Глава 22

Бармен вытер влажные от лимонного сока пальцы и нож о полотенце.

— Ну и дождь — их и винить-то не стоит, что остановили поиски. Наверное, тело уже никогда не найдут. Теперь, видно, эта история навсегда останется загадкой. Убили ее или она покончила с собой? — Бармен отложил полотенце и наклонился над барной стойкой. — Как думаешь, что там произошло?

Посетитель поднял мутные от усталости глаза и хрипло сказал:

— Я знаю, что произошло. Бармен насмешливо поднял брови:

— Это точно. Уж ты-то знаешь наверняка.

После потасовки с Савичем Дункан прямиком отправился в этот бар. Охранники, которые вывели его на улицу, посоветовали заглянуть в какое-нибудь местечко и остыть, а уже потом возвращаться. Он не сердился на них. Они просто выполняли свою работу. Ему еще повезет, если Савич не станет подавать на него в суд за оскорбления.

Он послушно ушел и возвращаться не стал. Все равно попытки допросить охранников Горди Балью ни к чему бы не привели. Он был не в том состоянии, чтобы расследовать убийство подобной важности. Да сейчас это и бесполезно. Ни один человек Савича его не выдаст. Кровь Горди еще слишком свежа.

И он отправился искать утешение в бар «У Смитти», где виски подают неразбавленным и не нужно ни от кого скрывать раздирающую сердце боль. Против воли он снова посмотрел на безмолвный экран за стойкой бара. Пресс-конференция продолжалась. Как сказал бармен, тело пошло на корм рыбам. Так почему бы на этом не успокоиться? Не заткнуться и не перейти к «Сейнфелду»?

Выловленная из реки вторая босоножка Элизы уничтожила всякую надежду на то, что она выжила после падения с моста. Неважно, сама ли она прыгнула или ее толкнули. А теперь прекращались и поиски тела. Расследование пора закрывать. Завтра все примутся за другие дела, отложенные десять дней назад.

Все, но только не он.

Внезапно дверь распахнулась, впустив в бар посетительницу и порыв ветра с дождем. Она покрепче затворила за собой дверь, потом повернулась. Дункан заскрипел зубами и схватился за стакан.

Диди подождала несколько секунд, пока ее глаза не привыкли к темноте. Потом она разглядела в баре Дункана и пошла прямо к нему. Сняла дождевик, стряхнула с него воду. Села на соседний стул и резко встряхнула мокрыми волосами, окатив Дункана брызгами.

Он нахмурился и демонстративно смахнул капли с рукава рубашки.

— Ты в курсе, изобрели очень удобные штуки, зонты называются.

— Сегодня утром я оставила свой у тебя в машине.

— Вышла прогуляться? Шла себе по улице и случайно заглянула сюда, чтобы выпить?

— Я поразмыслила и установила, что ты можешь оказаться здесь.

— И как ты это установила?

— На моей памяти ты приходил сюда только один раз: когда мы расследовали убийство матери и ребенка, которым отрубили головы.

Дункан поднял стакан:

— Спасибо, что напомнила. Мне как раз не хватало этого воспоминания, чтобы взбодриться.

— В тот раз ты мне сказал, что здесь хорошо напиваться. — Она брезгливо огляделась. — Так и есть. Диетическую колу, — заказала она бармену. Когда тот поставил перед ней напиток, она кивнула на стакан Дункана: — И сколько таких он уже успел выпить?

— Скажем так: я рад, что вы сможете отвезти его домой.

— Так много?

— Диди, проваливай отсюда, — пробормотал Дункан.

— Слушай, это я должна на тебя злиться, а не ты, — сердито сказала она. — Я несколько часов колесила по городу под проливным дождем, искала тебя. И домой к тебе заезжала, и в спортзал, и куда я только не заглянула.

— Я тронут.

— Зачем ты сбежал сюда, никого даже не предупредив? Почему не отвечал на звонки?

— Подсказываю: хотел побыть один.

— Черта с два. Вдвоем веселее. — Она сняла с соломинки обертку, сунула ее в стакан с колой и втянула в себя чуть не полстакана.

