ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

Ведущий с чувством произнёс эти слова и жестом, полным сожаления и горести, швырнул листы сводки на стол. Огни погасли, сцена погрузилась в темноту.

И сразу же зал взорвался аплодисментами. Люди, подхваченные единым порывом, вскакивали со стульев и восторженно кричали.

Сцена заново осветилась, и, кланяясь публике, Квиллер жестом указал на свою ассистентку, которая тоже встала и поклонилась. Новый взрыв ликования. Она взглянула на Квиллера, словно пытаясь понять, чем он вызван, и, поклонившись ещё раз, оба ушли со сцены.

– Не знала, что аплодисменты так опьяняют, – сказала Максина. – Думаю, они аплодировали моему парику.

– Нет, они аплодировали вам, – заверил её Квиллер, – вашему вступительному слову, задавшему тональность всему спектаклю.

– Я ни разу ещё не выступала перед аудиторией. Всегда была слишком стеснительной и не решалась участвовать в школьных постановках и даже в воскресных утренниках.

– Милая! – завопил вдруг откуда-то появившийся Гарри. – Ты была просто великолепна. Квилл!!! Ты нас околдовал. А сценарий-то какой мощный!

– Он построен на реальных фактах, это и впечатляет, – скромно ответил Квиллер. – У всех присутствующих есть родственники, которые сами Пережили эти события.

– Да… Например, мои дед и бабушка. Они всегда вспоминали об этом, когда семья собиралась вместе. Что ж, думаю, теперь самое время пойти в бар и отпраздновать ваш успех. А, Квилл?

– Спасибо. Праздновать будем, когда отыграем все запланированные спектакли. Завтра у меня трудный день. Так что нужно поехать домой – подкрутить шестеренки…

– И покормить котов, – подхватил Гарри, не раз слышавший это присловье.

По дороге домой Квиллер раздумывал над природой успеха. Театральные постановки были редкостью для Мускаунти, и каждый спектакль, как удачный, так и посредственный, всегда вызывал горячий приём у публики. А то, что люди, аплодируя, повскакали со своих мест, возможно, означало подсознательное стремление поскорее двинуться к дому. Кроме того, аплодисменты относились к его усам не меньше, чем к его актерским достижениям. Й всё-таки он понимал, что написал хороший сценарий и сумел донести его пафос до публики. Недаром же столько раз он репетировал перед котами!

Машина въехала во двор амбара, фары осветили заднюю стену дома – в кухонном окне был отчётливо виден Коко, восторженно приветствовавший его на задних лапах.

Кот, являвший собой этакий сгусток нервной энергии, всегда спешил довести до сведения хозяина, что его ждёт оставленное на автоответчике сообщение, или пора перекусить, или кто-то чужой бродил в его отсутствие вокруг дома. А Юм-Юм с озабоченным видом держалась на заднем плане.

Сегодня, едва хозяин вошёл, Коко скинул с полки одну из книг. Это была «Охота на снарка», отнюдь не входившая в число любимых книг Квиллера. Заменив её на стихи Роберта Сервиса, он с наслаждением окунулся в мужественные ритмы Юкона: «Орава парней, лихих чертей, в салуне под вывеской "Маламут"…[14]

Симмонс прилетел чартерным рейсом в субботу утром. Квиллер встретил его на машине в аэропорту.

– Дженис ужасно милая, – сказал гость. – Очень рад, что она наконец-то выходит замуж. Кто этот парень?

– Джон Бушленд, фотограф, лауреат многих конкурсов и мой друг. Любит, когда его называют Буши[15] и подтрунивает над тем, что лысеет.

– Надеюсь, он любит вафли. И, главное, попугаев! Где состоится торжественный ужин?

– В гостинице «Валун», живописнейшем месте на берегу. Мы приедем пораньше, хозяин выдаст тебе наполненный стаканчик и спрячет у себя в офисе. А мы соберёмся на террасе с видом на озеро. И когда все поднимут бокалы, приветствуя молодожёнов, ты войдешь под звук фанфар…

– И невеста тихо упадет в обморок, – закончил Симмонс.

