Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Кот, который... (№1) - Кот, который читал справа налево

ModernLib.Net / Детские остросюжетные / Браун Лилиан Джексон / Кот, который читал справа налево - Чтение (стр. 5)
Автор: Браун Лилиан Джексон
Жанр: Детские остросюжетные
Серия: Кот, который...

 

 


Наступило утро понедельника, и вместе с ним пришло сообщение с верхнего этажа. Квиллер как раз одевался и выбирал галстук, который бы одобрила Сэнди (темный сине—зеленый из клетчатой шерстяной шотландки), когда заметил на полу сложенный лист бумаги, наполовину просунутый под дверь. Он поднял его. Почерк был неудобочитаемым» словно детские каракули, а сообщение было кратким, с использованием аббревиатур: «Мр. К. ПЖЛ. ОТПР. КАССЕТЫ, А. Р. сохр. зап. – Д. Б. М»

Квиллер не видел своего домовладельца с вечера пятницы. Тогда он перевез вещи из гостиницы и заплатил за новую квартиру за месяц вперёд. Неопределённая надежда на то, что Маунтклеменс пригласит его на воскресный завтрак – возможно, яйца по-бенедиктински или омлет с печенкой цыпленка, – улетучилась. Как оказалось, общаться с ним в ближайшее время собирался только кот.

После расшифровки записки Квиллер открыл дверь и на полу холла обнаружил ожидающие его кассеты. Он доставил их Арчи Райкеру, но про себя подумал, что просьба была странной и отнюдь не обязательной: в редакции «Прибоя» сидело множество курьеров, ожидавших поручения. Арчи спросил:

– Ну как, очерк о Кэле Галопее продвигается?

– Сегодня у меня ленч с миссис Галопей. Готова ли газета оплатить за него по счёту?

– Конечно, редакция разорится на парочку баксов.

– Не подскажешь хорошее место, куда можно было бы сводить её? Что-нибудь разэтакое?

– Почему бы тебе не спросить об этом у голодных фотографов? Они постоянно заставляют газету раскошеливаться.

В фотолаборатории Квиллер обнаружил шесть пар ног, лежащих на письменных столах, столиках, корзинах для мусора и набитых бумагами ящиках в ожидании вызова или момента, пока не высохнут отпечатки в лаборатории.

Квиллер спросил:

– Вы не подскажете мне хорошее местечко, куда можно было бы сводить кое-кого для того, чтобы взять интервью?

– Кто будет платить?

– «Прибой».

– Трактир телячьих отбивных! – в один голос ответили фотографы.

– Отбивной филей там весит фунт! – сообщил один.

– Пирог с сыром там толщиной в четыре дюйма!

– Они там ещё готовят двойную отбивную из ягненка, размером с подошву моего ботинка!

Всё это Квиллеру очень понравилось.


Трактир телячьих отбивных размещался в районе консервной фабрики, и характерный запах просачивался в зал, перебивая даже сигаретный дым.

– О, какое замечательное место! – воскликнула Сандра Галопей. – Как мило с твоей стороны привести меня сюда. Тут так много мужчин. Обожаю мужчин!

Мужчины её тоже обожали. Её красная шляпка, гордо увенчанная черным петушиным хвостом, находилась в центре внимания. Она заказала устриц, каковых, впрочем, в трактире телячьих отбивных не оказалось, поэтому Сэнди пришлось утешить себя бокалом шампанского. С каждым глотком её смех становился всё более резким, резонирующим среди белых кафельных стен трактира, и энтузиазм её аудитории уменьшался с каждой минутой.

– Джим, дорогой, ты должен лететь со мной на Карибское море, на мой остров, на следующей неделе, когда Кэл уедет в Европу. У меня собственный самолет. Это будет забавно, не так ли?

Однако необходимой информации Квиллер так и не смог от неё добиться, а фотографии её мужа были практически непригодны для использования.

Отбивная из ягненка действительно была такой же большой, как подошва ботинка фотографа, и… такой же вкусной. Официантки, как больничные сиделки одетые в униформу, пользовались большим успехом, чем ликёр. В общем, ленч не удался.

