Он принужденно засмеялся, потому что она не шутила.
      – Хочешь, чтобы тебя ограбили?
      – Одни делают новости, а другие их только читают, – отрезала она.
      Шофер оказался тем самым типом в черном. Машина – белым «роллс-ройсом» с откидным верхом и белой же обивкой из кожи антилопы. Чессера и Марен от водителя отделяло стекло. Чессер нашел кнопку, которой стекло опускалось.
      – Кто вы? – спросил он.
      Великан не ответил. Даже не оглянулся.
      – Скажи ему, пусть опустит верх, – попросила Марен. Чессер подался вперед и сказал погромче.
      Шофер увидел его лицо в зеркале. Машина остановилась. Великан открыл два запора на рамс ветрового стекла и надавил хромированную кнопочку на панели управления. Верх автоматически откинулся и зафиксировался со щелчком.
      Ехать с опущенным верхом оказалось холодно. Чессер пригнулся, пряча лицо от ветра. Марен съежилась рядом.
      – Кофе бы сейчас, – сказал Чессер.
      – Ага. Попроси его где-нибудь остановиться.
      – Лучше потерпим, – Чессеру не хотелось обращаться к шоферу.
      Марен наклонилась и нажала кнопку на спинке переднего сиденья. Открылся небольшой бар: две одинаковых пластмассовых склянки с красными и синими пилюлями, графин минеральной воды и хрустальный бокал.
      – Кофе нет, – вздохнула Марен и захлопнула крышку. – Зато нагнувшись сидеть теплее! – Она скорчилась, а потом и вовсе сползла на покрытый ковром пол. – А внизу еще лучше, – заявила она.
      Чессер последовал ее примеру. Куда их везут, они не знали, а теперь и не видели. Над ними были только небо да иногда лондонские крыши и ветки деревьев.
      – Вряд ли им нужны алмазы, – немного разочарованно сказала Марен.
      – Может, нас похищают, – предположил Чессер ей в утешение.
      – Я думала об этом.
      – За тебя можно потребовать большой выкуп.
      – За тебя тоже.
      – Да кто за меня заплатит?
      – Я.
      Они поцеловались, потому что это был призыв к поцелую.
      Белый «роллс-ройс» проехал сорок пять миль по трассе Л-2, оставаясь в правом ряду и минуя все указатели: Хайнд-хед, Липхук, Кауплейн и Хорндин, лишь возле Питерсфилда машина свернула на небольшое шоссе и проехала по нему восемнадцать миль. Между городками Петворт и Фитлворт «роллс-ройс» свернул еще раз, проделал три мили по извилистому проселку и остановился. У парадного входа особняка Мэсси.
      Водитель поспешно вышел из машины и открыл заднюю дверцу. Чессер и Марен неловко вылезли и потянулись. У Чессера затекло все тело, так что ступив на землю, он едва не упал.
      Марен быстро оглядела дом. Трехэтажный, из красного кирпича. Георгианской эпохи. Постройка, казалось, прочно вросла в почву. Окна первого этажа едва выступали над землей. Крыша была двухскатная, крытая шифером, со множеством широких дымовых труб, соответствующих числу каминов. Здание прекрасно сохранилось или, по крайней мере, было отлично отреставрировано. Несомненно, содержали его хорошо: белая отделка была свежей. Марен насчитала тридцать комнат, раз в десять приуменьшив истинное число.
      Входная дверь распахнулась, и одетый в черное слуга заторопился взять у Марен рюкзачок, но та не отдала. Слуга провел их в дом. Пройдя через величественный вестибюль, они очутились в большой гостиной. Слуга, ни слова не сказав, удалился.
      Комната выглядела экстравагантно. С претензией на вкус. Мебель была в основном времен французского Регентства, попадались также Эдамс, Шератон и кое-кто из итальянцев. Часть пола покрывал роскошный ковер. На стенах висели обюссонские гобелены.
      Марен уселась на обтянутый велюром табурет в стиле Людовика XIV, достала из рюкзачка косметичку и положила рядом. Вынула щетку и быстро поправила волосы. Потом стала краситься, используя вместо зеркала полированную поверхность старинного столика. Это оказалось непросто, потому что видно было только пол-лица, и Марен из кожи лезла, чтобы поймать изображение целиком. Наконец ей это удалось, и она спросила:
      – Что ему от тебя надо?
