Глава 8

На следующее утро телефон зазвонил примерно в десять минут девятого, когда Дженни принимала душ. Мощный глубокий бас Оскара Нельсона сообщил, что я обязан срочно прибыть в его офис. Должен мчаться туда со всех ног. И добавил: если бы он знал, каким сукиным сыном, к тому же совершенно бесполезным, я окажусь, то никогда бы меня не нанял. Все было четко сформулировано, несмотря на такую рань.

Дженни вышла из ванной две минуты спустя в моей любимой шелковой рубашке, которая едва прикрывала ее бедра.

— Завтрак через пять минут, любимый, — сообщила она, направляясь на кухню.

— Только не для меня! — прорычал я и рассказал о звонке Нельсона.

— Это очень плохо, любимый, — заметила она с сожалением. — Не знаю, успею ли я съесть что-нибудь. Лучшие руки для моющих средств в десять тридцать должны встретиться с рекламными агентами. Не думаю, что им понравится, если я буду плюхаться по локти в пену в этом платье!

— У каждого свои проблемы, — печально резюмировал я. — Когда мы увидимся снова?

— Мне кажется, будет разумным списать эту ночь на безрассудный минутный каприз, — легко сказала она. — Ты чистый убыток в моей карьере, Холман!

— А мне показалось, твой характер преобразился за эту ночь, — сказал я обиженно.

— Какой ты, к черту, преобразователь, малыш! — Она подмигнула, ошеломив меня неясным намеком. — Можешь позвонить, когда твое раздражение развеется...

— Это, конечно, великолепная идея, за исключением одного обстоятельства, — сердито возразил я. — Не знаю твоего номера.

— Запишу его и оставлю возле телефона, — безмятежно пообещала она. — А тебе лучше идти. До свидания, любимый, и не становись снова самодовольным.

— Повтори еще раз, прежде чем уйду, — потребовал я сурово.

— Дон Талант — ничтожество! — послушно произнесла она.

У выхода мне неудержимо захотелось обернуться и бросить на нее прощальный взгляд. Дженни направлялась на кухню, пощелкивая пальцами в такт какому-то языческому варианту ча-ча-ча. С легкой завистью я отметил, что моя шелковая рубашка никогда еще не смотрелась так хорошо, и решительно двинулся навстречу жестокому миру реальности, ожидавшему меня за дверью.

Если кабинет Леноры Палмер производил неизгладимое впечатление, то кабинет Оскара Нельсона просто ошеломлял. Только спустя какое-то время мне удалось сфокусировать зрение и понять, что отдаленные, слабо очерченные силуэты на громадном — от стены до стены — ковре площадью не менее акра суть не что иное, как кресло, в котором восседает сам Нельсон, а перед ним — соответствующих масштабов стол.

Телохранитель, который выглядел почти как личный секретарь, скрылся в приемной, оставив нас одних. Я предчувствовал, что нам предстоит поединок, и, кажется, был к нему готов.

Кресло для посетителей вдруг поднялось из ковра в шести футах от стола Нельсона и приняло меня в свои мягкие объятия.

Несколько секунд Нельсон сидел со своим обычным святошеским выражением лица, потом взглянул на наручные часы.

— Почему так долго?

— Ветер дул навстречу, — холодно, но вежливо пояснил я.

— Нечего острить! — произнес он ледяным тоном. —У меня нет времени для ваших шуток. Вы понимаете, Холман, что прошло уже почти двое суток, как я вас нанял? Но вы еще не сообщили ничего существенного!

— Вы мне больше нравились, когда обращались по имени, — заметил я. — Не очень, но больше.

Его пальцы отбарабанили слабую дробь по крышке стола, потом, расслабившись, он еще глубже погрузился в кресло.

— Хорошо, — сказал он мягко, — я немного на взводе с утра! Срывается шестимиллионное обязательство. Если что-нибудь случится с Каролой Руссо, вся сделка полетит в трубу, Рик. Согласитесь, есть основание для несдержанности.

— Думаю, да, — великодушно согласился я, кивнув. —Чего вы хотите? Доклада о моих успехах?

— А есть ли успехи? — вздохнул Нельсон.

— Помните, вы говорили, что не доверяете совпадениям? Вам было только известно, что в Риме кто-то предупредил Амальди насчет Каролы и Таланта?

— Да, его известили об этом анонимной телеграммой, — подтвердил Оскар. — Показывал ее мне вчера.

— Моника Хейс была предупреждена более искусным способом, — сообщил я. — Ее лучшей подруге Дженни Трент позвонил Сэм Брюнхофф и все выложил. Посоветовал, чтобы подруга предложила Монике съездить в горы и лично во всем убедиться.

