Шарада

– А даже если и так, что из этого? – засмеялась она. – Рождение нашего ребенка – это самое главное, что я когда-либо делала или сделаю. Я убеждена в этом.

Аманда взяла его руку и положила себе на живот. Ребенок шевелился.

– Чувствуешь? Какой судебный процесс достоин большего благоговения? Я приняла решение, и я спокойна. Я хочу, чтобы ты тоже успокоился.

– Ну, ты слишком многого хочешь.

Она молча согласилась. Он никогда не сможет быть в мире с самим собой. Но все же он находил утешение в любви к ней и в мысли о том, что скоро у них родится малыш. Он потер место, в которое его за минуту до этого довольно сильно пнул ребенок.

– Я думала, мужской идеал – держать жену дома, босую и беременную, – поддразнила его Аманда. – Что это с тобой?

– Я просто не хочу, чтобы пришел день, когда ты пожалеешь о загубленной карьере.

– Это никогда не произойдет, – уверила она его с улыбкой.

– Почему же тогда я чувствую себя так, словно над моей головой висит топор ?

– Потому что ты всегда считаешь, что стакан наполовину пуст.

– А ты видишь его наполовину полным.

– Полным чуть ли не до краев. – Аманда сделала руками замысловатый жест, заставив его улыбнуться. Когда он улыбался, его усы задирались вверх, и ей это нравилось.

– Да-да, я неисправимый пессимист.

– Так ты это признаешь?

– Нет. Просто мы уже выясняли это раньше.

– Да уж, и не один раз.

Они улыбнулись друг другу, и он опять притянул Аманду к себе.

– Ты уже стольким для меня пожертвовала. Я тебя не стою.

– Имей это в виду, если Мишель Пфайффер когда-нибудь поманит тебя пальцем.

Она удобно облокотилась на его согнутую руку, а он наклонился и поцеловал ее со все возрастающей страстью. Сквозь ткань ночной рубашки его рука нашла ее груди. Они были тяжелыми и упругими, готовыми в скором времени кормить ребенка. Он стал гладить их, слегка сжимая соски.

Затем, стянув с нее вниз рубашку, он начал ласкать ее груди губами и языком. Когда его усы коснулись отвердевших сосков, Аманда простонала:

– Нечестно играешь.

– Сколько нам придется ждать?

– Самое меньшее шесть недель после родов. Он тяжело вздохнул.

– Лучше не начинать, – добавила она, – иначе мы не сможем остановиться.

– Слишком поздно, – поморщился он. Аманда, смеясь, поправила ночную рубашку и соскользнула с его коленей.

– Тебе пора.

– Да, пора. – Он встал, натянул куртку и двинулся к двери. – Как ты себя чувствуешь?

Она обхватила руками свой огромный живот.

– Отлично.

– Ты плохо спала.

– Попробуй спать, когда кто-то играет в футбол всеми твоими внутренностями.

У двери они поцеловались на прощание.

– Что бы ты хотел сегодня на ужин?

– Я поведу тебя в ресторан, – предложил он.

– В китайский?

– Конечно.

Обычно по утром Аманда прощалась с ним у двери. Однако сегодня, держась за руки, они дошли до самой машины. Когда пришло время отпустить его руку, ей почему-то очень не хотелось этого делать, как будто он заразил ее своим пессимизмом. Должно быть, ей передались его дурные предчувствия, поскольку у нее вдруг возникло желание броситься ему на шею, попросить его сказаться больным и остаться с ней дома на весь день.

Стараясь не показать своего состояния, которое, возможно, являлось не более чем временной, связанной с беременностью потерей эмоционального равновесия, Аманда решила немного подразнить его.

– Не думай, что после родов я надену мученический венец. Как только появится малыш, мы будем по очереди менять ему пеленки.

– Жду не дождусь этого, – усмехнулся он. Затем, став серьезным, положил руки ей на плечи и притянул к себе. – Мне так легко любить тебя, поймешь ли ты когда-нибудь, как сильно я тебя люблю?

