Глава 4

Без четверти двенадцать ночи я припарковал машину перед сверкающим белым «мазерати», и у меня мелькнула мысль: чем же весь вечер таким увлекательным занимался его владелец, если утратил интерес к своей великолепной спортивной машине.

Захлопнув дверцу, я торопливо зашагал к розовому дому и позвонил.

Горничная открыла дверь и воззрилась на меня с явным недоумением. На ней был длинный халат, туго завязанный поясом, а на голове накручен шарф. Она либо уже была в постели, либо собиралась ложиться спать.

Я мысленно нажал на нужную кнопку и вызвал на своей физиономии чарующую улыбку.

— Очень сожалею, Хельга, что побеспокоил вас так поздно, но мисс Астор неожиданно позвонила мне еще раз и попросила немедленно приехать, чтобы помочь урегулировать какую-то деловую проблему.

Я надеялся, что в моем голосе прозвучал достаточно ясный оттенок терпимости, который оценить можно было однозначно: мы оба прекрасно понимали, что любой из нас согласен сделать для Тони решительно все, о чем она попросит, потому что мы ее нежно любим, несмотря ни на что. Это сработало. Холодное выражение на некрасивом лице Хельги внезапно исчезло, она даже сочувственно улыбнулась мне.

— Понятно, мистер Холман, — приветливо произнесла она, — раз мисс Астор вас ожидает, все хорошо.

Она распахнула дверь, я вошел в холл и стал ждать, пока она снова не закроет входную дверь.

— Мне неловко, что пришлось побеспокоить вас, — заговорил я с обезоруживающей улыбкой, — поэтому я, пожалуй, поднимусь один, а потом и спущусь самостоятельно.

— Благодарю вас, мистер Холман! — проговорила она с благодарной улыбкой. — Спокойной ночи!

Я поднялся по крутой винтовой лестнице без излишней спешки, несколько секунд все равно ничего не решали, а мне не хотелось, чтобы горничная что-нибудь заподозрила. Впереди у нее немало переживаний, если, разумеется, в доме на самом деле произошло что-то скверное, а вовсе не очередной каприз Тони вызвал меня сюда, чтобы она могла излить душу.

Дверь в спальню была приоткрыта. Я распахнул ее и снова вступил в мир фантазии художника-декоратора.

На первый взгляд все здесь было как прежде. Кукла по-прежнему лежала на атласной подушке, взирая с ангельской улыбкой на потолок, дорожка из белых роз протянулась по пушистому черному ковру от туалетного столика до мокрого пятна на том месте, где сражались разъяренные фурии.

Самой же участницы потасовки в комнате :не было.

Встроенный в стену фонограф был включен, и, хотя я не принадлежу к поклонникам рок-музыки, удалось без труда узнать хрипловатый, приторно-сладкий голос Ларри Голда:

Как могли вы уйти, позабыв обо мне,

Позабыв про любовь и про клятвы свои!

Я закурил сигарету, подумав о том, что нынешние поэты-лирики не слишком-то утруждают себя, сочиняя тексты песен.

Слабое дуновение ветра заставило меня обратить внимание на черные портьеры, затянувшие стеклянную стену.

Бархат в центре слегка колыхался. Я раздвинул портьеры и обнаружил, что оба французских окна широко распахнуты. Тогда я выбрался на террасу, сопровождаемый тоскливой мелодией:

Вы ушли от меня, нету сил у меня,

Нету слез у меня, я тоскую, любя.

Терраса была большая — примерно сорок футов в длину и десять в ширину. Вокруг нее тянулась низкая белая балюстрада. Взору открывался великолепный вид на черно-синее калифорнийское небо, усеянное звездами. На секунду я задержался на пороге, потрясенный этой красотой.

Призрачная белая фигура, склонившаяся над перилами в углу террасы, успокоила меня: нет, это не старый душещипательный фильм с участием Тони Астор.

Я медленно двинулся к ней, боясь напугать ее своим внезапным появлением до того, что она выкинет какую-нибудь глупость. Подойдя почти вплотную, я осторожно взял ее за руку, и кожа ее показалась мне холодной как лед.

— Привет, Тони, — сказал я мягко.

