Маскарад (№2) - Свадьба на Рождество

Она привыкла к нескончаемой болтовне горничной и слушала ее вполуха.

– Удивительно, мы переплыли океан всего за три недели!

– За двадцать дней.

Самые долгие двадцать дней в жизни Мэтти!

– Мы были сегодня на палубе и смотрели в подзорную трубу. Мистер Келсо принес ее Натану. Я очень надеюсь, что с ним все в порядке.

– С кем? С Натаном? Что с ним…

– Нет. С мистером Келсо. Он сошел на берег с капитаном и с несколькими матросами. Они поплыли в шлюпке. Кажется, хотели повидать начальника порта, сделать какие-то приготовления. И он не вернулся с остальными. Его нет до сих пор! Я так боюсь, что с ним что-то случилось. – Эдит подошла к окну, заламывая руки.

– Уже поздно. Я уверена, он дожидается утра.

– В городе так много опасностей. Грабители, карманники! Работорговцы, вербовщики… бедный мистер Келсо!

Мэтти улыбнулась. Конечно, никакие работорговцы ему не страшны.

– Ведь ты сама говорила, что мистер Келсо родился и вырос в Лондоне.

Во время путешествия Эдит и Келсо подружились. Мэтти узнавала от горничной, так сказать, из вторых рук, много интересного о слуге и его хозяине. Если бы еще горничная побольше слушала и поменьше болтала сама! С другой стороны, вследствие своей говорливости Эдит мало знала о самой Мэтти, ее прошлом.

– Но город такой огромный!

– Уверена, он знает здесь все ходы и выходы. У меня сложилось впечатление, что уж кто-кто, но Келсо умеет о себе позаботиться!

Повздыхав, Эдит была вынуждена согласиться с хозяйкой. Мэтти сказала:

– Думаю, вы можете закончить сборы завтра. У вас еще будет куча времени. Даже если утром корабль войдет в порт, мы все равно высадимся не ранее полудня.

– Вам тоже не мешает поспать. Завтра будет долгий день.

– Я просто почитаю и допью чай с мятой.

– Очень хорошо. А я, кажется, не смогу сомкнуть глаз!

Эдит ушла. Мэтти попыталась сосредоточиться на книгах, которые дал ей Престон. «Пэры Англии» Берка. Слишком сухо и скучно! Кого интересует, что шестого баронета Пипинширского звали Уилберфорс Тэмптон? Мэтти отложила книгу в сторону и взяла том «Дебретта». То же самое. Книга полетела в угол стола.

Нервы. Ей никогда не удавалось заснуть в ночь перед новой мошеннической комбинацией. Планы, подготовка – все пойдет насмарку, если она плохо сыграет в первые несколько минут. Что ей сейчас нужно, так это физическая активность. Будь она дома, в Америке, она бы прокатилась верхом. Или нарубила бы дров, или вымыла весь дом. Она огляделась. В каюте царил полный порядок, только на полу пара клочков соломы.

Может, прогуляться по палубе? Нет, слишком холодно. После тропиков декабрь в Англии казался ей нестерпимо холодным.

Не нужно мыть пол или выбивать ковры. Смешно или глупо, но ей бы хотелось сейчас увидеть корыто и гору грязного белья. Только бы дать выход кипучей энергии, которая бродит в крови.

Если нет другой возможности, придется все же выйти на прогулку. Только укутаться потеплее.

Престон стоял у двери в каюту Матильды, готовый постучать. Он застыл в нерешительности. Не откажется ли она от встречи с дедом, если он сейчас откроет ей правду? Нельзя рисковать – слишком далеко зашло дело.

В то же время Престону почему-то казалось, что именно он должен раскрыть ей глаза. Он должен признаться, что лгал! И что она сделает, интересно? Дарует ему прощение? Отпустит грехи? Престон покачал головой и опустил руку.

Вероятнее всего, она его застрелит. И винить ее за это никак нельзя.

