Глава 7

Я нажал на кнопку звонка и спокойно подождал, пока Тони Алтино услужливо споет знакомую строфу. Секунд через десять после этого дверь приоткрылась на пару дюймов, так что я видел лишь удерживающую ее предохранительную цепочку, и осторожный голос спросил:

— Кто там?

— Рик Холман, — ответил я.

— Рик!

Цепочка слетела, и дверь широко распахнулась.

— Проходите, проходите! — приветливо затараторила Джеки Лоррейн.

На ней был весьма элегантный белый костюм, сшитый вроде бы из такой же ткани, как махровые полотенца: облегающий верх без рукавов и брюки-клеш с отворотами. На особе со столь пышными формами он смотрелся великолепно.

— Не знаю, чем вы напугали этого зверя по телефону, — торопливо начала Джеки, — но это было потрясающе. Сначала он пожирал меня глазами и подробно описывал, что намеревается со мной сделать, а после вашего разговора с воплями выскочил из дома, как смертельно раненный бык. Наверное, я никогда не смогу вас, как следует отблагодарить.

Она вновь заперла дверь на цепочку и провела меня в гостиную. Часть усыпанного звездами ночного неба за окнами из зеркального стекла внезапно скрыла тень, когда с ультрамодного кресла внезапно поднялась массивная фигура и медленно встала на ноги.

— Мистер Холман... — От зычного баритона подрагивали стены. — Я рад видеть вас снова, сэр, и в то же время искренне смущен. Как выразить свое глубокое раскаяние? Как должным образом извиниться за собственное ужасное поведение в вашем доме сегодня утром? — Его объемистое брюхо задрожало при воспоминании об этом, глаза под набухшими веками увлажнились. — Я краснею, я сгораю от стыда от одной мысли, что два артиста, да, два служителя искусства так постыдно воспользовались вашим гостеприимством. В отсутствие моего друга Брюса Толбота я хочу униженно просить прощения от его лица и, — тут он отвесил низкий поклон, — заверить, что преисполненный покаяния актер Джон Эшберри присоединился к его мольбам.

— Забудьте об этом, — буркнул я.

— Ах! — Он с облегчением вздохнул. — Вы говорите как истинный джентльмен, сэр!

После этого Эшберри вновь упал в кресло, но все его четыре подбородка продолжали трепетать от благодарности.

— В котором часу вы.., гм-м.., пришли в себя? Актер задумчиво выпятил толстые губы.

— К концу дня.., около четырех, по всей вероятности, Чуть-чуть болела голова, немного саднило горло, вот и все. — Он самодовольно погладил себя по брюху. — Понимаете, у меня для этого подходящая комплекция. Мозгляки вроде Брюса не в состоянии так равномерно распределять алкоголь по всему организму. Он был совсем плох, и мне пришлось чуть ли не тащить его до такси, когда оно наконец подъехало. Однако...

— Я так дрожала, когда этот зверюга ушел, — перебила Джеки, — что решила позвать кого-нибудь к себе, чтобы хоть какое-то время не оставаться дома одной. Меня пугала сама мысль об одиночестве, поскольку я совершенно не была уверена, что Пит вздумает вернуться. Поэтому я позвонила Джону, и он, не колеблясь ни секунды, тут же приехал! Ну разве он не великолепен?

— Это меньшее, самое меньшее, что я мог сделать! — пробасил тот. — Мы же старые друзья, верно? И всегда ладили.., ну, в лучшие времена, куда более счастливые, чем сейчас. — С большим трудом он снова выбрался из кресла. — Во всяком случае, теперь, когда мистер Холман здесь, вам больше не о чем беспокоиться, дорогая леди, поэтому я пошел...

— Джон, вам вовсе незачем убегать сию секунду, — любезно возразила Джеки.

