Лицо Лидии запылало — десятки глаз изучающе рассматривали ее. Она взглянула на Росса. Он стоял, замерев и напрягшись, как индеец, словно не обращая внимание на все, что происходило вокруг. Повернувшись к Леоне, Ма вложила в свой взгляд всю холодную ненависть, на какую была способна. Старуха первой отвела глаза, но еще не успокоилась.

— Для таких, как она, это сущий пустяк! — проклекотала она.

— Боль — для любой одинакова, — отрезала Ма. Скрестив руки на массивной груди, она глубоко вздохнула. — В общем, на все это есть один достойный ответ. Мистер Коулмэн и Лидия должны пожениться.

Воцарилось ошеломленное молчание.

— Черта с два я на ней женюсь! — прорычал Росс. Лидия задохнулась.

— Я ни за кого замуж не собираюсь!

— Вы зашли слишком далеко, Ма, — покачал головой Грейсон.

Зик только заинтересованно хмыкнул.

— О Боже, Боже! — заголосила миссис Уоткинс. — Его единственная пред Богом жена еще не успела остыть в могиле! — На самом деле она терпеть не могла Викторию за ее изящество и красоту, но теперь изображала полную готовность вступиться за оскорбленную память покойной.

— Мистер Грейсон, если они поженятся, вы будете удовлетворены? — спросила Ма, словно не замечая всеобщего смятения, вызванного ее предложением.

Хэл Грейсон снова проклял тот день, когда принял предложенный ему пост начальника каравана. Кроме фермерского труда, обо всем остальном он знал не больно-то много. Когда подходило время сева, его совета спрашивали первым, но откуда ему знать, кто должен на ком жениться?

— Да, наверное….

— А ты, старая ищейка? — повернулась Ма к Леоне Уоткинс.

Старуха злобно крякнула. Казалось, кожа ее вот-вот лопнет, не в силах сдержать переполнявшую ее ярость.

— А я считаю, это будет сущий позор! Не говоря о том, что все мы увидим и услышим потом из этого фургона!

— Так ежели тебя так беспокоит то, что делают люди в своих постелях, чего же не попробуешь чего-нибудь эдакого в своей собственной?

— А-ах!… — Леона схватилась за грудь, словно Ма ее ударила. Пронзив Грейсона взглядом, в котором читалось глубокое в нем разочарование, она выбралась из фургона. — Эта Лэнгстон предложила, чтобы те двое поженились! — объявила она собравшимся. — Я в таком случае умываю руки и думаю, что нам, богобоязненным христианам, остается лишь молиться, дабы Господь защитил нас от зла и грехов, кои нами овладели!

— Мистер Грейсон, вы уж нас извините. — Ма полностью игнорировала разноголосый гомон снаружи. — Мне поговорить бы с Россом и Лидией. Да, и ты, Зик. Выйдите из фургона и гляньте, чтобы эти шалопаи там не развалили его. Они, если за ними не присмотреть, совсем буйные делаются.

Зик с Грейсоном вышли. Ли все это время жалобно хныкал, и теперь Лидия, опустившись на табурет, повернулась спиной к Россу и Ма и принялась кормить проголодавшегося ребенка.

Росс, однако, сам обернулся к ней, кипя от негодования:

— Я говорил, что не желаю спать на этом чертовом тюфяке — так нет, вы затащили меня туда. Теперь видите, что из этого вышло.

Лидия глянула на него через плечо.

— Я? — Говорили они вполголоса, и весь их гнев выражали метавшие молнии глаза и резкие жесты. — Да, я хотела, чтобы вы спали в своей постели. Ведь снаружи было холодно, мокро, и вы устали. А кто волок меня через весь фургон в эту же постель, а? Ответьте-ка! Кто чуть мне зубы не выбил, когда тащил на этот самый тюфяк? — Она снова повернулась к ребенку и принялась его убаюкивать. Росс припечатал кулак к ладони другой руки.

