Глава 1

— Подумать только, кого мы держим в режиссерах! Вы не в состоянии снять фильм в срок! Убирайтесь! Вон! Куда? На телевидение или... к черту на рога! — рычал Гугенхеймер в трубку. — Каждая неделя съемок — тысячи долларов! Вы разорите меня!

Он замолчал, слушая объяснения режиссера. Видимо, тот привел веские доводы, потому что Гугенхеймер сменил гнев на милость и закончил разговор вполне миролюбиво:

— Я согласен, ее нужно снимать от шеи и — вниз. Зритель ходит смотреть на то, что ниже талии и чуть выше пупка.

Наконец он положил трубку. Но мыслями мистер Гугенхеймер был еще на съемочной площадке.

На меня, во всяком случае, он посмотрел, как на лисицу, забредшую в стаю волков.

— Бойд? И что вам нужно?

— Ничего.

— Тогда что вы здесь делаете?

— В данный момент пытаюсь понять, зачем и для чего мне пришлось преодолеть сотни километров. Кстати, за ваш счет. А это немалая сумма!

— Что такое?! — взвился Гугенхеймер.

— Хорошо, объясняю. Я — Дэнни Бойд из фирмы «Бойд Интерпрайз». Вы вызвали меня из Нью-Йорка в Голливуд по какому-то важному делу...

Я уже почти втолковал одуревшему от дел и жары киномагнату, кто такой мистер Бойд, как открылась дверь и в кабинет продюсера вплыло очаровательное создание: белокурые локоны, белый лиф, расшитый серебристыми звездочками, белые брючки в обтяжку, надутые алые губки и грустный взгляд газели.

Она простонала:

— О, Гугги!..

Глаза газели сделались влажными.

— Что случилось, бэби? — Гугенхеймер встал и переминался с ноги на ногу, пожирая красотку взглядом.

— Эта мразь хочет, чтобы я... — глаза газели мгновенно стали сухими и злобными, — ... чтобы я ... — актриса эффектно держала паузу, — ... вошла в клетку со львом!

— Для тебя, дорогая, это пара пустяков, — улыбнулся продюсер. — Ты умеешь укрощать строптивцев. А лев... такой же, как и все мужчины, — Гугенхеймер осклабился. — Потреплешь гриву, погладишь, где надо, покормишь из своих рук...

— О, Гугги, он откусит мне пальцы! Я лишусь обеих рук! Ты хочешь, чтобы по твоей студии разгуливала Венера Милосская?! Я боюсь львов и ни за что не пойду в эту проклятую клетку.

— Ну, если ты боишься львов... — задумчиво сказал Гугенхеймер, — значит, мы подыщем другую актрису. Дорогая, ты ведь знаешь, что снимаешься в фильме о цирке. Цирк — это львы, тигры, пантеры, а не блохи и тараканы. Так что, если ты боишься, считай себя свободной. Ты уволена!

Девица задохнулась от возмущения и обиды и пулей вылетела из кабинета. А Гугенхеймер сел, зажег сигару и снова уставился на меня непонимающим взглядом.

— Итак, вы Дэнни Бойд...

— ... вызванный вами из Нью-Йорка...

— ... чтобы отыскать эту ван Равен! — вспомнил, наконец, продюсер.

— Я должен отыскать Глорию ван Равен? Ту, для чьих пышных форм нужен только широкий экран? И что Глория? Умерла, уснула, уплыла, ускакала?..

— Сбежала.

Гугенхеймер выпустил клуб дыма.

— Я потратил на нее много денег... И за это награда — головная боль!

— Звезда закапризничала? Вы мало заплатили ей? Ах нет — вы загоняли ее в клетку со львом!

— Ван Равен — высокооплачиваемая актриса. Что касается львов, то она сама прыгнула одному светскому льву на шею, — Гугенхеймер вздохнул и сбросил пепел мимо пепельницы. — У парня — карман денег и аристократическое происхождение. Глория вцепилась в него мертвой хваткой. Ну да ладно, все они такие: пока молоды и красивы, стараются не упустить свой шанс. Дело в другом: я теряю деньги. Миллионы!

— Значит, вернув вам Глорию, я спасу ваши миллионы?

— Как видите, все просто. Во вторник у нас съемки с ван Равен. Они должны состояться.

— А сегодня среда, — задумчиво произнес я, — пять дней...

— Секретарша Глории собралась навестить свою патронессу. Она прихватит вас с собой, — Гугенхеймер отбросил в сердцах потухшую сигару.

— Где сейчас находится секретарша? — я вынул блокнот и ручку.

Гугенхеймер устало махнул рукой:

— Все! Теперь это ваши проблемы, мистер Бойд. Обратитесь к администраторам и прочей шушере, которой я плачу деньги непонятно за что. Пиявки!.. У них все узнаете. И с богом!

— Хорошо, — я щелкнул замком кейса. — Но вы упустили важный пункт договора.

— А... Две тысячи и ни цента больше!

— Две тысячи — если я найду и ко вторнику доставлю вам Глорию ван Равен. А если по не зависящим от меня причинам я этого не сделаю, хотя потрачу целых пять дней?.. Что тогда?

— Ноль.

— Мое время, энергия, ум...

— Ноль. Я оплачиваю только положительный результат.

— Вы выражаетесь доходчиво и мысли излагаете популярно. Ваше место — на политической арене, в кулуарах... Промывать мозги, а не целлулоидные пленки — вот ваше призвание, господин Гугенхеймер.

Киноакула стала багроветь прямо у меня на глазах.

— Вы говорите, что я здесь промываю целлулоидные пленки?! Так вы называете художественные фильмы?! Лучше бы вы плюнули мне на ковер!

— Отличная мысль! И что — можно?

Прищурившись, Гугенхеймер испепелил меня взглядом. Затем стал яростно чесать свою голову, как будто я бросил в нее горсть вшей.

