Блэр попыталась спрыгнуть с табурета, но Шон крепко держал ее.

– О нет. Нет, сэр. Мы недавно поели, – ответил один из рабочих.

Блэр подумала, что это Ларри.

– Мы скоро придем и поможем вам. Пока.

– До встречи, мистер Гаррет, мисс Симпсон.

Шон пронес ее мимо братьев и спустил на землю около грузовика.

– Я готова тебя убить, – сквозь зубы выдавила Блэр.

– Надеюсь, что нет, – убежденно и весело возразил Шон. – Ты готова снова целоваться со мной, как только мы сядем в грузовик, и потом – во время ленча, и после него – еще и еще.

Оказалось, что он прав. Все было именно так, как он предсказал.

– Твои методы явно устарели, – сказала Блэр, выливая на ногу Шону пригоршню морской воды.

– Да, но это прекрасный способ смывать краску.

– Но у меня нет никакой краски там, где ты смываешь ее.

– Потому и нет. Я уже смыл.

Смеясь, Блэр потянулась к нему.

К вечеру все жители города уже знали, что Шон Гаррет привел в дом, который он реставрирует, женщину, якобы вызвавшуюся помочь ему. Раньше за Гарретом такого не водилось. Все сплетники и свахи единодушно признавали: Шон умеет отличить работу от удовольствия и никогда не смешивает их.

Шон и Блэр, съев по два бутерброда, вернулись помогать братьям Моррисам. (Именно от Моррисов обыватели и получили в тот вечер столь ценную информацию.) Шон дал всем определенное задание, и работа продолжалась до самого заката, когда он и отпустил Моррисов. Шон повез Блэр на уже известный ей пляж, входящий в состав частных земельных владений. Купания в обнаженном виде никого уже здесь не удивляли.

Сейчас они нежились в воде у самого берега, омываемые ласковыми волнами. Блэр сидела лицом к Шону, положив ноги ему на бедра.

Шон нагнул голову и коснулся языком ее груди, словно пробуя ее на вкус, потом нежно куснул. Подняв голову, он пожевал губами.

– Пожалуй, маловато соли, – сказал он, выливая на грудь Блэр полную пригоршню воды и наблюдая, как сжимаются от этого ее соски.

– Идиот! – Блэр, смеясь, ударила его по плечу.

– Я люблю тебя, Блэр!

Шон произнес это так серьезно и так крепко сжал ее плечо, что она не усомнилась в его искренности. Блэр изумленно взглянула ему в лицо.

– Ты… ты уже говорил это… Ночью. – Ее слова уносил океанский бриз.

Он поднял подбородок Блэр указательным пальцем.

– Да, но тогда я говорил в пылу страсти. А теперь мы не занимаемся любовью, и я говорю тебе это серьезно и трезво. Я и не думал, что способен влюбиться в тридцать восемь лет. Но сейчас это чувство поглотило меня безраздельно. Я люблю тебя, Блэр!

– Шон!..

Он приложил палец к ее губам.

– Молчи. Я просто хочу, чтобы ты знала это.

Луна поднялась над горизонтом, посеребрила воду и осветила Шона и Блэр. Волосы Шона блестели в свете луны, а глаза загадочно мерцали. Блэр коснулась густых бровей Шона, провела кончиком пальца по его носу, потом по ложбинке на подбородке.

– Тебе нелегко поверить, что я люблю тебя, да?

– Почему ты спросил об этом? – От страсти к нему у нее перехватило дыхание.

– Ты не возражаешь, если я, как любитель психологии, кое-что проанализирую?

Блэр кивнула.

– В ранней юности ты постоянно нарушала общепринятые нормы. Твоим сверстникам было трудно дружить с тобой. Они не понимали тебя. Тогда ты замкнулась и стала еще более скрытной. Родители не понимали твоей тяги к искусству, твоего артистизма, потребности танцевать. Они хотели видеть тебя такой, как все. Ты ведь до сих пор не изжила ощущение отверженности, испытанное в юности. Даже сейчас, добившись успеха, ты ищешь признания и поощрения. Именно поэтому встреча с друзьями вчера вечером так огорчила тебя. Они не поняли и не одобрили тебя.

Глаза Блэр затуманились слезами. Каким образом он видит ее насквозь? Как он позволяет себе говорить о том, в чем она не может себе признаться? Откуда такое понимание ее внутренних переживаний, мироощущения?

