– Но, надо думать, вы оба в конце концов из этого выросли.

– Да, в доктора мы больше не играли, но говорили мы обо всем на свете. Никаких запретных тем между мной и Сединой не было.

– Но ведь такие отношения у девочки обычно складываются с подружкой, правда?

– Обычно – да, но у Седины было мало подружек. Большинство девочек ей завидовали.

– Почему?

Но Алекс уже знала ответ. Она знала его до того даже, как он пожал плечами и его лопатки задели ее грудь. Алекс едва не потеряла дар речи. Следующий вопрос потребовал от нее больших усилий.

– Из-за вас, да? Из-за вашей с ней дружбы?

– Возможно. И кроме того, она была и впрямь самая красивая девочка на всю округу. Большинство девчонок считали ее соперницей, а не подружкой. Держитесь, – предупредил Рид, направляя лошадь в сухую балку.

Силой инерции ее толкнуло вперед, на него. Инстинктивно она сильнее прижалась к нему. Он глухо охнул.

– Что случилось? – спросила она.

– Ничего.

– Я так поняла, что вам не очень удобно.

– Если б вы были мужчиной и на лошади, идущей круто под уклон, и вас швыряло бы на луку седла так, что ваши мужские достоинства чуть не вылетали бы из штанов, вам бы тоже было не очень удобно.

– Ох!

– Черт! – буркнул он.

Пока они не выехали на равнину, их неловкое молчание нарушало лишь тяжелое постукивание копыт лошади, которая осторожно ступала по каменистой земле. Чтобы не показывать свое смущение и укрыться от холодного ветра, Алекс уткнулась лицом в подбитый фланелью воротник его плаща. Наконец она произнесла:

– Значит, со всеми своими трудностями мама обращалась к вам.

– Да. А когда не обращалась, я, зная, что дело плохо, сам шел к ней. Однажды она не пришла в школу. Я забеспокоился и в обед пошел к ней домой. Ваша бабушка была на работе. Седина сидела одна. И плакала. Я испугался и заявил, что не уйду, пока она мне не скажет, что случилось.

– И в чем было дело?

– У нее были первые месячные.

– А…

– Как я понял, миссис Грэм наговорила ей такого, что Селина сама себя стыдилась. Нарассказала ей всяких жутких историй про проклятие, которое пало на Еву, и прочую чушь. – В голосе его звучало осуждение. – Она и с вами так же обходилась?

Алекс отрицательно покачала головой, не отрывая лица от его воротника. От шеи Рида шло тепло, она ощущала его запах.

– Со мной она была не так сурова. Наверно, к тому времени, как я достигла половой зрелости, бабушка и сама уже сильно просветилась.

Только когда Рид осадил лошадь и спрыгнул на землю, Алекс заметила, что они подъехали к маленькому каркасному домику.

– И что же мама?

– Я ее утешал, сказал, что это нормально, нечего тут стыдиться, что она стала настоящей женщиной.

Он накинул поводья на коновязь и закрепил их.

– Помогло?

– Наверное. Она перестала плакать и…

– И?.. – настаивала Алекс, чувствуя, что он хочет опустить самую важную часть рассказа.

– Ничего. Перекиньте ногу.

Помогая ей сойти с коня, он уверенно взял ее сильными руками за талию и опустил на землю.

– И все-таки, Рид?

Она уцепилась за рукава его плаща. Губы у него сжались в тонкую упрямую складку. Обветренные мужские губы. Она вспомнила фотографию, на которой Рид целует Седину, когда она стала королевой вечера выпускников. И Алекс снова ощутила, как у нее внутри как бы поднимается и опадает теплая волна.

– Вы ее поцеловали, да?

Он неловко повел плечом.

– Я ее и раньше целовал.

– Но в тот раз впервые по-настоящему, правда?

Он отпустил ее и, поднявшись на крыльцо, распахнул дверь.

– Хотите – заходите, хотите – нет, – бросил он через плечо, – дело ваше.

Он исчез в доме, оставив дверь открытой. Подавленная, но снедаемая любопытством, Алекс пошла за ним. Парадная дверь вела сразу в гостиную. Слева арка, сквозь нее виднелась кухня, она же столовая. Коридор напротив вел, надо полагать, в спальню; ей было слышно, как там возится, ища что-то, Рид. Она рассеянно закрыла дверь, сняла очки, перчатки и огляделась.