      – Кому?
      – Клайду Мэсси?
      – Так ты думаешь, это Мэсси?
      – Разумеется. С самого начала не сомневалась. – Она метнула в Чессера внимательный взгляд: не смеется ли он?
      Он пытался пригладить расческой взъерошенные ветром волосы, но тщетно.
      – А ты намочи, – посоветовала она.
      На столике Чессер заметил несколько хрустальных графинов. В одном оказалась прозрачная жидкость. Чессер вынул пробку и уже хотел плеснуть чуточку на ладонь, но вдруг решил удостовериться. Он принюхался – это был джин. В стороне стоял забранный серебряной сеткой стеклянный сифон. Чессер осторожно надавил рычажок, но газированная вода вырвалась мощной струей; на столе растеклась лужица. Он слегка увлажнил волосы, старательно причесался и повернулся за одобрением к Марен.
      – Смахиваешь на Ника Чарльза, – сказала она.
      – На кого?
      – Такой старый киношный сыщик. Я его по телевизору видела, когда мы с Жаном-Марком ездили в Америку. Допоздна засиживались: не оторвешься. – Она вернулась к своему макияжу.
      Чессер пробормотал, что ему наплевать, на кого он смахивает, хоть на испанского прохиндея-сводника.
      Он подошел посмотреть поближе на гобелены, еще больше недоумевая, зачем он здесь, в доме Клайда Мэсси. Может, Мэсси его с кем-то путает? Он потрогал волосы, надеясь, что они успеют высохнуть и не будут такими прилизанными.
      Марен кончила краситься. Она уже укладывала косметичку в рюкзачок, когда дверь распахнулась. Это был не Мэсси: слуга в черном вежливым жестом пригласил их следовать за ним.
      Они вышли из гостиной и миновали несколько комнат, столь же впечатляющих. Тут и там висели картины. Боннар, Моне, Писсаро, Дега, Вермеер, большой набросок Лотрека. Наконец они очутились в просторном светлом помещении – англичане называют такие зимним садом. Стены и потолок были стеклянные, снаружи увитые виноградом, так что розовый мраморный пол казался пестрым от солнечных зайчиков. Комната выходила на открытую веранду, с которой были видны обширные угодья. Траву подстригли так, что она больше напоминала расстеленную ткань.
      Там был Мэсси. На лужайке, футах в пятидесяти от них. Высокий, стройный, он был одет в легкий фланелевый спортивный костюм кремового цвета с короткими рукавами, кожаные лакированные туфли того же оттенка, на шее – бледно-желтый шарф. Мэсси стоял вполоборота к Марен и Чессеру, которые оставались на веранде, и не подавал вида, что замечает их, но, несомненно, знал об их присутствии.
      Мэсси смотрел собак. Четверо работников в голубых лабораторных халатах держали перед ним на поводках животных четырех пород. Собак пустили бегом по большому кругу, явно для Мэсси. Безукоризненные пары: лабрадор-ретриверы, керри-блю-терьеры, борзые и гончие. По знаку Мэсси бег остановили и псов поставили рядком на лужайке. Потом по очереди подводили к Мэсси, и тот их осматривал. Последними были гончие. Они дрожали. Мэсси указал на керри-блю-терьеров. Работник, державший на поводке эту пару, сдержанно, но благодарно улыбнулся. Собак увели.
      Месси направился к Чессеру и Марен. Шагах в пяти от них он приветственно протянул руку и назвал свое имя. Чессер представился и представил Марен. Без фамилии, просто: «Это Марен».
      Она очаровательно улыбнулась. Мэсси ответил тем же, и Марен заметила, что зубы у него чересчур ровные, наверняка искусственные.
      – Великолепные псы! – сказала она. – Вы готовите их к выставке?
      – Это и была выставка, – ответил Мэсси.
      – Но ведь все собаки тут – ваши?
      – Да.
      – И судите их только вы? Он кивнул в знак согласия. Марен весело засмеялась:
      – Вы всегда в выигрыше! Мэсси остался серьезен.