— Пройдоха! — буркнул он в мой адрес. — Дэнни Бойд! Любите деньги? Меня предупреждали на ваш счет... Скажите спасибо, что я нуждаюсь в ваших услугах и потому не стану учить хорошим манерам. Идите ищите Глорию!

— Вашу целлулоидную куколку? — широко улыбнулся я.

— Выкатывайтесь из моего кабинета!

Проходя по ковру, я все же задержался и сделал вид, что намерен плюнуть. За моей спиной раздалось тяжелое сопение...

Секретаршу Глории, как ни странно, звали шикарно — Эйприл Мауэр. Такое имя носят звезды, а не девочки на побегушках. Я уже привык к тому, что здесь настоящими именами оказываются только Смиты и Джонсы и что все остальные водят публику за нос с помощью фальшивых блесток, какими являются их «громкие» фамилии.

Первым делом я нашел бюро проката и выбрал себе автомобиль.

Как мне сказали на студии, Эйприл сейчас находилась на вилле Глории, поэтому я взял курс на бульвар Сэнсет.

Я несся по бульвару, откинув верх машины. Мой профиль гордо реял и, очевидно, поражал воображение даже все повидавших лос-анджелесских обывателей.

Солнце сияло, день был великолепный. Тот мрачный дождливый Манхэттен, который я покинул ранним утром, казалось, не имел ко мне никакого отношения, ибо остался в другом времени и в другом мире. Здесь, под этим лазурным небом, можно забыть и про Нью-Йорк, и про дождь, и про притягательно-отталкивающую мисс Джордан, секретаршу с глазами змеи и костром рыжих волос на голове. Сегодня утром Фрэн Джордан не сумела вызвать мне такси. Эта девушка не имеет талантов, но почему-то служит у меня. Я вспомнил, как о таких особах отозвался Гугенхеймер: «Пиявки!». Однако, говорят, они тоже полезны для здоровья в особых случаях!

Из-за поворота показалась вилла Глории ван Равен, поразившая меня своим великолепием.

У крыльца стоял «континенталь» цвета асфальтовых джунглей: машиной недавно пользовались и не успели как следует ее почистить.

На мой звонок вышла красотка в купальнике, поверх которого она надела суперкороткую юбочку. Этот лоскутик позволял вволю любоваться ее загорелыми ножками. От ног я поднял глаза повыше и обнаружил смазливую голубоглазую мордашку, обрамленную пшеничными кудряшками.

Девушка была воспитана и поэтому вежливо поинтересовалась, по какому поводу я тревожу ее.

— Мое имя — Дэнни Бойд, — я повернул свою голову к левому плечу, чтобы она могла оценить безукоризненный классический профиль, который сейчас можно встретить только в музее, в зале греческой скульптуры. — Ваш адрес я узнал на студии.

— Вы актер? У вас такой профессиональный жест, — она мило передразнила меня, повернув голову набок. — Должна вас разочаровать: я не набираю труппу.

— Я знаю, кто вы: Эйприл Мауэр, секретарь Глории ван Равен, — сказал я и не удержался, чтобы не добавить ехидно: — А как вас звали до Голливуда? Шмельц?

— Откуда на студии берутся такие выскочки? — девица тоже с интересом оглядела меня с головы до ног.

— Вы ошибаетесь. Во-первых, я не актеришко и, во-вторых, не работаю на вашей студии. Гугенхеймер нанял меня, чтобы я доставил ему ко вторнику Глорию ван Равен — живую и невредимую. Кстати, где она?

Эйприл вздохнула, поняв, что наше знакомство — надолго, и пригласила в дом.

— Входите, если приехали.

Мой наметанный глаз сразу оценил обстановку. Глория не обустраивалась здесь надолго. Это было не гнездышко, а очередное место пересадки, не более. Вариант отеля. Патио, бассейн, бар... Голубое с белым. Стандартный набор преуспевающего человека.

— Выпьем! — Эйприл указала на бар. — Соорудите мне что-нибудь на свой вкус, только некрепкое. Повторите, как вас зовут. Я забыла...

— Что бы такое налить, что укрепило бы вашу память?.. Меня зовут Дэнни.

— Спасибо, Дэнни.

— Скажите, Эйприл, а, собственно говоря, что вы делаете при ван Равен? Подаете ей газеты со статеечками про «несравненную Глорию»? Пишете неприличные слова в тех местах, где проходят ее конкурентки по объему бюста?

— Сижу и слушаю болтовню таких, как вы, — отрезала секретарша.

Она потягивала бурбон, сидя на высоком табурете. Ее юбка-лоскутик обнажила незагорелую полоску кожи и краешек купальных розовых трусиков. Это было так непосредственно и приятно, что дождливый Нью-Йорк вообще уплыл на другой конец галактики.

Поглядывая на розовое бикини, я рассеянно потирал переносицу, отпивал из стакана мелкими глотками и лениво вел поиски, на которые так рассчитывал Гугенхеймер.

— Где же сейчас ... э ... ван Равен?

— Ну где же ей быть ... На побережье, конечно.

— Восточном? Западном?

Эйприл сфокусировала на мне свой взгляд и рассмеялась.

— Западном? Нет, мистер Дэнни Бойд, Глория забралась подальше.

— Может, она подалась от такой жарищи на северное побережье? На Аляску? Поедем, Эйприл, на Аляску.

Эйприл выставила указательный пальчик и сделала им вправо-влево: ни-ни. Я заметил, что ноготки девочка покрывает оранжево-золотистым лаком. Рука Эйприл была красива. Но придет ли эта рука мне на помощь в нужный момент?

— И что же делает Глория на побережье? — продолжил я. — Ловит рыбу? Катается на дельфинах?

— Нет, она на судне.

— Это уже кое-что. Итак, катамаран? Нет? Каноэ? Нет? Яхта?

— Вы угадали. Яхта Эдди. Глория там.

— Эдди?