— Вы исключительно добры, прелестная леди. — Он взял ее руку и весьма жеманно поцеловал. — Но отныне я уверен, что вы в надежных руках, нет, не так: в самых надежных, и, следовательно, я могу направить усталые стопы к родному дому. — Он медленно провел рукой по густым черным кудряшкам и тяжело вздохнул. — Домой! Какое волшебство некогда таило в себе это слово. Но теперь, в последние дни.., увы.., бесконечный, невыносимо тягостный спектакль, разыгрываемый без аплодисментов публики и без оплаты актерам. Но я не стану докучать вам тягостными подробностями о гнетущей атмосфере, об укоризненных взглядах, недомолвках и завуалированных оскорблениях! Я с готовностью признаю... — Драматическим жестом он ударил себя левой рукой в грудь. — Да, не стану скрывать, что с каждым днем у меня становится все тяжелее на душе. А бедняга Брюс? — Эшберри закатил глаза. — Будь он сделан из более прочного материала! Но все эти огорчения раздирают его с той же легкостью, как острый нож — шелковую ткань. Я понимаю, что не должен спрашивать, но смею ли я надеяться, сэр... — он посмотрел на меня чуть ли не с благоговением, — что ваша проницательность в скором времени положит конец всем этим тяготам? Что виновный будет разоблачен, всем станет ясно, какой он негодяй и мерзавец, а мы вновь обретем дом в том смысле, что там воцарятся привычные мир и покой.

— Скажите-ка мне кое-что... Сегодня утром вы говорили, что за попыткой шантажа стоит Хиллан, который, по вашему мнению, уже многие годы доит Кендалла, так?

— И я подписываюсь под этими словами, сэр! — Актер загромыхал. — О, этот гнусный Хиллан! Вот где он у меня сидит, этот преступник! — И пухлый указательный палец почему-то уткнулся в мою грудь.

— Это всего лишь ваше предположение, что он тайком присваивает деньги Кендалла?

На какое-то мгновение Эшберри вдруг перевоплотился в настоящего римского императора, глаза из-под нависших бровей бросали на меня расчетливо-изучающие взгляды.

— Сказать по правде, боюсь, эта история выставляет меня в довольно неприглядном свете. Все это произошло совершенно случайно несколько недель назад. Я проходил мимо кабинета Рейфа, дверь была открыта, и я услышал, как они с Хилланом громко спорят. — Актер вскинул руку, как бы заранее защищаясь от возможных упреков с моей стороны. — Знаю, сэр! Подслушивание не принадлежит к числу хороших привычек, поэтому мне, как артисту и джентльмену, следовало бы поскорее пройти дальше. Но, признаюсь, я остановился у двери и стал слушать. Возмущенный Рейф обвинял его в присвоении пятнадцати тысяч долларов с помощью какой-то хитроумной операции. Мерзопакостный Хиллан заявил, что это ошибка, поскольку окончательные расчеты еще не сделаны. За этим последовало множество всяких технических подробностей, которых я не сумел понять, но под конец Хиллан заявил, что, если Рейф не верит, почему бы не пригласить какого-нибудь бухгалтера со стороны и не поручить ему во всем разобраться. И Рейф ответил, что он, возможно, именно так и поступит.

— Это все?

— Все. — Подбородки Эшберри возмущенно задрожали. — Дорогой сэр, разве этого недостаточно? Совершенно очевидно, что Хиллан много лет обжуливает моего излишне доверчивого патрона! Поэтому, сообразив, что золотой гусь вот-вот для него сдохнет, этот тип решил прихватить с собой золотое яичко побольше и придумал план шантажа.

— Интересная версия! — пробормотал я.

— Неужели вы мне не верите? — недоверчиво вылупил глаза Эшберри.

— Почему? Я, разумеется, верю вам, но это не доказательство.

— В таком случае, — с обидой в голосе изрек актер, — мне остается пожелать вам спокойной ночи, сэр.

Он вышел из комнаты, даже спиной источая негодование. Джеки отправилась проводить гостя до двери. А я уселся на диковинной формы кушетку, не предназначенную для любовных игр, и закурил сигарету.

Джеки вернулась в самом веселом расположении духа.

— Бедняга Джон, — хихикнула она, — боюсь, вы оскорбили его в лучших чувствах!

— Ну, для этого потребовалось бы нечто чертовски более серьезное, — отпарировал я. — Скажите, когда он в последний раз работал?

— В театре?

— Да вообще где бы то ни было.

