XII

Лидия развешивала выстиранное белье на веревке, которую Росс натянул между фургоном и молодым деревцем, когда прибежала Анабет вне себя от возбуждения.

— Догадайся, что сейчас появилось в городе? — Не дожидаясь ответа, она продолжала: — Фургон с торговцами-коробейниками. Там бездна самых разных товаров! И конечно, Леона Уоткинс подняла много шуму, говоря, что раз воскресенье, то ничего нельзя покупать и продавать в день, который сам Бог определил для отдыха, но мистер Грейсон сказал, что сейчас не обычное время и что люди не могут ходить в город только по субботам. А я видела собственными глазами, как Присцилла купила леденец на палочке и спрятала его в карман. А Ма сказала, чтобы ты пошла туда, она уже приглядела кусок материи, из которой для тебя выйдет хорошее платье к Четвертому июля.

Лидия подождала, пока все новости были выпалены буквально на одном дыхании. Росс, который занимался уздечкой, остановился, чтобы также выслушать рассказ. Одновременно они разразились хохотом.

Отношения между ними оставались сильно натянутыми после утренней стычки у Буэннтауна, и их смех удивил обоих. Когда они взглянули друг на друга, смех затих.

— Что ж, разве вы не собираетесь пойти туда и посмотреть, что продается? — спросила Анабет, не поверив своим глазам, когда Лидия спокойно вернулась к развешиванию белья.

— Мне ничего не нужно, — спокойно сказала Лидия.

— Но мать сказала, что этот материал лучше всего подойдет тебе, чем кому-нибудь другому, потому что это такое золотистое, и твои волосы, и… Мне кажется… да просто ты должна пойти и посмотреть все эти восхитительные вещицы.

— У меня много дел, Анабет, — терпеливо объяснила Лидия, бросив взгляд на Росса.

Он отложил уздечку и влез в фургон. Ей ничего не было нужно, и она ничего не хотела, но было бы приятно, если бы он предложил сопроводить ее к фургону торговца. Просто посмотреть.

Она уже привыкла к тому, что бесполезно ждать от него проявлений доброты. Он едва говорил с ней после того, как узнал, что Уинстон Хилл навещал ее, когда он отсутствовал. Каждую ночь он убеждался, что она и Ли легли, и только тогда устраивал свою постель под фургоном. Никто в караване этого не замечал. Многие мужчины спали снаружи, где было прохладнее.

Зато Лидия это заметила. Ей не хватало звука его дыхания здесь, рядом, в фургоне. Ей стало не хватать его присутствия. Ей стало не хватать зрелища того, как он снимал рубашку и ботинки.

— А Ма собирается купить тебе что-нибудь? — произнесла Лидия.

— Отец дал каждому по десять центов.

— Тоща поспеши истратить их, а то Присцилла Уоткинс все скупит.

Анабет засмеялась, но тут же ее настроение опять ухудшилось:

— Да, ты права. Но неужели ты не пойдешь? — Ей было так приятно первой сообщить Россу и Лидии о прибытии торговца. А теперь все было испорчено, потому что они вовсе не испытывали радости по этому поводу.

— Лучше на обратном пути загляни ко мне и покажи, что ты себе купила.

Анабет побрела прочь, шаркая ногами по пыли. Но восторг скоро вернулся к ней, и она весело побежала к реке.

— Лидия!

— Да?

Взяв за руку, он вытащил ее из-под влажного белья. Раскрыл ладонь и высыпал ей в руку несколько монет.

— Пойди, купи себе что-нибудь.

Она посмотрела на деньги, затем в фургон. Она знала, что Росс прячет деньги где-то там, но не знала, где, да это и не волновало ее. Деньги мало значили в ее жизни, потому что у нее их не было раньше, и они не имели для нее ценности. Единственная причина, по которой они стали что-то означать, было то, что их дал Росс.

— Мне ничего не нужно.

— Не покупай ничего, что тебе нужно. Купи то, чего ты хочешь.

— Но зачем? — с надеждой посмотрела она в его зеленые глаза.

Вопрос рассердил Росса. Когда появляется этот Хилл со своими подарочками — гребешок, книга стихов, которые должны ей понравиться, свежий пирог, который испек Мозес, — она никогда не интересуется причиной. Конечно, этот джентльмен с идеальными манерами всегда спрашивал разрешения Росса, прежде чем вручить подарки его жене — да, черт возьми, его жене. Лидия всегда скромно благодарила его, принимая подарок с опущенными глазами. А от него, от мужа? Ничего похожего. Она не могла просто поблагодарить его за щедрость, не могла принять подарок с вежливой улыбкой, как принимала от Уинстона Хилла.