— Эдвард Вулрих, — ответила Мауэр. — Вообще, у него есть титул: Вулрих Второй. Вы его не знаете? Глория «влетела» в Эдди без разбега. Пока это только увлечение, интрижка, но, кажется, скоро из искры разгорится пожар.

— Чем знаменит этот Вулрих Второй, кроме того, что у него есть яхта, а на яхте — Глория, а на Глории — ...

Я вовремя прикусил язык.

— Эдди ворочает делами на Уолл-стрит.

— О!

— "Крупный зверь" — так он сам о себе говорит.

— Ну что же, посмотрим, какова ваша Глория в роли охотницы-амазонки!

Я легонько потряс опустевший стакан, и кубики льда зазвенели, как колокольцы.

— Кто с ними на яхте? Или это уик-энд вдвоем? — профессиональная выучка брала верх над блаженством этого прекрасного дня.

— Там еще два человека. Музыкант, джазмен Москат Муллинс...

— Знаю! Трубач! Мне нравятся его композиции.

— И Элен Фицрой.

— А эта зачем? Массажистка? Маникюрша? Телохрани-тельница?

— Нет, сейчас вы не угадали. Фицрой — давняя подруга Глории. Еще со школьных времен или с более поздних...

— Что она делает?

— Поет. Фицрой — певица из Чикаго, поет в Голливуде блюзы.

Голос Эйприл действовал на меня расслабляюще. Я еле сдержался, чтобы собственноручно не померить длину ее юбочки.

— Значит, на яхте только четверо?

— Ну, может, где-нибудь они нашли и пятого, и шестого... Никто не обращает внимания, когда в пьяной компании всплывают новые лица...

— А! Это компания пьянчужек?

— За всех не поручусь, но Глория не такая, мистер Бойд.

— Осталось узнать одно: на какой волне и под каким ветром качается эта замечательная яхта, где есть все — финансисты, музыканты и актеры — и не хватает только нас с вами.

— Понятия не имею.

От неожиданности я встрепенулся, как медведь, ужаленный осой.

— Что-о?

— Я не знаю, где яхта. Где-то на побережье.

Мне снова захотелось выпить. Но Эйприл упорно не замечала позвякивания льда в моем пустом стакане. Пришлось раскручивать клубок дальше.

— Когда уехала четверка?

— Да вот уже дня два... В понедельник под утро кончился запас спиртного, они сели в авто и отбыли в неизвестном направлении.

— Может, вы слышали что-нибудь, ну, из того, что они тут болтали?

— Мололи чепуху... Этот Муллинс пытался приставать ко мне. У него такой подвижный рот...

— Рот профессионала, — сказал я, и у Эйприл порозовели ушки.

Я расстегнул пиджак и потянулся всем телом. Потом спросил:

— Ну и что вы будете делать в ближайшее время? Блондинка расценила эти слова и жест по-своему и насмешливо прикрыла глаза густыми ресницами:

— Вы хотите, чтобы я вписала вас в свой распорядок дня? Люблю, когда говорят об этом прямо, без выкрутасов.

Она решила, что я уже втрескался в нее по уши.

— Я знаю, что вы должны встретиться с Глорией. Я бы тоже с ней встретился. Помогите мне, Эйприл.

Она взглянула искоса.

— Вы говорили, что Гугенхеймер дал вам на поиски пять дней... Пять дней с вами? Мой внутренний женский голос подсказывает, что это чревато ...

Она не договорила, потому что где-то в глубине дома резко зазвонил телефон. Эйприл вопреки моим ожиданиям не сорвалась с места, а грациозно сползла с табурета и пошла в противоположном направлении, а именно: к бару, где, как я догадался, был еще один аппарат. Она щелкнула кнопкой и сняла трубку.

Я воспользовался ситуацией и наполнил стакан долгожданной влагой.

Разговор по телефону затянулся. Я уже выпил и выкурил сигарету, а секретарша все прижимала трубку к уху и время от времени бросала в нее маловразумительные реплики.

Но вот она перестала тащить кота за хвост, положила трубку и подошла ко мне.

— Знаете, кто звонил? — насмешливо сказала эта куколка. — Глория!

Я вскочил и рявкнул:

— Ну и где же она? Вы спросили об этом? Или вам даже не пришло это в голову?

— Перестаньте булькать и шипеть. Глория звонила из форта Лоудердейл.

— Каким же ветром ее занесло во Флориду?

— Тем же, что и Эдди Вулриха. Они воспользовались самолетом.

— Значит, Глория во Флориде... — я тяжело вздохнул: мысль о втором перелете за одни сутки была мне противна.

— Она качается в море, на яхте, — поправила меня Эйприл. — Там есть такое местечко — Бахиа-Мар. Гавань для влюбленных...

— Слава богу, что яхта в гавани, а не в водах Атлантики...

— Эдди — не тот парень, которому нравится карьера Колумба и Васко да Гама.

— Это он правильно делает, что не идет по их следу, — я уже успокоился. — Наше знакомство, Эйприл, мы продолжим в недалеком будущем.

Эйприл Мауэр изогнула правую бровь дугой, однако ничего не сказала.

Я направился к двери, но на полпути обернулся.

— Кстати, Эйприл, откройте тайну, над разгадкой которой я бился все это время. В ваш купальник вшит бюстгальтер?

— Нет, — запросто ответила девушка: видимо, она и вправду любила разговор «без выкрутасов».

— Поздравляю: такую высокую грудь редко у кого увидишь, — я говорил абсолютно искренне. — Я мог бы любоваться ею все эти пять дней, если бы вашу Глорию не понесло черт знает куда! Как замечательно мы провели бы с вами время!

Я уже вышел из дома, когда услышал за спиной голос Эйприл. Она медленно вышла из дома и посмотрела мне прямо в глаза:

— Мне кажется, вы что-то говорили о замечательных днях... Но ведь и во Флориде стоит отличная погода...

Она улыбнулась, искушая меня. Я ответил широкой мужской улыбкой:

— Да?..