— С самого того дня, как я вас первый раз увидел, вы мне — как в голове дырка!

— О, а вы все это время были просто ангел — с вашим жутким характером, косыми взглядами и вечной руганью! Сущий ангел, мистер Коулмэн!

— Вы должны были разбудить меня, когда начали кормить Ли. Я бы проснулся, и всей этой чертовщины бы не случилось!

Она снова, разъяренная, повернулась к нему.

— Вы и проснулись! И я не виновата, если вы потом привалились ко мне и опять захрапели!

— Я не храпел! — с трудом сдерживаясь, процедил он сквозь зубы.

— Неужели? Вы чуть до смерти меня не перепугали, когда вскочили, услышав мистера Грейсона, — как пантера, которой обожгли нос. Мы ведь лежали совсем рядом с вами — я и Ли. А вы мне чуть волосы не выдрали.

— Ну, если хотите знать, слегка продрать их бы не мешало — расческой и гребешком. И если бы они не были такой косматой, спу…

Их перебранку нарушил громкий смех Ма. Росс и Лидия с изумлением уставились на нее, а она вытирала выступившие слезы.

— Вы, я смотрю, уже цапаетесь, как настоящая семейная пара.

Росс начал застегивать пуговицы на рубашке, старательно просовывая их в петли. Во время одной из тирад миссис Уоткинс он накинул рубашку, но не успел ее застегнуть.

— Я люблю и вас, Ма, и все ваше семейство. Вы были очень добры и ко мне, и к Виктории до самой ее смерти. Однако именно сейчас я просил бы вас не соваться в это дело.

— Ладно, — согласилась она с удивившей его легкостью. — Но до того я скажу свое слово, и никто не выйдет из этого фургона, пока не выйду из него я!

Ее каблуки уперлись в пол у входа, и Росс понял, что теперь ее не сдвинешь даже динамитом. Далеко уехать в такой дождь и ветер вряд ли бы удалось — так что трогаться так рано в путь было ни к чему. Он тяжело опустился на второй табурет и уронил голову на руки.

Оглянувшись на него через плечо, Лидия поразилась, как похожа эта его поза на ту, в которой она впервые его увидела — как будто он держал на своих плечах всю тяжесть мира.

— Теперь слушайте, — начала, обращаясь к нему, Ма. — Вы что же, собираетесь позволить этой старой ханже Уоткинс выгнать вас отсюда?

— Нет, — хмуро ответил Росс. — Если я решил так — дело не в ней. Мне нужно было убраться отсюда сразу же, как умерла Виктория. Я и сам доберусь до Техаса — а может, еще и быстрее вас.

— А Ли?

— Справлюсь как-нибудь.

— Ага, и заморите его, пока будете справляться. Если только не возьмете с собой Лидию. А если так — то можете с тем же успехом остаться в караване, вам тут будет куда надежней.

— Остаться — значит жениться на ней. А я не могу сделать этого.

— А почему?

— Почему? — Вскочив на ноги, он принялся расхаживать из угла в угол, хотя для этого ему пришлось втянуть голову в плечи. — Да потому что она шлюха, вот почему!

— Мне до смерти надоела ваша ругань, Росс Коулмэн, — произнесла Лидия, поднимаясь от колыбели, куда она только что уложила сытого и сонного Ли. Упершись кулаками в бедра, она в упор взглянула на Росса. — И вы ничего про меня не знаете.

— Это точно. Даже полного имени твоего.

— А я и не собираюсь вам говорить! Но я — не шлюха. — В голосе ее слышалось рычание разгневанной львицы. — И о себе вы мне тоже никогда ничего не рассказывали.

— Я — другое дело.

— Ой ли? Кто знает, может, и у вас есть позади кое-что, что вы стараетесь скрыть? Может, и вы здесь на тех же правах, что и я, и неважно, кем там была ваша супруга.