Разве это не трусость – оттягивать неизбежное? Может быть… нет. Как только его поручение будет выполнено, он понесет заслуженную кару, какой бы она ни была. Черт, он будет только рад! Может быть, это поможет ему выбросить из головы мысли о Мэтти.

Престон вернулся к себе. Какое бы наказание она ни придумала, все лучше, чем то, что виделось ему в мечтах.

Мэтти стояла на опустевшей палубе. Ничто не напоминало о волшебном вечере, который они когда-то провели вместе. Там, где сидели музыканты, навалена гора канатов. Палуба на дюйм занесена снегом. Балкончик пуст, занавеси плотно задернуты. Даже луна куда-то запропала, бросила ее! Остались лишь звезды. Они казались холодными и далекими.

Завтра ее мир изменится. Она сойдет с корабля и скорее всего больше никогда его не увидит. Даже если ей доведется возвращаться на нем в Америку, Престона здесь не будет. Еще несколько дней, и он исчезнет из ее жизни. Навсегда.

Она, конечно, переживет. Мало ли было в ее жизни разлук и прощаний! Переживет и на этот раз, тем более что у нее останутся воспоминания. Она ничего не забудет. Жаль, что вспоминать почти нечего! Было бы о чем подумать бессонной ночью. Когда ей станет грустно, она вспоминала бы улыбки. А когда будет одиноко – поцелуи. Как жаль, что они с Престоном так и не дошли до главного. Воспоминание о ночи любви согревало бы ее долгие холодные зимы…

А может, еще не поздно?

Если она постучит в его дверь, неужели он ее оттолкнет?

Она не знала. Это могло бы стать итогом их отношений. Что бы он стал делать, если бы она незваной явилась к нему в постель, готовая на все? Каким бы он был, лишая ее невинности? Нежным и внимательным? Или набросился бы на нее с дикой страстью? А может, и то и другое?

Это если ей еще повезет. Скорее всего он просто вышвырнет ее вон с позором, перечислив предварительно список промахов, которые она совершила, пытаясь его соблазнить. Вот этого она точно не переживет. Страх быть отвергнутой оказался сильнее, чем желание. Значит, придется вспоминать то, что есть. Например, первый вальс…

Мэтти обхватила себя руками и закрыла глаза. Затем, раскинув руки в стороны, как в далеком детстве, она позволила памяти унести ее далеко-далеко. Она снова дышала по-летнему теплым морским воздухом. Светила луна, играла музыка. И с ней был Престон.

Она так живо представила его себе! Он улыбнулся и обнял ее. Они снова танцевали вальс.

Мэтти стояла с закрытыми глазами. Ей казалось, что ее ноги вот-вот оторвутся от земли и понесутся в вальсе. Все шире и шире круг, по всей палубе…

– Как не стыдно танцевать в одиночку, когда я сгораю от желания быть вашим партнером!

Мэтти остановилась и открыла глаза.

Зима обрушилась на нее как возмездие за сладкие мечты. Но Престон не исчез! Он был здесь, рядом. Невероятно! Как будто сон стал явью.

На нем были перчатки и пальто, которого она никогда раньше не видела. Значит, он возник не из ее памяти. Снежинки падали на его густые темные волосы. Она могла легко представить себе, каким он будет, когда станет старше. Все равно чертовски красивым.

Престон протянул к ней руки, но Мэтти решила не терять головы.

– Музыки ведь нет!

– Нет, есть. Здесь.

Он взял ее руку и положил себе на грудь с левой стороны.

Мэтти чувствовала, как бьется его сердце. Или ей показалось?

Престон обнял ее за талию. Танец начался. Все быстрее, все выше – и она уткнулась лицом ему в шею. Они медленно остановились, и он осторожно поставил ее на ноги. Она так и не отпустила его руки. Они стояли так, и минута показалась им вечностью. Их дыхание смешивалось в морозном воздухе.

Внезапно вздрогнув, Мэтти спросила:

– А вы помните свой первый вальс?

– Так, слегка. Она улыбнулась:

– Как это? Объясните.

Мэтти не хотела признаваться самой себе, что чувствует и ревность, и радость. Хорошо, что он ответил именно так…

– Я бы предпочел не говорить об этом.