— Как, черт возьми, вы сказали? Сэм Брюнхофф? —Кроткие синие глаза на мгновение блеснули. — Но как он узнал об этом?

— Хороший вопрос, но не самый существенный, заметил я. — Мне удалось побеседовать с Сэмом и Лу Мартелем позавчера вечером. Они, естественно, отрицали какую-либо причастность к выстрелам. Негодовали, что вы предали их, подписав собственный, не от имени компании, контракт с людьми, от которых зависел успех кинопроизводства. Особенно злило, что вы взяли у них пятьдесят тысяч для агента Таланта, а вернули их акциями «Ария продакшн».

На мгновение лицо Нельсона осветила блаженная улыбка.

— Должен признать, что и сам был втайне доволен этим! Очень доволен! Что еще?

— По их словам, вы представляете собой то, что говорите о них!

— Но вы еще не слышали моего рассказа обо всем этом, Рик, — уточнил Нельсон весело.

— Да, не слышал, но Ленора Палмер изложила мне вчера вечером вашу точку зрения, кстати, завершив свой монолог сверкающим взглядом и вздымающейся грудью. Я не понимал раньше, что вы — это Альберт Швейцер[7] в киноиндустрии, но она мне разъяснила.

— Такая подкупающая преданность подчиненных поистине ставит меня в неловкое положение, Рик. — Было любопытно наблюдать, как Нельсон старался подобрать подходящее для такой сентенции выражение лица. — Скажите, я это спрашиваю не ради пустого любопытства, где находилась Ленора, когда так горячо выступала в мою защиту? В своем кабинете? Или в вашей постели?

— Вам чертовски хорошо известно, что она, фигурально выражаясь, живет в вашей постели, — ухмыльнулся я. — Вчера утром у меня был долгий и неприятный разговор с Каролой в вашем доме. Она убеждена, что последний человек в мире, который может пожелать ее смерти, — папа Джино.

— Это доказывает только одно — ее волнующую связь с Джино Амальди, — презрительно фыркнул Нельсон.

— Правильно!

— Что еще?

— Ничего!

— Ничего?! — Его лицо напряглось. — Вы, должно быть, шутите, Рик? Я нанимаю лучшего специалиста в этой области, полностью на его условиях, и спустя сорок восемь часов это все, что вы можете мне сообщить?

— Если помните, я сразу же сказал вам, что это не просто и может занять много времени. Ошибся немного — это займет вечность! Вы были правы, мне пришлось в этом убедиться, те выстрелы предназначались Кароле Руссо. Что касается Таланта, то ему просто не повезло: он угодил под первый из них. Теперь нет возможности узнать, кто стрелял. Был небольшой шанс вначале, если бы полиция прибыла туда сразу же после происшествия, но вы не хотели ее допустить. Все, что вам теперь остается, — это сделать выбор из двух возможных вариантов и на том успокоиться. Первый: все это организовал Амальди в приступе ревности. И может повторить попытку, если не успокоился, а такое вполне возможно. Второй выглядит так. Ваш бывший компаньон и его приятель провели эту акцию в отместку за ваше предательство. Если за этим покушением стоят Брюнхофф и Мартель, вы никогда не докажете этого и у вас не будет возможности предотвратить убийство девушки.

— Это все? — рявкнул Нельсон.

— Единственный совет, который я могу предложить, покажется вам отвратительным, знаю точно! Можно лишь одним способом сохранить жизнь девушки: с одной стороны, постоянно следить за Амальди, с другой — заключить что-то вроде сделки с Брюнхоффом и Мартелем. Альтернативы нет.

Довольно долго Нельсон сидел молча, потом его пальцы медленно забарабанили по крышке стола. Эта дробь прозвучала, как похоронный марш.

— Вы больше ничего не можете сделать?

— спросил он.

— Где теперь Амальди?

— В моем доме.

— Мог бы съездить туда и поболтать с ним в последний раз, — предложил я без всякого энтузиазма. — Сомневаюсь, что это даст какие-нибудь существенные результаты, но попытаться стоит.

— Согласен, надо попытаться, — решительно произнес Нельсон. — А если не получится, — чего вы, очевидно, ожидаете, — что тогда?

— Тогда все!

— И я останусь с вашим мудрым советом? — Нельсон рассмеялся. — Наблюдать за Амальди день и ночь на случай, если он сделает еще одну попытку, и ползать на брюхе перед Сэмом Брюнхоффом и Лу Мартелем, умоляя их о сделке? Мне нравится ваш совет, Рик! Вам он тоже нравится?

