– Ваши права? – пролаял шеф полиции. – Попытка ускользнуть от офицера полиции. Езда на велосипеде без шлема. Превышение скорости. Отсутствие рефлектора на заднем крыле.

– Выпишите мне за нарушение штраф, – отстреливался Квиллер, – и увидимся в суде, когда у вас будет выходной.

Броуди был внушительной фигурой пикаксского ландшафта – громкоголосый, ворчливый, вечно нахмуренный. Исключение составляли свадьбы и похороны, где он играл на волынке Квиллер считал его одним из своих лучших друзей, и они редко упускали возможность обменяться остротами. После обычного подтрунивания шеф оставил свой резкий официальный тон и сказал весьма многозначительно:

– Я заметил некоторое оживление за театром.

«Фараон» явно узрел своим орлиным оком красную машину, однако Квиллер пренебрёг намёком и пустился в пространные объяснения, не имевшие никакого отношения к сказанному. Одним из его многочисленных навыков было умение разыграть невинное непонимание, если ему не хотелось давать прямого ответа.

– Да, стоянка в эти дни забита, – начал он. – У членов клуба муки творчества – они ставят новую пьесу. Ты же понимаешь, что это значит, – актёры репетируют каждый вечер, декораторы и костюмеры каждый день приезжают на работу. Проект достаточно смелый: «Сон в летнюю ночь», где будут заняты сотни. Постановкой руководит твоя дочь. Пьесу написал Шекспир. Джуниор Гудвинтер играет Пэка. Кэрол и Ларри дублируют.

– Заткнись! – прервал его Броуди. – Ты сдал кому-то свой каретный амбар – престарелая дама – ездит на красной машине – флоридские номера.

Благодаря бесцельной болтовне о пьесе Квиллер выиграл время, чтобы подготовиться к защите.

– Аренда помещений находится в ведении отдела по недвижимости Фонда К. Я к этому не причастен.

– Но ты знаешь, кто эта дама, – тоном обвинителя произнёс шеф полиции.

– Конечно! Все знают, кто она: подруга Эвфонии Гейдж по Флориде.

– А здесь она что делает?

– Точно не знаю, но думаю, это как-то связано с предписанием врача. Она была в глубокой депрессии после смерти любимого внука – или что-то вроде, – и Эвфония расписала ей Мускаунти как подходящее место для того, чтобы начать новую жизнь.

Броуди не убедили разъяснения Квиллера.

– Что ещё за «новую жизнь» она надеется начать в её-то возрасте?

– Опять; не надо меня цитировать! Я слышал, она хорошо готовит, и ходят слухи, будто она намеревается открыть кафе или закусочную… Ты, я думаю, согласен, что нашему городку не помешали бы некоторые улучшения в этой сфере. Кухня отеля просто отвратительна. Не удивлюсь, если окажется, что отдел экономического развития Фонда К. сыграл ведущую роль в деле приглашения этой дамы из Центра.

– Тогда что она делала сегодня в Вест-Мидл-Хаммоке? Видели, как она въезжала в имение Тривильена…

– В котором часу её видели?

– Около полудня.

Квиллер должен был соображать быстро.

– Может, она доставляла затворнице горячий обед. Говорят, миссис Тривильен.

– Почему же она не выходила оттуда до пяти часов?

– Энди, сколько агентов полиция штата спрятала у Флойда за деревьями? И почему они до сих пор его не нашли? Может, не там ищут?

– Проваливай! Ты только время у меня отнимаешь! – Броуди ткнул большим пальцем через плечо и направился к служебной машине.

– Это тебе припёрло остановиться и поболтать! – крикнул ему вслед Квиллер.

– Проваливай, проваливай и убери к чертям с дороги это новое двухколесное приспособление для самоубийства!

– Ладно, только скажи мне, как выбраться из этой пробки, не нарушая закона.

