ДВАДЦАТЬ ДВА

В среду утром Квиллер покормил сиамцев и процитировал им несколько строк из Редьярда Киплинга – пища для ума на день грядущий. Сам он похлебал овсянки и закусил дольками банана, за которыми последовала обязательная чашка кофе.

Подкрепив таким образом свои силы, он позвонил в отдел городских новостей и попросил позвать Бородача.

– Он здесь больше не работает, – ответил секретарь.

– Как давно? – Квиллер не верил своим ушам.

– Со вчерашнего дня.

– Что произошло?

– Не знаю. Говорите с боссом.

Квиллер налил себе вторую чашку кофе и стал соображать. Его уволили? Сам взял расчёт? И в том и в другом случае – по какой причине? С ним случилась беда? Испугался, что выболтал слишком много, поддавшись воздействию «Скуунка» и доброжелательного слушателя?

Квиллер позвонил выпускающему редактору.

– Джуниор! Что случилось с Бородачом?

– Он взял расчёт, возвращается в академию.

– Так, с бухты-барахты?

– Ну, знаешь… эта молодая поросль… они никогда не знают, чего хотят.

– Он оставил адрес для пересылки почты? Я должен ему за сбор информации.

– Нет, адреса нет. Он, верно, вышлет тебе счёт. Слушай, не напишешь для нас что-нибудь такое-этакое с продолжением, пока мы не подыщем замену?

– Я вам не по карману.

Квиллер резко опустил трубку и тут же позвонил Пегги по домашнему номеру в Уинстон-парке.

– Это Квилл. Что случилось с вашим бородатым соседом?

– Право, не знаю. Меня вчера пригласил на ужин – догадайтесь кто? – Уэзерби Гуд! И мы отправились – отгадайте куда? – в «Конь-огонь»! А когда я вернулась домой, нашла записку от Кеннета. Он просил меня возвратить арендованный им автомобиль и забрать у вас то, что вы должны ему за выполненное задание. Ума не приложу, что всё это значит.

– Что – я понимаю, но вот чего я не понимаю, так это почему. Он оставил какой-нибудь адрес?

– Ничего! Мне казалось, вы с Кеном вполне сработались.

– Так оно и было, и он отлично справился с заданием. Вот почему его бегство для меня абсолютная неожиданность. Сообщите мне, если надо будет оплатить какие-то расходы. Как вам понравился «Конь-огонь»?

– Высший класс! Уэзерби предупредил, мол, там непринужденная обстановка, и я ожидала чего-то типа сельской разлюли-малины, но у них вполне классно, несмотря на весь их лошадиный антураж.

Квиллерово знакомство с Джадом Амхёрстом можно было назвать шапочным: однажды вечером они встретились в Хиббард-Хаузе и обменялись рукопожатием завзятых скуункеров. В Мускаунти росло число сознательных граждан, предпочитавших утолять жажду минеральной водой «Скуунк».

Теперь Конни назвала Джада лучшим знатоком повседневного быта нынешнего Большого Дома на Холме. И Квиллер позвонил ему и пригласил в Индейскую Деревню, чтобы скоротать вечер за беседой о Хиббард-Хаузе. Джад Амхёрст, как запомнилось Квиллеру, был благообразным инженером на пенсии. Его седая шевелюра не была такой густой и буйной, как у Торнтона Хаггиса, но Коко и Юм-Юм её одобрили.

Они встретили Джада в прихожей «номера четвертого», приветливо махая хвостами.

– Так это и есть те два проказника, которые пишут колонку «Из-под пера Квилла»? – спросил он.

– Тайна разгадана! Надеюсь, дальше это не пойдет. Вы уже бывали в Индейской Деревне?

– Я присутствовал на двух-трёх собраниях Орнитологического клуба и однажды выступил с сообщением о птицах, населяющих поместье Хиббардов. Пришлось порядком попыхтеть, но мне это было в удовольствие.

– Похоже на материал, который можно использовать в книге о Хиббард-Хаузе. У вас остались записи?

