– Ты шутишь, Квилл!
Когда они подъезжали к Пикаксу, Квиллер обронил:
– У меня предчувствие, что ты понравишься тете Фанни. Попробуй выяснить, почему она в прошлом году сдала дом этим охотникам за сокровищами. И вверни, что из коттеджа исчез топор.
– А почему я?
– Я пойду прогуляюсь, что даст вам возможность поближе познакомиться. Можешь упомянуть об убийстве Бака Данфидда и посмотреть, как она прореагирует. И ещё любопытно было бы узнать почему восьмидесятидевятилетняя женщина, у которой в доме живёт телохранитель, всегда носит при себе оружие, да ещё в городке, где преступлений не бывает.
– А почему бы тебе самому не задать все эти вопросы? А я в это время погуляю, – предложила Розмари. – Я не очень-то хорошо умею влезать в душу.
– Мне она отвечает уклончиво. Может, с женщиной окажется более откровенной? Я знаю, что ей нравятся женщины-адвокаты и женщины-врачи.
Они проехали мимо полуразрушенных зданий, которые когда-то были входами в стволы шахт, мимо терриконов, заросших травой и превратившихся в странные гигантские кротовины, мимо двух рядов каменных прямоугольников, некогда служивших фундаментами для домов горняков. Потом дорога пошла вверх и перед ними открылся лежащий внизу, в долине, Пикакс с круглым парком в самом центре.
– Фанни живёт в центре, – известил Квиллер. – Лучшее место в городе. Её предки заработали на своих шахтах кучу денег.
Когда они подъехали к большому каменному дому. Том подстригал и без того идеально ухоженную лужайку, а синий грузовичок стоял перед каретным сараем. Квиллер помахал безотказному работнику тети Фанни рукой, обратив внимание, что поросль на его верхней губе уже стала напоминать усы.
Тётя Фанни встретила их в пурпурном, восточного покроя платье, вышитом серебром. На голове красовался пурпурный шарф, а в ушах – длинные серьги с аметистами. Розмари от изумления потеряла дар речи, а тётя Фанни выказала многословное радушие.
Она пригласила их обедать в большую, вычурно обставленную столовую, куда они и проследовали: дамы – впереди, Квиллер – сзади. Он изо всех сил старался делать вид, что наслаждается и чашкой томатного супа, и половинкой сандвича с тунцом, и жидкий кофе, и с изумлением слушал, как освоившаяся Розмари трещит и щебечет, а тётя Фанни, как ни странно, вполне нормально отвечает на вопросы.
– Когда был построен этот прелестный дом? – спросила Розмари.
– Больше ста лет назад. В те времена он считался лучшим в городе. Хотите, я покажу вам его после обеда? Его строили каменщики, которых дед привёз из Уэльса, и в подвале оборудован английский паб – всё, что там есть, по частям привезли прямо из Лондона. Четвёртый этаж отвели под бальную залу, но её так и не закончили.
– Пока вы будете совершать своё путешествие по дому, я, с вашего разрешения, схожу в город, – вставил Квиллер. – Хочу навестить редакцию «Пустячка».
– Ох уж эти журналисты! – игриво воскликнула тётя Фанни. – Даже в отпуске не могут забыть о работе. Меня это просто восхищает!
Выйдя из дома, Квиллер поискал Тома, но ни его, ни синего грузовичка нигде не было.
Торговая часть Мэйн-стрит тянулась на три квартала. Магазины, рестораны, меблированные комнаты, почта, редакция «Пустячка», больница и несколько юридических контор были построены из камня, и в их убранстве тяга к роскоши превалировала над здравым смыслом. Шале соседствовали с шотландскими замками и испанскими крепостями. Квиллер обошёл стороной здание, где помещалась редакция «Пустячка», и заглянул в контору «Гудвинтер и Гудвинтер».
– Мне не назначено, – уведомил он седоволосую секретаршу, – но не могу ли я видеть мистера Гудвинтера? Меня зовут Квиллер.
Секретарша, несомненно, принадлежала к семейству патрона: у неё было узкое гудвинтеровское лицо.