— Если хочешь поднять мне настроение и подбодрить, то напрасно теряешь время, — сказал он. — Что бы ты ни сказала, веселее мне все равно не станет.

— Тогда какого черта тебе вздумалось напиваться, как свинья?

— Хочется, и все! — рявкнул Дункан.

Несколько секунд она смотрела ему в глаза, потом перевела взгляд на экран телевизора. Шеф Тэйлор все еще сыпал прочувствованными фразами. По бокам стояли Билл Жерар и Като Лэрд.

— Ты знаешь, что поиски официально прекращены? Он кивнул.

—  — Так решили после того, как судья и Жерар поговорили с шефом Тэйлором. Эти фотографии, на которых миссис Лэрд в компании Савича, изменили ситуацию. — Она сделала паузу, давая возможность Дункану высказаться. Он молчал, угрюмо глядя в стакан. — Сегодня судья не хотел ничего говорить или отвечать на вопросы, зато настоял на своем присутствии на конференции, когда будут объявлять решение. Еще они… хм… решили помалкивать о связи миссис Лэрд с Савичем столько, сколько смогут, или пока их не вынудят. Это против правил, но так, конечно… лучше. Для всех, — и Диди сделала большой глоток колы. Дункан по-прежнему молчал. Через некоторое время она спросила: — Ты сегодня ел?

Он покачал головой.

— Тебе надо поесть.

— Мне надо поесть. Мне надо поспать. Мне надо сосредоточиться на других расследованиях. Диди, я все это знаю, — вспылил он. — Я уже достаточно от тебя этого наслушался за последние дни. Хватит опекать меня. Убирайся отсюда. Езжай домой. Оставь меня в покое.

Ее задело, что он отказался от заботы и помощи. И рассердило.

— Да что с тобой творится в последнее время? Дункан, расскажи мне. Это из-за нее? — Она испуганно посмотрела на него. — Ведь из-за нее, правда? Она зацепила тебя, да? Я имею в виду, по-настоящему зацепила. С самого начала.

Дункан поставил локти на стойку бара и стиснул голову руками, запустив пальцы в спутанные волосы.

— Да, — хрипло сказал он. — Она зацепила меня с самого начала.

Она предчувствовала это еще с вечера, когда был убит Гэри Рэй Троттер. А может, Дункан был обречен с того раза, когда впервые увидел Элизу на торжественном вечере. Гор-ди Балью стал для него переломившим хребет перышком. Но причина его плачевного состояния — двуличная женушка судьи. Раз уж она повстречалась на его пути, Дункан неминуемо должен был упасть в пропасть.

— Еще порцию, — сказал он, толкнув стакан к бармену.

— Дункан…

— Я по-хорошему просил тебя проваливать.

— Дункан, что случилось, то случилось. Ты ничего не можешь поделать.

— Вранье. Я могу напиться.

— Ладно, сдаюсь, — сказала Диди. И махнула бармену, чтобы тот наполнил стакан.

Потом заметила, что пресс-конференция закончилась. Диктор вкратце пересказывала ее итоги. Затем на экране замелькали кадры «Сейнфелда». Она смотрела на молчащий экран, когда Дункан сказал:

— Она просила меня о помощи.

Диди посмотрела на его профиль. На измученном заботами лице Дункана играли отсветы телевизионного экрана.

— Элиза Лэрд?

— Она приходила дважды. И дважды я ей отказал. Диди боялась услышать подробности, но продолжила расспросы:

— Дункан, о чем ты? Она приходила к тебе лично?

— Сначала передала записку, попросила встретиться наедине. Я не ответил. Тогда она неожиданно заявилась ко мне домой. Рано утром в субботу, мы потом еще ездили в загородный клуб. Столик на террасе. Белые зонты.

— Я помню.

— До этого ты звонила мне, предлагала выложить судье, что мы знаем о Троттере. В тот момент Элиза была у меня.

Она представила, как Дункан говорил с ней о деле, а та, кого они в первую очередь подозревали, стояла рядом и все слышала. Элиза Лэрд была в двух шагах от Дункана. Больше всего на свете Диди ненавидела, когда из нее намеренно делают дурочку.