– Всё гораздо лучше. В Птичьем клубе сделали магнитофонную запись моих штудий, и её можно прослушать.

Они сидели в двух удобных мягких креслах друг против друга, утопив ступни в пушистом ковре.

– Он даже мохнатее, чем у Олдена, – заметил Джад. – У Олдена гостиная обставлена по последнему слову моды.

Потом он объяснил, что постояльцы-мужчины живут в каменном гостевом доме у подножия холма, на котором стоит деревянный особняк.

– Сайрус, первый Хиббард, владелец лесопильных заводов, был помешан на дереве – что само по себе хорошо, но вот его потомки жили в вечном страхе из-за угрозы пожара.

– Я хотел бы записать всё на диктофон.

Так на магнитофонной ленте появилась следующая запись:

Квиллер выключил диктофон и спросил:

– Вы, как и остальные, тоже увлекаетесь охотой на уток?

– Нет. Я – книжный червь. Поселиться в этом доме меня побудила богатая библиотека. Правда, Вайолет пожертвовала массу книг ЦЭС, но сотни остались – не нынешние бестселлеры, а знаменитые старые романы, такие как «Женский портрет»22 или «Мельница на Флоссе»23 . Что мне нравится в Олдене, так это то, что с ним можно поговорить о книгах. Мне не попадались люди, которые разделяли бы этот мой интерес. А так… мы смотрим спортивные состязания по телевизору и играем в карты.

Квиллер осторожно поинтересовался, не отменила ли женитьба Олдена пинг-понг, карты и прочие привычные развлечения.

– Нет, – сказал Амхёрст. – Она несколько старше его, вы же знаете, и не отличается, говорят, цветущим здоровьем, так что рано уходит к себе, а Олден может оставаться и играть хоть в маджонт, хоть в подкидного… А возвращаясь к ЦЭС – так я регулярно посещал лавку Эддингтона Смита по субботам. И подолгу сидел на стремянке, и покупал коробками сардины для Уинстона. Всё это снова воскресло в памяти, когда я слушал вашу лекцию в литклубе.

Минуту-другую оба, и хозяин и гость, сидели молча, уставившись в пространство, пока Квиллер не спросил:

– А как обитатели Хиббард-Хауза отреагировали на внезапное замужество Вайолет?

– Мы все сказали то, что полагается в таких случаях, но никто не сказал, что на самом деле думает. Олден – славный малый, талантливый и всё такое прочее, но слишком уж он круто он берёт… Я, простите, увлекся. Пожалуйста, не цитируйте это.

– Можете не опасаться. Просто в наших краях так говорят… и только для моих ушей! Мне нужно что-то типа фольклора, то, чём пропитаны стены старого здания, мифы и тайны.

– Я поищу, пошарю вокруг. После отца Вайолет остался дневник…

– Великолепно!

– Я спрошу Вайолет, нельзя ли мне его посмотреть… и даже если она откажет, я знаю, где он лежит.

Он встал, собираясь уходить, и сиамцы – всё это время, по причинам только им известным, они вслушивались в каждое слово, – расступились, давая ему пройти.

– Славные котики! – сказал он.

– Сейчас они паиньки. Но видели бы вы, как они беснуются, когда надвигается Великий ураган! Прямо парочка буйнопомешанных, да и только!

– Вы их выпускаете?

– Никогда!

– Правильно, – одобрил Джад. – В этом году в здешних местах появились койоты.

В конце дня Квиллер почувствовал сильную вибрацию, доходившую через обращенную на север стену. Сиамцы тоже её почувствовали и уставились на стену. Квиллер знал то, чего не знали они: Уэзерби репетирует музыкальную заставку, которая пойдёт перед шестичасовым прогнозом погоды.

Когда вибрация прекратилась, Квиллер позвонил соседу.

– Джо, тебе не требуется глоток живительной влаги перед сегодняшней программой?

– Бегу! Лечу!!

– Только не забудь нацепить крылья.

