Дрожа от гнева, Фергус Пламмет стоял у постели и глядел на спящую жену.
      — Ванда, проснись.
      Его властный голос мог бы разбудить и мертвого. Ванда открыла глаза и села, еще не совсем проснувшись и ничего не понимая.
      — Фергус, который час… — но тут же осеклась, увидев, что в его руке зажаты пять изобличающих ее сотенных бумажек.
      — Вставай, — приказал он и направился вон из комнаты. Трепеща от страха, Ванда поднялась с постели. Наспех оделась и безжалостно стянула сзади волосы, боясь еще чем-нибудь прогневить мужа.
      Он ждал ее, сидя за столом на кухне, прямой и непреклонный. Она боязливо, подобно раскаивающейся грешнице, приблизилась к нему.
      — Фергус, я… я хотела сделать тебе сюрприз.
      — Молчать, — рявкнул он. — Пока я не разрешу тебе говорить, ты будешь молчать и каяться в душе.
      Он сверлил ее осуждающим взглядом. От стыда Ванда Гейл опустила голову.
      — Где ты их взяла?
      — Их принесли вчера с почтой.
      — С почтой?
      Она судорожно закивала головой:
      — Да. В том конверте. — Конверт лежал на столе рядом с его чашкой кофе.
      — Почему ты спрятала их от своего супруга, которому, согласно Священному писанию, ты должна покоряться?
      — Я… — начала она, но запнулась и облизнула губы, — я хотела сделать тебе сюрприз.
      В глазах его светилось подозрение.
      — Кто их прислал?
      Ванда подняла голову и тупо посмотрела на него.
      — Не знаю.
      Он закрыл глаза и стал покачиваться, словно в трансе.
      — Изыди, Сатана, приказываю тебе, освободи ее от своей злой воли. Ты завладел ее лживым языком. Отдай его, во имя…
      — Нет! — закричала Ванда. — Я не лгу. Я подумала, что они, наверное, пришли от кого-нибудь из тех, ну, с кем ты разговаривал по телефону про то, что ты устроил на ранчо Минтонов.
      Он пулей сорвался с места, обежал стол и угрожающе навис над ней.
      — Как ты смеешь? Помалкивай! Я же велел тебе никогда, никогда не заикаться об этом!
      — Я забыла, — съежившись, сказала она. — Вдруг, думаю, деньги прислали в знак благодарности за то, что ты сделал.
      — Я знаю, кто их прислал, — прошипел он.
      — Кто?
      — Пошли.
      Он схватил ее за руку и потащил к двери, ведущей из кухни в гараж.
      — Куда ты собрался, Фергус?
      — Подожди, узнаешь. Я хочу, чтобы грешники встретились лицом к лицу.
      — Но дети…
      — За ними присмотрит господь, пока мы не вернемся. Сидя рядом с дрожащей Вандой, Пламмет вел машину по спящим улицам города. На шоссе он свернул в западном направлении. Казалось, он не замечает холода; его грело сознание собственной праведности. Когда он свернул на боковую дорогу, Ванда уставилась на него, отказываясь верить собственным глазам, но он взглянул на нее с таким гневным укором, что она благоразумно поостереглась открывать рот.
      Он подъехал к большому дому и велел жене выйти из машины. Его решительные шаги гулко прозвучали по полым ступенькам, и стук в дверь громко разнесся в предутренней тишине. Никто не открыл, и он забарабанил еще громче. Снова никто не отозвался, тогда он изо всех сил постучал в ближайшее, окно.
      Нора Гейл собственноручно отперла дверь и направила дуло маленького пистолета прямо ему в лоб.
      — Мистер, надеюсь, у вас имеется веская причина, чтобы барабанить в мою дверь и поднимать меня в такой безбожно ранний час.
      Фергус воздел руки над своей склоненной головой и воззвал к богу и всем святым ангелам, чтобы они очистили грешницу от скверны.
