ДВЕНАДЦАТЬ

Воскресенье. Полдень. Сиамцы, насладившись полуденной трапезой, намывали шерстку, когда Квиллер сел за письменный стол и открыл телефонный справочник. В тот же миг на столе оказалась Юм-Юм, угрожающе изогнувшая спину и хвост. Откуда она знала, что он собирается позвонить Фрэн Броуди? С первого дня знакомства обе дамы были на ножах.

Фрэн была самой очаровательной женщиной в городе, талантливой актрисой – членом Театрального клуба, дочерью шефа полиции и вторым человеком в ателье Аманды «Дизайн интерьеров».

На звонок она ответила кислым голосом человека, лишь недавно пробудившегося ото сна.

– Фрэн, позволь мне, – с деланным восторгом начал Квиллер, – выразить мое запоздалое восхищение твоим исполнением роли Гвендоден!

– Благодарю. Зверски обидно, что спектакли пришлось отменить… Я слышала, ты приступаешь к потрясному новому проекту.

– Где ты это слышала?

– Неважно где. Разве нет? Книга об этом допотопном монстре!

Вот как! Он заговорил авторитетным тоном:

– В известном нам месте есть дуб Джорджа Вашингтона, в другом – печатный станок Бенджамина Франклина. У нас есть Хиббард-Хауз. И нечего на него нападать. Он вырос из опилок миллиона деревьев полтора века назад и стоит вопреки пожарам, наводнениям, ураганам и снобам-декораторам.

Он знал, как её злит, когда дизайнеров по интерьерам называют декораторами.

– Хорошо… Прости, ты звонишь мне по делу или просто так? – холодно поинтересовалась она.

– Насколько я понимаю, комнаты в Хиббард-Хаузе очень большие, тёмные и заставлены мебелью. Джону Бушленду надо их сфотографировать. Ничего не посоветуешь?

– Аманда помогала там с расстановкой мебели, когда ещё был жив Джесмор. Я кое-что делала для Вайолет. Я не очень понимаю, с какого конца начать.

– Просто подкинь пару советов, как там снимать, а я запишу их для Буши. И больше не стану тебя утомлять… разве только спрошу, что ты думаешь об Олдене Уэйде.

– О! – моментально загорелась Фрэн. – Этот парень не только брызжет энергией, он ещё талантлив, красив и чертовски сексуален.

– Я рад, что ты о нём хорошего мнения, Фрэн.

А как же, подумал Квиллер, доктор Преллигейт, директор местного колледжа и номер первый в списке Фрэн? Что случилось со всеми другими? И что теперь должен сказать шеф Броуди о своей непостоянной дочери?

Мак-Дайармидов, мать и дочь, ожидали в час дня; Квиллер подошёл к магазину чуть раньше. Данди по-прежнему дежурил в витрине; он возлежал на подушке, нежась на солнышке и небрежно принимая от прохожих знаки внимания.

Когда Мак-Дайармиды прибыли и им отворили, кошачья знаменитость примчалась со всех лап.

– Он меня помнит! – ликовала Кэти, роняя слезы умиления на его «джемовую» шёрстку. Кэти была высокой – в отца, и с «джемовыми» волосами – в мать. И пока шёл осмотр настоящего пиратского сундука, циновки с предупреждением в вестибюле и витрины, где накануне сидел, очаровывая толпу, Данди, она не спускала своего любимца с рук. Помещение ЦЭС оказалось запертым, однако они смогли осмотреть его через стеклянную дверь и полюбоваться буфетом и его содержимым – коллекцией ценных книг.

– Нам нужно чаще поглядывать на часы, – напомнила Мойра. – У Кэти самолет.

– У вас хватит времени на «Бабусину сластёну»? Это тут, за углом, – предложил Квиллер. – Она славится своими банановыми сплитами.

«Бабуся» и впрямь была бабушкой, чьи внуки все как один работали в «Сластене», составляя, по всей видимости, дружную команду. Стулья и столы там были с гнутыми металлическими ножками и спинками – в стиле тех, что стояли у киосков с содовой водой.

