Глава 3

Кабинет шерифа находился в цокольном этаже пурселлского окружного суда. Второй раз за эти несколько дней Алекс поставила машину на платную стоянку и вошла в ту же дверь.

Было рано. В кабинетах цокольного этажа незаметно было бурной деятельности. Главной среди этих клетушек была большая комната дежурного, похожая на любую другую комнату дежурного в отделении шерифа, с неизменным облаком табачного дыма. Несколько мужчин в форме столпились возле плитки, где закипал кофе. Один что-то говорил, но, завидев Алекс, замер на полуслове. Головы одна за другой повернулись к ней, и вот уже все смотрят на нее в упор. Она остро ощутила свою неуместность здесь, в этом сугубо мужском царстве. Равенство полов при приеме на работу еще явно не коснулось участка, руководимого шерифом округа Пурселл.

Она, однако, не смутилась и любезно произнесла:

– Доброе утро.

– Доброе, – нестройным хором ответили ей.

– Меня зовут Алекс Гейтер. Мне нужно встретиться с шерифом.

Этого можно было и не говорить. Они и без того уже поняли, кто она и зачем пришла. Вести быстро облетают городишко вроде Пурселла.

– А он вас ждет? – с вызовом спросил один из помощников шерифа, сплюнув табачную жвачку в пустую банку из-под зеленой фасоли.

– Думаю, он меня примет, – уверенно сказала она – Вас что. Пат Частейн прислал?

В то утро Алекс еще раз попыталась дозвониться прокурору, но миссис Частейн сказала, что он уже ушел на службу. Алекс и туда позвонила, но к телефону никто не подошел. То ли он был еще в дороге, то ли избегал се звонков.

– Он знает, чем вызван мой визит. Шериф у себя? – уже резче спросила она.

– По-моему, нет.

– Я его не видел.

– Да здесь он, здесь, – нехотя сказал один из помощников. – Несколько минут назад пришел. – Он мотнул головой в сторону коридора. – Последняя дверь налево, мэм.

– Благодарю вас.

Алекс ласково улыбнулась, хотя никаких нежных чувств к ним не испытывала, и направилась в коридор. Она ощутила, как их взгляды сфокусировались на ее спине. Вот и указанная дверь; она постучала.

– Да?

Рид Ламберт сидел за деревянным исцарапанным столом, который был таким же древним, как и краеугольный камень в фундаменте судебного здания. Обутые в сапоги ноги шерифа покоились на углу стола. Как и вчера, он сидел развалясь, только на сей раз во вращающемся кресле.

Его ковбойская шляпа и кожаная куртка на меху висели на вешалке в углу между большим, до самого пола, окном и стеной, сплошь оклеенной объявлениями о розыске преступников, болтавшимися на пожелтевших скрученных обрезках скотча. В ладонях он держал треснутую, в потеках, фарфоровую кружку с кофе.

– Ну, здравствуйте, мисс Гейтер. Она так энергично закрыла дверь, что звякнуло матовое дверное стекло.

– Почему мне вчера не сказали, что вы шериф?

– И тем испортили бы сюрприз? – Он хитро усмехнулся. – Как же вы узнали?

– Случайно.

– Я был уверен, что вы рано или поздно явитесь. – Он выпрямился в кресле. – Но на такую рань никак не рассчитывал.

Он встал и указал на единственный, кроме его кресла, свободный стул. Сам прошел к столику, где стояла кофеварка.

– Хотите?

– Все-таки мистер Частейн обязан был мне сообщить.

– Пат? Ни в коем разе. Когда дело пахнет жареным, наш прокурор сразу хвост поджимает. Алекс поднесла ладонь ко лбу.

– Кошмар какой-то.

Не дожидаясь ответа на свое предложение выпить кофе, он налил еще одну такую же кружку.

– Сливки, сахар?

– Это ведь не светский визит, мистер Ламберт. Он поставил кружку черного кофе перед ней на край стола и вернулся к креслу. Когда он усаживался, дерево и древние пружины негодующе заскрипели.