— В театре Джон играл очень долго, — задумчиво пробормотала она, — лет двадцать пять, если не более. Помнится, я видела его на сцене лет эдак шесть назад. Эшберри играл Макбета в летней труппе, и это было потрясающе. Весь спектакль я просидела на кончике стула, а я не поклонница Шекспира.

— Если Эшберри настолько хорош, как случилось, что он перестал работать?

— Пьянство, — просто ответила Джеки. — Многие актеры сильно пьют, но они держат себя в руках, а Джон не мог. Дошло до того, что его зачастую не оказывалось на месте к поднятию занавеса, а потом беднягу находили в ближайшей аллее крепко спящим под кустом. Кончилось тем, что Джона уволили. Рейф разыскал его три года назад в какой-то меблирашке на окраине и с тех пор заботится о нем.

— Как я посмотрю, у Кендалла — страсть спасать бездомных собак и сироток, — фыркнул я.

— Нечто в этом роде, — согласно кивнула она. — С Брюсом Толботом та же история. За всю свою жизнь тот не написал ни единой стоящей строки! — Джеки приготовила пару бокалов и принесла их к кушетке, затем уселась рядом со мной. — Я уже поблагодарила вас за то, что вы избавили меня от нежной опеки этой гориллы Пита. — Она протянула мне бокал. — И с радостью поблагодарила бы вас более ощутимым образом, Рик Холман, но, насколько припоминаю, когда я в последний раз предложила вам всю себя, у вас возникло нечто вроде комплекса дверного звонка и вы испугались меня?

— Последний раз, когда вы предложили мне всю себя, насколько я припоминаю, это было сделано с единственной целью — отвлечь меня и не дать возможности задать парочку неловких вопросов, — усмехнулся я. — И печальнее всего — что тогда я еще не знал, о чем вас следует спросить.

Джеки нервно сжалась.

— А теперь знаете?

— Вы помните Хелен Кристи? — спросил я. — Враче-вательницу пьес, устранившую проблемы Рейфа с третьим актом?

— Хелен Кристи? — медленно повторила она. — Нет, думается, это имя мне неизвестно. — Колдовские глаза Джеки смотрели на меня в упор с заученно-невинным выражением. — А что, это важно?

— Давайте не будем играть! — нахмурился я. — Рейф сам рассказал мне про нее. И мисс Кристи на самом деле очень важное действующее лицо, поскольку этой ночью ее кто-то убил.

— Убил? — Джеки вскинула брови, и они исчезли под густой длинной челкой. — Но зачем кому-то понадобилось убивать Хелен?

— Может быть, она была причастна к этой истории с шантажом? Или слишком много знала? Или владела чем-то таким, что некто неизвестный до зарезу хотел получить? Не знаю. Я надеялся, что вы сумеете мне это объяснить, Джеки.

— Я? — Она быстро-быстро заморгала. — С чего вы взяли, будто я что-то знаю о Хелен Кристи? Она появилась в доме всего за три или четыре дня до того, как.., меня выставили, и все время проводила с Рейфом в кабинете, работая над пьесой. Майлз Хиллан сказал всем нам, что лучше притвориться, будто ее здесь нет, и мы даже не обращали внимания, когда она проходила мимо. Репутация Рейфа может пострадать, если начнутся разговоры о том, что он приглашал “врачевателя” для работы над новой пьесой, хотя все это было совершенно законно.

Я отпил немного бурбона и принялся “думать вслух”:

— Если верить вам, Антония с помощью своего дружка подстроила дело таким образом, чтобы Кендалл застукал вас в постели с Питом. Антония же уверяет, что вы нарочно выманили ее из дому липовым телефонным звонком — якобы из ресторана, где обедал Рейф, с просьбой срочно отправиться туда, и тем временем совратили Пита. Вчера вечером вы заявили, что якобы даже не пытались объяснить Кендаллу, как все произошло в действительности, потому что он вас и слушать бы не стал?

— Совершенно верно.

— Вы просто поднялись с кровати, оделись, уложили вещички и молча ушли из дому?

— Да.

— Лжете!

— Что вы несете? Я лгу? — вскипела она.

