее время в ее жизни происходит немало удивительных событий. Девушка посмотрела на восток, в сторону Новой Земли, с которой ей предстоит связать свое будущее. Еще несколько недель назад Китайра даже не подозревала, что будет с таким нетерпением ждать окончания плавания. Здесь, посреди Бушующего моря, облака на горизонте казались ужасно далекими.
– Сюрприз! – объявил Гос. Гэлис недоуменно посмотрела на него.
– Это то, что нам нужно, – добавил Линседд.
– Понятно, – осторожно произнесла она, хотя на самом деле ничего не поняла.
Командующий ввалился в ее каюту без разрешения. Он был взволнован, как подросток.
– Посмотри! – с нетерпением воскликнул Гос и разложил на кровати стратега нарисованную Поломой карту Кидана. – Какая замечательная работа!..
– Зачем вы пришли сюда, командующий Линседд? – спросила Гэлис и в ее голосе звучали суровые нотки.
– Помните, вы предположили, что у меня имеется план?
– А вы ответили: «Еще нет», если мне не изменяет память.
– Ну а сейчас план у меня есть.
– Понятно, – отозвалась Гэлис.
Гос вытянулся по струнке, словно в каюту вошел сам Мэддин Кевлерен.
– Простите. Я помешал вам. Извините мою непростительную грубость…
Гэлис досадливо отмахнулась.
– Рассказывайте мне про свой план.
– Самое главное – застать их врасплох, – с воодушевлением принялся объяснять Гос. – Взгляните на эти острова.
Насколько я помню, Мальвара говорил нам, что большая часть населения проживает на среднем острове, на Херрисе. Там же находится и Цитадель. На северном острове, Кархее, во время наводнений местные жители держат домашний скот. Лодки и, предположительно, семьи рыбаков занимают южный остров, Кайнед…
– Да, насколько мне помнится, дело обстоит именно так, – согласилась Гэлис.
– Самое главное для нас – овладеть киданскими запасами продовольствия.
Гэлис внимательно посмотрела на карту.
– Вы хотите сказать, что в первую очередь нам следует захватить Кархей и Кайнед?
– Совершенно верно! Мы займем оба острова одновременно, под покровом ночи, еще до наступления рассвета, а на следующее утро предъявим ультиматум городскому совету и восстановим Полому в его правах!
– А что, если нам окажут сопротивление?
– Тогда мы лишим их продовольствия. С помощью наших кораблей перекроем доступ к морю и проливам. У нас есть лонггоны, а у соотечественников Поломы их нет.
– Раньше не было. Но с тех пор прошло порядочно времени, – осторожно заметила Гэлис. – Вы рассчитываете на то, что лонггонов в Цитадели нет… Думаю, киданцы смогут продержаться до тех пор, пока не сойдет большая вода. Но потом проливы обмелеют, нашим кораблям будет трудно маневрировать, и мы не сможем контролировать Кидан с моря. Превосходство местного населения в численности превратится в серьезную угрозу для нас.
Гос кивнул.
– Все это верно, но мы не сможем завоевать Кидан, ничем не рискуя. Думаю, что предложенная мною тактика поможет снизить вероятность конфликта между нами и основной массой киданцев. И не забывайте, что Кидан – торговый город; он был построен таким образом, чтобы держать под контролем пути на материк, ведущие от реки Фрей. А наши корабли будут доминировать в море, и ни одно судно не пройдет мимо!
– Что ж, логично. – Гэлис наклонилась над картой и указала пальцем на место возле южного острова Кайнед. – Здесь находятся причалы. Если мы будем действовать достаточно активно, то сможем захватить большую часть их лодок. А что известно о расположения ривальдийских войск?
– Вот этого мы пока не знаем. Надо обсудить проблему вместе.
Гэлис согласилась встретиться следующим утром.
– Надо пригласить Полому, – предложила она.
– Сегодня он отнюдь не горел желанием сотрудничать с нами, – возразил Гос.
Гэлис не стала говорить, что проблемы с бывшим префектом возникли не у них, а только у самого Линседда.