– Этак мы с вами каши не сварим.

– Вы что, запамятовали, зачем я приехала?

– Ничуть, но разве ваши обязанности запрещают вам выпить кофейку? Или, может, вы отказываетесь по религиозным соображениям?

Алекс раздраженно положила сумку на стол, подошла к кофеварке и насыпала себе в кружку ложечку сухих сливок.

Кофе был крепкий и горячий – как и взгляд, которым смотрел на нее шериф, – и намного лучше той тепловатой бурды, которую она уже выпила в кафетерии мотеля «Житель Запада». Если шериф сам заварил его, то в кофе он знал толк. Да и в остальном был далеко не простак. Комфортно развалившись в старом кресле, он отнюдь не выглядел обеспокоенным тем, что его считают замешанным в убийстве.

– Как вам Пурселл, мисс Гейтер?

– Я здесь недавно, у меня еще не сложилось определенное мнение.

– Ох, бросьте. Держу пари, наш городок вы невзлюбили задолго до приезда сюда.

– С чего вы взяли?

– Да это и ежу ясно. У вас же здесь умерла мать. То, как он походя упомянул о смерти ее матери, больно резануло Алекс.

– Она не просто умерла. Ее убили. Причем зверски.

– Я помню, – угрюмо сказал он.

– Вот именно. Как раз вы и обнаружили ее тело, не так ли? Он опустил глаза и долго смотрел в кружку с кофе, прежде чем сделать глоток. Затем залпом выпил весь остаток, опрокинув содержимое в рот так, словно там было виски.

– Это вы убили мою мать, мистер Ламберт? Поскольку накануне ей не удалось проследить за его реакцией на свои слова, она хотела не упустить ее на сей раз. Он резко вскинул голову.

– Нет. – Он облокотился на стол и, обхватив себя руками, спокойно посмотрел ей в глаза. – И хватит городить чушь собачью, ладно? Зарубите себе на носу прямо сейчас, мы оба сэкономим массу времени: если вы желаете допрашивать меня, госпожа прокурор, то вам придется вызвать меня повесткой в суд с полным набором присяжных.

– Значит, вы отказываетесь помогать мне в расследовании?

– Я этого не говорил. Пат даст указания, и мой участок будет к вашим услугам. Я лично окажу вам посильную помощь.

– Просто по доброте душевной? – притворно ласково спросила она.

– Нет, я просто хочу, чтобы это дело наконец завершилось навсегда. Понятно? Тогда и вы сможете уехать назад в свой Остин – там ваше место; а прошлое пускай остается в прошлом, его место именно там. – Он встал, чтобы налить себе еще кофе, и через плечо спросил:

– Почему вы вообще приехали?

– Потому что Бад Хикс не убивал мою мать.

– А вам-то, черт возьми, откуда знать? Или вы просто-напросто его спросили?

– Не могла я его спросить. Он умер.

По его реакции она сразу поняла, что Рид об этом не знал. Он подошел к окну и, задумчиво глядя вдаль, стал отхлебывать кофе.

– Ах ты, черт, надо же. Значит, Придурок Бад умер.

– Придурок Бад?

– Его так все звали. Мне кажется, никто и фамилии его не знал, пока Седина не умерла и вся история не попала в газеты.

– Мне говорили, он был умственно отсталым. Он кивнул.

– Да, и к тому же говорил нечленораздельно. Его едва можно было понять.

– Он жил с родителями?

– С матерью. Она сама была полоумная. Умерла давно, вскоре после того, как Бада отправили в лечебницу.

Стоя к ней спиной, Ламберт по-прежнему смотрел сквозь щели в жалюзи. На фоне окна вырисовывался его силуэт – стройный, широкоплечий, узкобедрый. Джинсы сидели на нем даже чересчур ладно. Алекс выругала себя за то, что обратила на это внимание.