Аманда задрала голову и улыбнулась ему в ответ.

– Я знаю. – Солнце светило ей прямо в лицо и, возможно, поэтому на глазах у нее неожиданно появились слезы. – Я тоже тебя люблю.

Перед тем, как поцеловать ее, он обхватил ладонями лицо жены и долго смотрел ей в глаза. Охрипшим от волнения голосом он сказал:

– Я постараюсь вернуться пораньше. – Он сел за руль и добавил: – Если тебе что-нибудь понадобится, позвони.

– Позвоню.

Когда он доехал до утла улицы, Аманда помахала ему рукой.

Спина начала болеть у нее тогда, когда она мыла оставшуюся после завтрака посуду. Перед тем, как застелить постель, она немного отдохнула, но тупая боль не утихала.

К полудню стало ясно, что с приступами резкой боли в животе надо что-то делать. Аманда подумала о том, чтобы позвонить ему, но удержалась. Схватки иногда начинаются за несколько недель до родов. Ребенок должен был родиться только через две недели. Это могла быть ложная тревога. Его работа требовала внимания и сосредоточенности, и она не хотела отвлекать его без особой необходимости.

В начале пятого отошли воды, и она сразу же позвонила своему акушеру-гинекологу. Он заверил ее, что для паники нет никаких оснований, что первые роды как правило длятся часами, но посоветовал ехать в родильное отделение.

Аманда больше не могла откладывать звонок в его офис. Но, когда она позвонила, ей сказали, что он занят и не может подойти к телефону. Ничего страшного. Ей надо было сделать еще несколько дел, прежде чем отправиться в клинику.

Она приняла душ, побрила ноги и вымыла шампунем голову, не зная, когда еще представится такая возможность. Уже уложенный небольшой плоский чемодан был заполнен ночными рубашками, новым халатом и шлепанцами, а также вещами для младенца, которые понадобятся при выписке. Она положила внутрь свои туалетные принадлежности и кое-какие мелочи, застегнула молнию и поставила чемоданчик у входной двери.

Схватки становились все чаще и сильнее. Аманда снова позвонила мужу. – Он вышел, – был ответ. – Но, если хотите, я могу его разыскать. Это срочно?

Срочно ли? В общем, нет. Женщины рожали детей и не при таких обстоятельствах. Неужели же она не сможет без него добраться до клиники? Кроме того, зачем ему, приехав домой, снова возвращаться в город?

Однако ей ужасно хотелось поговорить с ним. Звук его голоса поддержал бы ее. Вместо этого ей пришлось попросить оставить ему записку, чтобы он как можно скорее приехал к ней в больницу.

Аманда понимала, что в таком состоянии ей не стоит садиться за руль, но рядом с ней не было ни друзей, ни родственников, к кому она могла бы обратиться. Тогда она набрала 911.

– Я рожаю – мне нужна ваша помощь, чтобы доехать до родильного отделения.

Санитарная машина приехала через несколько минут. Фельдшер осмотрел ее.

– Мне не нравится ваше давление, – сказал он, снимая с ее руки манжету аппарата. – Давно начались схватки ?

– Несколько часов назад.

Теперь боль была сильной. Дыхательные упражнения и аутотренинг, которые она изучала на занятиях для будущих родителей, оказались менее эффективными, когда ей пришлось выполнять их в одиночестве. Они нисколько не уменьшили боль.

– Далеко еще? – задыхаясь, спросила она.

– Недалеко. Держитесь. У вас все будет хорошо. Но у нее не все шло хорошо. Аманда поняла это, когда увидела, как нахмурился ее врач после предварительного осмотра.

– У ребенка тазовое прележание.

– О Господи! – всхлипнула она.

– Ну-ну, не волнуйтесь. Так бывает. Постараемся его повернуть. Если это не поможет, сделаем кесарево сечение.

– Я позвонила по номеру, который вы мне дали, – почувствовав ее состояние, добавила медсестра. – Он уже едет.