– Мы будет иметь бледный вид, если доложим принцу свой план, а Полома найдет в нем кучу недостатков, и все потому, что он забыл указать на карте кое-какие детали. Кроме того, кто, по-вашему, передаст ультиматум правителям Кидана? Лишь с помощью Поломы мы сможем убедить самих киданцев в том, что мы мирные поселенцы, а не завоеватели, – сказала девушка.
– Подумаешь. Разница лишь в формулировке, – отмахнулся Гос.
Гэлис недовольно покачала головой.
– Нет, дорогой Линседд, не в одной только формулировке. Разница огромная. Или мы приплыли сюда для того, чтобы основать колонию, или для того, чтобы начать войну. Для благоприятного исхода экспедиции Полома просто необходим. Генерал Третий Принц Мэддин Кевлерен прекрасно понимает это.
– Отлично. Вам виднее. Вот вы и ведите с ним переговоры, я не против. Стоит мне открыть рот в присутствии этого киданца, как он сразу начинает злиться.
– Уговорили, – согласилась Гэлис. – Я договорюсь с капитаном, чтобы он завтра послал за Поломой лодку.
– Тогда до завтра, – сказал Гос, поклонившись.
Не успел он дойти до двери каюты, как та распахнулась и на пороге возникла Китайра – стройная, высокая и красивая. Ее одежда была влажной от морских брызг.
– Ты была на палубе? – спросила Гэлис.
– Да. Там просто восхитительно. Кажется, море понемногу начинает мне нравиться.
– Здравствуйте! – сказал Гос, обращаясь к Китайре. Ее появление стало для него неожиданностью.
– Здравствуйте, командующий! Простите, что не сразу заметила вас.
– Я как раз собирался уходить, – ответил Гос.
– Не хочу вам мешать, – сказала Китайра. – Если вы работаете, я зайду позже.
– Все в порядке, дорогая, – ответила Гэлис. – На сегодня мы закончили.
– Было очень приятно вновь увидеть вас, – покраснев, сказал Линседд.
– А мне – вас, – непринужденно ответила Китайра и шагнула в сторону, уступая ему дорогу. – Странный маленький человечек, – заметила она, когда они с Гэлис остались одни.
– Зато очень умный и беззаветно предан принцу.
– Несомненно. Но все-таки он маленький. И очень странный.
– У меня было трое детей, два сына и дочь. – Розалла Серпин начертила три линии на мачте, покрытой коркой морской соли. – Их отец умер от чахотки, когда первенцу не было и десяти. От этой же хвори скончался и старший сын. А крошка Рози, моя дочурка, ушла в лучший из миров, когда у нее случился выкидыш.
Розалла пожала плечами и стерла ладонью две линии.
– Мне очень жаль, – произнесла Эриот. – А что стало с ми ним вторым сыном?
– Ровальд сбежал из дома и, как говорят, стал моряком. А впрочем, до меня доходили разные слухи, – сказала Розалла и стерла с мачты третью линию. – Вроде бы он плавал на торговом корабле. А может быть, и нет. Я оказалась в приюте. А где твоя семья?
– У меня больше нет семьи, и никто не берет меня на работу жестянщицей. Новая колония – мой единственный шанс сохранить свободу. Оставшись в Омеральте, мне пришлось бы в конечном итоге выйти замуж и нарожать детей.
– Тебе не хочется иметь детей?
Эриот посмотрела на свои руки. Они огрубели от работы с инструментами, кожа была сухой и потрескавшейся.
– Не знаю. А вам хотелось?
Розалла негодующе надула щеки, затем медленно выдохнула.
– Не помню, – честно призналась она.
– Я покинула Омеральт потому, что не хочу быть никому обязанной, – решительно произнесла Эриот.
Ее до сих пор била дрожь при воспоминании о тех унижениях, которые она испытала после смерти отца, умоляя его старых знакомых взять ее на работу. Каждый раз девушка получала отказ – слишком сильны были вековые традиции и предрассудки.
Розалла в упор посмотрела на нее.
– Это нелегко для любого, не говоря уже о женщине. Особенно молодой женщине без семьи.
– А вдруг в новой колонии все будет иначе?..