– Придурок Бад разъезжал по всему городу на таком, знаете, громадном трехколесном велосипеде, – тем временем заговорил Ламберт. – За несколько кварталов было слышно, что он едет. Эта махина звенела и бренчала, как тележка старьевщика, сплошь увешанная разным хламом. Он был мусорщик. Маленьким девочкам запрещали подходить к нему близко. А мы, мальчишки, издевались над ним, озорничали по-всякому. – Ламберт грустно покачал головой. – Стыдно за это сейчас.

– А умер он в психиатрической лечебнице, куда его упекли за преступление, которого он не совершал. Ее замечание вернуло его к действительности.

– А какие у вас доказательства?

– Доказательства я найду.

– Их не существует.

– Вы в этом уверены? Или вы уничтожили неопровержимые доказательства в то утро, когда якобы «нашли» тело Седины?

Меж его густых бровей пролегла глубокая складка.

– Вам что, нечем больше заняться? Или в вашей прокуратуре дел маловато? С чего вы вообще взялись все это ворошить?

Она кратко, но точно раскрыла ему причину, как в свое время Грегу Харперу.

– Справедливость не восторжествовала. Бадди Хикс был невиновен. Он отдувался за преступление, совершенное кем-то другим.

– Мною, Джуниором или Ангусом?

– Да, одним из вас троих – Кто вам это сказал?

– Бабушка Грэм.

– Ага, наконец что-то прояснилось. – Он продел большой палец в петлю для ремня, небрежно свесив загорелые пальцы над ширинкой. – Она, значит, вам сказала; а она случайно не говорила, как ревновала свою дочь?

– Бабушка? Да к кому?

– К нам. К Джуниору и ко мне.

– Она говорила, что вы двое и Седина были все равно как три мушкетера.

– А ей было обидно. Говорила ли она вам, что надышаться не могла на Седину?

Незачем было и говорить. Скромный дом, в котором росла Алекс, выглядел поистине святилищем ее матери. Заметив, что Алекс нахмурилась, шериф ответил на вопрос сам:

– Нет. Я и так вижу, что миссис Грэм забыла об этом упомянуть.

– Вы считаете, что я здесь с личным планом кровной мести.

– Именно так и считаю.

– Ну так вовсе нет. – Алекс перешла к обороне. – Я считаю, в этом деле столько пробелов, что его пересмотр сам собою напрашивается. И прокурор Харпер считает так же.

– Этот самовлюбленный индюк? – презрительно фыркнул Ламберт. – Да он собственную мать обвинит в том, что она торгует на всех углах сами знаете чем, если это хоть как-то приблизит его к креслу генерального прокурора.

Алекс понимала: отчасти он прав. Она попыталась сменить тактику.

– Когда мистер Частейн получше ознакомится с фактами, он согласится, что произошла страшная судебная ошибка.

– До вчерашнего дня Пат о Седине слыхом не слыхал. И он целиком занят тем, что вылавливает беспаспортных рабочих-иммигрантов да торговцев наркотиками.

– И вы меня вините в том, что я жажду восстановить справедливость?! А если б вашу мать зарезали в конюшне, неужто вы не стали бы добиваться, чтобы убийца понес заслуженное наказание?

– Не знаю. Моя мамаша сбежала, когда я был от горшка два вершка; я и не помню ее.

Алекс почувствовала сострадание. Но ей ли сочувствовать ему? Неудивительно, что на фотографиях, которые она видела у бабушки, Рид запомнился ей подростком с напряженным лицом, и взгляд у него был не по годам взрослый. А ей и в голову не пришло спросить бабушку, отчего у мальчика всегда такой серьезный вид.

– Это дела не меняет, мистер Ламберт. Вы тоже подозреваетесь в убийстве. – Она встала и взяла сумочку. – Спасибо за кофе. Простите, что побеспокоила вас в такую рань. Отныне мне придется рассчитывать на помощь местного отдела полиции.

– Погодите минутку.

Уже направившись было к выходу, Алекс остановилась и повернулась к нему.

– Что?

