– Давай-давай, милая!

Юм-Юм в ответ сжалась в комок, тяжелый, как свинец, и вцепилась в ковер восемнадцатью острыми маленькими коготками. Тогда Квиллерен достал консервный нож и баночку с голубой этикеткой. Кошка оторвалась от ковра и со страстным урчанием прыгнула на комод.

– Ладно, сестричка, – сказал журналист, хватая ее. – Это было подло, но у меня нет другого выхода. Откроем цыпленка, когда доберемся до Хламтауна.

Когда Квиллерен прибыл в особняк Коббов с двумя чемоданами

и пятью коробками (в четырех были книги), он с трудом узнал свою комнату. Зубоврачебное кресло и орган исчезли, но в углу появилась пузатая печь с аукциона. Добавились две лампы: одна для чтения, сильно походившая на маленький кассовый аппарат, другая – напольная, ножка которой когда-то была мушкетом. На журналиста по-прежнему гневно смотрела старуха со стены над камином, меланхоличный коврик все еще грустил на полу, но были и некоторые другие новости: шведское бюро, большой книжный шкаф без дверец и старомодное кресло – массивное прямоугольное сооружение с откидывающей спинкой, мягкими черными кожаными подушками и такой же скамеечкой для ног.

Квиллерен открыл коробку из-под мыла. Оттуда выскочила Юм-Юм, бешено заметалась по комнате и в конце концов оказалась на шкафу. Коко вылез медленно, с оглядкой. Он последовательно и тщательно исследовал помещение: одобрил красные подушки на сиденьях позолоченных стульев, три раза обошел пузатую печь и, похоже, не нашел ей хоть мало-мальского применения, вспрыгнул на каминную доску и обнюхал образчик примитивизма, а потом потерся подбородком об угол рамы и перекосил картину. После этого кот изящно улегся между двумя медными подсвечниками.

– Ах, какая прелесть! – воскликнула миссис Кобб, появившись со стопкой чистых полотенец и куском мыла. – ЭтоКоко? Привет, Коко. Тебе тут нравится, Коко?

Она близоруко смотрела на сиамца, водя пальцем у самого его носа, и говорила очень высоким голосом, как часто говорят с котами и детьми, – а Коко этого терпеть не мог. Он чихнул миссис Кобб прямо в лицо, окутав ее легким туманом.

– Котам здесь понравится, – сказала она, поправляя картину. – Они смогут смотреть на голубей на заднем дворе.

Она поспешила с полотенцами в ванную и не успела еще вернуться, как Коко мстительно почесался об угол рамы и опять перекосил портрет на целых пять градусов.

Квиллерен откашлялся.

– Я вижу, вы внесли некоторые изменения, миссис Кобб.

– Как только вы ушли, покупателю понадобилось зубоврачебное кресло, и мы его продали. Надеюсь, вы не возражаете. Я дала вам эту печку, чтобы заполнить пустой угол. Как вам нравится шведское бюро?

– Мой дедушка…

– Стол отлично подойдет для вашей пишущей машинки. А как у вас со стиркой? Если хотите, я с удовольствием прокручу ваши вещи в стиральной машине.

– О, нет, миссис Кобб! не стоит беспокоиться!

– Ну, что вы! И, пожалуйста, зовите меня Айрис. – Она задернула бархатные шторы с выцветшими золотыми полосками. – Я сделала их из старого занавеса. Си Си принес его из театра, который собирались сносить.

– Это вы оклеили стену над кроватью?

Вместо обоев был выложен замысловатый узор из пожелтевших страниц старых книг.

– Нет, это придумал Энди. Он был просто книжным червем!

– Когда я распакую вещи и накормлю котов, – сказал Квиллерен, – я с удовольствием поговорю с вами об Энди.

– Может, зайдете ко мне, когда устроитесь? Я буду гладить, – и она добавила: – Си Си пошел прицениться к французской столовой мебели, – кто-то продает.

