3

Следующий день начался не слишком вдохновляюще. Кэтлин почти не спала ночью, и дурное расположение духа ничуть не улучшилось, когда первым, кого она увидела за завтраком, оказался Эрик. Он улыбался, дурачился с детьми, заигрывал с вожатыми и выглядел отдохнувшим и довольным.

Обычно Кэти позволяла себе утром съесть несколько свежеиспеченных воздушных печений, однако сегодня вместо печенья она могла с тем же успехом жевать картон. Чисто механически она съела завтрак, закончив его кофе со сливками. Аромат жареного бекона и яиц не вызвал у нее ни малейшего аппетита. Вчера вечером весь мир для нее словно прокис, и виноват в этом был Эрик Гуджонсен. Она ненавидела его за это. Она оставила любимую работу, чтобы избавиться от бесцеремонного внимания мужчины, непомерно раздутого от самовлюбленности. Сейчас ей казалось, что Дэвид Росс — просто-напросто дилетант по сравнению с этим оператором.

Только в самом дальнем уголке сознания Кэтлин осмелилась себе признаться, что этот поцелуй оказал на нее сильное воздействие. Он был быстрым, почти шутливым, но весьма впечатляющим. Когда кончик его языка тронул ее губы, волна удовольствия пронзила все ее тело и оставила после себя зияющую пустоту.

Сейчас, тайком глядя на Эрика из-под полуопущенных ресниц, Кэтлин призналась себе, что, по сути дела, играла с ним в поддавки. Все ее поступки с первого момента их встречи были защитной реакцией на его мужское обаяние. Очевидно, поэтому Эрику так нравилось дразнить ее.

Твердо решив, что не позволит ему больше себя провоцировать, Кэтлин составила план на день. Она — самостоятельная, независимая женщина, и к концу дня он поймет это. А что касается их дальнейших отношений, что ж — она будет разговаривать с ним очень вежливо, очень официально и очень холодно, а на его двусмысленную болтовню будет реагировать спокойно и снисходительно.

Приняв решение, она встала, взглянула на наручные часы и свистнула в свисток, висящий у нее на шее.

— Четвертый отряд, встречаемся на улице. Живенько!

Кэтлин самой понравилось, как твердо и уверенно прозвучал ее голос. Выйдя на улицу, она столкнулась нос к носу с Эриком. Он немедленно вытянулся по струнке и четко отсалютовал, вызвав смех собравшихся детей:

— Явился для дальнейшего прохождения службы, сержант!

Проглотив рвавшийся наружу ядовитый ответ, Кэти вежливо спросила:

— У вас имеется все, что нужно?

— Да, я готов, — торжественно отрапортовал он.

«Это ты так считаешь», — мысленно ответила ему Кэтлин. Вслух же сказала:

— Тогда пошли.

Она приготовилась провести активные занятия по полной программе. Надеясь поставить мистера Гуджонсена на место, она с неудовольствием отметила, что в походе он держится молодцом. Довольно резво он взбирался вверх по крутой извилистой дороге, держа на плече камеру, готовый воспользоваться ею в любую минуту. «Как ему это удается?» — устало спросила она себя, когда отряд достиг места назначения. Обессиленная, Кэти рухнула на траву отдохнуть.

А Эрик в это время снимал, как дети доставали свои фляги и пили жадными глотками воду, скидывали на каменистый берег надоевшие кроссовки; некоторые из них уже направились в лес в поисках новых приключений.

Кэтлин привалилась к стволу дерева и прикрыла глаза. Их пришлось открыть, когда она услышала, как массивное тело Эрика плюхнулось рядом.

— Ну и ну! — шумно выдохнул он и промокнул лоб носовым платком. — Вы каждый день ходите в такие походы?

— Что, устали? — недоверчиво спросила Кэти.

— Еще как! А вы разве нет? Если бы мне пришлось вести подобный образ жизни, я через неделю отдал бы Богу душу.

Он улыбнулся, и она слегка усмехнулась в ответ. Может она засчитать себе это как победу?