– Колония-то, может, и новая, да вот люди все те же, старые.
Эриот кивнула, словно соглашаясь с правдивостью этих слов, но гордость ее была уязвлена. Девушка отказывалась верить в то, что в мире не происходит никаких изменений. Она больше никогда не станет никого умолять, даже если ей придется умирать от голода.
– Хочу прогуляться по палубе. Нужно немного проветрить легкие.
– Что ж, сходи. Моим легким уже ничто не поможет. Увидимся позже – там, внизу.
Эриот втайне порадовалась, что осталась одна. Ей даже стало чуть легче на душе. На палубе она чувствовала себя более уверенно – особенно тогда, когда думала о своем будущем. Внизу, в трюме, девушке казалось, будто она находится взаперти. Точно так же было и в Омеральте, где она провела всю свою жизнь. А здесь мир открывался перед ней, подобно распускающемуся весеннему цветку, а над головой простиралось безоблачное голубое небо. Эриот верилось в то, что даже невозможное когда-нибудь станет возможным.
Девушка шла по направлению к корме, когда дверь под полуютом открылась и оттуда вышел человек, который занимался вербовкой добровольцев для колонии. Она уже видела его на палубе, но сейчас не стала с ним здороваться. В Омеральте ей пришлось призвать на помощь всю свою храбрость, чтобы заговорить с ним.
Их глаза встретились, и Эриот поняла, что он ее узнал. Она покраснела и поспешно зашагала вперед. К удивлению девушки, мужчина догнал ее.
– Эриот Флитвуд, – произнес он со странным мягким акцентом.
Жестянщица подняла взгляд и увидела, что мужчина ненамного выше ее.
– Здравствуйте, господин. Не ожидала увидеть вас здесь.
– Нисколько не сомневаюсь в этом, – ответил он без намека на сарказм.
Эриот подумала, что ей никак не удастся выдержать взгляд его темно-карих глаз, и стала смотреть в сторону. Просто удивительно, как много интересных деталей можно рассмотреть на резных бортах торгового судна, если приглядеться повнимательнее…
– Значит, вы все-таки попали в список? – спросил мужчина. – Я очень рад.
Ей показалось, будто он намекает на то, что этим она обязана именно ему.
Не хочу быть никому обязана, напомнила себе Эриот и вновь встретилась с ним взглядом.
– Я тайком прокралась на корабль! – заявила она и внезапно почувствовала себя очень неловко. Лицо ее залила краска смущения.
Слова девушки не вызвали у мужчины той реакции, которой опасалась Эриот. Ее собеседник лишь рассмеялся. Голос его был низким и глубоким.
– Значит, вы действительно очень хотели попасть сюда.
– Мне очень нужно было выбраться из Омеральта. И мне плевать, где я в конце концов окажусь!..
Незнакомец кивнул, словно понял, что она хотела этим сказать. От этого Эриот почему-то почувствовала себя еще более неуютно.
– Там хорошо, господин? В той стране, куда мы направляемся?
Лицо мужчины омрачилось.
– Когда я там был в последний раз – да, – ответил он, и Эриот показалось, что в его голосе прозвучали нотки сомнения.
– Значит, вы знаете, куда мы держим путь? – настойчиво спросила девушка, и по выражению лица собеседника поняла, что перешла границу дозволенного. Что ж, так ему и надо. Нечего болтать с простолюдинкой.
– Простите, господин, мне надо идти, – дерзко произнесла она.
Незнакомец взял Эриот за руку и внимательно посмотрел ей в лицо.
– С вами все в порядке? Как вы себя чувствуете? Я знаю, что вы страдали морской болезнью. Я видел вас на палубе.
– Со мной все в порядке, господин, – сказала девушка, слегка удивившись. – Морская болезнь прошла. Даже странно, как такое случилось со мной.
С этими словами Эриот высвободила руку и зашагала прочь. Она почувствовала, что мужчина пристально смотрит ей вслед, и по ее спине пробежал холодок.
Люк находился совсем рядом; девушка быстро нырнула в него и стала спускаться по лестнице на нижнюю палубу.