– Нет, вы должны сказать.

– Это не так интересно, как вам, возможно, кажется. У меня очень упрямые сестры. Я, как старший брат, должен был терпеть, что мне регулярно наступают на ноги. Сестры желали танцевать. Волей-неволей мне тоже пришлось научиться и вальсировать с каждой по очереди.

– Вы не говорили, что у вас есть сестры. Сколько их? Они живут в Лондоне?

Слишком поздно Престон понял, какую ошибку допустил. Он попытался отвлечь ее:

– Так и знал, что мне придется придумать что-нибудь поинтереснее. Поверили бы вы мне, расскажи я вам, что танцевал свой первый вальс с дочерью проститутки?

– Я их увижу?

– Проститутку с дочерью? По-моему, не стоит. Лучше я познакомлю вас с дамой, которая держит дома двух обезьян. Хотите?

– Не особенно. Вы познакомите меня с сестрами?

– Нет, если это будет зависеть от меня. Давайте-ка вернемся в каюту и выпьем чего-нибудь согревающего, пока вы не совсем замерзли. Чаю или горячего какао?

– Так сколько же у вас сестер? Как их зовут? Сколько им лет?

Он зарычал:

– Мэтти, прошу вас!

– Почему вы не хотите говорить о вашей семье? Он не был готов к такому разговору.

Престон давно уже не считал сестер проклятием своей жизни. Но вот о родителях предпочитал по возможности молчать. Дракон, как прозвал его мать друг Берк, требовала, чтобы Престон присутствовал на некоторых выходах в свет, просто приличия ради. А графа Стайлза он ежегодно видел на семейном совете. Встреча неизменно заканчивалась стенаниями отца. Престон легкомысленно относится к титулу, у него нет достаточного чувства ответственности…

Престон ни разу не заикнулся родителям, что знает их тайну. Знает, что титула ему все равно не унаследовать. Когда он в свое время узнал правду, он был готов уйти из дому куда глаза глядят, ни разу не оглянувшись назад, оставив все законным наследникам.

Мэтти не станет слушать пустую болтовню, шутливые ответы. Семейные дела для нее слишком много значат. Но объяснить ей все – значит разбередить старую рану, которую он столько лет пытался залечить. Увести разговор в сторону тоже не получится.

Он посмотрел на ее лицо. Она стояла в кольце его рук, и снежинки облепили ее ресницы. Ее щеки зарделись. Меньше всего на свете он хотел сейчас говорить о своей семье.

В голову приходили десятки цветистых фраз. Много раз опробованные комплименты. Остроумные словечки. Лесть и коварство – неотразимое оружие, чтобы соблазнить женщину. Но не Мэтти! Конечно, ее красота заслуживала поэтического вдохновения. Но она-то требовала, чтобы он был с ней честен. Он не мог произнести ни слова. Наконец Престон пробормотал:

– Пойдемте внутрь. У вас нос покраснел.

Она уткнулась лицом в его пальто. Он обнял ее одной рукой и почувствовал, как дрожат ее плечи. Проклятие! Он заставил ее плакать. Вот к чему приводит честность.

– Простите, Мэтти. Я не хотел вас обидеть. Она подняла голову и вдруг широко улыбнулась.

– Вы смеетесь?

– Но не над вами же… – Она отступила на несколько шагов. – Я смеялась над собой…

Его руки бессильно опустились.

– Почему?

Она покачала головой:

– Это трудно объяснить.

Он был слишком заинтригован, чтобы уступить.

– Вы расскажете мне, почему смеялись, а я расскажу вам о сестрах. Идет?

Она склонила голову набок и прищурилась.

– И вы ответите на все мои вопросы?

– На это уйдет вся ночь. На шесть вопросов.

– Двенадцать.

– Восемь, или ничего.

– Черт. Так и знала, надо было брать выше.

– Слишком поздно. Ну что, договорились?

Немного подумав, она согласилась.

– Хорошо. Вы первая.

– Почему я?

– Кто-то же должен начать.

