Глава 5

Впечатление создавалось такое, что я и не выходил из-за стойки бара. Я опять зашел туда и с легкостью напрактиковавшегося человека автоматически поставил чистый бокал на поверхность стойки.

– А я и не собиралась делать этого, – изрекла в порядке самооправдания брюнетка. – Но потом у меня появилось это идиотское чувство вины.

– Не собирались делать что? – спросил я, не проявляя настоящего интереса.

– Возвращаться сюда. Я собиралась бросить где-нибудь вашу машину, потом уехать на автобусе в самую отдаленную точку Калифорнии и на полгода залечь на дно.

– Готов оплатить ваш проезд туда, – предложил я.

– Как некрасиво! – воскликнула она с негодованием. – Я тут пригоняю обратно вашу машину и все такое… Пытаюсь извиниться, что так поступила с вами. А вы хотите лишь избавиться от меня.

– Мне бы хотелось вам поверить, честно, – сказал я, – но все время вспоминаю, что вы врожденная лгунья.

Она схватила со стойки наполненный бокал, и на какое-то мгновение я подумал, что она собирается запустить им мне в физиономию. Но потом она, видно, передумала и поднесла бокал к губам.

– Я кое-что привезла с собой, – наконец сообщила она.

– Не длинный ли, острый нож? Она болезненно скривилась:

– Не напоминайте мне о том, как выглядел Вилли! Это одна из тех вещей, про которую стараешься поскорее забыть.

– Каких вещей?

– Ну, скажем, одежды, – произнесла она нарочито беспечным тоном. – Знаете, элементарные предметы туалета, которые нужны девушке, которая собирается некоторое время пожить с парнем. Например, трусики.., хотя бы один лифчик, если вы захотите иногда увидеть меня в более пристойном виде.., пара свитеров, запасные джинсы и одно платье в придачу к пристойному лифчику.

Я тупо уставился на нее:

– Вы собираетесь некоторое время пожить со мной?

– Мне подумалось, что тем самым я сделаю вам большое одолжение, – задиристо изрекла она. – Вы сказали, что хотели бы не отпускать меня от себя, потому что я единственный живой свидетель того, что вы не убивали Вилли Шульца. – Она громко втянула носом воздух. – Или это уже не имеет значения?

– Можете располагаться в спальне, – предложил я. – Мне будет достаточно дивана.

– Интересно, кто вы такой? – Она в раздумье закатила свои огромные черные глаза. – Разновидность ненасытного сексуального маньяка или…

– Я просто уставший человек, – проворчал я.

– О'кей. Я займу спальню. – Она бросила на меня быстрый убийственный взгляд. – Знаете что? Никогда не думала, что вы гомик!

– Просто выдохся, – объяснил я. – Что же, интересно, там, в ваших дебрях, так вас напугало, что вы решили вернуться сюда?

– До меня дошли слухи, – ответила она. – Правда, мне они показались бессмысленными.

– Ральф, помнится, серьезно говорил о том, что не следует подолгу задерживаться на одном месте, а нужно все время перемещаться?

– Он страшно испугался, – объявила она. – У меня отвратительное предчувствие, что он знает что-то такое, чего не знаю я. Хочу сказать – что-то, связанное с Вилли. Поэтому, возможно, неизвестный убийца захочет вернуться и начнет охотиться за Ральфом по той простой причине, что ему что-то известно. А если он наткнется здесь вместо Ральфа на меня, то не поверит мне на слово: ведь я не знаю того, что, может быть, стало известно Ральфу. Достаточно ли понятно я выражаюсь?

– Вы напоминаете проржавевший кран, из которого постоянно капает, – такое сравнение сделал я после ее признания. – Но мне понятно, куда вы клоните. А скажите, Ральф действительно приходится вам братом?

– В самом деле. – Она кивнула. – Мы с ним уже четыре года работаем вместе.

– И чем же вы занимаетесь? Она пожала плечами:

– Всем понемногу.

– Но всем противозаконным?

– Кое-чем и законным, – возразила она. – Как правило, выдаем себя за других людей.

– Ральф поет под Синатру, а вы изображаете великую Джоан Баес?

– Нет, выдаем себя за людей вроде Вилли Шульца, которые как-то весьма отдаленно связаны с киношными делами. Они часто обращаются к нам. Знаете, может быть, им надо в какой-то момент производить на кого-то впечатление?

– Или кого-то надуть?

