– И где же?
      – На улице Хэрроухауз, дом одиннадцать. Он снова закромах Системы.
      Чессер представил себе эту картину, и его скрутило от ненависти. Но все же он никак не мог поверить, что Система, с ее несметным количеством алмазов, захочет тратить время и средства, чтобы украсть еще один, пусть даже очень большой. Для Системы это капля в море. Тогда зачем? Чессер вспомнил, что Мичем с самого начала не хотел, чтобы камень достался ему, и сердился на Уотса за эту сделку. Тогда понятно, почему Мичем сделал вид, что не замечает такую крупную продажу и, чтобы еще больше унизить его, лишает его большого пакета, который он по праву заслужил. Мичем был зол на него. Это сыграло свою роль. Кроме того, Система могла решить – это очень на них похоже – что для дилера его уровня такая сделка – слишком высокая честь. Большим шишкам вроде Уайт-мена это может не понравиться. Если все это так, тогда Мичему стоило идти на риск – Чессера надо было поставить на место.
      Горько думать, что теперь камень принадлежит Мичему. Сама мысль о том, что этот тип сейчас злорадствует, разглядывая злополучный бриллиант – великолепную работу Вильденштейна, была невыносима. Последним смеялся Мичем. Смеялся над ним.
      Мэсси сказал:
      – Надо смотреть правде в глаза: бриллиант для нас потерян. Навсегда.
      – Нет! – воскликнул Чессер.
      – Забудьте о нем, – посоветовал Мэсси. – Безнадежное пело.
      Чессер вдруг понял, что разговаривает стоя. Он не помнил, как поднялся на ноги, очевидно, он вскочил с кресла в сильном волнении. Голова сразу отяжелела. Он уронил ее на грудь и весь обмяк, всем видом показывая, что дух его сломлен. Он уставился на ноги Мэсси в легких белых туфлях, казавшихся необычайно удобными. Совершенно отстраненно он подумал, что они, без сомнения, сшиты по специальной мерке. Наверное, какой-нибудь итальянец, а может, даже двое, проделали долгий путь из Рима, чтобы снять гипсовый слепок ноги Мэсси. Ниже лодыжки. Да, ниже. Чессеру вдруг пришло в голову, что ниже его теперешнего положения просто быть не может. Все плохо. Ни постоянного дохода. Ни надежд на будущее. Кроме того, он должен Мэсси полтора миллиона. Теперь, когда Мэсси утратил надежду вернуть бриллиант, следующим делом он заговорит о деньгах. Однако Чессер ошибся.
      – Мне понравился фильм, – провозгласил Мэсси. – Теперь посмотрим, что мы имеем на сегодняшний день.
      В этом смысле им было далеко до Системы. Все, что они имели – это просто мизер.
      После обеда леди Болдинг и Марен катались верхом. Чессер хотел было отправиться с ними – леди Болдинг очень любезно приглашала его, – но вспомнил замечание Марен, что он ведет себя, как дуэнья, и отказался.
      Вместо этого он лежал возле бассейна на матрасе, подставив лицо солнцу, которое палило нещадно. Просто поджаривало. Он прикрыл глаза и смотрел на солнце сквозь опущенные веки.
      Мэсси тоже вышел и расположился на шезлонге неподалеку от Чессера. Полежав немного, он заметил:
      – Те полтора миллиона, что я вам ссудил…
      «Вот оно», – мелькнуло в голове Чессера. Сердце у него забилось.
      – Сколько вы из них истратили? – спросил Мэсси.
      – Восемьсот тысяч.
      – Остальное должно было остаться вам?
      – Да, – подтвердил Чессер.
      – Почти сорок процентов, – сказал Мэсси, имея в виду, что это несправедливо.
      – Ваш бриллиант стоил бы миллиона два.
      – Стоил бы, – напомнил Мэсси. Он вылил себе на ладонь несколько капель какой-то прозрачной жидкости и принялся растирать живот, плечи и грудь. По запаху жидкость напоминала обычное масло, которым смазывают младенцев.
      – Вам доводилось слышать о проекте «Прибрежные воды»? – спросил Мэсси.