— Почему ты не сказал мне?

— Сейчас говорю, — отрезал он.

— Ты спровадил ее из дома до моего приезда, а потом, в клубе, разыграл для меня и судьи, будто… будто…

— Будто мы с ней утром не виделись.

Диди усилием воли подавила закипающий гнев. Если они поссорятся, она никогда в жизни не услышит продолжения, а этого она допустить не могла. Главное, Дункану необходимо высказаться. Если он будет и дальше держать в себе эти воспоминания, они сожрут его и он пропадет.

— Что произошло, когда она пришла к тебе?

— Какая теперь разница?

— Если никакой, расскажи.

— Мы считали ее главным подозреваемым.

— И правильно делали.

— У нее была своя версия.

— Еще бы. Ты ей поверил?

Постепенно враждебность Дункана смягчалась. Диди заметила, как расслабились его плечи.

— Ни единому слову.

Она помолчала, размышляя над тем, стоит ли заказать еще колы. Решила не заказывать, чтобы не сбивать Дункана.

— Ты сказал, она дважды просила тебя о помощи.

— Во второй раз она позвонила мне на мобильный, оставила сообщение, в котором назвала время и место.

— Предполагая, что ты поедешь.

— Ей ни черта не надо было предполагать. Я знал, что не должен держать это в секрете. Я знал, что не должен идти туда один. Но я все равно пошел. О, я придумал себе оправдание. Убедил себя, что телефонный звонок был от Савича, что он хочет поймать меня. Но в глубине души я понимал, что увижу там Элизу Лэрд.

— Где вы встретились? Он горько рассмеялся.

— Диди, это было совершенно неважно. Где угодно, я бы все равно туда пошел. Ничто не могло остановить меня, так я хотел ее видеть. Видишь ли, я отлично понимал, что она предложит мне нечто взамен. Я надеялся на это.

— Почему?

— Я знал, что именно она предложит. — Он повернулся и посмотрел на Диди; взгляд его ясно разъяснял смысл слов.

Она сглотнула.

— Понятно.

— Она знала, что я хочу, вот и предложила.

— И ты принял?

— Да. — Он закрыл глаза и отрывисто повторил: — Да. У Диди мелькнула мысль о том, какая же это должна быть сила, чтобы так подчинить себе человека; как, наверное, опьяняет обладание властью, которая может заставить другого пожертвовать честью и любимой работой ради нескольких минут сексуальных утех.

Он залпом проглотил содержимое стакана.

— После того, как мы… Короче, я расторгнул сделку. И ушел, оставив ее в слезах, когда она молила меня помочь.

— Помочь в чем?

— Выбраться из всего. Сейчас неважно, в чем именно было дело. Через несколько часов после того, как я ее обманул, Наполи застрелили, а мы принялись искать ее труп. — Он снова взлохматил волосы и стиснул голову руками. — Господи, помоги.

Теперь она поняла, почему он в таком отчаянии. Он поставил под удар их расследование, нарушил личные нормы морали и этики и никогда не простит себе подобную слабость.

Много лет назад, когда она только начинала работать, двоих офицеров полиции Саванны обвинили в интимной связи с женщиной-подозреваемой. Они утверждали, что женщина сама предложила им заняться сексом и все произошло по обоюдному согласию. Так и было. Но Дункан, Диди это помнила, был возмущен отказом офицеров признать свою вину. По его мнению, у них был выбор. Мало того, они обязаны поступать по закону, независимо от того, насколько силен соблазн. А теперь он сам совершил точно такой же проступок, и, конечно, для себя никаких оправданий у него не было.

И все же, несмотря на это, Диди по-прежнему гордилась Дунканом. При виде того, как он винит себя, ее сердце наполнилось состраданием, а не презрением. Его она приберегла для Элизы Лэрд, этого исчадия ада. И черта с два Диди позволит призраку этой соблазнительницы свести Дункана с ума.

— Ты оступился, — мягко сказала она. — Но ведь признал это. Забудь. Все закончилось.