      – Когда возможно, я стараюсь избежать соревнования. Особенно в несущественных делах. – Он прочел ее мысль. – Не то что я боюсь открытого соперничества, упаси Бог. Просто в поражении буду виноват я, а не собаки. Ко мне не испытывают симпатий; кто же упустит случай побить меня?
      – А если вы победите?
      – Победу я расценил бы как лесть. В любом случае, собаки не были бы оценены по достоинству. А так керри-блю-терьеры получили вполне заслуженную награду.
      – Им раздали медали или что-то в этом роде?
      – Тренер получил двадцатипроцентную прибавку к жалованию. Более действенный стимул.
      Следом за Мэсси они двинулись по веранде. Он шел между Чессером и Марен, но больше внимания уделял Марен. Появился слуга с белым телефонным аппаратом в руках; длинный провод тянулся откуда-то из дома. Звонили явно Мэсси, но тот жестом отказался говорить.
      – Рад, что вы приняли мое приглашение, – голос Мэсси звучал искренне. – Я редко выбираюсь в Лондон, разве что на театральные премьеры. Вам не случалось видеть Пола Скофилда в чеховском «Дяде Ване»? В прошлом году – или это было в позапрошлом?
      Марен разозлилась.
      – Я обожаю Полански, – сообщила она с чистосердечием, в котором Чессер сразу распознал издевательские нотки.
      – Он ведь снимает фильмы, не так ли? – спросил Мэсси и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Конечно, большинство хороших фильмов мы записываем и показываем прямо здесь. Но современные меня не увлекают. Сплошные мелочи жизни.
      – Полагаю, вы смотрели «Макбета» Полански?
      – Нет, но посмотрю, раз вы советуете.
      – Ни в коем случае, – возразила Марен. Мэсси растерялся:
      – Он плохой?
      – Отличный, – невинно улыбнулась она.
      Чессер не участвовал в разговоре. Он думал: вот, бок о бок со мной идет богатство. Мэсси и Марен. Он знал, что никакого «Макбета» она не смотрела. И не собиралась. Чессер взглянул вверх, на одинокое пушистое облако. Ему хотелось есть.
      Веранда обогнула дом, а дальше сжалась. Здесь, на солнцепеке, стояли ярко-желтые и белые плетеные кресла и накрытый на четверых стол. Желтая скатерть, английское серебро и мустьерский фаянс восемнадцатого века.
      Они сели в кресла. Мэсси против Марен. Вошел слуга. Мэсси спросил, что бы они хотели выпить? Чессер выбрал бы кофе, но Мэсси предложил шампанское. Чессер пил шампанское днем только наедине с Марен, но отказываться не стал. Ему было любопытно, кто приглашен четвертым. А вдруг его с Марен не ждали, и стол накрыт совсем для других гостей? Все может быть.
      Разговор велся ни о чем, и Чессер в основном отмалчивался. Мэсси и Марен обсуждали цветы. Чессеру вспомнилось, как Марен бросила косточку авокадо в блюдце с водой и страшно удивилась, когда та проросла. Она едва отличала фиалки от ромашек. Но теперь Марен, кажется, держалась неплохо, взяв на себя роль слушательницы.