      Чессер ответил, что не доводилось.
      – Я начал это дело лет восемь-девять назад, – пояснил Мэсси.
      То есть, вложил в него деньги, решил Чессер.
      – У меня была теория, что алмазоносные породы юго-западной Африки тянутся дальше по дну моря. Я привлек своих лучших геологов. Они сделали несколько погружений в устье Оранжевой реки и подтвердили мою правоту. Мне стоило немалых трудов купить правительственную концессию. Была построена драга, и один из моих крупнейших танкеров отбуксировал ее на место. Мы начали добычу, и улов оказался даже больше, чем мы ждали: от семидесяти до восьмидесяти процентов драгоценных камней. И все, что нам для этого потребовалось, – это зачерпнуть грунт и отсортировать камни. Но не успели мы начать, как случился шторм, драга дала течь и затонула.
      – Да, не повезло, – вставил Чессер, в глубине души радуясь неудаче, постигшей Мэсси.
      Мэсси продолжал. История была ему неприятна; он злился, говорил сжато, в телеграфном стиле:
      – Построили другую драгу. Теперь уже большую, чтобы могла выдержать любой шторм. Отбуксировали на место. Снова начали работы. На судне случился пожар. Сгорело все. К тому моменту я вложил в этот проект около двадцати миллионов долларов. Думал построить третью драгу и вернуться, но дело пришлось закрыть.
      – Почему?
      – Правительство лишило меня разрешения. Взяло все свой слова назад. У меня есть основания полагать, что пожар на судне не был случайностью. На шельфе сейчас работают три драги.
      – Чьи?
      – Системы. Вернее, их дочернего предприятия.
      – Вы считаете, что это Система устроила пожар? – А также повлияла на решение правительства. Чессер готов был в это поверить, но, подумав, решил, что даже Система не станет ссориться с миллиардером.
      – Ведь ваше могущество ничуть не меньше могущества Системы, – сказал он, обращаясь к Мэсси, – а может, даже и больше. На самом деле вы тоже Система, согласитесь.
      – Да, но не там. Не в Африке. За исключением, конечно Ливии.
      Чессер снова ощутил, что между ним и Мэсси существует эмоциональная взаимосвязь – ненависть к Системе.
      – Однако мы немного несправедливы, – сказал Мэсси. – Надо признать, что Система не так уж плоха.
      Его терпимость восхитила Чессера. Мэсси продолжал:
      – Надо учесть, что им приходится постоянно следить, чтобы цена на алмазы не упала, а это совсем не просто. Вот они и вынуждены пускать в ход все возможные средства, пусть даже не вполне этичные. Вот, к примеру, несколько лет назад русские открыли под Киренском алмазные месторождения. С очень высоким содержанием драгоценных камней. Могла возникнуть очень непростая ситуация, но Система и на этот раз вышла сухой из воды.
      – Как ей это удалось?
      – Советы стали присылать свои алмазы на улицу Хэрроухауз, дом одиннадцать. Через посредников, конечно, чтобы не вступать в противоречие со своими политическими лозунгами, которые они придумывают для черных. Даже в Кремле поняли, что бороться с Системой просто глупо: единственное, к чему это приведет – к ухудшению конъюнктуры на рынке. Будет разумнее и гораздо выгоднее действовать, как все остальные. Наверно, я недооценил запасы Системы, когда называл цифру двенадцать миллиардов. С учетом того, что внесла Россия, это могут быть все тринадцать.
      Мэсси вздохнул. Перед мысленным взором Чессера снова предстали все эти горы алмазов. Мэсси по-прежнему молчал. Наконец он произнес:
      – Вот что я скажу вам, Чессер. Я хочу… точнее, я решил смириться с потерей бриллианта. Семьсот тысяч вы, конечно, должны мне вернуть, а остальное я спишу со счета.
      Ободряющие слова. Чессер почувствовал огромное облегчение. В этот момент Мэсси был ему даже симпатичен.
      – Теперь мы можем начать с чистого листа, – провозгласил Мэсси.