Журналист распаковал чемоданы, расставил в шкафу книги, положил голубую кошачью подушечку на их любимое место – холодильник – и обратил внимание сладкой парочки на новое местонахождение большого вебстеровского словаря, служившего для заточки когтей. После этого он пошел по коридору к Коббам. В просторной кухне Квиллерен еще издали заметил гору белья.

Миссис Кобб усадила его на стул с сиденьем, сплетенным из тростника, к обшарпанному сосновому столу.

– Вы продаете вещи и из своих комнат? – поинтересовался он.

– Постоянно! В прошлый вторник мы завтракали за круглым дубовым столиком, обедали за вишневым с откидной доской, а ужинали за этим сосновым.

– Наверное, очень тяжело таскать все это из комнаты в комнату, вверх и вниз по лестнице.

– К этому как-то привыкаешь. А сейчас мне вообще нельзя поднимать тяжести. Пару месяцев назад я повредила спину.

– Как же вы так быстро переставили мебель в моей комнате?

– Си Си помог Майк. Это сын бакалейщика. Хороший мальчик. Правда, думает, что все антиквары не в своем уме. И это, конечно, так, – добавила она, лукаво взглянув на гостя.

– Миссис Кобб…

– Пожалуйста, зовите меня Айрис. Можно, я буду звать вас Джимом?

– Обычно меня зовут Квиллом.

– О, чудесно! Мне нравится.

Она улыбнулась пижаме, которую в этот момент гладила.

– Айрис, мне бы хотелось, чтобы вы рассказали побольше об Энди. Это может помочь мне, когда я буду писать об аукционе.

Она поставила утюг и устремила взгляд в пространство.

– Он был прекрасным молодым человеком! Хорошим, честным, умным. Он был писателем – как вы. Я восхищаюсь писателями. Вы ни за что не догадались бы, но я сама когда-то изучала в университете английский язык и литературу.

– А что он писал?

– В основном статьи для антикварных журналов, но его тянуло заниматься и беллетристикой. Когда-нибудь и мне надо будет написать книгу! Такие интересные люди бывают в деле!

– А что вы знаете о несчастном случае? Когда это произошло?

– Однажды поздно вечером, в октябре. – Айрис кашлянула. – Он поужинал с Драконихой у нее…

– То есть с мисс Дакворт?

– Да, мы так ее называем. Знаете, она отпугивает людей своей надменностью. Ну, в общем, Энди поужинал с ней и пошел зачем-то на пять минут в свой магазин, а когда он не вернулся, она пошла его искать. И нашла его в луже крови!

– Она вызвала полицию?

– Нет. Она прибежала сюда в истерике. Полицию вызвал Си Си. Копы решили, что Энди упал со стремянки, когда снимал с потолка люстру. Она был вся хрустальная и валялась, разбитая, на полу. Пять хрустальных веток и много маленьких хрусталиков.

– И он действительно упал на этот острый шпиль?

Миссис Кобб кивнула.

– Вот это мне и непонятно. Энди всегда был так осторожен! В сущности, он ведь был педант. Странно, что он оставил шпиль там, где тот представлял потенциальную опасность. Антиквар вечно что-нибудь себе растягивают и ломают, а с Энди ничего подобного не случалось. Я уже говорила – он был очень осторожен.

– Может, он немного выпил с мисс Дакворт?

– Нет, он не пил. Возможно, она хлопнула рюмку-другую, но у Энди не было вредных привычек. Пуританин. Я всегда думала, что из него вышел бы отличный священник, если бы он не занялся антиквариатом. Он был очень предан делу. Понимаете, призвание. В этом была вся его жизнь.

– А он мог покончить с собой?

– О, нет! Энди был не таким!

– Никогда не знаешь, что придет людям в голову…Какая-то неприятность…

– Ни за что не поверила бы. Кто угодно, но не Энди.

Квиллерен достал из кармана спортивного твидового пиджака трубку и пакетик табака.

– Вы не против?

– Курите, ради Бога. Может, хотите баночку пива Си Си?