Если загорелое лицо Росса могло побледнеть — то сейчас был именно тот случай. Его взгляд метнулся с нее на Ма — как будто обе женщины были его врагами, приготовившимися к нападению. Все тело его напряглось. Чтобы не выдать себя, он обратился к Ма с новым аргументом:

— У меня была жена. Виктория Джентри была моей женою — единственной. Я любил ее. С тех пор как она умерла, не прошли еще и две полных недели. Как можете вы предлагать, чтобы я предал ее память и взял другую женщину?

— Прежде чем вы меня «возьмете», я покончу с собой, — огрызнулась Лидия.

— Вот, видали? — Ма была преисполнена решимости продолжать спор. — Одну загвоздку, можно сказать, разрешили. Тебе, Росс, не нужна другая женщина. А Лидии — другой мужчина. И вы можете жить и трудиться сообща только потому, что так удобнее! Она будет заботиться о Ли. Вы — о них обоих. Кажется мне, это самый простой выход. А женитьба — так это только чтоб успокоить этих самых «богобоязненных христиан» вон там, снаружи. — Она кивнула в сторону выхода. — Вы же сами знаете, она ничего особо не значит. Я так думаю, что все пойдет как и раньше.

Росс, закусив кончик правого уса, с неодобрением поглядывал то на Ма, то на Лидию. Сняв с крючка шляпу, он нахлобучил ее на голову.

— Пойду посмотрю лошадей. — С этими словами он вышел.

— Я не пойду за него, — сказала Лидия тихо. Она знала, чем может обернуться женитьба. Долгие годы ее мать провела в рабстве и нужде, пока стыд и унижение не свели ее наконец в могилу. Лидия не собиралась пробовать жить так же.

— Я замуж ни за кого не пойду.

— Так это было тяжко?

— Что — это?

— Да зачинать твоего малыша. Так тяжко, что теперь о мужиках и слышать не хочешь?

Несколько секунд Лидия молча смотрела на Ма, затем перевела взгляд на отверстие выхода. Зря Росс не надел куртку. Снаружи опять пошел дождь.

— Да, — наконец ответила она едва слышно. — Да, очень тяжко. — Воспоминания, ожившие в эту секунду в ее мозгу, заставили ее вздрогнуть от отвращения, — воспоминания, которые она поклялась похоронить навсегда, если только сможет.

Ма вздохнула.

— Я боялась, что примерно так оно все и было. Но это же не всегда так, Лидия. Мистер Коулмэн — он ведь…

— Мужчина! Мужчина, который нужен мне не больше, чем я нужна ему.

— Ну, с этим можно поспорить, — пробурчала Ма себе под нос. А вслух сказала: — Но вы ведь нужны друг другу. Ты сейчас смогла бы расстаться с Ли?

Слезы брызнули из глаз Лидии, как только она взглянула на стоявшую в углу колыбельку. Через несколько недель придется искать ему новую — а то в этой он уже разломает стенки. Но… увидит ли она его через несколько недель? Мистер Коулмэн — любящий и нежный отец, но сумеет ли он учесть все те мелочи, которые так необходимы в уходе за младенцем? Ведь, что ни говори, материнского инстинкта у него нет.

Ма поняла, что ее убеждения начинают действовать, и поднажала.

— И потом, что ты собираешься делать, если они тебя выгонят? А я не думаю, что они позволят тебе дальше с нами остаться. Да еще ребята мои тут — они, знаешь, у меня впечатлительные.

Гордость девушки была явно задета — на что, собственно, Ма и рассчитывала. Лидия вскинула голову.

— Я уж смогу о себе позаботиться.

— Ну, до того ты, видать, не очень с этим справлялась, раз мои ребята нашли тебя полумертвую от голода и усталости, да и крови ты потеряла немало. Тряпки тебя едва прикрывали, денег не было. Голодная. Что говорить, времена сейчас такие, что женщине одной нелегко. — Ма пристально посмотрела на девушку. — Тем более если она бежит от кого-то.