Росс никогда бы не признался в ревности. Но именно ревность шевелилась внутри, подобно змее, отравляя все его существо. Именно ревность заставила его сказать:

— Потому что все подумают, что я паршивый муж, если не позволю своей, — он подчеркнул это слово, — жене купить какую-то безделушку у уличного торговца.

Она рассердилась на его замечание. Лидия прошла к Ли и взяла его на руки. Черта с два она потратит хотя бы цент на себя, но можно подобрать что-нибудь для ребенка.

— Оставь Ли здесь, я за ним пригляжу.

— Нет! — Она стремительно повернулась и потрясла кулаком с деньгами. — Я сама о нем позабочусь. Именно за это мне платят, не так ли? — не дав ему время на ответ, она зашагала прочь.

День независимости оказался ясным и жарким. Над лагерем повисла атмосфера ожидания. Сегодня был выходной, который давал отдых от утомительного путешествия, день, когда можно испечь что-нибудь к празднику, день веселья, музыки и забав. Если кто-то и ворчал, что это праздник сторонников Федерации, то его быстро ставили на место. Южные штаты тоже стали независимы от Британской империи, как и северные. После долгих недель кочевья переселенцы готовы были воспользоваться любым предлогом, чтобы отдохнуть.

Ма убедила Лидию купить золотистой ткани на платье. Лидия не была умелой портнихой, но с помощью Ма и выкроек, взятых взаймы у миссис Ригсби, платье вскоре было готово. Ма каждый вечер сидела над ним, и Лидия переживала из-за этого. Но Ма заявила, что предпочитает провести спокойный вечер в фургоне Коулмэна, за шитьем, чем в том хаосе, который творился в ее собственном фургоне. Так что, несмотря на протесты Лидии, платье к торжественному дню было готово.

Они остановились на берегу реки Уачита. Благодаря дождливой весне все вокруг пышно зеленело, несмотря на летнюю жару. Сначала река была предоставлена в распоряжение дам, и, покончив с хозяйственными делами, они с полотенцами и кусками мыла дружной толпой направились принимать ванну — едва ли не впервые за долгие недели путешествия.

Торжества начались на закате. Мужчины вернулись с реки — им тоже дали помыться. Дамы тем временем отдыхали в фургонах. Некоторых мужчин невозможно было узнать — причесанных, в галстуках, с начищенными пряжками ремня, в выходных подтяжках. Женщины также выглядели превосходно в праздничной одежде, и особую прелесть им придавали замысловатые прически.

Росс помылся в реке и надел черные брюки, белую рубашку и черный кожаный жилет. Вместо галстука он повязал цветной шейный платок. Он причесал волосы, не пользуясь маслом, как это делали остальные мужчины. Он отметил, что следовало бы постричься. Придется просить Лидию…

Он выпрямился и уставился на расческу, словно не узнавая ее. Как часто ее имя теперь приходит ему на ум, а Викторию он уже и не вспоминает. И каким естественным кажется то, что он может попросить Лидию подравнять ему волосы — словно она действительно его настоящая жена. Черт!

— Лидия, ты готова? — крикнул он в фургон.

Она оглядела себя в зеркале, облизала губы и несколько раз ущипнула себя за щеки, как научила ее Ма. Она одевалась с помощью Ма и Анабет, а Ли был отдан под наблюдение Мэринелл и Атланты.

Лидия вновь ощупала юбку, чтобы убедиться, что все это наяву. Золотистая ткань превратилась в самое красивое платье, которое она когда-либо надевала, лучше даже, чем то, которое Росс купил ей в Мемфисе. Ворот был выкроен так, что открывал шею и верхнюю часть груди. Короткие рукава фонариком едва скрывали верхнюю часть рук. Узкий лиф, спереди на застежке, был перехвачен широким кушаком, завязанным сзади бантом. А широкая сборчатая юбка, хотя и не стояла колоколом, так как у Лидии было мало нижних юбок, но очень изящно колыхалась вокруг ее тонких лодыжек.

Ма убедила Лидию оставить волосы такими, «какими их создала природа». Это означало, что волосы лежали в свободном, волнистом беспорядке. Их украсили дикими желтыми розами, сорванными утром на берегу реки. И ее щедро облили духами.

— Лидия? — Росс вложил в этот зов все свое нетерпение.

— Иду, — застенчиво произнесла она и появилась в заднем проеме фургона.