— Предупреждал вас, что он не совсем приятный!

— Скажите мне еще одну вещь, прежде чем навсегда исчезнете из моей жизни. — Голос Нельсона неожиданно наполнился добрым юмором. — Вы ждете, что я заплачу вам за ваш совет?

— Хотите сказать, что не станете за него платить?

— Рик! — Сама интонация прекрасного нельсоновского баса упрекала меня в том, что в моем мозгу могли возникнуть сомнения на этот счет. — Я всегда оплачиваю свои счета! Безусловно, ваш совет будет оплачен соответственно его стоимости. Для меня она — пять центов! — Нельсон поднял руку, предупреждая мои возможные протесты. — Ладно, Рик! Выписывайте счет на десять центов, возможно, я не стану спорить!

Он безмятежно развалился в кресле и стал за мной наблюдать. Выражение его лица было почти доброжелательным. Я ответил ему беззаботной улыбкой, и это неожиданно стало испытанием выдержки. Мы сидели так, молча любезничая друг с другом, казалось, целую вечность, наконец Нельсон первым прервал молчание.

— У вас нет возражений? — В его подтрунивающем тоне проскальзывала скрытая злоба. — Значит, вы согласны, Рик, что моя цена справедлива?

— Напрасно стараетесь! Вам это никогда не удастся, приятель!

Нельсон нахмурился.

— Не могли бы вы, Рик, разъяснить мне ваши слова, чтобы я понял, что вы пытаетесь выразить?

— Вы никогда не вонзите в меня свои зубы, Оскар, потому что я не позволю вам этого сделать. Вы выживаете за счет других людей, и вам это удается потому, что вы преуспели в практике их уничтожения. Как только у кого-нибудь возникают ответные эмоции, вы бросаетесь на него, глубоко вонзаете в такого человека зубы и грызете, пока не перемелете. Потом ищете новую жертву. Вы стали мастером возбуждения ответных эмоций, поскольку это вам необходимо. Ненависть к людям — основное ваше качество, Оскар. Вам самому так не кажется?

Нельсон уставился на меня, ухватившись за край стола. Его загорелое, без единой морщинки лицо у меня на глазах медленно превратилось в маску холодного непримиримого бешенства, святошеское выражение бесследно исчезло.

— Но у вас, Рик, я не вызываю ответных эмоций? — спросил он, с трудом скрывая гнев.

— Конечно же нет! — заверил я, поднялся с кресла и встал перед столом, глядя на моего собеседника сверху вниз. — Для меня, — объяснил я тоном учителя, которому надоело тупоумие ученика, — вы паразит на теле человечества, Оскар. Но разве когда-нибудь какой-нибудь человек был эмоционально связан с паразитом? — Затем я повернулся и пошел к двери, преодолевая необъятный ковер. Не важно, думал я, пусть это задание не принесло мне прибыли, зато дало приятнейшую возможность извлечь моральные ценности из пяти центов.

Утреннее солнце с одинаковой яркостью освещало и дом Нельсона в Палисаде, и остальную часть Большого Лос-Анджелеса, лишний раз демонстрируя свою беспристрастность. Я припарковал машину на расчищенной граблями площадке перед домом, потом поднялся на крыльцо и позвонил в дверь.

Высокий, худой, жилистый тип открыл дверь и безразлично уставился на меня. Его густые черные волосы были гладко прилизаны и слишком резко благоухали.

Возникло странное ощущение, будто вчера утром кто-то снял меня на пленку и теперь снова ее прокручивает.

— Это начинает входить в привычку, мистер Холман, — сказал жилистый тип ровным голосом.

— Ну, привет, Тино! — Мой дружелюбный тон мне самому понравился. Но нашу игру надо было продолжать. — Надеюсь, мои визиты вас не очень беспокоят, Тино?

— Похоже, вы деятельный человек, мистер Холман! — Темные глаза Тино презрительно усмехались.

— Не переставал думать о вас, Тино, с момента, как ушел отсюда вчера, — сказал я спокойно и, полагаю, убедительно. — Почти не спал всю ночь, размышляя, не сочли ли вы наш разговор возле бассейна обидным для себя...

— Вы имеете в виду вашу реплику, что я порчу пейзаж?.. — Тино слегка покачал головой. — Это не задело меня, мистер Холман. Ну, возможно, сперва несколько оскорбило, но позднее я понял — вероятно, вы сильно переутомили ваш мозг, так что больше об этом не вспоминал.

— Сильно переутомил мозг? Как это?