В глазах Лидии метнулся страх — и Ма, увидев это, поняла, что попала в точку.

— А молодая жена с ребенком вряд ли у кого вызовет подозрение, а? — Она шагнула к выходу, но остановилась на секунду, чтобы высказать последнее соображение. Лидия сидела на низком табурете, отрешенно глядя в пространство и глубоко задумавшись. — Все ведь могло быть гораздо хуже. Я догадываюсь, что нрав у мистера Коулмэна, как у самого Сатаны — но он умеет его обуздать, вот что главное. И не думаю, чтобы он был способен обидеть тебя, как другие мужчины. Об этом подумай. — Сказав это, Ма вышла.

Многое из того, что сказала Ма, показалось Лидии разумным. Выйдя за мистера Коулмэна, она могла остаться с Ли. Она любила малыша, и, похоже, он ее тоже — по крайней мере, он ее узнавал. Стоило ей сказать ему что-нибудь — и его круглая головенка тотчас поворачивалась на ее голос.

Мистер Коулмэн ведь не злой человек — не то что те, с которыми довелось ей жить двенадцать лет. Немного резкий, горячий, гордец — но в общем с Ма она была согласна. Он мог на нее сердиться — но никогда бы в жизни не ударил ее. Возможностей у него было уже предостаточно — но раз до сих пор он не сделал этого, значит, и дальше не станет.

И смотреть на него тоже приятно. Когда он улыбался, она чувствовала, как ее словно захлестывает теплая волна. Он пролежал рядом с ней всю ночь, и она его не боялась. Его тело не отталкивало ее. Даже наоборот, оно казалось ей красивым, она чувствовала себя спокойно — он такой большой, сильный. А главное — она физически могла выносить его присутствие рядом с собой.

А если бы она стала миссис Коулмэн, у нее появилось бы так много всего, чего прежде она никогда не имела. Имя, положение в обществе, дом. Слово «миссис» как будто содержало в себе что-то такое, чего нельзя было получить больше никогда и никак — особенно ей, одиночке, не имевшей ни семьи, ни каких-либо корней.

Ей нужен был дом. Может, даже с занавесками на окнах. Несколько комнат — обязательно просторных и светлых. Свой дом. А как могла она, одинокая женщина, без мужа, без денег, без надежной поддержки, даже мечтать об этом?

Но просить она его ни о чем не будет. Если он упрется намертво — что ж, так тому и быть. Она не собирается начинать семейную жизнь с того, чтобы умолять его о чем бы то ни было.

Росс поставил ведро с овсом под морду кобылы, умоляя ее в душе не изображать хорошие манеры и побыстрее покончить с кормежкой.

Ну и буча там заварилась! Хотя вся его жизнь такая же. Единственное, что было хорошего в ней — брак с Викторией. В тот день, когда он встретил ее, боги, наверное, спали. А когда проснулись и увидели, что он с ней счастлив, взяли и убили ее.

— Ч-черт! — выругался он вслух.

Что ему теперь делать с этой девицей? Или, вернее, что он будет делать теперь без нее? Все, о чем говорила Ма, было, конечно, правдой. Его не пугала перспектива вновь отправиться в путь одному, бросив фургон и свои пожитки. С пятнадцати лет все его имущество умещалось в седельной сумке. Или с четырнадцати? Он точно не помнил. Но что будет с Ли? Для того чтобы ухаживать за ним, ему нужна была Лидия.

Упрекнув себя за то, что даже в мыслях уже называет ее по имени, он убрал от лошади ведро с овсом. Если капризничает, значит, не проголодалась. Похлопав кобылу по шее, он направился в другой конец временного загона, где стоял его жеребец — Счастливчик.