– Нет, спасибо. Я не пью.

Айрис зачарованно смотрела, как он раскуривает трубку.

– Жалко, что Си Си не курит, как вы. Так хорошо пахнет!

Журналист сказал:

– А может, Энди убил какой-нибудь грабитель?

– Не знаю…

– Может, вы знаете, какие еще могли быть мотивы?

Айрис налегла на утюг, задумавшись.

– Понятия не имею… Но скажу вам кое-что, если пообещаете не говорить Си Си, а то он меня засмеет. Как раз так случилось, что я прочитала в газете гороскоп Энди. В «Беге дня» гороскопы лучше, но мы выписываем «Утреннего комментатора», потому что там больше страниц, а нам надо во что-то заворачивать фарфор и стекло.

– И что же в «Утреннем комментаторе» написали про Энди?

– Его знак – Водолей. Там говорилось, что ему надо опасаться обмана. – Она вопросительно взглянула на Квиллерена. – Я прочитала это только после его смерти.

Журналист хладнокровно пыхтел трубкой.

– Навряд ли это можно назвать существенным доказательством… А Энди и эта девушка были обручены?

– Неофициально, и они постоянно то сходились, то расходились, – приподняла брови Айрис.

– Она очень привлекательна, – заметил Квиллерен, вспомнив глаза Драконихи. – А как она отреагировала на смерть Энди?

– Она была в отчаянии. Да, просто в отчаянии! И это удивило меня, потому что она всегда была холодной, как рыба. Си Си говорит, что Энди успел… ну, вы понимаете… Но я не верю. Энди был слишком порядочным.

– Возможно, он был более земным человеком, чем вам кажется.

– Он погиб еще до Дня всех святых, а сейчас уже почти Рождество, а Дракониха по-прежнему худая, как палка… Но она изменилась. Стала нервной и подавленной.

– А что будет с остальным имуществом Энди?

– Не знаю, этим занимается мистер Маус. Родители Энди живут где-то в северной части штата.

– А как другие антиквары к нему относились? Его любили?

Айрис задумалась.

– Все его уважали, но некоторые думали, что он слишком хороший.

– Что вы имеете в виду?

– Как вам объяснить… В этом деле нужно использовать любую подвернувшуюся возможность. Работаешь изо всех сил, а денег нет. Иногда мы едва можем уплатить за дом, потому что Си Си вкладывает деньги во что-нибудь глупое – как, например, эта пузатая печь. – Она вытерла рукавом мокрый лоб. – Так что если видишь возможность получить хороший куш, хватаешься за нее… А Энди всегда старался, просто из кожи вон лез, чтобы быть чистым, и осуждал тех, кто пытался заработать пару лишних долларов. Кому ж такое понравится? Но не печатайте про это в газете. В целом Энди был чудесным человеком. Таким внимательным, заботливым!

– Например?

– Ну, во-первых, он всегда хорошо обращался с Папа Попопополусом, продавцом фруктов. Все остальные просто не обращают внимания на бедного старика… А еще Энн Пибоди. Когда антиквары собирались вместе, Энди всегда беспокоился о том, чтобы Энн присутствовала, даже порой приносил ее чуть не на руках. Энн девяносто лет, и у нее все еще есть магазин, хотя за последние четыре года она едва ли продала крупинку соли. – Утюг легко ходил по спортивной рубашке в красно-серую полоску. – Что в нашем деле хорошо, так это то, что не надо носить белые крахмальные рубашки.

– А у Энди хорошо шли дела? Я имею в виду, в финансовом отношении?

– Я думаю, неплохо. Он писал статьи в журналы и вел вечерние курсы по антиквариату. Каждому из наших приходится подрабатывать на стороне – если нет богатого дядюшки. Вот Си Си – профессиональный пикетчик. И в это утро, в такой холод, он тоже работал.

– Где?

– Не знаю. Он идет туда, куда посылает агентство. Ему работа нравится, да и платят в плохую погоду в полтора раза больше.