Вернувшись в лагерь, отряд быстро пообедал и все отправились стрелять из лука. Дети заставили и Эрика попробовать свои силы. Его результат оказался куда лучше, чем у Кэтлин, и ребята, столпившись вокруг, с благоговением следили, как он отправляет стрелы в самый центр мишени. Затем он снова поднял на плечо камеру и начал снимать, как Кэти проводит тренировку.

К середине дня Кэтлин вынуждена была признать, что Эрик заслуживает определенного уважения. Он ни на минуту не забывал о своей работе. Камера словно являлась частью его самого, и обращался он с ней крайне бережно. Но больше всего удивило Кэтлин его отношение к детям: он был терпелив, отвечал на бесконечные вопросы, шутил, дурачился, мог отругать или утешить, ничуть не задев самолюбия ребенка.

Кэтлин свистнула, и дети с криками и воплями побежали к реке. Наблюдая за ними, Кэти взглянула через плечо и увидела, что Эрик идет назад к лагерю. Не желая признаваться себе, что слегка разочарована, Кэти пошла вслед за ребятами.

Под футболкой и шортами на ней было надето бикини, хотя и очень скромное. Кэти скинула форму и беззаботно кинулась в освежающую прохладу. Дети немедленно вовлекли ее в свою возню, и скоро главной задачей Кэтлин было удержать над водой голову, в то время как дети запрыгивали на нее и старались утопить.

Наконец, с визгом и хохотом, они вняли ее мольбам о милосердии и отпустили. Кэти вышла на берег и откинула прилипшие в лицу волосы.

И тут она увидела, что на берегу стоит Эрик в одних плавках, но с камерой на плече, и камера эта направлена прямо на нее. Она замешкалась, потом неуверенно улыбнулась и обернулась к детям, стараясь призвать их хотя бы к относительному порядку.

Кэти остановилась на отмели и отжала мокрые волосы.

— Я думала, вы закончили на сегодня, — прерывающимся голосом сказала она, желая только одного: чтобы он перевел куда-нибудь камеру с ее желтого купальника.

Эрик надежно пристроил видеокамеру на плоском камне в тени большого раскидистого Дерева. Теперь, когда одежда не прикрывала его тело, было видно, как прекрасно он сложен. У Кэти дыхание перехватило. Курчавые светлые волосы, покрывавшие его грудь, плавно переходили в шелковую ленточку, исчезавшую под широким поясом его голубых плавок. Его мускулистые стройные ноги были покрыты светлым пушком, подчеркивавшим загар.

— Я просто взял другую кассету и разделся.

— Собираетесь купаться?

— Да. Не могу устоять. Я совершенно выдохся. — Он махнул в сторону горы, на которую они сегодня взбирались.

Пока он плавал, Кэти сидела на берегу. Он направо-налево швырял мальчишек, с девочками играл осторожнее, но никто из детей не мог пожаловаться, что его обошли вниманием. Даже Джейми, весь день ходивший за Эриком как привязанный, был включен в общую игру.

Кэтлин пальцами расчесывала волосы. Они уже почти высохли, когда Эрик крикнул детям «хватит" и вылез из воды.

— Если я пробуду здесь слишком долго, мне понадобятся витамины, — заявил он и развалился на траве.

Она засмеялась.

— Не волнуйтесь, не такой уж вы слабый. — И, сама не понимая почему, добавила: — Просто я хотела, чтобы вы сегодня совершенно выдохлись.

Эрик перевернулся на бок и посмотрел на нее своими пронзительными голубыми глазами. Она, не желая встречаться с ним взглядом, с преувеличенным вниманием наблюдала за резвящимися в воде детьми.

— Почему? — тихо и серьезно спросил он.

— Сама не знаю. Может быть, виной тому моя инстинктивная неприязнь к тем, кто со своей камерой лезет людям в душу и радуется, когда удается снять что-нибудь пикантненькое. Я сразу решила, что вы циник, приехавший сюда снимать из-за какой-нибудь собственной мелкой выгоды. Лагерь «Горный» открыт для всех и существует только на частные пожертвования. Себе на зарплату Эдна и Би Джей берут совсем немного, а осенью и весной они работают как проклятые — набирают группы и все такое. Свою зарплату они тратят на нужды лагеря. Они считают этот лагерь для сирот собственным детищем, но они всегда готовы выслушать критику в свой адрес. А про вас я сначала подумала, что вы из этих нынешних охотников за ведьмами.