      Чессер незаметно изучал Мэсси, умудряясь сохранять вежливо-заинтересованный вид. Знаменитому миллиардеру было за семьдесят. Его лицо покрывал прекрасный загар, не скрывая, впрочем, возрастных пигментных пятен. Серые, очень светлые, словно выцветшие от времени глаза. Белки кремовые, как его спортивный костюм. Нос длинный, тонкого рисунка, слегка неправильный. Несмотря на возраст, Мэсси производил впечатление удивительной мужественности. Его движения были легки и раскованны. Несомненно, он до сих пор сексуально активен. Это подтверждалось и его голосом, звучащим очень молодо. Энергичный голос, выдающий остроту ума. Чессер подумал об уме Мэсси и обо всем, что этот мозг вмещает. Единственная правдивая биография Мэсси, включая то, как ему, еще молодому человеку, удалось положить на обе лопатки «Суприм Ойл» и обрести колоссальное могущество. Мэсси был рядовым сотрудником этой нефтяной компании. В его обязанности входило разъезжать по стране и скупать землю, после того как там тайно проводили разведку геологи «Суприм Ойл». Основываясь на результатах их анализов и используя деньги компании, Мэсси от ее имени заключал сделки о покупке. У него был собственный скромный капитал: несколько тысяч своих сбережений и двадцать пять тысяч, которые оставил ему в наследство дед. Мэсси выжидал, пока не получил от геологов абсолютно достоверные данные. Участок баснословно дешевой, почти даровой земли в Оклахоме. Мэсси поехал туда и купил его для себя. Разумеется, нефть там была. За неделю Мэсси стал миллионером. Мощной «Суприм Ойл» оставалось только локти кусать от досады. Мэсси ухмылялся и считал. Сейчас у него уже были: целый флот танкеров, шесть нефтеперерабатывающих заводов, тысячи бензоколонок и твердые соглашения с кувейтскими шейхами.
      Чессер знал историю взлета Мэсси, поскольку тот сам сделал ее достоянием публики. Чуть не каждый раз, давая интервью, Мэсси приходилось рассказывать эту историю, и каждый раз он выкладывал ее со всей прямотой. Удобный способ избежать обвинений в мошенничестве, тем более что они справедливы. Как еще уберечься от скандала? Вдобавок тот факт, что ему в одиночку удалось одолеть «Суприм Ойл», многие находят просто восхитительным.
      Чессер допил шампанское. Как же медленно тянется время! Он заметил, что Мэсси всякий раз, когда хотел подчеркнуть свою мысль, поворачивал руку ладонью вверх, словно предлагая собеседнику вручить ему заявление о капитуляции.
      – А вы, мистер Чессер, похоже, не интересуетесь цветами.
      – Он сегодня прикидывается тихоней, – улыбнулась Марен.
      – Я голоден, – сказал Чессер. Это вылетело само собой. Марен утешила его, чувствительно пихнув в бок кулачком.
      – Скоро будем обедать, – обещал Мэсси. – Должен сказать, общество вашей Марен доставляет мне огромное удовольствие. Надеюсь, вы не возражаете?
      – Ничуть, – солгал Чессер и подумал: «Моей Марен».
      – Женщины и розы, – объявил Мэсси. – Теккерей считал: «Если женщина прекрасна, кто вправе требовать от нее большего? Вы ведь не ждете, что роза запоет?» – Мэсси выпрямился, явно полагая, что изрек нечто из ряда вон выходящее.
      Чессер представил себе, скольких женщин Мэсси купил за последние десять лет. Интересно бы проследить динамику цен.
      – Мне больше нравятся слова Оскара Уайльда, – откликнулась Марен. – «Единственный путь общаться с женщиной – любить ее, если она красавица, и любить другую, если эта дурнушка».
      – Великолепно! – воскликнул Мэсси.
      Чессеру вспомнилось: июльский полдень, старая проселочная дорога близ Шантийи и они с Марен, шагающие по ней. Марен вслух читала цитаты. Он припомнил и эту, из Уайльда, которую она повторила теперь. Чессер почувствовал обиду, словно, сказанная во всеуслышание, цитата обесценилась в его глазах. Боже, подумал Чессер, о чем мы говорим: собаки, кино, цветы и цитаты. Потом пойдут сплетни и пикантные истории. В приглашении Мэсси речь шла о каком-то деле. Так какого черта он тянет?
      – Вы играете в гольф, мистер Чессер?
      – Нет! – Чессера так и подмывало добавить, что он и на охоту не ходит.
      – Как и я с недавних пор. Бросил. Но перед обедом непременно делаю пару бросков. Хорошая разминка.
      Он неспроста завел об этом речь, потому что тут появился тот самый великан в черном, который вел «роллс-ройс». Он принес сумку с принадлежностями для гольфа и клюшки. Сумка из кожи антилопы с замшевой отделкой. Рукоятки и лопасти клюшек были из золотого сплава.
      Мэсси сказал, что великана зовут Хикки. «Мой человек» – так Мэсси охарактеризовал его. Хикки улыбнулся Марен и Чессеру.