— Только не для меня. Мне до самой смерти не забыть, как она смотрела на меня, когда я…

— Дункан, она манипулировала тобой! — воскликнула Диди так громко, что бармен обернулся и посмотрел на них. — Она знала, что нравится тебе, и пользовалась этим. Что может быть надежнее, чем избежать тюрьмы, соблазнив полицейского, который хочет предъявить обвинение в убийстве?

— Диди, я знаю. Господи, неужели ты думаешь, что все это не приходило мне в голову? Но это не снимает с меня ни капли вины. Трое мертвы, это даже не считая Троттера, с которого все началось. Наполи, Горди Балью и Элиза. Если бы я поступил так, как нужно, никто бы из них не умер.

— Ты не можешь знать это наверняка. И никто не может. Так или иначе, конец был бы трагический. — Она наклонилась к нему так, что он вынужден был посмотреть ей в глаза. — Она могла соблазнить любого. Ты сам это сказал, когда мы начали расследование. И хотя ты желал ее тело, это не мешало тебе оставаться объективным насчет ее характера. Я в этом убеждена. Ты верил ей ничуть не больше меня. Она врала не переставая, врала всем и каждому; может быть, той ночью на мосту ее убила ее же ложь. Честно говоря, я ничуть не жалею о ней и Наполи. Я рада, что она Умерла прежде, чем успела разрушить твою карьеру. Прежде, чем разрушила тебя.

Она редко прикасалась к Дункану — не хотела рисковать их профессиональными отношениями. Но теперь она положила ладонь на его руку и многозначительно пожала.

— Дункан, забудь об этом. Прости себе то, что с ней не мог забыть о своей мужской природе, о том, что ты человек Постарайся сознательно изгнать ее из памяти. Переключись. Завтра мы снова попытаемся взять Савича за задницу. — Она отодвинула стакан подальше от него. — А для этого тебе нужно быть трезвым, как стеклышко.

Дункан позволил увести себя из бара прямо под проливной дождь. Пока они добрались до машины Диди, он вымок насквозь. Ну и пусть.

— А моя машина? — спросил он, когда она усадила его к себе на пассажирское сиденье.

— Я заеду за тобой утром и отвезу сюда.

Он не стал спорить. Завтра его совершенно не интересовало.

До его дома было рукой подать; эти несколько кварталов они проехали за пару минут. Диди выключила двигатель и уже взялась за ручку дверцы, но Дункан ее остановил:

— Не надо заходить.

— Обязательно зайду.

— Со мной все будет в порядке. Я не стану больше пить. Обещаю, — прибавил он в ответ на ее скептическую гримаску.

— Ладно, верю. Но ты уверен, что тебе не нужна компания?

— Абсолютно.

— Поиграй на пианино.

— Я не играю на пианино.

— Верно, — улыбнулась она.

Он тоже выдавил из себя улыбку; получилась не улыбка, а просто растянутый рот.

— Попробуй отдохнуть немного. Увидимся утром.

— Только не в самую рань, — нахмурился он. Открыл дверцу и вышел.

По сточным желобам вдоль тротуара бежали настоящие реки. Он перешагнул через стремительный поток, прошел по дорожке. Поднялся на крыльцо и открыл дверь. Повернулся, махнул Диди рукой. Она посигналила в ответ, потом уехала. Дождь лил ей вслед.

Войдя в дом, Дункан включил лампу на столике и сразу прошел в кухню, чего обычно никогда не делал. Но, войдя туда, он так и не смог заставить себя поесть. Голода он не чувствовал. Пить тоже не хотелось, хотя виски, выпитый в «у Смитти», не затуманил его мозг так, как хотелось.

Не обращая внимания на воду, стекавшую с него на коврики и доски пола, он вернулся в гостиную, постоял в центре комнаты, как будто оказался здесь впервые. Потом огляделся, пытаясь различить в обстановке что-то родное. Впервые в жизни он с невероятной отчетливостью понимал, что он один.

Можно было позвонить родителям. У них всегда находилось для него время, всегда были наготове нежность, молитва, слова поддержки. Они всегда делились с ним бесценной любовью. Но он не смог бы рассказать им про все. Не сейчас.

