«. ..В комнате стало холодно. Внезапно. Я поежился и накинул на ноги мохеровый клетчатый плед, но меня не оставило ощущение сырой простыни, которая невероятным образом утыкана маленькими тонкими иголками и навязчиво прилипает к телу. Иголки пронзают кожу, проходят сквозь мышцы и впиваются в кости... Малоприятное в общем-то ощущение. Особенно если знаешь, что этот холод неестественный. Я отложил книгу и прислушался: ни звука. Обволакивающая, мертвенная тишина, какой не бывает. И тишина эта самым жутким образом наполнена какими-то не слухом воспринимаемыми шорохами, шепотом, бледными и невнятными следами звуков и голосов. Сердце пропустило удар, потом забилось быстрее обычного.
       Началось...
       Прошла минута, другая – нет, все вроде бы в порядке. Ничего из того, чего я ожидал, не произошло. Я снова погрузился в чтение Гессе. В принципе жутко, когда начинаешь привыкать к таким вещам, как те, что происходят в этом доме... Я полностью ушел в мир книги, и, когда в следующий раз взглянул на часы, было уже около половины второго. Пора бы ложиться спать. Я захлопнул книгу, нарочито громко, вероятно чтобы как-то приободрить себя и нарушить тишину, которая вновь стала пугающей, как только я прислушался к ней. Янтарный прозрачный круг света от торшера живо скользнул по страницам и вновь замер на темно-зеленом матерчатом переплете. Я нервно сглотнул: путь наверх, в спальню, мог обернуться чем угодно. Господи, ведь каждая ступенька старой скрипучей лестницы способна стать границей того, сумеречного мира, которую я мог легко перешагнуть, не в силах предугадать опасность...
       Я снял очки и прижал их пальцами к твердому переплету Гессе. Поднял глаза... Силы небесные, помогите мне!
       По полу стелился серебристый, с зеленоватым отливом туман, тонкими усиками-щупальцами обвивал мебель. Усики эти слегка подрагивали, как от ветра, и еле заметно двигались. От лестницы, со второго этажа, ко мне. Оно дышало. Оно ждало. Оно искало меня. Диванчик, на котором я сидел, поджав под себя ноги, был почти единственным островком реального мира в пространстве этой комнаты.
       Между лопатками, по позвонкам сбежала холодная липкая капля. Боже, я не хочу снова оказаться в том страдающем, болезненном, испуганном безвременье! В прошлый раз мне удалось вырваться сюда, но чего это стоило...»
 
      Господи, ну что это такое! Я не могу больше писать эту чушь!
      Тэсс с ненавистью ударила по клавишам всеми десятью пальцами и тряхнула волосами, как поглощенная собственной игрой пианистка. Какая бессмыслица! Монитор обреченно отразил белиберду, набранную к тому же заглавными буквами. Ударом кулака Тэсс вполне удачно попала по кнопке выключения.
      Она резко встала и подошла к окну. Окна, кстати, были одной из главных причин, почему когда-то была выбрана эта квартира: огромные, арочные, с маленькими цветными витражами вверху. Ну и что, что краска немного облезла – со стороны улицы ведь не бросается в глаза... А витражи с цветами? В этой комнате вообще слишком много неживых цветов: неестественно яркие стеклянные на окнах, бледные пастельные – на обоях. Тэсс уже десятки раз хотела поменять фон, но маме когда-то так нравились эти незамысловатые уютные цветочные мотивы, что взять и содрать со стен старые обои просто не было сил. Это же была не обычная бумага – задний план прожитой жизни.
      Мебель тоже так давно не меняли, что к ней уже подошло бы определение если не антиквариат, то «в стиле ретро». Когда-то она на самом деле была очень хорошей. Почему же теперь нужно ее предать? Неужели просто потому, что принято менять обстановку? Ведь если обои – фон прошлого, то эти кресла, столик, комод, диван – его свидетели. А со свидетелями нужно обращаться почтительно.
      Высокое трюмо отражало часть комнаты, погруженной в прозрачный полумрак, открытое окно, низкие пухлые облака, жемчужные, будто подсвеченные изнутри магическим вечерним светом. И женщину. Невысокую, очень хрупкую женщину с бледным лицом и темными волосами до подбородка, слегка взъерошенными, как обычно: когда Тэсс работала, она редко бралась за расческу. Зеркало могло отразить только правую половину ее лица и, соответственно, темно-карий глаз. И старое зеркало знало, что другой – бархатно-серый.
      Растянутый ворот заношенного джемпера густого оттенка красного съехал набок, обнажив беззащитное худенькое плечико и тонкую ключицу. Порыв осеннего вечернего ветра сквозь открытое окно ворвался в комнату и холодной лапой растрепал волосы, прикоснулся к незащищенной шее и плечу...
      Уже давно Тэсс казалось, что такой же лихой бродячий ветер разгуливает по ее жизни, создает неуютное, гнетущее ощущение, легко и цинично расшвыривает то, что казалось необходимым и очень дорогим. Почти тридцать лет она живет в этом мире, думает о чем-то, что-то любит, пишет. И все равно жизнь пуста. Пуста, как та запылившаяся крупная ваза синего стекла, что стоит на трюмо. В ней почти никогда не бывает цветов...
      Да, Джон действительно давно не дарил Тэсс цветов – впрочем, как и чего-то еще. Четыре года назад, когда они только начали встречаться, он часто приносил ей розы, то белоснежные, то кроваво-красные, какие-то симпатичные безделушки, а в почтовом ящике почти каждый день можно было найти наивную открытку или глупую любовную записку.
      Это время прошло.
      Надо сказать, что и длилось-то оно не очень долго: месяца три-четыре. Потом Джон со свойственной многим мужчинам простотой решил, что битва выиграна, крепость сдана, и вовсе перестал утруждать себя подобными проявлениями внимания, которые, конечно, хороши для начала отношений (потому как действенны), но ведь не всю же жизнь изображать из себя Ромео!
      Тэсс так и не стала миссис Мотт. Однако Джон относился к ней, как к законной жене. Часто – не в самом лучшем смысле этого слова. Приходил, не скрывая того, что рассчитывает на горячий ужин и согретую постель, что читать новые главы в ее бредовых книгах не собирается, потому как к чтению со школьной скамьи испытывает острую неприязнь...
      Джон действительно был смазлив, молод (на полтора года младше Тэсс), так что при первой встрече с большой вероятностью мог произвести впечатление на юную и неопытную девицу. Четыре года назад Тэсс тоже была юной и неопытной замкнутой девушкой с богатым воображением, которое парадоксально раскрашивало мир в густые, мрачные, зловещие тона. Она только начинала писать свои триллеры – эти треклятые дурацкие книжки... Искать парня, который смог бы выносить постоянно терзающие ее бредовые идеи и образы, Тэсс к тому моменту уже устала. Ни один не выдерживал больше двух месяцев, а потом прямо-таки мистическим образом испарялся. Джон был первым, кто проявил к ней устойчивый интерес. Тэсс так захотелось обмануться... Право, это совсем-совсем несложно, если большую часть времени живешь в мире фантазий и причудливых образов... А у Джона была такая подкупающая детская улыбка! Она обнажала крупные белые зубы, а в глазах прыгали веселые чертики. Ни дать ни взять мальчишка, совсем как тот, другой, что много лет назад катал свою соседку Тэсс на велосипеде и даже подарил ей котенка на Рождество.