От волнения я склонил голову к правому плечу и бросил на красотку с высокой грудью страстный взгляд. Интересно все же, как она оценивает мой профиль?

Разумеется, бэби нашла его безупречным.

— Завтра утром я отправляюсь в Бахиа-Мар, чтобы отвезти Глории вещи, которые она забыла, — сказала Эйприл с придыханием. — Мистер Бойд, вы поможете мне с чемоданами?

Я медленно повернул голову.

— Не хотите ли прямо сейчас проверить крепость моих мышц?

Еще секунда — и я взял бы ее на руки. Но Эйприл растворилась за дверью.

Глава 2

Близкий контакт в самолете с Эйприл Мауэр разочаровал меня. За все часы полета мы обменялись такими словами: «Коктейль?» — «О, нет!» — «Вам плохо? Жмет бюстгальтер?» — «Вы же знаете: я его не ношу».

Больше моя спутница не раскрыла рот до самой посадки. Вначале я недоумевал, потом бесился, наконец, обмяк и впал в апатию. И только очутившись на побережье, мне удалось вернуть хорошее расположение духа.

Бахиа-Мар оказался местом восхитительным, гавань очаровала меня. Райский уголок портили огромные щиты с рекламой сигарет, но вскоре я перестал замечать эти уродливые полипы на прекрасном лице курорта.

Вдоль побережья тянулась лента автострады, так что в любое мгновение можно было сменить машину морскую на машину сухопутную; проще говоря, пересесть с яхты в автомобиль.

В Бахиа-Мар мужчины имели первоклассное обслуживание, начиная от персонала отеля и кончая дамами полусвета без предрассудков. Богатые женщины тоже не скучали: утром они выбирали подходящие модели, вечером — демонстрировали их в барах и ресторанах...

Непонятно, кого корчила из себя Эйприл Мауэр, но она ни словом не обмолвилась об этом пиршестве голых тел, восхитительных красок, запахов и звуков. У меня сложилось впечатление, что весь свой запас слов она израсходовала вчера, когда стремилась заполучить меня в качестве носильщика. Ну и намаялся я! Интересно, что за наряды у Глории ван Равен! Возможно, голливудская дива украшает свои платья пятифунтовыми подвесками? Оба ее чемодана были чертовски тяжелы, я отбил себе ноги и бока, пока по трапу втащил их на палубу яхты Эдди Вулриха.

Яхта представляла собой настоящее чудо техники. Добротная посудина, красивая, современная — завидки брали.

С нижней палубы доносилась песнь трубы. Этот милый старый блюз... Мастерская импровизация... Соло души... Я заслушался.

— Москат Муллинс играет, — у Эйприл прорезался голос.

Я был еще зол на нее и огрызнулся:

— Да уж, не архангел Гавриил! Или вы полагаете, что такой тупоумный, как я, не может отличить трубу от шотландской волынки?

— У вас изжога? Или вас тошнило в полете? — не осталась в долгу секретарша.

Я уже открыл рот, чтобы всыпать ей как следует, но не произнес ни слова: из рубки вышла очень красивая девушка. Наверное, она наблюдала наше пришествие через стекло и теперь сочла необходимым познакомиться со мной.

Ее слегка надменное лицо было в оправе блестящих черных волос. Рост манекенщицы. Бронзовая с золотистым отливом фигурка упакована в белое бикини, усеянное мелким черным горошком. Эйприл рядом с ней мгновенно померкла, и я был отомщен.

— Вы к нам? — произнесла брюнетка музыкальным голосом.

Она двигалась с ленивой грацией домашней кошки, выигравшей титул «Киска века».

— Добро пожаловать! Но кто вы? — брюнетка улыбнулась такой ослепительной белозубой улыбкой, что я забыл все тяготы путешествия.

Как выяснилось, этот вопрос она адресовала нам обоим: мне и Эйприл. Это обидело секретаршу.

— Разве вы не помните меня? Я секретарь Глории. Я была вместе с вами у мисс Глории на вилле.

Брюнетка слегка пожала плечами и жестом пригласила располагаться. Потом она взглянула на меня. Я требовательно посмотрел на Эйприл.

— Это мистер Бойд, — представила меня Мауэр. — Гугенхеймер нанял его для того, чтобы он вернул мисс Глорию на съемочную площадку.

— Малоприятная миссия, да? — брюнетка адресовала мне, очевидно, лучшую из своих улыбок. — Я — Элен Фицрой.

— Зовите меня Дэнни, — пробормотал я неожиданно охрипшим голосом и, скорее по привычке, чем из иных побуждений, повернул голову к левому плечу.

Эйприл не преминула злобно заметить:

— Видите, Элен, какой профиль? Чудо косметической хирургии. Мистер Бойд считает, что он неотразим, и старается, чтобы в это поверили все девушки...

Труба, только что изливавшая свою душу с помощью меланхолических пассажей, вдруг начата бунтовать, грубить и терзать наш слух нервными всхлипами.

Элен Фицрой закусила губу и тихо сказала:

— Москат Муллинс снова напился...

Установилось гнетущее молчание.

Я кашлянул, прочищая горло. Элен повернулась ко мне:

— Значит, вы приехали за Глорией... Ее нет здесь. Но они с Эдди скоро вернутся. Можете распаковать багаж.

У меня такового не оказалось, а вот Мауэр надо было похлопотать.

— Где каюта Глории? — спросила она.

— Там, за камбузом по лестнице вниз, — ответила Элен.

— Дэнни?! — Эйприл сказала это не столько вопросительно, сколько восклицательно, ясно давая понять, что по-прежнему держит меня за осла, нанятого для переноски поклажи.

Я пнул ногой оба чемодана по очереди, как бы проверяя, не потеряли ли они вес за то время, пока я ими занимался, и развел руками:

— Увы, Эйприл! Не хочу отбирать ваш хлеб!

Метнув на меня недобрый взгляд, секретарша потащила чемоданы в каюту.