– Вы только что разминулись с ним, мистер Квиллер, – любезно сообщила она. – Мистер Гудвинтер сейчас едет в аэропорт и вернётся не раньше субботы. Не хотите ли поговорить с его компаньоном?
Компаньон выплыл из своего кабинета, благоухая дорогими духами, и, улыбаясь, протянул Квиллеру холёную руку с маникюром.
– Меня зовут Пенелопа. Алекс говорил мне о вас. Он отбыл на конференцию в Вашингтон. Входите, пожалуйста.
У неё тоже было узкое, отмеченное печатью интеллекта гудвинтеровское лицо, которое Квиллер уже научился узнавать, но его смягчала улыбка и соблазнительные ямочки.
– Я зашёл сообщить свои наблюдения по вопросу, который мы обсуждали с вашим братом.
– Насчёт загадочных покупок алкоголя?
– Да. Мне не удалось найти никаких свидетельств того, что престарелая дама, о которой шла речь, испытывает особую склонность к алкоголю.
– Я с вами полностью согласна, – кивнула Пенелопа. – Это идея моего брата. Он говорит, что у неё сел голос, как у пьяницы. А я отношу это на счёт гормональных изменений.
– А как вы объясните, что её работник покупает алкогольные напитки?
– Возможно, он распивает их со своими друзьями. Он занимает отдельное помещение в каретном сарае, и, наверное, у него есть какая-то своя, личная жизнь, иначе ему было бы слишком одиноко.
– Странный молодой человек.
– Но спокойный и довольно милый, – внесла поправку Пенелопа. – Он выполняет все распоряжения, очень усерден и безукоризнен, некоторые здешние богатые семейства готовы на всё, лишь бы его заполучить.
– А о его прошлом вам что-нибудь известно?
– Очень немного. Знаю только, что Тома прислала в помощь Фанни приятельница из Нью-Джерси. Фанни – необыкновенная женщина, правда? Она сама сделала себе состояние ещё в те дни, когда считалось, что женщине недостает на это ума.
– По-моему, она получила все свои деньги в наследство.
– Вовсе нет! Её отец всё потерял в двадцатые. Фанни не только спасла собственность семьи, но и сама приобрела миллионы. В следующем месяце ей исполнится девяносто, и мы отметим это событие праздником. Надеюсь, вы присоединитесь? Как вам нравится Мусвилл?
– Здесь не соскучишься. Полагаю, вы знаете об убийстве?
Она с бесстрастным видом кивнула, словно он спросил: «Вы знаете, что сегодня среда?»
– Это ужасно, когда подобное случается в таком месте, как Мусвилл. У вас есть какие-нибудь соображения на сей счёт?
Она покачала головой.
«Она что-то знает, – подумал Квиллер, – но будет нема, как статуя Фемиды».
– Ведь это Данфилд был тем начальником полиции, с которым несколько лет назад повздорила Фанни? В чём там было дело?
Прежде чем ответить, дама-юрист бросила невозмутимый взгляд на потолок:
– Обычные интриги в курортном городке. Им тут нет конца.
Квиллеру нравилась её манера разговора. Он с удовольствием провёл полчаса в обществе умной молодой женщины, обладающей к тому же шиком и очаровательными ямочками на щеках. Розмари привлекательна, рядом с ней чувствуешь себя уютно, но, надо признать, деловые женщины лет тридцати всегда очень его привлекали. Он с нежностью вспоминал художницу Зою, дизайнера Коки и антиквара Мэри.
Возвращаясь к Фанни, он столкнулся с ещё одним представителем семейства Гудвинтер.
– Доктор Мелинда, что вы тут делаете? – спросил он. – И это вместо того, чтобы врачевать туристов в мусвиллской клинике? Ай-ай-ай!
– У меня сегодня свободный день. Угостить вас чашечкой кофе? – Она отвела его за угол в небольшое кафе. – Кофе хуже здешнего во всей округе варят только в одном-единственном месте, но всё равно все ходят сюда.