      Чессеру стало интересно, что же имеется в виду. Поразмыслив немного, он решил, что речь идет об их взаимоотношениях. Чессер всегда считал, что с миллиардером надо дружить, если, конечно, есть такая возможность. Только что он получил подтверждение своей теории: Мэсси простил его долг атакой легкостью, словно это были не восемьсот тысяч, а восемь.
      Чессер расслабился и развалился на матрасе. Только сейчас, окончательно успокоившись, он с удивлением осознал, как же мерзко он чувствовал себя всего несколько минут наг зад. Теперь яркое солнце светило ласково. С души сняли тяжелый камень – и Чессер наслаждался жизнью. Сейчас его интересовало только, что будет на обед – он не в силах был думать ни о чем серьезном. Вечером он будет в ударе. У него все получится, как у Дэвида Нивена или Грегори Пека.
      – Мистер Чессер, хотите заработать десять миллионов долларов? – Чессер не верил своим ушам. – Так как же?
      Значит, не послышалось. Мэсси действительно задавал ему такой вопрос. Он по-прежнему лежал, отвернувшись, и Чессер не мог видеть выражения его лица.
      – Сколько? – переспросил Чессер.
      – Десять миллионов.
      – Пусть будет пятнадцать, – небрежно бросил Чессер.
      – Хорошо, пятнадцать, – согласился Мэсси. Теперь он повернулся на спину, но глаза его были закрыты.
      Чессер сел и всмотрелся в лицо Мэсси. Губы не улыбались, но не видя выражения глаз, трудно было сказать, серьезен он или шутит. Чессер решил, что Мэсси предлагает ему принять участие в каком-то важном секретном деле. Очень благородно с его стороны.
      – Что от меня потребуется?
      – Ваше время.
      – И это все?
      – Да.
      – А что я должен сделать?
      – Украсть.
      Теперь Чессер не сомневался, что Мэсси просто смеется над ним. Ну и пусть. Восемьсот тысяч долларов – это не шутка. Чессер поддержал игру:
      – Что надо украсть?
      – Алмазы.
      – Всю жизнь только этим и занимаюсь, – сострил Чессер. – Алмазами, я имел в виду.
      Мэсси присел на край шезлонга, положил локти на колени и сложил ладони вместе, кончиками пальцев к Чессеру. Потом поднял голову и посмотрел Чессеру прямо в глаза.
      – Запасы, – сказал Мэсси. – Запасы Системы. Мы должны их украсть.
      Чессеру показалось, он смотрит кино.
      – Мы? – переспросил он.
      – Конечно, я не могу активно участвовать в деле, – пояснил Мэсси. – Будь я помоложе – тогда другое дело. Но я готов вложить в это дело столько, сколько потребуется.
      – Вы шутите?
      – Ничуть.
      – Украсть запасы Системы?
      – По крайней мере, большую часть.
      – Зачем?
      – Если вы согласитесь, мы это обсудим.
      – Неужели вы думаете, что это возможно?
      – Пока что не было ни одной неудачной попытки.
      – Довольно странная логика.
      – Возможно. Но я верю, что вы сможете это сделать.
      К своему глубокому удивлению Чессер понял, что польщен. Поймав себя на этой мысли, он содрогнулся.
      – Черт побери, я никогда ничего не крал.
      – Это говорит в вашу пользу.
      – Почему бы не нанять профессионала?
      – Вот тут вы как раз ошибаетесь. Профессионал только излишне усложнит задачу. Ну и само собой, и людей, и место он будет знать гораздо хуже, чем вы. У вас больше шансов справиться.
      Чессер понимал, что названы далеко не все причины, но кивнул в знак того, что удовлетворен ответом.
      – У вас есть какой-нибудь план?
      – Нет.
      – Но вы, наверно, уже думали над этим.
      – Нет, мне это пришло в голову прямо сейчас.
      – Вот прямо тут, на солнышке?
      – Прямо тут.
      Чессеру это показалось забавным.
      – Я заплачу вам пятнадцать миллионов долларов, – сказал Мэсси, как бы заключая договор.
      – Только за попытку?
      – Нет. В случае успеха.
      Чессер отрицательно покачал головой.