Брюнетка оценила мое великодушие и предложила выпить.

Вскоре мы сидели в рубке и позвякивали льдинками в бокалах с виски.

Элен пыталась что-то говорить, но я пропускал мимо ушей ее щебет. Гораздо больше меня интересовали ее выпуклые места под белым бикини в черный горошек. Я уже продемонстрировал не только профиль, но и красноречие и понял, что имею шансы.

Вдруг из недр яхты раздался пронзительный крик Эйприл.

Я вскочил, прислушался. Тихо.

Труба, только что умолкшая, начала играть увертюру к «Вильгельму Телю». Я вопросительно посмотрел на Элен.

— Ничего особенного. Москат Муллинс увидел женщину... Эйприл должна помнить: мимо Муллинса надо ходить хорошо вооруженной, и не только коготками и зубками... Он выдающийся музыкант, но это не мешает ему волочиться за каждой юбкой. Его посягательства...

— И что, на вас он тоже посягал? — мое любопытство имело под собой личный интерес.

— Видите ли, я умею обращаться с мужчинами. Однажды я столкнула Муллинса с борта в воду, а трубач, да будет вам известно, не умеет плавать, так вот, после того, как Эдди вытащил его, Муллинс смотрит на меня издали, и только.

— Вы столкнули Муллинса? Вы всегда так реагируете, если парень приближается вплотную?

— Не всегда, — Фицрой провела подушечкой безымянного пальца по краю бокала и стрельнула глазками. — Это зависит от некоторых обстоятельств...

— Мне позволят узнать, каких?

Брюнетка снисходительно покачала головой. Мой огорченный вид рассмешил ее. Отхохотавшись, Элен сказала:

— Я подвержена настроениям, как и любая женщина. У меня бывают приливы и отливы... Я говорю о чувствах...

— Чувства — это всегда такая зыбкая почва и такая тайна, что хочется углубиться в ее изучение... — говоря это, я невзначай приложил свою руку к загорелой ножке певицы, и надо сказать, что она не торопилась отодвинуться и, тем более, сбросить меня в воду.

Но тут появилась Эйприл!

— Черт побери, ну и чудовище этот Муллинс! — гневно сказала блондинка, входя в рубку. — Что с ним стряслось? Он бросается, как некормленый питон!

— Это море на него так действует. Море, солнце и воздух! — Элен налила третий бокал. — Выпейте, милочка, и расслабьтесь.

Эйприл отказалась пить. На ее щечках играл румянец, ноздри нервно вздымались — определенно, стычка с трубачом пошла ей на пользу. Теперь секретарша смотрелась с певичкой на равных, и я заколебался, с кем бы охотнее пошел играть в кошки-мышки в темной комнате — с брюнеткой или с блондинкой.

Внезапно на палубе раздался слоновий топот.

Дверь рубки резко распахнулась, и нашим взглядам было во что впиться. На пороге стояли два ярко выраженных отщепенца. Их бандитские рожи контрастировали с благородными лицами туристов Бахиа-Мар.

Один был высокий и дородный, второй — низенький, тщедушный и кривоногий. Первый напоминал гориллу, второй — жокея-неудачника, которого покалечила лошадь. Клоунская парочка! Если бы не слегка оттопыренные полы пиджаков, под которыми могло находиться оружие, я решил бы, что к нам пожаловали отбросы бродячего цирка.

Незваные гости молчали. Молчали и девушки. Поэтому мне пришлось проявить свои недюжинные коммуникативные таланты:

— Эй вы, как вас там!.. Вы потеряли собачку? Или сбились с курса? Отстали от мамочки? Ищете мусорное ведро, чтобы выплюнуть жвачку? Короче, проваливайте!

У гостей прорезались голоса.

Первый говорил грубым басом, второй — каким-то бабьим фальцетом.

Здоровяк сказал:

— Осел, в голове солома.

Хилый добавил:

— Дятел ощипанный.

Все это, как вы поняли, относилось ко мне.

Первый сказал второму:

— Выбить ему глаз, что ли?

Второй не успел ответить, потому что вмешалась Элен. Она встала и уперла руки в боки.

— По какому праву вы врываетесь на яхту? Что вам здесь надо?

Горилла сцепил руки на брюхе и, оценивающе изучив все возможные прелести Элен, остался доволен:

— Фасад что надо. А как задник, интересно?

Жокей запрокинул голову, чтобы оглядеть мисс Фицрой с пяток до макушки, и пропищал:

— Настоящая леди, не будь я мужчиной.

Элен «вышла из берегов» и повысила голос: а глотка у нее была, что труба Муллинса:

— Отвечайте! Живо!

— Спокойно, мисс. Нам нужен один человечек, — детина выпятил губу. — Один сукин сын. Эдди Вулрих! Знаете такого? Это ведь его яхта?

— Эдварда Вулриха здесь нет! — четко сказала Элен и после паузы добавила: — Но яхта действительно принадлежит ему.

Ее ответ привел Пата и Паташона в замешательство. Переглянувшись, они решили не отступать с занятой позиции.

— Мы будем ждать его, — сказал высокий.

— И не откажемся от виски, если вы нам нальете, мисс, — низкорослый зашарил глазами в поисках бара.

Я не имел к яхте никакого отношения, иначе выставил бы проходимцев в два счета. Но это могли оказаться деловые партнеры Вулриха, кредиторы или еще кто-нибудь из той же компании. Меня это уже не касалось.

Глория ван Равен! Вот кто нужен Дэнни Бойду.

Появление живописной парочки отвлекло нас от Моската Муллинса, а между тем звуки трубы приближались, пока, наконец, в рубке не появился и сам трубач.

Муллинс захлопнул за собой дверь, с усилием оторвал от губ инструмент, шмякнулся на скамью, как мешок, и закрыл глаза.

— У меня загробные видения, — заговорил он неприятным резким тоном. — Налей, Элен.

Трубач протянул скрюченную руку, в которую Элен, видимо, должна была вставить бокал.