Вернувшись в редакцию, Квиллер выслушал по телефону поток жалоб по адресу Маунтклеменса и его критического обзора в воскресном выпуске газеты. Специалиста по акварелям он назвал маляром-отделочником в расстроенных чувствах – друзья и родственники художника аннулировали подписку на «Дневной прибой», чтобы наказать газету.

Определённо, этот понедельник выдался для Квиллера неудачным. В конце бесконечно тянущегося дня он забрёл в пресс-клуб, чтобы пообедать, и Бруно, принеся неизменный томатный сок, спросил:

– Я слышал, вы переехали жить к Маунтклеменсу?

– Я снял одну из его свободных квартир, – резко ответил Квиллер. – Вам что-то не нравится?

– Да нет, я думаю, всё будет в порядке, пока он не начнет избавляться от вас.

Затем Одд Банзен с осуждающей гримасой на лице сказал:

– Я слышал, что старина Маунти уже начал давать тебе поручения?

Когда Квиллер вернулся домой, у него окончательно испортилось настроение: под дверью его комнаты лежала очередная записка. «Мр. К., – гласила она, – ЗАБЕР. БИЛ. НА САМОЛ. – ЗАБРОН. НА СР. 15:00 НА Н. И. – ИЗН. МОЙ. СЧ… – Д. Б. М.».

Усы Квиллера ощетинились. Правда, билетные кассы авиакомпании находились через дорогу от «Прибоя» и забрать билет на самолет было, в сущности, небольшой услугой Маунтклеменсу за его великолепный обед. Грубый тон – вот что раздражало его в этой записке. Или это был приказ? Неужели Маунтклеменс думал, что стал боссом Квиллера?

Следующий день оказался вторником. Билет на самолет был заказан на среду. У Квиллера уже не оставалось времени на раздумья, и, ворча про себя, следующим утром по дороге на работу он зашел и забрал билет.

Позже, в тот же день, Одд Банзен встретил его в лифте и спросил:

– Ты куда-нибудь улетаешь?

– Нет, а почему ты спрашиваешь?

– Я просто видел, как ты ходил в билетные кассы авиакомпании. Вот я и подумал, что ты улетаешь. – Потом добавил язвительно: – Только не говори мне, что ты опять бегал по поручению Маунтклеменса!

Квиллер разгладил свои усы костяшками пальцев и попытался не спеша обдумать тот факт, что природное любопытство и природная наблюдательность принесли фотографу интересные новости.

Когда он вечером пришел домой, под дверью его ждала третья записка. Выглядела она следующим образом: «Мр. К. – ПЖЛСТ. ЗАВТРАК У МН. В СР. 8.30 – Д. Б. М.».

В среду утром Квиллер с билетом на самолет поднялся по ступенькам и постучал в дверь Маунтклеменса.

– Доброе утро, мистер Квиллер, – приветствовал его критик, протягивая тонкую белую руку, левую руку. – Надеюсь, вы никуда не торопитесь. На завтрак у меня сегодня блюдо из яиц с приправами и сметаной, оно уже готово, только подогреть, если вы готовы подождать… И ещё немного печени цыпленка и копчёной свиной грудинки.

– Из-за всего этого я готов задержаться, – согласился Квиллер.

– Я накрыл стол в кухне, и мы можем не торопясь выпить компот из ананасов, следя одним глазом за сковородой. Мне очень повезло, на рынке удалось найти нежнейший ананас

Критик был одет в шёлковые брюки и короткий пиджак в восточном стиле. В воздухе витал аромат лимонной кожуры. Плетеные сандалии Маунтклеменса шлепали по полу, когда он ходил через холл на кухню и обратно.

Стены коридора были сплошь завешаны гобеленами, свитками папируса и картинами в рамах. Квиллер сделал замечание об их количестве.