– Так есть ещё хуже? – удивился Квиллёр, сделав глоток-другой. – Нужно очень постараться, чтобы превзойти этот брандахлыст.
– Первенство держит «Вкусное меню», – сообщила Мелинда. – Там худший кофе и худшие гамбургеры на всём северо-востоке центральных штатов. Вы как-нибудь попробуйте. Это старый фургончик на пересечении главного шоссе со «Скатертью дорога».
– Неужели есть такое название – «Скатертью дорога»? Вы шутите!
– Нисколько. Когда-то она вела в индейскую деревню. Теперь там жилой район, и очень дорогой.
– Скажите-ка мне вот что, Мелинда. Я видел заброшенные шахты Димсдейлов и Гудвинтеров. А где шахта Клингеншоенов?
Мелинда внимательно посмотрела на него, проверяя, всерьёз ли задан вопрос.
Шахты Клингеншоенов нет, – ответила она наконец. – И никогда не было.
– Так на чём же сделал свои капиталы дед Фанни? На лесе?
– Нет. Он содержал салун.
Квиллер помолчал, переваривая информацию.
– Должно быть, он был очень удачлив в делах.
– Да, но не слишком-то респектабелен. «К. салун» пользовался шумной, но весьма сомнительной славой. Это заведение просуществовало целых полвека до Первой мировой войны. Дед Фанни построил самый роскошный дом в городе, но в свете Клингеншоены приняты не были. Если уж начистоту, над ними посмеивались. Шахтёры даже сочинили песенку: «Мы имеем кое-что от шахты, "К. салун" имеет кое-что от нас, а кто имеет кое-что от Минни, когда – что-то там-пам-пам». Не знаю, как там дальше, да и не слишком хочу узнать.
– Так, значит, Минни К. была…
– Бабушкой Фанни. Очень приветливая леди, если верить рассказам. Вы можете прочитать об этом в библиотеке, в отделе местной истории. Отец Фанни унаследовал салун, но разорился во времена сухого закона. К счастью, Фанни передался от деда талант делать деньги, и когда она вернулась сюда в возрасте шестидесяти пяти лет, то могла купить и продать что угодно и кого угодно.
Возвращался в каменный дом Квиллер упругим шагом. Журналисту ничего так не поднимает настроение, как сочная, свежая новость, даже если она не для печати.
Розмари тоже была в необычайно приподнятом настроении, когда они собрались домой. Такой чудный визит, такой чудный дом, полный старинных вещей! Франческа подарила ей стаффордширский кувшин из своей коллекции – кувшин, который, по мнению Розмари, был просто чудо, а по мнению Квиллера – воплощение уродства.
– Я с самого обеда хочу есть, – пожаловался он, – а перекусить нам надо пораньше, потому что к семи приедут Ник и Лори. Давай завернем в «Старую мельницу».
Ресторан помещался в настоящей каменной мельнице с водяным колесом и выглядел очень живописно, но меню оказалось самым заурядным; куриный суп с лапшой, рисовый пудинг и всё такое прочее.
– Я возьму только салат, – объявила Розмари.
– А я закажу вульгарную свиную отбивную с картофелем и отварным зелёным горошком, – решил Квиллер. – Это фирменное блюдо в здешних краях. Почему бы тебе не взять куриный салат «жюльен»? Скорее всего это обычная смесь увядшего латука и парниковых помидоров, приправленная чёрным перцем, где не отыщешь и кусочка курицы. Заправку к ней привозят в бутылках из Канзас-Сити, а сверху её посыпают тертым пармезаном, напоминающим опилки. Здесь же раньше была лесопилка,
– О Квилл, ты просто невыносим! – возмутилась Розмари.
– О чем же вы, эмансипированные женщины, беседовали, пока я прогуливался?
– О тебе. Тётя Фанни считает тебя необыкновенно талантливым, исключительно искренним, добрым и чувствительным. Ей даже нравится твоя оранжевая кепка. Она говорит, что в ней ты выглядишь очень импозантно.
– Ты сказала ей про исчезнувший топор?
– Да. Она объяснила пропажу. Оказывается, Историческое общество попросило топор для своего музеи, и Том забрал его.