Мэтти кинула на него быстрый взгляд:

– Ну ладно.

Она покусала нижнюю губу и что-то быстро пробормотала. Он наклонился:

– Я не расслышал. Еще раз.

– Я не виновата, что вы плохо слышите. Теперь ваша очередь.

– Я слышу прекрасно. Вы жульничаете! Повторите ваш вопрос.

Престон шагнул ближе.

Она проговорила что-то быстрее и тише, чем в первый раз.

– Опять?

Его ухо было в дюйме от ее губ. Она крикнула:

– А я думала, вы хотите меня поцеловать! Престон отскочил, потрясенный то ли силой ее голоса, то ли самим признанием.

– Что?

– Думаю, вы все прекрасно слышали. Престон скрестил руки на груди.

– Вас было слышно на Трафальгарской площади. Не понимаю, что в этом забавного.

– Мне просто стало смешно. Знаете, я думала, вы собираетесь меня поцеловать, а вы говорите, что у меня покраснел нос. Совсем не то, чего я ждала. Это меня так поразило, что я рассмеялась.

Мэтти покачала головой:

– Ладно, не важно. Пустяки. Забудьте. – Она отвернулась.

Нет, это важно! Она сказала больше, чем хотела. Она ждала, что он ее поцелует!

– И я не буду ничего у вас спрашивать. – Она подняла голову к звездам.

– Холодно. Я иду к себе.

– Мэтти, подождите!

Она бросила через плечо:

– Нет, слишком холодно. Спокойной ночи!

Каким-то внутренним чутьем Престон понял: если он позволит ей уйти сейчас вот так, она будет переживать всю ночь из-за своего промаха, думая, что он не захотел ее поцеловать. Она убедит себя, что все это ничего не значит, просто мимолетное волнение, под впечатлением вальса… и решит больше никогда не танцевать с ним.

Вот и хорошо. Проблеск среди туч. Первый шаг к тому, чтобы выбросить ее из головы. Пусть уходит.

Он пошел за ней. Вверх по лестнице, стягивая на ходу перчатки. Через балкон. Он бросил одну перчатку через плечо. Престон услышал ее удивленный вскрик, когда поставил ногу на порог стеклянной двери, не давая ей закрыться. Он навалился на дверь плечом. Мэтти торопливо шла через салон.

Он последовал за ней в холл. Широко шагая, он быстро нагонял ее. Престон сдернул вторую перчатку и остановил Мэтти у двери в ее каюту, схватив ее за локоть.

– Мэтти, я…

– Благодарю за танец. – Она хотела высвободить локоть, стараясь не смотреть на него. – Спокойной ночи.

Престон обнял ее за плечи и развернул лицом к себе. Осторожно взял ее лицо обеими ладонями. Стер слезы с ее замерзших щек. Она сказала:

– Я вовсе не плакала. Это ветер…

Он шепнул:

– Тише…

Медленно, пытаясь унять тяжело бьющееся сердце, он склонился к ее губам. Вдохнул ее аромат, смешанный с морозным воздухом и мятой, и улыбнулся. Кто бы мог представить, что запах мокрой шерсти так возбуждает? Ближе… ее духи. Жимолость пополам с сиренью.

Он поцеловал кончик ее носа, все еще холодный – так холоден был ночной воздух. Прошептал:

– Простите, если обидел вас…

А потом он поцеловал ее губы. Поцелуй под омелой. Поцелуй джентльмена. Легкий и нежный. Слишком мимолетный. Пусть таким и остается…

Так же медленно он оторвался от ее губ. Мэтти встала на цыпочки и поцеловала его сама. Ее качнуло. Престон прижал ее к себе, обхватив рукой ее талию.

Где-то внутри его зазвучал сигнал тревоги.

– Думаю, настало время пожелать друг другу спокойной ночи.

– Нет.

Мэтти прижалась щекой к его шее. Он простонал:

– Вы заставляете меня забыть, что я джентльмен…

Она посмотрела ему в лицо. Как только они покинут корабль, она перестанет быть просто Мэтти Максвелл. Кто знает, будет ли у леди Матильды хоть единый шанс остаться с ним наедине еще раз? Она не хотела прожить остаток дней, сожалея о том, что упустила последнюю возможность.