Кэти заказала себе банановый сплит и, пока старшие уплетали фруктовые пломбиры, не отрывала глаз от противоположной стороны зала; потом что-то шепнула матери. Мойра посмотрела в том же направлении и покачала головой.

– Он, он! – настаивала Кэти. – Уэсли. Только бороду себе отрастил.

Квиллер бросил беглый взгляд на другую сторону зала и сказал:

– Его зовут Кеннет. Он работает рассыльным во «Всячине».

К тому времени, когда гости отправились в аэропорт, Кеннет уже исчез.

Квиллер спросил Бабусю, как шли дела в субботу.

– Как никогда! В жизни такого не видела! – шлёпнула себя Бабуся по лбу. – Очередь на вход ни на минуту не убывала. К трём у нас мороженое кончилось, и пришлось закрыться.

– А много дохода от обитатели кондоминиума в Уинстон-парке? Часто у вас бывают? – спросил Квиллер.

– Много! Славные ребята! Их тут всегда полно: пьют содовую с мороженым, и пиво тоже пьют. Всё лучше, чем многое другое.

– Мне показались знакомыми те двое, которые только что ушли, – обронил Квиллер.

– Так это Пегги. А парня кличут Бородачом. Славная пара.

Квиллер заметил, что счёт взяла Пегги, а Кеннет отвернулся и, пока она расплачивалась, сидел, не вынимая рук из карманов.

Домой Квиллер пошёл пешком; приближаясь к амбару, он увидел в кухонном окне кота – тот явно был чем-то взбешён. Кто-кто, а Квиллер знал о кошачьей телепатии не понаслышке. Один бушующий кот в окне означал запись на автоответчике, два бушующих кота – сигнал SOS: «Спасите нас! Мы умираем с голоду!»

Звонок был от Олдена Уэйда: «Квилл, дайте знать, если вам что-то нужно для выступления в четверг. Кафедра? Пюпитр? Проектор или экран? Танцовщицы?»

Квиллер тяжело вздохнул и пробормотал «спасибо». Он совсем забыл про собрание Литературного клуба и теперь стал быстро собираться с мыслями.

Он много чего мог сказать о колоритном старике книготорговце, но чтобы приковать внимание аудитории, необходим иллюстративный материал: фотографии большого размера, спроецированные на стену за кафедрой.

Он позвонил Кеннету.

– Сделай мне одолжение: завтра, когда будешь в редакции, посмотри, нет ли в папке с фотографиями снимков покойного Эддингтона Смита, его книжной лавки и кота. После пожара Уинстона ставили на первую страницу… И ещё, может, там есть снимки горящего здания.

– Будет сделано! Куда мне их доставить?

– Просто оставь на мое имя у Джуниора Гудвинтера. Скажешь ему, что я заберу их, когда привезу очередной материал для «Пера Квилла».

– Будет сделано.

– Я видел тебя в «Сластёне», Кен. Небось лакомился знаменитым банановым сплитом?

– Ага. Пегги угощала. Я по её поручениям бегал.

– Симпатичная девушка! Это она обихаживает Данди?

– Она. Ей это в кайф. Она готова приплатить – дай только такую работу делать… Вам понравилось, как она меня подстригла?

– Замечательно. Я сам лучше бы не сумел.

Интересно, подумал Квиллер, кто стрижёт Пегги. Чёлка у неё свисает до самых бровей.

Следующий звонок он сделал Торнтону Хаггису, заменившему Гомера Тиббита на посту официального историка Мускаунти.

– Торн, есть ли в каких-нибудь архивах приличные снимки Эддингтона Смита и – или – его лавки? Только подскажи, где они могут лежать. Взять я их и сам возьму.

– Есть, точно есть. Но для верности я ещё на месте посмотрю. Это для твоей лекции в литклубе? Мы с женой непременно придём. Она ведёт себя на твоих лекциях как девчонка из стаи «квиллеристок». Я ей прямо сказал: ходишь смотреть на марктвеновские усы.