Они приехали в амбар, где Симмонс уже один раз гостил.

– Надо же, смотрится так, словно ни на день не постарел, – заметил он, оглядывая столетнюю постройку.

Сиамцы поздоровались с Симмонсом как с давним другом.

– Ну и красавцы же вы! – восхитился он. – Крупный, как я погляжу, чертовски умён, а маленькая – отъявленная кокетка.

Друзья сидели в гостиной и пили кофе с песочными коржиками по-шотландски.

– Знаешь, Квилл, – продолжил Симмонс, – я раньше на котов и не смотрел, но моя матушка – её звали Лотти – была от них без ума. Когда она умерла, я вдруг увидел их её глазами. Увижу кота – и точно знаю, что бы сказала о нём Лотти. Даже боязно как-то.

– Относись к этому как к наследству, доставшемуся от Лотти, – посоветовал Квиллер. – Когда моя мать умерла, я учился в колледже и знать ничего не хотел, кроме бейсбола и джаза. А тут вдруг взял да и проснулся интерес к словам. Стал заниматься журналистикой, принялся писать книгу, сделался членом Шекспировского клуба. И объяснить это могу только одним-единственным способом – тем, что мать завещала мне свою любовь к слову. Она ведь у меня была библиотекаршей.

К пяти часам Симмонс уже сидел в задней комнате «Валуна», в то время как Квиллер и Полли с молодоженами и свидетелями располагались на террасе. Однажды Буши, Роджер и Квиллер чуть не погибли, перевернувшись во время шторма неподалеку от одного из островов, и с тех пор узы связывавшей их дружбы стали нерушимы.

Все три пары были одеты элегантно, но неформально. Дженис, Шзрон и Полли – в светлых платьях с короткими рукавами, их спутники – в белых летних пиджаках и рубашках с открытым воротом, без галстука. Трое друзей заговорили о пережитой совместно опасности, и тут на террасе возник мужчина в лёгком голубом пиджаке.

– Симмонс! – всплеснула руками Дженис. – Что ты тут делаешь?

– Да так, смотрю, не найдётся ли чего-нибудь выпить, – невозмутимо ответил тот.

Потрёпанная школьная тетрадка лежала во внутреннем кармане пиджака. Он вынул её и вручил новобрачной. «Секреты и сокровища киноклуба Тельмы», – было написано на обложке.

Дженис едва справлялась с избытком чувств.

– Не будь я так счастлива, просто упала бы в обморок, – заявила она.

На вопрос о ближайших планах молодожены ответили, что собираются поселиться в чудесном доме Тельмы, что на Приятной улице. Буши больше не будет арендовать помещение для своей студии, так как лаборатория прекрасно разместится в подвале. Дженис уже потихоньку овладевает всеми премудростями проявки и печати, а клиентов, желающих заказать художественные портреты, можно с успехом принимать в одной из гостиных первого этажа.

Затем они заявили, что приглашают всех продолжить празднество и завтра: отправиться на прогулку по ближайшим живописным островам и устроить пикник на яхте, встав на якорь около маяка. У Буши была яхта, именуемая «В погоне за прекрасным», а Дженис славилась умением устраивать веселые пикники. И пусть Симмонс не беспокоится: они вернутся вовремя и благополучно доставят его в аэропорт к пятичасовому рейсу.

Симмонс сказал, что с радостью принимает приглашение. Так же ответили супруги Мак-Гилливрей и Полли. Один только Квиллер вынужден был отказаться, так как в два пополудни ему предстояло играть спектакль.

Потом компания предалась воспоминаниям. Симмонс поведал несколько смешных эпизодов, свидетелем которых он был, работая у Тельмы; Дженис рассказала о привычках Тельминых попугаев; Полли – о нелепых вопросах, которые приходится выслушивать в библиотеке.