Коко и Юм-Юм встретили гостя у двери.. Они знали, что тот живет вместе с Гольф Стримом. Стаканы были наполнены, и мужчины уселись в мягкие кресла друг против друга, а сиамцы заняли позицию на пушистом ковре.

Разговор начал хозяин дома:

– Говорят, тебя видели в ресторане «Конь-огонь», пошаливающим с некой неустановленной особой. Что скажешь в своё оправдание?

– Ты что? Ты кто? Полицейский? Да я вообще не «пошаливаю»! За мной такого не водится. Твои оперативники меня с кем-то спутали. Да, я был там с молодой особой, с которой, между прочим, ты сам меня познакомил, и мы провели время в мире и согласии, разве только она сильно наседала на меня с компьютером. Приставала, чтобы я его себе купил Но я сказал, что предпочитаю фортепьяно.

– Какой музыкой ты угощаешь сегодня? Из-за звуконепроницаемости наших стен мне придётся ждать твоей программы.

– Нет на небе солнца! – загудел, словно иерихонская труба, Уэзерби. – Ждёт нас непогода!!

Заслышав такое пение, больше всего смахивавшее на львиный рык, сиамцы вскочили и пулей вылетели из комнаты.

– Тысяча благодарностей! – крикнул он им вслед. – Говоря серьезно, Квилл, нас ждут трудные времена. Запасись топливом, батарейками, бутылками с водой и полуфабрикатами.

В одиннадцать Квиллер и Полли, как в старые добрые времена, созвонились, чтобы поболтать перед сном.

Она нашла рецепт муллигатани24 . Он читал Менкена. Она подумывает о покупке нового зимнего пальто. Он подразнил Джо «шалостями» с неустановленной девицей. Они сказали друг другу непременное «a bientot».

После этого Квиллер мгновенно заснул и мирно спал до часу ночи, когда на прикроватном столике требовательно – так показалось ему сквозь сон – взревел телефон. Он прорычал в трубку что-то нечленораздельное.

– Простите, Квилл, – зарыдал женский голос. – Извините, что так поздно. Это Мэгги. У меня печальная новость. Мне нужно было кому-то…

– Да, Мэгги. Не стоит извинений. Что случилось?

– Мы потеряли нашу дорогую Вайолет! – Долгие непрерывные рыдания.

Он ждал такого звонка, раньше или позже, но не так скоро.

– Печальная новость, да… что и говорить, – пробормотал он.

– Мне позвонили полчаса назад. Это было неизбежно. Но теперь, когда это случилось… это такой удар!.. Я в себя не могу прийти. Не знаю, как я с этим справлюсь. Мы были всё равно что сёстры!

– А вы плачьте, Мэгги, плачьте. Слезы – великий целитель. Не бойтесь плакать, не осушая глаз. А когда выплачете все слезы, вам станет легче, вы сможете подумать, как почтить память Вайолет.

– Вы правы, Квилл. Так – именно так – сказал бы Джереми. – Голос затих, но Квиллеру, прежде чем он повесил трубку, показалось: он слышит её душераздирающие рыдания.

Совет его был основан на личном опыте, он знал что говорил. Он представил себе, как пять «девочек» Мэгги собрались вокруг неё, утешая, как только кошки и умеют утешать. Сиамцы уже учуяли: что-то неладно, и, сидя за дверью, тихонечко мявкали. Он встал и впустил их.

ДВАДЦАТЬ ТРИ

Утром в четверг, когда Квиллер кормил сиамцев и себя (именно в таком порядке), он думал о Вайолет. Он думал о том, какой незаурядной личностью она была, о её живом уме, любви к стихам и драме. Он думал о её неудавшемся романе в юные годы и странном браке – в поздние. И всё же, всё же… кто тут что мог сказать? Как бы то ни было… он чувствовал себя обязанным завершить книгу о Хиббард-Хаузе. Он представлял себе, какую радость она бы доставила Вайолет фотографии укромных уголков, семейные сокровища, архитектурные изыски. И вне всяких сомнений, ей бы понравился рассказ о доме. Вот на этом ему нужно сейчас сосредоточиться – на изложении фактов, но не с журналистской объективностью, а с чувством и юмором. Другими словами, он собирался писать так, чтобы ей было приятно читать. И посвятит он эту книгу ей – просто «Вайолет», И поместит её фотографию: выберет вместе с Мэгги наиболее удачную из архива Хиббардов.