Если бы Росс не сжал зубы от волнения, он непременно бы разинул рот при виде своей жены. Никогда еще ее хрупкая фигурка не выглядела так прелестно, как в этом новом платье. Кожа Лидии была цвета спелого абрикоса от загара, который она приобрела за время путешествия, хотя всегда надевала широкую соломенную шляпу, когда сидела на козлах фургона. Ее волосы… Да, раньше ему не нравилось, что она не стесняла их свободу. Но теперь это не шокировало и не возмущало его. Более того, они нравились ему именно такими.

Он вытер о штанину руку и протянул ей, чтобы помочь сойти вниз, хотя она уже проделывала это тысячи раз без его помощи.

— Наверное, они там уже приступили к еде, — вымолвил он невпопад.

— Извини, что заставила ждать. Тебе бы следовало пойти, а я бы пришла позже.

— Ничего, все в порядке.

Ее открытая улыбка начала таять от разочарования. Ма обещала ей, что он непременно скажет что-нибудь насчет того, как она здорово выглядит. Но он так ничего и не сказал. Она едва не расплакалась. Ей хотелось одного — вернуться обратно в фургон. Но скоро общее веселье захватило их обоих. Каждая женщина что-то приготовила для общего ужина — то блюдо, которое ей больше всего удавалось, — и Лидия и Росс получили полные тарелки яств.

Пир еще не окончился, а те, кто умел играть на скрипках, в том числе Мозес, уже натирали смычки канифолью.

Когда остатки пищи были убраны и посуда вымыта, некоторые нетерпеливые пары уже кружились под звуки скрипок и гармоник. Ма, хлопая в ладоши в такт музыке и добродушно наблюдая, как Зик в который раз погрузил кружку в бочку с пивом, привезенным из города, сказала:

— Вы пойдите потанцуйте. Я пригляжу за Ли.

Лидия взглянула на мужа, который курил длинную тонкую сигару. Ей не приходилось танцевать ранее, но она была готова попробовать.

— Я никогда не учился танцам, — отрезал Росс. Ма, испытывая желание дать ему хорошего пинка, продолжала настаивать:

— Это ничего не значит. Тут все не большие специалисты. Просто обними свою даму и двигайся под музыку.

— Я тоже не умею танцевать, Росс, — сказала Лидия, надеясь, что отсутствие опыта и у нее заставит его быть посмелее.

Он посмотрел на ее лицо, на фигуру и понял, что если заключит ее в свои объятия, такую красивую, то не сможет сдержать данную себе клятву ни в коем случае не спать с ней.

— Значит, тем более не стоит нам обоим выставлять себя на посмешище. — И он отправился к пивной бочке.

— Да. — Ма вздохнула. — Видала я в своей жизни вздорных, тупоголовых мужиков, но таких, как этот, — не приходилось.

Лидия, оскорбленная, с пылающими от возмущения щеками, смотрела под ноги и вдруг обнаружила в поле зрения пару начищенных мужских ботинок.

— Могу ли я иметь честь пригласить вас на танец, Лидия?

Подняв глаза, она встретила теплый, открытый, понимающий взгляд Уинстона Хилла. Он смотрел на нее не с открытой враждебностью или же пугающей настойчивостью, как это делал Росс, но явно восхищаясь тем, что видел.

Ма, вновь улыбнувшись, подтолкнула ее:

— Иди, Лидия. Джентльмен приглашает тебя потанцевать.

— Да я не знаю, как это делается, — пробормотала она. Она хотела бы попробовать, но знала, что это может вызвать ярость Росса.

Уинстон засмеялся и повел рукой, указывая на весело кружащиеся пары, которые пытались двигаться под музыку, совсем не заботясь о том, как это у них получается.

— Я не думаю, что кто-либо здесь умеет танцевать. — Он протянул ей руку. — Потанцуйте со мной, Лидия.

Он говорил так настойчиво, так убедительно, что, не думая о последствиях, она вложила свою руку в его ладонь и позволила ввести себя в круг танцующих. Он положил руку на ее талию, другой рукой поднял ее руку, и они закружились, подстраиваясь под движения других танцоров.

Сначала Лидии казалось, что у нее шесть ног: все хромые и торчат в разные стороны. Но Уинстон был терпелив и оказался хорошим учителем. И вскоре она успокоилась и начала понимать, что к чему. К тому времени, как они сделали четыре круга, у нее словно выросли крылья, и она уже готова была танцевать без конца.

