КОНТЕКСТ (0)

МОДАЛЬНОСТЬ ИННИСА[1]

КОНТЕКСТ (1)

СКАНАЛИЗИРУЙ, МАТЬ ТВОЮ

Сигнал заставки АУДИО: «В эфире СКАНАЛИЗАТОР, уникальный обзор всего-всего на планете от «АнглоСлуСпуТры», ваше Объективное, Общедоступное, Объемное Окно в большой мир! »

Сигнал заставки ВИДЕО: клип-монтаж, многооконный экран, ударный материал: новый тур мистера и миссис Повсюду (сегодня ПРИМА), обзорный репортаж (сегодня – свободный полет), мимоходом перевозки (сегодня – Разгонотунель Симплтона), в деталях (сегодня, как всегда, домокадры с автокриком).

Сигнал автокрика: «События, события, события! СКАНАЛИЗАТОР СКАНАЛИЗАТОР СКАНАЛИЗАТОР СКАНАЛИЗАТОР СКАНАЛИЗАТОР СКАНАЛИЗАТОР… »

Сигнал заставки ВИДЕО: клип-монтаж, полный экран, планета Земля крутится-вертится, проступают меридианы Гринвичский, Восточного стандарта, Западного побережья, Зоны Тихоокеанского конфликта.

Сигнал прямого эфира АУДИО: «Шесть папа-мама – для тех, кто сверяет время по гадкому Старику Гринвичу, – гм, сами знаете, каким гадким бывает время. Ноль в ноль, начиная с сигнала «бип», обратный отсчет после эс-ой-ик – прощу прощения – эс-и-к – мы сверяем по оригиналу! Мы знаем, что в мире происходит происходит ПРОИСХОДИТ, но этот обзор всего-всего на планете только для вас, мистер и миссис Повсюду – или мистер и мисс, или мисс и мисс, или мистер и мистер, сами решайте, ха-ха! Обратный отсчет от одного папа-мама по старому доброму восточному стандартному времечку. Десять ноль одна антиматерии на Западном побережье. У всех, кто в одиночку ведет правый бой посреди океана, – семь ноль одна антиматерии – БИ-И-ИП! »

Сигнал часов: 5 х 1 сек. , обратный отсчет секунд – соль в альтовом ключе, минут – до в альте.

Сигнал «плага»: «Для событий нет лучше времени, чем настоящее, и нет часов лучше, чтобы сверять по ним время, чем критониевые часы «Дженерал Текникс», такие точно-преточные, что по ним рассчитывают звезды».

Сигнал заставки ВИДЕО: клипы, многооконный экран, выдержки сводок новостей.

Сигнал прямого эфира АУДИО. «Нет ничего лучше, если хотите держаться на плоту – прощу прощения, плаву, – чем СКАНАЛИЗАТОР!»

Вставка сигнал автокрика. (Если вы до сих пор не выключили, то выключите теперь.)

Сигнал «плага»: «СКАНАЛИЗАТОР единый ЕДИНСТВЕННЫЙ в своем роде обзор новостей в обработке знаменитого компьютера Салманассар «Дженерал Текникс», который все видит, все слышит, все знает, кроме того, что ВЫ, мистер и миссис Повсюду, решили от нас утаить».

Сигнал заставки: события.

В ГУЩЕ СОБЫТИЙ (1)

ЧИТАЙТЕ ИНСТРУКЦИИ

Сегодня, третьего мая, двадцать десять по Манхэтену, под Фуллеровым куполом ожидается мягкая весенняя погода. Дитто на Дженерал-Текникс-плаза.

… но Салманассар[2], – микриориогенный® компьютер, погруженный в жидкий гелий, в его бункере жуть как холодно.

(ДИТТО. Употребляйте это слово! Задействуемый мыслительный процесс в точности аналогичен редукции частот в вашем телефоне. Заметили – значит увидели: новой информации слишком много, чтобы тратить время, задерживаясь на слове или предмете. Употребляйте «дитто». Употребляйте!

«Словарь гиперпреступности» Чада С. Муллигана)

Не совсем машина, не совсем человек, но понемногу того и другого, Джоржетта Толлон Бакфест в свои девяносто один год функционирует в основном благодаря протезам.

Если вы в «ПОЛНОМ УЛЕТЕ», это потому что «Хапка Спелость» из Калифорнии специально выведена, чтобы на дюйм вы получали меньше ствола, больше мясистого листа. Спросите «Чувака Чухавшего Чуйку».

Эрик Эллерман – специалист по генетике растений с тремя дочерьми, которому очень страшно, ведь у его жены вырос перманентный пивной живот.

«… и Пуэрто-Рико сегодня стал последним штатом, ратифицировавшим нашумевшую поправку о дальтонизме к закону о евгенике Соединенных Штатов. Теперь для тех, кто желает рожать неблагополучных детей, осталось только два пристанища: Невада и Луизиана. Поражение лобби младенцефермеров стирает давнее клеймо со светлого чела Младшенького штата, и дата выбрана как нельзя более уместно, поскольку присоединение Младшенького к всеобщему большинству почти день в день совпало с принятием первого евгенического закона касательно гемофилии, фенилкетонурии и врожденной имбецильности… »

Мак Шелтон годами мечтала о чудесах, а теперь чудо творится в ее теле, а в мечты вторгается реальный мир.