Но сначала надо было переделать кое-какие домашние дела. Одним из первых в списке значилась покупка продуктов для Полли. У него был ключ от её кондо, и заморозку он мог забросить ей в холодильник. А в награду за свои благодеяния он пользовался приглашениями на импровизированный обед из «сладких остатков». Кроме того, следовало посетить банк, почту, аптеку и супермаркет Тудлов. А теперь у него появился мотив и стимул нанести визит Энди Броуди.

Полицейский участок находился в здании муниципалитета, на один лестничный пролёт вверх.

Сержант из охраны пропустил Квиллера через ворота и взмахом руки отправил к стеклянной клетке – офису шефа, где тот, что хорошо было видно, пыхтел за компьютером.

– Входи, входи, парень! Успокой свои косточки! – пробасил шеф с жутким шотландским акцентом. – Как она, суровая житуха в ваших дебрях?

– Скучаю по нашим импровизированным – раз и примчался! – посиделкам, Энди. И коты по тебе соскучились. Коко просил выяснить у тебя, завершено ли локмастерское дело об убийстве из охотничьего ружья.

– Не-ет.

– Поговаривали, что будто бы там замешан член семьи. Эта версия отрабатывалась?

– А как же. Дело прекращено за отсутствием улик. Следователям приходилось крутиться: подозреваемый принадлежал к элите – именитый горожанин.

– По всей видимости, ситуация в Локмастере стала для него слишком неблагоприятной; именитый горожанин перебрался в Мускаунти. Ты об этом знаешь?

– А как же.

– Здесь он имел колоссальный успех. И вот женился на женщине старше себя, единственной наследнице состояния четырёх поколений Хиббардов. Ты, конечно, знаешь об этом. В прошлую пятницу было объявление в газете.

– А как же.

– Сегодня рано утром новобрачная умерла, – сказал Квиллер. – Сообщение появится во «Всячине» на первой странице. Причина смерти – кровоизлияние в мозг.

– Вот чёрт! А что о таких милых делишках думает твой умник кот?

– Красавчик этот был в амбаре дважды, и оба раза Коко демонстративно отсутствовал. Во второй раз Коко подбросил кожуру от банана, чтобы тот на ней поскользнулся. А выводы делай сам!

Прибыв домой в «Ивы»» Квиллер обнаружил, что в кондо Коко получил просто шикарные условия для выступлений по сравнению с амбаром. Вместо единственного кухонного окна здесь для его кульбитов было целых три сцены: высокий узкий застекленный пролёт за входной дверью; широкое окно с глубоким подоконником в эркере, служившем столовой, а также кабинетом; и ещё одно широкое окно на кухне, над мойкой.

Ещё подъезжая, Квиллер видел, как Коко упражняется одновременно на всех трёх сценических площадках – далеко не легкий номер, но он был искромётным исполнителем кульбитов. Его пируэты означали, что на автоответчике полно сообщений. Они были от Лайзы Комптон, Бёрджесса Кэмпбелла, Ланспиков и других – друзей, желавших услышать голос друга в момент тяжёлой утраты.

Первым делом Квиллер ответил на звонок Мэгги.

– О, Квилл! Я вам так благодарна за всё, что вы вчера мне сказали. Сегодня я чувствую блаженную умиротворенность и решимость заняться чем-то конструктивным.

– Превосходно! Могу я быть чем-то полезен?