Не успев обдумать то, что сказал Шон, Блэр неожиданно для себя сказала:

– Я никогда не была человеком толпы. Я иначе устроена. Мои родители, вместо того чтобы поощрять мои интересы, отвергали все, к чему я стремилась. Они не понимали, почему я не такая, как мои братья и сестры. Я уезжала в Нью-Йорк с мыслями: «Вы еще увидите. Я докажу вам». – Блэр запрокинула голову и невесело засмеялась. – Они до сих пор не примирились с моим образом жизни.

– Прости меня, – негромко сказал Шон. – Я знал, что это заденет тебя. Конечно, отношение родителей к тебе – очень важно, но ведь отношение к тебе других людей не имеет такого значения. Не кажется ли тебе, что, стремясь к признанию, ты на самом деле жаждешь, чтобы люди принимали тебя такой, какая ты есть?

Обхватив ладонями голову Блэр, он поднял ее.

– Ты – яркая индивидуальность, независимо от того, вернешься ли ты к танцам или нет. Твой талант – это дар Божий, и если ты удостоена такой награды, имеет ли значение то, что думают о нем люди, или то, что они думают о тебе? Я люблю тебя, Блэр, но знаю, что это приводит тебя в ужас. Ты оградила себя стеной и, боюсь, никогда не позволишь мне разрушить ее. Или позволишь? Дашь ли мне возможность любить тебя? Сможешь ли сама полюбить меня?

Полюбить его? Да, это казалось возможным. Более чем возможным. Мысль о том, чтобы жить без него, страшила и ужасала Блэр. Он наполнил ее дни светом, весельем, радостью. Но все же она боялась принять окончательное решение. Любовь – дело тонкое. А вдруг он когда-нибудь бросит ее, и она снова будет одинокой.

Но он говорит, что любит ее. А любит ли его она? Нужно все хорошо обдумать и взвесить. Но не сейчас. Сейчас он слишком близко, слишком возбуждает ее и к тому же… обнажен.

Блэр приложила палец к его губам. Ее взгляд проник в самую глубину его глаз – так, словно их души могли общаться без слов.

Она пообещала ему лишь одно:

– Если я когда-нибудь позволю себе кого-нибудь полюбить, то это будешь ты.

– Это еще что такое? – воскликнула Пэм, распахивая дверь перед гостями, прибывшими на воскресный обед.

– Он вбил себе в голову, что меня надо носить на руках, – оправдывалась Блэр. – Просто невозможно убедить его в том, что ноги у меня совсем не болят.

– Что-то не верится. Особенно после пятницы. Ты вполне могла повредить их, – возразил Шон, заглядывая в лицо Блэр и досадуя, что не встретил ее лет на десять раньше. Сейчас она стала частью его жизни, и ему было трудно вообразить, что он прожил все эти годы, не зная ее. Уже целых два дня, просыпаясь по утрам, он приходил в восторг, видя рядом ее, такую маленькую и легкую, что даже матрас под ней почти не проминался.

Касаясь ее кожи, он не веркл, что она вообще бывает такой нежной. Глядя на ее волосы, он изумлялся, что они такие блестящие и шелковистые и так чудесно скользят между его пальцами. Глядя, как она накладывает макияж перед зеркалом в ванной комнате, он удивлялся великому разнообразию ее кисточек, пузырьков и коробочек и надоедал Блэр вопросами об их назначении.

Он с упоением исследовал ее тело, то и дело разведывая и находя что-то новое. К сожалению, результаты этих исследований Шон не мог нигде зафиксировать. Например, Шон пришел к выводу, что ее волосы, дыхание и кожа источают дурманящие ароматы, несравнимые ни с какими духами.

По мере того как его спальня и ванная стали заполняться женской одеждой и принадлежностями туалета, Шон все яснее понимал, насколько безрадостно он жил до сих пор. Конечно же, наполнить его жизнь могла далеко не всякая женщина. Такое могла сотворить лишь малютка Блэр, наделенная железной волей, но сейчас испытывающая страх перед будущим и очень уязвимая. Слова, произнесенные ею на берегу океана, прозвучали как клятва. Она полюбит его. Он предчувствовал это.