— Налейте всем, — не мог успокоиться кривоногий. — Посмотрите, как он мучается!

Это было правдой. Муллинс выглядел не лучшим образом. Голова его запрокинулась, черные волосы слиплись, кожа была желтой, безжизненной, под глазами виднелись синяки. Парень дышал тяжело, с трудом. Могильные видения, судя по всему, не покинули его.

Элен Фицрой на правах хозяйки налила всем.

Москат Муллинс припал к виски, как к живой воде, мгновенно осушил бокал, потянулся к бутылке, выпил еще и только тогда открыл глаза.

Он с недоумением уставился на присутствующих. Толпа в рубке была для него новостью.

— Кого ты привела? — обратился он к Элен. — Кто это? Мы не представлены...

— Эйприл Мауэр ты знаешь, — начала Элен, взяв блондинку за руку.

Эйприл вежливо отстранилась и сказала:

— Я бы хотела, чтобы вы, Москат Муллинс, забыли мое имя и меня тоже.

Музыкант узнал Эйприл.

— Это та, которую я хотел приласкать? Ну-ну...

В его голосе была угроза.

Элен подошла ко мне.

— Дэнни Бойд. Прилетел от Гугенхеймера искать Глорию.

— Детектив-дефектив! Легавых знать не хочу! — Муллинс глянул с презрением, махнул трубой, сложил губы и выпятил их: он как бы хотел сдуть меня за борт.

Элен продолжила свой обход.

— А эти парни... — она запнулась, дойдя до непрошенных гостей, — пришли навестить Эдди и будут ждать его в нашем обществе. Понятия не имею, какие имена дали им их мамочки...

Детина прочистил горло:

— Я — Мэрфи... Но, если хотите, можете звать меня Тушей, — он расплылся в улыбке. — Друзья зовут меня именно так.

Эта груда плохо прожаренного на солнце мяса действительно напоминала тушу.

Мэрфи легонько дал коленкой под зад своему приятелю — так, что тот упал на Муллинса, отскочил, едва не расшиб лоб о переборку и отошел в сторонку. Это была шутка старшого, как я понял.

Туша представил напарника:

— Лапчатый.

Я не удержался от вопроса:

— Лапчатый? Странное прозвище...

Вместо ответа эта малая бандюга, ухмыльнувшись, достала из-за пазухи портмоне. Подойдя к трубачу, Лапчатый помахал портмоне перед его носом:

— Узнаете?

Муллинс долго смотрел на сей предмет, и, наконец, несчастного осенило:

— Мои деньги! Он вытащил у меня портмоне!

Низкорослый, кого я принял за жокея, оказался обыкновенным карманником, щипачом. Туша и Лапчатый — вышибала мозгов и вышибала кошельков. Парочка что надо!

Но какие у них могут быть общие дела с мальчиком голубых кровей — с Эдди Вулрихом Вторым?! В этом стоило разобраться.

Мы пили, курили, томились... Не пила только Эйприл. Она стояла на палубе, глядела в воду так пристально, словно пыталась разгадать какую-то тайну.

Элен смаковала коктейли и демонстрировала безупречные ноги. Бандиты оказались ребятами смирными и дремали. Время от времени они открывали глаза, руки их тянулись к стаканам, потом они снова погружались в спячку.

И только Москат Муллинс терзал свою трубу. Вначале он наигрывал какие-то знакомые мелодии, постепенно стал импровизировать, бесконечно варьируя тему одиночества и скитания... Слушая его, я устал больше, чем во время перелета. К счастью, иногда Муллинс прикладывал губы не только к инструменту, но и к стакану, черпая в нем силы и вдохновение. И в эти минуты приятно было послушать тишину.

Но потом вновь звучала музыка, от которой веяло похоронами...

Муллинс ввел нас всех в транс. Иначе как объяснить, почему мы не услышали, что среди нас появился новый человек. И только тогда, когда он хлопнул дверью, музыка оборвалась... и мы уставились на вошедшего.

— Хелло! — он оглядел нашу разношерстную компанию. — Я ищу мистера Эдварда Вулриха.

Гость выглядел импозантно: хорошо одет, великолепно пострижен, вежлив. Ему было где-то за сорок. Тело не содержало ни грамма лишнего веса. Я понимаю: массаж, теннис, режим... Усы придавали солидность... Самое интересное, что этот человек мог оказаться и миллионером, и гангстером, и официантом из дорогого ресторана.

Его слова об Эдди Вулрихе повисли в воздухе, но Туша оказался проворнее остальных:

— Вулрих придет! — уверенно пообещал он. — А ты, приятель, присоединяйся к нам, — Мэрфи повернулся к Элен: — Виски еще есть?

У Элен Фицрой загорелись глаза: она признала в вошедшем Мужчину-с-большой-буквы. Ее музыкальный голос обрел новые обертоны:

— Виски, разумеется... Я буду рада... смешать вам коктейль...

— Благодарю.

Этот дуэт мне не понравился. Усатый дамский угодник таил в себе опасность, а опасность я хорошо чую.

Он внимательно посмотрел на брюнетку, ловко орудовавшую бутылками и бокалами, но не улыбнулся, как я ожидал, а произнес неожиданно плоским голосом:

— Вы — Элен Фицрой, да? Вы поете в Самба-клубе?

Элен жеманно выпятила губки, выставила грудь; ткань натянулась и едва не лопнула на радость осоловевшим от музыки и безделья Туше и Лапчатому. Впрочем, Элен старалась не для них. Объектом номер один был усач.

— Вы знаете меня? Да, я пою в Самба-клубе. Вы мой поклонник?

Она протянула ему бокал с виски так, словно это была чаша драгоценного напитка. Девочка сделала ставку. Я для нее уже не существовал: она работала на клиента, который ее устраивал больше.

— Скажите, по каким дням вы заходите в Самба-клуб? Я буду петь только для вас, — сказала она.