– Мне не нравится ваш лексикон, но я не стану спорить. – Неожиданно она ухмыльнулась:

– Чаще всего мы пытаемся обжулить другого шулера, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Могу только догадываться, – заметил я. Она проницательно посмотрела на меня:

– Вы никогда не думали о том, чтобы полечиться гормонами? Хотя бы попринимать витаминные таблетки?

– Да нет! Я просто устал, – повторил я свое объяснение.

– Вам надо подлечиться, – категорично заявила она тоном профессионала эскулапа. – Случай явно из ряда вон выходящий. Прямо сейчас могла бы помочь какая-нибудь форма шоковой терапии.

– Вы имеете в виду еще один вариант собственного перевоплощения? Но вам и за тысячу лет не удалось бы стать похожей на доктора Килдера.

Одним большим глотком она допила все, что оставалось в бокале, потом небрежно отодвинула в сторону высокий стул у бара. Ярко замерцал голубой люрекс, и я невольно моргнул.

– Это режет вам глаза, – молвила она другим, более мягким, убаюкивающим голосом. – Противный, гадкий, сверкающий люрекс действует на ваши несчастные маленькие лупоглазки.

– Могу пошире раскрыть их, – проворчал я.

– Сначала следует устранить источник раздражения, – изрекла она прежним деловым тоном, отрывисто и профессионально. – А потом уже переходить к шоковой терапии.

На мгновение ее руки, казалось, задвигались в разных направлениях, потом блузка из голубого люрекса плавно проплыла, мерцая в воздухе и как пушинка опустилась на диван.

– Раздражитель устранен, – весело произнесла она. – Теперь приступим к доброй старомодной шоковой терапии.

Она запросто сбросила с ног сандалии, расстегнула “молнию” на джинсах и, извиваясь как исполнительница танца живота в экстазе, вылезла из них. Потом сунула большие пальцы под резинку своих колготок и каким-то акробатическим трюком сразу стянула их до колен. От последнего триумфального толчка колготки полетели прочь, к блузке на диване.

Моя челюсть бессильно отвисла, когда она повернулась ко мне, подняла руки вверх, соединила ладони, согнула одно колено, прижав его к другому – в традиционной позе кинозвезды на снимках, – и наградила меня жеманной улыбкой.

– Как у вас дела с адреналином? – спросила она низким воркующим голоском. – Накачка уже пошла?

Все ее тело покрывал золотистый загар, включая налитые, выдающиеся вперед груди. Надувшиеся кораллового цвета соски начинали твердеть, словно от неожиданного соприкосновения с воздухом. Ее животик отличался мягкой и приятной, абсолютно женственной выпуклостью, а густая щетка кудрявых черных волос между ног отдавала сверкающим блеском. С меня тут же слетела всякая усталость.

– Если теперь вы почувствовали себя лучше, – сказала она, – может быть, тогда вы пройдете сюда? – Она повернулась и медленно направилась в спальню, покачивая при каждом шаге своим прекрасно округленным задом.

– Леди, – взмолился я, отдавая должное бородатой шутке, – если я смогу пойти туда, то мне следует прежде обратиться к психиатру!

Когда мы вошли в спальню, она сбросила с кровати покрывала и легла на нее, ее черные глаза наблюдали за мной с выражением какого-то мурлыкающего одобрения. Я вроде бы подпрыгнул на месте и в следующее мгновение оказался на кровати рядом с ней.

Левой рукой я накрыл ее ближайшую ко мне грудь и мягко пожал ее, а правую ладонь подсунул под ее шею и надавил на нее вверх, чтобы приблизить к себе ее губы. Но в последний момент она откинула назад голову, и я увидел искорку тревоги в ее сверкающих черных глазах.

– Просто мне интересно узнать. – В ее голосе отразилась некоторая нервозность. – Я хочу сказать, что это – новая мода или что-то еще?

– Вы о чем? – издал я какой-то булькающий звук.

– О том, чтобы ложиться рядом с женщиной не раздеваясь. – Она невесело улыбнулась. – Мне все равно.., ну, не совсем, конечно.., но эта пряжка просто сдерет с меня кожу.., когда прикоснется ко мне.

Она беспомощно захихикала и продолжала посмеиваться все время, пока я раздевался и ложился рядом с ней на кровать. Потом хихиканье резко оборвалось.

По логике вещей я должен был бы чувствовать себя страшно уставшим в этот утренний час, но я оказался удивительно бодрым. К тому времени, когда я принял душ и оделся, я уловил аромат кофе и жареного бекона, который доносился с кухни. Когда я туда вошел, меня приветствовало сверкающее голубое мерцание. Она перед плитой выполняла обыкновенную домашнюю работу. На ней была только блузка из голубого люрекса и ничего больше. Блузка оказалась, может быть, всего на каких-нибудь четыре дюйма ниже талии. Вид брюнетки в таком одеянии вызвал во мне какое-то агонизирующее чувство нерешительности, а до того момента я испытывал только голод.