Ужинали на застеклённой веранде. За овальным столом, застеленным белой скатертью «для особых случаев» и украшенным двумя плоскими вазами с композициями из белых и жёлтых лилий. Все оживленно болтали, бесконечно шутили, много смеялись и чувствовали себя отлично. На еду обращали не очень много внимания, но она была безупречна. А когда подали десерт, солнце стало как раз клониться к закату, заливая вечерним светом безбрежную гладь озера.

Прощаясь, обнимались, обменивались крепкими рукопожатиями и сердечными благопожеланиями. Бушленды и Мак-Гилливрей увезли по букету жёлтых и белых лилий. Квиллер высадил Полли у её дома и повёз гостя к себе в амбар.

– Весьма привлекательна эта Полли, – заметил по дороге Симмонс – Редко услышишь настолько приятный голос. Она когда-нибудь была замужем? И что это за книжный магазин, о котором она говорила?

– Его строят в центре Пикакса, где пятьдесят лет стояла, а потом дотла сгорела букинистическая лавка.

– А поджигателя нашли?

– И он, и оба его сообщника в тюрьме. Само здание построил в тысяча восемьсот пятидесятом году некий кузнец, по слухам, не брезговавший разбоем и закопавший свои сокровища в том месте, где теперь устроили парковку. На официальное вскрытие грунта перед закладкой нового фундамента съехались тысячи людей со всей округи – народом обуревало желание увидеть награбленное золото. Сундук и в самом деле нашли, но он оказался пуст.

– И что же толпа? Взбунтовалась?

– Нет, сочла это хорошей шуткой. Здесь ведь Мускаунти, а не Лос-Анджелес.

Когда они добрались до амбара, Квиллер спросил:

– Выпьешь чего-нибудь покрепче? Или смочишь горло невинным соком?

– Плесни мне минералки, той, что ты так обожаешь.

– Белый «Скуунк» или красный?

– О! Красный.

Они уселись за квадратный столик для коктейлей, и Квиллер протянул гостю книгу:

– Возьми её с собой. Это только что напечатанный сборник легенд: истории О пиратах, привидениях и прочих достойных внимания личностях. Можешь читать её своим внукам. Ты им читаешь?

– Да. Но тот, которому восемь, предпочитает читать мне. А ты продолжаешь читать котам?

– О да. И если Коко вдруг надумает читать мне, я буду не на шутку обеспокоен.

– А что это за книга валяется на полу? – спросил вдруг Симмонс.

– Коко всё время спихивает её с полки, надеясь, что я наконец прочту её вслух. Это «Охота на снарка».

– А что это за зверь такой? У меня почему-то ощущение, что это слово вывернуто наизнанку.

– Снарк – помесь змеи и акулы. Это шуточные стихи. Коко чует, что их написал автор «Алисы в стране чудес», одной из любимейших его книг.

Зная, что говорят о нём, Коко подошёл поближе.

– Спору нет, славный парень, – одобрительно произнёс Симмонс.

– Коко знает, что ты полицейский. А полицию он уважает.

– Да! Кстати. Что это за происшествие, которое случилось у тебя на участке? В чём там дело?

– Мне принадлежит сотня акров земли, тянущейся полоской вдоль пляжа. И именно там, в лесу, обнаружили труп хорошо одетого мужчины, приконченного выстрелом в затылок. Никаких ценностей или предметов, позволяющих опознать убитого, при нём не было. Расследованием занимается полиция штата. При этом наш шеф сообщил мне, что очень похожий случай произошёл на севере Мичигана.

– Помнится, и у нас, на Западе, было что-то похожее, – задумчиво кивнул Симмонс. – Какой-то тип пришёл в спорт-бар. Начал завязывать разговоры об охоте и рыбалке, рассказал об отличном месте для охотничьей базы. Показывал фотографии. Озеро, а над ним летит косяк уток, стремнина за водопадом, в которой кишит форель. Земля, говорил он, принадлежит его приятелю, который по решению суда обязан немедленно выплатить алименты или отправиться в тюрьму. Продаст за десятую часть настоящей цены. Нашёл лопуха, который отправился с ним и «владельцем», тоже мошенником, в горы. У этих типов была липовая карта с липовыми обозначениями мест и пистолет, настоящий. А у лопуха были наличные. Поездка лишила его не только выгодных перспектив, но и жизни.