      – Почему «нет»?
      – Я представил себя за решеткой. Заключенный из меня получится хреновый. Ведь я отнюдь не аскет.
      – Об этом волноваться не стоит. Система не станет связываться с полицией: это может привести к утечке информации через газеты и всякие подобные вещи. Система меньше всего заинтересована, чтобы все узнали, как она работает. И особенно про запасы. Система ни за что не станет вмешивать в это дело полицию.
      – Возможно, тут вы правы. А как насчет тех крутых парней, которые на них работают?
      Мэсси кивнул:
      – Да, это рискованно. Но чем больше ставка, тем выше риск – так во всем. Тут ставка очень велика.
      – Двадцать миллионов карат.
      – Даже больше, – сказал Мэсси.
      Чессеру пришлось признать, что идея ему нравилась. Ему – пятнадцать миллионов, а Мичему – фиг. До конца жизни о деньгах думать не придется. Человек, у которого есть пятнадцать миллионов, найдет способ превратить их в тридцать миллионов и так далее. Это Мичему придется крепко задуматься. Мысль об ограблении была, конечно, абсурдной, но очень привлекательной.
      Пока Чессер раздумывал над этим, Мэсси внимательно вглядывался ему в лицо, как бы расшифровывая каждое движение его души. С годами у Мэсси выработалось умение читать по лицам людей их мысли. Ведя переговоры, он старался понять: хочет ли его деловой партнер на самом деле прийти к согласию, или он принимает желаемое за действительное.
      Это давало ему существенное преимущество. Он редко ошибался. И на этот раз, с Чессером, он был уверен в своих выводах.
      – Считайте, что я предлагаю вам пятнадцать миллионов, – проговорил Мэсси. – Плюс издержки.
      – Я подумаю, – пообещал Чессер, сам еще не веря в это.
      – Отлично, – отозвался Мэсси. Он откинулся назад и закрыл глаза. – Хорошенько подумайте.
      За обедом Чессер пребывал в прекрасном расположении духа. Его стараниями разговор коснулся весьма забавных, хоть и не совсем приличных, вещей. Все развеселились. Он и Мэсси по очереди рассказывали всякие истории, и, судя по реакции слушателей, Чессер рассказывал лучше. Леди Болдинг от души хохотала и иногда вставляла довольно двусмысленные замечания. Чтобы не отстать от остальных, Марен вспомнила один эпизод из своей школьной жизни. Дело происходило в Швеции, где зимой было так холодно, что ученики сидели, укрывшись шерстяными пледами. Однажды ее посадили рядом с парнем, который ей нравился. Учитель что-то заметил и поинтересовался, что у них там происходит под одеялом. На это мальчишка не моргнув глазом ответил, что он просто точил карандаш.
      После обеда Мэсси предложил посмотреть кино.
      Леди Болдинг хотела поиграть в бридж. Мэсси уступил.
      Они играли в библиотеке: мужчины против женщин, по доллару. Они сыграли первую партию, и выяснилось, что Мэсси играет всерьез. Чессер отнесся к этому с уважением и остановил поток своего красноречия, как только были розданы карты. Они сыграли четыре роббера и подвели итог, Мужчины выиграли две тысячи триста двенадцать долларов.
      – Пусть будет две тысячи для ровного счета, – сказал Мэсси.
      Чессер не собирался брать денег. Он думал, что это просто забава вроде их с Марен бесконечного матча в трик-трак. Но Мэсси настаивал на платеже.
      – Хорошо, – согласилась Марен. – Леди Болдинг заплатит вам, а я – Чессеру.
      – Нет уж, – возразил Мэсси. – Вы заплатите мне, а леди Болдинг – Чессеру, иначе мы никогда не увидим этих денег.
      – Завтра утром я дам вам чек, – сказала Марен.
      – Я сделаю то же самое, – пообещала леди Болдинг.
      Было половина двенадцатого. Мэсси все еще хотел смотреть кино. Леди Болдинг отказалась, сославшись на то, что ей надо ответить на письма. Марен зевнула. Мэсси не стал дожидаться извинений от Чессера, просто пожелал всем спокойной ночи и отправился смотреть фильм в одиночестве.