– Слава Богу, – вздохнула Аманда с некоторым облегчением. Он скоро будет здесь. – Слава Богу.

– Он что, ваш инструктор?

– Он мой все на свете.

Сестра крепко взяла ее за руку и стала о чем-то с ней разговаривать, помогая преодолеть новый приступ боли, от которой темнело в глазах, в то время как врач пытался Придать плоду правильное положение. Мониторы постоянно следили за биением маленького сердечка. Сестра все чаще измеряла Аманде давление. Наконец врач сказал:

– Готовьте ее к операции.

Следующие несколько минут пролетели в туманном калейдоскопе света, звуков и движений. Ее быстро повезли в родовой блок.

Куда же он подевался? Приглушенным от тоски голосом она выкрикнула его имя, а затем заскрежетала зубами, пытаясь отогнать кинжалом пронзившую ее боль в области живота. Потом она случайно услышала разговор двух сестер-акушерок:

– Сегодня в районе Луп произошла ужасная пробка.

– Еще какая! Я как раз поднималась сюда мимо отделения экстренной помощи. Там такое творится! Несколько жертв, в основном в результате травм головы. Поэтому несколько специальных бригад ждут приезда ближайших родственников погибших, чтобы получить согласие использовать неповрежденные органы и ткани.

Аманда почувствовала, как ей сделали укол в руку, чем-то жидким и холодным смазали живот, обернули ноги стерильными голубыми простынями.

Пробка в Лупе?

Он должен был ехать через Луп.

Он, должно быть, торопился, чтобы успеть увидеть ее до рождения ребенка.

И ехал слишком быстро.

Рискуя намного сильнее обычного.

– Нет! – простонала она.

– Держитесь. Всего через несколько минут вы возьмете в руки своего малыша. – Добрый голос, но не его. Не тот, который она мечтала услышать.

И внезапно Аманда поняла, что уже никогда не услышит его голос. На мгновение у нее возникло потустороннее восприятие действительности. С острой беспощадностью, необъяснимой и в то же время неоспоримой, она осознала, что никогда больше его не увидит.

В то утро, когда непролитые слезы жгли ее глаза, у нее появилось предчувствие, что их прощальному поцелую суждено стать последним. Каким-то образом она уже знала, что никогда больше не дотронется до него.

Вот почему она с такой неохотой отпустила его. Аманда вспомнила, как пристально он смотрел на нее, как будто хотел запечатлеть в памяти малейшие детали ее лица.

Может быть, он тоже чувствовал, что они прощаются навсегда?

– Нет, – всхлипнула она, – нет! – Но судьба уже нанесла свой удар, и несчастная женщина вдруг осознала это глубоко и окончательно. – Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Ее хриплый крик эхом отразился от покрытых кафелем стен. Но он не услышал его. Он ушел.

Навсегда.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

10 октября 1990 г.

– Цик – мерзкий сукин сын. – Пити вытащил из-под ногтя кусок маслянистой грязи, затем вытер лезвие ножа о свои джинсы. – А еще больше, подлый. На твоем месте, Спарки, я бы ее вернул ему назад. Твоя жизнь стала бы гораздо спокойнее.

– Но ведь ты не на моем месте. – Спарки отрывисто кашлянул и сплюнул мокроту рядом с изношенным черным ботинком своего приятеля. – Циклоп не получит от меня ничего, кроме неприятностей, если снова будет околачиваться около нее.

– Вспомни, ведь Кисмет сначала была его подружкой. Намного раньше, чем ты здесь нарисовался. Он этого не забудет.

– Он обращался с ней, как с дерьмом. Пити с философским видом пожал плечами, но промолчал.

– Если он хотя бы пальцем ее тронет… даже подумает об этом, я ему яйца к дереву прибью.