– Езжай за мной! – Полицейская машина проложила путь, включив мигалку, а затем остановила движение в обоих направлениях, пока богатейший человек северо-востока центральной части Соединенных Штатов совершал свой незаконный разворот в виде буквы «U».

Вернувшись в амбар, Квиллер сказал Юм-Юм:

– Всего минуту назад у меня состоялась душераздирающая беседа с твоим дружком. – Юм-Юм была влюблена в полицейский значок Броуди.

Сегодня вечером Полли ужинала с Хасселричами – обязательство, которое её всегда страшило. Квиллер подогрел себе замороженный обед и открыл банку крабов для сиамцев. Затем, когда наступил подходящий момент, позвонил Селии и пригласил её к себе «выпить чего-нибудь холодненького в этот тёплый вечер».

Она вошла с широкой, радостной улыбкой и, пока Квиллер разводил лимонный концентрат, обошла весь амбар в поисках сиамцев. Оба гнездились в углублении прогнувшегося сиденья плетёного кресла-качалки.

– У нас на ферме тоже была такая качалка, – сказала Селия, после того как они устроились со своим прохладительным в гостиной. – Она передавалась в семье мужа из поколения в поколение. Когда у нас появился телевизор, он её сжег.

– А какая связь между телевизором и качалкой? – с искренним любопытством спросил Квиллер.

– Ну, чтобы смотреть телевизор, он хотел завести кресло, на котором можно было бы полулежать, а для того и другого места не хватало. У вас-то здесь места хоть отбавляй. А где стоят ваши телевизоры?

– У нас только один. Он в комнате у котов. Они обожают смотреть передачи о природе или телемагазин без звука.

Селия восторженно рассмеялась:

– Жаль, нет в живых моего мужа, уж я бы ему это пересказала! Наши коты жили в сарае, в дом их не пускали. А на сеновале, разумеется, у них ящика не было!

После нескольких минут вежливой болтовни Квиллер перешёл к главному:

– Как всё прошло сегодня у Тривильенов?

– Хорошо! Было очень интересно! Дорога приятная, так что я вовсе не против туда ездить. У них ужасно симпатичный почтовый ящик в виде старого паровоза, а дом почему-то назван на указателе «круглым», хотя в нем нет ничего круглого!

Квиллер объяснил, что раньше, в Паровую эру, депо по обслуживанию паровозов были круглыми: в центре депо находился поворотный круг, по которому паровозы переводили на разные пути.

– Век живи, век учись! – сказала Сепия, весело всплеснув руками.

– Как вас приняли?

– Первой, кого я встретила, была сиделка, которая спешила сдать дежурство. Она поразила меня тем, что походила на замерзший огурец. Бьюсь об заклад, она живёт в Брр. – Селил остановилась, чтобы посмеяться собственной шутке. – Она показала мне лекарства и велела не нарушать режим, иначе всё это может кончиться больницей. Потом она ушла, и я встретилась с дочерью пациентки. Она могла бы быть очень хорошенькой, если бы была счастлива, но опасаюсь, что в свои двадцать с небольшим она успела очень ожесточиться.

– Как её зовут?

– Странно, но на этот вопрос она ответила не сразу, а потом сказала, что её зовут Тиш. Чуть позже, правда, я услышала, что мать называет её Летти. Девушка ненавидит, когда её так называют. Понимаю, что она чувствует, потому что всегда ненавидела имя Селия.

Его осведомительница замялась, и, воспользовавшись паузой, Квиллер произвёл в уме быстрые подсчёты: Летти плюс Тиш получается та молодая женщина, которую он встретил в банке; она заявила, что её фамилия Пен, хотя кассир назвал её Тривильен.

– Возможно, – сказал Квиллер, – её зовут Петиция. Не повезло бедняжке, как ни верти. «Летиция Тривильен» звучит как «спасибо» на иностранном языке.

