Глава 4

Солнце не захотело появиться на небе в день похорон Бена Локетта. Казалось, оно тоже оплакивает человека, проводившего столько часов под его жаркими лучами и боготворившего этот край.

Два дня Лорен наблюдала из своего окна, как самые разные люди приходили отдать последнюю дань уважения Бену. Одни из них были богатыми, о чем свидетельствовали их одежда и экипажи. Другие походили на фермеров или скотоводов, они были одеты в чистое, но явно не новое платье. Их жены семенили поодаль, с благоговением разглядывая красивый дом. Вакеро в пыльных кожаных штанах подъезжали к дому верхом на загнанных лошадях. Скорбящие люди приходили по одному, парами или группами, но их поток не иссякал. Лорен не могла представить, что женщина, встретившая ее с такой враждебностью, способна любезно принять самых скромных и смиренных из них.

Катафалк, стоявший на подъездной дорожке, тускло поблескивал черным лаком. Кисти, драпировки, украшенные бахромой, лошади в плюмажах и возница в плаще и высокой шляпе придавали ему вид циркового фургона. «Едва ли Бен выбрал бы такое вульгарное и вызывающей средство передвижения, чтобы отправиться в последний путь, к могиле», – подумала Лорен, испытывая горечь потери этого твердого и мужественного человека.

Из своего окна Лорен видела появившуюся на дорожке Оливию. Она опиралась на руку человека одного с ней роста. Его лысая голова была вровень с черной шляпкой и вуалью Оливии. Черный сюртук плотно облегал его крупную фигуру. Во всех его движениях чувствовалась скованность. Было трудно понять, ведет он себя так из уважения к ее горю или из страха вызвать ее гнев. Он дергался почти раболепно.

Когда Лорен заметила человека, шедшего позади этой пары, у нее перехватило дыхание. Она узнала его по высокому росту и широким плечам, хотя и не могла видеть его лица под широкополой черной шляпой. В его черном костюме не было ничего примечательного. Он не смотрел по сторонам и не замечал сочувственных взглядов друзей, смотревших на него с жалостью, пока он следовал за матерью и ее спутником к ожидавшему их крытому экипажу.

Гроб с соблюдением всех церемоний был водружен на катафалк. Лорен подумала, что Бен, вероятно, вволю позубоскалил бы над всей этой помпой и пышностью. Она не сомневалась, что откуда-то сверху он смотрит на них всех и его синие глаза озорно поблескивают. Она прочла молитву за упокой его души, пока катафалк и следовавшая за ним процессия удалялись от дома.

Когда мимо дома проезжал экипаж с семьей покойного, она заметила небрежно свисавшую из него сильную, худую, загорелую руку.

Приглашение последовало настолько неожиданно, что застало Лорен врасплох. Елена порывисто распахнула дверь и влетела в ее комнату так стремительно, что пестрые юбки вихрем закружились вокруг ее голых ног, а груди запрыгали, как фонарики на проволоке. Она с порога выпалила Лорен принесенное известие:

– Сеньора хочет вас видеть, сеньорита. Она сказала, быстро. Она с сеньором Уэллсом в кабинете сеньора Локетта.

Не снижая темпа, Елена помогла Лорен застегнуть блузку, которую та сняла, готовясь вздремнуть. Ее волосы были поспешно собраны в обычный узел. Елена встала на колени, чтобы застегнуть ей башмаки. Лорен полагала, что Елена просто не в состоянии принять такую позу, но у нее не было времени по-настоящему удивиться. Девушка часто дышала, сердце ее сильно билось, а ладони вспотели. За всю свою жизнь она ни разу так не волновалась.

Уже на выходе из комнаты Лорен успела схватить кружевной носовой платочек. Взяла она его, чтобы вытереть ладони, или ей просто было необходимо держать что-то в руках, она не смогла бы ответить. Елена быстро вела Лорен через холл к широкой лестнице и тоже казалась возбужденной.

Они спустились по лестнице и направились к строкой раздвижной двери. Елена ободряюще кивнула Лорен и раздвинула дверь. Лорен глубоко вздохнула.

Она вошла в комнату и снова поразилась простоте и элегантности обстановки. Основное место в комнате занимали книжные полки, поднимающиеся от пола до потолка вдоль стены и по обе стороны большого камина. Каминная полка была украшена затейливой и искусной резьбой. Одну из стен полностью занимало высокое французское окно.

Пол был покрыт обюссонским[6] ковром. Обитые кожей стулья и маленький столик были расположены так, словно приглашали к интимной беседе. В низком буфете поблескивали хрустальные графины и фужеры. Занавески были полностью раздвинуты, давая возможность полуденному солнцу беспрепятственно проникать в комнату.