– Хорошо! Теперь не буду усердствовать с конспектом, – сказал Квиллер. – И скажу моему парикмахеру, чтобы не касался ножницами моей главной приманки.

– Сегодня днём к нам придёт ваш дядя Буши, -сказал сиамцам Квиллер. – Убегать и прятаться не стоит: он придёт без кинокамеры.

Самый известный фотограф округа Джон Бушленд жил поблизости – на Приятной улице – со своей женой Дженис и четырьмя амазонскими попугаями. Квиллер пригласил их, чтобы поговорить о Хиббард-Хаузе.

День был тихий, погожий, и, взяв с собой поднос с закусками, они вышли на «птичий двор», в восьмиугольную беседку, затянутую сеткой со всех сторон. Сиамцы отправились туда вместе с ними – в полотняной хозяйственной сумке.

– До чего же легко здесь дышится! – воскликнула Дженис – Давай построим что-нибудь похожее следующим летом, Буши.

Её муж, чьи волосы с каждым годом становились всё реже, очень любил, когда его так называли.10

– Как привыкают ваши попугаи к новой обстановке? – спросил Квиллер.

– Они очарованы моей лысой головой, – пошутил фотограф.

– А у нас два котёнка – взяли из соседнего дома, – радостно доложила его жена. – Один черепаховый, а другой трехцветка.

– Ну и как? Удаётся их фотографировать?

– В любое время дня и ночи, когда только захочу. Они не проказничают, пока получают свои две полные миски в день… Скажи мне, что за слайды ты поминал по телефону?

– Сколько времени понадобится, чтобы сделать слайды с чёрно-белого снимка? – спросил Квиллер.

– Я сварганю их, как только понадобится. Использую свои знакомства, и проектор у меня тоже есть, можешь на него рассчитывать. Даже сам с ним буду работать. А зачем тебе?

Квиллер объяснил, какую задумал программу для предстоящего выступления в Литературном клубе, и Буши сказал, что, возможно, у него есть снимки Эддингтона Смита. Он вспомнил фото старого библиофила на складной лестнице и ещё одно, где тот на тротуаре кормит голубей.

Затем они коснулись проблем, связанных со съёмкой Хиббард-Хауза.

– Я позвонил мисс Хиббард, – сказал Буши -чтобы условиться о съёмке, и она пригласила меня осмотреть дом внутри. Комнаты – огромные, темнющие и чем только не забиты! Можешь мне поверить, нелегкая это будет работёнка!

– Я ещё ни разу не слышал от фотографа, – повернулся Квиллер к Дженис, – что снимать ему будет легко. Хваткие парни эти фотографы! Когда карточка получается супер, они – хо-хо! – герои.

Дженис захихикала, а потом сказала:

– Он взял меня с собой, когда поехал на «смотрины». Дом превосходно освещён снаружи! Но какая странная архитектура! Что это за стиль? По-моему, пока я жила в Калифорнии, я уже всё повидала.

– Если верить Фрэн Броуди, у этой громадины парадная дверь в колониальном стиле, крыша – в готическом, и – венецианская башня! Викторианские веранды были пристроены позднее. Интерьеру, по утверждению Фрэн, в основном придан стиль времен Якова Первого.

– Я сказал Вайолет – она попросила меня так её называть, – вставил своё слово Буши, – принести в дом свежесрезанных белых цветов и постелить на большой обеденный стол белую скатерть. И ещё сказал ей, что люди на фото не нужны.

– Я поеду в качестве ассистентки, – сказала Дженис.

– Она давно мне помогает, и у неё хорошо получается. В нашем деле надо выучиться двум вещам: использовать крупный план, когда общий план не даёт нужной картинки, и использовать боковое освещение. У меня в фургоне есть светоотражательные зонты, и с их помощью мы высветим тени.

Потом мужчины развлекли Дженис рассказами о начале их знакомства, когда Буши жил в Локмастере.

– Я рад, что переехал в Пикакс, – сказал он.