ТРУДНОЕ МЫ ДЕЛАЕМ СРАЗУ. НА НЕВОЗМОЖНОЕ ТРЕБУЕТСЯ ЧУТЬ ДОЛЬШЕ Базовая версия девиза «Дженерал Текникс»

Норман Ниблок Хаус – младший вице-президент по набору персонала и кадрам «Дженерал Текникс».

«Прошу прощения – слушатель в прямом эфире. Помните, только звонки слушателей СКАНАЛИЗАТОРА обрабатываются Салманассаром «Дженерал Текникс», давая наиболее адекватный отклик в кратчайшее квантумное время… »

Настоящая фамилия Гвиневеры Стил – Двиггинс, ну и можно ли ее винить?

Ваши слаксы достаточно отражают вашу природную мощь – с первого взгляда?

Если на вас «МасКью-лайны», то ответ «да». Устав от полумер, мы в «МасКью-Лайн, Корп.» вернули мошну на законное место, чтобы показать теркам: с чуваками не шутят.

Шийна и Фрэнк Поттер уже сложили чемоданы ехать в Пуэрто-Рико, так как для Фрэнка что красный, что зеленый – все едино.

«Два звонка слушателей! Номер первый: прости, дружок, но нет… Мы не ошиблись, сказав, что с решением Пуэрто-Рико для диссидентов остается всего два убежища. Изола действительно имеет статус полноправного штата, но весь регион Тихого океана, в котором расположены составляющие его острова, находится на военном положении, и по надобности иной, нежели военной, пропуск туда не получишь. Но спасибо за вопрос, такова жизнь: ты моя среда обитания, я – твоя, вот почему мы используем СКАНАЛИЗАТОР как двусторонний процесс…»

Артур Иди-с-Миром не расстраивается, когда не может вспомнить, куда что положил. Разыскивая одни вещи, он всегда находит другие, о существовании которых позабыл вовсе.

ТРУДНОЕ МЫ СДЕЛАЛИ ВЧЕРА. НЕВОЗМОЖНОЕ МЫ ДЕЛАЕМ СИЮ МИНУТУ Текущая версия девиза «Дженерал Текникс»

Дональд Хоган – шпион.

«Вопрос номер два: дальтонизм – медицинский термин для обозначения неспособности различать цвета, и уж поверьте, это самое настоящее увечье. Спасибо вам, дорогой участник, спасибо».

Жер (сокращенное от Жеребец) Лукас – золотце, подлинный чудо-мальчик: расчетлив, осмотрителен и в свободном полете на всю катушку.

(НЕВОЗМОЖНОЕ Означает: 1. Мне бы это не понравилось, и когда оно случится, я буду против. 2. Не надо меня этим донимать. 3. Бога нельзя этим донимать. Значение под номером «3», возможно, обосновано, но остальные – на 101 % дерьмо собачье.

«Словарь гиперпреступности» Чада С. Муллигана)

Филипу Питерсону двадцать лет.

Вам действует на нервы устаревшая приставка автокрика, которую нужно постоянно перепрограммировать вручную, чтобы она не звала вас смотреть репортажи, уже неделю как снятые с программы?

Мы совершили переворот в мире приставок: новый автокрик «ДжТ» программирует себя сам!

Саша Питерсон – мать Филиппа.

«На смежную тему: бесчинствующие толпы атаковали сегодня правокатолическую церковь в Мальмё, Швеция, во время утренней службы. Согласно списку пострадавших, число жертв перевалило за сорок, среди погибших – священник и многие дети. Из своего дворца в Мадриде папа Эглантин обвинил конкурирующего папу Фому в намеренном подстрекательстве к этому и подобным выступлениям, что встретило решительные опровержения представителей Ватикана».

Виктор и Мэри Уотмог родились в одной и той же стране и прожили двадцать лет в браке: она – во втором, он – в третьем.

Что вам хочется сделать, когда вы видите ее в мини-платье от «Форлорн amp;Морлер Максес»?

Хочет ли она, чтобы вы это сделали, когда увидите ее в мини-платье от «Форлорн amp;Морлер Максес»?

Если бы не хотела, то его не надела бы.

Максимальная доступность в «МАКСЕС» – не преувеличение.

На картинке – модель «Крутезанка».

То ли еще будет, когда увидите «Потаскушку»!

Все, что в ней есть.

Элайху Мастерс – нынешний посол Соединенных Штатов в некогда британской колонии Бениния.

«В ответ на обвинения Сенатор от Южных штатов Лоуэл Кайт в этот анти-материя заявил, что нарки сегодня несут ответственность за девять десятых правонарушений, совершаемых, как он выразился по-латыни, per anum[3] – прошу прощения! – per annum[4] в его родном штате Техас и что усилия федеральных властей решить проблему провалились. В частной беседе представители отдела по борьбе с наркотиками выразили озабоченность тем, какую популярность приобретает у нарков новый продукт «ДжТ» трип-улет».