Взяв щетку, он принялся расчесывать густую, жесткую гриву Счастливчика. Когда-то он его выиграл в покер — потому так и назвал. Вэнс Джентри так и не узнал об этом. И еще похвалил Росса за то, что тот скопил достаточно денег, чтобы купить жеребца. Чем меньше его тесть знал — тем меньше он беспокоился.

Известие о смерти Виктории, наверное, сильно его подкосило. Росс послал ему письмо из деревни, которая оказалась тогда поблизости. И сейчас думал, как, интересно, принял Джентри известие о том, что у него есть внук. Он даже не знал о беременности Виктории. Росс сомневался, захочет ли тесть вообще увидеть мальчика — ведь отец Виктории не скрывал своего мнения, что жених дочери явно ей не ровня. Росс ни за что не поехал бы назад в Теннесси. Со смертью Виктории оборвались все нити, связывавшие его с этим краем. Может, он больше и не услышит никогда ничего о Вэнсе Джентри.

Если оставить эмоции и посмотреть на дело с практической стороны, то женитьба на Лидии дает ему, конечно, немалую выгоду. Ему все равно нужна женщина, чтобы готовить еду и стирать белье. А в Техасе вряд ли найдешь такую, которая согласится двинуться с ним туда, где на первых порах не будет даже крыши над головой. Оставить же Ли в городе, у чужих людей — это вообще немыслимо. Он не хотел разлучаться с сыном даже на время. Нет, ему определенно нужна женщина. А Лидия — вот она.

Все ведь могло быть и хуже. Да и с виду она отнюдь не страшилище. Хороша — даже пусть красота ее не совсем обычная, но все мужчины, которым доводилось видеть ее, оценивали ее по достоинству. Язык — как бритва, а вспыльчивость не уступала порой его собственной. Но самое главное — она любит Ли. Это сильнее всего говорило в пользу того, чтобы на ней жениться. Не то чтобы он просто нанял кого-то ухаживать за ребенком. Она любила его.

С точки же зрения эмоциональной… но такой просто-напросто не могло быть, поскольку эмоции не должны влиять на его решение. Оно должно быть сугубо практическим.

Больше всего за происшедшее утром он ненавидел себя. Конечно, ничего особенного не случилось. Ночью действительно было холодно, он уснул и помимо своей воли прижался к Лидии… к этой девице — вот так-то лучше. Он любил Викторию — и никогда никого больше не сможет так полюбить.

А бывший любовник Лидии — или любовники? Хотя он горел от желания, когда притянул ее к себе прошлой ночью, в ее глазах он не уловил ответного призывного выражения. Все, что он увидел в них — страх. Темный, животный страх, от которого замирает, как каменный, дикий зверек, случайно попавший в темной чащобе в луч света. Росс был готов думать о ней самое худшее, но теперь у него почему-то не было прежней уверенности в том, что в прошлом у нее было немало мужчин. Может быть, всего один. Да и тот чем-то напугал ее.

Он снова выругался. А если она просто валяет с ним дурака? Может, это ее испуганное выражение — просто часть игры, чтобы его завлечь. Что, если она — расчетливая, опытная шлюха, которой знакомы все уловки ее ремесла? И смеется над ним исподтишка, чувствуя, что он ее хочет? И выжидает — ночь за ночью, пока он не сдастся и не ляжет с ней? Ну нет, Господь свидетель, этого она не добьется!

Он никогда не поддастся тому влечению, которое она в нем будила. Если будет нужда, он просто купит себе женщину, но никогда не осквернит себя и память Виктории, взяв вот эту.

Но можно жениться на ней — и не дать ей к себе притронуться. Он знал, что способен на это. Не подходить к ней слишком близко — и все дела.

Когда он снова взобрался в фургон, Лидия сидела одна. Руки ее были подняты над головой — она пыталась уложить непослушные волосы в простой узел. Когда она обернулась, услышав его, он увидел зажатые в ее губах шпильки. И немедленно пожалел, что полчаса назад съязвил насчет ее волос. Пожалел потому, что вел себя грубо — или потому, что она приняла это близко к сердцу и сейчас зачесывала их так, чтобы ему понравилось? Не стоило задавать себе этот вопрос — он был слишком опасен.