– Все лучшие люди прибывают сюда из Локмастера. – кивнул ему Квиллер. – Последний – Олден Уэйд. Он, ничего не скажешь, быстро завоевывает Пикакс… Ты знаешь Олдена, Буши?

– Наслышан о нём.

Сказано это было не без ехидства, что подстегнуло любопытство Квиллера.

– Мы видели его в спектакле, – оживилась Дженис – Он замечательно играл! Он будет вести актерскую студию, как я слышала, и я очень хотела бы туда записаться.

– Кстати, он живёт в Хиббард-Хаузе, – сообщил Квиллер.

– Йау-у! – решительно заявил о себе Коко, который все это время наблюдал сквозь сетку за воронами.

Дженис вскочила.

– Киска обедать хочет, да и нам пора домой – кормить Бонни и Клайда11 . Буши так назвал котят, потому что они вступают в жизнь, полную опасностей.

Она извинилась и побежала в дом – то есть в амбар, – а Квиллер с фотографом задержались во дворе.

– Я слышал об Олдене много всякого, Буши. Меня эти сплетни волнуют постольку, поскольку Полли взяла его в магазин – налаживать «культурную жизнь». Это он попросил меня выступить на открытии Литературного клуба.

– Ага… ну да… как делать дело, он знает, только за ним закрепилась слава юбочника и соблазнителя.

– Какого красивого парня в этом не подозревают! Разве не так?

– Не знаю. Красивым парнем никогда не был. – Он провёл рукой по своей лысеющей голове. – Только у Олдена длинный донжуанский список.

ТРИНАДЦАТЬ

В понедельник утром «Сундук пирата» начинал свою деловую жизнь. Кроме того, Квиллер обещал стать первым покупателем в Центре Эддингтона Смита. И ждали его там с толстой чековой книжкой, правда, выписать ему пришлось гораздо большую сумму, чем он предполагал.

Покормив пораньше сиамцев, он угрюмо готовил себе овсянку и строгал бананы под контролем Коко, сидевшим на барной стойке.

В половине десятого Лайза ждала его – первого покупателя! – с ключом от буфета в руке.

– Знаю, что ты не хотел бы, чтоб о тебе писали в газетах, но, Квилл, какой бы это был сюжет на первую полосу: «В день открытия ЦЭС почётный гражданин Пикакса покупает редкую книгу для своего кота». Но тогда тебе пришлось бы тащить сюда Коко, а ещё неизвестно, как он поладит с Данди.

– Ты мечтательница, Лайза!

– Хотела прийти Вайолет, но она записалась на приём к врачу в Локмастере. Её везут туда на машине.

– Надеюсь, ничего серьёзного?

– Her, это плановый осмотр, какая-то не слишком мешающая жить хроника. Они пообедают в ресторации «Конь-огонь» и приятно проведут время. Готовы? – Она вынула ценную книгу из буфета и вручила её своему первому покупателю.

Творение Д-ра Зюсса было типичным изданием для детей: с ярко-голубой глянцевой суперобложки маленьких читателей приветствовал потешный кот в шляпе с высокой тульей в бело-красную полоску. Шестьдесят с гаком страниц заполняло повествование, стишки и такие же забавные, как на обложке, рисунки.

– А ты уверен, что Коко понравится? – спросила Лайза.

– Он любит тонкие книжки: их легко сбрасывать с полки. Таков его литературный вкус! Но эту книгу я запру на замок и лишь изредка буду выкладывать на кофейный столик, где в знак почтения он будет сидеть на ней. У Коко есть нюх на раритеты.

– Ну… если ты так говоришь… – скептически протянула Лайза. – А теперь… у меня есть для тебя сюрприз. Вайолет попросила меня сообщить… Её отец очень высоко ценил профессию журналиста и собирал книги, написанные о журналистике и журналистах, – в его коллекции сорок или пятьдесят названий!

– Я все их покупаю! – перебил её Квиллер, вынимая чековую книжку.