Джерри Линдт – новобранец.

Когда мы в «ДжТ» говорим «общий», мы имеем в виду ВСЕОБЩИЙ. Мы предлагаем головокружительную карьеру любому, кто интересуется астронавтикой, биологией, вакуумными технологиями, гидравликой, динамикой, евгеникой, зоологией, илемом, кваркологией, кинетикой, менеджментом промышленности, металлургией, оптикой, патентным правом, работой, реактивными двигателями, рентгеновским излучением, робототехникой, сверхзвуковыми двигателями, синтезом материалов, телекоммуникациями, ферромагнетизмом, химией юриспруденцией, ядерной физикой…

Нет, ваш конек мы не пропустили. Просто не хватило места в этом объявлении.

Доктор медицины, профессор Сугайгунтунг – декан факультета тектогенетики Университета Патриотизма в Ведомой к Социализму Демократически Республике Ятаканг.

«Распространение мокеров по-прежнему остается в центре внимания: вчера во Внешнем Бруклине мокер застрелил двадцать одного человека прежде, чем узи-вузи его зафьюзили. Все еще в бегах мокер из Эванстоуна, штат Иллинойс, на чьей совести в общей сложности девять убитых и трое раненых. По ту сторону океана: в Лондоне мокерша прикончила четверых и своего собственного трехмесячного ребенка прежде, чем ее поколотили сознательные прохожие. Сходные сообщения, поступившие из Рангуна, Лимы и Окленда, увеличили число жертв за сегодняшний день до шестидесяти девяти».

Грейс Роули – семьдесят семь лет, и она теряет память.

Сегодня здесь, завтра прошлое – уже не подходит современному человеку.

Сегодня здесь, сегодня прошлое – вот наша феня.

Достопочтенный Зэдкиэль Ф. Обоми – президент Бенинии.

«Несколько западнее: в этот анти-материя Вашингтон получил суровую ноту от правительства Ятаканга, в которой утверждалось, будто подразделения с морских баз на Изоле вторглись в территориальные воды Ятаканга. Официальный ответ будет учтивым, но ни для кого не секрет, что сто островов, составляющих территорию Ятаканга, постоянно предоставляют убежище китайским аквабандитам, которые, выскальзывая из так называемых нейтральных портов, в открытом океане нападают на патрули США…»

Олива Алмейро – самая преуспевающая младенцефермерша в Пуэрто-Рико.

Вы встречали чуваков, которые держат по две-три терки на приколе? Вы встречали терок, которые каждые выходные сваливают с новым чуваком? Завидно?

Не стоит.

Как и любые другие, эти навыки можно приобрести. Мы преподаем их на курсах, специально подогнанных под ваши личные предпочтения.

Мемориальный фонд миссис Гранди (пусть она перевернется в гробу).

Чад С. Муллиган был социологом. Он сдался.

В качестве причины пожаров в Государственном заповеднике Западного побережья, на прошлой неделе опустошивших сотни квадратных миль ценных лесоматериалов, предназначенных для производства пластмасс, бумаги и органических химикатов, сегодня была официально названа халатность инспектора лесохозяйства Уэйна С. Чарльза. Пока не ясно, кто несет вину за нанесенный ущерб: это называющие себя партизанами предатели внутри страны или проникшие извне красные».

Джога-Джонг – революционер.

Главное слово – ОПУСТОШАТЬ.

Не ищите его в словарях.

Для них оно слишком новое.

Но лучше бы вам поскорее узнать, что оно значит.

ОПУСТОШАТЬ.

Мы делаем это с вами.

И Пьер, и Жанин Клодар – дети pieds-noir[5], что, впрочем, неудивительно, ведь они брат и сестра.

«Прогнозы торнадо по следующим штатам… »

К Западу от Скалистых гор Джефф Янг – лучший спец, если вы ищете весьма специфический товар, который он поставляет: дистанционные взрыватели, взрывчатка, термитные заряды, кислоты и саботажные бактерии.

«Сплетница»: снова прошел слух, что небольшое независимое африканское государство Бениния на грани экономического хаоса. Президент Кот-Дагомелиа в своей речи в Бамако предостерег страны РЕНГ против попыток обратить ситуацию себе на пользу, в противном случае будут приняты все меры…»

Генри Мясник – вдохновенный проповедник панацеи, в которую верит.

(СЛУХ. Верьте всему, что слышите. Ваша жизнь, возможно, не станет от этого лучше, чем у болванов по соседству, зато намного разнообразнее.

«Словарь гиперпреступности» Чада С. Муллигана)

Человека, известного как Беги, определенно нет в живых. С другой стороны, хотя бы в одном смысле он не мертв.