Она поспешно воткнула оставшиеся шпильки в тяжелый узел волос над затылком и повернулась к нему, оправляя руками юбку.

— Я тут подумал… — начал он. Его взгляд перебегал с одного предмета на другой, не задерживаясь — больше всего он боялся задержать взгляд, конечно, на ней. — Может, нам обсудить это дело?

— Может быть.

Дьявол! Опять эти короткие, тихие ответы, по которым черта с два догадаешься, о чем она думает в эту минуту.

— Ну и?

— Я тоже об этом думаю.

Слава Богу!

— И что?

Она глубоко вздохнула.

— И не могу понять, как вы собираетесь ухаживать за Ли сами.

— Вот и я думаю про то же. — Росс почувствовал, как напряжение, охватившее его тело, несколько ослабло. — Но я еще хочу прояснить, — если кто из нас пожелает эту сделку расторгнуть — никаких возражений.

Лидии это не понравилось. Одной из причин, по которой она соглашалась на это, была потребность в защите и чувстве надежности. Однако, если таковы его условия, ей придется подчиниться, а затем постараться не делать ничего, что могло бы заставить его предложить ей собирать вещи.

— Хорошо. Но тогда у меня тоже условие. Ну и характер у девицы! Он предоставляет ей возможность стать человеком — она же еще ставит условия.

— Что ж, послушаем. — Он высокомерно вскинул голову, и это тоже не понравилось Лидии.

— Вы никогда не будете меня бить и вообще причинять мне боль, — выдохнула она; глаза ее сверкали.

— Да я кто, по-вашему? Дикарь? Чтобы я — женщину… — Он был возмущен до предела.

— Тогда все в порядке, да? — ехидно спросила она.

Он снова выругался — натягивая шляпу, он больно проехался костяшками пальцев по грубой парусине покрышки. Не переставая бормотать проклятия, обернулся.

— Пойду скажу Ма и Грейсону.

Начало, в общем, сулило мало хорошего.

Свадебная церемония была назначена в тот же день, на три часа — под открытым небом, если позволит погода, если нет — в фургоне у Коулмэна. Ма позаботилась о том, чтобы позвали всех. Ей удалось придать событию дух праздника, на котором должны присутствовать все, причем она всячески подчеркивала, что Господь сам подыскал жену для мистера Коулмэна, которая позаботится о нем после смерти бедняжки Виктории. Кто сказал, что времена чудес кончились? Тронутые ее речами, некоторые романтические души даже пустили слезу.

Грейсон вызвался съездить в город — привезти разрешение на венчание и пригласить баптистского священника. За час до назначенного времени Ма появилась у фургона, неся какие-то свертки. Она их протянула Лидии.

— Это тебе, — с гордостью сказала она.

Лидия, онемев, уставилась на них. Она помнила, что когда-то мать и отец дарили ей подарки, но воспоминание это было столь смутным, что она уже и не знала, было ли это на самом деле или — лишь в ее фантазиях.

— Мне? — едва дыша, спросила она.

— Да я вроде больше никого тут не знаю, кому через час выходить замуж. Ты лучше давай разворачивай.

Поколебавшись вначале, а затем все более торопливо она извлекала из свертков одно сокровище за другим. Два платья, две юбки, две блузки, три пары панталон, две нижних рубашки, одна ночная, две нижних юбки и еще пара черных туфель и три пары хлопчатобумажных чулок.

— Это тебе все купил мистер Коулмэн. А послал за этим, конечно, меня и Анабет. Если мужчину отправить покупать всякие там женские вещи, он себя чувствует, как длиннохвостая кошка около кресла-качалки, — смеялась Ма, нарочно не замечая слез, затуманивших глаза девушки. — По-моему, это желтое платье будет для свадьбы в самый раз.