      Улыбка не была единственной детской чертой Джона. Правда, остальные не казались такими милыми. Он иногда мог вести себя, как капризный и ленивый подросток, обидчивый, требующий много внимания, эгоистичный – и при этом непосредственный, остроумный, немного циничный... Тэсс все это замечала и переживала какую-то болезненную привязанность к человеку, который часто мучил ее и которого, несмотря ни на что, ей хотелось видеть счастливым. А от боли ведь всегда можно уйти в мир своих мрачных фантазий, героев, которым открыто тайное, странных событий – одним словом, в мир рождающихся книг. Которые теперь осточертели не хуже постылой серой реальности. Я так устала...
      Стоя у открытого окна, Тэсс озябла, но не спешила отходить. Ей нравилось смотреть на город, раскинувшийся внизу, гармонично расцвеченный теплыми пятнами лимонно-желтых, охристых, багряных деревьев. Листопад только начался, и скучающий ветер равнодушно гонял по тротуарам и газонам несколько пестрых кленовых листьев. Этот яркий мир, живущий где-то за пределами ее тесной квартирки, казался Тэсс более реальным, чем все те вещи, что окружали ее дома. И она любила наблюдать за ним. Но она никогда не чувствовала себя его частью. Позиция стоящего у окна как нельзя лучше отвечала ее внутреннему мироощущению. По крайней мере, так все на своих местах.
      Когда же Тэсс анализировала свои чувства, идя по улице, то ощущала себя как зритель, фантастическим образом попавший в фильм, когда все происходящее вокруг тебя вполне реально, красиво, захватывающе, но ты не являешься частью этого. Неприятно и даже жутковато. Тэсс старалась поменьше думать об отношениях с миром. Или быстрее возвращаться в ставшее более или менее родным пространство своего дома. Так сформировалась одна из многих черт, отличающих ее от других, – невероятно стремительная походка. Тэсс спешила всегда, даже тогда, когда торопиться было некуда. Просто чтобы поскорее выйти из ситуации, которая наполняет душу ощущением острой и печальной дисгармонии.
      Пальцы Тэсс, нервно вцепившиеся в холодный подоконник, совсем заледенели. Она поежилась и подула в ладони. Мысль о горячем ароматном чае показалась сладкой... Тэсс пошла на кухню, наступив по пути на несколько листов с почти что ненавистными ровными строчками. В сумерках белая бумага казалась сиреневато-серой. Страницы были разорваны.
      В кухне полумрак был еще гуще, чем в комнате. Складки красноватой ткани с рельефным геометрическим узором закрывали окно. Тэсс несколько мгновений постояла, наблюдая за тем странным оттенком, какой приобретают в таком освещении деревянный стол и табуреты, уютные шкафчики и полки с расставленными на них баночками и другой посудой. Отчетливое ощущение присутствия другого мира, который прихотливо проявляется в этих потусторонних красках и расплывающихся силуэтах, вновь наполнило ее. Ей нужно было дать этим образам выражение, словесные формулы, чтобы они, не переполняя душу, вылились в книгу, но у нее уже не было сил.
      Тэсс зажгла свет. На какое-то мгновение она почувствовала себя немножко счастливой, когда поняла, что электрическое освещение против обыкновения не кажется фальшивым, а, наоборот, вполне уютным и нужным.
      Большая фарфоровая чашка – мамина – приятно согревала озябшие ладони. Глоток душистого терпкого чая наполнил душу ощущением покоя и тепла. Не хотелось ни о чем думать, ничего видеть, только чувствовать, как приятно пахнет горячий чай и как быстро разбегается по жилам кровь, потихоньку приливая к щекам, как уходят на задний план проблемы и тревожные мысли. Если бы во всей вселенной не существовало ничего, кроме этого момента единения с собой...
      Внешнюю и внутреннюю тишину бесцеремонно нарушил пронзительный звонок. От неожиданности Тэсс вздрогнула, и несколько горячих капель пролилось ей на руку. Она болезненно поморщилась. В соседней комнате надрывался телефон. Придется подойти.
      Тэсс метнулась в комнату и по дороге зацепилась ногой за отодвинутый табурет. Ей удалось сохранить равновесие и не упасть, но теперь от душевного спокойствия не осталось и следа. Добежав до телефона, она схватила трубку и зло выдохнула:
      – Алло!
      – Привет, малыш! – Джон почему-то находил уместным так называть Тэсс, даже несмотря на то, что она была старше его.
      – Привет. – Ее голос звучал ровно, но он был очень далек от жизнерадостного.
      Джона в свою очередь давно уже не волновал вопрос, отчего у его возлюбленной бывает дурное настроение и как вернуть ее в нормальное состояние. Устал. «Меланхолия в хронической форме» – поставил он диагноз Тэсс, испытывая известное удовольствие от такой, как ему казалось, удачной формулировки.
      – Что поделываешь?
      – Пью чай.
      – Здорово! – обрадовался Джон. – Значит, раз ты свободна, через полчаса буду у тебя.
      – Думаешь, я собираюсь еще полчаса пить чай? – не без сарказма поинтересовалась Тэсс.
      – Нет, думаю, что просто хочу тебя сегодня увидеть. До скорого. – И в трубке послышались короткие гудки.
      Тэсс помотала головой. Так сильно было ощущение, что все это когда-то уже происходило, много-много раз: один и тот же разговор почти без изменения повторялся каждый вечер, и Тэсс чувствовала себя как белка, бегущая в колесе и узнающая уже каждую перекладину под лапами. Ах да, простите, есть же еще второй вариант развития событий: «Малыш, я сегодня не могу приехать, мы с ребятами как раз собрались сходить в...»
      Тэсс скептически окинула взглядом комнату. Творческий беспорядок стал ее постоянным спутником, даже Джон больше не отчитывал Тэсс за неаккуратность. Правда, время от времени ее все же посещало хозяйственное вдохновение и она наводила порядок. Тэсс ощутила легкий укол совести или, может быть, отголосок возмущения своего эстетического чувства, но откупилась от него только тем, что подняла с пола разбросанные бумаги. Из коридора в комнату падало немного света. Взгляд устало скользнул по знакомым словам, складывавшимся в такие же знакомые предложения...
      « Проснувшись утром, я долго боялся открыть глаза. Боялся, что странный кошмар все еще продолжается. Или что он стал слишком реальным и проснуться я не смогу уже никогда. Только подползший к щеке и согревший ее солнечный лучик рассеял мой страх. В том мире нет солнца. Значит, у меня впереди еще один день...»
      Тэсс разжала пальцы. Разорванные пополам страницы медленно опустились на пол.