А сейчас, взглянув на Блэр, Шон увидел, как просветлело ее лицо при воспоминании о том знаменательном вечере в пятницу.

– Но ты же был там и помогал мне. Без тебя я ничего не смогла бы!

Наклонившись к ее уху, Шон прошептал:

– А потом было кое-что еще, чего ты также не смогла бы сделать без меня.

Блэр улыбнулась.

– О, пожалуйста, не стесняйтесь меня, – насмешливо сказала Пэм. – Воркуйте на здоровье, а когда сочтете, что и я могу принять участие в вашей беседе, найдете меня поблизости.

Они рассмеялись. Пэм посторонилась, пропуская в дом Шона, который все еще держал Блэр на руках.

Утром этого дня, выходя из душа, Шон услышал телефонный звонок. Блэр в это время сушила волосы. Оказалось, что Пэм приглашает его обедать и играть в карты.

– Кстати, – сказала она, – я никак не могу застать Блэр. Ты ее не видел?

Шон взглянул на Блэр, показавшуюся в дверях ванной. На ней не было ничего, кроме коротеньких трусиков. Она вытирала волосы полотенцем.

– Да, – ответил он, – видел.

– Вот и хорошо. Прошу тебя, передай ей, что она тоже приглашена.

– Обязательно передам.

Шон рассеянно положил трубку возле телефона, и она пролежала так не менее получаса.

– У нас, как всегда, сумасшедший дом, – объявила Пэм гостям. – Малыш еще спит, но Анджела и Мэнди, придя из воскресной школы, подрались. Они все еще дерутся и в любой момент могут разбудить его. Мальчики, завладев футбольным мячом, несколько минут назад шарахнули им по моему новому абажуру. Теперь отбывают наказание на заднем дворе. Присаживайтесь.

Эта тирада, произнесенная на одном дыхании, заставила Шона и Блэр вновь расхохотаться. Шон по-свойски плюхнулся на один из диванов, потянув за собой и Блэр. Она села рядом с ним, и он покровительственно обнял ее.

Через несколько минут Пэм принесла поднос с четырьмя бокалами, графином вина и тарелочкой с сыром и крекерами.

– Заморите червячка, – гостеприимно предложила она, – а когда сварятся спагетти, вы пальчики оближете.

– Я бы с удовольствием облизал не пальчики, а кое-что другое, – шепнул Шон Блэр, бросив взгляд на ее груди.

Джо, слышавший слова Шона, прыснул со смеху. Пэм, ничего не поняв, начала спрашивать:

– Над чем вы смеетесь? Что он сказал? Что вообще здесь происходит? Может, кто-нибудь расскажет мне? – К ее негодованию, никто не удовлетворил ее любопытства.

Обед у Дельгадо напоминал ярмарочный балаган: Циркачей с успехом заменяли пятеро шумных и прожорливых ребятишек. И все же это был чудесный обед, ибо Пэм обладала высоким кулинарным мастерством, а в ее доме царил дух любви и доброжелательности. Гости непринужденно смеялись, шутили, даже добродушно перебранивались. После того как Блэр помогла Пэм вымыть посуду, они присоединились к мужчинам, и началась игра в карты.

– Подумать только, через несколько недель мы сможем посидеть за картами в комнате для игр, – сказала Пэм, ожидая, когда Джо кончит раздавать.

– А я-то считал, что делаю ее для детей.

– Да, но им когда-то и поспать надо, – заметил Джо.

Двое игроков никак не могли сосредоточиться. Шон то и дело совал руку под стол, стараясь нащупать бедро Блэр. Когда ему это удалось, она от неожиданности выронила карты. Пэм, открыв от удивления рот, взирала на гостей, которые время от времени начинали одновременно хохотать. Когда по кругу пустили бутылку вина, Шон наполнил свой бокал и сказал, глядя на Блэр:

– Твое здоровье!

Блэр тоже наполнила бокал и, посмотрев на Шона, произнесла:

– Твое здоровье!

После этого они застыли с бокалами в руках, не в силах оторвать друг от друга глаза.

Когда же Блэр забыла назвать ставку, уставившись на Шона, у Пэм лопнуло терпение.

– Силы небесные! Послушайте-ка, вы, двое. Может, сделаем перерыв и вы проведете его в нашей спальне?

Шон и Блэр, застигнутые врасплох, недоуменно посмотрели на нее. Неужели на их лицах все написано?