      Как только Чессер и Марен оказались в своей комнате, Марен сразу стала раздеваться, что – Чессер знал по опыту – могло означать либо крайнюю степень усталости, либо любовное нетерпение. Она небрежно разбрасывала вещи по всей комнате, как будто они ей больше не понадобятся. Оставшись в одних туфлях, она трижды прошлась по комнате, и Чессер, восхищенный грацией ее движений, готов был поверить, что все это делалось ради него.
      Потом Марен сбросила обе туфли; они полетели в разные стороны и упали на ковер. Она тут же нырнула в постель. И Чессер заметил, что она даже не сняла тушь с ресниц.
      Он быстро разделся, потушил свет и прикрыл дверь в соседнюю комнату, оставив только небольшую щелочку, откуда пробивалась тонкая полоска света. Чессер лег, вытянулся и прижался к ней.
      Для начала он поцеловал ее в губы; она не отстранилась, но и не ответила на ласку. Чессер подумал, что она с ним заигрывает. Он хотел ее, но когда он уже готов был начать, Марен вдруг спросила:
      – Что ты делал сегодня?
      – Плавал, загорал и разговаривал с Мэсси.
      – А я каталась верхом. Замечательный конь. Крупный, серый в яблоках. Его зовут Туман.
      Рука Чессера медленно скользнула вниз; он хотел понять, настроена она или нет. Марен перехватила его пальцы на полпути и приложила к своей правой груди.
      – Просто подержи меня, – сказала она.
      В утешение она чмокнула его в щеку, и потом они долго не шевелясь лежали рядом. Он сказал:
      – Я принял решение.
      – Ну и хорошо, – ответила она немного отстраненно.
      – С Системой покончено навсегда.
      Она произнесла только короткое «угу» и больше ничего. Даже не пошевелилась. Немного погодя он сказал:
      – Мэсси сделал мне сегодня одно предложение.
      – Мы катались по саду. Уже начали появляться маленькие зеленые яблочки.
      – Тебе не интересно, что я говорю?
      – Ага. Почему ты не поехал с нами? Мы перепрыгивали все, что нам попадалось, кроме облаков. Ручейки, кусты – все, – она погрузилась в приятные воспоминания. – Я хочу купить эту лошадь. Спроси Мэсси, может, он согласится ее продать? Мне все равно, сколько это будет стоить. Туман мне очень нужен.
      – Ты меня даже не слушаешь.
      В ответ она только крепче прижалась к нему.
      Терпение Чессера лопнуло. Он отодвинулся, но все-таки не слишком далеко; при желании он мог в любой момент дотянуться до нее.
      – Черт возьми, для меня это очень важно. А тебе наплевать!
      – Тсс, – отозвалась она.
      – Ты понимаешь, что я ушел из Системы? Что я теперь безработный!
      Он подождал, но ответа не последовало. Тогда он повернулся к ней спиной и сел, свесив ноги с кровати. Услышав какой-то шорох, он подумал, что сейчас она обнимет его, утешит и успокоит, но она просто повернулась на другой бок, спиной к нему, и Чессер оставил все попытки. Он встал, подошел к открытому окну и выглянул в темноту. Скоро ночные шорохи заглушили дыхание Марен, и он понял, что она уснула.
      Чессер натянул легкую спортивную рубашку, штаны и сунул ноги в туфли. Он не старался одеваться потише, наоборот: вел себя так, будто был в комнате один. Взяв со стола сигареты и зажигалку, он вышел, нарочно хлопнув дверью, чтобы она услышала.
      Чессер вышел в холл. Фильм еще не кончился – слышались музыка и голоса. Он поставил замки, которых на входной двери было множество, на защелку, чтобы они не закрылись и не оставили его на улице. Сделал шаг вперед. У него было такое чувство, что вот-вот раздастся звонок или завоет сирена. Теперь он шел не разбирая дороги.