— Хотели взять мисс Руссо грубой силой, — сказал Тино мягко. — Я наблюдал в бинокль, как вы катались по траве, это, скажу вам, занятнее, чем смотреть телевизор. Жаль, что вы потерпели поражение, мистер Холман! — Он тонко улыбнулся. — На какой-то миг мне показалось, что во двор впустили стаю бешеных собак.

— Вы, должно быть, ждали меня, Тино? Конечно же ждали! Такой чудесный монолог не может быть экспромтом и, видимо, потребовал серьезной тренировки.

— Мистер Амальди возле бассейна с мисс Руссо, произнес он так, словно сделал официальное сообщение.

— Спасибо, Тино! — Я закурил сигарету, совсем не торопясь с этим маленьким ритуалом. — Знаете что, Тино? Мне никогда прежде не доводилось разговаривать с личным помощником большого босса. Вот занимаюсь этим делом впервые, и с каждой секундой оно мне кажется все отвратительнее. Скажите, как становятся личным помощником? А точнее, каким образом вы начали свою карьеру?

— Прежде всего, надо не совать нос в чужие дела! — раздраженно проворчал он.

— А мне говорили совсем другое. — Эту фразу и все последующие я произнес со всей доступной мне твердостью. — Вроде бы лучший способ — начинать такую карьеру с побегушек у какого-нибудь серьезного босса, добившегося практических результатов в любом роде деятельности... Ну, скажем, у такого босса, как Лу Мартель.

— Как вы сказали, мистер Холман? — спросил Тино, устало улыбаясь. — Мистер Мартель — серьезный босс, добившийся практических результатов?

— Вероятно, вы часто его видите? — лениво спросил я. — Болтаете о старых временах, и все такое...

— Нет! — оборвал он.

— Должно быть, для Лу вы были ценным человеком, Тино? Клянусь, наверняка делали за него всю грязную работу. Действительно грязную, которую и обязаны были делать, иначе никогда бы не выросли до личного помощника. Во всяком случае, в ближайшие двадцать лет! — Я тепло улыбнулся. — Лу не забывает никого, кто ему помогал, старался устранить его невзгоды, он просто не такой человек! Когда вы в последний раз с ним встречались и болтали о прошлом? А также о настоящем?

— Не видел Лу ни разу. С того момента, как уехал в Европу вместе с мистером Нельсоном, мы не встречались! — Голос Тино на мгновение задрожал. — Я понял, чего вы добиваетесь, Холман, но это у вас не сработает, ясно?

— Ну, может, вы немного поговорили по телефону? — Я опять одарил его улыбкой.

— Не пытайтесь, Холман! — заплетающимся языком произнес он. — Это все!

— Не принимайте наш разговор так близко к сердцу, Тино, — посоветовал я. — Мне бы не хотелось, чтобы вы с утра выпустили весь пар!..

— Теперь у вас появился истинный друг, Холман, вы знаете это, не так ли? — прошептал он. — Буду приглядывать за вами все время! — И мягко закрыл дверь перед моим носом.

Я обошел вокруг дома и увидел две фигуры возле бассейна. С более близкого расстояния стали видны и некоторые детали. На этот раз Карола лежала лицом вниз. Лифчик ее красного хлопчатобумажного бикини был расстегнут, так что тесемки не мешали Джино Амальди натирать ей спину маслом. Лифчик не спадал — его поддерживала тяжесть грудей Каролы.

Было что-то языческое в безупречных линиях ее тела, в плавном изгибе от плеч вниз к тонкой талии, в округлости упругих ягодиц, в поэтичности длинных стройных ног.

Рядом с нею Амальди выглядел настоящим уродом скорчился, как невесть откуда взявшийся лысый сатир. Капли пота непрерывно катились по его груди и отвислому брюшку, массивные руки и ноги, поросшие густым черным волосом, казались слишком большими для его низкорослого тела. Ярко-красные шорты в белый горошек отнюдь не улучшали общее впечатление.

Он медленно поднял голову и посмотрел на меня. Тусклый взгляд его карих глаз не выражал ничего. И вдруг неожиданно хрюкнул.

— Похоже, вы усердно трудитесь, — вежливо сказал я и заметил, как напряглось тело Каролы при звуке моего голоса.

— Достаточно, папа Джино! — произнесла она. — Помоги мне!

Его короткие, похожие на обрубки пальцы засуетились с завязками, пока наконец не связали их неумелым бантом. Карола перевернулась на спину и села. Бант, сооруженный Амальди, должно быть, развязался, потому что лифчик бикини тут же свалился, обнажив все прикрываемое им великолепие. На миг я оцепенел, сраженный удивительным контрастом между темно-коричневым загаром, покрывавшим ее тело, и гипсовой белизной груди.