В этот момент ее снова кто-то схватил за руку, но на этот раз больно и грубо. Острые ногти расцарапали ее кожу.
– Я же говорил, что буду следить за тобой. Ты от меня не скроешься, – раздался голос Риба.
Негодяй резко потянул Эриот к себе. Он пытался изобразить улыбку, но безуспешно. Такому грубияну, как он, никогда не избавиться от угрюмого выражения лица.
– Так тебе и надо. Я хотел напугать тебя, моя вертихвосточка.
– Ты не заметишь вертихвостку, даже если она станет вертеть хвостом прямо у тебя под носом, – резко бросила Эриот.
Но Риб не рассердился.
– А вот это мы выясним, – прохрипел он.
Эриот попыталась вырваться, но Риб сжал ее руку еще крепче, вонзив ногти ей в кожу. Девушка хотела закричать от боли, но передумала – не хватало, чтобы негодяй увидел, что ей плохо.
Эриот быстро огляделась по сторонам, надеясь, что кто-нибудь придет ей на помощь. Однако несколько будущих колонистов, находившихся неподалеку, сделали вид, будто ничего не видят, а солдат поблизости не оказалось.
Внутри у Эриот все клокотало от гнева. Риб продолжал ее тянуть куда-то в темноту, а она изо всех сил сопротивляясь, пытаясь вырваться, и осыпала его всевозможными ругательствами. Однако негодяй лишь хохотал – все громче и громче. Свободной рукой Эриот попыталась расцарапать Рибу лицо, но тот так сильно ударил ее по щеке, что она потеряла равновесие и упала на палубу.
Теперь они привлекли к себе внимание остальных окружающих; послышались громкие недовольные голоса. Риб уже больше не смеялся; грязно выругавшись, он продолжал тащить Эриот за собой. Девушка изловчилась и лягнула своего обидчика в голень. Тот взвыл от боли, выругался, наклонился, вновь ударил ее по лицу и пнул ногой в бок.
Внезапно Риб почувствовал, будто весь воздух мгновенно вылетел у него из легких. Тело негодяя пронзила жуткая боль. Его лицо перекосилось, и он отпустил руку Эриот.
Девушка поднялась на ноги. Риб с недоверием и страхом смотрел на нее, судорожно хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Позади него маячила чья-то фигура. Эриот впервые стало страшно: гнев ее внезапно испарился.
Риб шагнул вперед, затем согнулся пополам и хрипло закашлялся.
– С тобой все в порядке? – спросила тень, и через мгновение Эриот поняла, что вопрос обращен к ней.
– Да… – еле слышно произнесла она, и в этот момент почувствовала, что у нее болит расцарапанная рука. По запястью текли густые теплые капли крови.
Из темноты появился Арден и презрительным взглядом окинул Риба.
– Я предупреждал тебя, чтобы ты не позволял себе подобных выходок.
Риб попытался было что-то сказать, но ему все еще не хватало воздуха: он лишь беспомощно разевал рот. Обойдя его, Арден приблизился к Эриот. Девушка невольно отступила на шаг назад.
– Как ты? С тобой все в порядке?
– Думаю, да.
– Тебе надо показать свою руку лекарю. Кто знает, сколько всякой заразы под ногтями у этого негодяя.
Подобно огромному раненому пауку, Риб отполз куда-то в темноту.
– Это настоящий подонок, – сказал Арден. – Тебе надо быть осмотрительнее.
– Я не просила, чтобы он на меня нападал!
Бородач вопросительно посмотрел на нее, и Эриот ощутила, что в груди у нее снова вспыхнул гнев. Эх, если бы все мужчины, плывущие на «Ханнема», разом оказались бы на каком-нибудь другом корабле… или вообще остались в Омеральте!..
– Что ж, спасибо за помощь, – отрывисто бросила она, надеясь, что Арден поймет намек и отправится восвояси.
Так бородач и поступил. Насмешливо фыркнув, он скрылся во тьме.
«Я говорил слишком быстро, – мысленно упрекнул себя Полома. – Я тараторил, словно какой-нибудь неотесанный юнец…»
Но еще больше его беспокоило то, что потеря самообладания была связана с Эриот Флитвуд. Честное слово, он не испытывал к ней никаких чувств – просто от всей души желал девушке добра, и все-таки столь неожиданная реакция удивила и немного напугала его.