      Она прошла в ванную. Небольшое зеркало с маленькой трещиной в углу отразило бледное лицо с тонкими чертами и неправдоподобно большими усталыми глазами. Тэсс нахмурилась, а потом раздраженно показала своему измученному отражению язык. Она открыла кран, чтобы набрать ванну. Горячая вода полилась тяжелой, сильной струей, воздух быстро наполнялся клубами плотного белого пара. Тэсс сидела прямо на полу, держа кончики пальцев под струей. Потом быстро разделась и опустилась в теплую воду с пушистой шуршащей пеной на поверхности. Тэсс закрыла глаза.
      Как хорошо! И странно. Мое тело наслаждается теплом и обволакивающе мягким прикосновением воды, но душа будто существует отдельно. Ей больно, горько, ее окружает только пустота. Сейчас придет Джон. Он будет ласкать меня. Тело мое соединится с телом мужчины, а душе будет все равно. Как же можно жить с такой разъединенностью?
      Прямо у уха с нежным шелестом лопались мельчайшие пузырьки белоснежной ароматной пены. Этот тихий звук, который тем не менее никак нельзя было заглушить, вызвал в Тэсс волну непонятного отчаяния. Я не могу повлиять даже на такую мелочь... Что же это за жизнь, в которой я не могу почти ничего?!
      Повинуясь злому порыву, Тэсс опустилась на дно ванны, так низко, что вода скрыла ее с головой. Уши заполнил непрекращающийся гул. Выдохнула. Сияющие пузырьки с шумом устремились к поверхности воды. А теперь – глубокий вдох, всего-то одно простое движение – и конец. Очень легко. Вот я есть – и вот меня уже не стало. Тэсс без удивления заметила, каким неживым светом играют блики на ее теле. Такая тонкая грань... Разве может быть граница между жизнью и смертью такой проницаемой? Если она так прозрачна, возможно ее нет вообще? Всего один вдох. Не будет больше Джона и его пресной любви. Не будет этих страшных и никому не нужных книг. И ярких кленов с плотными шероховатыми листьями тоже не будет. И прохладного запаха опадающей листвы. И окон с витражами. И маминых любимых обоев... В ушах звенело. Вода уже не хотела отпускать. Легкие горели изнутри. И никаких глупых смутных надежд на то, что все еще будет хорошо.
      Тэсс резко села и стала судорожно хватать воздух ртом. Она сама не осознавала до конца, как родилась в ее голове мысль о смерти и как удалось преодолеть этот соблазн.
      Тишину в квартире взорвал дверной звонок. У Джона были ключи, но ему всегда хотелось, чтобы Тэсс сама встречала его. Она поспешно встала. Вода и пена стекали с разгоряченного тела. Тэсс завернулась в полотенце и побежала открывать дверь, не обращая внимания на мокрые следы, остающиеся от ее босых ступней на полу. Как я могла? Ведь я почти решилась... Тэсс стало страшно. Она боялась себя.
      Джон увидел ее на пороге и замер восхищенный: так привлекательна была женщина с лихорадочно блестевшими глазами, мокрыми прядями волос, обрамлявшими тонкое лицо, каплями душистой воды на плечах и хлопьями белой пены, застрявшими кое-где в черных волосах.
      – Привет, котенок, – хрипло сказал он и сжал Тэсс в объятиях.
      Она с радостью зарылась лицом в его плечо. Так приятно было ощущать живое тепло его тела, крепость мускулов. Джон был реален, и ему не были знакомы ее страхи и метания, возможно поэтому он мог помочь справиться с ними. Джон был частью внешнего, незыбкого мира, и в нем можно было найти опору. Он надежный. Он защитит меня, даже от меня самой защитит.
      Прижав к себе Тэсс, Джон ощутил дрожь ее тела. Тэсс и сама не отдавала себе отчета в том, насколько сильное потрясение пережила сейчас. Ее сознание сейчас не смогло бы вместить такого понимания. Но естественный инстинкт жизни, этот древний механизм, был запущен. Тело молодой здоровой женщины боялось и не хотело умирать. Этот страх еще не отпустил Тэсс, и все нервы были напряжены. Казалось, еще немного – и они могли зазвенеть как натянутые струны. Ее бил озноб.
      Джон принял дрожь Тэсс за трепет страсти. Как же сильно она меня хочет, чертовка! – мелькнуло в его голове. Джону давно не приходилось улавливать такое состояние своей любовницы, поэтому он с легкостью принял желаемое за действительное.
      Тэсс мгновенно почувствовала, как что-то изменилось в том, как Джон обнимал ее, даже прежде чем он приник к ее губам в жадном, требовательном поцелуе. Первым порывом Тэсс было отстраниться. Но она сдержалась. Пускай... Что, если это вернет мне ощущение реальности? Лишь бы забыть тот ужасный звук поглощающей тебя воды, искаженный свет и то, как легко сделать последний вдох.
      Джон на ощупь нашел за спиной ручку двери и резко дернул на себя. Щелкнул замок. Тэсс вздрогнула от этого глухого звука, будто захлопнулась какая-то другая дверь, и снова волной поднялся страх. Джон уже бросил на пол влажное полотенце Тэсс, и его руки заскользили по ее теплой мраморной коже, по мокрым волосам... Тэсс крепко зажмурилась и бессознательно прикусила губу. Джон в это время пытался делать три дела сразу: целовать Тэсс, подталкивать ее к спальне и расстегивать пуговицы на своей рубашке.
      В спальне Джон сильным, уверенным движением бросил Тэсс на кровать и тут же накрыл ее тело своим, жаждущим, разгоряченным. Настойчивые и грубоватые ласки Джона волновали Тэсс ничуть не больше, чем ощущение жесткого покрывала, вдавливающегося в кожу, или мокрой пряди волос, которая неприятно холодила щеку и шею. Когда-то все было иначе. Тэсс нравились сильные руки Джона, прикосновения его шершавых ладоней, его естественность и безыскусность в любви. У нее был не очень большой опыт близости с мужчинами, и, может быть, поэтому в Джоне и его любовной тактике ее все устраивало. А теперь он стал ей безразличен как мужчина, все, что он делал с ней, не приносило ярких эмоций. Было разве что немного обидно оттого, что он не замечал этого и ничего не стремился изменить. Сама заговорить на эту тему Тэсс не хотела. Разве он станет нежнее ко мне? Или будет больше меня любить?
      Чувственная холодность была всего лишь одним из проявлений того болезненного разрыва, который появился в жизни Тэсс: разрыва ее тонкого и хрупкого внутреннего мира с внешним, материальным, часто грубым и ранящим. Того разрыва, который создавал ощущение трагичности и бессмысленности бытия. Который нужно было во что бы то ни стало преодолеть, вот только как? Тэсс не знала.
      Чтобы утолить страсть, Джону хватило считанных минут. Со счастливой улыбкой на лице он откинулся на постель. Тэсс открыла глаза и искоса взглянула на любовника. Вздох. Как же возможно, чтобы те минуты близости с любимым человеком, которые должны приносить самое большое счастье на свете, я так легко могла выбросить из жизни? Почему к человеку, который мне дорог, остается равнодушным мое тело? Люблю ли я его?! Откуда взялась эта пустота во мне и чем ее заполнить – не знаю, не знаю, ничего не знаю!