Селия хихикнула:

– Не забыть бы сказать это внуку. – Порывшись в своей сумище, она нашла блокнот, записала в него остроту и продолжила: – Тиш была со мной вежлива, но не скажу, что очень приветлива. Ну ничего, ведь я не на вечеринку шла. Она сказала, что уходит и вернётся к пяти – время, когда кончается моё дежурство. Но прежде чем уйти, провела меня в комнату матери. О Боже! Бедняжка! Ей не больше пятидесяти, но она такая хилая и бледная! Она так смотрит, будто ищет чего-то. Думаю, ей не хватает внимания, несмотря на то что она никогда не бывает одна.

– Возможно, так и есть, – согласился Квиллер. – Посещение – это не всегда внимание.

– Она сказала, чтобы я называла её Флорри. Я приготовила ей очень симпатичный обедик, но мне пришлось упрашивать её поесть. Ей хотелось поговорить. Голосок у неё тонкий и жалобный.

– О чем она говорила?

– Ну, она перескакивала с предмета на предмет. Она не любит овощи. Кто-то убил их пса. Сиделка к ней придирается. Никто её не навещает. Ей ужасно не нравится то, что показывают по телевизору. Летти уходит и никогда не говорит куда. – Селия остановилась перевести дыхание. – Я слушала её и сочувствовала, пока она не устала и не захотела прилечь. Я спросила, может, ей спеть что-нибудь?

– Только не говорите, что вы пели, миссис Робинсон, – насмешливо произнёс Квиллер.

– А, вы вспомнили! – Селия расхохоталась. – Нет, я попела ей псалмы, и она уснула спокойным сном. Это дало мне возможность побродить по дому. Дом у них большой, с лифтом, но такое впечатление, что его никто не любит. Понимаете, что я имею в виду? А эти электропоезда в подвале! Никогда ничего подобного не видела! Как вы думаете, они разрешают школьникам на рождественских каникулах приходить и разглядывать эти поезда?

– Наверно, нет.

– В гостиной у Флорри лежал семейный альбом с фотографиями, и, когда она проснулась, я попросила его мне показать, Я помогла ей спуститься вниз на лифте, вывезла её в каменный дворик, и мы замечательно провели там время, разглядывая снимки.

– Вы узнали что-нибудь интересное?

– О, я много чего узнала! Флорри выросла в семье железнодорожников. Её отец – знаменитый машинист. Они жили в Содаст-сити, прямо рядом с путями. Флорри сказала, что железнодорожники любят жить рядом с путями. Думаю, их главным развлечением было смотреть на проходящие поезда. Они всех знали. Все им махали.

– У вас отличный слух на подробности и, очевидно, великолепная память, – заметил Квиллер.

Селия помахала у него перед носом своим блокнотиком.

– Я всё записала. Её дед, дядья и братья – все работали на железной дороге. Они были кочегарами, тормозниками, машинистами, сигнальщиками, регулировщиками, слесарями по ремонту – в общем, всем на свете.

– А Флорри не поинтересовалась, почему вы всё записываете? – спросил Квиллер с тревогой в голосе.

– Знаю, что вы думаете, шеф, но я тут же нашлась и объяснила это тем, что дважды в неделю пишу своему внуку длинные письма, поэтому и записываю всё. что его может заинтересовать.

– Неплохо придумано! Может, нам стоит внести Клейтона в платёжку?

Она, конечно, рассмеялась, а потом продолжала:

– Дайте же мне рассказать вам о свадебных фотографиях Флорри. Она вышла замуж за плотника, который безумно увлекался поездами, а он женился на ней потому, что её отец был машинистом. Так она, по крайней мере, сказала! А вот дальше уже интересно: свадебная церемония состоялась в кабине паровоза, все были одеты в рабочие комбинезоны и железнодорожные фуражки – даже невеста и священник! Цветы невесты стояли в сверкающей медной ручной масленке, а когда молодых людей объявили мужем и женой, священник дернул рукоятку свистка. Это означало, что шафер должен разжечь котёл; в кабине стало жарко, а цветы покрылись сажей. – Излагая события, Селия весело качалась взад и вперед.