– Нет-нет! Она отдаёт их тебе в благодарность за книгу о Хиббард-Хаузе.

– Передай ей, чтобы она их все скопом подарила ЦЭС, а я их у Центра куплю. Ей зачтется при подаче налоговой декларации. А я порадуюсь удаче, которая выпадает случайно и, дай бог, раз в жизни, ну а ЦЭС получит солидный денежный вклад. Простая арифметика! Книги уже здесь?

– Нет. Они в Хиббард-Хаузе – четыре или пять коробок. Вайолет хотела, чтобы Олден отвёз их к тебе в амбар попозже вечером.

– Я буду на месте и выпишу чек на ЦЭС. А на какую сумму – решайте вместе с Вайолет.

Квиллер пошёл домой, унося с собой «Кота в шляпе», которого Лайза положила в один из полиэтиленовых мешков, подаренных ЦЭС местной аптекой. Когда он входил во двор амбара, оба сиамца выделывали курбеты в кухонном окне – в предвкушении, несомненно, мясных хлебцев от Луизы. Так или иначе, но они были жёстоко разочарованы, когда им преподнесли ценную книгу, – презрительно фыркали, с загадочным видом вздымали глаза к потолку и снова фыркали. Даже Коко, главный библиофил, не проявил никакого интереса к новому приобретению!

«Уж этот мне Коко! – посетовал про себя Квиллер. – Он, верно, предпочёл бы получить "Жизнь Джорджа Вашингтона"».

Позднее он снова отправился в город, чтобы выполнить кое-какие поручения, и перед особняком семейства Спренклов, на Мейн-стрит, увидел Мэти Спренкл, которая, задумчиво качая головой, смотрела то налево, то направо.

– Карету поджидаете? – улыбнулся он.

– О, Квилл! – засмеялась она. – Вы моя палочка-выручалочка. Никак не могу решить, куда мне ехать в первую очередь – на почту или в банк?

– Исходя из того, что тарифы на почтовые услуги всё время растут, сначала поезжайте в банк, – посоветовал он, – Вы прекрасно выглядите! А как поживают ваши девочки?

Он заметил, что к её темно-голубому платью прилипло несколько кошачьих волосков. Мэгги была завзятой кошатницей.

– Дорогая наша Шарлотта умерла от старости, и нам её ужасно не хватает. Но мы взяли серую кисоньку из кошачьего приюта. И назвали её Эмили. Не подыметесь ли в дом? Познакомитесь с ней и выпьете чашку чая…

– С удовольствием подымусь и заодно кое-что с вами обсужу… но от чая увольте: только что выпил три чашки кофе.

Это была наглая ложь и одновременно пристойная форма отказа от слабого жасминного чая с плавающими в нем одним-двумя, а чаще и более волосками.

Особняк Спренклов был построен в те давние времена, когда купцы торговали своим товаром на первом этаже принадлежащего им дома, а на верхних жили сами со своими большими семьями. Теперь внизу помещались два офиса: по купле-продаже недвижимости и страховой компании, а Мэгги занимала второй и третий этажи, превращённые в викторианский дворец. После смерти мужа, Джереми, она продала их летнюю резиденцию, рассталась с огромным розарием и обосновалась в центре Пикакса – поближе к местам своих многочисленных хобби.

Она спросила Квиллера, хочет ли он подняться по парадной лестнице или пройти к лифту в задней части дома. Лестница была по-старинному крутой, а из-за устилавшего её пышного ковра и без того узкие ступени не вмещали ботинок сорок четвёртого размера. Лифт, доступный со стороны автомобильной стоянки у пыльного фасада здания, был недавним нововведением.

– Я – человек отчаянный, поэтому я выбираю опасный, но короткий путь, – заявил Квиллер.

Лестница утопала в розах, стены были тёмно-красные, увешанные несметным числом гравюр. Дизайнер и по совместительству мэр Пикакса Аманда Гудвинтер недаром сказала Квиллеру: «Я делаю то, что хочет клиент. Деньги – его, и пусть живёт с тем, за что платит».