– Могла бы и мне сказать. А как насчёт этих исследователей подводного царства?
– Они обратились в мусвиллскую риэлторскую фирму и попросили снять им дом на лето. Но оказались на редкость беспокойными жильцами. Особенно их девицы. Я даже не хочу повторять то слово, которым она их обозвала.
– Ну что ты, скажи!
– Нет.
– Ну хотя бы первую букву.
– Ни за что. Ты нарочно меня дразнишь.
Квиллер хмыкнул. Ему очень нравилось поддразнивать Розмари. Она была живым воплощением настоящей леди образца 1902 года.
– Мне ещё много нужно рассказать тебе, – продолжала Розмари, – но лучше не здесь.
Они продолжили путь домой, и он вернулся к разговору:
– Ну, рассказывай! Кажется, вы с Фанни нашли общий язык.
– Она считает, что мы с тобой помолвлены; и я не стала её разубеждать, потому что хотела заставить её разговориться. Мне польстило, что она отнеслась ко мне с таким доверием.
– Молодец! И что же она тебе поведала?
– Способ, каким добивается своего. Она манипулирует людьми, давая щедрые обещания одним и запугивая других. Каждый к чему-то стремится или что-то скрывает, говорит она. Весь фокус в том чтобы найти у человека его слабое место. Мне кажется, у неё это своего рода хобби.
– Вот старая негодница! Значит, политика кнута и пряника!
– Конечно, эта политика работает лучше, если у тебя денег куры не клюют.
– Ещё бы! А какая не работает?
– Она показала мне золотой пистолетик, который носит с собой, чтобы при случае пугнуть кого надо. Как бы в шутку.
– Своеобразное чувство юмора. А что она говорит об убийстве Данфилда?
– О господи! Она яростно его ненавидела. Так разошлась, что я испугалась, как бы её не хватил удар.
– Бак оказался единственным, кем она не смогла манипулировать.
Розмари хмыкнула:
– Он обвинил её в том, что она выращивает у себя во дворе марихуану. Представляешь?
– Вполне.
– А об убийстве она сказала: тот, кто играет с огнём, рискует обжечься, а потом употребила очень грубое выражение. Я пришла в ужас.
Квиллер улыбнулся в усы. Он вспомнил, что Розмари очень легко «приходит в ужас».
– Такая милая старая дама, – продолжала Розмари. – Где она набралась подобных слов?
– Вероятно, в Нью-Джерси.
Рассказывать можно было ещё о многом: библиотека из четырёх тысяч переплетенных в кожу и непрочитанных томов; четыре шкафа с экзотическими нарядами тети Фанни; коллекция стаффордширской керамики в комнате для завтрака, предмет зависти трех крупнейших музеев; старинное серебро в столовой…
– Стоп! – воскликнула Розмари, когда они подъехали к индюшачьей ферме, – Пойду посмотрю, нет ли у них разделанной индейки. Тогда я тебе приготовлю её перед отъездом.
Квиллер въехал во двор, остановил машину рядом с неизбежным синим грузовиком.
– Только побыстрей. Уже скоро семь.
Возле рядов птичьих клеток стоял металлический сарай с табличкой на дверях: «Оптовая и розничная продажа». Внутри кто-то ходил.
Розмари влетела в сарай и ровно через две минуты выскочила обратно с объёмистым пакетом в пластиковом мешке. На ней, что называется, лица не было.
– Увези меня отсюда, пока меня не вырвало, – потребовала Розмари; бросив пакет на заднее сиденье, – Вонь там невероятная!
– А почему на индюшачьей ферме должно пахнуть как в розарии?
– Можешь не рассказывать мне о птичниках, – возмутилась Розмари. – Я выросла на ферме. Это что-то совсем другое.
До самого дома она была необычно молчалива.
– Я хочу переодеться до их приезда, – сказала она. – Такое ощущение, что на мне надето что-то красное.
Квиллер протянул ей ключ:
– Иди в дом и переодевайся. Я принесу птицу. Надеюсь, она влезет в холодильник.