В назначенный час Лидия вышла к заднему отверстию фургона. И невольно в смущении подалась назад — у фургона собралась целая толпа. Все глаза были устремлены на нее. Те, кто был готов обвинять ее еще утром, теперь посылали ей извиняющиеся улыбки.

— Ну, Лидия, — Ма легонько потянула ее за руку, — давай начинать, пока дождик опять не пошел.

Она сошла на землю, зачарованно вслушиваясь в легкое шуршание нового платья. Мягкая ткань белья облегала тело. Юбка шелестела вокруг бедер, и, слава Богу, впору был лиф — грудь не выпирала, как из старого платья Анабет, хотя и это назвать просторным было трудно. Туфли тоже вполне подошли; их тесемки она завязала у щиколоток. Новая кожа легонько скрипела при каждом шаге. Для женщины с запросами повыше эти обновки были бы в самый раз для будней, но Лидии они казались нарядом принцессы.

Она поискала взглядом Ли и удостоверилась, что с ним все в порядке. Его держала на руках Анабет, завернув в легкое одеяло. Дети Лэнгстонов, сгрудившиеся вокруг отца, выглядели непривычно серьезными. Лидия представила, как отец пообещал всыпать им, если они не будут вести себя смирно. Она еще раз обвела глазами толпу. Слишком смущенная, чтобы встречаться с кем-нибудь взглядом, она переводила его с одного лица на другое — и наконец взглянула на Росса.

Он стоял, нахмурившись, прямой как стрела. Сердце ее странно екнуло при виде его. Он был такой красивый! Оставшись в рабочих брюках, он все же надел белую рубашку и галстук-шнурок. Белый цвет оттенял его темные волосы, усы и загорелое лицо. Единственным ярким пятном были его глаза — зеленые, блестевшие под темными густыми бровями.

Возле него стоял, ласково улыбаясь Лидии, остроносый маленький человечек в очках — приглашенный священник, как догадалась Лидия.

— Ну, вот и невеста, — значит, можем начинать. Молодой человек, возьмите невесту за руку, — обратился он к Россу.

Лидия, зачарованная, смотрела, как загорелая рука Росса взяла ее руку, и обе легли на кожаный переплет Библии, чудесным образом появившейся словно бы ниоткуда.

Его рука, прикрывавшая ее кисть, была теплой, даже горячей. Ее рука ощутила жесткие мозоли у оснований его пальцев — и это сделало происходящее менее похожим на сон. Лидия впилась взглядом в его руку, почти боясь, что, если отвернется, рука вдруг исчезнет.

Она разобрала лишь часть из того, что говорил ей святой отец, но, видимо, отвечала правильно — потому что священник уже возглашал: «Отныне нарекаю вас мужем и женой. Что Бог соединил, смертный да не разлучит. А теперь поцелуйтесь!»

«Поцелуйтесь!» Слово звенело в ее ушах, отдаваясь в мозгу и становясь все громче, пока она не испугалась, что у нее расколется голова. О поцелуе ее не предупредили.

Но у нее и не было времени ни о чем спросить Ма, потому что Росс уже осторожно положил руки ей на плечи и повернул к себе.

Она увидела его лицо, склонившееся над ней. Оно показалось ей огромным, затмевающим все на свете. Оно становилось все ближе; она зажмурила глаза, стараясь прогнать ночной кошмар — лицо мужчины, нависающее над ней, потный рот, лишающий ее дыхания, давящая масса грузного тела…

Потом она почувствовала губами теплое касание его губ. Оно было мгновенным, не дольше времени удара сердца, потом губы отдернулись — и все было кончено.

Леона Уоткинс, следившая за всем из-под покрышки своего фургона — она не могла позволить себе присутствовать при этом глумлении над таинством брака, — была жестоко разочарована. Эти лицемеры вели себя так, как будто еще не касались друг друга!