Наверху было ещё больше красных роз и красных стен, закрытых огромными картинами в тяжёлых золочёных рамах.

Разговор протекал за богато украшенным резьбой столом с мраморной столешницей, вокруг которого стояли обитые бархатом стулья.

– Вы наотрез отказываетесь от чая? Может, всё-таки выпьете чашечку? – ещё раз предложила Мэгги.

Квиллер снова отказался.

– Я пишу книгу о Хиббард-Хаузе, – начал он, -которую будет издавать Фонд К.

– Знаю, знаю! Вайолет мне сказала! Я очень, очень рада! Чем-нибудь могу помочь? Я старше Вайолет, но мы вместе росли.

– То, что мне надо, Мэгги! Я собираю воспоминания о Хиббард-Хаузе у старожилов Пикакса.

И он поставил на мраморную столешницу диктофон.

– О, я помню, как мы подымались на башню, чтобы посмотреть на озеро в десяти милях от Хиббард-Хауза… как зимою слетали на санках с холма, на котором он стоит… а летом ночевали на веранде в спальных мешках… как сидели вокруг печки в библиотеке, и отец Вайолет читал нам вслух. Вайолет поступила в колледж, потом уехала в Италию, а я вышла за Джереми и была безумно счастлива. Он любил выращивать розы и каждый день преподносил мне одну прекраснейшую флорибунду из нашего сада, напевая песенку «Только роза» из оперетты Рудольфа Фримля «Роз-Мари»! У него был красивый баритон!.. Пока Вайолет жила в Италии, мы с ней переписывались, и меня бросило в жар при известии, что она собирается замуж за художника. Ну а когда её родители узнали, что он не только художник, но ещё и иностранец … они чуть не умерли! Вайолет было сказано, что это убьёт её мать! Она вернулась домой.

– И замуж так и не вышла? – спросил Квиллер.

Мэгги сдержанно кивнула.

– Назло, я думаю. Она была единственным ребёнком, и на ней, следовательно, кончалась прямая линия Хиббардов… Я никогда не забуду, как она, когда вернулась из Италии, горько плакала изо дня в день. И я плакала вместе с ней.

Слёзы выступили у неё на глазах, и Квиллер сказал:

– Я, пожалуй, выпил бы чашку чая.

Когда Мэгги вернулась с чайным подносом, лицо у неё было спокойное.

– Мне было вдвойне обидно за Вайолет, потому что мы с Джереми были райски счастливы, и он выращивал розы со страстью. Однажды он послал Вайолет розу на длинном стебле, сопроводив её знаменитыми стихами Хафиза, которые вы, наверно, знаете.

Она прочла наизусть написанные в тринадцатом веке строки:

– М-м-м, – промычал Квиллер. – Вдохновенный жест!

– То, что ей было нужно, Квилл. Не знаю, что больше – стихи или роза. Джереми начал наблюдать за розовыми бутонами за двадцать лет до того, как это вошло в моду в Локмастере. И специально для этой цели выращивал в теплице розы на длинном стебле. Это особый сорт, знаете ли, их сажают почти впритык, чтобы они тянулись вверх. Как мне жаль, что вы с Джереми не знали друг друга.

– Вы знаете, что у Вайолет проблемы со здоровьем?

– Я знаю, что она сегодня поехала в Локмастер. к своему врачу. Уже несколько лет, как у неё признали аневризму. Эта болезнь сражает без предупреждения.

На какое-то мгновение Квиллер потерял дар речи.

– Я потрясён! У меня сердце разрывается… Бедная она, бедная! Я поражён тем, с какой выдержкой она держится,

– Она научилась жить каждым днём, – сказала Мэгги. – Теперь вы знаете, почему я рада, что вы работаете над книгой о Хиббард-Хаузе. А с другой стороны, она, возможно, доживёт до ста лет. Я подумаю, что ещё я могу вспомнить о тех годах.

– И добавляйте это к уже записанному на диктофон, а я через неделю свяжусь с вами по телефону.