Возле окна стоял массивный письменный стол, заваленный кожаными папками и бумагами разного размера, формы и цвета. За письменным столом в кожаном кресле с высокой спинкой сидела Оливия. Стул перед столом занимал низенький, плотный человек, которого Лорен видела с Оливией во время похорон. Когда она вошла, он встал и пошел ей навстречу.

– Мисс Холбрук, счастлив с вами познакомиться. Жаль, что сложившиеся обстоятельства не позволили нам встретиться раньше. Надеюсь, вы не испытывали особых неудобств после приезда. – По-видимому, он не ждал ответа, потому что продолжал:

– Я Карсон Уэллс, старый друг Бена и Оливии, а также их поверенный. Здравствуйте.

– Здравствуйте, мистер Уэллс.

Встретив любезный прием, Лорен успокоилась. Она отвечала на вопросы обстоятельно и твердо:

– Я не испытывала никаких неудобств, напротив. Но мне жаль, что мой приезд совпал с таким несчастьем и я невольно оказалась нежелательной гостьей.

– Никто вас не осуждает.

Мистер Уэллс говорил с ней мягко, и Лорен была рада его присутствию в комнате. Он был совершенно лысым, если не считать скудной растительности неопределенного цвета на затылке.

Как бы для того, чтобы компенсировать отсутствие волос на голове, его старомодные пышные бакенбарды свисали до крыльев мясистого носа. Он смотрел на Лорен добрыми, улыбчивыми глазами, казалось, понимая, в какой неловкой ситуации она оказалась.

Оливия, до сих пор не издавшая ни звука, вдруг заговорила ровным, спокойным голосом:

– Мистер Уэллс и я хотим с вами поговорить, мисс Холбрук. Не сядете ли вы? Не выпьете ли глоток шерри?

Лорен присела на стул, предложенный ей мистером Уэллсом, и отказалась от шерри. Оливия занимала такое место, что солнце прекрасно освещало ее фигуру, но на лицо свет не падал, оно оставалось в тени и казалось непроницаемым.

Лорен подумала, знал ли Бен, насколько удобно вести беседу с этого места за его письменным столом. Ей, сидящей напротив, приходилось щуриться, чтобы отчетливо видеть Оливию.

– Начну с главного, мисс Холбрук. Я так и не знаю причины, по которой мой муж пригласил вас сюда. У меня возникали кое-какие идеи на этот счет, но, увидев вас, я поняла, что была не права.

Она никак не определила эти идеи, и смысл ее слов так и остался загадкой для Лорен. Оливия продолжала:

– Во всяком случае, он хотел, чтобы вы остались здесь не меньше чем на два месяца. В ту ночь, когда у него случился приступ, как ни плохо ему было, он все-таки успел попросить меня разрешить вам остаться в доме на этот срок. Видимо, ваше пребывание здесь было важно для него.

Лорен нервно облизала губы. В горле у нее пересохло, и она не была уверена, что сможет сказать хоть слово.

– Ваш муж сказал мне, – проговорила Лорен с трудом, – что я могла бы заниматься вашей корреспонденцией, помогать вам принимать гостей или делать еще что-нибудь в этом роде. Я предполагала, что он предлагает мне место вашего секретаря.

Сердце Лорен билось так громко, что она с трудом слышала собственный голос.

Лицо Оливии изменило свое непроницаемое выражение, и на нем появилось нечто похожее на улыбку. Карсон Уэллс успокаивающе похлопал Лорен по руке и тихо сказал:

– Мисс Холбрук, Бен любил удивлять людей и подшучивать над ними. Оливия весьма успешно ведет дела, и у нее целый штат клерков в банке. Возможно, Бен и говорил вам, что ей нужен секретарь, но, уверяю вас, у него были для этого какие-то тайные причины.

Банк? Лорен ничего не знала о банке. Пытаясь ухватиться за последнюю возможность, она, запинаясь, произнесла:

– Я… я хорошо играю на фортепиано. Может быть, он думал, что я смогу давать концерты для ваших гостей. Оливия насмешливо подняла бровь:

– Не сомневаюсь, что это было бы прекрасно, но у нас даже нет фортепиано.

Лорен оцепенела и не знала, что на это ответить. Униженная до последней степени, она опустила голову и уставилась на свой влажный и измятый носовой платок, зажатый в ладонях.