Джо засмеялся.

– Черта с два! Если кто и пойдет в нашу спальню во время перерыва, то это мы с тобой. Я не сторонник группового секса. А с чего это ты, собственно говоря, решила сделать им такое предложение? Уверен, что эта мысль не приходила им в голову.

– За твою уверенность, – буркнула Пэм, – не поставлю и противозачаточной таблетки.

– Противозачаточной таб… – вырвалось у Блэр, но она осеклась на полуслове. Воцарилась тишина. Все изумленно переглянулись. Блэр с недоумением посмотрела на Шона. Он пожал плечами и виновато улыбнулся.

– Боже милостивый! Неужели? – воскликнула Пэм, всплеснув руками. – Просто не верится! Вы не пользовались никакими… О! – Безудержный смех Пэм заглушил ее слова. Успокоившись, она сказала: – Друзья мои, советую вам все же предохраняться. Иначе вы наклепаете детей не меньше, чем мы.

– Нет, Шон, нельзя. Ну, то есть сейчас нельзя. – Блэр уперлась руками в грудь Шона, уворачиваясь от его поцелуев.

– Но я же говорил тебе уже тысячу раз, – Шон откинулся на спину и лежал теперь рядом с Блэр, – все, что могло произойти, уже произошло и хуже не будет. – Он нервно ударил кулаками по матрасу. – Прошу тебя – хоть разочек. От этого ничего не случится. А потом обратимся к доктору.

– Все это ерунда. Так уговаривают своих подружек все старшеклассники со времен Адама.

– Интересно, в какую школу ходил Адам? В среднюю райскую?

Блэр сдержала смех и строго сказала:

– Не переводи разговор и… послушай, Шон, пожалуйста, перестань. – Она сбросила его руку со своей груди. – Я соглашусь спать с тобой, если ты будешь хорошо себя вести. Если нет – я ухожу.

Шон почел за благо принять условия Блэр, но с одной оговоркой. Закинув руки за голову, он сказал:

– Хорошо. Я не коснусь тебя даже пальцем, но ты за это снимешь ночную рубашку.

Взгляд Блэр выразил полное недоверие.

– Ты не оставляешь меня в покое, когда я в рубашке, так как же поверить, что ты не полезешь на меня, когда я сниму ее?

– На мое слово ты можешь положиться, как на самого надежного друга, – веско сказал Шон.

– О, конечно. А как же мне тогда отнестись к твоим словам, что от одного раза ничего не случится? Мистер Гаррет, я знаю физиологию лучше, чем вы.

– Ну, пожалуйста, Блэр, – молил Шон. – Я-то ведь голый, и мне неловко лежать с одетой дамой.

Блэр рассмеялась и немного приподнялась на локте, чтобы получше видеть его.

– Разве когда-нибудь в своей беспутной жизни ты испытывал чувство неловкости?

Для самой Блэр не прикасаться к Шону было тяжким испытанием. После того как Пэм ненароком заставила ее подумать о том, что она может забеременеть, Блэр поклялась себе, что между нею и Шоном ничего не будет до тех пор, пока она не проконсультируется с гинекологом. Блэр только-только начала привыкать к мысли о том, что любит Шона. Мысль о материнстве еще не посещала ее, и Блэр была не готова к ней.

– Ну, пожалуйста, мне нужно только видеть тебя, и больше ничего. Честное слово.

После минутного колебания Блэр согласилась.

– Ладно, но помни – ты дал слово. – Она сняла ночную рубашку. – Ну вот. Теперь ты счастлив?

– Очень! – воскликнул он и, бросившись к Блэр, подмял ее под себя.

– Шон, ты…

– Никогда не верь мужчине, страстно желающему женщину. Особенно если она лежит обнаженная с ним в постели. Это первый урок. – Говоря, он покрывал поцелуями ее грудь.

– В чем же состоит… второй урок? – спросила Блэр, повернувшись так, чтобы ему было удобнее дотягиваться губами до ее сосков, затвердевших от возбуждения. Недавняя решимость Блэр исчезла от сладкой истомы, охватившей ее от прикосновений сильных рук Шона, его рта и колена, раздвинувшего ее бедра.