– Ты спятил, дружище, – воскликнул Пити. – Конечно, красивая женская задница – классная вещь, но, знаешь ли, не такая уж и редкая. И уж конечно не стоит того, чтобы из-за нее загнуться. – Выражая протест, он помахал кончиком ножа. – Смотри в оба. Цик привык добиваться своего. Именно так он и стал главарем.

Спарки выругался.

– Каким еще к черту главарем? Он отъявленный громила.

– Это одно и то же.

– Так вот, я его не боюсь и не собираюсь терпеть его выходки. А с этого дня и она их терпеть не будет.

Он посмотрел на группу женщин, разомлевших от сигареты с марихуаной, которую они передавали друг другу, сидя на расшатанном крыльце придорожной закусочной. Таверна находилась в предгорье на асфальтированной дороге, которая вела в расположенный ниже город и которой мало кто пользовался, после того как рядом проложили новое шоссе из соседнего штата.

Это было забытое Богом местечко. В прежние времена оно притягивало бы бутлегеров, проституток, профессиональных игроков и скрывающихся от полиции гангстеров. Сейчас оно привлекало рокеров, мелких жуликов, а также всех, кто сторонился общества. Не проходило и ночи, что– бы здесь не случилось драки, но даже те разборки, где проливалась кровь, улаживались без вмешательства полиции.

Кисмет выделялась среди теснившихся на крыльце женщин, как драгоценный камень в кучке пепла. У нее были темные, густые и волнистые волосы, черные, полные страсти глаза и пышная фигура, которую она гордо демонстрировала, нося обтягивающие джинсы. Ее талия была стянута широким поясом из черной кожи с серебряными заклепками. В тот день она надела топ на бретельках с таким глубоким крутым декольте, что была видна даже татуировка в виде полумесяца, сделанная чуть выше сердца. Он с удовольствием отметил, что на руке у нее поблескивал медный браслет, который он привез ей из Мехико несколько недель назад. В ушах у девушки болтались блестящие круглые серьги и несколько амулетов.

Кисмет почувствовала его взгляд и в ответ гордо вскинула голову. Ее губы соблазнительно раскрылись. Она засмеялась над чем-то, что сказала одна из ее подруг, но продолжала все так же вызывающе смотреть на него своими огромными черными глазами.

– Ну, что ж поделать, если ты не можешь ни о чем думать, кроме прелестей этой крошки, – с покорностью подытожил Пяти.

Спарки не понравилось замечание, но он пропустил его мимо ушей. На препирательства с этим глупцом не стоило тратить силы. Кроме того, Спарки был уверен, что сумеет словами объяснить то, что чувствовал к Кисмет, зная лишь, что это чувство превосходило все, что он когда-либо испытывал к женщинам.

Он был скрытен в том, что касалось его прошлого, и не хотел никому сообщать своего имени. Рокеры из его компании удивились бы, если бы узнали, что у него была степень бакалавра литературы, полученная после окончания одного из старейших и престижнейших колледжей Новой Англии. В этой среде, как правило, презирали и высмеивали знания и ум, почерпнутые из книг. Чем меньше они знали о нем, тем лучше.

Очевидно, Кисмет была столь же мало расположена рассказывать о своей жизни до того, как стала подругой Циклопа, потому что она никогда не обсуждала эту тему, а он никогда не расспрашивал ее о прошлом.

Родственные души, они обнаружили друг в друге свойственные обоим беспокойство и неугомонность, охоту к перемене мест, которая была скорее побегом, чем преследованием. Каждый из них убегал от жизненных обстоятельств, которые больше не мог выносить.

Возможно, сами того не подозревая, они давно искали друг друга. Возможно, их поиски увенчались успехом. Ему нравилось такое метафизическое объяснение, и он часто прибегал к нему в своих размышлениях.

Когда он впервые увидел ее, она щеголяла с распухшим красным глазом и рассеченной губой.

– Какого черта ты на меня глазеешь? – угрожающим тоном спросила Кисмет, заметив его взгляд.

– Просто интересно, кто это над тобой так поработал.

– А тебе какое дело?