      У нее не было ни одного ответа на мучившие ее вопросы. Возле рта Тэсс залегла складочка горечи. В полумраке Джон не мог ее заметить, но от его внимания не укрылось другое: она все еще дрожала.
      – Детка, что с тобой? Тебя знобит.
      – Замерзла, – солгала Тэсс. Эта ложь была настолько наивной, что Джон шутливо щелкнул ее пальцем по носу.
      – А вот и неправда. Я старательно тебя грел. – Он усмехнулся, потом провел пальцем по щеке Тэсс.
      – Тебя опять мучают страхи?
      – Нет. Меня мучает другое.
      Джон вздохнул: гораздо больше ему хотелось, чтобы причина дурного настроения Тэсс была в ее чрезмерно развитом воображении. Но нет же! Значит, снова придется выслушивать, какой бессмысленной и никчемной кажется Тэсс ее жизнь, как эта жизнь пуста, как осточертели ей жутковатые книжки, в которые она вкладывает душу и которые печатают в мягких обложках и называют дешевой литературой. Пожалуй, все еще сведет к тому, что лучшая половина жизни прожита, а ничего стоящего в ней не было, значит, уже и не будет... Как мне надоела эта депрессия!
      Джону было двадцать шесть. Он был неплохим парнем и по-своему любил Тэсс. Но он не обладал тонким восприятием мира и особенно развитым интеллектом. И понятие кризиса тридцати лет, через который проходят все, а более остро такие впечатлительные натуры, как Тэсс, лежало где-то за пределами круга его жизненных представлений. Его практический житейский ум хорошо справлялся с решением насущных проблем вроде выбора перспективного партнера (Джон занимался продажей бытовой техники) или наиболее удачного времени для заключения сделки. Его ценили в компании как толкового парня с деловой хваткой. Но его ограниченность проявлялась даже в том, что Джона совершенно не заботило интеллектуальное превосходство Тэсс. Он не думал о нем и не осознавал его. Тэсс интересовала его как хорошенькая женщина, которая проводит с ним вечера и не требует денег на тряпки. К тому же, пожалуй, приятно лишний раз похвастаться перед приятелями тем, что делишь ужин и постель с самой настоящей писательницей. Редкость все-таки...
      Вопреки мрачным ожиданиям Джона Тэсс замолчала, и было видно, что продолжать разговор она не собирается. Джон ощутил легкий укол совести: любимой женщине плохо, а он ничем не может помочь и даже выслушать не желает. Он нашел самое простое решение.
      – Малыш, знаешь, лучше бы тебе поспать.
      – Я не могу, – совершенно искренне ответила Тэсс.
      – А я принесу тебе снотворного. Завтра проснешься – и все будет хорошо.
      Тэсс еле слышно вздохнула. Не будет. Разве что если я не проснусь. Если бы она произнесла это вслух, то, повинуясь давней привычке, ударила бы себя по губам. Но мысль о бегстве от жизни не оставляла ее.
      Джон взял ее на руки, посадил в кресло, закутав в покрывало, и расстелил для нее постель. Потом так же бережно перенес Тэсс на кровать. Отеческим жестом потрепал по волосам.
      – Погоди минуту, я сейчас. – И скрылся за дверью ванной комнаты.
      Все-таки он хороший, с теплотой подумала Тэсс.
      Присев на край кровати, Джон протянул Тэсс стакан воды и флакончик со снотворным. Дрожащими пальцами она достала одну таблетку. Глядя на это, Джон покачал головой. Он заботливо помог Тэсс, поддержав стакан, а потом еще несколько минут посидел рядом, пока она не заснула.
      Все же надо отвести ее к врачу. Или хотя бы психоаналитику. Совсем нервы ни к черту стали.
      Джон был искренне убежден, что делает для любимой все возможное.
      Странно, но и снотворное не спасло Тэсс от кошмаров.
 
       Из темного, глухого, холодного тумана, рассеянного в пустоте, ей удалось вырваться, но пространство, в которое она попала, вряд ли можно было назвать более уютным. Оно было ей знакомо: дом на границе между мирами из ее последнего романа. Большое старое здание, поблекшие обои, выцветшие, но плотные и темные занавеси на окнах, мебель середины прошлого века. Паркет на полу загадочным и жутковатым образом поглощает звук шагов. Не было слышно ни шороха одежды Тэсс, ни ее тяжелого дыхания, хотя ей казалось, что даже сердце колотится громко-громко, гулкими толчками посылая кровь по венам. Зато все звуки дома были отчетливы и явны: непонятный шелест, тихий, на грани слышимости, шепот, самопроизвольный скрип ступенек старой лестницы. Казалось еще, что где-то наверху не закрыто окно и ветер со стуком качает его, чуть дребезжит стекло, шуршит занавеска.
       Но самое ужасное было в том, что сейчас и Тэсс не знала, где, на какой ступеньке лестницы, за какой дверью ждет ее граница непонятного, чуждого, зыбкого и ирреального мира. Опасного мира, который создало воображение Тэсс и над которым она не имела уже ровным счетом никакой власти.
       Тэсс хотелось сбежать, но она не знала, где выход. На первом этаже было невероятное множество дверей, но за каждой – лишь лестница или коридор. И за любой мог оказаться тот мир. Тэсс уже почти что хотела попасть в него, лишь бы вырваться из пространства этого проклятого дома, но, дернув одну из бесчисленных дверей, она наконец ощутила на лице порыв холодного осеннего ветра, который швырнул в нее несколько сухих шершавых листьев. Солнца не было. Вместо него на небе в облачной массе тускло мерцало какое-то блеклое пятнышко. Тэсс шагнула через порог.
       Тьма. Проплывающие мимо пятна серого света. Они плывут медленно-медленно, и это странно: в лицо бьет сильный ветер. Ощущение полета, но непонятно в каком направлении: вверх, вниз или вперед. Там кто-то ждет. И сердце наполняется ужасом и радостью от скорой встречи с ним. Хоть бы сам дьявол! Но я должна быть с ним. И я буду!
 
      Сон оборвался внезапно. Тэсс со странным смешанным чувством облегчения и неудовольствия осознала себя лежащей в своей постели, на согретой простыне. На подушке, которая еще не просохла от прикосновения влажных волос и теперь холодила щеку. За окном разливался ясный утренний свет.
      Джона рядом не было. Вместо него – торопливо набросанная записка.
 
       «Не хотел будить. С добрым утром. Позвоню вечерком.
       P. S. Что я говорил? Ну разве тебе не легче?»
 
      Усмехнулась. Нет, не легче. Мне пусто и страшно. И я не хочу быть здесь. Не люблю тебя. Мне надо к нему. И я точно знаю, что смогу уйти.