К ее удивлению, он рассмеялся.

— Несколько лет назад я именно таким и был.

— Неужели?

— Да. Я был циником. Я считал, что мир насквозь прогнил. Я, разумеется, знал, как его можно исправить, но своими соображениями на этот счет ни с кем не делился. Не хотел оказаться в одной компании с теми идиотами, которые жаждут установить всеобщую справедливость. — Он горько усмехнулся и стал пересыпать мелкие камешки из одной руки в другую.

— А что же заставило вас поверить в несовершенство этого мира? — спросила Кэтлин. — Было время, когда я тоже так считала, но у меня есть оправдание: этот мир отобрал моих родителей.

— В том-то и штука. У меня нет оправданий. Думаю, мною двигали незрелость и скука, а не что-нибудь осмысленное. Я — типичный представитель эгоистичного поколения. Раз уж мир вздумал лететь в тартарары, туда ему и дорога. Я же буду заботиться только о собственной персоне.

— И благодаря чему вы изменились? Хотя, по-моему, вы по-прежнему слишком много о себе воображаете.

— Меня послали делать репортаж об Эфиопии. Я отправился туда с твердым убеждением, что мир уродлив, и провел там шесть месяцев.

— И что же, там вы увидели еще большее уродство?

— Нет, — покачал головой Эрик. — Я нашел там красоту.

— Я не…

— Попробую объяснить, если смогу. Однажды я попал в лагерь для беженцев. Господи, Кэтлин, вы даже представить себе не можете, что существуют такие несчастья и лишения. Мы даже примерно… — Он беспомощно развел руками. — Невозможно описать словами эту разруху, эту… гниль. — Он потряс головой, словно пытался отогнать нахлынувшие воспоминания. — Однако я должен был все это снимать. Вдруг я увидел юную мать с младенцем на руках. Оба они были крайне истощены, просто ходячие мертвецы. Но, заметив, что я смотрю на нее, женщина попыталась выжать из своей груди последнюю каплю молока и вложила сосок в ротик ребенка. Она заплакала. Ребенок протянул ручку и коснулся щеки матери. Он словно утешал ее, давая понять: она сделала все, что могла, и он благодарен ей за это. — Эрик замолчал, глядя в пространство. Даже крики галдящих детей, казалось, не могли нарушить его задумчивости. — Посреди ужасающего уродства я увидел нечто прекрасное. Я не переродился в тот же миг, но я понял, что если хорошенько присмотреться, во всем можно найти хорошее. И вообще, мир стоит того, чтобы его спасти, хотя бы ради одного-единст-венного младенца.

На Кэти эта история произвела впечатление.

— Ваша камера может уловить сотню нюансов, недоступных невооруженному глазу. Она беспристрастна. Ей неведомы предрассудки.

— Идите сюда, — вдруг сказал он, схватив Кэти за руку и рывком подняв ее на ноги.

— Куда? — удивилась она. — А дети…

— Нет-нет. Мы никуда не уйдем отсюда. Мало кто удостаивается подобной чести. Надеюсь, вы оцените это по достоинству.

Эрик подвел ее к большому камню, на котором лежала камера. Подбоченившись, он оценивающе оглядел Кэтлин, потом перевел взгляд на тяжелую камеру.

— Интересно, как вы это будете делать? — пробормотал он. — Если я положу камеру вам на плечо, вы же по пояс в землю уйдете.

— Что…

— Ага! Придумал. — Он пощелкал кнопочками, совсем как вчера вечером, когда они возвращались к машине. — Так, теперь подойдите сюда. — Он взял ее за талию и придвинул к камню так, что ее глаза оказались на одном уровне с камерой.

— А теперь поднимитесь на цыпочки и прижмите правый глаз к видоискателю. Видите, там есть маленький монитор?