– И у мисс Дакворт есть побочный заработок?

– Ей-то зачем? Я думаю, у нее денег хватает. Она продает отличные вещи – избранным клиентам. У нее есть шератоновский[3] ломберный столик, за который я бы ничего не пожалела! Это не для нас…

– Я удивился, когда нашел в Хламтауне такой дорогой магазин.

– Мне кажется. она хотела быть поближе к своему парню. Да место не так и важно: покупатели пойдут за тем, что ищут, на край света.

– Но разве не рискованно держать ценные вещи в таком районе?

Айрис нахмурилась.

– Вы совсем как все остальные! Думаете, что район, пришедший в упадок, – рассадник преступности. Это не так! У нас все спокойно.

Она замолчала, сосредоточившись на воротнике блузки.

Журналист встал.

– Что ж, я, пожалуй, займусь делом. Пойду, опробую новую машинку. Может, напишу что-нибудь про аукцион.

– Да, кстати, – вспомнила Айрис, – видите на тумбочке ампир стоит коробка со старыми ключами. Посмотрите, может, один из них подойдет к вашему замку.

Он заглянул в коробку и увидел ключи длиной сантиметров по десять.

– Нет, я не намерен запираться, – сказал журналист.

Вернувшись к себе, Квиллерен открыл дверь и нащупал выключатель, связанный одновременно с тремя источниками света: лампой для чтения возле кресла, напольной лампой у бюро и раскрашенным розами реликтом на хромом столике. Потом поискал глазами котов – как делал всегда, приходя домой.

Вот и они – сидят на позолоченных стульях, как король и королева на престоле. Каштановые лапки изящно поджаты под белоснежные грудки, а шоколадные уши – словно маленькие короны.

– А вы, ребята, выглядите ничего себе, – заметил Квиллерен. – Быстро же вы освоились.

Коко прищурился и сказал «Йоу», а Юм-Юм посмотрела на приятеля немного косыми глазами с таким видом, словно хотела сказать: «Не понимаю, о чем вы толкуете!», и что-то промурлыкала. Обычно она издавала высокие вопли, но в редкие спокойные минуты произносила только «м-м-м», не раскрывая рта.

Журналист принялся за работу. Он открыл футляр пишущей машинки, ударил по паре клавиш своего нового приобретения и подумал: может, Энди был благоразумным, этичным, умным и приятным, но с машинкой он обращался неряшливо. Внутри мусор от стирательной резинки, лента изорвана в лохмотья. Более того, недостающей буквой оказалась не малоупотребительная "Z", а вездесущая "O". Квиллерен начал печатать:

«Дух п*к*йн*г* Эндрю Гланца н*сился над Хламтаун*м, к*гда б*гатства эт*г* уважаем*г* антиквара пр*давали на аукци*не сливкам г*р*дских любителей древн*стей».

Он описал сливки: их нарочито безвкусную одежду, странные разговоры, продуманные выражения лиц. За день он не сделал ни одной заметки: за двадцать пять лет газетной беготни его память приучилась работать не хуже фотоаппарата.

И все же статья продвигалась медленно. Стол шатался, нехватка "O" выводила из себя, а от звездочек, которые он вставлял для наборщика, было уже тошно. К тому же его то и дело отвлекало воспоминание о глазах. Квиллерен знал, что выражал их взгляд. Он означал одно из двух: элегантная мисс Дакворт либо близорука, либо… испугана.

Квиллерена насторожило низкое ворчание, исходившее из горла Коко. Вскоре кто-то поднялся по лестнице и зашел в соседнюю комнату. Несколько минут спустя где-то зазвонил телефон. Потом тяжелые шаги снова раздались в коридоре.

Любопытство оказалось сильней усидчивости, и журналист подошел к двери, чтобы посмотреть на человека в шапке Санта Клауса. Вместо этого он увидел над круглым безбровым лицом наполеоновскую треуголку.

Мужчина с преувеличенным испугом вскинул руки. Его маленькие налитые кровью глаза широко раскрылись от изумления.