– Ваша помощь в поминальной службе будет бесценной. Я – душеприказчица Вайолет, и я хочу сделать прощание таким, чтобы ей понравилось. И я подумала: что если вы произнесёте прощальную речь? У вас такой замечательный голос и такая неотразимая внешность…

– Не преувеличивайте, Мэгги. По-моему, такой человек, как Бёрджесс Кэмпбелл, тут лучше подойдёт. Его семья и семья Вайолет знали друг друга поколениями, он и Вайолет вместе работали в совете ЦЭС. Он превосходно читает лекции в нашем колледже, у него грудной шотландский голос. Александр будет стоять с ним рядом, и это добавит трогательности прощанию с нашей дорогой Вайолет. Она любила собак, вы же знаете.

– Замечательно! Замечательно! Я так рада, что посоветовалась с вами, Квилл.

– И ещё одно предложение, Мэгги. Поэзия и драма были большой любовью Вайолет. Было бы вполне уместно почитать что-нибудь из великих писателей. Полли могла бы почитать из Байрона – что-то из его небольших вещей, а я счёл бы за честь представить отрывок из Шекспира.

Позже днём позвонил Олден Уэйд. Квиллер выразил осиротевшему мужу соболезнования, пообещав в конце разговора продолжить работу над книгой, обновив посвящение: теперь книга будет данью памяти удивительной женщине.

– Это искреннее выражение моих чувств. Могу я чем-нибудь быть полезен? – спросил Квиллер.

– Я хотел бы рассказать вам о разговоре, который состоялся у нас с Вайолет в последний наш вечер. У вас найдётся несколько минут?

– Безусловно. Мы сейчас живем в Индейской Деревне.

Он дал Олдену указания, как попасть в «Ивы», и указания Коко – как себя вести.

– Бедный малый только что потерял жену, Коко! Постарайся выказать чуточку тепла, чуточку понимания.

Коко, склонив голову и поджав хвост, куда-то уполз, и последующие несколько часов его не было видно.

Когда Олден приехал, Квиллер с чувством пожал ему руку и препроводил к одному из мягких кресел. От закуски гость отказался и с места в карьер начал докладывать:

– Вы, вероятно, знаете, что дед Вайолет любил принимать гостей. Именно он построил просторный гостевой дом у подножия холма. Теперь его называют Старой Каменной Грудой – не из презрения, а любя. Гости жили неделями – от двух и дольше, днем наслаждаясь природой, а ближе к вечеру, принарядившись, поднимались в особняк на ужин, а после проводили время за играми. Вы играете в карты, Квилл?

– Пожалуй, нет. Мальчишкой я играл в карточную игру, участники которой много шумят, орут, бьют картами по столу. Мы называли её «пьяницей». Но это всё.

– Так вот, Джеффри предоставил своим гостям целую галерею – Галерею игр, где была на выбор добрая сотня настольных игр – от шахмат до маджонга. Молодежь предпочитала «старую деву», флинч.25 китайские шашки и все такое прочее. Люди посолид-неё могли провести время за домино и вистом. Играли в нарды, парчизи26 , «Монополию» – да во что только не играли! Так было, знаете ли, между тысяча девятисотым и девятьсот пятидесятым годами.

– Похоже, у вас там настоящий музей.

– Вот-вот. Слово в слово с Вайолет. Даже обычные игральные карты хранятся в красивейших шкатулках: резных, ручной росписи, инкрустированных перламутром. Вайолет полагала, что о галерее тоже стоило бы упомянуть в книге, но предварительно нужно на неё взглянуть.

– С удовольствием! Может быть, завтра?

Они договорились. Олден отправился по своим делам. И Коко крадучись вылез из-под кресла.

– Что с тобой? Что тебе не так? – грозно спросил его Квиллер.

Когда тем же вечером Квиллер прибыл к Полли, его встретили Брут, несший охрану, и Катта, которая вела себя этакой пугливой озорницей.

Они надзирали за тем, как он устанавливал складной столик у огромного – чуть ли не во всю стену – окна, расставлял приборы на двоих, выбирал музыкальное сопровождение и ставил на пол тарелки с их ужином. Затем Полли подала горшочки с тушёными «остатками» (чего – спрашивать не полагалось), приправленными мелко нарезанной петрушкой и подрумяненным миндалем.