      Мэсси поднялся. Хикки установил в траве вешку из слоновой кости, положил на нее голубой мяч и передал хозяину клюшку. Мэсси не тратил времени на раскачку. Он встал в позицию, размахнулся и точным движением ударил по мячу.
      Голубой шар молнией подлетел вверх, описал плавную дугу в ясном полуденном небе и цветной искрой упал в траву далеко на склоне холма. Мэсси следил за ним, не меняя позы. Отличный удар для человека его возраста.
      Хикки установил еще три мяча. Безошибочными ударами Мэсси заставил их упасть почти рядом с первым. Потом вернулся к столу и пригубил шампанское, поверх бокала глядя на Чессера и Марен. Он ждал от гостей похвалы, но те промолчали. Мэсси был им за это благодарен.
      Марен потребовала еще шампанского, но слуга, который стоял поодаль, не двинулся с места, пока Мэсси не повторил приказ.
      – Своеобразная преданность, – заметила Марен.
      – Отнюдь, – ответил Мэсси. – Просто он вас не слышал. Марен возразила, что говорила достаточно громко.
      – Он глухонемой, – объяснил Мэсси. – Как и все мои слуги. Вы не представляете, насколько это удобно. Они привыкают читать по губам и понимать жесты, значит, должны быть всегда внимательны. Есть и другие преимущества. К примеру, тишина. Ненавижу суетливую возню.
      Чессеру пришло в голову, что для целей безопасности это не менее удобно. Никто не подслушает телефонный разговор и не припадет к замочной скважине, по ту сторону которой ведется тайное совещание. Отпадает и необходимость сдерживать свои эмоции – что днем, что ночью.
      Мэсси посмотрел на солнце.
      – Подождем ее еще немного, – сказал он. Марен с Чессером переглянулись: кого это «ее»?
      Мэсси удовлетворил их любопытство. Он любил так делать. Дать утверждение, влекущее за собой вопрос, на который он мог ответить.
      – С нами будет обедать леди Гэй Болдинг.
      – Она ваша соседка?
      – Сотрудница, – поправил Мэсси. Еще одна загадка. Он подождал, пока в глазах у гостей появится вопрос, и с удовольствием ответил, что леди Болдинг – жена управляющего одной из его компаний. – Большую часть времени он проводит на Востоке, – продолжал Мэсси. – Хорошо говорит по-арабски и знает практически все диалекты. Но, самое ценное, он и мыслит, как араб… – Мэсси помолчал и легкой улыбкой отдал дань лорду Болдингу. – Он без ума от своей… работы.
      – А чем занимается сама леди Болдинг? – спросила Марен.
      – Во-первых, она помогла мне найти этот дом и большую часть мебели. У нее дар к находкам.
      Чессер представил себе леди Болдинг. Такое имя сочеталось с вислогрудой, колченогой дамой не первой молодости, затаившей обиду на весь мир за то, что в свое время упустила прекрасные возможности. По-английски щепетильной и до отвращения корректной. Чессер надеялся, что она не придет.
      – Время от времени она исполняет обязанности моего секретаря, – сказал Мэсси. – Вы с ней не соскучитесь.
      Последнюю реплику он адресовал скорее Марен, нежели Чессеру. Он еще раз взглянул на солнце и, будто узнал точное время, сообщил:
      – Больше ждать не будем.
      Они сели за обеденный стол. «Наконец-то!» – отозвался Чессеров желудок. Слуга развернул салфетку и положил ее Чессеру на колени.
      На первое была икра. – Два фунта крупной белужьей икры в серебряной посудине на подушке из колотого льда. Марен с Чессером положили себе в тарелки огромные порции. Они любили есть икру ложками, без всякого гарнира.
      Теперь Мэсси завел разговор о еде. Свой предмет он назвал гастрономией, и Марен решила, что от астрономии он отличается только буквой «г» в начале слова.
      По Мэсси, древнейшие боги и богини возникли благодаря пище. У первобытного человека была потребность благодарить кого-нибудь за хороший урожай и просить защиты от плохого. Пища сделала человека человеком. Семьи смогли собираться за одним столом лишь после того, как пища стала общедоступной. До этого каждый был за себя и добытое поедал в одиночку.