Она сделала, как он сказал. Было трудно сосредоточиться на чем-то другом, когда его руки касались ее обнаженного живота.

— Я вижу, но не уверена, то ли это. Он похож на черно-белый телевизор. Я думала, увижу то же самое, что и в обычной камере, — сказала она.

— Если вы снимаете этой камерой, вы можете сразу видеть, как это будет выглядеть на телевизионном экране, за исключением цвета. Вот почему мне необходимо было установить цветовой баланс. — Он откашлялся и слегка ткнул Кэти локтем в бок. — Что вы видите? Говорите мне о каждом движении камеры.

— Так, — неуверенно начала она. Вообще, она видела только размытый силуэт дерева, стоявшего перед ними. — Наверно, не наведен фокус, — предположила Кэти.

— Скажите «стоп» когда надо, — проговорил он совсем рядом с ее ухом. — Я постараюсь навести фокус.

Кэти смотрела, как ствол дерева постепенно становится все четче, наконец она смогла различить все мельчайшие детали.

— Стоп! — крикнула она.

— А теперь решите, куда вы хотите направить объектив. Направо? Налево? Вверх? Вниз?

— Немного вверх, поближе к веткам.

Эрик шагнул ближе и слегка передвинул камеру. Кэти почувствовала, как его теплая широкая грудь прижалась к ее спине. Руки его опустились ей на плечи, и он снова проделал какие-то манипуляции с линзами. Сердце Кэтлин учащенно забилось.

— Теперь левее, — с трудом переводя дыхание, сказала она. — Так… Подождите! Вот. Здесь что-то… А-а, это паук… и паутина какая огромная! Она тянется от ветки к ветке. Паук так занят своей работой. О, Эрик, а нельзя ли поближе, я имею в виду — сделать паука крупнее?

— Конечно. Но тогда нужно будет снова подкрутить фокус. Так хорошо?

— Да-а-а! Отлично! Он великолепен, просто великолепен.

— Значит, вы хотите снять день из жизни пауков?

— А разве мы не снимаем?

— Нет, я еще не нажал на «пуск».

— Но вы не возражаете?

— Конечно, нет.

«Раз мы начали снимать, он сейчас уберет левую руку», — подумала Кэти. Но она ошиблась. Наоборот, он оперся на камень, так что она оказалась зажатой между жестким, холодным валуном и теплым, вибрирующим телом Эрика. И она затруднилась бы сказать, где было больше мощи — в камне или в мышцах.

— Ну, как он? — прошептал Эрик. Его усы слегка пощекотали ей мочку.

— Чудесно. Он такой красивый.

Она почувствовала, как его колени касаются ее ляжек, и непроизвольно встала так, чтобы ему было удобнее.

— Ваши волосы пахнут медовым клевером, — прошептал Эрик.

На этот раз никаких сомнений не оставалось: его губы почти касались ее уха. Он чуть шевельнул бедрами, и тут Кэти вдруг поняла, что единственной преградой между ними является ткань ее купальника и его плавок.

— Эрик, — прошептала она.

— М-м?

Носом он зарылся ей в волосы возле уха.

— Мне кажется… я… паук… Нам лучше прекратить.

Она сама не была уверена, имеет ли она в виду съемку или опасную близость их тел, больше походящую на объятия.

— Хорошо, — вздохнул он.

Эрик выключил камеру, и маленький монитор снова стал серым. Вновь оказавшись на свободе, Кэтлин тряхнула головой и повернулась к Эрику. Однако она еще не могла встречаться с ним глазами и, глядя в землю, сказала:

— Спасибо. Это было чудесно.

— Правда?

В его грубоватом тоне звучало желание услышать правдивый ответ. Кэти быстро посмотрела на него, и ее поразила резкость его лица. Гипнотизирующие глаза скользнули по ее лицу и остановились на дрожащих губах.

— Кэти! Кэти!

Тихий детский голос ворвался в ее мозг, в котором не было ничего, кроме страстного желания. Она отвернулась от Эрика и невидящим взглядом посмотрела на Джейми.