      Нора Гейл оттолкнула его и шагнула к сестре. Они смотрели друг на друга. В ореоле блестящих платиновых волос Нора Гейл выглядела великолепно, особенно если учесть, что ее подняли прямо с постели. Постоянное употребление дорогих ночных кремов позволило ей сохранить отменный цвет лица. В своем розовом, расшитом мелкими жемчужинками атласном халате она была совершенно ослепительна. Рядом с сестрой Ванда была похожа на разжиревшую коричневую воробьиху.
      — Сегодня холодно, — заметила Нора Гейл, как будто они расстались только вчера. — Пойдемте в дом. — Она вошла первой и стояла в дверях, пока таращившая глаза сестра не переступила порог борделя. Проходя мимо Фергуса, Нора ткнула пистолетом в его худые ребра и сказала:
      — Если ты сейчас же не прекратишь горланить свою молитву, я отстрелю тебе яйца, понял, проповедник?
      — А-аминь! — неожиданно воскликнул он и закончил молиться.
      — Благодарю, — с усмешкой сказала Нора Гейл. — Уверена, что молитвы мне еще пригодятся. Пошли. Я давно хотела поговорить с вами.
      Через несколько минут они уже сидели за столом ее на вид совсем не греховной, а вполне обычной кухни. Кофе был готов и разлит по фарфоровым чашкам. Но Фергус приказал Ванде не прикасаться к нему, словно это было ядовитое зелье.
      — Ты не можешь победить нас, — возбужденно сказал Фергус, — господь на нашей стороне, и Он сильно гневается на тебя, блудницу, уводящую с пути истинного наших слабых духом братьев.
      — Побереги силы, — махнула на него рукой Нора Гейл. — Я-то бога чту, а если что и стоит между Ним и мной, так это мое личное дело и тебя не касается. А в тебе меня страшит только одно — твоя тупость.
      Он обиделся и зашипел на нее, как гадюка:
      — Это ты прислала моей жене свои в грехе добытые деньги?
      — Да. По виду твоей жены и детей мне показалось, что деньги им очень пригодятся.
      — Мы не нуждаемся в твоих деньгах.
      Нора Гейл наклонилась вперед и с ленивой улыбкой заговорила вкрадчивым голосом:
      — Однако ж ты не бросил их мне обратно в лицо, а?
      Его рот собрался, будто кисет на шнурке.
      — Я никогда не отвергаю дара, который посылает мне господь от щедрот своих.
      — Конечно, нет. — С довольным видом Нора Гейл положила себе в кофе два куска сахара. — Именно поэтому я хочу заключить с тобой сделку, преподобный Пламмет.
      — Я не вступаю в сделки с безбожниками. Я пришел сюда как посланник божий, чтобы предостеречь тебя от гнева Его, чтоб услышать твое раскаяние…
      — А хочешь новый храм? Поток красноречия тут же иссяк.
      — А?
      Нора Гейл не спеша помешивала кофе.
      — Хочешь получить новый храм? Большую великолепную церковь, которая затмит все церкви города, даже новую, Иоанна Крестителя. — Она помолчала, прихлебывая кофе. — Вижу, ты потерял дар речи, что само по себе уже благословенно.
      И опять улыбнулась, довольная, словно кошка, только что вылизавшая блюдце сметаны.
      — Когда закончится строительство ипподрома и гостиницы «Пурселл Даунс», я стану очень богатой и респектабельной. И в твоих интересах, священник, принимать мои великодушные дары, а уж я позабочусь, чтобы они были немалыми и поступали регулярно. Впоследствии, когда ко мне приедут репортеры из «Техасского ежемесячника» или из программы «60 минут», чтобы взять интервью у самой богатой деловой женщины штата, они сообщат и о том, как щедро я занимаюсь благотворительностью.
      А в обмен на роскошную церковь, которую я тебе построю, — сказала она, снова наклоняясь вперед, — я хочу, чтобы ты прекратил свои гневные проповеди против тотализатора. Займись-ка лучше другими грехами, А если тебе не хватает материала, что ж, я охотно предоставлю тебе целый список моих прегрешений, ибо, дорогой, повинна во всех.
      Он сидел с открытым ртом, как рыба, выброшенная на сушу. Мадам, вне всякого сомнения, полностью овладела его вниманием.