– А также качестве, – внёс поправку Маунтклеменс на ходу касаясь рукой некоторых набросков. – Рембрандт… Гольбейн… Прекрасный Милле…

Кухня была большой, с тремя высокими узкими окнами. Бамбуковые жалюзи приглушали яркий дневной свет. Квиллер, вглядевшись, увидел сквозь них лестницу снаружи – очевидно, запасной пожарный выход, – ведущую вниз к вымощенному кирпичом внутреннему дворику. В аллее, находившейся за высокой стеной, он заметил крышу стоявшего там фургона.

– Это ваша машина? – спросил он.

– Этот чудо-раритет, – ответил Маунтклеменс, пожимая плечами, – принадлежит старьевщику, живущему по ту сторону аллеи. Если бы я держал машину, она должна была бы выглядеть несколько более гармонично, к примеру «Ситроен». А пока я трачусь, разъезжая на такси.

В кухне творилось что-то невообразимое – из-за обилия античных статуэток, современной кухонной утвари и пучков высушенных трав.

– Я сам сушу свои травы, – объяснил Маунтклеменс – Как вам нравятся ананасы, маринованные с небольшим количеством мяты? Я думаю, это придаёт фруктам совершенно новый вкус. Мяту я выращиваю в горшочке на подоконнике – главным образом для Као Ко Куна. Это его идея – сделать игрушку из пучка мяты, положив его в носок и привязав к нему веревку. В момент счастливого озарения мы назвали его Мятной Мышью. Несколько вольная интерпретация образа мыши, но это такой вид допущений, которые не претят его артистическому интеллекту.

Маунтклеменс левой рукой одновременно поставил в печь два разных блюда.

– А куда это подевался Коко? – полюбопытствовал Квиллер.

– Вам следовало бы почувствовать на себе его пристальный взгляд. Он следит за вами, лежа на верху холодильника, единственного снабженного подушкой холодильника к западу от Гудзона. Это его кровать. Он отказывается спать в любом другом месте.

Аромат свиной грудинки, трав и кофе распространился по кухне, и Коко, лёжа на голубой подушке, которая так шла к его глазам, поднял нос, принюхиваясь. То же самое сделал и Квиллер.

– Что вы собираетесь делать с котом, – спросил он, – когда уедете в Нью-Йорк?

– О, это действительно проблема, – сказал критик. – Ему жизненно необходимо человеческое внимание. Не будет ли для вас слишком обременительным, если я попрошу вас готовить ему еду, пока я буду в отъезде? Я буду отсутствовать меньше недели. Кормить его нужно только дважды в день, и рацион довольно прост. В холодильнике лежит сырая говядина. Порежьте мясо на небольшие кусочки размером с боб, поместите в кастрюлю с небольшим количеством бульона и подогрейте. Щепотка соли и немного специй не будут лишними.

– Хорошо, – согласился Квиллер, допивая последний глоток ананасового компота с привкусом мяты.

– Для того чтобы облегчить себе задачу утром, когда вы торопитесь в редакцию, можете дать ему кусочек pate de la maison[2] вместо говядины. Перемена блюда будет для него полезна. Вы выпьете кофе сейчас или позже?

– Позже, – ответил Квиллер. – Хотя нет, я выпью его сейчас

– Да, и потом ещё один вопрос – относительно его ящика.

– Что это такое?

– Его ящик. Стоит в ванной. Он требует совсем немного ухода. Коко – очень чистоплотный кот. Песок для ящика в коробке из—под китайского чая, которую вы найдете на расстоянии одного фута от ванны. Хотите сахара или сливок?

– Спасибо, только сахар.

– Если погода будет не очень холодной, кот может немного размяться во внутреннем дворике. Предлагаю вам составить ему компанию. Обычно ему не хватает физической нагрузки, когда он просто бегает по верхнему этажу. Я оставлю дверь моей квартиры приоткрытой, чтобы он мог свободно входить и выходить. Для пущей безопасности я также оставлю вам ключ. Я могу быть вам чем-нибудь полезен в Нью-Йорке?