Розмари поспешила к дому и вошла на веранду. Через мгновение раздался её отчаянный крик.
– Розмари! Что случилось? – бросился за ней Квиллер»
– Смотри! – показала она на запертую дверь.
С балки веранды свисала веревка, на которой болталось повешенное за шею маленькое животное…
– О боже! – простонал Квиллер. Он почувствовал приступ тошноты. – Это же дикий кролик! – изумлённо произнес он.
– Я сначала подумала, это Юм-Юм.
– Я тоже.
Кто-то застрелил маленького коричневого зверька, из тех, что грызли сосновые шишки около сарая, и сунул в петлю.
– Пройдись по пляжу и успокойся, Розмари, – велел Квиллер. – Я уберу его сам.
«Что это? Угроза? Предупреждение? – размышлял он. – Или просто чья-то дурацкая выходка?» Кто-то, пройдя лесом, поднялся на дюну и вышел на то место, за которым все время наблюдают кошки. Любой, кто захочет тайком подобраться к дому, изберёт именно этот путь.
Он оставил жалкий комочек меха висеть и вошёл в дом с другой стороны. Коко и Юм-Юм в чрезвычайном возбуждении выскочили ему навстречу, Коко рычал, Юм-Юм взвизгивала. Они видели злоумышленника со своего любимого подоконника. Слышали выстрел. Чувствовали присутствие мертвого животного.
– Если бы ты мог говорить! – воскликнул Квиллер, обращаясь к Коко.
Послышался шум приближающегося автомобиля, и Квиллер вышел встречать гостей. Выражение его лица было так серьёзно, что весёлая улыбка Ника тут же исчезла.
– Что-то случилось, мистер Квиллер? – Позвольте Показать вам кое-что, скажу прямо, весьма неприятное.
– Фу! Какая гадкая шутка! – воскликнул Ник. – Лори, иди сюда, посмотри!
Она ахнула:
– Бедный хвостишка! На мгновение мне показалось, что это одна из ваших кошек, мистер Квиллер.
Ник посоветовал позвонить шерифу.
– Где у вас телефон? Я позвоню ему сам. Не трогайте вещественное доказательство.
Пока Ник звонил. Лори, опустившись на четвереньки, мурлыкала над взволнованными сиамцами. Постепенно они стали откликаться на её успокаивающий голос и даже играть золотистыми волосами, которые она носила заплетёнными в две длинные косы и перевязывала синими ленточками.
Розмари подала на стол сырые овощи и йогурт, а Квиллер занялся напитками. Лори предпочла выпить виски.
– Осторожнее, малыш, – предупредил её муж, прикрыв рукой телефонную трубку. – Помни, что сказал тебе доктор.
– Я пытаюсь забеременеть, – объяснила она, – но пока у нас есть только котята.
Ник убрал телефон в кухонный шкаф.
– Всё в порядке. Шериф приедет. А я выпью бурбона, мистер Квиллер.
– Зовите меня Квилл.
Они сидели на веранде, наслаждаясь видом спокойного голубого озера. Коко, который вовсе не был склонен сидеть на руках, забрался к Лори на колени и уснул.
– После такой истории мне вовсе не хочется оставаться в Мусвилле, – вдруг заявил Квиллер. – Если я уйду из дома, а кошки останутся сидеть на окне, что помешает этому маньяку выстрелить через стекло? Случившееся может быть предупреждением. А вдруг он снова вернется?
– Или она, – тихо произнесла Лори,
Три удивлённых лица повернулись в её сторону, а Квиллер спросил:
– У вас есть какие-то основания заменить «он» на «она»?
– Я просто пытаюсь сообразить, кто это мог бы быть.
– Вы, вероятно, знаете всех в клубе «Дюны»?
– Моя жена знает всех клиентов своего почтового отделения, – гордо объявил Ник, – а также сколько марок они покупают и кто и откуда получает посылки.
– Я знаком с Хенстейблами и Данфилдами. А кто остальные?