      — И больше ты не станешь выкидывать фокусов, вроде тех, что устроил на ранчо Минтонов с неделю назад. Да, да, — жестом унизанной драгоценностями руки она остановила его протесты. — Я знаю, что это сделал ты. По твоей вине пришлось усыпить очень дорогую лошадь, и это меня просто бесит.
      Глаза ее сощурились.
      — Если ты еще хоть раз сотворишь подобную глупость, ты у меня быстро слетишь со своей кафедры, господин священник. Видишь ли, у меня большие планы, и я сшибу с ног любого, кто встанет на моем пути. Если у тебя есть трудности, с которыми ты не можешь справиться, приходи ко мне. А месть оставь тем, кто умеет мстить и при этом не попадаться. — Она откинулась на спинку стула. — Итак?
      — Мне тут есть над чем подумать.
      — Не пойдет. Ответ мне нужен сегодня. Прямо сейчас. Hy, что тебе больше нравится, стать большой шишкой в церковных кругах и получить красивый новый храм или сесть в тюрьму? Потому что, видишь ли, если я сейчас же не услышу от тебя «да», то позову своего старого приятеля Рида Ламберта и скажу ему, что у меня есть свидетель того ночного налета на ранчо. Ну, так что, дорогой, кафедра или тюрьма?
      Фергус судорожно сглотнул. Он боролся с собой, со своей совестью, но не долго. Голова его качнулась в знак согласия.
      — Хорошо. Да, и еще одно, — продолжала она тем же жизнерадостным тоном. — Перестань обращаться с моей сестрой как с подстилкой для нот. Мне рассказали, что на днях ты публично отчитал ее в кабинете шерифа. Если я еще хоть раз услышу что-нибудь подобное, я самолично отрежу твой мерзкий язык и скормлю его первой попавшейся собаке. Усвоил?
      Он проглотил слюну.
      — Я отправляю Ванду Гейл на курорт в Даллас, она будет отдыхать и нежиться там две недели, хотя за этот срок от тебя не очень-то отдохнешь. Как ты рассчитываешь привлечь людей в свою новую церковь, если твоя собственная жена похожа на заезженную клячу? А дети поедут летом в лагерь. У них будут новые велосипеды и бейсбольные перчатки, потому что я отменяю твой запрет на игры и запишу их весной в команду юниоров. — Она подмигнула. — Их тетушка Нора Гейл станет, черт побери, доброй феей для этих ребят. Вам все понятно, ваше преподобие?
      И снова Пламмет быстро кивнул.
      — Отлично. — Она откинулась на спинку стула, невозмутимо покачивая стройной ногой. — Теперь, когда мы обо всем договорились, давай обсудим сроки. Первую дотацию ты получишь в тот самый день, когда будет подписана лицензия, а затем деньги будут поступать первого числа каждого месяца. Чеки пойдут со счета компании «НГБ Инкорпорейтед». Мне не помешают налоговые льготы, — добавила она с гортанным смехом.
      Затем, отвернувшись от Фергуса, она посмотрела на сестру.
      — Ванда Гейл, не жди, пока я отправлю тебя в Даллас. Воспользуйся деньгами, которые я прислала, и купи себе и детям одежду. И, ради бога, сделай что-нибудь со своими волосами. Они у тебя как пакля.
      У Ванды увлажнились глаза.
      — Спасибо, спасибо.
      Нора Гейл потянулась к руке сестры, но передумала и вместо этого закурила свою тонкую черную сигарету. Сквозь густое облако попавшего ей в глаза дыма она сказала:
      — Пожалуйста, дорогая, пожалуйста.

      — Джуниор?
      Он повернулся от бара, у которого делал себе уже второй за последние десять минут коктейль.
      — Доброе утро, мать. Хочешь коктейль «Кровавая Мэри»? Сара-Джо прошла через комнату и выхватила у него из руки бутылку водки.
      — Что с тобой происходит? — спросила она гораздо более суровым, чем обычно, тоном. — Почему ты пьешь так рано?
      — Не так уж и рано, если учесть, во сколько я встал.
