Арапи сказала мягко:
      - Мы как раз обсуждаем тему труда. Его исторические корни. Мы в данный момент проходим первого пипо, который начал трудиться. Разумеется, он это делал еще неосознанно. Мы же хотим иметь разумного пипо, который знает, почему и для кого он, например, чистит ковер.
      - Как это почему? - взбешенно вскричал Радарро. - Потому что этот ковер насквозь пропылился! А для кого? Для меня! Для того, кто стоит перед вами!
      - Настолько-то мы уже продвинулись, но этого еще недостаточно. Хотя пипо знает, почему и для кого он чистит, он должен выяснить, а почему для господина Радарро, почему, например, не для себя самого?
      - Насколько мне известно, ни у одного пипо нет ковра.
      - Но мог бы быть.
      - Для чего?
      - Ну, это необязательно должен быть ковер. Я имею в виду всего лишь, что мы должны предоставить пипо возможность развить самосознание, самоутверждение. Кем они сейчас являются? Никем. - Черные очки неумолимо приближались к Радарро, он видел себя в них чудовищем - разрастающимся, выходящим за пределы оправы. У него была жадно открыта пасть, на пальцах когти, живот выпячен, и на нем висела золотая цепочка от часов.
      Радарро невольно потрогал свой живот, но он был вовсе не выпяченный, и никакой цепочки на нем не было... Он взглянул на свои ногти - они были аккуратно подстрижены. В зеркале очков он видел у себя на голове черную полукруглую шляпу с полями, хотя в действительности на голове у него была всего-навсего лысина. Очки показывали ему портрет так называемого эксплуататора, о котором им рассказывали еще в школе (он помнил указку ею показывали на отвратительные детали этого архаического явления). "И я такое чудовище?"
      Радарро тут же, конечно, сказал, что он за самосознание, что будет платить им зарплату, если пипо этого хотят, но просит, чтобы они все же содержали дом в порядке.
      - Видите ли, Радарро, вы должны принять во внимание, что сначала мы должны теоретически все обосновать. Неужто вам доставит удовольствие чистый ковер, если вы будете знать, что он вычищен бездумно, необразованными пипо?
      - Бог с вами, учитесь, думайте. Только все же иногда делайте что-нибудь.
      - Мы все будем делать, но всему свой черед.
      И действительно, на следующий день уборочный автомат заработал, слой пыли на ковре явно уменьшился, а устойчивый запах грязного белья стал улетучиваться. Но скоро все опять впало в прежнее состояние.
      Радарро хотел поговорить об этом с женой, но не нашел ее в комнате. В доме опять не было ни души, зато крыша чернела: пипо объединились там в кружки. Радарро показалось, что наверху сидят две Арапи. Вглядевшись пристальнее, он увидел рядом с Арапи свою супругу. Подумав, что ее туда взяли заложницей, он закричал, чтобы Арапи немедленно отпустила его жену. Но жена приветливо помахала ему с крыши:
      - Все в порядке, Адам!
      - Сейчас же спускайся вниз! - крикнул он. Арапи была столь любезна, что принесла ее вниз на своих крыльях.
      - Как жаль, что у меня пока нет крыльев, - вздохнула фрау Радарро.
      - У тебя их никогда и не будет, - возразил он.
      - Нам нужно пристальнее всмотреться в причины вещей, дойти до первоосновы - может, тогда они у нас и вырастут. Это в высшей степени интересно. Арапи говорит, у меня еще могут вырасти духовные крылья...
      - У тебя уже не вырастут. В шестьдесят-то лет?
      - Ах, надо только размышлять, говорит Арапи, и дискутировать.
      - Ты разве не замечаешь, дом весь провонял? - тихо спросил Радарро.
      - Боже мой, вечно тебя волнуют какие-то второстепенные вопросы! Вот у тебя крылья действительно не вырастут. - И она вытащила из кармана юбки с неровным подолом, очень напоминающей первую юбку Арапи, чудовищные очки с черными стеклами.
      Радарро с испугом в них заглянул: там ползал червяк, заглатывая пыль с ковра...
      - Да, наверное, это действительно второстепенные вопросы, - испуганно согласился Радарро.
      Его жена широко улыбнулась подмалеванным зеленой помадой ртом. Арапи опять отнесла ее на крышу, где она осторожно опустилась на корточки, будто продолжая насиживать яйцо.
      А Радарро решил уделить время одной из своих комиссий, во главе которых он все еще стоял: первостепенным вопросам, как он сам себе объяснил.
      Он выбрал ближайшее заседание и отправился туда пешком. Мраморный зал был пуст. Открыт люк на крышу. Радарро поднялся туда по приставленной лестнице. Комиссия, словно насиживая яйца, сидела на крыше, и спины у всех горбатились, будто под пиджаками были сложенные крылья. Радарро похлопал одного члена комиссии по спине и понял: это был накладной горб из поролона. То же самое он обнаружил у всех других.
      - В высшей степени отвратительно, по моему мнению, - заявил он, когда люди биологически летать не могут, а подкладывают себе вместо крыльев поролон.
      - Это новая линия, - сказал член комиссии с самым толстым горбом. - А что вы здесь обсуждаете?
      - Сначала размышляем. Было бы ошибкой действовать сразу. Это устаревшие методы, мы их теперь отвергаем.
      - Присоединяйтесь к нам, Радарро, вы еще многому можете научиться.
      "Благодарю покорно", - хотел сказать Радарро, но вместо этого молча спустился по лестнице.