– Отлично. – Ее голос звучал низко и хрипло. – Забудьте, что вы джентльмен. Пожалуйста. Поцелуйте меня еще раз.

Престон не мог ей отказать. Еще один поцелуй, последний.

Он мог бы устоять, когда почувствовал прикосновение ее затянутых в кожу перчаток пальцев к своей шее. Он мог бы даже контролировать себя, когда она склонила голову набок, глубоко впиваясь в его губы, а он опустил голову еще ниже. Но когда она слабо застонала от наслаждения – вот это оказалось сильнее его.

Он уступил желанию узнать вкус ее губ. Она ответила – изучающе, нежно и вызывающе одновременно. Тлеющие угольки вспыхнули ярким пламенем.

Мэтти сорвала перчатки. Ее пальцы гладили его волосы. Престон прижал ее к двери, желая почувствовать все ее тело. Тяжелая одежда мешала. Защелка двери подалась, дверь распахнулась, и они ввалились внутрь. Он воспользовался моментом, чтобы сбросить пальто. На полу оказалось и ее манто. Поцелуя они не прерывали.

Проведя губами по ее лицу, он коснулся чувствительной мочки уха. Ее тело изогнулось, и он прижал ее крепче. Пока еще недостаточно крепко. Губы Престона скользили по ее плечу. Он шептал ее имя, говорил ей слова, которые джентльмен ни в коем случае не должен говорить леди, – на незнакомых ей языках, чтобы она не поняла…

Мэтти и не нужно было понимать. Его желание вибрировало в ней, отдаваясь истомой. Его страсть разжигала ее огонь. Он хотел – она была готова отдать. Он предлагал – она страстно хотела получить. Она шепнула:

– Да…

Господи, что же он делает? Усилием воли Престон заставил себя вспомнить, кого держит в объятиях. Дать волю страсти – не исключено, это поможет ему освободиться от тоски по ней, но самой Матильде окажет очень плохую услугу. Она не из тех, кто легко сдается.

Он проклинал человека, которого старался забыть. Мужчину, который воспользовался ее страстной натурой и бросил потом с двумя детьми на произвол судьбы. Нет, он так не поступит. Пусть даже ценой собственных страданий.

Он сумел справиться с собой. Его поцелуи стали осторожными, он прошептал:

– А теперь действительно пора пожелать друг другу спокойной ночи. – И поцеловал ее в лоб.

Скорее, чтобы не передумать, чтобы, чего доброго, инстинкт не взял верх над разумом, он выскочил из каюты. Дверь за ним закрылась. Мэтти прошептала:

– Черт тебя побери.

Сделав глубокий вдох, Престон отправился на поиски бутылки коньяку.

Мэтти топнула ногой. Как он смел – целовать ее вот так и потом сбежать?! Его поцелуи обещали, и она ждала обещанного, жаждала всей душой. Его пальто валялось на полу. Она пнула его ногой.

Она не была такой уж невинной овечкой. В конце концов, она выросла на ферме. Знала женщин, которые говорили о мужчинах безо всякого стеснения. Но сама она ни разу не отважилась, да и не хотела, пока не встретила Престона.

А теперь никогда не узнает.

Вряд ли она испытает такое же чувство к кому-нибудь другому. Даже представить невозможно, что она хочет другого мужчину так, как хотела Престона.

Готовясь ко сну, Мэтти привела комнату в порядок. Эдит не должна ничего увидеть. Осталось только его пальто, по-прежнему лежащее там, где он его сбросил. Напоминание о том, как он ее обманул.

«Черт тебя подери зато, что ты поцеловал меня и ушел, а я тебе поверила…»

Надо выбросить пальто в коридор. Пусть сам выпутывается, как хочет. Он прекрасно сочиняет благовидные предлоги. Мэтти подняла пальто с пола. Запах его одеколона! Она гладила рукой мягкую шерсть, вспоминая, как прижималась щекой к этому пальто, когда он обнимал ее, ласкал ее…

– Да будь оно все проклято!