– Да думал, может быть, ты не против, чтобы я выколотил из него дух.

Она оглядела его с головы до ног и презрительно фыркнула:

– Ты?

– Я крепче, чем выгляжу.

– Я тебе не какая-нибудь дерьмовая принцесса. И сама могу за себя постоять.

Но оказалось, что не может. Спустя несколько дней на ее лице, шее и груди появились новые синяки. К тому времени он уже знал, что она принадлежит Циклопу, получившему это прозвище из-за его искусственного глаза. Этот изъян отнюдь не делал Циклопа добрее. Его здоровый глаз смотрел с той же холодностью и безжизненностью, что и стеклянный. Когда главарь обращал свой зловещий взор на того, кто навлек на себя немилость, этот единственный глаз с успехом компенсировал наличие протеза, который к тому же слегка косил.

За спиной все в насмешку называли Циклопа «породистым». Наряду с англо-американской в его жилах текла и мексиканская или индейская кровь, но точно не мог сказать никто. Возможно, Циклоп и сам не знал, кто его предки, да и вряд ли его это интересовало.

Он был худой, смуглый и жилистый. Любимым оружием был нож. Если бы не Кисмет, Спарки ни за что не стал бы с ним связываться.

К сожалению, за него решила сама судьба. Он сразу же увлекся Кисмет, ее пышным телом, большими черными глазами и непокорной гривой волос. Если брать глубже, его притягивали в ней тщательно скрываемый страх и ранимость, которые он разглядел за ее дерзкими глазами и неприветливым выражением лица. Он был приятно удивлен, когда понял, что и она тоже тянется к нему.

Спарки ни разу не подходил к ней в открытую, ни словом не обмолвился, что приглашает ее ехать вместе с ним. Тем не менее она, казалось, приняла его молчаливый сигнал. Однажды утром, когда они, разбившись на пары, садились на свои мотоциклы, она решительно взобралась на сиденье позади него и крепко обхватила его за талию обнаженными холеными руками.

Вся группа застыла в напряженном ожидании, глядя, как Циклоп неторопливо направляется к своей машине. Он огляделся, явно ища Кисмет. Когда Циклоп заметил ее сидящей позади Спарки, его здоровый глаз угрожающе сузился, а из тонких губ вырвалось злое рычание. Затем он нажал на педаль газа и с ревом умчался прочь.

В ту ночь Кисмет пришла к нему. Сначала он собирался обращаться с ней бережно из-за недавних синяков, полученных от Циклопа. К его удивлению, она сама была очень активна, атаковала его ногтями и зубами, проявляя, казалось бы, ненасытный сексуальный аппетит, который он, однако, вполне способен был удовлетворить.

С тех пор они были любовниками, и их считали парой. Однако те, кто хорошо знал Цика и был свидетелем его мести за явные или воображаемые обиды, боялся, что их главарь полон ярости и что эта ярость может внезапно дойти до точки кипения.

Еще не было случая, чтобы кто-нибудь взял что-то принадлежащее Цику и это осталось безнаказанным.

Слова предостережения со стороны Пити были лишними. Спарки и так остерегался Цика, чье равнодушное отношение к измене Кисмет скорее всего было позой, попыткой сохранить лицо перед остальными членами группы. Спарки не верил, что Цик успокоился, и сохранял постоянную боевую готовность.

Поэтому, когда Цик нетвердой походкой вышел из дверей бара на крыльцо, по спине у Спарки прошел холодок. Одной рукой главарь рокеров уцепился за косяк двери, чтобы сохранить равновесие, а другой поднес ко рту бутылку водки. Даже на расстоянии, с трудом всматриваясь в неверные сумеречные тени, Спарки видал, как его единственный глаз остановился на Кисмет.

Шатаясь, Цик направился к девушке и, протянув руку, попытался притянуть ее к себе за шею. Она оттолкнула его. Изогнув узкую талию, он наклонился к ней и что-то сказал. Ее непристойный ответ рассмешил стоявших рядом женщин.