– Но преступление раскрыли?

– Только когда аналогичная история произошла в соседнем штате, и это помогло прояснить картину. Беда в том, что всегда есть лопухи, которые надеются на падающую с неба фантастическую удачу.

– Я слышал, что жульничество с продажей земли – дело обычное. Невежество и алчность людей – вот что помогает мошенникам.

– Йау! – заявил Коко, переводя взгляд с пустой миски на мужчин.

– Почему он на меня уставился? – спросил Симмонс.

– А ты посмотри на часы.

– И что же? Одиннадцать.

– Он хотел бы получить ужин. Хочешь его накормить?

– Я? А как это делается?

– Видишь стеклянную банку на кухонном столе? В ней домашние хрустики. Положи полчашки этих сухариков в одну миску и чуть поменьше во вторую.

Потом поставь миски под стол. Ту, что для Коко, – справа.

– Смотри, мама, я кормлю кошек, – сказал Симмонс, точно следуя выданным ему инструкциям.

На воскресное представление в отеле «Пирушка» снова собрался полный зал, и волнение было куда больше, чем в первый раз. Зрители уже знали от друзей и соседей, что постановка воссоздает драматический эпизод из реального прошлого их семей. Во время спектакля из зала иногда доносились всхлипывания. Может, эмоции захлестнули внучку фермера, погребённого под завалом в собственном сарае, или потомков спасателей, принимавших участие в героической борьбе за жизнь команды напоровшегося на рифы корабля. По окончании спектакля зрители ринулись к сцене – благодарили, пожимали руку.

Одним из пробившихся вперед был Торнтон Хаггис, которому в программке выражалась благодарность за помощь в подготовке спектакля.

– Квилл! Ты волшебник! – выкрикнул он. – Сухие заметки превратились в твоих руках в саму жизнь!

– Заходи как-нибудь на днях в амбар, и мы это дело отметим, – ответил Квиллер.

Пока он собирал реквизит, Гарри с телефоном в руках ворвался в так называемую гримёрку.

– Квилл! Тебя к телефону. Она говорит, это срочно.

Звонила Сьюзан Эксбридж. На этот раз в голосе не было и следа привычной игривости.

– Квилл! Ты не мог бы как можно скорее приехать на церемонию передачи Маунт-Вернона? Случилась чудовищная неприятность. Мне нужно срочно поговорить с тобой.

– Где мне тебя искать? Там ведь, наверно, целая толпа.

– Нет, здесь совсем не многолюдно. Я увижу, как ты подъезжаешь по Парковой, и выйду к парадному входу. Поговорим в твоей машине: лишние уши нам не нужны.

Заинтригованный, Квилл попросил Максину закончить с оборудованием и вышел из отеля через чёрный ход.

ПЯТНАДЦАТЬ

Никаких торжеств в связи с открытием Мемориального музея Кэрроллов запланировано не было. Предполагалась камерная церемония с оповещением в средствах массовой информации. Явившись на зов Сьюзан, Квиллер обнаружил два ряда припаркованных автомобилей, включая пикапы местных телевизионщиков и лимузин из аэропорта, доставивший ТВ-команду из Центра, и почти полное отсутствие зрителей. Приглашенные, как стало ясно несколько позже, были уже в самом здании. Так что на подъездной аллее стояла одна только Сьюзан, готовая в нужный момент подать знак Квиллеру.

Едва он притормозил, она распахнула дверцу и плюхнулась на сиденье.

– Поставь машину вон туда, – скомандовала она.

– Где Эдит? С ней ничего не случилось?

– Для прессы… ничего. Она принимала участие в церемонии, которая состоялась на парадном крыльце: вручение мэру ключей от дома, розы в знак благодарности, благословение пастора, после чего официальные лица и члены исторического общества направились в дом, где сейчас проходит чаепитие, но когда все закончится и надо будет отвозить её домой… Ох, Квилл, мне так нужен совет!..

– Рассказывай по порядку. Дай только найти удачное местечко для парковки.