Мужчина отпил глоток и усмехнулся в усы:

— Раньше я бывал в клубе очень редко, но теперь... Теперь буду постоянно...

Элен от удовольствия зажмурилась.

— Дело в том, что... — он отпил еще виски, — я хозяин этого заведения.

— Как?! — Элен протрезвела. — Хозяин Самба-клуба — Эдди Вулрих!

— Он был им до вчерашнего дня. Эдвард Вулрих взял большие деньги под залог имущества и недвижимости и не смог вернуть их в срок... Имущество перешло ко мне. Но это не все. Мистер Вулрих должен мне крупную сумму. Собственно говоря, ради этого я и пришел. Хочу расставить точки над "i".

— Кто вы? — прошептала Элен; лоск облупился с нее, как краска с елочной игрушки.

— Грег Бейли.

— Послушай, приятель, — Туша вразвалку подошел к Бейли, — мы тут раньше тебя пометили территорию и заняли посты. Вулрих должен нашему шефу двадцать тысяч. Сначала мы с Лапчатым вытрясем наш должок, а уж потом ты выбивай свои денежки.

— Должен вас разочаровать, — миролюбиво ответил Бейли. — У Вулриха нет денег, он не заплатит ни вам, ни мне ни цента.

— И куда же этот мешок подевал свои миллионы?

Туша съежился.

— Растранжирил, — флегматично произнес Бейли, — прокутил, промотал... Короче, он пуст. Я должен утрясти с ним кое-какие дела, иначе не пришел бы на яхту. Взять с Вулриха нечего.

— Шеф обещал отвинтить нам носы, если мы не принесем в зубах эти двадцать тысяч, — пророкотал Мэрфи.

— Боюсь, что вы лишитесь и носов, и зубов, — весело ответил усатый. — Вашему шефу не на что рассчитывать. Он получит свой долг назад только от ... мертвого Эдди.

— Мертвого? — запищал этот кастрат Лапчатый. — На что ты намекаешь?

— Эдвард Вулрих застраховал свою жизнь на большую сумму. Мне известна сумма его страховки — двести пятьдесят тысяч долларов. Тут хватило бы и вам, и мне, и всем остальным кредиторам. Но Вулрих здоров и бодр, и глупо думать, что не сегодня-завтра он умрет.

— Здоров и бодр! — передразнил Туша. — Знавал я более здоровых, пока у них над ухом не щелкал курок... Чего не бывает в жизни...

Лапчатый подошел к приятелю и посмотрел на него снизу вверх:

— Позвони шефу! Ему так нужны эти деньги.

— Н-да... Расстроится, бедняга... — сказал я с сарказмом. — И кто ваш шеф?

— Король казино! — с торжеством в голосе произнес Туша. — Луи Барон!

— Невада?

— Лас-Вегас!

— Значит, Эдди Вулрих проигрался в пух и прах в Лас-Вегасе, за карточным столом?

— И должен Барону двадцать «кусков», — скорее, заухал, чем засмеялся Туша. — Эй, дорогая, плесни мне еще виски.

Элен не шелохнулась.

С того момента, как Грег Бейли сказал о перепродаже клуба и мотовстве Эдди, Элен Фицрой впала в глубокую задумчивость и апатию.

Туша яростным басом шептался о чем-то с мозгляком Лапчатым, потом они перестали препираться и настроились на выпивку, хотя перед этим вылакали недельный запас виски.

Грег Бейли вышел на палубу.

Москат Муллинс затянул «Уличный блюз», уводя мелодию в самые темные закоулки своей души.

Я не заметил, как подошла Эйприл Мауэр и села рядом со мной. Я курил, она пододвинула пепельницу.

— Что будете делать, мистер Бойд?

— Странно, что вы еще помните мое имя...

Обиды на секретаршу прошли, но досада осталась.

— Я полагаю, — медленно начала Эйприл, — Эдди может догадаться, что и кто его ждет на яхте. Мистер Бейли, разумеется, сказал правду: Эдди пуст. Вряд ли он вернется сюда... Я полагаю... — повторила она, — Эдди уже собирает свои вещички, чтобы занять место в самолете. А ведь главная его «вещичка» — это...

— Глория!

Глава 3

Мне не стоило труда улизнуть из рубки незамеченным. Я слетел по трапу, как ветер, и бросился в ресторан. Но не потому, что был голоден. Вернее, потому. Однако мой голод можно было утолить не анчоусами и антрекотами, а жирной порцией информации.

В качестве поставщика такой информации я выбрал бармена. Обойдя столики и протиснувшись сквозь танцующих, я подошел к бармену в полной боевой готовности: во всех карманах лежали банкноты разного достоинства.

— Добрый вечер! — сказал я. — Не подскажете, где бы я мог найти Глорию ван Равен и ее спутника мистера Вулриха?

— Ничем не могу помочь, — дежурная улыбка человека за стойкой перешла с меня на другого клиента.

Я вытащил из правого кармана пять долларов и ладонью придвинул бумажку к бармену. Он вздохнул, но не шелохнулся.

Я добавил еще одну бумажку с цифрой двадцать.

Бармен взял стакан и стал тщательно его полировать мягкой бумагой.

— У вас большие запросы! — я был вынужден залезть в левый карман. — Хотелось бы знать, как далеко простираются ваши намерения.

— Пятьдесят баксов.

Я оценил краткость и выложил на стойку недостающие доллары. Бармен, не глядя, смахнул их куда-то вниз, себе под ноги, и наморщил лоб.

— Кажется, я припоминаю ваших друзей. Глория и Эдди, вы говорите? Странная штука, эта память... Да, они были здесь и ушли.

— Куда?

— Люди приходят к нам, веселятся, танцуют, а потом уединяются вон в тех бунгало, что по ту сторону дороги. Ваши знакомые сделали то же самое.

— И в каком именно бунгало они уединились?

— Разве я могу это знать?