«Поговаривают, что Бертон Дент снова подался на сторону, в последние анти-материи его видели в обществе бывшего нефтяного магната Эдгара Джевела. Тем временем, по Тихоокеанский анти-материи, его супруга на протяжении последних трех лет Фенелла Кох, похоже, погрузилась в розовые мечты на супружеском ложе – со «сливочной мечтой» Зоей Лейг. Как говорится: все мы равны, почему бы – бога в душу мать! – и нет?

Мистер и миссис Повсюду – личности-конструкты, эквивалент Джонсов нового тысячелетия, вот только вам не нужно за ними гнаться. Покупаете персонализированный телевизор с приставкой домомонтажа, а та гарантирует вам, что мистер и миссис Повсюду будут выглядеть, говорить и двигаться в точности как вы.

(ГИПЕРПРЕСТУПЛЕНИЕ. Вы уже совершили его, открыв эту книгу. Продолжайте в том же духе. Это наша единственная надежда.

«Словарь гиперпреступности» Чада С. Муллигана)

Бенни Ноукс сидит перед настроенным на СКАНАЛИЗАТОР теликом и, балдея с «трип-улета», все повторяет: «Ну и воображение у меня, мать твою! ».

«В завершение выпуска: Раздел Слабых Утешений. Один умник только что сообразил, что, если на каждого чувака, терку и «зеницу ока» выделить по клочку земли один на два фута, все человечество можно поставить бок о бок на шестиста сорока квадратных милях – территории острова Занзибар. Сегодня, третьего мая, двадцать десять, ждем вас снова! »

ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (1)

ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ

Достопочтенный Зэдкиэль Ф. Обоми чувствовал, как ночь навалилась на него черной тяжестью, пуховой периной облепила голову с седым ежиком курчавых волос, – ощущение было сродни гнетущей тишине в камере сенсорной депривации. Он сидел в парадном кресле с резным орнаментом, воспроизводящим, но не копирующим стиль мастеров-резчиков шестнадцатого века; по меньшей мере один из них был его предком… предположительно. В истории страны зияло обширное белое пятно, период, когда всем было не до генеалогий.

На столе перед ним – его руки, похожие на два дряблых овоща. Одна – розовой ладонью к потолку, так что был виден узор линий, поглядев на который много лет назад, когда он был совсем маленьким, женщина, наполовину француженка, наполовину шанго, предсказала ему героическое будущее. Другая лежит к верху тыльной стороной цвета красного дерева, с узловатыми, согнутыми пальцами, будто изготовившимися выстучать нервный ритм.

Она не шевелилась.

Высокий лоб интеллектуала и линия носа были, вероятно, берберскими. Но за переносицей ноздри широко расходились и сплющивались, большой рот был под стать пухлым щекам, округлому подбородку и сильной пигментации. Все это – от шинка. В те дни, когда еще было время на шутки, он нередко говаривал, что лицо у него – как карта его страны: захватчик до глаз, местный ниже.

Но сами глаза, составляющие пограничную линию, были просто человеческими.

Левый почти прятался под опущенным веком: после попытки покушения в 1986 году он стал бесполезен, длинный шрам до сих пор стягивал кожу на скуле и виске. Правый был блестящим, острым и быстрым – сейчас расфокусированным, поскольку на второго человека в комнате господин президент не смотрел.

Мертвая ночь душила Зэдкиэля Ф. Обоми, семидесяти четырех лет, первого и пока единственного президента бывшей британской колонии Бениния.

Не видя, он чувствовал… За спиной – колоссальная пустота Сахары, до нее более тысячи миль, и все же, чудовищная и зловещая, она громоздилась в подсознании, будто грозовой фронт. Перед ним – за стенами, за шумным городом, за портом – ночной бриз Бухты с запахом морской соли и пряностей с кораблей на рейде. По обе стороны – кандалами, приковавшими его руки к столу, мешающими – вопреки наполовину осознанному желанию – шевельнуться и перевернуть следующую страницу в пачке подлежащих рассмотрению документов, – бремя процветающих стран, которым улыбнулась судьба.

Население на планете Земля насчитывает многие миллиарды.

В Бенинии, спасибо колониальному правительству, расчертившему границы, живут всего девятьсот тысяч человек.

Богатство планеты Земля невообразимо.

У Бенинии, по той же причине, чуть меньше, чем нужно, чтобы не дать своему населению умереть с голоду.

Размер планеты Земля… пока достаточен.

Бениния принуждена метаться на узком пятачке, и пространства для маневра становится все меньше.

В памяти у него звучат тихие вкрадчивые аргументы.

С французским акцентом: «За нами география: расположение земель подсказывает, что Бенинии логично было бы присоединиться к Дагомалии; речные долины, дороги в предгорьях… »

С английским акцентом: «За нами история: у нас общий язык; в Бенинии шинка говорят с голани, а иноко с кпала на том же пиджине, на каком йоруба говорят с ашанти; присоединяйтесь к Республиканскому Единству Нигерии и Ганы, станьте еще одной РЕНГ… »

Внезапно на него накатила ярость. Ударив ладонью по кипе бумаг, он вскочил на ноги. Второй человек вскочил тоже, на его лице отразилась тревога. Но не успел он открыть рот, как господин президент вышел из комнаты.