      «Какой занудный старый ублюдок», – думал Чессер, давясь икрой и вежливо поддакивая в нужных местах. Он ненавидел эту насильственную аудиенцию. «Будь он хоть сам Господь Бог, – решил Чессер, – мы убираемся отсюда. Сразу после обеда».
      – Вы играете в трик-трак? – спросила у Мэсси Марен, пытаясь сменить тему.
      Мэсси только покачал головой и продолжал. Это была лекция. Монолог. Бред самозваного специалиста. Ранняя гастрономия, по мнению Мэсси, стала первопричиной соперничества полов, особенно наследственной враждебности женщин по отношению к мужчинам, так обострившейся в наши дни. Доисторическая женщина, забеременев, не могла участвовать в охоте, а следовательно, и претендовать на равную с охотниками долю добычи. Ей оставалось лишь сидеть в уголке пещеры и рычать в надежде, что мужчина сжалится и бросит ей кость. Она была зависима. И зависима во всем. Вскоре она, разумеется, научилась выпрашивать свою долю, пользуясь исключительно женским оружием. Вполне возможно, именно с того все и началось. По Словам Мэсси.
      Марен зарычала на Чессера и стянула у него с тарелки еще икры.
      Мэсси продолжал. Он смело перескакивал через тысячелетия. В нескольких словах он успел перейти от гастрономических привычек фараонов к кулинарным гениям Курнонского и Эскофье.
      Марен уплетала третью порцию.
      – Вижу, вам нравится икра, – заметил Мэсси.
      Его реплика застала ее с полным ртом, но она спокойно дожевала и сообщила:
      – Это наркотик.
      – Говорят, сексуально возбуждает, – улыбнулся Мэсси.
      – Так вот где собака зарыта! – воскликнула Марен, обращаясь к Чессеру. Тот ощутил, как се слова рикошетом попали в Мэсси.
      – Так же действует бургундское, – продолжал тот. – Утверждают, что в Бургундии женщинам больше нравится то вино, которое до этого пили их мужчины.
      После икры принесли «турнедос Россини». Говяжье филе на слегка обжаренном хлебе, сверху – паштет из гусиной печенки, увенчанный трюфелями и политый соусом «Периго». В качестве гарнира были артишоки «а-ля-Балигур».
      Утолив голод столь роскошными блюдами, Чессер воспрял духом. К нему снова вернулось спокойствие. Марен стащила с его тарелки пару трюфелей и улыбкой попросила прощения. Чессер притворился, что ничего не заметил, и отправил в рот еще кусочек филе.
      Со своего места за столом Чессер первым увидел леди Болдинг.
      Она совсем не походила на ту даму, которую он нарисовал в своем воображении. Ей не было тридцати. Белокурая, с прекрасным загаром, говорившим о досуге. Яркий пример того, как различаются в Англии понятия «воспитываться» и «получить воспитание». Знакомясь с Чессером, она подала ему безвольную руку. Когда она повернулась к Марен, ее рука окрепла. Марен с минуту глазела на нее, прежде чем ответить на рукопожатие. Леди Болдинг извинилась за опоздание и объяснила, что играла в теннис. Ни одна сторона не могла взять верх в немыслимом числе сетов, пожаловалась она. Икру она отвергла так, будто принимала наказание за непунктуальность. Ей принесли «турнедос», так что у всех на тарелках было одно и то же блюдо.
      – Я видела ваши фото в модных журналах, – сказала она Марен. В ее голосе сквозило такое восхищение, что Марен едва не сказала «спасибо».
      Мэсси накрыл ладонью руку леди Болдинг, давая Чессеру понять истинное положение дел. Сухой лист, скрывающий цветок, подумал тот.
      Леди Болдинг заговорила об Уимблдоне. Посоветовала Мэсси забронировать ложу на время турнира. Tу же, что в прошлом году.