– Флорри сочла это смешным?

– Нет, она не смеялась, не улыбалась. Она просто рассказывала, думая, что Клейтону это будет интересно. Свадебный приём устроили в депо. Её свекровь испекла свадебный пирог в форме состава из нескольких вагонов, проходящего поворот. Торт был бисквитный, облитый шоколадной глазурью. В качестве музыканта они пригласили гитариста, который целый вечер пел песни о крушениях поездов.

– Неудивительно, что её муж так плохо кончил, – заметил Квиллер. – Он уже и тогда был придурком.

– А теперь – грустная история. После нескольких снимков молодой пары и двух их маленьких детей в альбоме пошли чистые страницы. Я спросила, почему больше нет фотографий, и Флорри ответила: «Мой муж слишком разбогател. А я никогда не хотела быть женой богача. Я так любила то время, когда он приходил домой усталый и грязный, после того как целый день рыл подвал или крыл крышу, и мы садились за кухонный стол и пили пиво, перед тем как начать ужинать…» Разве это не грустно, шеф?

– Это действительно грустно. Она ещё говорила что-нибудь о муже?

– Ни слова, и я подумала, что задавать вопросы не стоит.

– Вы правы. Вопросы пойдут позже.

– Ну вот. Затем Тиш вернулась домой, и я стала прощаться с Флорри – она протянула руки, чтобы обнять меня. – Говоря это, Селия вдруг заморгала. – Прежде чем уйти, я обменялась несколькими словами с Тиш. Она притащила домой целую охапку библиотечных книг, и мы немного потолковали о её любимых авторах. Она сказала, что сама хочет писать. Я спросила, училась ли она в колледже, и вот что она ответила: «Мой отец считал, что в колледж идти необязательно, поскольку сразу после школы у меня была возможность заняться семейным бизнесом».

– Как она это сказала? С сожалением? Будто извиняясь? Как о свершившемся факте? С горечью?

– Думаю, скорее подавленно. Поэтому я с самым простодушным видом спросила: «А что у вашей семьи за бизнес?» Она удивилась, но я объяснила, что переехала в город пару дней назад и ничего ни о чём и ни о ком не знаю. Тогда она сказала, что их семья занимается финансами, но что она сама сейчас в отпуске.

– Я горжусь вами, Селия, – сказал Квиллер. – Для начала вы прекрасно со всем справились.

– Спасибо. Я на самом деле получала удовольствие от каждой минуты, проведённой там. Перед уходом я сказала Тиш, что сожалею об их собаке. Тиш просто не может поверить в её смерть. Это был замечательный чау-чау, И тут мне пришла в голову одна идея! Считается, что домашние животные оказывают благотворное влияние на пожилых пациентов, на их настроение, например. Поэтому я предложила принести Флорри Ригли. Он очень ласковый кот, очень чистый и тихий. Тиш согласилась, что это чудесная идея, и я собираюсь её осуществить. У вас есть по этому поводу какие-нибудь предложения, шеф?

– Да. Продолжайте работать «Приятелем пациента». Без сомнений берите с собой Ригли. Обе эти одинокие женщины нуждаются в вашем жизнерадостном присутствии, а Тиш может оказаться лучшим источником информации. Продолжайте играть роль несведущей приезжей. В то же время ознакомьтесь со всеми напечатанными на сегодняшний день фактами, касающимися скандала. У меня есть для вас пачка газетных вырезок, которую вы возьмете домой и прочитаете. Удачи! Завтра вечером я вам позвоню.

– О, как всё это захватывает! – воскликнула Селия. Она дотянулась до длинного деревянного предмета, лежавшего на журнальном столике. – Интересно, это то, что я думаю?

Она дунула в отверстие с одного конца, и раздался высокий звук паровозного свистка. Юм-Юм умчалась, Коко остался на месте, только бешено задвигал ушами.