Не раздумывая ни минуты, она повернулась на каблуках и пошла взять пистолет.

Глава 16

Престон мерил шагами спальню. Он не мог усидеть на месте, не мог даже насладиться вкусом коньяка.

Может, написать ей письмо? Нет, нужно лично принести извинения. Утром. Он попытался представить, как это будет. Все не то! Какими словами просить прощения у женщины, брошенной в момент, когда она была готова отдаться? Не рассказывать же о собственных мучениях.

Престон развалился в кресле, закинув ноги на пуфик. Коньяк казался ему совершенно безвкусным. Может, стоит подождать до обеда, тогда он сумеет достать цветы. Прощения легче просить с букетом в руках. Подарки! Купить побрякушку или две. Драгоценности всегда облегчают дело.

Нет. Мэтти не похожа на женщин, которых он знал. Она другая. Ее не смягчить драгоценностями или цветами. Нужно быть честным с ней, честным до глубины души. И это труднее всего.

Резкий стук в дверь. Он сел. Кого там несет? Первый час ночи. Престон отодвинул стакан.

– Одну минуту.

Дверь распахнулась настежь, прежде чем он успел вскочить.

– Не трудитесь вставать. – В каюту влетела Матильда. – Вы забыли свое пальто.

Она бросила пальто на пол возле его кресла. Только теперь он заметил пистолет в ее руке. Престон спокойно сказал:

– Я мог бы забрать его утром.

Он не боялся, что она его застрелит, несмотря на предыдущий опыт. Не так хладнокровно. Любопытно, однако, что еще она придумала?

– Я очень зла на вас.

– Вижу. Знаете, я как раз думал, как бы мне извиниться.

– В самом деле?

– Да, прямо перед вашим… вторжением.

– Понятно. Только боюсь, что одних извинений мало.

– Да? Я думал, не преподнести ли вам цветы, драгоценное украшение… Вы этого хотите?

Мэтти покачала головой:

– Вовсе нет.

Она не знала, что делать дальше.

– Если вы пришли, чтобы вызвать меня на дуэль, то вам следует знать: женщина не должна сама отстаивать свою честь. Попросите капитана, вероятно, он…

– Я хочу, чтобы вы любили меня, прямо сейчас.

– Под дулом пистолета? Не очень романтично.

Слишком далеко она зашла, чтобы теперь отступить.

– Встаньте и снимите одежду.

– Мэтти…

– Я не шучу.

Она наклонилась над ним, размахивая пистолетом у него перед носом.

Движением таким быстрым, что она и не заметила, Престон выбил пистолет из ее руки. Схватив ее за кисть, он потянул ее на себя, и она упала к нему на колени. Мэтти силилась встать. Престон крепко схватил ее обеими руками, стараясь тем не менее не сделать ей больно.

– Успокойтесь.

Его голос не допускал возражений. Она обмякла. Престон ослабил хватку. Мэтти кусала губы. Что ж, она сделала попытку и проиграла. Теперь самое лучшее – убраться отсюда, сохранив хотя бы видимость достоинства. Он похлопал ее по спине:

– Просто расслабьтесь на минуту.

– Я…

– Тише. Не надо слов. Вы не сможете расслабиться, пока не замолчите.

Престон притянул ее голову к своей груди и подхватил ноги под коленями, чтобы повернуть ее на бок.

Он напевал какую-то простую мелодию, тихим и мягким голосом. Мэтти слышала, как басовые ноты вибрируют в его груди. Он осторожно гладил ее по спине.

Напряжение отступило. Мэтти свернулась калачиком в его руках.

– Милая Мэтти. – Престон поцеловал ее в макушку. – Зачем нужен пистолет? Стоило вам только сказать, и я бы сделал все, что вы хотите…

Она вскинула голову:

– Правда? В этом случае…

Он вновь притянул ее к себе.