Пока из магнитофона лились ноктюрны Шопена, они обсуждали прогноз погоды (штормовая) и вопрос о новом статусе Данди.

– Видишь ли, – сказала Полли, – многие приходят в магазин поглазеть на Данди, а уходят с купленной книгой. «Зелёные халаты» клянутся, что пятьдесят процентов продаж следует отнести на счёт профессионального шарма Данди. В плане налогообложения это значит, что мы можем считать траты на его корм, подстилки, туалетные принадлежности и ветеринарное обслуживание производственными расходами. Или же можно рассматривать его как одного из служащих, положить ему жалованье и предложить оплачивать своё содержание и медицинскую страховку. В этом случае встаёт вопрос: должен ли он иметь номер соцобеспечения и подавать налоговую декларацию?

Полли рассуждала об этом совершенно серьёзно, и он ответил ей в том же духе:

– Мне крайне не хотелось бы, чтобы у магазина или у Данди были неприятности. Попроси вашего бухгалтера утрясти это дело с налоговым управлением.

После ужина они выключили музыку и занялись обсуждением отрывков для чтения на прощании с Вайолет.

Полли сказала, что прочла бы стихотворение Байрона «Она идет во всей красе, светла, как ночь её страны».27

Квиллер сказал, что Вайолет напоминала ему Порцию из «Венецианского купца». Он прочёл бы её знаменитый монолог: «Не действует по принужденью милость…»28

Это был тот «книжный» вечер, который оба они так любили, – вечер, которого так недоставало в их жизни всё то время, что Полли входила в книжный бизнес.

Внезапно вспышка синего электрического света озарила ночное небо над «Ивами» и через занимавшее всю стену окно ярко осветила комнату.

– Разветвлённая молния! – сказал Квиллер. – Джо предсказывал грозу на конец недели. Мне, пожалуй, лучше двинуться восвояси, пока дождь не превратился в проливной.

Он был ещё на пути к номеру четвертому, когда у обочины остановился фургон, и Уэзерби Гуд, высунувшись из окна, подмигнул: «Подвезти?» В это время он как раз возвращался домой с радиостанции.

– Как насчёт глоточка на ночь? После твоих тяжёлых трудов в эфире?

– Спасибо. Поставлю мою лошадку в стойло и прискачу. – Небо снова озарилось синим. – Разветвлённая молния, – констатировал Уэзерби.

Несколько минут спустя он уже рапортовал о своём прибытии в номере четвертом.

– А где киски?

– Коко наверху, изучает движение атмосферного фронта. Он собирается занять твоё место. Юм-Юм под креслом. Её молния не волнует.

– А кого волнует? В прошлом году я читал лекцию о молнии в клубе, ну и спросил, многим ли нравятся грозы. Ни одна рука не поднялась. Несколько человек сказали, что грозы их освежают – при условии, что гром гремит не слишком громко и под рукой есть что выпить.

– А верно, что при грозе нельзя стоять под деревом?

– Абсолютно! Молния ударяет в высокие предметы. Деревья – высокие. Ну а высокая температура превращает древесный сок в пар и взрывает дерево.

– Ещё вопрос, Джо. Что, собственно, такое – разветвлённая молния?

– Иногда молния вспыхивает за облаками, и тогда она их ярко освещает. При разветвленной молнии создается впечатление, будто вспышки происходят повсюду, озаряя всё небо. То есть то, что мы наблюдали в течение этого часа… Но хватит о молниях. Я узнал нечто потрясающее в Хорсрэдище на этой неделе. Я помчался туда на день рождения и встретил там девушку, которая осенью собиралась обвенчаться с Ронни Диксоном. Помнишь такого? Он разбился насмерть. Автомобильная авария.

– Помню. Согласно официальному заключению, всему виной наркотики и алкоголь.