Квиллер только что отведал кусочек свиной грудинки, фаршированной печенью цыпленка с приправами, и в знак отрицания благородно мотнул головой. В этот момент он поймал на себе пристальный взгляд Као Ко Куна с холодильника. Кот медленно закрыл один глаз, несомненно ему подмигивая.

СЕМЬ

В среду вечером в пресс-клубе Квиллер сказал Арчи:

– У меня есть причина для недовольства.

– Я знаю, в чём дело. Вчера твою фамилию опять изобразили без «в», но мы это исправили во втором выпуске. Впредь я послежу, чтобы ты был Квиллером, а не Киллером.

– Но у меня есть ещё одна претензия. Я, кажется, не подряжался служить ординарцем вашего художественного критика. Но мне представляется, что он думает именно так. Ты знаешь, что он сегодня вечером уезжает?

– Я так и думал, – сказал Арчи. – Материала на последних кассетах вполне достаточно для трёх столбцов.

– Сначала я передал тебе от него эти кассеты. Затем забрал из офиса авиакомпании билет на трехчасовой самолет. И сейчас от меня ждут, что я буду менять песочек его коту.

– Подожди, пока об этом узнает Одд Банзен!

– Не говори ему! Проныра Банзен и так узнает окольными путями об этом достаточно быстро. Предполагается, что дважды в день я буду давать коту поесть, менять ему воду и следить за порядком в его ящике. Ты понимаешь, о каком ящике я говорю?

– Могу догадаться.

– Для меня это в новинку. Я думал, что коты для этих дел всегда бегают во двор.

– В контракте ничего не говорится о том, что репортёры должны обслуживать туалеты, – возмутился Арчи. – Почему ты не отказался?

– Маунтклеменс не дал мне такой возможности. Ну он и бестия! Когда я пришел к нему, он усадил меня на кухне и зачаровал свежим ананасом, жареной цыплячьей печёнкой и яйцами в сметане. Это был нежнейший ананас. Ну что я мог поделать?

– Тебе придётся выбирать между гордостью и обжорством, иного выхода нет. Разве ты не любишь кошек?

– Разумеется, я люблю животных. Однако этот кот в большей мере человек, чем многие из моих знакомых. Он заставляет меня испытывать неприятное чувство, будто он знает больше меня, при этом не говоря, что именно.

Арчи не поверил ему:

– Вокруг нашего дома всё время бродят кошки. Дети приносят их домой. Однако ни одна из них не заставила меня испытывать комплекс неполноценности.

– Твои дети никогда не приносили домой сиамских котов.

– Потерпи ещё три-четыре дня. Если будет невмоготу, мы пошлём туда печатника со степенью магистра. Уж с котом—то он управится мастерски!

– Тихо! Сюда идёт Одд Банзен, – предупредил Квиллер.

Ещё до того, как фотограф вошел, в воздухе распространился запах сигары и послышался его голос, жалующийся на плохую погоду.

Одд похлопал Квиллера по плечу и спросил:

– Это что у тебя на лацканах пиджака? Кошачья шерсть, или ты был на свидании с блондинкой, стриженной под «ёжик»?

Квиллер расчесывал усы соломинкой для коктейля.

– Мне тут оставаться на ночь. У вас нет желания, парни, перекусить вместе со мной? – предложил Одд. – Я могу потратить на обед целый час.

– Я составлю тебе компанию, – ответил Квиллер.

Они нашли столик и ознакомились с меню. Одд заказал бифштекс, сделал комплимент официантке, а затем обратился к Квиллеру:

– Ну а ты ещё не раскусил старину Маунти? Если бы я оскорблял всех подряд, как это делает он, я бы сгорел со стыда или со мной приключилось бы что-нибудь похуже. Как ему удается избегать неприятностей?

– Вседозволенность критика. К тому же газеты любят скандальных авторов.

– И как он умудряется добывать столько денег? Я слышал, что живет он очень неплохо. Много путешествует. Ездит на дорогой машине. Он не смог бы позволить себе этого на ту мелочь, которая перепадает ему от «Прибоя».

– Маунтклеменс не ездит на машине, – возразил Квиллер.