Он сделал такое удивленное лицо, что я чуть было не поверил пройдохе с белой бабочкой на шее.

Однако я подумал и залез во внутренний карман. Достал еще несколько купюр. Бармен наблюдал за моими телодвижениями с неподдельным интересом.

— Узнайте, пожалуйста, — сказал я.

— Попробую, — ответил он и направился к телефону.

Я не успел выкурить сигарету, как этот пожиратель моих банкнот вернулся с приятным известием:

— Вы можете смело идти в бунгало номер 73. Домик неподалеку. Вы застукаете милашку без хлопот.

Он решил, что это любовные дела, а я не стал его разочаровывать.

— Спасибо.

— О'кей. Но учтите: многие бунгало пустуют. Ваши шаги можно услышать, если будете топать, как носорог.

Бармен был прав: скрип моих ботинок звучал в тишине довольно громко. Я шел вдоль ряда пустых домиков и наконец обнаружил тот, на котором красовался номер 73.

Из домика доносились чьи-то голоса. Там горел свет, но окно было плотно зашторено.

Я постучал. Голоса умолкли. Я начал барабанить. Мне не открывали.

Но вот дверь приоткрылась, и я увидел Эдди Вулриха Второго собственной персоной.

Несомненно, этот парень был отмечен печатью благородного происхождения. Красив, породист... Блондин с голубыми глазами... Но лицо заплыло жирком, щеки отвисли, глаза были налиты кровью...

— Что за скотина ломится в мою дверь? — задышал он алкогольными парами.

— Я ищу Глорию ван Равен. Мне сказали, что...

Это был бесполезный разговор, поэтому, слегка подтолкнув Эдди в грудь, я ввалился в домик.

Глория была здесь!

Я увидел золото ее волос, розовую кожу, как у младенца, и пышный бюст, слегка прикрытый шелковым бельем — сексуально черного цвета. На красотке были еще черные шорты или спортивные трусы — так сразу я не рассмотрел. Глория выглядела точно так же, как в том, запрещенном к показу фильме, который мне удалось посмотреть в другом штате, где цензура пропускает «мягкое» порно.

Мы обалдело глядели один на другого.

Глория ван Равен не ожидала появления постороннего мужчины, а я забыл, зачем сюда пришел.

Вулрих попытался налить себе виски и смахнул бутылку на пол. Она покатилась, громыхая, и мы очнулись.

— Кто вы? Что вы здесь делаете? — резко спросила кинозвезда.

Она не смущалась своего полуголого вида, хотя и бросила беглый взгляд на спинку стула, где висела белая с серебристым кантом юбка и черная с кружевом блузка.

— Меня зовут Дэнни Бойд, — смиренно ответил я. — Послан Гугенхеймером с целью вернуть вас на съемочную площадку.

— Гугги нервничает, — Глория обнажила в полуулыбке зубы, — плевать мне на него. Уходите!

— Только вместе с вами! — я показал ей два ряда своих красивых зубов.

— Глория приедет, — заплетающимся языком пообещал Эдди. — А сейчас... я вас... стукну... если вы...

— Если вы меня стукнете, мальчик, я буду вынужден пересчитать кости в вашем скелете. А с Глорией мы полетим в Голливуд.

Эдди начал трезветь. Очевидно, моя напористость возымела действие.

— Глория останется здесь... И если полетит... куда-нибудь... то только со мной и туда, куда захочу я.

— Ничего не выйдет. Я получил от Гугенхеймера карт-бланш. Я привезу Глорию ван Равен ко вторнику хоть в спальном мешке, хоть в смирительной рубашке. Но во вторник съемки состоятся!

Конечно, я блефовал и пугал их своими полномочиями, которых на самом деле не было. Гугенхеймер велел доставить красотку, в которую он вложил немало денег, целой, невредимой и в рабочем настроении.

Вулриха я провел: он начал блеять какую-то чушь насчет гражданских прав.

Но Глория оценивала ситуацию иначе: она знала порядки на студии.

— Можете не волноваться, — сказала она холодно. — Не в моих интересах срывать контракт. Я буду во вторник сниматься у Гугенхеймера. Но сейчас — проваливайте и не смейте беспокоить меня.

— Нет, моя дорогая. Мы вместе выйдем отсюда. Можете в таком виде... он прекрасен, и прохожие будут в восторге, — я сделал рукой отмашку в воздухе от подбородка до бедер, — можете одеться, — кивнул на спинку кресла с одеждой.

— Откуда взялся этот сумасшедший? — Глория теряла терпение.

— Вам ясно сказали — проваливайте! — добавил Эдди.

— Провалились на самом деле вы, Вулрих Второй, — улыбнулся я. — Не пройдет и пяти минут, как Глория поймет это и пойдет со мной.

— Наглец! Идиот!

— Вы пригласили на яхту певицу Элен Фицрой и трубача Моската Муллинса, чтобы они ублажали ваших кредиторов? — невинным голосом поинтересовался я.

— Что за ерунду вы несете! — взревел Вулрих.

Глория навострила ушки:

— На яхте что-то происходит?

— Да, мисс. Там сидит замечательная компания. Сначала явились двое бандитов — посланцы карточного туза из Лас-Вегаса или еще черт знает откуда. Ну-ка, Эдди, вспоминайте, кому вы проиграли двадцать тысяч! Луи Барону! Правильно.

— Какой Луи Барон? — ястребиным оком посмотрела на любовника Глория.

— Один шулер... Всегда он торопится! Я хотел выслать ему чек, — пробурчал Эдди.

Выждав паузу, я продолжил:

— Потом к нам в рубку заглянул настоящий джентльмен. Вы не знаете, Эдди, как зовут усатого лощеного господина? Его зовут Грегом Бейли, и он новый владелец Самба-клуба. Между прочим, в отличие от вас Элен Фицрой, когда узнала эту новость, чуть не грохнулась с табурета.

— Мразь! — крикнул Вулрих, глаза его чуть не вылезли из орбит.