– Я не оделась, – объяснила она, обладая талантом говорить о вещах весьма очевидных, – главным образом потому, что я недостаточно долго знаю вас.

Я сел, налил себе чашку кофе и задумался о том, что она сказала.

– Но что, черт возьми, это означает? – наконец спросил я ее.

– Любопытный вы жеребец, – спокойно проговорила она. – Я хочу сказать, вы занимаетесь этим только после захода солнца? Или, может быть, вам нравятся только дневные спектакли после обеда? Но ведь может вполне случиться, что завтрак пробудит у вас страсть, и тогда дневные заботы можно будет на время отложить.

– Во всяком случае – не заботы сегодняшнего утра, – возразил я. – Хотя могу честно признаться, что мне стоит огромного труда не изменить своих намерений при виде…

Она похотливо хихикнула:

– Если преодолеть это будет особенно трудно, тогда вы просто не сможете считаться со своим рассудком.

Яйца, бекон, поджаренные ломтики хлеба и кофе – все это превосходные составные нашей жизни, твердо сказал я себе, а секс может и подождать. Через некоторое время она подошла к столу и села напротив, что несколько облегчило мое состояние. Теперь я видел только люрекс от талии и выше, а все прелести ниже талии закрыл от меня стол.

– Меня мучила эта ужасная мысль, пока я поджаривала бекон, – начала она новую тему. – Что вы собираетесь делать с бренными останками Вилли Шульца?

– Обо всем об этом мы уже позаботились, – ответил я и рассказал ей о посещении Дарраха накануне вечером и о некоторых моментах его рассказа. Я старательно опускал детали, связанные с Глорией Клюн и ее прошлой жизнью.

– Потрясающе! – с энтузиазмом воскликнула она. – Держу пари, что, если бы Ральф узнал, что все улажено, он вполне бы мог вернуться.

– Ясное дело! – поддакнул я.

– Вы сейчас уходите?

– У меня деловая встреча.

– Что вы хотите, чтобы я сделала за время вашего отсутствия?

– Надо бы помыть окна, – мрачно заявил я. – Можно спустить также бассейн и…

– Может быть.., я поработаю без особых трудов, – сказала она задумчиво. – Предложите мои услуги еще паре своих соседей.

– Думаю, они сумеют позаботиться о себе сами.., я говорю о мытье окон, – уточнил я. – В данный момент вы не можете помочь мне разыскать Глорию Клюн. Во всяком случае, ничего такого мне не приходит на ум.

– О'кей, – подытожила она. – Тогда я сыграю роль заботливой мамочки, пойду закуплю продукты и другие мелочи.

– Превосходно, – одобрил я.

– До свиданья, – любезно простилась она.

– А я подожду телефонного звонка.

Телефон и в самом деле вскоре зазвонил. Выражение ее лица говорило, будто я все заранее подстроил, и разубеждать ее не было никакого смысла. Поэтому я вышел в гостиную и снял трубку.

– Говорит Моррис Даррах, – произнес хриплый голос. – Братишка! Ну и задали они мне жару! Два битых часа допроса, прежде чем отпустили меня. И мне все еще кажется, что они не поверили ни одному моему слову!

– Не волнуйтесь из-за полицейских, – успокоил я его. – Их натаскивают именно в таком духе.

– Как бы там ни было, теперь все позади. Поэтому я собираюсь позвонить Манни Крюгеру в компанию “Стеллар” и Джейсону Траверсу. О'кей?

– Отлично, – одобрил я. – Где я смогу позже увидеть Траверса?

– На Бенедикт-Каньон-Драйв вы делаете правый поворот и выезжаете на очень узкую Моунтейн-Драйв, – объяснил он. – Проехав по ней примерно с полмили, вы увидите дьявольски привлекательный особняк. Мимо него вы никак не проедете, потому что по бокам дороги ничего другого, кроме деревьев, нет.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Я буду связываться с вами.

– Если вы не застанете меня в конторе, то звоните в центральное отделение уголовного розыска Лос-Анджелеса, – посоветовал он печальным голосом. – Они наверняка будут знать, где я нахожусь!