– Сэр! Вы испугали нас! – сказал он с театральной высокомерностью.

– Простите, я не хотел. Я только что здесь поселился. Меня зовут Квиллерен.

– Добро пожаловать в нашу скромную обитель, – ответил мужчина, разводя руками. Вдруг он посмотрел вниз. – А это что здесь у нас?

Коко последовал за Квиллереном в коридор и теперь ласково терся о галоши незнакомца.

– Никогда за ним такого не замечал. Обычно Коко не ластится к незнакомым людям.

– Они чувствуют! Да, они чувствуют! Бен Николас – друг всякой птицы и зверя.

– А-а, это у вас магазин в соседнем доме! Я работаю в «Беге дня» и пишу серию статей о Хламтауне.

– Прошу вас, удостойте нас своим посещением и напишите пару добрых слов. Нам нужна реклама.

– Завтра, – пообещал Квиллерен.

– Тогда до встречи!

Весело помахав рукой, антиквар отправился вниз, волоча за собой до смешного длинный шарф.

– Нас ожидает покупатель, – объяснил он. – Мы должны идти.

Миссис Кобб оказалась права, подумал Квиллерен. Бен Николас – сумасшедший. Но коту он явно понравился.

За дверью снова стало тихо. Журналист легкомысленно принялся писать о вещах, ему неведомых (мейсенский гербовик, раннеамериканское дерево, квизальская компотница с шахматным узором), то и дело справляясь в словаре.

Через некоторое время, когда он указательными пальцами перепечатывал чистовик, ему показалось, будто что-то движется. Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как дверь медленно открывается: приотворилась сантиметров на десять и замерла.

– Да? Кто там? – требовательно произнес Квиллерен.

Ответа не последовало. Журналист вскочил, подошел к двери и резко распахнул ее. Там никого не оказалось, но в конце коридора как будто что-то мелькнуло. Квиллерен надавил пальцами на усталые глаза и всмотрелся в завалы красного дерева, сосны и ореха – ножки, крышки, ящики, сиденья, спинки… Вот что-то мелькнуло снова – за низким постельным шкафом. Кончик коричневого хвоста.

– Коко! – резко крикнул он.

Кот никак не отреагировал.

– Коко, вернись!

Он знал, что это Коко: кончик хвоста не был загнут.

Кот не обращал на Квиллерена никакого внимания, как обычно делал, когда сосредотачивался на каких-то личных делах.

Журналист двинулся по коридору и увидел, как Коко шмыгнул за кабинетный орган. В этих старых домах двери, разбухшие от сырости и многочисленных покрасок, вечно закрываются неплотно или не закрываются вообще; неудивительно, что сиамец выбрался из комнаты.

Добравшись до коридорной мебельной свалки, Квиллерен протиснулся мимо комода с мраморной полкой и всмотрелся в пространство за органом, где скрылся Коко.

– А ну, вылезай, нет там для нас ничего интересного!

Кот вспрыгнул на стул и внимательно принюхался. Потом, словно добравшись до цели, стал, распушив усы, водить носом, точно измерительным прибором, вдоль полосы черного металла, заострявшейся кверху наподобие меча, и покоившейся на медном шаре.

Теперь усы встопорщились уже у журналиста. Вот значит как! Коко выбрался из комнаты, чтобы добраться до злосчастного шпиля, купленного мистером Коббом на аукционе! Теперь он обнюхивал его, приоткрыв пасть и обнажив клыки. Так кот выражал только одно чувство – отвращение.

Квиллерен нагнулся и схватил Коко поперек туловища. Тот пронзительно заорал, будто его душили.

– Миссис Кобб! – крикнул журналист в открытую дверь хозяйской комнаты. – Я передумал! Мне нужен ключ!

Пока Айрис рылась в коробке, Квиллерен прикоснулся к усам. В корнях волос появилось характерное покалывание. Так уже несколько раз бывало. Так бывало, когда речь шла об убийстве.