      — Ты куда-то ездил. Я слышала, как ты уходил. Где ты был?
      — И мне хотелось бы это знать, — сказал входивший в комнату Ангус. — Мне нужно поговорить с тобой.
      — Хочешь, угадаю о чем, — сказал Джуниор с напускной веселостью. — О судье Уоллесе.
      — Верно.
      — И о моей женитьбе на Стейси.
      — Да, — неохотно подтвердил Ангус.
      — Держу пари, ты собираешься рассказать мне, почему было так чертовски важно, чтобы я на ней тогда женился.
      — Это было нужно для твоей же пользы.
      — Ну, это ты мне уже говорил двадцать пять лет назад. На самом деле это была сделка, правда? Ты попросил его закрыть дело об убийстве Седины в обмен на мой брак со Стейси. Что, я угадал? Алекс, очевидно, тоже угадала. И когда она со своей гипотезой пришла к судье, тот застрелился.
      Близкая к обмороку, Сара-Джо закрыла рот рукой. Ангус пришел в бешенство. Его руки сжались в кулаки.
      — Тогда не было другого выхода. Я не мог допустить, чтобы здесь проводили серьезное расследование. Я должен был уберечь свою семью и свое дело. Пришлось попросить судью об одолжении, у меня не было выбора.
      — А Стейси знала об этом?
      — Я, по крайней мере, ей не говорил. Сомневаюсь, что она знает.
      — Слава богу.
      Джуниор бросился в кресло. Его голова свесилась на грудь.
      — Пап, ты не хуже меня знаешь, что Придурок Бад был невиновен.
      — Ничего такого я не знаю.
      — Брось. Он был совсем безобидным. И ты знал, что он не убивал Селину, но ты сделал все, чтобы наказание понес он. Зачем Ты вмешался и не дал событиям развиваться естественным путем? В итоге мы бы все от этого только выиграли.
      — Тебе известно, что это не так.
      — Известно? — Он поднял голову и посмотрел на родителей горящим напряженным взглядом. — А тебе известно, кого я видел сегодня утром в постели Рида, всю такую нежную, соблазнительную и удовлетворенную? Алекс. — Он резко откинулся, положил голову на подушку кресла и с горьким смехом добавил:
      — Дочку Седины. Господи, подумать только!
      — Алекс провела ночь у Рида? — загремел Ангус.
      — Меня это не удивляет, — презрительно фыркнула Сара-Джо.
      — Почему же ты не помешал этому, Джуниор? — резко спросил Ангус.
      Почувствовав, что отец закипает от гнева, Джуниор заорал:
      — Я пытался!
      — Очевидно, недостаточно. Ей следовало быть в твоей постели, а не в постели Рида.
      — Она взрослая женщина. И ей не нужно моего разрешения, чтобы спать с ним. Или с кем угодно. — Джуниор стремительно поднялся с кресла и направился к бару.
      Сара-Джо загородила ему дорогу.
      — Эта девица мне не по душе. Такая же беспутная, как и ее мать, но если тебе ее так хочется, почему ты позволил Риду Ламберту отнять ее?
      — Дело обстоит еще хуже, Сара-Джо, — веско сказал Ангус. — Наше будущее зависело от того, какое мнение о нас сложится у Алекс. Я надеялся, что она станет членом нашей семьи. Но, как всегда, Джуниор с заданием не справился.
      — Не ругай его, Ангус.
      — Почему, черт возьми? Он мой сын. И я буду ругать его, сколько мне вздумается. — Затем, подавив раздражение, он тяжело вздохнул. — Ладно, какой прок теперь махать кулаками. Неудавшаяся любовь Джуниора еще не самая большая наша беда. Боюсь, нам грозит судебное расследование.
      Он вышел из комнаты, хлопнув дверью.
      У бара Джуниор налил себе рюмку чистой водки. Но когда он поднес ее ко рту, Сара-Джо схватила его за руку.
      — Когда ты наконец поймешь, что ты ничем не хуже Рида? Лучше. Опять отец расстроился из-за тебя. Ну сделай наконец хоть что-нибудь, чтобы он мог тобой гордиться! Джуниор, дорогой, пора тебе уже стать взрослым и начать действовать самому.