Я положил трубку и вернулся на кухню. И тут-то я допустил ошибку. Сара Джордан, нагнувшись над раковиной, возилась с тарелками, и ее загорелый зад отливал ярким, розовым оттенком.

Я издал какие-то нечленораздельные звуки, которые можно было истолковать как “до свиданья”, произнесенное человеком с полным ртом, и удрал.

Было уже половина двенадцатого, когда я добрался до конторы Манни Крюгера, точнее сказать, до кабинета его секретарши, только что принятой на работу. Ни одна секретарша Манни не могла удержаться у него более полугода. Они либо выскакивали замуж за какую-нибудь киношную знаменитость, либо оказывались в ближайшем лечебном санатории. Новенькая была златокудрой, с пышными, роскошными волосами, которые ниспадали чуть ли не до талии за ее спиной. Ее широко расставленные карие глаза смотрели льстиво и в то же время невинно, являясь явным контрастом с сочными губами, нижняя из которых была полнее верхней. От талии и выше – остальную часть закрывал письменный стол – она походила на настоящую Венеру, которая вышла из морских глубин. Черная шелковая блузка ярко контрастировала с ее светлым обликом.

– Доброе утро, – приветливо произнесла она.

– Я – Рик Холман, – представился я.

– Ждет ли вас мистер Крюгер?

– Возможно, – ответил я. – Обычно он меня ждет. Карие глаза поплыли на мгновение в сторону.

– Я имею в виду, мистер Холман, договорились ли вы с ним о встрече?

– Нет, – твердо ответил я. – Я считаю, что любая форма искусственного украшательства излишня в наш современный век, – грустно улыбнулся я. – Просто хочу, чтобы люди любили меня из-за меня самого. Не находите ли вы, что я слишком многого требую?

– Уверена, вы не нуждаетесь в предварительной договоренности, – произнесла она тихим голосом. – Пожалуйста, вот в эту дверь, мистер Холман.

– Почему бы вам не признаться, – продолжал я, – вы ведь не полюбите меня. А я готов полюбить вас. Я как наяву вижу нас вместе, – мечтательно продолжал я. – Вы бегаете по пляжу, освещенному пятнами солнечного света в одной этой черной кофточке, а я догоняю вас. Но на самом деле вовсе не хочу догнать вас, потому что мне ужасно нравится весь ваш вид.

– Проходите сейчас же к мистеру Крюгеру! – предложила она звонким шепотом. – Не то боюсь, что поставлю вас в неловкое положение тем, что истошно завоплю.

Я, не постучав, прошел в кабинет Манни, потому что знал, что он всегда прячется в чулане, если к нему кто-то постучится, и делает вид, что находится в отпуске. Он сидел спиной ко мне, уставившись через широкое сплошное стекло окна на улицу, не обращая внимания на гору бумаг, скопившихся на его массивном, с кожаным верхом письменным столе. Я на цыпочках прошел по комнате до самого письменного стола, потом громко откашлялся.

– Ой! – Манни дико испугался и, подпрыгнув на стуле, вскочил, сделал три шага и внезапно остановился.

– Как поживает ваша мама? – спросил я заискивающе.

– Никогда не делайте этого! – Его увеличенные зрачки свирепо смотрели на меня через толстые стекла очков. – Вы чертовски хорошо знаете, что одного я терпеть не могу – это когда вот так кто-нибудь крадучись подбирается ко мне.

– Похоже, у вас новая секретарша, – дружелюбно произнес я.

– Не смейте прикасаться к ней своими распутными руками! – Он свирепо нахмурился, глядя на меня. – Она милая, невинная девушка. И я взял ее под свое покровительство, чтобы уберечь от злых хищников, которыми кишит этот город ангелов – Лос-Анджелес. – Кадык на его горле резко подпрыгнул. – Как поживает – кто, вы спросили?

– Ваша мама, – терпеливо повторил я. – Вы не забыли про нее, Манни? Та, которая сломала ногу, катаясь на лыжах в Австрии?

– Значит, я все-таки одурачил вас вчера, да? – Его лицо прямо-таки светилось от восторга. – Вы решили, что я являюсь своим собственным братом, верно? – От удовольствия он даже захихикал. – Как вам это понравилось?

– А что вы можете сказать о Глории Клюн? Мгновенно выражение его лица изменилось: на нем, словно в калейдоскопе, промелькнуло все – от восторга до агонии, а сам он вдруг превратился в надломленного жизнью человека. Он, прихрамывая, заковылял к своему стулу, медленно опустился на него, и я вовремя, видя все это, сообразил, что не следует испытывать его терпение и произносить шутливые слова.