– Простите. Я не знала об этом. Вы, должно быть, подумали… я была так уверена… Он не сказал мне…

Слезы, туманившие ее глаза, наконец пролились и потекли по щекам.

– Ну, ну, не стоит так горевать, – сказал Карсон. – Я боюсь, что старина Бен просто пошутил по своему обыкновению, и на сей раз пострадавшей оказались вы, но сам он не дожил до того момента, когда придет время полюбоваться на результат. Вы можете пожить здесь некоторое время. Оливия и я постараемся сделать так, чтобы ваше пребывание в доме оказалось приятным. А теперь перестаньте плакать.

Судя по его голосу, Карсон был искренне огорчен и так сильно похлопывал Лорен по руке, что даже причинил ей боль.

– Вы присоединитесь к нам в столовой в семь тридцать, мисс Холбрук?

В голосе Оливии звучало раздражение столь очевидным проявлением чувств.

Лорен поняла, что аудиенция окончена, и поднялась:

– Да, благодарю вас, миссис Локетт. Лорен пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы кивнуть каждому из них, и она направилась было к уже раздвинутой двери, готовая выскользнуть из комнаты и исчезнуть, когда ее остановил резкий оклик Оливии:

– Мисс Холбрук!

– Да, – отозвалась Лорен дрожащим голосом, повернувшись к хозяйке дома.

– Есть одна вещь, которую я должна знать.

– Оливия, пожалуйста, – перебил ее Карсон, но она не обратила внимания на его слова.

– Вы были любовницей моего мужа? Любовницей! Это слово было брошено в нее, как камень, ударилось о стены комнаты, рикошетом отдаваясь у нее в голове. Даже если бы Оливия действительно забросала ее камнями, Лорен не почувствовала бы себя более оскорбленной. Щеки ее пылали, а все тело заледенело.

– Нет! – задыхаясь, прошептала она. – Почему вы?.. Нет, нет. – Она была так потрясена, что и не подумала отрицать это нелепое предположение более красноречиво.

– Я так и думала, – произнесла Оливия, – увидимся за обедом.

На обратном пути в свою комнату Лорен с трудом сохраняла душевное равновесие. Закрыв дверь, она упала на постель и заплакала. Ей было больно и в то же время она досадовала на свою наивность. Почему Оливия заподозрила ее и даже осмелилась прямо спросить об этом? Как жестоко и несправедливо.

Лорен горевала о человеке, которому доверилась и который обманул ее. Ее мучила тревога, будущее не предвещало ничего хорошего.

Два месяца! Что, по мнению Бена, должно было произойти за это время? А потом? Что она будет делать потом?

Лорен тщательно оделась к обеду, выбрав одно из двух красивых платьев, имевшихся в ее гардеробе. Оно было из мягкой лиловой вуали.[7] Корсаж украшали изящные складки и крошечные жемчужные пуговки, высокий отделанный кружевами воротник закрывал почти всю шею и доходил до подбородка. Мягкие складки юбки ниспадали на белые кожаные туфельки.

Елена помогала ей одеваться. Теперь ей казалось почти естественным, что мексиканка помогала ей мыться и одеваться. Лорен всегда была в той или иной степени одинока, но в последние несколько дней она чувствовала свое одиночество так остро, как никогда раньше. Поэтому она была благодарна Елене за ее заботу и внимание.

Столовая была обставлена так же элегантно и с тем же вкусом, что и все другие комнаты в доме. Если Карсон или Оливия и заметили покрасневшие глаза Лорен, то ни словом не обмолвились об этом.

Блюда подавала тучная мексиканка, и Лорен решила, что это и есть Роза, мать Елены. Каждый раз, возникая у стола с очередным кушаньем, она поглядывала на Лорен и улыбалась ей с очевидным дружелюбием. Лорен отвечала ей благодарной улыбкой.

Еда была великолепная, и Лорен ела все, кроме бобов в пикантном соусе, которые, судя по всему, были основным блюдом каждой трапезы, кроме завтрака.

Беседа ограничивалась простыми, обыденными темами, и Лорен, присутствовавшая на многих обедах, подобных этому, в доме Пратеров, чувствовала себя свободно. Она удивлялась, куда мог подеваться Джеред Локетт, и вздрогнула, когда Карсон заговорил о нем, словно он мог прочитать ее мысли. Его отсутствие за столом, как видно, их не беспокоило. Оливия мимоходом сказала Карсону, что Джеред пробудет несколько дней в «Кипойнте».