      Чессер решил, что находит леди такой привлекательной из-за того, что ожидал гораздо меньшего. Он был приятно удивлен. Черты лица леди Болдинг были тонкие, идеально правильные. Минимум косметики. Светлая губная помада. Большие карие глаза, кажется, готовые выдать какую-то волнующую тайну. В ней не было ничего лишнего. Движения мягкие, чрезвычайно женственные, но без манерности. Она знала, как себя подать. Например, как одеться. На ней было длинное, до пят, шифоновое платье с цветочным орнаментом. Прозрачное настолько, что становилось ясно: эта женщина гордится своей грудью. Она сидела к Чессеру боком, почти в профиль, и он различал совершенные контуры ее тела. Рассчитанная прозрачность ткани призывала глаза к краже, и Чессер в тот момент чувствовал себя воришкой. Ее жесты и движения казались исполненными сокровенного смысла. Это впечатление усиливал ее голос. По крайней мере, для Чессера. У нее был голос, для постановки которого лучшим актрисам потребовались бы годы упражнений. Глубокий вибрирующий, одновременно вкрадчивый и звонкий. Чессер представил ее говорящей что-нибудь эротичное. В доме Мэсси она могла бы выкрикнуть это. Никто не услышит. Чессер посмотрел на Марен и встретил ее взгляд. Она слегка поджала губы, давая понять, что ревнует.
      Разговор перешел к более интересным для Чессера темам, вроде фестиваля пляжной моды «Маре Мода» на Капри.
      Потом леди Болдинг объявила, что идет в дом освежиться и позвала с собой Марен. Обе женщины ушли, оставив Мэсси и Чессера наедине. Время тянулось страшно медленно. Слуга убрал со стола, оставив только вино и бокалы. Мэсси смотрел вдаль, словно стремясь разглядеть что-то у подножия холма. Затем спросил Чессера, давно ли тот покинул Соединенные Штаты. Чессер ответил, что три-четыре года назад.
      Когда Марен и леди Болдинг вернулись и снова сели за стол, Мэсси сунул руку в нагрудный карман и достал два ограненных камешка. Он потряс их, как кости, и метнул на стол, Чессеру.
      – Который настоящий? – спросил он.
      Чессер не притронулся к камням. По одной причине. Мэсси застал его врасплох, и, очевидно, это был своего рода вызов. Он понял, что они наконец перешли к делу. Камешки лежали на желтой скатерти, карат по семь весом, бриллиантовой огранки, совершенно одинаковые.
      – Можете определить? – настаивал Мэсси, подстрекая Чессера ответить отрицательно.
      Чессер взял камень двумя пальцами, аккуратно, стараясь не выказать волнения. Положил, взял другой. Блестели они одинаково. Чессер притворился, что осматривает их. Жаль, не захватил лупы. Это придало бы осмотру профессиональный штрих.
      – Итак? – торопил Мэсси.
      – Скажи ему, милый, – не сдержалась Марен. Леди Болдинг молчала, заинтригованная. Чессер наконец собрался с мыслями.
      – Могу я попросить мятного ликера? – произнес он. – Бесцветного. И высокий бокал.
      Немедленно принесли и то и другое. Чессер наполнил бокал. Марен хихикнула. Она решила, что он собирается его выпить. Чессер положил оба камня на ладонь и одновременно уронил их в ликер.
      Камни медленно опускались в вязкой, тягучей жидкости. Но один немного быстрее другого.
      – Вот этот, – объявил Чессер.
      – Какой? – спросил Мэсси.
      Чессер выплеснул большую часть ликера и достал камешек, который опускался медленнее. С пальцев у него капал мятный ликер. Чессер ополоснул камень в коньяке, промокнул салфеткой и передал Мэсси.
      Тот не понял хода мысли Чессера и попросил объяснить.
      – Другой камень искусственный, – сказал Чессер. – Скорее всего, титанат стронция. Его удельный вес на тридцать процентов больше, чем у алмаза. Потому он быстрее достиг дна.
      – Эффектно, – признал Мэсси. Но он до сих пор сомневался. Чессер мог выдумать все от начала до конца. – А если я скажу, что оба эти камешка – бриллианты?
      – Не может быть, – возразил Чессер.
      – Есть другие способы проверить?
      Чессер вынул из бокала второй камень, вытер его и протянул Мэсси.