Видно было, что это холостяцкое жилище. Мебель подбиралась для отдыха и удобства, а отнюдь не для украшения. Шляпу он положил на стол, а плащ и перчатки бросил на стул. На остальных предметах обстановки не стояло и не лежало ничего, зато полки были забиты всякой всячиной – как будто уборка сводилась к тому, чтобы засунуть все до последней мелочи. У потолка в углах висела паутина, сверкавшая на солнце, которое пробивалось сквозь пропыленные жалюзи.

Он вернулся с летными очками в руках и поймал ее взгляд, устремленный на паутину.

– Раз в несколько недель Лупе присылает одну из своих племянниц. Пора уж ей, пожалуй, прийти, – объяснил он просто, не оправдываясь и не извиняясь. – Кофе хотите?

– Да, спасибо.

Он пошел на кухню. Алекс продолжала бродить по комнате, притоптывая, чтобы восстановить кровообращение в замерзших ступнях. Ее внимание привлек высокий кубок в одном из встроенных в стену шкафов. «Лучшему игроку» – печатными буквами было выгравировано на нем, потом имя и фамилия Рида и дата.

– По цвету – то, что нужно?

Он подошел к ней сзади. Когда она обернулась, он протянул ей кружку с кофе. И молока не забыл добавить.

– Прекрасно, спасибо.

Указав кивком головы на кубок, она спросила:

– Это в старшем классе, да?

– Угу.

– Очень почетный приз.

– Наверно.

Алекс уже заметила, что он пользуется этим, годящимся на все случаи жизни словом, когда хочет закончить разговор. Во всех других отношениях Рид оставался загадкой.

– Вы не уверены, что он очень почетный?

Он опустился в мягкое кресло и вытянул ноги перед собой.

– Я тогда понимал, да и теперь понимаю: за моей спиной стояла отличная команда. Выдвигали и других игроков, не хуже меня.

– Джуниора?

– Да, и его тоже, – ответил он, уже готовый к обороне.

– Однако награду получили вы, а не Джуниор. Он зло посмотрел на нее.

– Это необыкновенно важно, надо понимать?

– Не знаю, важно ли?

Он саркастически рассмеялся.

– Хватит играть со мной в следовательские игры, говорите, что у вас на уме.

– Ладно. – Притулившись к подлокотнику дивана, она внимательно посмотрела на него и спросила:

– А Джуниора задело, что вас назвали лучшим игроком команды?

– Спросите его.

– Может, и спрошу. Спрошу и Ангуса, как он к этому отнесся.

– На банкете по поводу вручения призов Ангус просто лопался от гордости.

– Он бы еще больше возгордился, если бы не вы, а его сын был признан лучшим игроком команды. Лицо Рида застыло.

– Голова у вас просто набита дерьмом, понятно?

– Вами, я уверена, Ангус тоже гордился, но не пытайтесь меня убедить, будто он не предпочел бы, чтобы этот приз достался Джуниору.

– Думайте, как вам заблагорассудится, черт побери. Мне-то какая разница. – Он в три глотка опорожнил свою кружку, поставил ее перед собой на низенький кофейный столик и встал. – Готовы?

Она тоже поставила кружку на стол, но не двинулась с места.

– Почему вы так болезненно к этому относитесь?

– Да не болезненно, просто надоело. – Он наклонился так, что их лица оказались рядом. – Этот приз двадцатипятилетней давности – всего-навсего потускневшая железяка, ни на что не годная, разве только пыль собирать.

– Тогда почему вы храните его все эти годы? Он провел пальцами по волосам.

– Слушайте, сейчас это уже не имеет значения.

– Но тогда же имело.

– Ничтожно малое. Я даже не получил стипендии как спортсмен, а ведь я рассчитывал на нее учиться в колледже.

– И что вы сделали?

– Все равно поступил.

– Как?

– Взял ссуду.

– Государственную?

– Нет, частную, – уклончиво ответил он.

– Кто дал вам деньги? Ангус?

– А хоть бы и он? Я все вернул, до последнего цента.

– Когда работали на него?

– Еще до того, как ушел из «Минтон Энтерпрайзес».

– А почему вы ушли?

– Потому что расплатился с долгами и хотел заняться кое-чем другим.

– Это произошло, как только вы кончили колледж? Он покачал головой.

– Когда я служил в авиации.

– Вы служили в авиации?

– Четыре года военной подготовки в колледже, потом, после окончания, служил офицером непосредственно в войсках. Шесть лет оттрубил на дядю Сэма. Из них два года во Вьетнаме, бомбили там этих косоглазых.

Алекс и не подозревала, что он участвовал в войне, а могла бы догадаться: в разгар войны он был как раз призывного возраста.

– Джуниор тоже служил?