– Второй урок… состоит в том… что есть разные способы… любить друг друга. – Действуя ртом и руками, Шон пробудил в ней неведомую прежде страсть. От этой страсти у нее помутилось в голове, и она впилась в спину Шона, прижимая его к себе.

– Ты будешь… учить меня?

Уроки продолжались всю ночь.

– Нет, так не получится, – буркнул Шон.

– Конечно, не получится, если ты не будешь сидеть спокойно. – Блэр щелкнула маленькими ножницами под самым носом у Шона. – Если каждое утро, как только я начинаю накладывать макияж, ты устраиваешься рядом и действуешь мне на нервы, то почему не можешь сейчас посидеть тихо и позволить подстричь твои усы?

Шон схватил ее за руку.

– Но ты можешь укоротить их больше, чем надо.

– Не волнуйся, я не выстригу ни одного лишнего миллиметра.

С этими словами Блэр нежно поцеловала Шона, и ему пришлось умолкнуть. Он попытался возразить, но Блэр уже снова защелкала ножницами.

Когда в спальне зазвонил телефон, Шон вскочил с маленькой табуретки и с ликующим криком: «Этот звонок – мое спасение!» – выскочил из комнаты. Блэр улыбнулась удовлетворенно и радостно.

– Это тебя, Блэр, – раздался голос Шона. Озадаченный неожиданным звонком, Шон протянул ей трубку. Блэр вопросительно посмотрела на него, но он только пожал плечами.

– Алло!

– Блэр, я уже несколько часов разыскиваю тебя. Где ты и кто подходил к телефону?

– Барни? – вскричала она, не веря своим ушам. Среди тех, о ком Блэр сейчас не хотела бы ничего слышать, се импресарио был первым. Она просила его не звонить ей, пообещав дать о себе знать, когда полностью восстановит здоровье. Барни рвал и метал, а потом пригласил ее на ленч. Тогда они сидели и молча опустошали бокал за бокалом, словно желая утопить в вине обоюдное раздражение.

– Как ты меня…

– С помощью Пэм Дельгадо. Я позвонил на телефонную станцию и побеседовал со служащим, отвечающим за регистрацию новых абонентов. Твой телефон не отвечал несколько часов, и мне пришло в голову позвонить Пэм. Она назвала мне этот номер. А что это за парень? Впрочем, можешь не отвечать. Скажи, ты сейчас сидишь?

Барни, как блоха, перескакивал с одного на другое. За семь лет, когда он был ее импресарио, Блэр привыкла к его неуемной энергии и постоянному возбуждению, но два месяца, проведенные здесь, несколько изменили ее, и она с трудом поспевала за скачками его мысли.

– Нет, не сижу, а что…

– А не хочешь ли ты принять участие в новом представлении с Джоэлом Греем?

Секунду или две Блэр не могла осознать услышанное. Потом ее мозг заработал в ускоренном темпе. Мысли сменяли одна другую, но она не могла ухватить ни одну из них.

– Что? Но на это шоу уже были набраны артисты.

– Верно, были. Но пятерых танцовщиц вышибли, кажется, за профсоюзные выступления, впрочем, я точно не знаю, за что. Какая нам разница? Сегодня, в самую рань, когда нормальные люди еще спят, мне позвонил продюсер. Он хочет, чтобы ты участвовала в представлении.

– Как? Именно я? – Ее рука легла на грудь, чтобы успокоить бешеное сердцебиение.

– Ну, почти так. – Как и все импресарио, Барни был склонен к преувеличениям. – Ему нужны мои лучшие девочки, а ты, безусловно, одна из них.

– Да, но…

– Блэр! У тебя появилась чудесная перспектива. Записывай. – Барни назвал время, на которое была назначена проба, и продиктовал адрес. – Так что надевай балетные туфельки и мчись на ближайший нью-йоркский поезд. Кстати, тебе, возможно, придется по ходу представления исполнить песню, но можешь не петь, а только открывать рот. Тогда они поставят запись.

Шон, надев рабочую рубашку и натянув джинсы, сидел на краешке кровати, уставившись на Блэр с полным непониманием. Блэр, вдохновленная Барни, отвернулась от Шона.

– Барни, ты и вправду считаешь, что я смогу участвовать?

– Конечно. Ты ведь у меня самая лучшая.

– Я еще не слишком стара для кордебалета?

– Это я слишком стар, чтобы выслушивать идиотские вопросы. Позвони мне, когда приедешь в Нью-Йорк.