Но Цик не засмеялся. Он уронил бутылку с водкой и выхватил нож из кожаных ножен, висевших у него на поясе. Женщины разбежались, но Кисмет осталась стоять, даже когда он, язвительно улыбаясь, помахал кончиком ножа прямо перед ее носом. Она не дрогнула, пока он не сделал им быстрое движение, как будто собирался вонзить лезвие в нее. Девушка непроизвольно отпрянула, и он рассмеялся.

Не обращая внимания на предостерегающий шепот Пита и других, слонявшихся поблизости парней, Спарки рванулся к крыльцу. Цик не столько услышал, сколько почувствовал его приближение – он быстро обернулся и, слегка согнув ноги, приготовился к нападению. Перекинув нож из правой руки в другую, главарь стал подзуживать Спарки:

– Ну же, подойди. Сейчас ты у меня получишь.

Спарки ловко парировал несколько опасных ножевых ударов, любой из которых грозил разрубить его пополам. Цик физически превосходил его. Зная, что его преимущество состоит исключительно в трезвости и проворстве, Спарки тщательно продумал план ответной атаки.

Он дождался благоприятного момента и ногой пнул Цика в запястье. Его ботинок сильно ударил по кости. Цик взвыл от боли, нож выскользнул из его руки и упал на пол. Хорошенько прицелившись, Спарки ударом кулака в челюсть отбросил его назад. Цик тяжело ударился о стену, рухнул на крыльцо и остался с позором лежать, как источавшая запах перегара груда старого тряпья.

Спарки подобрал его нож с покрытого пылью пола и со всей силой отбросил его в сторону. Все в оцепенении следили за тем, как нож летел, переворачиваясь то одним, то другим концом, как наточенное лезвие блестело в свете неоновой вывески на двери закусочной, пока не исчезло в зарослях кустарника.

Тяжело дыша, но сохраняя на лице спокойное выражение, Спарки протянул Кисмет руку. Она взяла ее без колебаний. Они вместе отошли и заняли свои места на мотоцикле. Он так и не оглянулся. Оглянулась она. Цик начал приходить в себя и сидел, пьяно мотая головой. Прежде, чем машина с ревом унеслась в окружающую темноту, Кисмет успела послать ему неприличный жест.

Ветер свистел в ушах, делая разговор невозможным, поэтому они избрали другой путь общения. Кисмет крепко сжала его бедра своими и потерлась грудью о его спину, одновременно страстно лаская руками его член. Ее зубы впились ему в плечо. Спарки заурчал от удовольствия, боли и радостного ожидания.

Теперь она принадлежала ему. Никаких сомнений. Если бы у нее сохранились какие-то чувства к побежденному Циклопу, она предпочла бы остаться. Вместо этого она стала его наградой. Как победитель он заслужил право называть ее своей. Как только расстояние между ними и Циком еще немного увеличится…

– О черт! Он догоняет нас, Спарки!

За долю секунды до ее слов он тоже заметил свет фары, рассекавшей темноту позади них и горевшей, словно единственный глаз какого-то чудовища, – сравнение, которое он назвал бы особенно уместным, но внушавшим тревогу.

Пятно света в зеркале заднего вида становилось все больше по мере того, как Цик догонял их в пугающе быстром темпе. Делая крутые повороты на и без того бешеной скорости, Спарки прибавил газу, чтобы сохранить между ними относительно безопасную дистанцию.

Зная, что Цик взбесился от водки и поражения, он приготовился к смертельно опасной гонке с крутыми, как в слаломе, поворотами дороги до самого города, где, как он надеялся, они смогут оторваться от преследователя. Главное не потерять контроль над машиной.

Он крикнул Кисмет, чтобы крепче держалась, и вписался в поворот под таким острым углом, что почти положил мотоцикл на бок. Как только они приняли прежнее положение, он взглянул в зеркало заднего вида и увидел, что этот крутой поворот не заставил Цика замедлить скорость.