— Кэти? — неуверенно повторил мальчик. — У меня ноги замерзли.

Кэтлин поспешно взглянула на часы и хлопнула себя по пылающей щеке.

— О, Господи! Уже четверть шестого!

Эрик рассмеялся, но она, не обращая на это внимания, побежала к берегу, порылась в одежде, достала свисток и громко засвистела.

— Быстро, быстро, ребята. Мы опаздываем. Обувайтесь и стройтесь.

Теперь, наконец, она заметила в своей руке маленькую ручку и вопросительно посмотрела на Джейми. Его глаза довольно посверкивали.

— Здорово сегодня было с Эриком, правда, Кэти?

Кэтлин обернулась к камню, где с камерой на голом плече стоял Эрик.

— Да, — задумчиво произнесла она. — Было здорово.

Эрик быстро проглотил свой ужин и направился к видеомагнитофону в столовой, чтобы продемонстрировать детям их вчерашние кривляния. Они немедленно отставили мясо с овощами и сразу перешли к шоколадному пудингу, надеясь таким образом побыстрее закончить ужин.

Как только Эрик это заметил, он громогласно произнес:

— Никто не встанет из-за стола до тех пор, пока не покажет чистую тарелку.

Раздался дружный вопль. Через полчаса двести ребят расселись полукругом перед телевизором.

— Итак, внимание. У меня очень жесткие правила. Мальчик, который вскочит и загородит другим экран, должен будет со мной побороться. Девочка, поступившая подобным образом, должна будет меня поцеловать. — Дети завизжали и захохотали. — Я не намерен повторять. Если вы будете спокойно сидеть, то всем будет видно. Понятно?

— Понятно! — хором завопили ребята.

Эрик запустил кассету, и скоро они корчились от смеха, наблюдая за своими кривляниями на экране.

— Он просто чудеса творит с детьми, правда? — воскликнула сияющая Эдна. Она, Кэтлин и другие вожатые сидели за столом, кто с чашкой кофе, кто со стаканом холодного чая.

— Да, он — человек опытный, — подтвердила Кэти.

— О, я знаю. Если бы у него не было опыта, он бы не работал на телевидении и не делал бы такие профессиональные репортажи. Но сами знаете, какой характер у людей творческих профессий — на всех орут, задирают нос, а Эрик управляется с детьми просто идеально.

Кэтлин сложила на груди руки. Ей не хотелось, чтобы он оказался таким уж чудесным. Она пыталась найти в нем недостатки. Ей хотелось, чтобы он совершал ошибки, попадал в неловкие ситуации. Его совершенство раздражало ее. Его присутствие раздражало ее. Он сам раздражал ее.

С тех пор как она вернулась с отрядом в лагерь и распустила детей по палатам, в голове ее царил хаос. К ее огромному огорчению, она постоянно ловила себя на том, что вспоминает, как он стоял прижавшись к ней, как шептал что-то на ухо. Она думала о его горячем теле, прерывистом дыхании и нежных прикосновениях.

«Ну, полная дура, — мысленно обругала себя Кэтлин. Я — взрослая женщина, слишком взрослая для того, чтобы у меня начинало колотиться сердце и учащаться дыхание при виде его обнаженного тела с небольшой полоской ткани, которая не скрывала, а наоборот еще сильнее подчеркивала его мужественность». Никогда раньше Кэтлин так много не думала об особенностях мужской анатомии.

Она преодолела в себе желание надеть к ужину что-нибудь более нарядное, чем форменные шорты и белая майка. Но все же не устояла перед искушением слегка попрыскать на запястья духами «Мицуко». Не из-за него, нет, обманывала она саму себя, касаясь надушенными пальцами внутренней стороны коленей.

Восхищение Эдны Эриком только убеждало Кэтлин в решимости не поддаваться его обаянию. Он поездил по миру. Он на несколько лет старше Кэти. Сколько ему? Тридцать? Тридцать пять? Вообще-то дело не в возрасте. Даже если бы он был моложе, чем она, он все равно оставался бы более опытным и повидавшим жизнь.