      Тэсс села на постели, скрестив ноги. Она пыталась понять свой сон. Напугавшая вчера мысль о смерти странным образом оформилась и перестала быть страшной. Сон стал своего рода кульминацией, которая повернула действие к развязке.
      Наверное, я готова. Ведь я уже умерла во сне? Кажется. Кто-то сильный и любящий ждал меня.
      Почему-то мысль о том, что больше не надо будет ощущать на теле ласки Джона, показалась приятной и легкой. Ведь все можно решить очень просто. Если жить незачем, то к чему затягивать? Но воспоминание о теплой воде, поглощающей сознание, пугало. Взгляд Тэсс быстро скользнул по флакону со снотворным. Встряхнула. Таблеток хватит. Высыпала и пересчитала. На ладони – восемнадцать белых и таких опасных кружков. Но не осталось воды в стакане.
      Судорожно сжав кулак, Тэсс встала и пошла в ванную. Мыслей больше не было. Одна только странная решимость и напряженные до предела нервы.
      Телефон взорвался резкой дребезжащей трелью так неожиданно, что Тэсс вздрогнула и разжала пальцы. Таблетки рассыпались по полу. Звонок повторился, потом еще раз и еще... Тэсс стояла посреди комнаты в оцепенении.
      Боже, что я делаю?! Господи, прости! Это твой знак...
      Тэсс рванулась к телефону и хриплым от волнения голосом ответила:
      – Алло? – Джон, если это ты, я до конца дней буду любить только тебя. Может, это тебя мне Бог послал как спасение?
      Из трубки прозвучал совершенно незнакомый мужской голос, очень дружелюбный.
      – Здравствуйте, мисс Гринхилл.
      Ослабевшие ноги не держали ее. Она опустилась прямо на пол.
      – Здравствуйте.
      – Эдвард Коллинз, адвокатская контора Эндрю Бертама.
      Глаза Тэсс расширились от удивления. Невидимый собеседник будто уловил эту реакцию.
      – Мисс Гринхилл, не могли бы вы приехать в наш офис? Дело очень важное.
      – Что случилось? – протянула она.
      – О, не волнуйтесь, пожалуйста. Вы получили наследство.
      Тэсс стала лихорадочно соображать, кто из ее близких мог отойти в мир иной. Ничего не понимаю... Кроме тети Бетси, у меня никого нет, а она звонила два дня назад...
      – Приезжайте, мисс Гринхилл. Обсудим это дело. Адрес такой...
      Тэсс механически начеркала несколько слов фломастером на обрывке страницы.
      ...Через час желтое лондонское такси уже везло ее обратно домой. Зрачки Тэсс все еще были удивленно расширены, на губах играла растерянная полуулыбка. Так не бывает. Или бывает, но только в сказках. Из-за последней воли человека, которого я никогда не знала, я все еще жива. И очень хочу жить дальше: интересно ведь, как теперь сложится судьба?
      Пожилой водитель, необыкновенно молчаливый для таксиста, изумленно поглядел в зеркало заднего вида на пассажирку: Тэсс громко расхохоталась.
      А все же что входит в обязанности хозяйки конного завода?

      Действительно, жизнь часто делает совершенно немыслимые зигзаги и преподносит нам подарки, которых мы не ждем. В тот момент, когда Тэсс почти не ощущала связи с жизнью и готова была оборвать ее, судьба откровенно вмешалась в события и не позволила сделать непоправимого. Сюрприз был потрясающий, просто из разряда фантастики. Разве не мечтаем мы о неожиданно свалившемся с неба наследстве? Тэсс повезло. Хотя такие мечты ее и не посещали, наследство она получила. Причем этот подарок судьбы не был сопряжен с какой-то ощутимой потерей: Томаса Селти Тэсс никогда не знала и лишь теперь, много лет спустя, вспомнила рассказы бабушки о некоем Томе, самой большой любви ее жизни. Им так и не суждено было сочетаться браком, но память о нем бабушка Тэсс, миссис Гринхилл, хранила всегда.
      Так вот, как Тэсс узнала со слов адвоката, этот самый мистер Томас Селти в прошлом месяце отдал Богу душу, и, судя по словам его управляющего, последней волей умирающего было передать свое поместье Тэсс, внучке «его обожаемой Деборы». Тэсс чувствовала некоторые угрызения совести по поводу того, что совершенно незнакомый человек так позаботился о ней. Надо же, как он любил бабулю.
      При отсутствии письменного завещания, которое по непонятной причине Селти так и не составил, это устное волеизъявление было принято за основу при распоряжении наследством. Тем более что других наследников вроде бы не было. Так что сейчас Тэсс на очень кстати отремонтированном стареньком «фиате» ехала на север страны, чтобы вступить в права наследства.
      Поместье, кстати, тоже было не из обыкновенных. Как с удовольствием объявил Тэсс добродушный адвокат мистер Коллинз, она стала хозяйкой не просто земли и дома, но и конного завода, одного из старейших на севере страны, пусть и не самого процветающего на данный момент. Эта деталь, пожалуй, и стала причиной того, что теперь Тэсс никак не могла согнать с лица улыбку, таким странным и забавным казалось ей новое положение хозяйки конюшен, как пренебрежительно назвал ее Джон. Тэсс, кажется, никогда не была даже на скачках или других соревнованиях по конному спорту. А теперь коренная жительница Лондона, утонченная интеллектуалка, писательница Тереза Гринхилл едет в какое-то захолустье, где самый крупный ближайший город – Уэркингтон, чтобы насладиться положением владелицы конного завода и поближе познакомиться с лошадьми! Тэсс в очередной раз фыркнула.
      Она настояла на том, чтобы ехать именно на машине. Ей, видите ли, очень захотелось новых ощущений: сельских видов из окна автомобиля, обеда в придорожной закусочной, ночевки в дешевом мотеле... Одним словом, приключений, то есть того, что могло стать приключениями для столичной жительницы с очень маленьким опытом путешествий. Джон порывался поехать с ней, но его задержали дела на работе, а так как Тэсс не сиделось на месте, то он благословил ее и отпустил на все четыре стороны.
      Ясное дело, что редактор Тэсс, мистер Барри, не очень-то обрадовался ее внезапному отъезду, но впервые за долгое время он видел ее сияющие глаза и искреннюю улыбку. Пускай развеется, наберется новых впечатлений, подумал мистер Барри и согласился перенести дату представления нового романа.
      Вопреки всем тайным желаниям Тэсс ночь, проведенная в заведении в мотеле, оказалась удивительно спокойной, если не сказать скучной. Никаких приставаний грубоватых дальнобойщиков, никаких пьяных драк в баре... Тэсс даже была несколько разочарована серенькой обстановкой бедного на события места. Хотя, возможно, тут и случаются происшествия – в другие вечера. Но по безразлично философ-скому виду хозяина и горничной нельзя было ничего сказать об их насыщенной жизни. Тэсс провела несколько относительно спокойных часов в сыроватой холодной постели на не очень белых простынях, непроизвольно считая звонкие капли, падающие из протекающего крана в ванной. Лишь относительно спокойными эти часы были потому, что Тэсс была слишком взволнована необычными впечатлениями дня и предстоящим визитом.