– Ездит, ездит. Я сам видел его за рулем сегодня утром.

– Но он сказал мне, что у него нет машины. Он ездит на такси.

– Может быть, у него и нет своей машины, но за рулем он иногда сидит.

– И как же, ты думаешь, он управляется с вождением?

– Запросто. Автоматическая коробка передач. Ты что, никогда не управлял одной рукой? Ты, должно быть, неважный любовник. Я обычно одной рукой управляю, переключаю скорости и ем хот-дог одновременно.

– У меня тоже есть несколько вопросов, – сказал Квиллер. – Так ли в действительности плохи местные художники, как говорит Маунтклеменс? Или он обыкновенный жулик, как думают художники? Маунтклеменс сказали что Галопей – шарлатан. Галопей говорит, что полотна Зои Ламбрет – не что иное, как профанация. Зоя считает, что Сэнди Галопей ничего не смыслит в искусстве. Сэнди говорит, что Маунтклеменс безответствен. Маунтклеменс думает, что Фархор как директор музея некомпетентен. Фархор говорит, что Маунтклеменс дилетант. Маунтклеменс сказал, что Эрл Ламбрет трогателен. Ламбрет восхищается вкусом, честностью и последовательностью Маунтклеменса. Так что же… кто прав?

– Слушай, – сказал Одд, – кажется, мне передают сообщение.

Голос, бормочущий из системы оповещения, был едва различим из—за шума, царившего в баре.

– Да, это для меня, – подтвердил фотограф. – Должно быть, что-то случилось.

Он отправился к телефону, а Квиллер погрузился в раздумья относительно сложностей внутреннего мира искусства.

Одд Банзен вернулся из телефонной будки. Он был сильно взволнован. Квиллер подумал, что фотограф ещё очень молод и прямо—таки загорается в случае какого—либо происшествия.

– У меня для тебя есть новости, – сообщил Одд, наклонившись над столом и понижая голос.

– Что случилось?

– Происшествие по твоей части.

– Что за происшествие?

– Убийство! Я сейчас же еду в галерею Ламбретов.

– Ламбрет! – Квиллер так быстро вскочил, что опрокинул стул. – Кто убит? Только не Зоя…

– Нет, её муж.

– Тебе известно, как это произошло?

– Сказали, что он заколот. Хочешь поехать со мной? Я сообщил начальству, что ты здесь, и они просили передать, что было бы неплохо, если бы ты освещал это происшествие. Кенден уехал, а оба репортёра заняты.

– Отлично, я еду.

– Лучше перезвони им и скажи, что согласен. Моя машина на улице.

Когда Квиллер и Банзен остановились напротив галереи Ламбретов, на улице царила неестественная тишина. Финансовый район обычно пустел после половины шестого, и даже такое происшествие, как убийство, не смогло собрать толпу народа. Пронзительный холодный ветер дул вдоль ущелья, образованного близко стоящими бизнес—центрами, и только несколько дрожащих бродяг мерзли на тротуаре, но и они вскоре ушли. Улица стала совершенно безлюдной. Отдельные голоса звучали в этой тишине необычно громко.

Квиллер представился полицейскому, стоявшему в дверях. Ценные предметы искусства и роскошная мебель галереи создавали дисгармонию с наводнившими помещение незваными гостями. Полицейский фотограф щелкал камерой перед варварски изувеченными полотнами.

Банзен увидел инспектора из полицейского участка и Хеймса, детектива из отдела по расследованию убийств. Хеймс кивнул им и ткнул пальцем вверх.

Квиллер начал было подниматься по винтовой лестнице, но затем отступил, давая дорогу мужчине, искавшему отпечатки пальцев и теперь спускавшемуся в холл. Он разговаривал сам с собой: «Как они смогут пронести тело на носилках по этой лестнице? Им придется опускать его через окно».

Резкий голос наверху произнес:

– Поднимайтесь, ребята. Внизу вы будете путаться под ногами. Давайте пробирайтесь.