— Он привык дурачиться, изображая клоуна, — внезапно заговорила Тони по-детски звонким голосом; — Вечно дурачился. Говорил, что я его Джульетта. Вечная клоунада. Прыгал, будто сражался на дуэли, паясничал и не обращал внимания на мои просьбы прекратить свои фокусы, потому что они вызывали у меня дрожь, но это его лишь подстегивало. Поэтому я сказала, что возвращаюсь к Бебе, мне надоело его дурацкое циркачество.

Пусть идет к черту!.. Когда я уже вошла в спальню, то услышала его крик: «Эй, посмотри! Неустрашимый Ларри Голд выступает со смертельным номером!» — Ее голос внезапно задрожал. — Я обернулась: он стоял, балансируя руками, на балюстраде. Господи, до чего же я перепугалась, это было так страшно! Настоящее безумие!

Мне было страшно смотреть, я ушла к кровати, взяла на руки Бебе и.., и...

Она закрыла лицо руками.

— Успокойтесь! — сказал я ласково.

— Потом я услышала, как он вскрикнул! — прошептала Тони. — Я выскочила на террасу, но Ларри исчез.

И тогда я поняла...

Она прижалась лицом к моей груди, сотрясаясь от рыданий.

Я тихонечко похлопывал ее по плечу, произнося какие-то бессмысленные слова, стараясь успокоить и утешить бедняжку. Наверное, они были совершенно бесполезны, но все же через какое-то время она затихла, подняла голову и взглянула на меня.

— Он все еще там, внизу! — прошептала она. — Но он лежит неподвижно, совсем не двигается. Я следила за ним целую вечность, Рик, целую вечность... Но он упорно не хочет шевелиться. Я считаю это подлым с его стороны, правда? Я хочу сказать, что шутка шуткой, но он же может простудиться, лежа так долго на холодном бетоне!

— Он все еще внизу? Где? — медленно спросил я.

— Вон там!

Она указала куда-то на черно-синее ночное небо над белой балюстрадой прямо перед собой.

— Посмотрите, Рик! Вы легко его увидите.

Я крепко вцепился в перила и перегнулся вниз. Господи, как далеко была земля! Дом стоял на краю обрыва, у подножия которого находилась ровная площадка, поросшая травой и простиравшаяся до ограждения, за которым был новый обрыв в глубокий каньон. Деревянные ступеньки шли до первой площадки. Нижняя ступенька опиралась на бетонированный бортик плавательного бассейна. Яростный свет прожекторов освещал мелкие детали, не требовалось никакого бинокля, чтобы разглядеть то, что было на площадке.

Жалкая маленькая фигурка распростерлась на спине почти точно подо мной, она казалась неопрятным темным пятном на стерильно белом бетонном дне плавательного бассейна. Я пережил весьма неприятные минуты, когда мне показалось, будто я вижу серое лицо Ларри Голда, глядящего на меня с упреком ничего не видящими глазами.

— Им понадобилось черт знает сколько времени, чтобы спустить воду и вычистить бассейн, верно? — спросила она меня дрожащим голосом.

Я медленно выпрямился и почувствовал, что ветер стих, наступила полная тишина. Даже Тони замерла, превратившись в белую мраморную статую. Единственный звук, доносившийся из спальни, был голосом Ларри Голда, исполнявшего бездарную лирическую песню вновь и вновь:

Вы обещали любить меня вечно,

Как это вышло, что плачу теперь я?

Тут голос на мгновение умолк, и мне почудилось, что я услышал легкий щелчок, — переключатель перевел адаптер к началу.

Тони внезапно вздрогнула и отвернулась.

— Я поняла, что он умер, едва только увидела, как он лежит недвижимый на дне бассейна, — сказала она тусклым, лишенным всяких эмоций голосом. — Но чем дольше я здесь стояла, тем сильнее надеялась, что в конце-то концов он вовсе не умер, а всего лишь контужен, сильно ушибся. Я подумала: если сосредоточиться на этом, если горячо молиться, возможно, это ему поможет, заставит пошевелить рукой или ногой, чтобы я поняла.

— Когда это случилось? — спросил я.

— Уже давно... — Она беспомощно пожала плечами. — Мне кажется, прошло уже целое тысячелетие.

— Через сколько времени, после того как это случилось, вы позвонили мне? — настаивал я.

— Не помню.

— Через час, два или три после того; как Лайза ушла из вашего дома вместе со мной? После ссоры между вами?

— Я не знаю, Рик. — Она в отчаянии покачала головой. — Клянусь Богом, не знаю...

— О'кей, оставим это.