Наверху одной из четырех башен дворца, той, которая была обращена внутрь страны и из которой была видна пышная зелень предгорий Мондо, но ощущалась суровая безысходность Сахары за ними, находилась комната, ключ от которой имел только господин президент. Часовой на пересечении двух коридоров отсалютовал ему коротким взмахом церемониального копья; господин президент кивнул и прошел мимо.

Как всегда, он закрыл и запер за собой дверь прежде, чем включить свет. Несколько секунд он постоял в полной темноте, потом его рука легла на выключатель, и он моргнул здоровым глазом, когда комната внезапно осветилась.

Слева на низком столике рядом с молитвенной подушкой покоился Коран, переплетенный в зеленую кожу, с ручным тиснением золотой арабской вязью, перечислявших все девяносто девять почтенных имен Единого.

Справа – с традиционной резьбой prie-dieu[6] из бенинского дерева повернута лицом к стене с висящим на ней распятием. Прибитая к дереву жертва – такая же черная, как само дерево.

А лицом к двери – черные маски, скрещенные копья, два барабана и священная жаровня, увидеть которую без покрывала из пятнистых шкур дозволялось только посвященным ордена «Клеймо леопардова когтя».

Господин президент тяжело вздохнул. Потом подошел к низкому столику и, взяв Коран, методично порвал все страницы в клочья. Под конец он разодрал по корешку зеленый переплет.

Повернувшись на каблуках, он снял с гвоздя и сломал пополам распятие. Распятый упал на пол, и он раздавил куклу ногой.

Он сорвал со стены обе маски. Вырвал им цветные гривы из соломы, выколол драгоценные камни глаз, выбил зубы слоновой кости. Обеим барабанам проткнул копьем кожу.

Завершив работу, он выключил свет, запер комнату и в первый же мусоропровод выкинул единственный ключ от нее.

КОНТЕКСТ (2)

ОТ РЕДАКЦИИ

Сигнал заставки ВИДЕО: клип-монтаж, полный экран, аэросъемка, смонтировано: сперва кадры аэросъемки, съемки с вертолета и джем светофоров Тернпайк в Нью-Джерси 1977 г. (на съемочной площадке потребовалось разбить три четверти миллиона машин, по шестнадцать с чем-то тысяч в одну сторону), перебивка – панорамная съемка ситуации в час пик на Пятой ав., Оксфорд ст., Красной пл.; затем наезд камеры, панорамная съемка, средний план: дауны, имбецилы, олигофрены.

Сигнал прямого эфира АУДИО: «Сегодня мы поздравляем Пуэрто-Рико с поражением лобби младенцеферм. Только что «отпраздновавшим свой двадцать первый» трудно поверить, что всего тридцать лет назад автотрассы и города задыхались от груд якобы движущегося металла, которые настолько мешали друг другу, что мы наконец одумались. К чему беспокоиться о двух тоннах мудреной техники, которые совсем вам не нужны, когда вы доберетесь до места, – которые даже не довезут вас туда в разумное время? И что еще хуже, которые значительно сокращают вашу жизнь, подвергая вас риску заболеть бронхитом и раком из-за воздействия выхлопных газов!

Как живые существа, автомобили испустили дух, когда перенасытили свою среду обитания собственными экскрементами. Мы тоже живые существа. Мы не хотим, чтобы то же случилось и с нами. Вот зачем нам евгеническое законодательство. Хвала Младшенькому, наконец присоединившемуся к большинству, которое давно распознало надвигающуюся опасность и пошло на мелкие неудобства, вызванные решением контролировать человеческий элемент в огромной среде нашего обитания.

С вами была редакция «Большой Нью-Йорк таймс».

РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (1)

СЕКЬЮРИТИ, УСИЛЕННАЯ ВИНОЙ

Все в Нормане Ниблоке Хаусе было рассчитанным и размеренным: как черточки на линейке, как деления на циферблате. Пункт первый: насколько следует осветлять кожу и распрямлять завитки бороды и волос, чтобы извлекать выгоду из инстинктивной реакции коллег, но при этом не упускать наиболее подходящих для его стояка терок. Пункт второй: сколько эксцентричности в поведении можно себе позволить – ровно столько, сколько при прочих равных стерпят от младшего вице-президента крупной корпорации, но чтобы ясно дать при этом понять, перед вами человек, с которым шутки плохи. Пункт третий: объем работ, который он умудрялся проводить через свой офис, задания и проекты – подбирались так, чтобы, заглядывая к нему, другие топ-менеджеры всегда заставали его за крайне важными переговорами.

Работу он получил благодаря поправке к «Акту о равных возможностях», который обязывал крупные корпорации вроде «Дженерал Текникс» нанимать белых и афроамериканцев в той же пропорции, в какой они представлены в населении всей страны, плюс-минус пять процентов. Не в пример найму во многих других «поправщиках», здесь его приход был встречен вздохом облегчения тогдашним вице-президентом по персоналу и кадрам, который почти оставил надежду найти достаточно афрамов, готовых жить по корпоративным стандартам («Докторская диссертация? Что такое диссертация? Подтирка для бледножопых!»).