– Не теперь. Позвольте мне закончить. Простите, что оставил вас так внезапно – там, в вашей каюте. Нет, не за то, что оставил вас. Это как раз было благородно. За то, что не объяснил почему.

Престон глубоко вздохнул. Быть честным с ней – быть честным и с самим собой тоже. Может быть, впервые в жизни.

– Преследование – вот что меня всегда завораживало. Ухаживать, добиваться, очаровывать, бросать вызов! Как только я добивался своего, я быстро остывал.

– Это предупреждение?

Престон сказал печально:

– Может быть, и так.

– Принимаю к сведению. Но решения не изменю.

– Я даже не уверен, что пытаюсь вас отговорить. Я хочу вас, как не хотел ни одну женщину раньше. Моя душа разрывается, потому что я не уверен, хочу ли я вас забыть. И что мне делать, если старый испытанный способ не поможет?

Она повернулась и посмотрела ему в глаза:

– Что вы сказали?

– Я не знаю, хочу ли я вас забыть…

– Нет. Про то, что вы меня хотите, как ни одну женщину раньше. Скажите это еще раз!

Престон улыбнулся. Глядя ей прямо в глаза, он сказал:

– Мэтти Максвелл. Никогда еще я не встречал такую женщину, как вы. И никого не хотел так, как хочу вас.

– Более чем достаточно.

Она спрыгнула с его колен и встала рядом с креслом. Он ждал какой угодно реакции на свое признание, только не этой. Она сказала:

– Тогда встаньте и снимите одежду. Не будем терять времени зря.

Да, она не такая, как все! Что, если он в нее влюбится, несмотря на благие намерения? Скоро она узнает, как он ей лгал, и начнет его презирать. Все равно – он больше не может бороться с самим собой. Мэтти возненавидит его, это неизбежно, и за это он будет гореть в аду. Но отказаться от такого подарка – ночи с ней… да ни за что!

Мэтти принялась развязывать пояс халата. Он взял ее за руку. Она кинула на него смущенный взгляд. Престон сказал:

– Позвольте мне…

Он медленно развязал пояс, сдвигая шелк и целуя обнажившуюся кожу плеч.

– Я помню эту ткань. Так и знал, что она вам будет очень к лицу…

Мэтти пыталась устоять на подкашивающихся ногах. Она никак не ожидала, что он будет ее раздевать. Все ее познания о физической любви, совсем небольшие, были почерпнуты у женщин, для которых любовь была профессией. Для этих дам любовная встреча была сделкой, работой, которую нужно выполнить побыстрее. Очевидно, они никогда не имели дело с Престоном. Он-то не торопился. Поэтому сейчас Мэтти не понимала, как ей себя вести. Может, просто повторять его действия, как это было раньше, на уроках этикета?

Она взялась за пояс его кашемировой куртки, и у Престона перехватило дыхание. Мэтти поняла, что он волнуется не меньше, чем она. Это придало ей храбрости. Она погладила черные атласные отвороты куртки и сбросила ее с плеч Престона.

Кожа на его груди и руках так и притягивала к себе, и ей не нужны были подсказки, что делать. Она провела пальцами по волоскам на его груди – не очень густым, но и не как у мальчика. Вниз по груди… все ниже и ниже.

Широкие домашние брюки из черного атласа не скрывали его возбуждения. Это не стало неожиданностью. Ее удивил размер. Заинтригованная Мэтти провела рукой по его восставшей плоти, прикрытой черным атласом. Как это поместится у нее внутри? Может быть, у него там какая-нибудь подкладка? Она потянулась к застежке брюк.

Он опять перехватил ее руку.

– Полегче, дорогая. Вы же не хотите, чтобы все закончилось прямо у вас в руке?

Мэтти не очень понимала, что он имеет в виду, но по тону его голоса догадалась: это не то, чего он хочет. Она покачала головой.

– Моя очередь.

Престон потянулся к высокому кружевному воротнику ее белой ночной рубашки.

Она бы просто порвала этот воротник! Престон осторожно расстегивал каждую жемчужинку-пуговицу. Медленно. Слишком медленно! Она опустила руки, прихватив широкий подол. Потом сделала шаг назад, чтобы он снял рубашку через голову. Теперь на ней оставалась только кружевная сорочка.