 
      Онемевшая Алекс смотрела на Рида, отказываясь верить своим ушам. Он же спокойно тыльной стороной ладони смахнул со стола просыпанный кофе и снова наполнил кофеварку. Когда из нее стал капать кипящий напиток, он повернулся к Алекс.
      — Что ты смотришь на меня, словно язык проглотила? Разве ты не это ожидала услышать?
      — Это правда? — прохрипела она. — Ты убил ее?
      Он отвернулся, постоял так несколько мгновений, глядя в пространство, затем снова повернул голову и глянул ей прямо в глаза.
      — Нет, Алекс. Я не убивал Седину. Если бы я хотел ее убить, то сделал бы это голыми руками задолго до той ночи. И это было бы убийство при смягчающих вину обстоятельствах. И не стал бы я красть скальпель. И уж, конечно, черт побери, не позволил бы, чтобы вместо меня мотал срок тот несчастный слабоумный.
      Она шагнула к нему, прижалась к его груди.
      — Я верю тебе, Рид.
      — Что ж, это уже немало.
      Обнимая, он погладил ее по спине. Она уткнулась ему в грудь.
      Он почувствовал, как желание поднимается в нем, но тут же отстранил ее от себя.
      — Кофе готов.
      — Не отталкивай меня, пожалуйста, Рид. Я хочу еще немножко побыть в твоих объятиях.
      — Я тоже хочу, и не только этого, — он погладил ее по щеке, — но у меня есть подозрение, что наш разговор сильно помешает любовным объятиям.
      Он налил кофе и поставил кружки на стол.
      — Почему ты так говоришь? — Она села напротив него.
      — Потому что ты хочешь узнать, известно ли мне, кто вошел в тот вечер в конюшню?
      — Ты знаешь?
      — Нет, не знаю, — он энергично покачал головой. — Клянусь богом, не знаю.
      — Но тебе известно, что это мог быть либо Джуниор, либо Ангус.
      Он неопределенно пожал плечами.
      — Тебе никогда не хотелось узнать, кто из них?
      — А какая разница? Ответ ошеломил ее.
      — Для меня есть разница. И для тебя должна быть.
      — Почему? Ни черта от этого не изменится. Селину не вернешь. И не изменишь ни твоего, ни моего несчастливого детства. И не заставишь твою бабушку полюбить тебя.
      Заметив выражение ужаса на ее лице, он сказал:
      — Да, Алеке, я знаю, что именно поэтому ты взяла на себя роль мстительницы за Седину. Мерл Грэм всегда нужен был козел отпущения. Каждый раз, когда Селина чем-нибудь не угождала матери, все шишки доставались мне. «Этот парнишка Ламберт» — по-другому она меня не называла и при этом всегда кривилась.
      Так что меня совсем не удивляет, что она наложила на тебя эту пожизненную епитимью во искупление вины. Себя она не считала виноватой в судьбе Селины. И ни за что не хотела признать, что Селина, как любой человек на этой грешной земле, делала что ей вздумается и когда вздумается. А ты, единственное невинное в этом проклятом деле существо, оказалась во всем виноватой.
      Он глубоко вздохнул.
      — Какой прок от того, что мы узнаем, кто ее убил?
      — Я должна узнать, Рид, — сказала она, чуть не плача. — Ведь убийца был еще и вором. Он ограбил меня. Будь моя мать жива, она бы меня любила. Знаю, что любила бы.
      — Ради бога, Алекс, она же совсем не хотела тебя! — закричал он. — Так же как не хотела меня моя мамаша. Но я никаких расследований о ней проводить не стал.
      — Потому что ты боишься! — заорала она в ответ.
      — Боюсь?
      — Боишься, что правда причинит тебе боль. , — Я не боюсь, — сказал он. — Мне это безразлично.
      — А мне, слава богу, нет. Я не такая холодная и бесчувственная, как ты.
      — Вчера ночью я тебе таким не казался, — усмехнулся он. — А может, ты сохранила девственность потому, что на свиданиях предпочитала работать языком?