Когда Росс увидел свою жену в объятиях другого мужчины, да еще такого, как Уинстон Хилл, совершенно неотразимого в своем ослепительно белом костюме и мягких коричневых кожаных ботинках, его пальцы непроизвольно сжали кружку с пивом, которую он собрался поднести ко рту.

Даже не осознавая того, что его глаза угрожающе сузились, превратившись в зеленые щелки, он продолжал следить за ними, как ястреб. Вряд ли он слышал, что говорят вокруг. Только Лидия, с ее развевающимися юбками, смеющимся ртом, вьющимися волосами, полностью владела его вниманием. Каждый раз, когда она пролетала мимо, совершенно его не замечая и улыбаясь Хиллу, пальцы Росса судорожно сжимали кружку. Он выпил еще глоток пива, и пружина внутри него сжалась еще туже.

— Пошли же, дурачок, — хихикала Присцилла, пробираясь в темноте к дальнему краю стоянки. — Говорю тебе, никто не видел, как ты тащил это пиво.

— У нас будет куча неприятностей, если выяснится, что кто-то видел. — Бубба осторожно оглянулся.

— Ну да! Никто даже и не пошевелился. Они слишком заняты весельем на своем глупом празднике. — Она прислонилась к дереву, убедившись, что ее груди достаточно воинственно выставлены вперед. — Я хочу, чтобы у нас была небольшая вечеринка только на двоих. — Она притянула его к себе. — Дай мне глоток пива.

Всю неделю она жила ожиданием танцев. Но Скаут сообщил ей, что не собирается проводить весь день Четвертого июля с этими пьяницами, и уехал в город, оставив ее одну. Ну, теперь она покажет этому сукиному сыну. Он что, думает, что он единственный во всем мире? Да ничего подобного!

— Стань поближе, Бубба, чтобы меня никто не видел. — Она поставила его там, где ей было нужно, затем подняла его руку с кружкой пива и поднесла ее ко рту. Она немного отпила, но постаралась, чтобы большая часть пива потекла по подбородку и на грудь. — О, Бубба, дай мне платок, быстро. Если мать почует от меня запах пива… страшно представить, что она со мной сделает.

Словно завороженный, он наблюдал за тем, как последние капли пива исчезали за корсетом Присциллы. Потом вынул платок и дал его девушке. И с совершенно глупым видом стал смотреть, как она расстегивает верх корсажа.

— Боже мой, оно дотекло до самой талии. Мне придется расстегнуть весь лиф, но ты ведь не станешь делать ничего, о чем потом пожалеешь, правда, Бубба?

Он глупо кивнул. Все поучения матери вылетели из его головы с такой же легкостью, с какой расстегивала пуговицы Присцилла.

Следя за ним краем глаза, Присцилла начала вытирать платком воображаемое пиво со своих обнаженных грудей, поднимая их, перекатывая, гладя соски до тех пор, пока они не встали торчком.

Наконец она выпрямилась и убрала платок, оставшись совершенно обнаженной. Бубба даже застонал. Этот звук зародился у него там, в чреслах, и с силой прорвался наверх.

— Присцилла, как ты красива, — выдохнул он.

— Это только слова. — Она изогнулась и приподняла груди, чтобы он лучше их рассмотрел.

— Присцилла, я люблю тебя. Я уже говорил тебе.

— Если ты любишь меня, тогда поцелуй… ну и…

В безмолвном восторге он глядел на нее, медленно приближаясь. Наконец он прижался к ее телу, и их губы слились. Присцилла устроилась поудобнее, так, чтобы чувствовать вздутие в его штанах. Бубба вскрикнул и прижался к ней. Положив руки на ее обнаженные груди, он начал их неистово ласкать.

— О, Бубба, это так приятно.

Она быстро провела языком по его губам. Юноша отпрянул. Он был поражен, но тут же увидел ее зовущие глаза и почувствовал, как рука девушки вновь притянула его к грудям. С безнадежным стоном отчаяния он опять припал к ее рту.

На этот раз его губы также разомкнулись и, подчиняясь ее желанию, он ввел язык в ее рот. Он осторожно ласкал ее соски, повинуясь только инстинкту. Но Присцилле не нужна была нежность. Она извивалась под ним, постанывая от удовольствия.

— Я хочу что-то показать тебе. — Прерывисто дыша, она оттолкнула его.

Его кровь буквально кипела, и Бубба не хотел останавливаться. Он вновь попытался завладеть ее ртом, но она отталкивала его, мягко смеясь и не давая его рукам добраться до своих грудей.