Я взял ее за руку и увел с террасы в комнату.

При ярком освещении лицо ее походило на застывшую белую маску с двумя черными провалами вместо глаз. Я заставил ее сесть в обтянутое шелком кресло возле туалетного столика, отыскал, где у нее хранилось спиртное, и заставил выпить полрюмки неразбавленного виски.

Она согласно кивнула, когда я сказал, что мне надо оставить ее на пять минут.

Я вышел из дома через парадную дверь, оставив ее незапертой, чтобы снова не тревожить Хельгу, обошел вокруг дома и спустился по ступенькам к бассейну.

Ларри Голд лежал на бетонном дне сухого бассейна.

Я спустился туда, чтобы все осмотреть детально. Он, разумеется, был мертв. Да и как бы он остался жив после падения с высоты в семьдесят футов на бетон.

Отвратительные темные пятна, разбрызганные по дну бассейна, указывали, что никакого чуда не произошло.

Лицо у него было искажено, рот широко раскрыт, будто он все еще кричал от ужаса, в голубых глазах застыло выражение безумного страха, длинные волосы — в крови. И я в душе даже обрадовался, что не мне предстоит Убирать труп.

Несколько секунд я просто глядел на него, но потом до меня постепенно дошло: что-то тут не так, однако я не мог определить, что меня беспокоит. Бывает так: иной раз спросят у тебя чье-то имя или название, которое ты прекрасно знаешь, а ты не можешь вспомнить. Я уставился на Ларри, будто он мог подсказать мне, в чем дело.

Внезапно я сообразил, что меня тревожит, даже удивился, какого дьявола я не обратил на это внимания сразу. Его руки! Они были раскинуты в стороны под прямым углом к телу. Левая лежала ладонью вверх, а правая крепко сжата в кулак.

Падая с такой высоты, подумал я, человек должен сжать обе руки, но никак не одну, если для этого нет причины.

Я опустился на колени и осторожно разжал пальцы правой руки. На ладони я увидел небольшую блестящую пуговицу черного цвета.

На Ларри был светлый костюм с коричневыми пуговицами. Кстати, все они оказались на месте. Черная пуговица маловата для мужского костюма, но, возможно, годится для женского. Или для рукава мужского пиджака. Или это просто пуговица, и черт с ней! Не моя проблема, ее можно оставить для полиции! Я вложил пуговицу в безжизненные пальцы Голда и снова сжал их в кулак.

Когда я вернулся в спальню, мне показалось, что Тони не сдвинулась с места, только рюмка ее была наполовину пуста. Проклятая пластинка продолжала звучать, и я подумал, что помешаюсь, если снова услышу эту дешевку.

Тони сказала мне, где проигрыватель выключается, и я с чувством огромного облегчения вырубил его.

Подойдя к телефону, я собрался позвонить в полицию, но вспомнил свое обещание немедленно сообщить обо всем кузине Лайзе и поэтому набрал свой собственный номер.

— Я чувствовала, что дела плохи, Рик, — спокойно произнесла она, когда я закончил свой рассказ. — Я не могла сидеть, дожидаясь вашего звонка, и позвонила Тайлеру.

Пересказала ему все, что вам наговорила по телефону Тони.

Он сразу же поехал к Тони, прихватив по дороге Наоми.

Так что они вот-вот должны появиться. Надеюсь, вы не против?

— Конечно же нет! — искренне ответил я.

Я почувствовал огромное облегчение при мысли, что сейчас приедет тетушка и возьмет на себя ответственность за свое неразумное дитя.

— Ох, я чуть не забыла! — воскликнула Лайза. — Тайлер велел мне непременно предупредить вас: если Голд уже мертв, чтобы вы не вызывали полицию до его появления.

— Тайлер Морган может катиться ко всем чертям! Он мне не указчик! — возмутился я.

— Пожалуйста, Рик! — В ее голосе послышалась настойчивость. — Ради Тони, пусть этим делом занимается Тайлер!

Я подумал: раз Ларри Голд умер, полученное мною от Мэсси задание теперь утратило свой смысл и может иметь лишь чисто академический интерес.

— О'кей, я предоставлю Моргану удовольствие разбираться с этим, — проворчал я.

— Спасибо, Рик! — благодарно произнесла она. — Вы настоящий принц!

— А вы полинезийская принцесса, поскольку на вас все еще моя гавайская рубашка, как я полагаю... Как только Морган приедет сюда, я отправлюсь домой и сразу же отвезу вас.