– Это Войцек из отдела по расследованию убийств, – сообщил Банзен. – С этим будь начеку.

Мастерская по изготовлению рам выглядела почти такой же, какой её запомнил Квиллер, за исключением людей с полицейскими значками, фотоаппаратами и блокнотами. На пороге офиса Ламбрета стоял полицейский, вглядывающийся в каждого входящего. За его спиной Квиллер увидел совершенно разгромленный офис. Тело лежало на полу около письменного стола.

Квиллер подошел к Войцеку, достал из кармана и раскрыл небольшой блокнот:

– Убийца известен?

– Нет, – ответил детектив.

– Жертвой убийства стал Эрл Ламбрет, директор галереи?

– Верно.

– Орудие убийства?

– Заколот каким-то острым инструментом из мастерской. Острым резцом.

– Куда был нанесен удар?

– В горло. Очень чистая работа.

– Где было обнаружено тело?

– В его офисе.

– Кем?

– Женой убитого, Зоей.

Квиллер судорожно вздохнул и нахмурился.

– Имя произносится 3-О-Я, – сообщил детектив.

– Я знаю. Какие-нибудь признаки борьбы?

– Офис практически перевёрнут вверх дном.

– Что насчёт акта вандализма в галерее?

– Повреждено несколько полотен. Разбита статуя. Внизу вы сами можете всё увидеть.

– В какое время всё это случилось?

– Электрические часы на столе остановились в четверть седьмого.

– В это время галерея была закрыта?

– Верно.

– Есть какие-нибудь следы взлома?

– Парадную дверь мы обнаружили открытой. Миссис Ламбрет не обратила внимания, была ли закрыта дверь, ведущая в аллею.

– Что-нибудь украдено?

– Ничего такого, что было бы сразу замечено. – Войцек собрался уходить. – Это всё, что нам пока известно.

– Ещё один вопрос Вы кого-нибудь подозреваете?

– Нет.

Внизу, пока Банзен бродил, делая снимки, Квиллер изучал повреждения.

Два полотна, написанные маслом, были разрезаны по диагонали каким-то острым предметом. Картина в раме лежала на полу, стекло было разбито, как будто его продавил каблук. Скульптура из глины красноватого оттенка, казалось, была специально сброшена с мраморной крышки столика; на крышке виднелись царапины.

Полотна, написанные Зоей Ламбрет и Скрано, единственные, с которыми детально ознакомился Квиллер во время первого посещения галереи, не были повреждены.

Он припомнил скульптуру, которую видел во время своего предыдущего визита. Продолговатой формы фигура со случайно на первый взгляд расположенными выпуклостями в конце концов оказалась женской. Табличка, оставшаяся на пьедестале, гласила: «Ева, работа Ригза, глина».

Лежащую на полу акварель Квиллер на прошлой неделе не видел. Картина напоминала зигзагообразную головоломку из множества цветов – просто приятный для глаза узор. Она носила название «Внутреннее», имя художника было Мэри О.

Квиллер внимательно изучил полотна, написанные маслом. Они представляли собой волнистые линии, нанесенные широкими мазками на белом фоне. Цвета были самые разнообразные: красный, пурпурный, оранжевый, розовый, – и казалось, что полотна буквально вибрируют, как натянутая струна.

Квиллер задумался: «Неужели на эти расшатывающие нервы образчики современного искусства находятся покупатели?» Лично он предпочитал своего второразрядного Моне.

Подойдя ближе, чтобы рассмотреть таблички, он увидел, что одна картина носила название «Пляжная сцена № 3», работа Милтона О. Другая, «Пляжная сцена № 2», – того же автора. В любом случае таблички с названиями были полезны для понимания картин. Картины начали напоминать Квиллеру марево жары и волны, набегающие на горячий песок.

Он обратил на них внимание Банзена:

– Посмотри на эти две картины, Одд. Можешь ли ты сказать, что они изображают пляжные сцены?

– Я бы сказал, что художник был пьян в стельку, – ответил Одд.