      Алекс отшатнулась, как будто ее ударили. Онемев от обиды, она смотрела на него через стол. Лицо его было замкнутым и враждебным, но ее незащищенность сломила Рида. Он длинно выругался и ткнул себе пальцами в глаза.
      — Извини. Не понимаю, как такое вырвалось. А все потому, что ты чертовски раздражаешь меня, когда заводишь свою песню. — Он опустил руку. Его зеленые глаза смотрели на нее умоляюще. — Брось все это, Алекс. Отступись.
      — Не могу.
      — Не хочешь.
      Она коснулась его руки.
      — Тут мы никогда не придем с тобой к согласию, Рид, но мне не хочется спорить. — На лице ее отразилась нежность. — Особенно после вчерашней ночи.
      — Некоторые сочли бы, что то, что произошло вон там, — он указал в сторону гостиной, — способно стереть прошлое.
      — Значит, ты позволил этому случиться в надежде, что я прощу и забуду? Он отдернул руку.
      — Тебе все-таки очень хочется разозлить меня, да?
      — Нет, я вовсе не хочу, чтобы ты сердился. Просто постарайся, пожалуйста, понять, почему я не могу все бросить, когда разгадка так близко.
      — Я не понимаю.
      — Тогда прими это как есть. И помоги мне.
      — Чем? Указать пальцем либо на моего покровителя, либо на лучшего друга?
      — Несколько минут назад Джуниор выступал здесь отнюдь не в роли лучшего друга.
      — В нем говорили его ущемленная гордость и ревность.
      — В тот вечер, когда убили Седину, его тоже снедала ревность. Его гордость была ущемлена. Селина отвергла его предложение, потому что все еще любила тебя. Могло это привести его к убийству?
      — Да ты сама подумай, Алекс, — сказал он раздраженно. — Даже если Джуниор и взбесился из-за Селины, неужто он схватил подвернувшийся скальпель и начал кромсать ее? И потом, можешь ты, не кривя душой, предположить, что Джуниор способен убить кого-нибудь, как бы он ни был зол?
      — Значит, это сделал Ангус, — тихо сказала она.
      — Не знаю. — Рид вскочил со стула и принялся мерить шагами кухню. Ему давно не давала покоя та же догадка. — Ангус был против женитьбы Джуниора на Седине.
      — Ангус более вспыльчив, чем Джуниор, — сказала она, как бы рассуждая сама с собой. — Я видела его в гневе. И могу представить себе, что, когда идут ему наперекор, он способен убить. А какие отчаянные меры он предпринял, чтобы закрыть дело раньше, чем следствие доберется до него.
      — Куда это ты собралась? — встрепенулся Рид, когда она встала со стула и направилась в ванную.
      — Мне нужно поговорить с ним.
      — Алекс! — Он двинулся за ней. Подергал ручку двери ванной комнаты, но она заперлась изнутри. — Я не хочу, чтобы ты ездила туда.
      — Но мне необходимо. — Уже одетая, она открыла дверь и протянула руку. — Можно мне взять твою машину? Он сурово смотрел на нее.
      — Ты сломаешь ему жизнь. Об этом ты подумала?
      — Да, и каждый раз, когда я испытываю приступ жалости, я напоминаю себе о муках своего сиротского детства, которые я терпела, пока он жил припеваючи. — Она закрыла глаза и постаралась успокоиться. — Я не хочу уничтожить Ангуса. Я всего лишь выполняю свою работу, делаю то, что нужно делать. Честно говоря, он мне нравится. При других обстоятельствах я могла бы испытывать к нему очень теплые чувства. Но обстоятельства тебе известны, и не в моих силах изменить их. Когда человек нарушает закон, он должен понести наказание.
      — Вот как? — Сжав ее локоть, он притянул Алекс к себе. — А какое наказание должен понести прокурор, который спит с подозреваемым?
      — Ты больше не подозреваемый.
      — Но вчера ночью ты этого еще не знала.
      В бешенстве она вырвала руку и побежала к выходу, схватив ключи от машины со стола, куда, как она заметила, он бросил их накануне вечером.