— Никто не способен реагировать таким образом в подобных обстоятельствах. Если бы вас оболгали так, как вы описываете, вы бы себя не помнили и от ярости устроили дикую сцену, обвиняя Антонию и ее приятеля в предательстве до тех пор, пока им не удалось бы в полном смысле слова вытолкать вас из дому.

— Не пытайтесь строить из себя доморощенного психолога, Холман, — фыркнула она. — Я сказала правду!

— Даже если и так, то все равно солгали, — отмахнулся я. — Как насчет фразы, которая Кендаллу показалась удачной, — “ложь умолчанием”?

— Я слышу слова, — тяжело вздохнула Джеки, — но так и не понимаю, о чем речь.

— Вы не пытались рассказать правду, потому что тогда могло бы произойти нечто другое. И это нечто показалось бы Кендаллу настолько скверным, что он опять-таки вытолкал бы вас вон.

— Вы мечтатель, Холман! — фыркнула Джеки. — Цепляетесь за всякую чепуху, существующую только в вашем собственном воспаленном воображении.

— Может быть, я слишком тороплюсь, — признал я. — Черт бы побрал всю эту неразбериху! Куда приятнее отдохнуть, выпить еще бокальчик и, возможно, пересмотреть ваше потрясающее предложение отблагодарить меня по-особому за спасение от лап Пита Райнера. Вы ведь говорили, что готовы явить самые осязаемые доказательства своего расположения, не так ли?

Она чуть-чуть испуганно улыбнулась:

— Вроде бы да...

Я откинулся назад и, положив руку ей на бедро, сразу почувствовал, как от моего прикосновения напряглись все ее мышцы.

— Вы прелесть, Джеки! — с довольным смешком обронил я. — Что может быть лучше, чем побыть с вами до утра, предоставив полиции самой во всем разбираться?

— Полиции? — вскинулась она. — Какое отношение имеет к этому делу полиция?

— Хелен Кристи убита, вы не забыли? Полиция расследует ее убийство. Я спрашивал вчера вечером, знакомы ли вы с типом по фамилии Боулер, но не объяснил причины. Именно Боулер потребовал у Рейфа Кендалла денег от имени, как он уверял, своего клиента, хотя и отказался назвать последнего. По странному совпадению этот Боулер был агентом Хелен Кристи. Полиции не понадобится много времени, чтобы усмотреть связь между Хелен Кристи и Боулером, а потом — между последним и Кендаллом.

Джеки скинула мою руку со своего бедра, как какую-нибудь случайно прилипшую соринку, и вскочила на ноги.

— Если полиция начнет задавать вопросы в доме Рейфа, — взволнованно крикнула она, — мигом выяснится, что Хелен там бывала! Они узнают про шантаж, начнут допрашивать всех подряд и...

— ..И вся история выплывет наружу, — закончил я вместо нее. — А я что сейчас говорил? Чего ради мне волноваться? Предоставим тяжелую работу полиции.

Джеки стояла, глядя на меня сверху вниз, лицо у нее было не просто бледным, а каким-то серым от страха, потом она сунула в рот согнутый палец и слегка прикусила, как это делают испуганные дети.

— Конечно, — продолжал я в точности тем тоном, каким принято изъясняться на похоронах, — несладко придется всем, кто жил в доме, когда украли пьесу. Их имена будут напечатаны во всех газетах, а подобная известность никому не идет на пользу... В особенности вам, дорогуша. Телебизнес так чутко реагирует на любые веяния, что...

— Я не имела никакого отношения к исчезновению этой проклятой пьесы! — отрезала Джеки. — Если кто-то ее и украл, то, очевидно, сама Хелен.

— Кто же тогда убил ее?

— Не знаю. Может быть, этот Боулер?

— Антонии тоже несдобровать, — покачал я головой. — Я имею в виду, когда выяснится, что она вовсе не дочь Кендалла.

— Ну и поделом этой сучке! — пробормотала Джеки. — Глядя на то, как Антония постоянно вертится вокруг Рейфа, можно подумать, что он ей и мать и отец одновременно, а не глупый обманутый муж, который даже не понял, что ребенок, преподнесенный ему супругой, фактически прижит ею с любовником!