Норман Н. Хаус со степенью доктора социологии был просто находкой. Сознавая это, он заставил работодателей попотеть.

В третий раз в жизни проявив проницательность (в первый – в выборе родителей, во второй – подставив подножку единственному претенденту на занимаемый им ныне пост), вице-президент заметил, что его новый подчиненный обладает способностью производить впечатление на людей, которых никогда не встречал раньше и скорее всего больше никогда не увидит. Иными словами: сам легко забывая других, он терпеть не мог, когда другие забывали его. Позже эту манеру стали называть стилем Хауса.

Завидуя этому таланту, вице-президент принялся обхаживать Нормана в надежде, что часть этого умения перейдет и на него. Его надежда была безосновательна. С таким даром или рождаются, или учатся ему, специально оттачивая на протяжении двадцати лет. Норману тогда было двадцать шесть, и он уже тренировался требуемые два десятилетия.

Но вице-президенту перепало несколько ценных крошек.

«Что я о нем думаю? Ну, рекомендации у него хорошие (говорилось рассудительно, с готовностью принять во внимание и оправдать), но, на мой взгляд, мужик, который вынужден носить «маскью-лайны», пожалуй, не уверен в собственной компетенции. В этих слаксах есть прокладка по переду, сами понимаете».

Вице-президент, у которого их было шесть пар, ни одной больше не надевал.

«Что я о ней думаю? Экзамены она сдала неплохо, но, по-моему, герла, которая носит прозрачный топ от «Форлорн amp;Морлер Максес» с глухими слаксами, никогда не доведет начатого до конца».

Вице-президент, который пригласил ее на обед и ожидал получить плату расхожей монетой, извинился под предлогом вымышленной болезни и, ворча, отправился ночевать домой к жене.

«Что я думаю о годовом отчете? Ну, по сравнению с прошлым годом график идет вверх, но шумиха вокруг этого проекта позволяет предположить, что он мог бы быть процентов на десять – пятнадцать выше. Интересно, как долго он протянет? »

В смятении вице-президент решил уйти на пенсию в пятьдесят лет, взяв премиальный пакет акций первой степени, а не продержаться еще, чтобы получить компенсаторную третью степень (вдвое больше), положенную в шестьдесят. Акции он продал, как только получил, а потом кусал локти, глядя, как они месяц за месяцем ползут вверх. В конечном итоге он застрелился.

Прикончило его подозрение, что акции «Дженерал Текникс» стали расти только из-за замены его на Нормана.

Норман быстро шел к общему лифту. Он с самого начала отказался пользоваться тем, который вел в его кабинет прямо с улицы: «Правда нелепо, если тот, чья специальность – люди, не встречается с теми, с кем имеет дело?»

В последнее время по меньшей мере один старший вице-президент тоже перестал пользоваться личным лифтом.

Как бы то ни было – он поднимался.

У дверей ждала одна из корпоративных терок. Она ему улыбнулась: не потому что они были знакомы (сразу по приходу в «ДжТ» он дал знать, что настоящий мужик, такой как Норман Хаус, способен найти себе терку и без помощи фирмы), но потому, что время и силы, которые он вложил в мелочи вроде отказа от личного лифта, вернулись ему сторицей в общем убеждении, что мистер Хаус самый доступный и дружелюбный изо всех двадцати вице-президентов компании. Это мнение разделяли, в глаза его не видев, даже грузчики, таскающие ящики на заводе электроники «ДжТ» в западной Виргинии.

Улыбка, которой он автоматически ответил, вышла натянутой. Ему было не по себе. Приглашение на ленч на президентском этаже в обществе воротил «ДжТ» можно было объяснить двояко: назревает повышение, хотя по сети слухов, которую он усердно поддерживал, ему не пришло и намека, или, что более вероятно, планируется новая инспекция системы подбора кадров. С тех пор как он унаследовал свою нынешнюю должность, он таких инспекций пережил уже две, и обе они были сущей докукой, пару раз ему даже не удалось сохранить кое-кого из своих людей, а ведь продвижение их на влиятельные должности потребовало несколько месяцев интриг.

«Дерьмо! Но с этими бледнозадыми я справлюсь. Не впервой».

Над дверьми лифта зажегся огонек «вниз», негромко тренькнул звонок. Норман вернулся мыслями к настоящему. Часы наверху, настроенные, как и все прочие в небоскребе «ДжТ», на знаменитые критониевые главные часы, показывали 12:44 папа-мама. Если он пропустит вперед направляющуюся вниз терку, то ровно на отмеренную минуту опоздает на ленч со СверхVIРами.

Вот так, пожалуй, и надо.

Когда двери раскрылись, он махнул герле проходить.

– Мне наверх, – сказал он.

Что бы они там ни задумали, он двигался наверх.