– Скорее! – закричала девушка. – Он приближается. Если он нас настигнет – нам конец.

Спарки выжал из своего мотоцикла максимальную скорость. Окружающий ландшафт приобрел нежные, расплывчатые очертания. Он боялся даже думать о встречном транспорте. До сих пор его не было, но…. – Осторожнее!

Цик почти догнал их. Спарки резко свернул на встречную полосу и увеличил разрыв. Если он позволит Цику поравняться с ними или обогнать, можно считать, что их песенка спета.

Шоссе больше не петляло так круто, но все еще извивалось среди холмов. Уже недалеко. Как только они доберутся до города, они оторвутся от этого маньяка.

Спарки мысленно обдумывал избранную стратегию, когда дорога вновь сделала поворот. Выйдя из него, они как бы очутились в другой местности. Внезапно холмы исчезли. Перед ними серебряной лентой расстилалось открытое пространство шоссе, ведущего прямо в центр города. Если бы судьба улыбнулась им, они увидели бы его.

Вместо этого Кисмет пронзительно закричала. Спарки выругался. Они стремительно неслись к перекрестку. Грузовик для перевозки скота двигался им наперерез, преграждая путь. Они мчались на такой большой скорости, что тормозить было бесполезно. К тому же Цик уже поравнялся с его выхлопной трубой. Грузовик двигался слишком медленно, чтобы миновать перекресток прежде, чем они его достигнут.

У него не было времени что-нибудь придумать.

Полчаса спустя розовощекий молодой хирург почти бегом пересек больничный коридор и ворвался в комнату ожидания при отделении экстренной помощи, где пестрая толпа рокеров ожидала известий о судьбе своих друзей. Даже самые бывалые из них побледнели, когда увидели, что стерильная одежда врача почти полностью залита кровью.

Запыхавшийся доктор сказал:

– Сожалею, но мы сделали все, что могли. Теперь нам надо поговорить с ближайшими родственниками – насчет донорских органов. И побыстрее.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Май 1991 г.

– Эй, Пирс. Это общественное здание. А значит, оно заслуживает уважения. Убери-ка свою чертову ногу со стены.

Этот голос мог бы разбудить и мертвого. И уж конечно, он живо заставил Алекса Пирса встать по стойке «смирно». Когда он увидел направляющуюся к нему помощницу шерифа, его изможденное лицо озарилось улыбкой, и он послушно убрал со стены подошву своего ковбойского сапога.

– Привет, Линда.

– И это все, что ты можешь сказать? «Привет, Линда». После всего того, что между нами было? – Она с гневом смотрела на него, упершись своими кулачищами в широкие бока, затем, не выдержав, рассмеялась и любовно похлопала его по плечу. – Как дела, красавчик?

– Не могу пожаловаться. А у тебя?

– Как всегда. – Она хмуро взглянула на заполненную людьми комнату присяжных, где сотни предполагаемых присяжных заседателей отчаянно надеялись избежать выполнения своего гражданского долга. – Здесь ничего не меняется, кроме лиц. Все те же отговорки, стоны и жалобный скулеж из-за того, что их призвали отбывать судебную повинность. – Взгляд Линды снова переместился на него. – Где это ты пропадал последнее время? Я слышала, ты уехал из Хьюстона.

До 4 июля прошлого года Алекс часто бывал в окружном суде, где выступал свидетелем на процессах против тех преступников, в задержании которых принимал участие.

– Моя почта все еще приходит на этот адрес, – равнодушно ответил он. – Я в основном путешествовал. Был в Мексике, немного порыбачил.

– Что-нибудь поймал?

– Ничего особенного.

– Надеюсь, не триппер? Он криво улыбнулся.

– В наше время надо надеяться, что поймал всего лишь триппер.

– Что верно, то верно. – Рослая пышнотелая помощница шерифа печально покачала копной волос цвета старого бургундского вина. – Вчера в газете я прочла, что мой дезодорант уменьшает озоновый слой. Гигиенические тампоны могут вызвать у меня токсический шок. Все, что я ем, либо засоряет артерии, либо приводит к раку толстой кишки. А теперь еще и не потрахаешься в свое удовольствие.