      Ночной воздух был прохладен и свеж. Луна покрыта дымкой. Ночные звуки стали громче – настоящая какофония. Все эти летающие, прыгающие, ползающие твари были трусами днем и только по ночам становились великими храбрецами. Чессеру казалось, они перекликаются, отвечают друг другу. Он уходил от дома все дальше и дальше.
      Его глаза привыкли к темноте, и Чессер уже не боялся натолкнуться на куст. Теперь он ясно различал ровное пространство лужайки и шел широким шагом.
      Немного погодя он остановился и закурил. И тут же почувствовал, что он не один. Обернувшись, он увидел приближавшуюся к нему фигуру. Их разделяло около ста шагов. На ней было короткое белое платье.
      Марен не выдержала, пошла за ним. Она только притворялась, что спит.
      Но это была не Марен. Это была леди Болдинг.
      – Мне казалось, что кто-то идет впереди меня, – сказала она. – Я узнала вас, когда вы зажгли сигарету. У вас есть еще одна? – Она ощупью нашла протянутую пачку и достала сигарету. Их пальцы соприкоснулись. Он поднес ей зажигалку, и пламя высветило из темноты ее прекрасное лицо. – Мне захотелось погулять, – пояснила она, оглядываясь на оставшийся позади дом. В нескольких окнах горел свет, и, глядя на них, Чессер осознал, как далеко он ушел.
      – Я гуляю почти каждый вечер, – сказала она.
      – И всегда так поздно?
      Чессер никогда раньше не оставался наедине с леди Болдинг, и, возможно, поэтому окружающее казалось ему нереальным. Он заметил, что она босиком. В ночном воздухе до него долетал аромат ее духов.
      – Куда вы идете? – спросила она.
      – Куда глаза глядят.
      – Можно мне с вами?
      Они продолжили путь вдвоем.
      – Снимите туфли, – посоветовала она. – Так гораздо приятней.
      – Тогда их придется нести в руках. Неохота возиться.
      – Я вам помогу. Вы понесете один, а я другой, Он остановился, чтобы снять туфли.
      – Я придумала, – воскликнула она. – Оставьте их тут, под деревом, а на обратном пути мы подберем их. Не волнуйтесь, я знаю тут все тропинки.
      Идти по мокрой от росы траве было приятно. Он остановился, чтобы закатать брюки, и она молча ждала его.
      Потом они спускались вниз по склону. Было скользко, и она взяла его за руку. То ли она хотела опереться на него, то ли вести за собой, он не понял. Но она не отпустила его руку, даже когда они вновь очутились на ровной дороге.
      Ему было приятно держать ее руку в своей. В этом была прелесть новизны. Она не просто позволяла держать себя за руку – на его пожатие она отвечала своим, ничуть не слабее. Он подумал, что надо начать разговор, чтобы установить взаимопонимание.
      – Расскажите о себе, – попросил он. – Что вы хотите знать?
      – Всякие мелочи, которые раскрывают человека.
      – Долго же мне придется рассказывать! – рассмеялась она.
      Он чувствовал, Что разговор в таком духе ей нравится.
      – Кое-что мне уже известно.
      – Что именно?
      – У вас есть муж, и он работает где-то далеко, а вы живете у его босса.
      Он ожидал, что она рассердится, – ничуть не бывало.
      – На самом деле я не живу у Мэсси, – сказала она без малейшего смущения. – У меня в Дорсете свой дом. А сюда приезжаю, потому что мне тут нравится. И только поэтому. Приезжаю и уезжаю, когда вздумается.
      Чессер подумал, что она лжет, но все-таки не был до конца в этом уверен. Он спросил ее о муже.
      – Мой муж гомосексуалист, – ответила она.
      Чессер хотел было ей посочувствовать вслух, но вместо этого сказал то, что казалось ему очевидным:
      – Вы узнали об этом уже после свадьбы?
      – Вовсе нет. Я всегда это знала. Его зовут Александр. И он очень красив. – Она говорила одновременно задумчиво и твердо. – Одна из тех утонченных натур, которым следовало бы родиться на два-три века раньше.
      Чессер спросил, что она хочет этим сказать.