Квиллер отступил на несколько шагов и начал пристально вглядываться в эти полотна. Внезапно он разглядел несколько стоящих фигур. Между красными, оранжевыми и пурпурными полосами располагались белые просветы; которые образовывали контуры женских тел, абстрактных, но узнаваемых. Он подумал: «Женские фигуры в этих белых полосах… Женское тело, изваянное из глины… Нужно ещё раз взглянуть на акварель».

Когда он знал, что ищет, найти уже было нетрудно. В изогнутых цветных линиях, составлявших картину Мэри О., он сумел различить окно, кровать, на которой возлежало тело, похожее на женское.

Квиллер сказал Одду Банзену:

– Я бы хотел уйти отсюда и зайти к Ламбретам домой. Может, Зоя захочет поговорить со мной. У неё должны быть фотографии погибшего. Я позвоню в редакцию.

Передав по телефону все детали дежурному редактору и получив «добро» от редакции, Квиллер втиснулся в малолитражку Одда, и они поехали на Самплит-стрит, 3434.

Дом Ламбрета был современным, скромно спроектированным зданием, заменившим собой прежние трущобы.

Квиллер позвонил и подождал у дверей. Большие окна были занавешены портьерами, но всё равно было видно, что во всех комнатах горит свет.

Он ещё раз позвонил. Наконец дверь открыла женщина в брюках, её руки были воинственно уперты в бока. Квиллеру показалось, что он её уже где-то видел. Выражение её миловидного лица было весьма суровым.

– Да? – спросила она вызывающе.

– Я друг миссис Ламбрет, – представился Квиллер. – Хочу спросить, могу ли я её видеть и предложить ей свою помощь. Мое имя Джим Квиллер. Это мистер Банзен.

– Вы оба из газеты. Она не хочет видеть сегодня никаких репортёров.

– Мы тут с неофициальным визитом. Мы ехали домой и подумали, что смогли бы чем-нибудь помочь. Вы ведь мисс Болтон?

Из глубины дома донёсся тихий, усталый голос:

– Кто там, Батчи?

– Квиллер и ещё какой-то человек из «Прибоя».

– Всё в порядке. Пусть войдут.

Газетчики вошли в комнату, обставленную в современном стиле. Мебели было немного, но вся она была превосходного качества. Зоя Ламбрет, одетая в тёмно—красные брюки и блузку, стояла прислонясь к дверному косяку. Она выглядела изнуренной и смущённой.

Батчи сказала:

– Ей следует прилечь и отдохнуть.

– Всё в порядке. Я слишком потрясена, чтобы лежать, – возразила Зоя.

– Она не хочет принять успокоительное.

– Присядьте, джентльмены, – предложила Зоя. Лицо Квиллера выражало сочувствие. Даже его усы, казалось, выражали скорбь. Он тихо сказал:

– Нет нужды говорить вам о моих чувствах. Хотя знакомство наше было очень коротким, мне кажется, я потерял близкого человека.

– Это ужасно. Просто ужасно. – Зоя села на самый краешек дивана, сложив руки на коленях.

– Я посетил вашу галерею на прошлой неделе по вашему приглашению.

– Я знаю. Эрл говорил.

– Просто невозможно представить, какой это, должно быть, шок для вас

Батчи прервала его:

– Я не думаю, что ей следует об этом напоминать.

– Батчи, я должна об этом говорить, – возразила Зоя. – Иначе я сойду с ума.

Она взглянула на Квиллера своими широко распахнутыми карими глазами, которые он так хорошо помнил со времени их первой встречи. Теперь они напоминали ему глаза с Зонных полотен.

– Это по привычке вы зашли в галерею после закрытия?

– Совсем наоборот. Я редко туда хожу. Это выглядит непрофессионально – бродить по галереям, где выставлены твои работы. Особенно в нашем случае – муж и жена. Это бы выглядело странно.

– Галерея произвела на меня впечатление высокопрофессиональной, – сказал Квиллер. – Весьма подходящей для финансового района.

Батчи с искренней гордостью в голосе произнесла:

– Это была Зоина идея.