– Здесь нет отдела полиции.

Обескураженная этим сообщением, она смотрела, как он берет с вешалки шляпу и куртку. Пройдя вперед, он открыл перед ней дверь и вышел следом.

– Эй, Сэм, я ухожу. Буду напротив. – Помощник кивнул. – Сюда, пожалуйста, – сказал Рид и, подхватив Алекс под локоть, повел ее в конец коридора к маленькому квадратному лифту.

Они вошли в кабину вместе. Он закрыл заскрипевшую дверь. Скрежет механизма не успокаивал. Алекс очень хотелось надеяться, что лифт все-таки доберется до места назначения.

Стараясь как бы помочь этому древнему сооружению, она целиком сосредоточилась на подъеме. Тем не менее Алекс остро ощущала, что Рид Ламберт стоит рядом, почти касаясь ее. Он внимательно разглядывал ее.

– А вы похожи на Седину, – сказал он.

– Да, я знаю.

– Ростом, фигурой, повадками. Волосы у вас, правда, потемнее и рыжины больше. И глаза у нее были карие, а не голубые, как у вас.

Его взгляд скользнул по ее лицу.

– Но вы поразительно похожи.

– Благодарю вас. Я считаю, мать была красивой.

– Все так считали.

– Включая и вас?

– А я особенно.

Дернувшись, лифт внезапно остановился. Алекс потеряла равновесие и повалилась на Рида. Он подхватил ее под руку и поддерживал, пока она не оправилась от толчка; это заняло, пожалуй, чуточку больше времени, чем было на самом деле необходимо; стоя рядом с ним, Алекс чувствовала легкое головокружение, дыхание стало неровным.

Они оказались на втором этаже. Выходя с нею во двор, он одним движением плеч натянул куртку.

– Я поставила машину перед парадным подъездом, – сказала она. – Видимо, надо опустить еще денег в счетчик парковки?

– Забудьте. Если вам выпишут штраф, у вас ведь найдутся высокопоставленные друзья.

Улыбаясь, он демонстрировал не такие безупречные зубы, как Минтон-младший, но улыбка оказывала точно такое же действие. В низу живота у нее сладко защекотало – ощущение было необычным, удивительным и жутковатым.

Его быстрая усмешка подчеркнула морщинки у глаз и у рта. Он выглядел на все свои сорок три года, но следы пережитого ничуть не портили его сурового худощавого лица. У него были темно-русые волосы, которых никогда не касалась рука парикмахера-модельера. Он надел фетровую ковбойскую шляпу, надвинув ее на самые брови цветом чуть темнее волос.

Глаза Рида были зеленые. Алекс заметила это, как только вошла к нему в кабинет. Она испытывала все то, что переживает любая женщина в присутствии привлекательного мужчины. У него не было к намека на брюшко, на рыхлость мышц, как бывает в этом возрасте. Физически он выглядел лет на двадцать моложе.

Алекс пришлось напомнить себе, что она – прокурор суверенного штата Техас и что ей положено смотреть на Рида Ламберта не глазами женщины, а глазами человека, облеченного юридической властью. Кроме того, он был на целое поколение старше.

– Что, сегодня утром на всех не хватило чистой форменной одежды? – спросила она, пока они переходили улицу.

На нем были простые голубые джинсы «Ливайс» – старые, выцветшие и тесные, – вроде тех, что ковбои надевают на родео. Куртка из коричневой кожи застегивалась на талии, как у летчиков. Меховая подкладка и большой воротник были, по-видимому, из шкуры койота. Как только они вышли на солнце, Ламберт надел пилотские очки. Стекла были такие темные, что его глаз за ними она разглядеть уже не могла.

– Меня раньше в дрожь бросало от одного только вида формы, поэтому, став шерифом, я дал понять, что меня засунуть в нее не удастся.

– А почему вас от нее в дрожь бросало? Он криво усмехнулся.

– Я всегда норовил удрать от человека в форме или уж хотя бы на него не нарываться.