Квиллеру лучше всего думалось, когда он сидел задрав ноги, с привычным блокнотом в левой руке и чёрным фломастером – в правой. После отъезда Селии он устроился в библиотеке именно таким образом. Юм-Юм тут же потрусила с балкона вниз. Всякий раз, лишь он усаживался, её радары указывали ей его местонахождение и давали зелёный сигнал. Она была тут как тут, готовая свернуться в клубок у него на коленях, – ну как отказать такому прелестному существу?! Впервые Квиллер увидел Юм-Юм, когда она была ещё дрожащим котёнком, с которым плохо обращались. Сейчас она превратилась в самоуверенную молодую кошечку и требовала себе за ужином отдельной тарелки, а однажды попыталась даже стащить с груди Эндрю Броуди его полицейский жетон. Квиллер прислонил блокнот к мохнатому тельцу, приютившемуся у него на коленях, и начал набрасывать список внезапно приходивших ему на ум вопросов, которые необходимо было прояснить. От вдохов и выдохов Юм-Юм блокнот то поднимался, то опускался.

Итак!

Есть ли у Тиш какая-нибудь своя, личная жизнь, помимо работы и семейных обязанностей? Обижена ли она вмешательством отца в свою профессиональную карьеру?

Пока Тривильен шлялся по стране ради собственного удовольствия, как чувствовала себя Тиш в качестве Золушки? Как она относилась к тому, что он не ночевал дома, что путешествовал с секретаршей, в то время как Флорри угасала в Круглом доме?

Что Тиш знает о растрате? Участвовала ли в подделке бухгалтерских книг? По какой причине Флойд хотел, чтобы она работала у него, вместо того чтобы пойти в колледж? По своей ли воле сотрудничала она с ним, или Флойд был тираном, отдающим приказы и настаивающим на повиновении?

Знает ли она, где он? Есть ли у неё какие догадки о том, где он может скрываться?

Было уже около одиннадцати, когда по Чёрному Лесу вдруг заметался свет от передних фар. Об этом возвестил Коко, первым их увидевший. Квиллер зажёг наружные фонари и вышел, чтобы разузнать, в чём дело. Фар было две пары. Квиллер стоял подбоченясь и прислушивался к уханью совы, пока наконец машины не подошли настолько близко, что стало возможным их рассмотреть.

Первым подъехал грузовик с прицепом, и на водительском месте Квиллер разглядел долговязую фигуру Дерека Катлбринка.

– Притаранил вам машину дров, – весело объявил он.

Две женщины, прибывшие на второй машине, выступили вперед.

– Привет, Квилл, – сказала Фран Броуди. – Мы привезли тебе сюрприз!

С ней была Элизабет.

– На этом можно сидеть, мистер К., и тогда произойдут чудеса! Я знаю об этом из авторитетных источников.

– Только не ещё одна качалка! – заявил Квиллер, стараясь не показаться неблагодарным, но и оставляя за собой право отказаться от подарка.

То, что Дерек выгружал из прицепа, представляло собой охапку полутораметровых жердей.

– Куда бы мне их пристроить? – спросил он, в нерешительности останавливаясь на пороге.

Фран, которая уже прошла в амбар, указала в сторону гостиной:

– Сюда, Дерек. Здесь полно места между камином и диваном. – У Фран, оформлявшей интерьер амбара, сохранился к нему хозяйский интерес. Каждый раз, заходя к Квиллеру, она принималась выравнивать картины, двигать мебель и давать советы, в которых никто не нуждался. Её искренняя, от доброты душевной, навязчивость обычно забавляла Квиллера, но полутораметровые жерди переполнили чашу его терпения.

– Что это за штуковины? – с раздражением спросил он.

– Переносная пирамида, – с видом щедрого благодетеля объявила Элизабет. – Её спроектировал Уолли Тоддуисл, Дерек её соберёт.

– Это займёт одно мгновение, – успокоил Дерек. – Всё, что требуется, – отвёртка. У вас есть отвертка?