      Рид не стал ее преследовать, а позвонил к себе в отделение. Без всякого вступления он рявкнул:
      — Подать мне сюда машину, живо!
      — Машины разъехались, шериф. Все, кроме джипа.
      — Подойдет. Давайте его сюда.

      К величайшему удивлению своих подруг, Стейси Уоллес вышла в гостиную безукоризненно одетая, с сухими глазами и на вид вполне спокойная. А они-то все это время разговаривали вполголоса из уважения к ее горю. Думали, что она отдыхает, набираясь сил перед предстоящим ей испытанием.
      В дом тек нескончаемый поток обеспокоенных знакомых, которые несли керамические и стеклянные блюда, наполненные салатами, тушеным мясом, овощами, разными сладостями. И все без исключения спрашивали:
      — Ну как она?
      Судя по всему, Стейси мужественно перенесла смерть отца. Как обычно, она была безукоризненно одета и причесана. Если бы не темные круги под глазами, можно было бы предположить, что она собралась в клуб.
      — Стейси, мы не разбудили тебя? Мы повесили на дверь записочку, чтобы люди не звонили, а стучали..
      — Я уже давно не сплю, — сказала она друзьям. — Когда ушел Джуниор?
      — Где-то ночью. Хочешь чего-нибудь поесть? Господи, тут нанесли еды на целую армию.
      — Нет, спасибо, пока ничего не хочу.
      — Звонил мистер Дэвис. Ему нужно обсудить с тобой организацию похорон, он сказал, что готов это сделать в любое удобное для тебя время.
      — Я позвоню ему попозже.
      Под взглядами изумленных подруг она подошла к шкафу и достала пальто. Они переглянулись в недоумении и тревоге.
      — Стейси, дорогая, куда ты?
      — По делу.
      — Мы с радостью выполним все твои поручения. Для этого мы и пришли.
      — Я признательна вам, но этим делом я должна заняться сама.
      — Что же нам говорить людям, которые приходят навестить тебя? — озабоченно спросила одна из подруг, провожая ее до порога.
      Стейси повернулась к ней и спокойно сказала:
      — Говорите что хотите.
 
      Ангус, похоже, совсем не удивился, когда в его кабинет неожиданно вошла Алекс. Сидя на кожаном диване, он массировал палец на ноге, который постоянно причинял ему боль.
      — Не слышал, как вы подъехали. Я сам только что пришел из конюшни. Там у нас мерин-двухлеток заболел накостницей, только черта с два его голень болит сильнее, чем моя подагра.
      — Лупе мне сказала, что вы пошли сюда.
      — Хотите позавтракать? Кофе?
      — Нет, спасибо, Ангус. — Гостеприимен, несмотря ни на что, подумала Алекс. — Вам удобно поговорить сейчас? Он засмеялся.
      — Полагаю, как и в любое другое время, если учесть, о чем мы собираемся говорить.
      Она села рядом с ним на диван. Ангус внимательно смотрел на нее своими проницательными голубыми глазами.
      — Значит, Джо все разболтал, прежде чем застрелиться?
      — Он не пригласил меня перед смертью в кабинет, чтобы исповедаться, если вы это имеете в виду, — ответила она, — однако мне известно о вашей с ним сделке. Как вам удалось уговорить Джуниора пойти на это, Ангус?
      — В то время, — сказал он, даже не пытаясь ничего отрицать, — мальчик был абсолютно равнодушен ко всему, что с ним происходило. Смерть Седины так его потрясла, что он, наверное, уже только после свадьбы понял, что женился. И знаете, что я вам скажу? Не уверен, что он смог бы пережить те первые месяцы, если бы не внимание и забота Стейси. Я потом ни разу не пожалел о заключенной с Джо сделке.
      — Ради кого вы пошли на эту сделку? Резко сменив тему, он вдруг сказал:
      — Что-то у вас сегодня неважный вид. Небось, Рид ночью заездил?
      Она в смущении опустила голову.
      — Вам Джуниор рассказал?
      — Да. — Он, морщась, натянул ботинок на больную ногу. — Не могу сказать, что меня это удивило; расстроило — да, но не удивило.