— К чему такая спешка? — холодно возразила она. — Не можете дождаться, когда я возвращу вам рубашку?

Скупердяй!

Последнее слово она произнесла с особым смаком и повесила трубку, чтобы оставить последнее слово за собой как истая женщина.

— Ваша тетушка и Тайлер Морган уже едут сюда, — сказал я Тони, которая с белым лицом по-прежнему сидела в кресле, обтянутом белым шелком.

— Вот как? — Она сделала глоточек. — Наоми будет довольна.

— Довольна? — Я нахмурился. — Чем?

— Из-за Ларри, конечно.

Это было сказано так вежливо, будто она разговаривала с незнакомцем на официальном коктейле.

— Наоми всегда считала Ларри проходимцем, а мое намерение стать его женой — полным безрассудством.

— Может быть, мне лучше пойти и открыть парадную дверь, чтобы они не тревожили Хельгу? — спросил я.

— У Наоми есть собственный ключ, — сухо сообщила Тони. — Я собиралась сменить замок, но позабыла.

— Ну что же, тогда все в порядке, — заметил я. — На каком автомобиле ездил Ларри?

— На спортивном, белого цвета. Какая-то иностранная марка. Итальянская, если не ошибаюсь.

— "Мазерати"?

— Точно.

Установилась томительная пауза, но через несколько минут я забеспокоился: Лайза не видела, как Ларри Голд выходил из комнаты. Его спортивная машина все время оставалась припаркованной в пятидесяти ярдах от ворот.

Значит, он вообще не выходил из дома, а прятался где-то, дожидаясь, когда мы с Лайзой уедем.

Мне хотелось осмотреть остальные комнаты второго этажа, но я боялся оставлять Тони одну.

— Тони? — спросил я с надеждой. — Не хотите, чтобы сюда пришла Хельга?

Она сосредоточенно обдумала мое предложение и медленно покачала головой.

— Нет, спасибо, Хельга милая, она, как говорит Наоми, «работящая и способная горничная», но мне кажется, она станет довольно неприятной, когда узнает о смерти Ларри.

Пришлось отказаться от намерения побродить по дому... Я закурил сигарету и понадеялся, что Морган не заблудился по дороге. И тут, как бы в ответ на мою мольбу компаньона поневоле, на лестнице раздались шаги.

Они оба вошли в комнату, и я получил возможность впервые взглянуть на женщину с редким именем Наоми Простетт — создательницу кинозвезды.

Логика подсказывала, что, имея двадцативосьмилетнюю дочь, она могла быть не моложе сорока восьми лет.

Глаза же незамедлительно отвергли всякую логику, подсказав, что ей, возможно, на самом деле лет сорок, хотя выглядит она не старше тридцати пяти.

В ее лице ясно виделось отражение черт ее родной дочери, но на этом сходство кончалось. Вместо фантастического сочетания ума и животного магнетизма Лайзы, лицо Наоми отражало лишь обуревавшую ее амбицию.

Это читалось в расчетливом взгляде холодных голубых глаз, подчеркивалось тонким носом и почти свирепым изгибом широкого подвижного рта.

Коротко подстриженные волосы были так искусно уложены, что производили впечатление естественного очаровательного беспорядка. На ней были кашемировый свитер и простенькая юбка, которые наверняка стоили очень дорого. Одежда неприметно подчеркивала юношеские формы ее гибкого тела, в котором не чувствовалось ни угловатости, ни неприятной худобы. Кому-то такая фигура, возможно, казалась вполне естественной и привлекательной, кому-то нет, в зависимости от вкуса, я же посчитал, что Наоми создала ее преднамеренно, вообще перестав питаться лет двадцать назад.

— Тони! — Ее голос был хрипловато-драматичным. — Моя бедная крошка! В каком аду ты находилась все это время! Что тебе пришлось пережить!

Она грациозно пробежала через всю комнату к креслу, заключила приемную дочь в объятия и неистово обняла.

— А вы, должно быть, Рик Холман? — раздался энергичный басок.

По всей вероятности, это был день, когда я встречался только с людьми, абсолютно мне антипатичными. Первым по порядку был Айвен Мэсси, затем секретарша Вогана, потом он сам и его помощник-исполнитель, не говоря уже о Ларри Голде. Шестым номером стала Наоми Простетт, а теперь вот еще и Тайлер Морган.