С рассчитанным полутораминутным опозданием он вышел на президентском этаже. Синтетическая трава шуршала У него под ногами, пока он шел к группе у плавательного бассейна. В воде резвилась голышом четверка самых хорошеньких корпоративных терок. Ему вспомнился периодически всплывающий шуточный вопрос: «Почему бы «ДжТ» не стать первой компанией, которая заведет себе корпоративных чуваков? », и он едва-едва успел подавить улыбку, когда его приветствовала сама Старушка ДжТ.

Глядя на Джорджету Толлон Бакфаст, никто бы не догадался, что она экстраординарная личность и экстраординарный артефакт. Только много позже вы узнавали, что ей за девяносто. Выглядела она самое большее на шестьдесят: пухленькая, хорошо сложенная и сохранившая достаточно собственных русых волос, чтобы опровергнуть обвинения, будто она скорее мужчина, чем женщина. Верно, при внимательном рассмотрении в ее бюсте замечалась некоторая несоразмерность: это выпирал элекростимулятор сердца, но в наши дни многие обзаводятся подобными аксессуарами к семидесяти или даже раньше. Только благодаря дотошным расспросам Норман разузнал и про трансплантат легочной ткани, и про пластмассовые венозные клапаны, и про пересаженную почку, про штыри в костях и про замену голосовых связок после удаления раковой опухоли.

По сведениям из надежных источников, она была немного богаче британской королевской семьи. С такими деньгами можно купить здоровье, пусть и имплантированное.

Возле нее стояли Гамилькар Уотерфорд, казначей компании, много моложе Старушки ДжТ, но с виду – старше; Рекс Фостер-Стерн, старший вице-президент по проектам и планированию, мужчина одного с Норманом роста и сложения, рано заведший себе баки а-ля Дандрери[7] и то, что «Поколение X» называет беспартийным загаром. Еще тут был афрам с мучительно знакомым лицом, хотя Норман его в небоскребе «ДжТ» прежде не видел: – под пятьдесят, приземистый, лысый, бородка как у Кеньятты[8], вид усталый.

Норману пришла в голову новая причина, зачем его пригласили на этот ленч. В прошлый раз, когда его на подобном приеме представили средних лет незнакомцу, им оказался адмирал в отставке, которого ДжТ подумывала взять на борт ради связей в адмиралтействе. Он же ушел к производителю ховеров, поэтому ничего не вышло. Но если это еще один такой, Норман собирается вести себя насколько возможно нахально, но так, чтобы не дай бог не повредить карьере. Никакой больше Дядя Том с артритом не сядет в кресло совета директоров через голову Нормана Хауса. Тут Старушка ДжТ сказала:

– Элайху, позвольте представить вам Нормана Хауса, нашего вице-президента по подбору персонала и кадрам.

И все сместилось в другую плоскость.

«Элайху. Элайху Родан Мастерс, профессиональный дипломат, посол США в Бенинии. Но на что, черт побери, сдалась ДжТ эта полоска земли, колом застрявшая в Африке? У них же нет ни рабочих рук, ни природных ресурсов, чтобы их разрабатывать? »

Но нет и времени гадать. Он протянул руку, этим жестом обрывая объяснения ДжТ.

– Совершенно незачем представлять мистера Мастерса, мэм, – решительно сказал он. – Человек таких личных качеств – составляющая мировосприятия любого из нас, и мне кажется, я хорошо знаю мистера Мастерса, хотя мне никогда не выпадала честь пожать ему руку.

На лице Старушки ДжТ (эта женщина построила себе гигантскую корпорацию и огромное личное состояние, но на удивление плохо контролировала мимику) Норман прочел раздражение, что ее прервали, и удовлетворение, что комплимент вышел таким изящным.

Выпьете что-нибудь? – наконец спросила она: удовлетворение победило.

Спасибо, нет, мэм, – ответил Норман. – Это противоречит завету пророка, сами понимаете.

«Бениния… гм… Как-то связано с созданием африканского рынка для ПРИМА? В него уже вложено полмиллиарда баксов, а продукцию этого богатейшего со времен Сибири месторождения минералов продавать некуда – так продолжаться не может. Но, насколько я слышал, Бенинии не по карману даже накормить собственное население… »

Явно сконфуженная тем, что забыла или не знала, что один из ее собственных вице-президентов мусульманин.

Старушка ДжТ ударилась в раздражительность. «Стиль Хауса» против нее – как пуленепробиваемый жилет. Довольный поворотом разговора, чувствуя на себе взгляд Мастерса, Норман вовсю наслаждался десятиминутной беседой, предварявшей гонг к столу. Если уж на то пошло, то и гудение телефона, раздавшееся в одну или две минуты второго, он воспринял как сигнал к подаче блюд и продолжал рассказывать анекдот – шутку со слабым антиафрамским подтекстом, уместную в смешанном обществе и с перчинкой в виде уничижительно эпитета «коричневоносый», – и очнулся лишь когда ДжТ крикнула ему во второй раз:

– Хаус! Да Хаус же! Проблемы с группой экскурсантов в зале Салманассара! Это ведь ваша епархия, так?

Рефлекторно сохраняя внешнее спокойствие, Норман встал с поликресла.