Наверное, точно так же корабль бросает якорь.
Да, лучшего сравнения не придумать… Казалось, чем ближе Полома подплывает к Кидану, тем быстрее его несет по течению и тем острее он ощущает необходимость в тихой и мирной гавани.
– Ты пытаешься избежать будущего, которое выбрал для себя, – произнес вслух Мальвара, не обращая внимания на то, что проходивший мимо матрос бросил на него удивленный взгляд. – В глубине души ты просто трус.
Впрочем, даже признавшись себе в этом, Полома не ощутил никакого облегчения. Он даже раздосадованно топнул ногой. Ему хотелось быть таким же решительным, бескомпромиссным и храбрым, как Мэддин Кевлерен. Вот кому хватило храбрости отправиться в неизвестность ради блага своей возлюбленной и будущего ребенка! Или даже как Кадберн Акскевлерен, чья единственная цель в жизни – беззаветное служение своему господину. Или как Гэлис Валера с Госом Линседдом…
В его голове бывшего префекта, подобно подхваченному ветром листу бумаги, пронеслась новая мысль. Вот почему ему так неуютно: все из-за встречи со стратегом и командующим. Они держали себя с ним покровительственно, не скрывая своего пренебрежения – словно Мальвара был третьим игроком в партии, рассчитанной на двоих. Точнее сказать, свысока смотрел Линседд. В отличие от Госа Гэлис Валера пыталась включить Полому в игру. Но от этой мысли киданцу легче не стало. Будь его присутствие действительно необходимо, стратегу не понадобилось бы прилагать для этого такие усилия.
Позади себя Полома услышал чьи-то шаги. Обернувшись, он увидел молодого капрала. Тот остановился перед бывшим префектом и торопливо отсалютовал.
– Чем могу быть вам полезен? – поинтересовался Мальвара. Ему было не по себе от таких церемоний.
– Капитан просил передать вам, что с «Грейлинга» получено сообщение. Командующий Гос Линседд и стратег Гэлис Валера просят, чтобы вы завтра утром присутствовали на встрече, которая состоится на их корабле.
Полома смутился.
– Что, опять?
Капрал заморгал.
– Простите?.. Не понял вас.
Мальвара поморщился.
– Я должен дать какой-то ответ?
– Если вам будет угодно. Любое ваше сообщение мы немедленно передадим на «Грейлинг».
– Попросите их, чтобы за мной прислали лодку.
– Слушаюсь! – выпалил капрал и поспешно удалился. Полома растерянно развел руками.
Неужели он испытывает жалость к самому себе? Может быть, на самом деле все не так уж и плохо? Не выдумал ли он, что с ним дурно обращаются?..
Мальвара покачал головой. Иметь дело с хамилайцами и при этом сохранить самоуважение – не простое дело.
ГЛАВА 13
На одиннадцатый день плавания, едва опустились сумерки, вахтенный на «Англафе» заметил мыс Акстер – самую южную точку острова Каел. Капитан Авьер отправил юнгу известить об этом Мэддина и Кадберна.
Через минуту принц и его Акскевлерен вышли на палубу.
– Хоть какие-нибудь корабли видны? – с нетерпением спросил Мэддин.
– Вижу три мачты, – раздался громкий голос вахтенного. – Но мне никак не разглядеть, что там за мысом… подождите, вот еще четвертая, позади тех трех. О, они только что зажгли огни! Да, я насчитал четыре!..
Из груди Мэддина вырвался вздох облегчения.
– Значит, все уже там.
– Вы выбрали хорошие суда, ваше высочество, – обратился к нему капитан Авьер. – Я даже не сомневался, что все они доберутся до цели.
– Сомневаться – это прерогатива командующего, – бросил в ответ Мэддин. Кадберн укоризненно посмотрел на него и нахмурился.
– Но я рад, что оправдал ваше доверие, – добавил принц, поняв свою оплошность.
– Когда мы подойдем к ним? – спросил Мэддин.