Он был высокий, элегантный тип, лет пятидесяти, точная копия отставных генералов, изображения которых частенько украшают лакированные обложки журналов. В действительности же ни один отставной генерал не выглядит таким хлыщом.

Его прямые черные волосы были обильно припорошены сединой и уже сильно поредели. Маленькие усики подстрижены с раздражающей аккуратностью, а слегка покрасневшие глазки как бы все время отдавали распоряжение невидимым подчиненным.

— Я Холман, — пришлось согласиться мне. — А вы Тайлер Морган?

— Разумеется! — пролаял он. — Вы уже вызвали полицию?

— Лайза попросила меня обождать и предоставить это сделать вам.

— Молодчина!

В его глазах я прочел осторожное одобрение, адресованное мне. Я посчитал, что медали пока не заслужил, но коли Холман и дальше будет действовать так же удачно, возможно, генерал и пригласит его отобедать у себя с младшими офицерами.

— Где тело?

Ну вот опять, подумал я с возмущением: великий административный талант отбрасывал подробности, чтобы сразу перейти к сути проблемы. Если мне и дальше придется выступать в роли подчиненного у этой пародии на Наполеона, то, вероятно, просто ради собственного удовольствия я его придушу.

На террасе я обождал, пока он, склонившись над балюстрадой, изучал тело. Наконец он выпрямился, явив собой подобие шомпола.

— Как это случилось?

Резкий тон вопроса говорил о том, что, будь я на самом деле расторопным лейтенантом, я должен был бы принять соответствующие предупредительные меры.

Я пересказал ему все, что услышал от Тони. Ларри Голд валял дурака на террасе, так сказать, развлекался, вскочил на балюстраду и балансировал, стоя на одной ноге, но потерял равновесие и свалился в пустой бассейн.

— Молодой болван! — произнес Наполеон. — Он мертв, конечно?

— Конечно! — холодно подтвердил я, решив, что мне пора повысить себя в чине.

— Тут надо действовать с величайшей осторожностью! — Он глубоко задумался на несколько минут. — Огласка, конечно, будет колоссальной, но я смогу обуздать репортеров, да и с полицией тоже справлюсь... Откровенно говоря, меня тревожит сама девушка, Холман. Почему она решила остановить свой выбор на вас, когда ей понадобилась помощь? Почему не обратилась к кому-то, кто ближе ей, в ком она была уверена? К Наоми, например, или хотя бы ко мне?

— Мне думается, у нее на то имелись самые тривиальные основания, — заговорил я непринужденно. — Возможно, она ненавидит вашу коллективную тиранию.

— Что?

Какое-то мгновение он считал, что ослышался, но заметил выражение моего лица.

— Вы можете оскорблять меня, если вам угодно, Холман, — прошипел он в ярости, — но оставьте в покое Наоми, слышите? Она посвятила всю свою жизнь карьере этой девочки, и я не намерен выслушивать злобную клевету в ее адрес ни от вас, ни от кого другого!

— Возможно, какое-то время ей следовало быть преданной самой девочке, а не ее карьере? — высказал я предположение. — Но это не моя проблема, генерал, а ваша. Так что занимайтесь ею сами во славу Господа Бога!!

Глава 5

Войдя в спальню, я заметил, что за время моего отсутствия здесь произошли кое-какие изменения. Комната была погружена в темноту, если не считать яркого света лампочки под абажуром на тумбочке.

Когда глаза привыкли к полутьме, я разглядел, что Тони крепко спит, а ее белый пеньюар облегает ее в художественном беспорядке.

Наоми Простетт поднялась с края кровати и на цыпочках подошла ко мне, приложив палец к губам и довольно успешно изображая ночную сиделку.

— Я думаю, для Тони сейчас самое необходимое — немножко отдохнуть, — прошептала она тоном заговорщицы. — Знаете, я благодарю Бога за то, что разрешила ей оставить у себя мою Хельгу. До этого горничная много лет жила у меня. Она воистину поразительное создание: неутомимая труженица и к тому же преданный и верный друг. — Наоми негромко вздохнула. — Полагаю, мы иной раз не отдаем себе отчета, как нам повезло, верно?

Я молча глядел на нее, ожидая, что она сейчас начнет уговаривать меня пожертвовать приличную сумму в фонд помощи Хельге в старости, но мои опасения оказались необоснованными.