– Коробка с инструментами – в кладовка – Квиллер упал на диван и весьма сурово стал наблюдать, как из полутораметровых жердей составились трёхметровые, из которых, в свою очередь, получился трёхметровый куб, а к его углам оказались присоединены четыре другие трёхметровые жерди, которые соединялись в конус.

– Ну, вот и пирамида! – крикнула Элизабет. Дерек заполз в клеткообразное строение и уселся там, скрестив ноги.

– Ух ты! Я получаю разряды! У меня появляются идеи! Как насчёт того, чтобы продать Элизабет амбар, мистер К., – тогда я открою здесь ресторан?

– Как насчёт того, чтобы наконец поведать мне, что должна означать вся эта идиотская затея? – парировал Квиллер.

– Ларри и Джуниор, – вступила в разговор Фран, – напали на нас и не разрешили нам использовать пирамиду в постановке. Тогда я подумала, что тебе будет интересно провести над ней некоторые опыты. Ты бы смог потом написать колонку об энергии, исходящей от пирамид. Это имеет какое-то отношение к электромагнитным полям.

– Гм-м, – пробормотал Квиллер, немного смягчившись.

– Принесите кто-нибудь мою гитару! – сказал Дерек, всё ещё сидя внутри пирамиды.

Элизабет сбегала к грузовику и вернулась с инструментом, и Дерек спел балладу под названием «Снежная буря 1912-го». Все в один голос объявили, что он никогда ещё так хорошо её не пел. Дерек ответил, что чувствовал прилив вдохновения. Квиллер предложил прохладительные напитки.

С напитками и мисками кабиблов они уселись вокруг журнального столика, лицом к пирамиде. Фран и Дерек были в обычной для репетиции одежде, которую только что, казалось, вытащили из мешка с тряпьём. Элизабет в просторном красном спортивном костюме, перехваченном в талии разноцветным кушаком, выглядела очень эффектно. Сиамцы расположились на безопасном расстоянии и от гостей, и от пирамиды.

– Как продвигаются репетиции? – спросил Квиллер.

– Всё как всегда, – ответила режиссер. – У Ларри оказалась аллергия на зелёный грим… Суфлёрша исчезла, и мы не можем найти ей замену… Режиссер-постановщик сломал большой палец. А голова осла ещё не приехала из Центра.

– Иа-иа! – для пущего драматического эффекта встрял Дерек.

Юм-Юм улизнула на балкон и продолжала наблюдать за происходящим со второго этажа, Коко же только едва повёл ушами.

– Когда первая репетиция в костюмах?

– В понедельник. Билеты расходятся очень хорошо. Представления, может, и не будет, зато публика будет точно.

– А сколько запланировано антрактов?

– Один. Мы обрываем действие после того, как будут заколдованы Основа и Титания. Публика покидает зал улыбаясь и возвращается, ожидая ещё большего.

– Эй! А что это там за утки? – спросил Дерек, указывая на верхушку каминного куба.

– Слева направо: Ква, Фью и Кря. Это манки ручной работы, которые Полли привезла из Орегона. Вообще-то, слева направо это крохаль, шилохвость и чернеть морская.

Дерек попробовал поквакать, посвистеть и покрякать, после чего разговор вернулся к театру – к проблемам «затруднениям любительского Театрального клуба.

– Помню, мы ставили романтическую пьесу в костюмах, – вспоминала Фран. – Юбки с фижмами, напудренные парики и атласные лосины… И вдруг актриса, исполнительница главной роли, в день премьеры попадает в автокатастрофу. Что делать? Ларри заменяет её – читает по книге, в рваных джинсах и, кроме того, в бороде… Вот вам и затруднение! Но публика решила, что это – высокая комедия. Ей понравилось!

– Во время моего первого сценического опыта, – припомнил Квиллер, – я играл дворецкого и умудрился уронить серебряный поднос со всем чайным прибором – бемц! Я чувствовал себя так, словно мне режут глотку ножом для масла.