Алекс засмеялся, ее грубость не обидела его. Они были знакомы еще с тех времен, когда он только начал работать в хьюстонской полиции и патрулировал улицы в полицейской машине с оружием в руках. Линда была непременным атрибутом здания суда, ее знали все. От нее в любое время можно было услышать последние сплетни и у нее всегда был наготове свежий сальный анекдот. Под ее грубостью и богохульством скрывалась нежная душа, открытая лишь для немногих избранных. Алекс был одним из них.

Она многозначительно посмотрела на него.

– Ну, так как же ты на самом деле поживаешь, дорогой?

– На самом деле у меня все прекрасно.

– Скучаешь по службе?

– Черта с два.

– Знаю, что не скучаешь по политике и прочему дерьму. А насчет оперативной работы?

– Сейчас я предпочитаю, чтобы мои персонажи уклонялись от пуль.

– Персонажи?

– Да, – смущенно признался Алекс. – Я стал немного пописывать.

– Без дураков? – Казалось, на Линду это произвело впечатление. – Собираешься написать книгу откровений о неизвестных широкой публике сторонах жизни департамента полиции большого города?

– По правде говоря, я сочиняю из головы. Но основываюсь на своем опыте.

– И как, успешно?

– В смысле опубликования? – Он покачал головой. – До этого еще далеко.

– Ты справишься.

– Не знаю. Я еще не сделал себе имя.

– Я в тебе совершенно уверена, – дружески улыбнулась Линда и поинтересовалась: – Ты с кем-нибудь встречаешься?

– Ты имеешь в виду женщину?

– Если ты не перешел на мужчин, – сухо заметила Линда. – Конечно же, женщину.

– Нет, я не перешел на мужчин, и нет, я ни с кем не встречаюсь. Ни с кем конкретно.

– Она критически осмотрела его с ног до головы.

– А было бы неплохо. Твой гардероб оставляет желать лучшего. Женский глаз тебе не помешал бы.

– Что плохого в том, как я одет? – Алекс внимательно осмотрел себя и не нашел изъянов в своей одежде.

– Начнем с того, что эта рубашка никогда не видала утюга,

– Но она чистая. Так же, как и мои джинсы.

– По-моему, с тех пор, как ты ушел из полиции, ты стал лентяем и неряхой.

– Это потому, что я теперь сам себе хозяин. Я одеваюсь так, как мне удобно, а если мне не хочется бриться, я не бреюсь.

– Ты тощий, как огородное пугало, – заметила Линда.

– Я изящен.

Она скептически повела бровями.

– Ну ладно, – наконец сдался он. – Просто меня свалила одна из этих мексиканских инфекций. Рвало по-страшному. Я до сих пор не могу вернуться в свой нормальный вес.

Мрачный взгляд Линды говорил о том, что она не верила ни единому его слову.

– Послушай, у меня все о'кей, – настаивал Алекс. – Иногда я просто забываю поесть, и все. Я сажусь работать в сумерках и лишь на рассвете вспоминаю, что забыл поужинать. Предпочитать сон еде – одна из опасностей моей новой профессии.

– А алкоголизм – другая, как я слышала. Алекс быстро отвернулся и раздраженно сказал:

– Я держу это под контролем.

– А я слышала, что нет. Может быть, тебе стоит немного притормозить с выпивкой?

– Будет сделано, мамочка.

– Слушай, жопа, я всегда считала себя твоим другом. А ты не можешь похвастаться, что у тебя много друзей. – В голосе Линды звучали и раздражение, и забота. – Дорогой мой, я слышала, у тебя бывают провалы памяти.

Чертов беспроволочный телеграф! Алекс уже не был одним из действующих лиц в зале суда, но его имя все еще служило обильной пищей для сплетен.

– Очень редко, – соврал он.