Лори принялась считать по пальцам:
– Три пожилые пары. Адвокат из Центра. Дантист из Пикакса. Не ходите к нему: настоящий мясник. Два коттеджа продаются. Они стоят пустые. Ещё один сняли двое очень красивых мужчин. – Она бросила лукавый взгляд на мужа. – Кажется, это какие-то профессора, занимающиеся затонувшими кораблями. В доме, крытом кровельной дранкой, живёт школьный инспектор из Пикакса, а в том, что похож на лодку, – антиквар.
– Этот обманщик – перебил её Ник. – А как насчет владельцев «…ДА»?
– Этот дом выставлен на продажу. Они его потеряли. Теперь он принадлежит банку… Кстати, – повернулась она к Квиллеру, – владельцы домов на дюнах весьма обеспокоены их судьбой. Мисс Клингеншоен сказала, что, возможно, передаст эти земли в собственность округа для устройства парка. Для бизнеса Мусвилла это хорошо, а вот стоимость коттеджей на дюнах сразу упадет. Вы не знаете, что ваша тетушка собирается делать?
– Она мне не тетушка, – объяснил Квиллер, – я я понятия не имею, что написано в её завещании, но если вопрос когда-нибудь возникнет, я буду иметь в виду мнение здешней общественности. – Он налил всем по третьему бокалу. – По всей видимости, шериф так и не приедет. Он, наверное, думает, что я чокнутый. Прошлой ночью я звонил ему из-за совы, неделю назад сообщил о трупе в озере. Правда, все здесь, кажется, считают, что я принял за утопленника старую шину.
Ник резко повернулся к нему:
– Труп? Где вы…
– Я рыбачил, и он угодил мне на крючок. – И Квиллер, ободренный вниманием слушателей, подробно рассказал историю своих злоключений на «Минни К.».
– Какого числа это было? – спросил Ник. – Вы помните?
– В прошлый четверг.
– А голоса на другом судне… Вы отчетливо их слышали?
– Не каждое слово, но я слышал достаточно, чтобы разобраться, что там происходило. Мотор заглох, и они спорили, как его починить. У одного был высокий, резкий голос. У другого – его звали Джек – выговор, скажем так, типичный для британского рабочего.
Ник посмотрел на Лори. Та кивнула. Тогда он сказал:
– Англичан здесь всегда называют Джек. Так повелось ещё с тех времен, когда работали шахты. На прошлой неделе один из заключенных перелез через стену. Он говорит на кокни.9
Квиллер смотрел на него с изумлением и триумфом.
– Он пытался сбежать в Канаду! Кто-то перевозил его на другой берег – в тумане.
– Они всё пытаются убежать, – сообщил Ник. – Чистое самоубийство, но всё равно пытаются… Это между нами. Все знают об этом, но мы не хотим, чтобы такое попало в газеты. Вы же знаете, что такое пресса. Из каждой мухи делают слона.
– И часто у вас случаются побеги?
– Не чаше, чем в других местах. Бегут только на север, в Канаду. Такой бедолага платит местному морячку хорошие деньги, чтобы тот переправил его в Канаду, а когда судно отходит на несколько миль… плюх! Именно так, как вы рассказываете. Вода в озере ледяная, тело сразу идет на дно и уже никогда не всплывает.
– Невероятно, – отозвался Квиллер. – Это же убийства, поставленные на конвейер. И многие моряки этим промышляют?
– Судя по всему, только один, с хорошими связями внутри тюрьмы. Но пока его найти не удается.
– Или её, – тихо добавила Лори.
– Понятно. – Квиллер расправил усы. – Ни тел, ни улик, ни следов.
– Откровенно говоря, – вставила Лори, – не думаю, чтобы власти так уж сильно старались кого-нибудь поймать.
– Не говори лишнего, – оборвал её муж.
– А как в тюрьме с наркотиками? Употребляют? – поинтересовался Квиллер.
– Не больше обычного. Полностью это дело невозможно остановить.
– А и не хотят останавливать. – снова вмешалась Лори. – Заключенных, которые употребляют наркотики, легче контролировать. Вот с алкоголиками справляться непросто.
Стукнула дверца машины.