– Самое худшее, – сказал Дерек, – это когда забудешь слова: застынешь и молчишь дурак дураком! А публика по понятной причине пялится как раз на тебя. И стоишь, словно в тебя тухлым яйцом залепили.

В это время Квиллер, который наблюдал за Коко и сыром, увидел, что кот подошёл к пирамиде и осторожно вступил в так называемое электромагнитное поле. Когда он дошёл точно до середины, шерсть у него на спине встала дыбом! Хвост раздулся, как у дикобраза! А затем погас свет.

– Не двигайтесь, – предостерёг Квиллер своих гостей. – Оставайтесь на своих местах, пока я не найду фонарик. – Пока он ощупью добирался до кухни, гости недоумевали:

– Что случилось?.. Грозы вроде нет… Может, где-то в округе перегорел трансформатор?..

Вернувшись, Квиллер объявил, что отключилось всё: холодильник, электрические часы – всё. Он распределил фонарики и попросил Дерека подняться на верхний балкон и посмотреть, горят ли огни на Мейн-стрит.

– Если света нет только у нас, я вызову аварийную.

– Весь округ без электричества! – не заставив себя долго ждать, прокричал вниз Дерек. – Во всех направлениях – черным-черно.

– Лучше мы поедем домой, – сказала Фран.

Квиллер проводил гостей до машин и собрал фонарики уже после того, как они включили фары. Пока они шли к стоянке, Фран, взяв Квиллера за руку, тихо проговорила:

– Нашли девицу.

– Какую девицу?

– Секретаршу Тривильена. Его самого не нашли.

– Откуда ты знаешь?

– Маме сказал отец, когда вернулся с дежурства. Девица оказалась в Техасе, но вовсе даже не пряталась – так запросто появлялась в общественных местах и у парикмахера, будто ничего не случилось.

– Её арестовали?

– Пока нет. Проверяют её показания, что её якобы уволили за две недели до этой неожиданной ревизии, о которой, по её словам, она ничего не знает.

– Звучит как хорошо отрепетированное выступление. Она со своим боссом каталась на Прогулочном поезде в самый день ревизии.

– Ну, если верить её словам, её предупредили об увольнении за две недели. Прогулка на поезде была чем-то вроде прощальной вечеринки, после которой она отправилась одна в родной штат. Она пожелала сообщить только одно: её босс часто толковал об Аляске и, возможно, отправился именно туда.

„Или в Швейцарию, – подумал Квиллер. – Должно быть, Флойд понимал, что ревизия неизбежна, но откуда он знал, когда она будет?“ А затем ему в голову пришла следующая мысль: „Человек, который предупредил Флойда о том, что ему лучше уехать, возможно, тот, кто дал свисток“. Это невероятно, но не невозможно.

Вернувшись в амбар, Квиллер поискал сиамцев, направляя свой фонарик на батарейках то влево, то вправо. Каково же было его удивление, когда он увидел, что Коко, раздувшийся до размеров енота, всё ещё восседает в самом центре пирамиды!

– Коко! Убирайся из этой халабуды! – Ответа не последовало.

„Ему нравится, – решил Квиллер, – он проходит курс лечения“.

Затем он произнёс слово, которое всегда давало результаты:

– Вкусненькое!

Слышно было, как Юм-Юм топочет вниз с балкона. Что касается Коко, то он степенно вышел из пирамиды и отряхивался до тех пор, пока не вернул себе прежних размеров. Квиллеру не давало покоя только одно: в тот самый момент, когда Коко покинул центр пирамиды, зажёгся свет и загудел холодильник. На деревьях по направлению к западу появились отблески – огни Мейн-стрит.

Не размышляя больше над тем, оправданны ли его подозрения, Квиллер немедленно заработал отвёрткой, разбирая пирамиду. Он осторожно вынес жерди из сарая и забросил их подальше в джунгли, которые представляли собой останки фруктового сада.

– Ух-ух-ух… ух-ух, – передавал сообщение Маркони.

– Тебе того же! – заорал Квиллер.