– С той стороны мыса Акстер довольно мелко, а еще там есть рифы. Мы присоединимся к остальным утром, если ваше высочество это устроит.
– Это было бы замечательно, – сказал принц. – Сколько времени уйдет у нас на то, чтобы пополнить запасы воды и продовольствия?
Авьер пожал плечами.
– Зависит от того, как быстро мои люди смогут поймать несколько коз и пристрелить пару тюленей, а также найти родник с чистой водой. Потребуется, пожалуй, дня два. Если бы вы позволили нам войти в один из портов, а не бросать якорь в дикой южной части острова…
– Исключено, – резко ответил Мэддин. – В этом случае ривальдийские шпионы узнают о нашем прибытии намного раньше, чем того хотелось бы мне или императрице.
Авьер больше ничего не сказал. Он отсалютовал и вернулся к своим обязанностям.
Принц еще долго стоял на палубе, глядя на берег Каела, который освещали лучи заходящего солнца.
Сейчас перспектива встречи с руководителями экспедиции начинала слегка угнетать его. Как, например, он объяснит, что случилось с его красавицей Алвей? Нет, поправил себя Мэддин, не что случилось, а почему.
Трудность заключалась в том, что он сам еще не понимал, что именно стало причиной трагедии. Наверняка за всем этим стоит Юнара. Но в более широком смысле осознание бессмысленности смерти Алвей, смерти их сына казалось ему чем-то вроде неотвратимой болезни, которая обязательно настигнет его, как только пройдет первая боль утраты. Однако принца изгнали из двора императрицы, изгнали с континента, из империи – так почему же Юнара все еще желает отомстить ему?
Чувство долга помогало Мэддину сохранить мужество и самообладание после той ночи, когда была злодейски убита Алвей. Он делал все возможное, чтобы сосредоточивать внимание на какой-нибудь насущной задаче. Кадберн оказывал ему неоценимую помощь: всегда находился рядом, разделяя с принцем его невыразимую скорбь. И все-таки, несмотря на всю свою решительность, несмотря на все то, что мог сделать Избранный, ночи стали для Мэддина самым тяжелым временем. Каждую раз он просыпался в тревоге, в холодном поту, словно кто-то настойчиво будил его. Принц одевался, поднимался на палубу и шел к корме, глядя на море, вслушиваясь, ожидая…
Мэддин сам не знал, чего он ждал. Знака, откровения, призрака, прозрения или обычного забвения – чего-то, что снизойдет с темных небес и лишит его жизни, навсегда утратившей смысл. Ему хотелось услышать принесенный далеким ветром голос Алвей, почувствовать ее присутствие на корабле, но ничего подобного не происходило. Возлюбленная исчезла из его жизни, будто ее вообще никогда не существовало, словно память о ней была всего лишь ложным эхом, обрывком кошмарного лихорадочного сна.
Принца терзали печаль и гнев; ему казалось, что оба этих чувства тесно связаны друг с другом и могут легко переходить одно в другое. Было лишь одно-единственное различие: Мэддин инстинктивно верил, что со временем печаль отпустит его – как уходила печаль по тем, кого он когда-то любил и потерял навеки. А вот гнев останется навсегда. Подобно горящему углю, он до конца жизни будет жечь его сердце.
По ночам, когда окружающая тьма проникала в сердце Мэддина, принц обещал себе, что, как только колония будет основана, станет самодостаточной и в его присутствии там больше не будет необходимости, он вернется в Омеральт и вышибет Юнаре мозги, разбив ей голову о стекло птичника. Иногда Мэддину казалось, что его гнев настолько силен, что способен, подобно Сефиду, лишить Юнару сил.
Затем наступал день, и его фантазии исчезали, словно туман в утренних лучах солнца. Все, что оставалось для принца в будущем, кроме печали и гнева, – это Кидан, и потому колония стала центром его существования. Он отомстит своей семье, основав могущественный город вдали от Омеральта. В один прекрасный день Кидан избавится от власти чужеземного правительства. Однажды Кидан плюнет в лицо империи, пусть даже это случится в отдаленном будущем, когда самого Мэддина уже не будет в живых.