– Кто-то от шерифа, – вскочил Ник. Квиллер последовал за ним.
– Вам нравится кепи, которое носит помощник шерифа? – повернулась Лори к Розмари. – С двумя маленькими кисточками спереди? С удовольствием носила бы такое.
ТРИНАДЦАТЬ
Когда зазвонил телефон, Коко и Юм-Юм сидели на шкуре белого медведя и умывались, съев утреннюю банку крабов. Розмари на кухне собиралась поставить индейку в печь. Квиллер на веранде пил третью чашку кофе, и тут кухонный шкаф издал приглушенное «дзин-дзин-дзин».
Квиллер пытался собраться с мыслями. Мёртвый кролик был самой трудной частичкой мусвиллской головоломки. Зато слова Ника о сбежавшем заключенном успокоили журналиста, подтвердив, что он, Квиллер, всё ещё в состоянии отличить человеческое тело от автомобильной шины. Теперь было ясно, что именно эти тайные перевозки, а вовсе не поиски затонувших сокровищ побудили Бака затеять частное расследование и тайна его убийства будет раскрыта если отыскать хладнокровного перевозчика. Для него (или неё, как сказала Лори) убийство стало делом привычным.
У Квиллера не было возможности узнать, какие улики полиция отыскала в опилках или как продвигается следствие. Работая в «Дневном прибое», он мог рассчитывать на помощь полицейского репортёра, но здесь, в Мусвилле, он был чужаком, который поднимал шум из-за охотящейся совы, мёртвого кролика или попавшегося на рыболовный крючок трупа. В одном он не сомневался: в тумане звучал тот же голос, что и на кассете. Если бы он нашёл обладателя этого голоса в Мусвилле, следствие получило бы полезную информацию. Однако наговоренное на кассету не имело ничего общего с обдуманным намерением утопить человека.
На веранде появилась Розмари.
– Тебя к телефону, Квилл. Это мисс Гудвинтер.
Он тут же вспомнил о духах и ямочках, но приятные воспоминания улетучились, как только он услышал серьезный голос адвоката.
– Да, мисс Гудвинтер… Нет, радио у меня не включено… Нет! И как сильно?.. Ужасно! Не может быть… Что сделали? Я могу чем-нибудь помочь?.. Да, конечно. Немедленно. Где мы встретимся?.. Примерно через час.
– Что случилось? – спросила Розмари.
– Плохие новости. Тётя Фанни ночью упала с лестницы.
– О Квилл! Какой ужас! Она… Это же для неё смертельно! Она жива?
Он покачал головой:
– Том нашёл её утром у подножия лестницы. Мертвой. Бедная тётя Фанни! Она была такая энергичная, с молодой душой. Так любила жизнь. Никогда не жаловалась на возраст.
– И такая щедрая. Подумать только – подарила мне стаффордширский кувшин! Он, несомненно, очень ценный.
– Пенелопа просила, чтобы я встретился с ней как можно скорее в доме Фанни. Надо кое-что обсудить. Тебе нет нужды ехать со мной, но я буду очень благодарен, если ты поедешь.
– Конечно поеду. Только суну индейку обратно в холодильник.
Прежде чем уехать в Пикакс, Квиллер запер все окна, затворив внутренние ставни, чтобы никто не смог увидеть кошек, и закрыл обе двери, чтобы кошки не могли выбраться на веранду.
– Вы уж простите меня, ребятки, – сказал он, – но это единственный способ обеспечить вашу безопасность. Кто бы мог подумать, – обратился он к Розмари, – что в таком месте потребуются меры предосторожности? На следующей неделе уеду отсюда. Пожалуй, после смерти тети Фанни меня попросят освободить её домик. Об этом адвокат, наверное, и хочет поговорить со мной.
– Хорошо бы, если так.
– Да, прямо-таки идеально – никаких осложнений. Но простая жизнь на природе оказалась совсем не так проста. Ну и почешут об меня языки, когда я появлюсь в пресс-клубе. Дурацким шуткам не будет конца.
Когда они подъехали к каменному дому, Том работал во дворе, но даже не поднял головы и не помахал, как обычно, рукой.