      – Царапните одним по другому, – предложил он. – Разумеется, если оба – алмазы, вы не можете их повредить. Попробуйте, если хотите знать наверняка.
      Чессер был уверен в себе. Теперь уже он бросал вызов Мэсси. Он знал, что бриллиант такого размера стоит, по меньшей мере, сорок тысяч долларов. Камень был отличного цвета и очень хорошо огранен.
      Мэсси не колебался. Он взял камень у Чессера и изо всех сил царапнул по нему тем, что держал в руке. Потом осмотрел оба и убедился, что Чессер прав. На искусственном камне пролегла глубокая царапина. Алмаз остался неповрежденным.
      – Поздравляю вас, мистер Чессер.
      Мэсси швырнул искусственный алмаз через плечо, а настоящий кинул на колени леди Болдинг. Та его даже не заметила.
      Мэсси откинулся в кресле. Казалось, мгновение было решающим. Чессер чувствовал это, и тут Мэсси произнес:
      – Я хочу, чтобы вы приобрели для меня алмаз. Он дал Чессеру время опомниться.
      – Нет, – сказал он в ответ на молчание. – Я не предлагаю вам добыть знаменитый камень из глаза какого-нибудь идола в джунглях. Мне нужен новый алмаз.
      – Какого размера?
      – А что вы бы предложили?
      – Зависит от того, сколько вы намерены потратить.
      – Полтора миллиона.
      – Долларов?
      – Долларов.
      У Чессера по спине пробежала дрожь. Мэсси не шутил.
      – Видите ли, мне нужен качественный бриллиант. Крупный. Безупречной огранки. Достойный называться «Мэсси».
      Чессеру пришло в голову, что такая сделка ему не по зубам. Удача свалилась на него как манна небесная, а он не в силах был ухватить ее. Ему пришлось бы заплатить вперед за необработанный камень и огранить его за свой счет. Чессер не располагал таким капиталом. Мэсси переоценил его финансовые возможности. Очевидно, принял его за кого-нибудь вроде Уайтмена.
      И снова Мэсси разгадал мысль Чессера.
      – Я дам вам заверенный чек на всю сумму, – сказал он. – Прямо сегодня, перед тем как вы уедете. Полагаю, из полутора миллионов вы сумеете извлечь прибыль для себя?
      Чессер не сомневался в этом.
      – А теперь, – вздохнул Мэсси, поднимаясь, – давайте пройдемся по саду. Яблони еще цветут.
      Два часа спустя они стояли у парадного входа. Задняя дверца «роллс-ройса» была открыта. Возле нее стоял Хикки. Это была другая машина, черная, с закрытым верхом. Чессер и Марен возвращались в Лондон.
      Мэсси отвел Чессера в сторону. Дал ему сложенный пополам чек. Чессеру хватило сообразительности не глядя засунуть его в карман пиджака.
      – Кстати, Чессер, – произнес Мэсси тихо, чтобы никто не слышал. – Я должен вам кое-что сказать.
      Чессер ощутил перемену в Мэсси. Они говорили с глазу на глаз.
      – Вся моя бесконечная болтовня о цветах, женщинах и гастрономии – не более чем пробный шар. Понимаете?
      Чессер знал, что видит перед собой настоящего Мэсси: умного, сильного, бесстрастного и прямого, способного сказать правду в лицо.
      – Понимаю, – ответил Чессер.
      – Я проверял ваше самообладание, – признался Мэсси. – Вы выдержали испытание.
      Они обменялись рукопожатиями и пошли к автомобилю. Марен уже устроилась на заднем сиденье. Чессер попрощался с леди Болдинг, которая одарила его очаровательной улыбкой.
      – До встречи через месяц, – сказал Мэсси.
      Машина тронулась. Чессер вытащил чек и долго разглядывал заверенную надпись: полтора миллиона на его имя. Невероятно.
      Ему хотелось показать чек Марен, но деньги интересовали ее в последнюю очередь.
      Марен спросила:
      – Думаешь, она привлекательней меня?
      – Нет, разумеется, нет.
      – Ладно. А то, знаешь, когда мы пошли в ДОМ освежиться, она меня поцеловала.
      – Не может быть.
      – Может. Прямо в губы, языком и так далее.