      Теперь Тэсс действительно наслаждалась ощущением необыкновенной, абсолютной свободы и яркими осенними видами за окном: золотисто-карамельные поля, пестрые леса, кое-где – озера, в которых отражалось пронзительно-синее холодное небо с белыми пушинками облаков; холмы, часть из которых можно было бы сравнить с невысокими горами. Горы вдали, кстати, Тэсс тоже видела. Мелькали то и дело фермы и деревушки, но более или менее крупных поселков Тэсс сегодня не попадалось. Судя по карте, она уже подъезжала к повороту на дорогу к «Белой долине».
      Тэсс было легко и радостно, как ребенку, который заблудился в незнакомом доме, долго бродил по темным пустым комнатам, плакал, пугался, злился, мечтал найти выход, не мог, снова искал и которого в конце концов кто-то добрый и сильный взял за руку и вывел в ярко освещенную красивую комнату с множеством игрушек. И малыш больше не плачет и не мечется в поисках двери, ведущей наружу, ведь ему здесь стало хорошо...
      Вот и поворот с указателем: «Белая долина». Местность действительно холмистая, так что «долина» в названии вполне уместна. Интересно, а почему же она белая? Холмы-то покрыты лесами, травой на худой конец...
      Зря Тэсс так увлеклась размышлениями на этимологические темы. Потому что именно по этой причине от ее внимания ускользнула большущая выбоина на дороге. «Фиат» сильно тряхнуло. Машина обиженно чихнула, и мотор заглох.
      – Черт, черт, черт! – Кипя от негодования, Тэсс дергала ключ зажигания. Безрезультатно. Мотор не подавал признаков жизни. Черт, Билли, и это ты называешь работой?! Чтоб я еще раз обратилась к тебе за помощью?! – возмущалась Тэсс. Да лучше я сама научусь с умным видом ковыряться под капотом, чем еще раз понадеюсь на твою помощь!
      Доподлинно неизвестно, что именно отремонтировал в «фиате» Билли, но это что-то явно не было основной причиной частых в последнее время незапланированных остановок.
      Тэсс сидела в машине и нетерпеливо барабанила пальцами по рулю. Ждать было, собственно говоря, нечего. По пустынной дороге за последние полчаса не проезжал никто. В сотовом очень кстати кончилась зарядка.
      Господи, ну почему же не может все быть хорошо?
      Сделав еще несколько глубоких вдохов для приведения нервной системы в состояние относительного равновесия, Тэсс выбралась из машины и взвалила на плечо огромную сумку. Она не столько представляла собой страшную тяжесть, сколько производила таковое впечатление в качестве ноши чрезвычайно хрупкой женщины, однако нести ее до «Белой долины» нужно было мили четыре.
      Тэсс шумно вздохнула и отправилась мерить шагами дорогу. Повезло мне: хотя бы дорогу знаю наверняка! Она даже пожалела о своей легкомысленной жажде приключений. Сама виновата. Хотела – на вот, получи!
      При других обстоятельствах Тэсс была бы счастлива совершить прогулку по таким местам. Узкая проселочная дорога прихотливо вилась между пологими холмами, поросшими лесом, во многих местах еще зеленым.
      Здорово! Я теперь смогу здесь жить! И никогда больше не стану таскать на себе таких тяжестей!
      Тэсс уныло поправила на затекающем плече сумку. С этим балластом пешая «прогулка» заняла больше часа. Самым большим удовольствием было взбираться вместе с лентой дороги на холмы. При спуске Тэсс испытывала трудно преодолимое желание усесться на сумку и съехать вниз. Пожалуй, если бы кроме одежды там не лежал еще новенький ноутбук, она поддалась бы искушению.
      Наконец, свернув за очередной холм, Тэсс тихо вскрикнула от восторга: ей открылся вид на «Белую долину». У подножия высокого, больше похожего на небольшую сглаженную гору холма стоял величественный старинный дом. Почти замок. Большое трехэтажное здание было сложено из крупных серых камней. По углам высились четыре надежные круглые башни. Если бы Тэсс не была предупреждена о страсти покойного мистера Селти к старинной архитектуре и культуре вообще, она и вправду лишилась бы рассудка от счастья, решив, что стала обладательницей самого настоящего средневекового замка. Тэсс уронила сумку со счастливым вздохом.
      Вот это дом! Наверняка с привидениями. Что может быть прекраснее? Она лучезарно улыбнулась. Ветер быстрой волной скатился по склону с холма, из-за которого вышла Тэсс, подхватил и разметал ее волосы, игриво пролетел мимо, ударил в стены старого дома, как про себя окрестила она его, и приветственно пробежался по кронам деревьев, растущих на холме позади дома. Он увлек за собой целый янтарный шелестящий дождь из листьев. Тэсс видела, что во дворе перед домом объезжал лошадь высокий светловолосый человек. Он обернулся на порыв ветра, замер на мгновение, кажется изумленно. Тэсс догадалась, что он заметил ее. Пришлось вскинуть на плечо свою необъятную сумку и вступить на финишную прямую. Тэсс приподняла подбородок повыше. Очень хотелось бы выглядеть достойной наследницей мистера Селти. Но сохранять подобающий вид, если одежда на тебе запылилась, волосы растрепаны, а за спиной громоздится сумочка чуть ли не больше тебя, согласитесь, очень и очень нелегко...
      Светловолосый человек уверенным сильным движением направил лошадь в ту сторону, где стояла Тэсс. Всадник и его конь приближались быстро и ритмично. Тэсс разглядела наконец, что волосы у мужчины не просто светлые, а серебристо-пепельные. А лицо вроде бы молодое. Неужели он родился седым? Непокорные серебристые пряди спадали на лоб. На суровом лице как угли горели строгие, недобрые глаза. Под этим жестким взглядом Тэсс почувствовала себя очень уязвимой.
      Поравнявшись с ней, мужчина лихо спрыгнул на землю. Хорошие манеры. Но неуютное ощущение от прохладного пронизывающего взгляда не оставляло Тэсс. Незнакомец оценивающе смотрел на нее.
      – Чем могу быть полезен, мисс?..
      Тон мужчины навел Тэсс на мысль о том, что она скорее потащила бы свою сумочку обратно в Лондон, чем рискнула попросить его о какой-то услуге. Не грубый, нет, совсем не злой голос. Просто металлически-холодный и властный. Голос хозяина.
      – Гринхилл, Тереза Гринхилл. Добрый день... – Она смутилась, явно не ожидая того, как неуловимо быстро расширились глаза ее собеседника.
      Он поклонился, не глубоко, но очень уважительно, чем ввел ее в еще большее смятение.
      – Добро пожаловать, мисс Гринхилл. – Он сделал шаг к ней и легко перехватил ношу, которая стала уже, кажется, раз в двадцать тяжелее, чем была час назад. – Если позволите.