Разочарование чувствовала и Ма. Она надеялась, что поцелуй будет более долгим — более, так сказать, основательным.

Бубба Лэнгстон тщетно старался унять неистово прыгающий кадык. Он конвульсивно дергался, в то время как ширинка его кожаных штанов натянулась, и он принялся истово молиться, чтобы никто этого не заметил.

Люка Лэнгстона только страх перед поркой удерживал от того, чтобы громко не захихикать.

На глаза растроганной Анабст навернулись слезы.

Лидия удивлялась, как усы мистера Коулмэна смогли пощекотать не только ее губы, но и горло, и достать до самых глубин ее тела. Неожиданно стало странно тепло и влажно в потаенном месте между бедер, когда его рот прикоснулся к ее губам. И она была смутно разочарована тем, что поцелуй оказался таким коротким.

Росс поклялся, что больше не допустит подобных экспериментов над собой. До того он убедил себя, что сумеет поцеловать ее равнодушно, просто поскольку этого требует обряд и ожидают окружающие. Что же, теперь он знал, знал, что не может целовать ее равнодушно — ради чего бы там ни было.

— Жалко, что почти сразу пошел дождь.

— Почему?

Лидия вздохнула. Она надеялась, что теперь, когда они законные муж и жена, разговоры будут получаться у них более просто. Но как только они вернулись в их… да, теперь в их фургон, мистер Коулмэн словно с цепи сорвался. Может, он уже жалеет, что женился на ней? Но, насколько она видела, его никто не гнал к венцу под дулом пистолета.

— Мне показалось, кое-кто из гостей хотел потом к нам зайти, вот и все.

Он хмуро усмехнулся.

— Да им просто любопытно. Они и на свадьбу пришли потому же, почему некоторые ходят в цирк.

Ей хотелось верить, что все, кто поздравлял ее после того, как все совершилось, действительно были рады, что она теперь — миссис Коулмэн, и принимали ее как одну из своих.

Лидия взглянула на букет цветов в стеклянном кувшине. Потрогала хрупкие лепестки. Цветы ей подарил после церемонии мистер Хилл — и поцеловал руку. «Поздравляю вас, миссис Коулмэн. Желаю вам долгих лет счастья». «Спасибо, мистер Хилл. Цветы очень красивые», — ответила она Хиллу.

А теперь мистер Коулмэн, похоже, задался целью уничтожить все светлые воспоминания, которые она припасла на будущее.

— Я все же не думаю, что они пришли просто поглазеть.

Он пожал плечами.

— Думай как хочешь.

Она в последний раз посмотрела, все ли в порядке с Ли, и легла на тюфяк. Росс постелил себе в противоположном конце фургона, так далеко от нее, как только возможно. «Я не ядовитая», — хотелось сказать ей, но она сдержалась. Она была слишком захвачена событиями прошедшего дня, своим новым именем, новой одеждой, чтобы сейчас препираться с ним.

— Спасибо за обновки.

— Не за что, — угрюмо ответил он. — Не мог же я позволить тебе выйти в обносках. — Он прикрутил светильник, и она услышала, как он снимает на ночь одежду и укрывается своим одеялом.

Дождь, который только что тихо шептал, теперь надоедливо шумел снаружи. Утром он звучал так приятно, нашептывая им колыбельную. Теперь звук его был печальным. Лидия почувствовала себя совсем одинокой — она знала, что, если он решил спать в собственной постели, ей не удастся его переубедить. В темноте она повернулась на бок и долго всматривалась в темные очертания его тела в противоположном конце фургона.

— Доброй ночи… Росс.

«Почему она выбрала именно этот момент, чтобы назвать меня по имени — почти в первый раз? И почему в ее устах это звучит как музыка?» — спрашивал себя Росс. Едва слыша свой голос за шумом крови, устремившейся по венам к его мужскому естеству, он ответил:

— Доброй ночи, Лидия.