Когда Олден на служебном фургоне Хиббард-Хауза въёхал во двор амбара, Квиллер, выйдя к нему навстречу, посоветовал развернуть машину кузовом к кухонной двери. Коко и Юм-Юм наблюдали за маневрами из окна, но вскоре разбежались в разные стороны. Квиллер любил повторять, что только два сиамца знают, как разбежаться сразу в трёх направлениях.

Мужчины сложили коробки по одну сторону каминного куба, и Олден предложил помочь расставить книги по полкам. Но Квиллер сказал, что сначала их надо внести в каталог.

– Я займусь распаковкой, а вы подымитесь наверх и послушайте, какая здесь акустика. Прочтите что-нибудь, например, из Шекспира.

– Да, такая удача выпадает человеку лишь раз в жизни! – заявил гость, обозревая собрание шекспировских пьес. – У вас коллекционное издание, как я погляжу. Счастливчик!

– Возьмите «Генриха Пятого» и прочтите пролог, – предложил Квиллер. И потом с истинным наслаждением, как зачарованный слушал лившиеся из-под крыши амбара тридцать четыре строки начиная с первой: «О, если б муза вознеслась, пылая…»

Ничего подобного яблочный амбар ещё не слыхал! Быть может, сам чтец ещё никогда не выступал в таком прекрасном зале!

– Спойте что-нибудь, Олден! – крикнул Квиллер снизу.

– «Мужчина должен быть суров, он должен быть отважен…» – запел Олден.13

Квиллер зааплодировал, и Олден, возбуждённый, в приподнятом настроении, начал спускаться. И вдруг – не прошло и нескольких секунд – он полетел вверх тормашками и с шумом приземлился на пол.

Квиллер, вскрикнув, бросился наверх и в тот же миг увидел, как мелькнул и скрылся бежевый комочек меха.

– Олден! Вы не расшиблись? Что случилось?

– Не знаю, но вроде жив. На занятиях по актёрскому мастерству нас учат, как падать на подмостки.

– Может, чего-нибудь выпьете, чтобы успокоить нервы?

– С нервами у меня всё в порядке. Благодарю, но мне пора домой – открывать к столу бутылки.

– Передайте Вайолет: я пишу ей записку с тысячью благодарностей.

Квиллер был рад, что его предложение выпить встретило отказ: ему не терпелось заняться свалившимся на него щедрым даром, представлявшим журналистику конца девятнадцатого – начала двадцатого веков. Среди прочих там значились такие имена, как Менкен, Хёрст, Паттерсон и Люс… имена таких женщин, как Нелли Блай и Айда Тарбелл… таких писателей, как Марк Твен, Артемус Уорд, Ирвин С. Кобб, Уилл Роджерс Джордж Эйд, Стивен Крейн, Амброуз Бирс.14

На сцене между тем, вопросительно пофыркивая, появились сиамцы. Причём Коко ходил той особой «деревянной» походкой, которая означала «виновен», что побудило Квиллера подняться к месту недавнего происшествия: там – как он и подозревал – валялась банановая кожура. Узенькая полосочка.

Позже, обдумывая за чашкой чая случившееся, Квиллер чуть не захлебывался, удерживаясь от смеха при мысли о злосчастном падении Олдена. С тех пор как существует клоунада, падение лицедея, поскользнувшегося на банановой кожуре, вызывало весёлый смех. Прикинув, что к чему, Квиллер пришёл к заключению: просто Коко не нравится Олден Уэйд, несмотря на красивый тембр его голоса и безукоризненные манеры. В результате Квиллер, вдохновившись, сочинил пародию на стихотворную шутку Сэмюэла Джонсона15 :

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

Не успел Квиллер утром во вторник включить кофеварку, как позвонил Буши.

– Хелло, Квилл! Хочу вот сказать, что вчера я весь день щёлкал Хиббард снаружи. День был как раз подходящий: освещение и всё такое. Мисс Хиббард отсутствовала, но мне она была не нужна. Сегодня я прихвачу с собой Дженис, и мы займёмся интерьером.