      На его плече любимая сумка Тэсс смотрелась гораздо более естественно. Она поразилась тому, какой обаятельной оказалась улыбка этого человека, когда лишь уголки его губ чуть вздернулись кверху, но глаза блеснули мягким лукавым огоньком.
      – А вы так от самого Лондона добирались?
      Тэсс покраснела и принялась сбивчиво объяснять, где именно осталась ее машина. Мужчина, шагавший рядом в направлении дома, кивнул. Потом внезапно остановился, сделал еще один поклон и произнес:
      – Простите, мисс Гринхилл. Я не представился. Грегори Дарт, управляющий «Белой долины».
      – Очень приятно. – Тэсс протянула для приветствия руку и удивилась, какой горячей была твердая ладонь нового знакомого. От этого прикосновения по телу едва уловимой искоркой прошла волна напряжения. Тэсс взмахнула ресницами и несколько поспешно сунула руку в карман куртки. Что-то непонятное и потому пугающее проскользнуло и во взгляде Грегори.
      Господи, и с этим странным типом мне теперь жить рядом, в одном доме? Кажется, я знаю, как можно назвать новую книгу: «Человек с холодным взглядом»! Тэсс и не заметила, что впервые за последние недели подумала о своих книгах без отвращения.
      Зато она поняла, что еще настораживающего, цепляющего было в Грегори. Он довольно сильно хромал на левую ногу.
      Хромой бес, пронеслось в голове Тэсс. Каков же был ее испуг, когда она заметила быстрый, искоса брошенный на нее взгляд Грегори! Или я слишком громко думаю, или он и в самом деле может читать мысли...
      Они почти подошли к дому. Грегори отдал поводья лошади какому-то невысокому крепкому пареньку. На прощание он ласково провел рукой по морде животного и прошептал ему в ухо что-то, наверное совсем интимное. Тэсс не без защитной иронии подумала, что управляющий был бы гораздо более приятным собеседником, если бы относился к людям с такой же симпатией, как к лошадям. Но не дано – значит не дано.
      – Мисс Гринхилл...
      – Тереза или Тэсс, прошу вас... – Ей подумалось, что строить какие-то дополнительные барьеры в общении с Грегори вовсе незачем. С этим мистер Дарт и сам превосходно справится.
      – Хорошо, Тереза... Вы, кажется, уже заметили, как сильно я люблю лошадей, – с усмешкой сказал Грегори.
      Тэсс сделала над собой усилие, чтобы не заморгать. Телепат...
      – Я вырос в «Белой долине». Это мой дом в самом глубоком смысле слова. А лошади – моя семья...
      – А другой разве нет? – не задумываясь поинтересовалась Тэсс и тут же покраснела от своей бестактности. – Простите, я не хотела...
      Бровь Грегори иронически приподнялась.
      – Мне интересно: почему поместье называют «Белой долиной», – пролепетала совсем смущенная Тэсс.
      – Здесь часто опускаются туманы, и долина будто залита молоком. Это очень красиво, вы сами увидите... Тереза. – Грегори говорил, опустив голову. Они подошли к высокому крыльцу, и он пропустил ее вперед, приоткрыв перед ней массивную дубовую дверь.
      У Тэсс создалось впечатление, что она попала в сказку. Как завороженная ходила она по комнатам «замка», осторожно прикасаясь к гобеленам и дубовым панелям, которыми были отделаны стены, к тяжелой старинной мебели, некоторые образцы которой вполне годились на роль мечты антиквара, останавливалась у окон и подолгу любовалась видами на леса и холмы. Ей уже показалось, что вся прежняя жизнь осталась где-то далеко и ее место заняла другая, волшебная, теснее связанная с доброй старой Англией, чем с современной европейской страной. Тэсс вошла в библиотеку, один взгляд на которую заставил ее сердце радостно забиться: большое, просторное помещение, с уходящим вверх арочным потолком. Кажется, на нем были даже какие-то фрески. Стены уставлены стеллажами, а на них – сплошные ряды книг. Видимо, мистер Селти был очень образованным человеком. Не исключено, конечно, что богатая библиотека интересовала его только как антураж старинного замка, но Тэсс преисполнилась благоговением и искренним уважением к человеку, который в наш безумный век прогресса создал себе такой дом.
      Тэсс так погрузилась в общение с духом «Белой долины», что совсем забыла о воплощении этого духа, которое следовало за ней по пятам, отставая всего на несколько шагов, чтобы дать новой хозяйке насладиться необыкновенной романтической атмосферой. Грегори с легкой полуулыбкой, отражавшейся больше в глазах, чем на губах, следил за ней, за тем, с каким почти что священным трепетом прикасалась она к некоторым вещам, и думал о том, что у «Белой долины» появилась достойная ее владелица. Убедившись, что Тэсс не особенно интересуется его объяснениями, он предоставил ей совершить самостоятельное знакомство с домом. Естественно, взяв на себя труд проследить, чтобы она не заблудилась ненароком.
      Тэсс чувствовала себя счастливой. То, что она выпустила из виду присутствие Грегори, было проявлением даже не рассеянности, нет. Просто Тэсс была писательницей, и ее воображение могло заменить ей какого угодно гида. Действительно, какая, по сути дела, разница, услышишь ты реальную историю вещи или вместо нее в твоей голове родится поэтическая легенда, объясняющая происхождение и судьбу предмета? Тэсс давно уже жила в наполовину иллюзорном мире, населенном образами из ее фантазий. Если воображаемое так же ярко и живо, как действительное, то как провести четкую грань? И зачем, собственно?
      А в «Белой долине» пространство для рождения фантастического мира было самое что ни на есть подходящее. И Тэсс с радостью, знакомой только творческим людям, окунулась в новый мир. От этого чувства краски делались ярче, грань между светом и тенью где-то становилась контрастнее, а где-то совсем размывалась, сердце билось быстрее, а в кончиках пальцев ощущалось легкое покалывание.
      – Мне нужно написать... – рассеянно прошептала она с легкой улыбкой. И каково же было ее удивление, если не сказать – испуг, когда она услышала за спиной хрипловатое:
      – Простите?
      – Ой! – совершенно искренне выдохнула Тэсс и непроизвольно прижала руку к груди. В дверном проеме виднелась высокая, несколько угловатая фигура. Грегори стоял, сложив руки на груди, и пристально наблюдал за ней. Неизвестно, как долго. А я тут, как школьница, которую пустили походить по пустынному музею, хватаюсь за все! Тэсс стало почему-то неловко, что этот странный человек может подумать, что она плохо воспитана. – Я... Извините, я не ожидала, что кто-то ответит на мои слова.
      Грегори подавил улыбку. Точнее, она как ветерок скользнула по его лицу, оставив след только в глазах.
      – Мне удалось вас подслушать. Так вот, если вам нужны ручка и бумага...
      – Да нет же, нет, я не то имела в виду. Я писательница... – Тэсс покраснела от смущения, ей почему-то показалось нелепым представляться таким высоким званием этому человеку. У нее возникло ощущение, что он не то что старше, а много... древнее ее, что ли. И уже знает о ней все. И сейчас рассмеется, услышав признание беллетристки.