      Она подняла голову.
      — Почему?
      — Яблочко от яблоньки. Для Седины всегда существовал только один мужчина — Рид. Бог его знает почему. Так было, и все. Химия. Наверное, это так называется сегодня.
      Он опустил ногу на пол и откинулся на спинку дивана.
      — Что у вас с ним?
      — Больше, чем химия.
      — Любите, значит, его?
      — Да.
      Лицо его приняло озабоченное выражение.
      — Предупреждаю вас, Алекс, как отец, Рида любить не просто. Он с трудом проявляет чувства и тяжело принимает их от других. Несмотря на свой возраст, он до сих пор не может забыть обиду на мать, которая бросила его младенцем.
      — Поэтому он и Седину не смог простить, когда она связалась с Элом Гейгером и родила меня?
      — Вероятно. Он ведь никогда не показывал и вида, что страдает. Ходил тут как ни в чем не бывало, а у самого в сердце зияла рана величиной с Техас. Всегда скрывал чувства под эдакой бравадой: «А мне на все плевать». Но я-то видел, как он подавлен. Против вас он, ясное дело, зла не держит, но Седину он так и не простил за обман.
      — А Джуниор?
      — Джуниор не мог простить ей, что она любила Рида больше, чем его.
      — Но ни один из них ее не убивал. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Ее убили вы, да?
      Он встал и отошел к окну. Оглядел все то, что создал своими руками на пустом месте и теперь должен потерять.
      В комнате несколько минут царила напряженная тишина. Наконец он сказал:
      — Нет, не я. — Затем, медленно повернувшись, добавил:
      — Но хотел убить.
      — Почему?
      — Ваша мать играла людьми. Ей это нравилось. Когда я впервые увидел ее, она была маленьким сорванцом. Если бы она такой и осталась, все, возможно, пошло бы по-другому. Но она повзрослела и поняла, что имеет власть над обоими этими ребятами, женскую власть. И стала пользоваться ею в своих играх.
      У Алекс заболело сердце. Она слушала чуть дыша. Как будто смотрела фильм ужасов, все время ожидая, что вот сейчас покажется голова чудовища. Ей и хотелось досмотреть картину до конца, и в то же время было слишком страшно. Ведь чудовище могло оказаться омерзительным.
      — Я видел, куда она клонит, — говорил Ангус, — но что я мог поделать? Она натравливала их друг на друга.
      Почти то же самое она уже слышала от Норы Гейл. Соблазн был слишком велик.
      — И чем старше они становились, тем больше… — продолжал Ангус. — Крепкая дружба между мальчиками стала похожа на червивое яблоко. Как червяк, Селина выела его сердцевину. Нет, она мне не нравилась, — он вернулся и сел на диван. — Но я желал ее.
      Только убедившись, что она не ослышалась, Алекс ошарашенно воскликнула:
      — Что?
      Ангус криво усмехнулся:
      — Не забывайте, я был тогда на двадцать пять лет моложе и весил на тридцать фунтов меньше. Этого у меня еще и в помине не было, — он погладил свой выпирающий живот, — да и волосы были погуще. Меня, можно сказать, тогда еще считали сердцеедом.
      — Я спросила не потому, что сомневаюсь в вашей привлекательности, Ангус, просто я не имела понятия, что…
      — И никто не имел. Это был мой маленький секрет. Даже она не знала… до того самого вечера, когда умерла.
      Его имя вырвалось у Алекс как стон. Чудовище-правда было не просто страшным, оно было омерзительным.
      — В тот вечер Джуниор убежал, чтобы утопить свое горе в вине. А Селина пришла сюда, в эту комнату. Она сидела как раз на том месте, где вы сейчас сидите, и плакала. Жаловалась, что не знает, как ей быть. Она любит Рида так, как не сможет любить никого другого. Джуниора она тоже любит, но не настолько, чтобы выйти за него замуж. И не знает, как ей одной вырастить вас. Каждый раз, когда она смотрит на вас, вы напоминаете ей об ошибке, которая навеки погубила ей жизнь.