Диди в мгновение ока примчалась бы обратно. Она ведь сама хотела остаться с ним. Но он не мог затягивать ее в это болото вины и самобичевания. И потом, он был с ней не до конца честен.

Он признался, что занимался с Элизой любовью.

Но утаил, что любит ее.

Он посмотрел на пианино. Никакого отклика в душе. Зато скамеечка перед ним мучительно напомнила то утро, когда Элиза присела на нее, умоляюще глядя на него своими прекрасными глазами. Которые одинаково легко манили, завораживали — и лгали.

Не в силах сопротивляться, он сел на край, на котором сидела тогда она. Мысль о том, что она не сказала ни слова правды, ни разу не поступила честно, терзала его. Ни разу. Хуже того, он боялся, что все было задумано Савичем, что она действовала по его указке. И в той жаркой схватке с Дунканом на старом диване все прикосновения, все выражения лица, каждый вздох были просчитаны заранее.

Откровенно говоря, эта низость была во вкусе Савича. Если бы он пристрелил его так же, как Фредди Морриса, это было бы слишком очевидно и Савича легко могли поймать.

И потом, пуля в голову — способ слишком обыденный. Для Савича гораздо приятнее подослать к нему Элизу, а потом устроиться поудобнее и весело наблюдать, как очарованный ею Дункан нарушает все значимые моральные нормы, жертвует своей честью, карьерой, самоуважением, всем, что для него важно, и медленно и неотвратимо приближается к окончательному падению.

Великолепный план.

Он склонил голову ниже и попытался произнести покаянную молитву, но из саднящего горла вырвались только сухие, резкие рыдания. Он хотел бы заплакать, но что ему было оплакивать? Свою растраченную нравственность? Или Элизу? Какое право имел он оплакивать то, чем он никогда не владел, а значит, и потерять не мог? Элиза была потеряна для него навсегда.

Он просто потерял себя.

Так он просидел долго, но к клавишам так и не притронулся. Наконец он встал, выключил лампу и в темноте, на ощупь, стал подниматься по лестнице. Окно на крыше, залитое струями дождя, бросало водянистый отсвет на стену, словно та плакала. Он остановился на площадке, дотронулся до печальных струящихся теней на обоях и вошел в комнату, щелкнув выключателем, когда переступил порог.

Она стояла в углу между кроватью и окном.

Он закричал — от смеси неверия, потрясения и ярости. И радости. Она была жива!

Инстинктивно он выхватил из кобуры пистолет, встал в стойку и направил дуло прямо на нее.

— Брось плащ, лицом к стене, руки над головой.

— Дункан…

— Делай, черт тебя побери! — заорал он. — Или, богом клянусь, я тебя пристрелю.

Элиза уронила на пол дождевик, который держала, перебросив через локоть, и, подняв руки, повернулась к стене.

Сделав над собой немалое усилие, он закрыл рот и постарался дышать спокойнее. Но как было сдержать бешено колотившееся сердце?

— Двадцать второй калибр у тебя? — Что?

Не опуская пистолета, он подошел к ней и торопливо обыскал сверху донизу: пробежал ладонями по бокам, от подмышек до лодыжек, по внутренним швам джинсов и вокруг пояса. Убедившись, что она не вооружена, он отошел к ночному столику и взял телефон. Кнопки запищали, когда он стал набирать номер. Элиза обернулась.

Выбросив вперед руку, она жестом остановила его:

— Не звони никому. До тех пор, пока я все не объяснила.

— Ты еще все объяснишь.

— Дункан…

— Не называй меня так! Я тебе не Дункан. Я — детектив, который засадит твою задницу в тюрьму, и больше никто.

— Я в это не верю.

— Придется.

— Тебе незачем держать меня под прицелом.

— Наполи и Троттеру ты наверняка говорила то же самое — и вот что с ними случилось. Как ты сюда вошла?

— Я слышала, как ты ходишь внизу. Ты плакал?

— Как ты сюда вошла?

— Окно на первом этаже не было заперто. Я понадеялась, что ты забыл включить сигнализацию. Почему ты плакал?

Он снова пропустил этот вопрос.