      Грегори не рассмеялся, только вскинул брови.
      – Вот как? Большая честь для «Белой долины».
      Тэсс ненавидела общаться с людьми, с которыми никогда не знаешь, шутят они или говорят серьезно.
      – Ну... не то чтобы писательница... Ах, называйте сами, как хотите, но я зарабатываю тем, что пишу мистические романы. – Тэсс рассердилась бы, если бы Грегори не внушал ей такого бессознательного страха.
      – Понятно. Значит, все-таки писательница. Что ж, атмосфера «Долины» может явить вам вдохновение. Если я что-то в этом понимаю.
      – Да, безусловно. – Тут Тэсс обеспокоилась наконец судьбой своей сумки. – Простите, а где мои вещи?
      – В вашей комнате. То есть это была комната для гостей, но она очень удобная. – Грегори замялся.
      Вряд ли хозяйке понравится положение гостьи в собственном доме, поняла его заминку Тэсс. С другой стороны, дом принадлежит ей пока что лишь формально.
      – Мы подумали, что вам будет не очень уютно в спальне мистера Селти, – продолжил Грегори. – Я провожу вас, Тереза. – С этими словами он вышел.
      Тэсс поспешила следом. Они поднялись на второй этаж по ближней боковой лестнице. В этой части коридора царил голубоватый полумрак, но впереди он заканчивался стеной с окном. Но фоне яркого светлого прямоугольника резко очерчивалась фигура идущего впереди Грегори, и Тэсс поразилась тому, с какой неуловимой и, казалось бы, невозможной грацией двигался этот хромой человек.
      Комната Тэсс была первой справа. Когда она открыла скрипнувшую дверь, то сразу увидела огромную старинную кровать под балдахином. Только присутствие Грегори удержало ее от того, чтобы немедленно рухнуть на нее. А еще в комнате был камин – кажется, самый настоящий. Тэсс уверилась, что счастье есть. И сказка про Золушку продолжается. Можно даже обойтись без принца. Определенно, камин лучше! На каминной полке стояли какие-то безделушки. На противоположной от входа стене – два окна. Любимых, арочных. Мама была бы в восторге. Жалко, она этого не видит... Стеллажи по стенам – полупустые. Видимо, основной фонд все же содержится в библиотеке. Простой письменный стол справа от входа. Тэсс словно вернулась в какое-то родное прошлое, которого никогда не знала, но которое тем не менее любила всей душой. Сердце радостно отзывалось теперь на знаки этого незнакомого, но дорогого прошлого.
      – Ваш дом вне времени. – Тэсс обернулась к Грегори. – Я уж и не знаю, в какой год попала: дом, похожий на средневековый замок, эта мебель конца девятнадцатого века...
      – А ванная в духе двадцатого. Может несколько развеять романтическую атмосферу. Уж не обессудьте. – Грегори показал на незаметную с первого взгляда темную дверь в углу. – Я вас оставлю. Если понадоблюсь, я во дворе.
      Тэсс вздохнула с облегчением, когда дверь закрылась – под его рукой на удивление бесшумно. Странный. Интересно, это добрый или злой дух из сказки?
      ...Когда Тэсс открыла глаза, солнце уже клонилось к вечеру, и его косые лучи падали на темно-синее атласное покрывало. Тэсс первым делом огляделась и ущипнула себя: а не сон ли все произошедшее? Нет, не похоже. Нигде больше я не видела таких обоев в полосочку. А камин в самом деле настоящий. Воображение тут же услужливо нарисовало Тэсс картину: холодный зимний вечер, в камине потрескивают и играют язычками пламени поленья, распространяя в комнате душистый смоляной запах, а она лежит, свернувшись калачиком в постели, и смотрит на огонь... Господи, спасибо тебе за это...
      Тэсс ни за что на свете не вспомнила бы, как заснула. Одежда на ней была все та же, дорожная, значит, скорее всего, она отключилась сразу после ухода Грегори. Она чувствовала себя свежей и отдохнувшей. Для полного счастья не хватало лишь горячего душа.
      Ванная действительно оказалась самой обычной. Тэсс с наслаждением завернулась в свой пушистый махровый халат и закрутила голову полотенцем. Хотелось потянуться и замурлыкать. Она не стала отказывать себе в таком невинном детском удовольствии. Надеюсь только, что этот хромой бес не умеет видеть сквозь стены!
      Тэсс стала разбирать вещи. У нее было странное чувство, что наконец-то она дома. Необычное, таинственное пространство «Белой долины» действовало на нее просто магически. Внешнего мира почти что не существовало. Во всяком случае, Тэсс ни разу не вспомнила о том, что надо бы позаботиться о судьбе своего «фиата».
      Из сумки чуть ли не под звуки фанфар был извлечен ноутбук. Тэсс осторожно поставила его на стол, любовно погладила крышку. Включила. И, повинуясь острой потребности выражения своих эмоций, не отдавая себе отчета в том, что взяла отпуск на две недели, легко застучала по клавишам...
      Из творческого забытья Тэсс вывел громкий стук в дверь. Она поежилась, представив, кто сейчас стоит за дверью. Но делать нечего.
      – Войдите. – Тэсс обернулась.
      Дверь открылась без скрипа, но против всех ожиданий на пороге возникла вовсе не фигура Грегори. В комнату вошла, приветливо улыбаясь, высокая крупная женщина лет пятидесяти с аккуратно причесанными густыми седыми волосами. Одета она была в коричневое платье с белым фартуком, из чего следовало, что это служанка, причем самая подходящая для «Белой долины» – старой закалки.
      – Здравствуйте, мисс Гринхилл. Меня зовут Мэри.
      Тэсс поднялась навстречу женщине и протянула ей руку.
      – Очень приятно. Зовите меня Терезой или Тэсс, как вам больше нравится.
      Мэри посмотрела на хрупкую Тэсс с тем скорбным видом, с каким только заботливые бабушки и мамы могут смотреть на своих внучек-дочек, истязающих себя диетой или просто по неудачному стечению обстоятельств отличающихся болезненной худобой.
      – Хорошо, мисс Тереза. – Мягкая улыбка Тэсс и ее тихий голос окончательно убедили Мэри в том, что это хрупкое и слабое создание крайне нуждается в опеке и заботе. Прежде всего, разумеется, в гастрономическом отношении. – Если вам что-то понадобится, зовите меня. А мистер Грегори велел спросить, спуститесь ли вы к ужину. Я уж для вас расстаралась...
      – Да, конечно. Спасибо, Мэри, я приведу себя в порядок и спущусь.
      – Вот и замечательно! Я накрою к семи, – просияла та.
      Тэсс внезапно посетила блестящая, как ей показалось, идея.
      – Мэри, у меня уже есть одна просьба... Я очень хочу ужин при свечах.
      – Я устрою, мисс Тереза, – кивнула Мэри. И, уже выходя, обернулась и добавила: – Знаете, мистер Грегори так волновался перед вашим приездом, все думал, какой же хозяйки ждать. Злой ходил как черт...