      – Чтобы как-то существовать, Александр должен работать. Для него это невыносимо. Он слишком чувствителен, чтобы бороться за место под солнцем. К счастью, Мэсси нашел для него работу, которая его не так угнетает. Вы когда-нибудь были на Ближнем Востоке? В Ливане или в Аравии?
      – Никогда.
      – Я тоже не была.
      – Об арабах рассказывают самые невероятные истории, – сказал Чессер.
      – Судя по письмам Александра, все это может оказаться правдой.
      Внезапно Чессер вспомнил о Марен. Он представил, что она проснулась и увидела, что его нет. Будет ли она беспокоиться? Наверное, нет. В какую-то секунду ему захотелось вернуться в дом, к ней, но он тут же решил, что Марен наверняка сладко спит и не знает об его отсутствии.
      – Я сказала вам неправду, – сказала леди Болдинг. Чессер подумал: это о Мэсси.
      – Я сказала, что просто вышла погулять, – пояснила она. – А на самом деле у меня есть цель.
      – И какая же?
      – Коттедж у северных ворот. Мэсси отдал его в мое распоряжение. Я туда часто хожу, когда хочу просто побыть в одиночестве.
      – Тогда я буду там лишним.
      – Это примерно в миле отсюда. Идем? – сказала она вместо ответа. Значит, он не помешает. Разумеется, он пошел. Через несколько шагов он остановился и засмеялся.
      – Я наступил на что-то скользкое. – На улитку, небось.
      – Вылезла из раковины.
      – Есть захотела.
      – Может, развлечься.
      – А чтобы любовью заняться, они вылезают из раковины?
      – Наверно, а то им будет очень тесно, – сказал Чессер.
      – И неудобно, – добавила леди Болдинг.
      Ободренный этим разговором, он обхватил рукой ее талию. В ответ ее рука обвилась вокруг него. Они шли, касаясь друг друга плечами. Чессер представил ее в бикини, как тогда, в бассейне. Это его немного подогрело, но он вспомнил слова Марен о том, что леди Болдинг лесбиянка.
      Она как будто прочла его мысли.
      – Что вам обо мне говорила ваша Марен? Она говорила, я уверена.
      – Ничего, – ответил он слишком поспешно.
      – Конечно, она вам сказала, что меня не интересуют мужчины.
      – Марен – фантазерка.
      – Она восхитительна. Не надо за нее извиняться. Как она сегодня скакала верхом! Просто сорвиголова.
      – Это точно.
      – Вы должны понять, что женщины, особенно такие красивые, как Марен, обладают шестым чувством и могут сразу сказать про другую женщину, кто она: подруга, соперница или потенциальная любовница.
      – Я не слишком доверяю интуиции.
      – Напрасно. Все, что, как я подозреваю, Марен сказала вам обо мне, – правда.
      Чессер был озадачен. Это никак не согласовывалось с тем, что он сейчас испытывал, и с тем, что он уже предвкушал. Тогда, по логике вещей, ему ничего не светит. Он был ужасно разочарован.
      Леди Болдинг сказала:
      – У меня есть своя интимная жизнь, но только дважды моими партнерами были мужчины и однажды мальчишка, – она сделала паузу, как бы давая Чессеру возможность переварить услышанное, а затем продолжала тем же немного отстраненным тоном: – Мальчишка был первым и, само собой, ему удалось удовлетворить только мое любопытство. С первым мужчиной это была попытка, со вторым – ошибка.
      Она крепче обняла его, как бы ища поддержки. Чессер постоянно чувствовал ее руку, лежащую у него на талии. Он подумал, что теперь его очередь поделиться мыслями о женщинах, показать свое либеральное отношение, дать ей понять, что, несмотря на свою гетеросексуальность, он не ханжа. Но он решил промолчать.
      – Когда речь идет о физическом наслаждении, – снова заговорила она, – мы все склонны анализировать свои ощущения. И, рано или поздно, мы неизбежно выбираем именно ту часть спектра сексуальных отношений, которая доставляет нам наиболее яркие переживания.