– Джуниор – да на войне? Вы можете себе такое представить? – Он язвительно расхохотался. – Нет, не служил. Ангус нажал на кое-какие педали, и его зачислили в резерв.

– А вас почему не зачислили заодно?

– Я не захотел. Хотел пойти в воздушные войска.

– Чтобы научиться летать?

– Летать я уже умел. Права летчика получил раньше, чем шоферские.

С минуту Алекс внимательно смотрела на него. Информация поступала безудержно быстро, она не успевала ее переваривать.

– Вы не устаете удивлять меня сегодня. Я знать не знала, что вы умеете летать.

– Не с чего вам это знать, госпожа прокурор.

– Почему же здесь нет ваших фотографий в военной форме? – спросила она, указывая на книжный шкаф.

– Я ненавидел то, чем занимался на войне. Никаких напоминаний о боевом прошлом – спасибо, увольте.

Он отодвинулся от нее, взял шляпу, перчатки и плащ, подошел к входной двери и самым невежливым образом распахнул ее.

Алекс продолжала сидеть.

– Наверно, вы с Джуниором очень скучали друг без Друга, пока вы шесть лет служили в воздушных войсках?

– А теперь куда вы клоните? Вы что, думаете, мы с ним педики?

– Нет. – Она чувствовала, что терпение у нее на исходе. – Я всего лишь хотела сказать, что вы крепко дружили и до той поры проводили массу времени вместе.

Он захлопнул дверь и швырнул на стол все, что держал в руках.

– К той поре мы уже привыкли быть врозь.

– Но вы ведь четыре года вместе учились в колледже, – уточнила она.

– Нет. Мы одновременно учились в Техасском политехническом, но поскольку он был женат…

– Женат?

– Снова сюрприз? – поддел он. – А вы и не знали? Джуниор женился через несколько недель после окончания школы. Нет, этого Алекс не знала. Она понятия не имела, что Джуниор вступил в первый брак, едва успев кончить школу; следовательно, почти сразу после убийства Седины. Выбор времени для свадьбы представлялся очень странным.

– Стало быть, довольно долго вы с Джуниором виделись редко.

– Верно, – подтвердил Рид.

– Смерть моей матери сыграла в этом какую-то роль?

– Возможно. Мы ее не касались в разговорах – не было сил.

– Почему?

– Дьявольски тяжело было. А вы как думали, черт побери?

– Отчего же все-таки вам трудно было общаться с Джуниором и говорить о смерти Селины?

– Оттого что раньше нас всегда было трое. И вдруг одного не стало. Встречаться вдвоем – что-то в этом было не то.

Алекс мысленно прикинула, стоит ли добиваться более подробного ответа, и рискнула:

– Хорошо, вас было трое, но если среди вас и затесался третий лишний, то это был Джуниор, не Седина же. Верно? Вы с ней были неразлучной парой еще до того, как стали неразлучной троицей.

– Не лезьте, черт побери, в мою жизнь, – проскрежетал он. – Ни черта вы в ней не смыслите и во мне тоже.

– Не с чего злиться, Рид.

– Ах, не с чего? А почему бы мне и не злиться. Вы желаете воскресить прошлое, все, от моего первого настоящего поцелуя до дерьмового спортивного трофея, которому красная цена – кучка конского навоза, и мне после этого не злиться.

– Люди в большинстве своем любят предаваться воспоминаниям.

– А я не люблю. Я хочу оставить свое прошлое в прошлом.

– Потому что вспоминать больно?

– Отчасти.

– Больно вспоминать и то, как вы впервые по-настоящему поцеловали мою мать?

Он шагнул к дивану и, упершись кулаками в сиденье возле ее бедер, негромко, вкрадчиво произнес:

– Тот поцелуй вас чертовски заинтриговал, правда, госпожа прокурор?

Рид совершенно ошеломил ее. Она потеряла дар речи.

– Что ж, если вас интересует, каким именно образом я целую, может быть, вам стоит узнать это на личном опыте?

Он сунул руки под ее меховой жакет, сцепив их у нее на спине, чуть пониже талии. Одним рывком поднял ее с дивана.

Беззвучно охнув, Алекс упала ему на грудь, но устояла на ногах; и тут он наклонил голову и накрыл ее губы своими.

Сначала она была так поражена, что даже не шевельнулась. Поняв, что происходит, она решительно уперлась ему в грудь кулаками. Попыталась отвернуть голову, но Рид ухватил ее рукой за подбородок и держал крепко. Губами он умело раздвинул ее губы и просунул между ними язык. Поцелуй был глубоким, полным; его язык скользил по ее рту и резкими ритмичными движениями устремлялся к гортани. Губы у него были обветренные. Она чувствовала на своих губах их шершавость и одновременно восхитительную гладкость его рта.