– Да. Только девушка говорит, что не кто иной, как Олден Уэйд, присоветовал Ронни стимулянты, уверяя, что таблетки у всех актеров в ходу: избавляют от страха перед выходом на сцену. Она и её друзья считают, что Олден хотел убрать Ронни. В Хорсрэдише не переставали шептаться о выстреле, убившем миссис Уэйд. А зачинщиками этих разговоров были пасынок Олдена Уэйда и Ронни. Куда девался Олденов пасынок, там никто не знает, а вот Ронни уже вне игры.

– Занятно, – сказал Квидлер. – Ну и как тебе такая версия? Ты в неё веришь?

– Что тут сказать… Эта девушка – умная, очень серьёзная, очень искренняя. Спасибо за глоточек, Квилл. – Он вскочил. – Мне домой надо – разговорить моего красавца. Вот, пожалуйста: большой, сильный кот, а при грозе приходится сидеть с ним рядом и держать за лапу.

– Это только украшает тебя, Джо, – сказал Квиллер, провожая соседа до входной двери.

Когда он вернулся в комнату, Коко и Юм-Юм сидели на полу и смотрели на него в упор. Закуска, полагавшаяся им перед сном, порядком запоздала.

ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ

Квиллер сопроводил своих питомцев наверх, в их спальню на балконе, пожелал им доброй ночи и закрыл дверь. Последнее было чисто символическим актом, означавшим, что день окончен: Коко открывал дверь, как только им овладевало желание спуститься вниз и понаблюдать за ночной жизнью на берегу Иттибиттивасси.

Завершив водные процедуры, Квиллер решил перед сном просмотреть «Уилсон куотерли». Он как раз усаживался поудобнее, когда услышал доносившиеся снизу странные звуки, словно кто-то устраивал небольшой погром. Вскочив, он бросился к балконной решётке и услышал злобное рычание и фырканье.

Первой мыслью Квиллера было, что Коко раздразнил койота, и тот, разбив окно, устраивает внизу вселенский хай. Но нет! Не кто иной, как сам Коко бился в приступе кошачьей истерики, который всегда случался с ним перед Великим ураганом. Он метался по комнате, сбрасывая лампы, декоративные безделушки, опрокидывая стулья, кухонные принадлежности и все предметы, лежавшие у Квиллера на письменном столе.

– Коко! Нельзя! – прогремел он голосом, который должен был утихомирить кота. Коко продолжал бесноваться, ища, что бы ещё учинить.

– Вкусненькое! – прозвучало магическое слово. Коко продолжал кружиться в пышном ворсе ковра, теперь густо обсыпанного солёным миндалём из плетёнки для орешков.

Вдали прогромыхали раскаты грома, закончившиеся оглушающим ударом, устрашающим «трах-тах-тах» – будто артиллерийский залп.

Коко спокойно встал, отряхнулся во всю свою сиамскую мощь, сбросив с шерсти солёные орешки. Затем спокойно поднялся наверх, предоставив Квиллеру ликвидировать последствия учинённого им погрома.

Квиллер был не в настроении наводить чистоту в столь поздний час. Он поставил на место опрокинутую мебель, подобрал кое-что из кухонной утвари и сокрушенно покачал головой над усыпанным орешками ковром. Было уже за полночь. Он устал. Сиамцы – оба – находились у себя, и он тоже удалился в свою спальню.

Раскаты грома не переставая сотрясали западную часть неба. Сквозь тучи на землю сыпались ветвистые молнии. Через верхнее окно открывалась зловещая картина: полыхающее неоновым огнем небо, какого Квиллеру ещё не доводилось видеть. Вдруг вдали огромный огненный шар, казалось, запрыгал по верхушкам деревьев, словно искал для себя достойной высоты мишень. Охваченный благоговейным ужасом, Квиллер не слышал полицейских сирен. Но увидел внезапный сноп света, озаривший полуночное небо, и услышал пронзительное «ту-ту-ту» пожарных машин, мчавшихся из двух, затем из трёх мест! У него кровь застыла в жилах. Молния искала самую высокую мишень! Там, на северо-западе, был Большой Дом на Холме!