С того места, куда он поставил машину, видно было, как постепенно выходят из здания и разъезжаются по домам участники мероприятия. Сьюзан тяжело вздохнула, а рука Квилла на секунду нырнула в карман пиджака.

– Даже не знаю, с чего начать». Эдит всегда бежала светской суеты, и муж любовно оберегал её от всякой шумихи. Им было подарено пятьдесят лет красивой, полной гармонии жизни. Доктор Делл и его Балерина – поистине романтическая история! Зная всё это, я нисколько не сомневалась, что она будет нервничать в преддверии церемонии, и предложила приехать к ней накануне. Вчера вечером мы поужинали в местной столовой, а потом я переночевала на довольно неудобной кушетке в пустой комнатёнке, где она держит свой ткацкий станок и дорожный велосипед доктора Делла, с которым даже помыслить не может расстаться.

Сегодня утром мы неторопливо завтракали в её квартирке, когда снизу, из холла, вдруг позвонили и сказали, что появилась особа, назвавшая себя внучкой миссис Кэрролл. Можно ли разрешить ей подняться наверх?

Эдит дала согласие, но явно обеспокоилась. «Как же иначе? Ведь это моя кровь и плоть», – повторяла она. Обитатели «Уголка на Иттибиттивасси» без конца поминают кровь и плоть, когда приходится оправдывать какой-нибудь поступок. Лично я ненавижу это выражение. Но, так или иначе, раздался звонок в двери, и на пороге нарисовалась «плоть и кровь», весьма замызганная и с потёртой дорожной сумкой в руках. Эдит по-родственному обняла её, хотя эти объятия и выглядели несколько искусственно, и спросила, откуда та вдруг появилась.

«Остановила на дороге машину и попросила, чтобы меня подвезли, – сказала Алисия. – Не могу больше скитаться. Останусь у тебя, и если здесь нет кровати, готова спать на полу».

Эдит провела её в комнатку, где я ночевала, показала, где душ, дала полотенца.

Приняв душ и переодевшись, эта девица всё равно выглядела бродяжкой, и у меня появились чувство, что она собирается явиться на церемонию и опозорить миссис Кэрролл.

Но Алисия заявила, что никуда не поедет.

«Нет, я уж останусь здесь, буду крутить педали дедушкиного велосипеда и растирать кулаком слезы – пока ты там вручаешь мое наследство этому чёртову городишке». «Зачем тебе дом с шестью спальнями? – спросила Эдит. – Ты получишь контроль над двумя имущественными фондами и ещё кое-какую собственность».

Разговор вызвал у меня чувство неловкости, я попросила разрешения уйти и пообещала вернуться к двум, чтобы отвезти мисси Кэрролл на церемонию. Среди жильцов пансиона есть мои клиенты, это пожилые люди, которые собираются продавать антикварную мебель. Когда я вернулась от них, Эдит была совершенно готова – в платье цвета лаванды, которое так идет к её серебристым волосам и алебастровой гладкой коже. Но лицо было серым и измученным. Неудивительно! Алисия состряпала чудовищную ложь. Заявила, что доктор Делл надругался над ней, когда она ещё училась в школе, и именно поэтому она уехала, как только получила аттестат.

Конечно, немыслимо даже представить себе такое, но испорченная девчонка знает, как причинить своей бабушке невыносимую боль. Ни один здравомыслящий человек в Брр не поверит таким измышлениям, но ведь есть сплетники, обожающие распространять любые грязные слухи.

– Могу ли я чем-то помочь? – спросил Квиллер, выключая диктофон. – Эта история повергла меня в шок.

– Можешь. Вызовись поехать вместе с нами. Официально – на чашку чая. По сути – потому, что ты влиятельная персона и, весьма вероятно, твоё присутствие окажется полезным. Эдит не попросит об этом. Но я прошу.

И сразу включился механизм, запускающий внутренние резервы: измочаленный после спектакля актёр на глазах превратился во влиятельную персону. Подкрутил шестерёнки, как он любил говорить.