– Мошенничали?

– Безобразничал.

– Были столкновения с законом?

– Так, мелкие стычки.

– Что же заставило вас перемениться? Божественное прозрение? Испуг? Пара ночей в тюрьме? Исправительное заведение для малолетних?

– Да нет. Просто я подумал: если я могу перехитрить стражей закона, значит, в состоянии перехитрить и нарушителей. – Он пожал плечами. – Выбор профессии казался вполне естественным. Есть хотите?

Не успела она ответить, как он распахнул дверь закусочной. Колоколец, который ковбои вешают на шею коровам, возвестил об их приходе. Вот где, видимо, был центр общественной жизни. Все столики, представлявшие из себя красные пластмассовые пластины на хромированных поржавевших ножках, уже были заняты. Рид провел ее в еще не занятую, выгороженную у стены кабину.

Посыпались разноголосые приветствия служащих, фермеров, горлопанов, ковбоев и секретарш; каждого можно было без труда определить по их наряду. Все, кроме секретарш, были в сапогах. Алекс заметила Имоджен, секретаршу Пата Частейна. Не успели они с Ридом пройти мимо ее столика, как та принялась возбужденным шепотом рассказывать женщинам, сидевшим с нею, кто такая Алекс. По мере того как новость бежала от столика к столику, шум в зале смолкал.

Было совершенно ясно, что эта уменьшенная копия пурселлского общества регулярно собирается в закусочной во время перерыва. Любой посторонний человек вызывал тут интерес, а уж появление дочери Седины Гейгер было из ряда вон выходящим событием. Алекс чувствовала себя громоотводом: к ней явно стекались разные электротоки. Среди них она улавливала и враждебные разряды.

Из музыкального автомата лилась баллада об утраченной любви в исполнении Кристал Гейл. Одновременно черно-белый телевизор с размытым изображением, стоявший в углу зала, передавал «Тележурнал». На экране обсуждалась мужская импотенция, к большому удовольствию трех хрипатых горлопанов. Борьба против курения еще не докатилась до Пурселла, и воздух можно было резать ножом. Но над всеми запахами царил аромат жареного бекона.

К ним подошла официантка в фиолетовых полиэстеровых брюках и блестящей блузке из золотистого атласа, держа на подносе две чашки кофе и тарелку со свежими пончиками из дрожжевого теста. Подмигнув, она сказала:

– Привет, Рид.

И вновь засеменила на кухню, где повар, зажав в зубах сигарету, ловко шлепал на сковороду яйца.

– Угощайтесь.

Алекс не замедлила воспользоваться предложением шерифа. Пончики были еще теплыми, сахарная глазурь таяла во рту.

– Эти яства словно только вас и дожидались. И столик этот отведен для вас? Вы всегда заказываете одно и то же?

– Владельца заведения зовут Пит, – сообщил Ламберт, указывая на повара. – Когда-то по дороге в школу я каждое утро забегал сюда, и он кормил меня завтраком.

– Как великодушно.

– Не из милосердия, – отрезал он. – После уроков я подметал здесь полы.

Она нечаянно задела его больное место. Рид Ламберт остро помнил свое сиротское детство. Сейчас, однако, был неподходящий момент выведывать информацию; едва ли не все взоры присутствующих были устремлены на них.

Он жадно съел два пончика и запил черным кофе, не теряя при этом ни крошки еды, ни секунды времени, не делая лишних движений. Он ел так, как ест человек, знающий, что ему теперь долго не придется поесть.

– Оживленное местечко, – заметила она и, не стесняясь, слизала с пальцев глазурь.

– Да уж. Старожилы вроде меня в новый торговый центр и в забегаловки у вокзала не ходят, оставляют их для приезжих и молодежи. Если не можете кого-то нигде найти, значит, он в этом кафе. С минуты на минуту явится Ангус. Штаб-квартира его корпорации «Минтон Энтерпрайзес» всего в квартале отсюда, однако он проворачивает множество дел именно в этом зале.