Спустя мгновение Карола без тени смущения вернула на место красную хлопчатобумажную ленточку и закинула обе руки за спину, чтобы крепче завязать узел. Звучный итальянский возглас сорвался с ее губ, а когда Амальди ответил ей сердитым взглядом, она откинула голову назад и весело рассмеялась. Потом, впервые с того момента, как я подошел, посмотрела прямо на меня и тут же резко оборвала смех.

— Как сегодня в джунглях, Карола? — мягко спросил я.

В нефритово-зеленых глазах сверкнуло что-то неопределенное. Я почувствовал палящие лучи солнца и уловил напряженную сосредоточенность Амальди — похожий на гориллу, он сидел на корточках и внимательно наблюдал за нами.

Высоко в кроне дерева неожиданно зловеще закричала птица и резко взмыла в небо.

— Сказала же тебе, Джино, чтобы ты оставил меня одну! — прошептала Карола. — Почему ты не хочешь выполнить мою просьбу? В чем дело?

— Он получил анонимную телеграмму, когда был в Риме. В ней говорилось о вас и о Таланте, — сообщил я. — Сказал вам об этом?

— Это ничего не значит! — отмахнулась она. — Если бы я только знала, как вам это объяснить!

— У него было много времени на раздумья, — сказал я, не обращая внимания на ее слова. — Проносясь в самолете над облаками, Джино не мог больше ни о чем думать, как только об этой телеграмме и о вас. В его мозгах все перевернулось. Амальди — человек сильных примитивных страстей. Другими словами, человек, способный преобразовать небольшую эмоцию вроде ревности в нечто большее, вплоть до ненависти...

— Я не все слова понимаю, — раздраженно сказал Амальди.

— Он говорит, что ты ревнивый мужчина, папа Джино, — пояснила Карола безучастным тоном, не спуская с меня глаз. — Говорит, что телеграмму, в которой говорилось обо мне и том артисте, ты получил в Риме.

— С этим покончено, сага! — Тон его голоса полностью соответствовал произнесенным словам. — Я побил тебя, ты пожалела, что сделала глупость. Так что с этим покончено.

— Слышите, Рик Холман? — спросила Карола натянуто. — Все кончено. Он побил меня, а я пожалела о том, что сделала.

— Вы использовали его, а он использовал вас. Эта взаимная договоренность снова отлично действует, не так ли?

— Да, отлично! — отрезала она.

— Снова! — простонал Амальди. — Не понимаю, сага!

— Ничего существенного, папа Джино. — Она притворно улыбнулась мне. — Совсем ничего.

— Он скоро уйдет? — спросил Амальди с надеждой. —Мне не нравится терпеть его рядом. — В его голосе появилось негодование. — Прошлый раз ударил меня совсем без причины! Он — сумасшедший!

— Ты прав, — счастливо рассмеялась Карола. — Слышите, Рик Холман? Вы сумасшедший! Так что уходите и оставьте нас одних, сумасшедший, потому что нам не нравится терпеть вас рядом!

— Уйду! — успокоил я ее. — Это была последняя моя попытка что-то объяснить одинокой, потерянной маленькой Кароле Руссо! Мне следовало остаться дома. Как сказал этот человек: вы были ничем, когда он вас нашел? Так вот, он достаточно хитер, чтобы держать вас в таком состоянии и дальше. А теперь вы уже свыклись со своим положением и не представляете себе ничего другого. Возможно, стремление быть ничем — довольно паршивое желание, но я скажу вам, милая, вы сами этого хотите!

Карола резко отвернулась.

— Оставьте меня!

— Навсегда! — пообещал я.

— Уходите?

— с нескрываемой радостью спросил Амальди, оживившись.

— Да, ухожу, хищное, хваткое первобытное чудовище! — Я говорил дружеским теплым тоном, не переставая улыбаться. — Искренне надеюсь, когда-нибудь ваши человекообразные ужимки и обезьяноподобные привычки вызовут у какого-нибудь директора института зоологии желание заключить ваше тело в клетку!

Амальди лучезарно улыбнулся, потряс головой и спросил:

— Все хорошо?

— Великолепно! — гаркнул я, потом повернулся и направился в сторону дома.

Тино ждал, прислонившись к капоту машины. Его темные глаза пытливо осмотрели меня, потом он удовлетворенно улыбнулся:

— Думаю, мистер Холман, это заставит вас остановиться и подумать, не так ли?

— Что? — не понял я.

— Когда такой лакомый кусочек, как она, предпочитает такую обезьяну.., вам!