Послышались короткие гудки. Блэр положила трубку и застыла, размышляя о том, что нужно сделать, прежде чем мчаться на поезд.

– Что случилось?

Погруженная в свои мысли, Блэр вздрогнула, услышав голос Тона.

– Проба на участие в шоу! – воскликнула она и наспех пересказала ему свой разговор с Барни.

– И ты собираешься участвовать? – недоверчиво спросил он.

– Конечно собираюсь, – с вызовом ответила она. – Это может стать переломным моментом в моей карьере.

– Хм-м. Это может стать переломным моментом для твоих ног.

Вот этого-то она и не хотела слышать. Так она и знала: он возражает, вместо того чтобы порадоваться вместе с ней.

– Не бойся – не станет. Я же недавно танцевала. Мои ноги сейчас здоровее, чем когда-либо.

– Прими мои поздравления, – скептически произнес Шон.

– У меня все прошло! – вскричала Блэр.

– Значит, ты, наверное, согласишься перед пробой посетить врача. Я отвезу тебя.

– У меня нет времени, – сказала Блэр, направляясь к двери. Она побежала вниз, внезапно почувствовав боль в коленках. – И мне не нужно, чтобы ты куда-либо отвозил меня, – крикнула она на бегу. – Я сама прекрасно доберусь до Нью-Йорка.

Блэр услышала за спиной шаги Шона, помчавшегося за ней.

– Блэр! Я тебя умоляю – подумай. Я знаю, это шоу – прекрасная перспектива, но если ты будешь участвовать в нем, тебе придется репетировать целыми днями, и…

– Я знаю, что делать, и не могу больше ждать.

Она пересекла двор и поднялась к своей квартире. Шон шел за ней по пятам. Она повернулась к нему, преграждая ему дорогу.

– Извини, Шон, – холодно сказала она.

– Послушай, если уж ты не хочешь думать о своем здоровье, подумай о своих обязательствах перед теми, кто посещает твои танцевальные классы.

Блэр засмеялась.

– Брось, Шон. Через неделю после моего отъезда никто и не вспомнит обо мне. Кому они нужны – эти маленькие танцевальные классы?

Шон стиснул зубы.

– Может быть, вам, мисс Симпсон, они и не нужны, но они необходимы тем дамам, которые их посещают. Еще больше они нужны маленьким девочкам. Ты же сама говорила, что среди них есть действительно способные. Например, Мэнди Дельгадо. Как ты скажешь ей о том, что больше не будешь учить ее?

Он привел убедительные доводы, но Блэр решила не показывать Шону, что приняла их во внимание.

– Она унаследовала способности от Пэм. Таких, как Мэнди, сможет научить любой педагог.

– Но для нее нет педагога лучше, чем ты, и ты это, черт возьми, прекрасно понимаешь.

– Все, что я, черт возьми, прекрасно понимаю, так это то, что ты мешаешь мне готовиться к пробе.

– Неужели ты способна вот так уехать и бросить свои классы?

– Все знали о том, что я собираюсь вести эти классы самое большое шесть месяцев, – громко выкрикнула Блэр. – Так в чем же дело? Ты жалеешь, что вложил такие большие средства в это здание?

Щеки Шона сначала побледнели, а потом начали розоветь. Его глаза сузились, выражая презрение, кулаки сжались. Блэр с опаской подумала, не собирается ли он ударить ее. Не говоря ни слова, он повернулся и ушел, хлопнув дверью так, что задрожали стекла.

Через три часа Блэр стояла у дверей репетиционного зала. Оттуда доносился голос хореографа: он говорил о том, что должны исполнить претендентки. Рояль был расстроен, как и в любом зале для репетиций, но Блэр узнала песню.

Несмотря на ссору с Шоном, она взяла себя в руки и, доехав до вокзала на автомобиле Пэм, успела на поезд. Покрыв платком свои локоны, Блэр остановила такси и добралась до нужного ей дома, расположенного на углу Бродвея и Семьдесят Третьей Западной улицы. В дамской комнате внизу она сняла летнюю юбку и блузку, надела трико и колготки и причесалась.

Не признаваясь себе в том, что доброе слово Шона и его прощальный поцелуй облегчили бы ей возвращение к танцам, Блэр повернула дверную ручку и вошла в зал.