– Ты хочешь сказать, – отозвался Квиллер, – что я как сопровождающий тебе ни к чему? Я уволен?

– Ты уволен! К моим услугам там весь день будут управляющий и горничная. А Дженис я беру с собой в качестве летописца: ей смерть как хочется посмотреть на это уродство. Теперь… насчёт фото для лит-клуба. Ты сможешь забрать снимки из «Всячины»?

– Хочешь, чтобы я вечером забросил их тебе домой? – спросил Квиллер.

– Хорошо бы. Я заехал бы за ними, но у меня задание для газеты.

– Ты работаешь как вол, Буши! Работай ты поменьше, так может, и волос было бы у тебя побольше.

– И даже вот… никак не разбогатею… Так я скажу Джен, чтобы ждала тебя.

Квиллер и сам был в цейтноте. К полудню – крайний срок! – ему нужно было подготовить материал для «Пера Квилл а», а у него, как говорится, ещё конь не валялся. В таких случаях в ход шло несколько профессиональных уловок, которые он мог бы использовать: запустить колонку «Нам пишут», заполнив её мнениями, идеями и жалобами Читающей публики или взять страничку из собственного дневника и растянуть до тысячи слов.

Другим важным делом, которое ему предстояло на этой неделе, было выступление в Литературном клубе.

Он сдал дежурному редактору написанную наспех колонку, взял оставленный Кеннетом конверт со снимками Эддингтона Смита и получил фотографии из собрания публичной библиотеки. Там оказалось несколько снимков старого книгопродавца, его старого дома и верного старого кота, честно смахивавшего в лавке пыль. У библиокота Уинстона было несколько предшественников, все на одно лицо, вернее сказать, на одну морду: серые, лохматые и с пышными хвостами.

Из редакции Квиллер пошёл к себе в амбар – сочинять речь для Литературного клуба. Выступая перед слушателями, он никогда не читал готовый текст. Предпочитал набросать план – и импровизировать.

Теперь он расположился в удобном кресле с блокнотом и ручкой в руках. Сначала нужно было оживить в памяти всё, что он знал об Эддингтоне Смите. Они дружили с того момента, когда Квиллер, поселившись в Пикаксе, увлёкся старыми книгами. Каждый раз, отправляясь в город, он огибал здание почты и посещал странную лавку – что-бы полистать там книги, купить одну-две и подбросить коробочку сардин для Уинстона. Мало-помалу Эддингтон стал относиться к нему как к «лучшему другу», доверяя настолько, что открыл ему историю своей семьи. Можно ли было верить этим рассказам? Он происходил из первых поселенцев, неутомимых трудяг и балагуров. То, что они рассказывали, могло быть правдой, но могло оказаться и выдумкой или занозистой шуткой, основанной на фактах или преувеличениях.

Квиллеру нужно было решить, что из известного ему он представит во вторник своей аудитории. Заметки, сделанные им в блокноте, выглядели так: Старый дуб… Розыски книг… Пистолет Эддингтона… Печёнка и лук». «Вызывайте полицию!»… Старинный сундук Эддингтона… И, пожалуй, стоило упомянуть скандальную историю, сообщенную его бабкой, то ли правдивую, то ли придуманную.

И всё время, пока Квиллер напрягал память, он чувствовал присутствие Коко. Кот сидел рядом, свернувшись в тугой комок, и не спускал с него внимательных глаз, словно помогая ему вспоминать. Квиллер был не первым, кто верил, что кот может помочь ему найти верное слово, поймать ускользающую мысль или извлечь из тайников памяти забытую подробность.

Что касается фотографий Эддингтона Смита, то Буши сделает из них слайды, только выбирать было почти не из чего. Все снимки подходили под два названия: «Эдд перед лавкой с котом» и «Эдд перед лавкой без кота». Всегда в одной и той же деревянной позе и с торжественным выражением на лице – с годами книгопродавец просто старел, и старела его одежда.