Оливия почувствовала облегчение, заметив, что Лорен Холбрук по крайней мере обладает хорошими манерами. Если в доме появится гость, она может не опасаться, что ей придется объяснять неуклюжесть, промахи и нелепое поведение этой глупой потаскушки, так она назвала девушку, когда Бен впервые рассказал ей о ней. Судя по всему, эта молодая особа была образованна и умеет владеть собой. Она быстро взяла себя в руки, когда поддалась было недостойной женской слабости и расплакалась. Как мила, как пленительна, думала Оливия с иронией. Естественно, Карсон тут же попался на удочку, как все мужчины, при виде женских слез. Редко кто из них может устоять при виде уязвимой, хрупкой женщины.

Сегодня днем Карсон Уэллс и впрямь почувствовал сострадание к Лорен при виде ее бедственного положения. Она оказалась совсем не такой, какой, по его представлению, должна была быть. В ней не было ничего от расчетливой и хитрой искательницы приключений. Он ожидал увидеть шлюху, которая положит младенца на крыльцо Локеттов, заявит, что это ребенок Бена, и потребует кругленькую сумму.

Лорен Холбрук оказалась невинной жертвой обстоятельств. Оливия могла бы и не спрашивать девушку о ее отношениях с Беном. Он, конечно, не планировал сделать ее своей любовницей. Карсон был в этом уверен. Бену нравились смазливые, наглые, похотливые бабенки. Эта хрупкая молодая женщина с глазами лани могла растопить мужское сердце своей изящной красотой, но никогда бы не зажгла огонь в чреслах Бена Локетта.

Что касается Карсона, то для него существовала только одна женщина. Но ни одному мужчине не было суждено обладать ею, подчинить ее своей воле. Карсон любил Оливию Локетт. После всех этих лет душевных страданий, несмотря на угнетавшее его чувство вины перед своим лучшим другом, Карсон все еще любил ее.

Разговор зашел о делах, и Лорен рассеянно слушала, не пытаясь понять, о чем речь. Она думала о том, на каком стуле сидел Джеред, когда обедал за этим столом.

Однако кое-что в разговоре заинтересовало ее. Лорен поняла, что Локетты владели банком Коронадо. Они хотели построить в Коронадо железную дорогу, хотя это и было связано с преодолением некоторых трудностей. Ранчо «Кипойнт» управлял некто по имени Мендес, хотя Локетты имели полную информацию о всех доходах и расходах до последнего цента.

– Мы должны заполучить сюда Вандайвера, Оливия, – убежденно говорил Карсон, – ублажать его и умасливать, потому что за ним стоит сила, – Без него не будет никакой железной дороги. Теперь, когда Бен… теперь надо попытаться снова к нему подъехать.

– Нам надо прийти к соглашению о правах на воду, ты же знаешь, – сказала Оливия холодно.

– С этим мы разберемся, когда придет время. А сейчас для нас важно убедить их в своей заинтересованности. А как насчет Джереда, Оливия? Он не будет возражать?

– Джеред сделает все, что мы ему скажем, – огрызнулась она.

– Конечно, Джеред знает, что Бен хотел построить эту дорогу. Думаю, этот факт будет решающим для него.

Они замолчали, и Лорен робко посмотрела на них. У обоих были глубоко озабоченные лица.

Тащась вверх по лестнице, Джеред чувствовал себя усталым и грязным, ему страшно хотелось выпить. Даже в такой день, как сегодня, в начале октября, путь верхом от ранчо был тяжелым – жара все еще не спадала. Поднимающиеся клубы пыли на дорогах мешали дышать. Со дня похорон не выпало ни одного дождя. Внезапно пришедшая мысль заставила его остановиться, усилием воли он подавил тревогу.

Добравшись до верхней площадки, Джеред заметил; что дверь в конце коридора слегка приоткрыта. По причине, которую он не смог бы объяснить, молодой человек старался ступать как можно тише. Его шаги были настолько бесшумными, что не звенели даже шпоры. Торн мог бы гордиться мной, подумал он с улыбкой.

Джеред остановился возле своей двери и взялся за дверную ручку, однако любопытство победило. Он прошел дальше по коридору к комнате для гостей.

Почему бы и не открыть дверь? Возможно, ее там нет, А если она там? Ну и что, какого черта… Ведь это его дом, разве нет?

Он толкнул дверь, и она отворилась. Слава Богу, петли были хорошо смазаны, и дверь не заскрипела. Лорен сидела за маленьким письменным столом. Она отвечала на письма с соболезнованиями. Лорен настояла на том, чтобы взять на себя этот труд, и Оливия хоть и неохотно, но не без тайного чувства уважения к девушке, предоставила ей возможность заняться этим скучным делом.