      В пустом зале он попробовал сесть так же, как комиссия. "Все равно мне не хватает накладного горба", - думал он.
      Возвращаясь домой, он на многих крышах увидел подобные собрания. Не всегда он мог различить, кто из участников был ортогенной, а кто человеческой природы.
      В витринах больших магазинов модной одежды он увидел округлой формы пиджаки, куртки, пальто, платья, которые горбатились на спине. В парфюмерных лавках лежали крем-пудра желтого цвета и специальный лосьон, который придавал лицу морщинистость а-ля пипо. Перед зданием университета он увидел студенток с круглыми лицами желтого оттенка и сгорбленными спинами. Возмущенный Радарро решил принести свой протест ректору. Он нашел его посреди что-то насиживающего горбатого собрания.
      - У кого нет крыльев, тот не должен их имитировать! В гневе сорвал с ректора куртку и рубашку - и вдруг в руках его очутились перья. У ректора были самые настоящие крылья!
      - Вы что, ортогенный? - растерянно спросил Радарро.
      - К сожалению, не совсем, - ответствовал ректор. - Крылья лишь символически прикреплены к спине с помощью присосок, но я уверен, они обязательно прирастут, можете не сомневаться.
      - Я нахожу это в высшей степени недостойным человека, - заявил Радарро.
      На улице он казался себе отверженным: у него единственного не было куртки с наростом на спине, не говоря уже о крыльях.
      Молодая девушка, элегантно округленная, прошелестела мимо него юбкой с неровным подолом и коротко взглянула на него сквозь черные очки. И Радарро увидел в них себя - дряхлого старца, который уже не в состоянии идти в ногу со временем.
      Когда, усталый, он вернулся домой, на ограде сада он увидел купающуюся в лучах солнца Арапи. Она показалась ему менее ортогенной и даже как-то более человечной.
      - Ах, - сказал он, - Арапи, если бы у меня были крылья, я предложил бы тебе улететь вместе со мной.
      В ее очках он увидел себя несчастным инвалидом, за спиной у которого висели два обрубка.
      - Насколько я знаю, у тебя есть самолет?
      - Но я хочу настоящие крылья.
      - Они не пойдут тебе, Радарро, изображения ангелов я считаю извращением.
      Вечерело. Арапи сказала после паузы:
      - Мне очень нравится в твоем доме, Радарро.
      - Сними куртку и рубашку, я хочу посмотреть на твои крылья.
      Легкий ветерок, которым потянуло от взмаха крыльев, будто погладил его по щеке.
      - Пожалуйста, покатай меня немного.
      Она несколько раз облетела с ним вокруг дома, взмыла вверх, потом плавно спустилась на землю.
      - Спасибо, Арапи.
      Лежа в постели, Радарро взвешивал возможности обзавестись крыльями, которые могли бы его поднять. "У нас уже есть искусственные конечности, думал он, - которые позволяют провести любую, самую сложную операцию, есть электронные руки, ноги, даже искусственные половые органы, удовлетворяющие самым взыскательным требованиям, так пусть меня прооперируют". Но потом он сказал себе, что тогда это станет массовым явлением, таким же, как подкладки на спине, желтая кожа, крылья на присосках.
      Но он уже не мог подавить в себе стремление обзавестись ортогенными функциями. "Пусть даже я буду самым обыкновенным пипо".
      Утром он напрасно пытался дозвониться в различные комиссии. Ничто больше не функционировало.
      В городе ему пришлось пробиваться сквозь облака пыли. Ему показалось также, что он видел длинные очереди людей, стоящих за округлыми куртками с горбом.
      Дома на ковре лежал разбитый пылесос, в коридоре валялась груда нечищеных человеческих и ортогенных ботинок.
      И тут Радарро сделал то, что, по его мнению, еще не стало массовым явлением. Он взял щетку и вычистил все ботинки, какие только нашел. Потом он занялся сломанным пылесосом.
      - Арапи, - позвал он, - я стану делать тут всю работу, если ты будешь каждый вечер и каждое утро хотя бы часок носить меня на своих крыльях.
      Арапи лишь усмехнулась своим зеленым ртом. На Радарро нашла вдруг минута просветления:
      - Нам ни в коем случае нельзя было создавать Августа Пипогенуса.
      В очках Арапи он увидел себя примитивным пипо в синем рабочем халате.
      Рано утром Радарро поджидал Арапи в саду. Он позвал ее. Крыша была пуста. Ему почудилось, что она сидит в вестибюле, но когда он всмотрелся пристальнее, оказалось, это его жена.
      - А где все пипо, где Арапи?
      - Мне кажется, все они улетели.
      На письменном столе лежало письмо. "Нам стало скучно, слишком большой была интеллектуальная пропасть между нами", - писала Арапи.
      - Что за наглость! - возмутился Радарро. Он позвонил Ирреверзиблусу.
      - Да, - сказал Ирреверзиблус, - они покинули нас. И мой сын Август, к сожалению, тоже.
      Он выглядел хотя и подавленным, но несломленным, когда вошел к господину Радарро.
      - Мы могли бы их поймать и вернуть обратно.
      - Только не это... - Радарро задумался. - Значит, мы теперь вернулись в прежнее состояние. Ковер, в котором утопают ваши ноги, по большей части состоит из пыли. Я, правда, пытался почистить ботинки, но это ведь не может стать главным делом моей жизни. Пипогенусы были ошибкой. Мы вынуждены это признать.