Дверь открыла Пенелопа, и Квиллер представил ей свою спутницу:
– Это Розмари Уайтинг. Мы оба потрясены случившимся.
– Мы только вчера обедали с ней, – сказала Розмари, – и она была как огурчик.
– Никто бы не подумал, что ей через месяц девяносто, – согласилась мисс Гудвинтер.
– Это случилось здесь? – показал Квиллер на парадную лестницу.
Пенелопа кивнула:
– Да. Здесь, Она скатилась с самого верха, а при её хрупкости… У неё иногда случались обмороки, и мы с Алексом советовали ей перебраться в дом поменьше, одноэтажный, но убедить её было невозможно. – Она беспомощно пожала плечами. – Хотите чашку чаю? Я нашла в кухне пакетики с чаем.
– Давайте я займусь чаем, а вы поговорите, -предложила Розмари.
– Большое спасибо, мисс Уайтинг, – согласилась Пенелопа. – Мы будем в оранжерее.
Они прошли в комнату с высокими стеклянными дверями, где вдоль стен стояли кадки с каучуковыми деревьями и огромное кресло-качалка, которое так любила тётя Фанни.
– Она называла эту комнату солярием, – вспомнил Квиллер.
Пенелопа позволила себе сдержанную улыбку.
– Когда она вернулась сюда, прожив много лет на Восточном побережье, то изо всех сил старалась скрыть свою образованность и утонченность. Пыталась разговаривать как старенькая бабушка, хотя мы прекрасно знали, что она совсем не такая… Я утром позвонила Алексу в Вашингтон, и он велел связаться с вами как с ближайшим родственником. Он не сможет вернуться раньше субботы.
– Мы с Фанни не родственники. Она была близкой подругой моей матери, и всё.
– Но она называла вас племянником и относилась к вам с нескрываемой любовью и восхищением, мистер Квиллер. Других родственников у неё нет. – Юристка открыла свой портфель. – Наша фирма вела все её дела, даже занималась перепиской, чтобы оградить её от писем с оскорблениями и просьбами дать денег. Она вручила нам запечатанный конверт с последними распоряжениями. Никаких пышных похорон, никаких визитов и официальных церемоний, кремация. «Пустячок» готовит на завтра некролог на целую страницу, а в субботу по ней отслужат панихиду в церкви.
– Она принадлежала к какой-то церкви?
– Нет, но делала ежегодные взносы во все пять мусвиллских церквей; поминальная служба пройдёт, наверное, в самой большой. Её многие захотят проводить, люди соберутся со всего Мусвилла.
Во время разговора то и дело звонил телефон.
– Я не беру трубку, – пояснила Пенелопа. – Это просто любопытствующие. Все официальные звонки пойдут в контору.
– А как же местная «политика открытых дверей»? – поинтересовался Квиллер. – Разве вы не позволите желающим войти в дом?
– Тому приказано выпроваживать посетителей, Тут Розмари принесла чай, и разговор переключился на добрые воспоминания. Пенелопа показала любимую качалку Фанни. Квиллер помянул её склонность к экстравагантным нарядам. Наконец он проговорил;
– Кажется, вы обо всем позаботились, всё предусмотрели. Вы уверены, что мы ничем не можем помочь?
– Алекс сказал, я должна обсудить с вами ещё один маленький вопрос. – Она выдержала паузу. – У нас нет завещания Фанни.
– Что? Владея таким огромным состоянием, она не написала завещания? Быть этого не может!
– Мы уверены, что существует собственноручно написанное завещание. Она настаивала на том, чтобы оно оставалось у неё, хотела сохранить его в тайне.
– Такой документ имеет законную силу?
– В нашем штате – да… если он написан её собственной рукой, есть подпись и дата. Свидетелей не требуется. Она хотела, чтобы это было сделано именно так, и никто не осмеливался спорить с Фанни. Естественно, мы проконсультировали её, в какой форме составить документ, чтобы в дальнейшем избежать юридических осложнений. Местонахождение завещания она должна была указать в письме, но к сожалению…