– И зачем женщины надевают на себя так много, ложась спать?

Престон потянулся к завязке сорочки.

– А вы что надеваете?

– Совсем ничего, если я сплю с прекрасной женщиной.

Престон обнял ее и приподнял, прижав к себе покрепче. Он целовал ее груди, гладил ягодицы. Она обхватила его ногами. Его поразила ее смелость. Затем он вспомнил, что у нее уже был опыт. Она, видимо, знала, что делает. Ее тело выгибалось под его поцелуями. Груди, казалось, вот-вот разорвут нежное кружево сорочки. Он ухватил зубами ткань выреза и высвободил соски, один за другим.

Она застонала, когда его язык лизнул ее набухший сосок, затем второй… он словно дразнил их языком, губами, описывая круги, посасывая, покусывая. Она откинулась назад, чтобы ему было удобнее ласкать ее. Она знала, чего хочет, и умела потребовать своего. Ему нравились такие женщины!

Какое наслаждение, и как это неожиданно! Мэтти чуть не теряла сознание от удовольствия. Одно чудесное ощущение сменялось другим. Она словно расплавилась, когда он поцеловал ее в первый раз. Второй поцелуй зажег ее огнем. Потом дрожь, потом полет – это когда он взял ее на руки. Голова закружилась, ей казалось, она вот-вот улетит. Пришлось схватиться за него покрепче, обхватив ногами его талию.

Потом он коснулся поцелуем ее груди… она жаждала чего-то, чему не знала названия. Она прижималась к нему все теснее, телом, ногами, и он застонал в ответ. Его стон отдавался эхом в ее груди. Тлеющие угольки разгорались в пламя, все ярче, ярче. Пальцы Мэтти скользили по шелковистым волосам на его затылке. Она притянула его голову поближе. Всем существом она жаждала его ласк. Пусть любит ее. Пусть делает все, что делал с другими женщинами. Пусть ласкает ее везде – во всех потаенных уголках ее тела. Она отдаст ему все, что сможет. Всю себя.

Престон был восхищен. Как искренне она предается страсти! Отдает и берет с не меньшим жаром, чем он сам. Матильда никогда не пожалеет, что осталась с ним. И о том, что вообще встретила его. Пусть эта ночь будет особенной. Незабываемой.

Он перестал ее целовать. Недовольная, она потерлась о него бедрами.

Борясь с собственным нетерпением, он понес ее к высокой кровати и бережно положил на мягкую простыню.

– Отпустите меня на минутку…

Она тряхнула головой, не разжимая рук.

– Я просто хочу, чтобы нам было еще удобнее.

Мэтти пробормотала, бросаясь на подушки и выгибаясь, словно кошка:

– Еще – это отличное слово.

Престон опустил полог кровати, чтобы было теплее. Сбросил туфли и растянулся рядом с ней на огромной постели.

Она скользнула в его объятия.

– Я так мечтала, чтобы вы были рядом, и вот вы здесь.

– О чем вы еще мечтали?

– Чтобы вы меня поцеловали.

Она вдруг застеснялась? Он сделал что-то не так? Свет едва проникал сквозь полог кровати. Они были словно в уютной пещере. Он переспросил:

– И это все? Чтобы я вас поцеловал?

Мэтти была несколько озадачена. Почему он медлит? Ей говорили, что возбужденный мужчина уже не остановится… может быть, его нужно поощрить? Нет, робким его никак не назовешь. Она чувствовала, что он на пределе. Что же удерживает его? Почему бы ему наконец не сделать последний шаг? Кажется, ему понравилось, что она такая храбрая. Ее щеки горели. Храбрая? Да она вела себя просто бесстыдно. Что ж, пусть так и будет.

Она заставила его перевернуться на спину и встала перед ним на колени. Развязала ленту, удерживающую сорочку. Престон лежал, непринужденно закинув руки за голову и скрестив ноги в лодыжках.