      Чессер подумал, что она, должно быть, это где-то вычитала и запомнила дословно. Ей это нужно: отказы в форме объяснения звучат не так обидно. Она продолжала:
      – В конце концов приходится признать свою принадлежность к сексуальному меньшинству. Отрицать это невозможно. Даже когда чувствуешь сильное желание. – Последние слова она произнесла подчеркнуто.
      Чессер пребывал в недоумении. Что, черт возьми, она хочет этим сказать?
      – Вы имеете в виду…
      – Возьмем, к примеру, меня. Я уже приняла себя такой, какая я есть. Я знаю, чего мне хочется. Это дает мне уверенность в себе и радость жизни. Я всем довольна. Но вдруг я случайно встречаю человека, который заставил меня засомневаться в своей сексуальной ориентации. Что мне делать? Подавить в себе это чувство? Не дать противоречивым чувствам разорвать меня на куски? – Она оставила эти вопросы повисшими в воздухе, а потом продолжала: – Прошлой ночью я раздумывала об этом. Я лежала в кровати и слышала вдалеке шаги: это были вы и Марен. В своих мечтах я представила себя между вами. Однако, чем больше я думала об этом, тем яснее мне становилось, что я стараюсь скрыть от самой себя свои настоящие побуждения. Оказалось… – Она медлила, то ли не решаясь произнести это вслух, то ли чтобы усилить впечатление, но потом договорила: —…на самом деле мне хотелось быть только с вами.
      Чессер растерялся. Какие возможности внезапно открылись перед ним. Он сказал:
      – Я польщен.
      Она не стала его разубеждать.
      – Уж если я вам сказала все это, вы можете узнать, что я нарочно пошла за вами сегодня.
      Чессер воспрянул духом.
      – Я даже представить себе не мог. В самом деле…
      – Я знаю. Я знаю, что вы думали. Я сбивала вас с толку, впрочем, я и сама ничего не понимала.
      – Вы и виду не подали.
      – Я же объяснила вам, что не могла. Вы с самого начала понравились мне, но вы мужчина, и я совсем не ожидала, что вы произведете на меня такое сильное впечатление. Я честно пыталась бороться с собой, но против воли чувство мое росло. Некоторое время они просто медленно шли по дорожке. Потом он остановился и прижался к ней. Она тоже прижалась к нему всем телом.
      Чессер внезапно почувствовал возбуждение. Она, должно быть, догадалась и откликнулась, проведя щекой по его щеке и подставив губы. Он нежно поцеловал ее.
      – Когда вы говорили, что идете в коттедж, вы тоже лгали?
      – Нет. Мы уже почти пришли.
      Коттедж у северных ворот. Это было старое здание, построенное в грегорианском стиле, так же как и особняк. При свете дня можно было увидеть, что старые стены почти полностью увиты плющом. Но теперь, в темноте, поглотившей все углы, дом казался огромным, тяжеловесным и зловещим.
      Леди Болдинг вошла внутрь раньше Чессера. Она зажгла свет и тут же задернула шторы: никто не должен увидеть их тайной встречи.
      Сегодня он сказал Мэсси, что никогда не воровал, но то, чем он занимался теперь, определенно смахивало на кражу.
      – Выпьете чего-нибудь?
      – А вы?
      – Нет.
      Она стояла в другом конце комнаты. Расстояние создавало чувство неловкости. Их глаза встретились. Она отвела взгляд. Прежде чем он успел двинуться с места, она быстро извинилась и ушла наверх.
      Он окинул взглядом элегантную комнату, выдержанную в коричневых и кремовых тонах. Черная кожа; черепаховые безделушки; шкуры редких животных. На столе он заметил адресованное ей письмо, написанное крупным, несомненно женским почерком. Его так и подмывало заглянуть туда. Там же, на столе, рядом с письменным прибором, украшенным изящной гравировкой, стояла увеличенная фотография в дорогой рамке. На фотографии леди Болдинг выглядела моложе, чем сейчас. По обе стороны от нее стояли две молоденькие длинноногие девицы в коротких юбочках – обе темноволосые и хорошенькие. Они стояли обнявшись. У всех троих на лицах было одинаковое довольно наглое выражение. Чессер был заинтригован. Он слышал наверху шаги босых ног.