Быть может, она чуть слышно взвизгнула от удивления и желания. Быть может, ее тело стало податливым, уступая ему. Быть может, у него из груди вырвался низкий рык вожделения. Впрочем, все это ей могло и почудиться.

Но ей не почудилось острое покалывание между ног, не почудилось, как затрепетали груди, и жар, разлившийся по телу от живота, словно тающее масло, тоже не почудился. Она точно помнит необыкновенный, удивительный вкус его губ, запах ветра и солнца, исходивший от его волос и одежды.

Он поднял голову и заглянул в ее потрясенные глаза. В его взгляде отражалось не меньшее смущение. Однако уголок его рта приподнялся в язвительной усмешке.

– Это чтобы вы не чувствовали себя обделенной, – пробормотал Рид.

И покрыл ее влажные губы мягкими, легкими поцелуями, потом дразняще, чуть касаясь, обвел их языком. Кончиком языка тронул уголок ее рта, и эта многозначительная ласка словно выпустила на волю копившийся где-то у нее в животе ворох новых ощущений.

А он снова плотно прижался раскрытым ртом к ее губам. Его язык погрузился в ее рот, и она непроизвольно отзывалась на его дерзкое вторжение. Он ласкал ее рот неторопливо, и было это несказанно приятно, а руки его скользили по ее спине, по бокам – к груди. Он легонько потер ладонями ее груди, и ей нестерпимо захотелось, чтобы он коснулся их вершин.

Но руки соскользнули по спине назад и, охватив ее снизу, толкнули к нему. Язык его двигался в такт бедрам, как прилив и отлив, разжигая ее желание, лишая способности сопротивляться.

Она уже готова была поддаться восхитительной слабости, незаметно затоплявшей ее тело, но он вдруг выпустил ее. И над самым ее лицом прошептал:

– Хочешь узнать, что я обычно делаю дальше? Алекс отшатнулась, подавленная и уязвленная тем, как близка она была к полному поражению. Тыльной стороной ладони она стерла с губ его поцелуй. Он лишь самодовольно ухмыльнулся.

– Да нет, я на это и не рассчитывал.

Он надел очки и шляпу, надвинув ее на лоб.

– С этих пор, госпожа прокурор, предлагаю перенести все расспросы в зал суда. Это куда безопаснее.

Бар «Буровая вышка» оказался еще хуже «Последнего шанса». Алекс подъехала с южной стороны и, завернув за угол здания, увидела там потрепанный, ржавый красный пикап. У нее вырвался вздох облегчения. Она уже заранее решила, что, если свидетеля в условленном месте не будет, она не станет болтаться там в ожидании.

Выезжая из мотеля, она сначала убедилась, что слежки за ней нет. Нелепо играть в эти кошки-мышки, но она пошла бы на что угодно, лишь бы переговорить с человеком, утверждавшим, что он был свидетелем убийства ее матери. И если в результате сегодняшней встречи она познакомится с обычным любителем телефонных проказ, ищущим очередного развлечения, это будет достойным финалом совершенно кошмарного дня.

Невыносимо, невероятно долгой показалась ей поездка верхом, когда Рид поскакал с ней обратно к тренировочной дорожке, где стояла ее машина.

– Всего вам наилучшего, – издевательски пожелал он, когда она сползла с седла.

– Пошел к черту, – зло отозвалась она. Он развернул лошадь, и до Алекс долетел его сдавленный смех.

– Наглец паршивый, – шептала себе под нос Алекс, выходя из машины и направляясь к пикапу. Она увидела, что водитель сидит за рулем, и, хотя обрадовалась, что он все-таки приехал, у нее мелькнула мысль: а что, если он назовет Рида убийцей ее матери? На душе стало тревожно.

Она обошла машину спереди, под туфлями громко хрустел гравий. «Буровая вышка» не тратилась на освещение территории, поэтому даже возле здания стояла полная тьма. Других машин на стоянке не было.

Алекс потянулась к ручке дверцы, и на миг ее охватил трепет. Подавив волнение усилием воли, она скользнула в кабину и закрыла за собой дверь.

Свидетель оказался мерзким маленьким человечком. У него были выступающие, как у индейца, скулы, щеки под ними изрыты оспинами. Он был космат и, судя по запаху, душем не злоупотреблял. Тощий, морщинистый, седой.

К тому же он был мертв.