– Миссис Ламбрет, почему вы сегодня зашли в галерею?

– Я была там дважды. В первый раз я зашла перед самым закрытием. После полудня я всё время провела в магазинах и заехала спросить, собирается ли Эрл остаться в центре на обед. Он ответил, что сможет освободиться не раньше семи вечера, а может, и позже,

– Который был час, когда вы закончили разговор?

– Парадная дверь была ещё открыта, так что было, видимо, не позже половины шестого.

– Он не объяснил вам, почему не может покинуть галерею?

– У него было много работы, поэтому я поехала домой. Но я очень устала, и мне не хотелось заниматься стряпней.

– Она работает день и ночь, готовится к персональной выставке, – заметила Батчи.

– Так что я решила принять ванну и переодеться, – продолжила Зоя, – и вернуться в центр к семи часам, чтобы оторвать Эрла от его работы.

– Вы позвонили ему и сообщили о том, что вернётесь в галерею?

– Кажется, позвонила. А может быть, и нет. Не помню. Я думала о том, что нужно позвонить, когда в спешке одевалась. Я не помню, позвонила или нет!.. Вы знаете, как это бывает. Вы делаете всё автоматически, не думая. Иногда я не могу вспомнить, чистила ли я зубы, и должна посмотреть на зубную щетку – влажная ли она?

– Когда вы приехали в галерею во второй раз?

– Почти в семь, я полагаю. Эрл забрал машину, чтобы отдать в ремонт, поэтому я вызвала такси и велела водителю привезти меня ко входу в галерею со стороны аллеи. У меня был ключ к задней двери, на всякий случай.

– Дверь была заперта?

– Вот и это я не могу вспомнить. Она должна была быть закрыта. Я вставила ключ в замочную скважину и повернула дверную ручку, не задумываясь об этом. Дверь открылась, и я вошла.

– Вы не заметили какого-нибудь беспорядка на первом этаже?

– Нет, потому что свет был выключен. Я пошла прямо к винтовой лестнице. Как только я подошла к мастерской, я почувствовала что-то неладное. Было тихо, как в склепе. Я даже не сразу решилась войти в его офис. – Зоя болезненно поморщилась. – Но я вошла. Первое, что я увидела, – бумаги и всё остальное разбросано на полу, а затем… – Она закрыла лицо ладонями, и в комнате воцарилось молчание.

Чуть погодя Квиллер мягко сказал:

– Не хотите ли вы, чтобы я известил Маунтклеменса, хотя он сейчас в Нью-Йорке? Мне известно, что он хорошо относился к вам обоим.

– Как пожелаете.

– Вы уже предприняли какие-нибудь шаги по организации похорон?

Батчи сказала:

– Пышных похорон не будет. Зоя этого не одобряет.

Квиллер встал:

– Мы сейчас уйдём, но только позвольте мне узнать, миссис Ламбрет, может, я могу что-нибудь для вас сделать? Иногда, чтобы помочь человеку, нужно просто с ним поговорить.

– Я здесь. Я присмотрю за ней, – сказала Батчи.

Квиллер подумал, что эта женщина ведёт себя как хозяйка.

– Ещё один вопрос, миссис Ламбрет. У вас есть хорошая фотография вашего мужа?

– Нет, только портрет, который я написала в прошлом году. Он находится в моей студии. Батчи вам покажет его. Я думаю, что мне пора идти наверх.

Без дальнейших объяснений она вышла из комнаты.

Батчи провела репортёров в студию, расположенную в задней части дома. Там на стене висел портрет Эрла Ламбрета, холодного, высокомерного, написанный без любви.

– Великолепное сходство, – с гордостью заметила Батчи. – Она действительно ухватила в нём самую суть

Щелчок камеры Одда Банзена был почти не слышен.

ВОСЕМЬ

Когда Квиллер и Одд Банзен уезжали из дома Ламбрета, они молчали до тех пор, пока обогреватель установленный в машине Одда, не выдал первое тёплое дуновение. Только тогда Одд обрел дар речи.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11