– Так, – сказал он. – Прежде всего давай войдём в дом, и я пожму руки всем, кому следует.

Рукопожатия были частью работы Квиллера в качестве постоянного сотрудника «Всякой всячины».

Собравшиеся в гостиной были одеты соответственно случаю, а Квиллер появился в костюме для репетиций. Но для влиятельной особы правила не писаны. Вскользь и непринужденно он объяснил, что приехал сразу же после представления «Великого урагана». Все уже знали, что спектакль имел успех.

Когда Квиллер вошёл, чуть больше десятка гостей пили чай, рассредоточившись по гостиной. Раздались приглушённые возгласы. Усы знаменитого автора колонки «Из-под пера Квилла» узнали сразу.

Направившись прямо к Эдит, он взял её руки в свои, заявил, что она изумительно выглядит, выразил восхищение потрясающей щедростью, побудившей её подарить горожанам принадлежавший ей памятник архитектуры, и заверил, что город будет достоин этого дара.

Затем он пожал руку мэра, добродушного весельчака с крепкой, прямо медвежьей лапой, заявившего: «Это вам надо бы речь говорить. У вас это получается куда лучше, чем у меня».

Следующим был обмен рукопожатиями с пастором, который сообщил, что они с женой по очереди читают друг другу его колонку: она по вторникам, а он по пятницам.

Пожал он руку и председателю местного исторического общества, умолявшего выступить в ближайшее время на одном из заседаний.

А потом даже выпил чашку чаю.

Когда с этим было покончено, он предложил миссис Кэрролл руку:

– Вы разрешите мне проводить вас до Иттибиттивасси, в этот чудесный уголок, где живут сливки нашего общества?.. Вы удивительно удачно подобрали цвет платья, он просто создан для вас!

– Благодарю вас, – улыбнулась она. Лаванда -мой цвет. Ведь я родилась в ноябре.

– У вас есть свой цвет, а стихотворение ко дню рождения вы себе подобрали?

– Прежде у меня его не было. Но теперь, когда ваша колонка познакомила нас с такой идеей, думаю взять любимые стихи моего мужа – тринадцатый сонет Шекспира. Деллу особенно нравились две последние строчки.[16]

В вестибюле «Уголка на Иттибиттивасси» Квиллера немедленно окружили, и это укрепило его статус влиятельной персоны.

Они поднялись наверх, и Эдит передала ему ключи от квартиры № 400. Отперев дверь, Квиллер мягко открыл её. Эдит вошла – и сразу же покачнулась. Квиллер успел подхватить её. Лицо миссис Кэрролл, восстановившее во время церемонии свой алебастровый оттенок, снова сделалось серым.

– Неотложку. Быстро! – скомандовал он.

Санитары с носилками появились мгновенно.

– Я поеду с ней, – заявила Сьюзан.

– Как вы считаете, я могу вызвать полицию от её имени? – спросил Квиллер.

– Безусловно!

Теперь он мог оценить урон, нанесённый комнате. Стеклянные створки шкафчика были распахнуты – фарфоровые башмачки исчезли, все до единого, кроме того, который упал на пол и разбился.

Уцелел только мейсенский башмачок, схоронившийся на прикроватном столике.

В углу валялась принадлежавшая Лише потертая дорожная сумка. Дверцы стенного шкафа были открыты, на полках стояло несколько небольших изящных сумочек, бросалось в глаза отсутствие чемодана. Его явно использовали для выноса награбленных вещиц… обернутых… в полотенца? Да, в ванной исчезли все полотенца, и в бельевом шкафу их тоже почти не осталось. Конечно, ведь фарфор необходимо было тщательно укутать махровыми полотенцами.

Вернулась Сьюзан.

– Её уже осматривает кардиолог. Когда прибудет полиция?

– Броуди выслал своего человека; Ему понадобятся сведения о количестве и стоимости украденного.

– В столе лежит гроссбух. Доктор Делл всё подробно в него записывал. Эдит однажды сказала, что коллекция стоит почти десять тысяч. А разговор состоялся ещё до инфляции.