«Если они это выдумали, чтобы меня подставить, я им такой обед устрою. Я их… »

– Прощу прощения, мистер Мастерс, – скучливым голосом сказал он. – Уверен, это займет всего пару минут.

И, весь кипя, двинулся к лифту.

ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (2)

ЧУДО-МАЛЬЧИК

«Талдычат все про окна пуска а я те'гв'рю какой-то админ поганый подергал за ниточки Салманассара-шмасера какого черта время тратить всю дорогу в Нью-Йорк тащиться погода дрянь даже без купола тут мошну отморозишь а терки лучше и носят меньше и травка крепче а то восемь сегодня и часа папа-мама нет ни одного барыги с сеном!»

В вестибюле перед бункером Салманассара – холодно. Стадо из ста девяти голов (в основном туристы, из них – одни подлинные потенциальные рекруты, которых заманили сюда листовками и телеплагами «ДжТ, Корп.», другие так часто видели себя тут в облике мистера и миссис Повсюду, что уже не могут сказать, зачем в реальности потащились в такую даль; но есть и другие кое-кто – подсадные утки «ДжТ», натасканные в нужный момент подавать реплики и создавать видимость событий) ждет «окна пуска», этакий эвфемизм того момента, когда гид «ДжТ» прочухается и готов будет начать, и от одного этого кое-кто уже решил не проявлять интереса, что бы ему ни показали.

Холодно! В мае! Под Фуллеровым куполом Манхэттена!

Одеты в нейлопенопластовые кеды, «маскью-лайны», мини-юбки и мини-платья от «Форлорн amp;Морлеп», увешаны япскими голокамерами с «встроенками вашим-нашим Нориск Лазилазер» монохромными лампочками, долгоиграющими «Сейян в ухо» диктофонами; карманы оттянуты «япскими газовыми баллончиками», «Се-Кьюри-шоккерами», «каратандами», которые на руку «вы наденете так же легко, как ваша бабушка надевала перчатку».

Беспокойные, следят за теми, с кем свел их случай на этой экскурсии с гидом.

Упитанные.

Глазками рыщущие, транки забрасывающие в чав-чавпасти.

Чертовски привлекательные.

Боящиеся, что какой-нибудь из притирающихся поближе соседей вот-вот обернется мокером.

Новые нищие мира событий.

Жеру Лукасу совсем не понравилось, каким взглядом окинул экскурсию соизволивший наконец появиться гид. Так, водя глазами по толпе, не увидишь Жера Лукаса, индивидуума: возраст – двадцать, рост – шесть, одет в «сэр-фэр докмартенсы» на платформе, могул-слаксы и чешуйчатую куртку-крокодиловку цвета «кровавый оникс» с клепками из чистопробного золота.

А увидишь с беглого взгляда заскучавшее стадо неудачников, бродяг и пионэров, в котором, правда, можно выделить несколько подвидов. Жера и его запасок из Калифорнии, к примеру: они-то приехали туром «день – две ночи» от «Рекакт-экс-Курсия», хотели кайфа, и здрасьте вам. Мир так съежился, что поверх ботинок можно натянуть, и все равно эффект расстояний…

Больше ста голов и только четыре стоящие телки: одна закинутая, сейчас уже даже понятия не имеет, не только в каком здании находится, но и на каком астральном уровне пребывает; две висят на локте своих чуваков, не оторвешь; одна словно только сегодня прилетела из РЕНГа: с дредками и черничной кожей, правда, Жеру ни к чему, чтобы видели, как он с ней трется.

Остальные – такое дерьмо, просто не верится, откуда их столько взялось. Мусор – все до последнего, точнее, последней в бесформенном буром мешке вместо прикида и с тяжеленным раздутым ридикюлем, волосы стрижены ежиком, нервное лицо лоснится – там, где не в рябинах от угрей. Скорее всего божья дщерь. Только религия способна заставить нормальную герлу так себя испоганить.

– Да где ж, мать их, терки? – пробормотал себе под нос Жер. – Ну, ясен пень, в офисах. Изо всех мегаполисов кормежка и зарплата в Нью-Йорке лучше всего. И в Эллейе те же дела, только наниматель там – правительство: сплавляет призывников в зону тихоокеанского конфликта, но кто ж богаче правительства-то?

Ладно, убиваем время. Ладно, миримся с дерьмовой идеей потащиться в холодильник. Всего-то и осталось, что дождаться завтрашней анти-материи, когда самолет унесет Жера и запасников назад к «люби на пляже Залива гаже».

– Хм… и где это они держат Терезу? – пробормотал Цинк Ходес, запаска, ближе всех оказавшийся к Жеру. Он говорил о легендарной подружке Салманассара, предмете бесконечных скабрезных шуток. Жер не удостоил его ответом. Цинк вчера прошвырнулся по магазинам и теперь был одет в «нейлотайп»-прикид. Жер недовольно нахмурился.

Впереди – пара не с одним или двумя, а – считайте: раз, два, – три! – тремя волочащимися за ними бэбиками. Смущенные вниманием обзавидовавшихся соседей в толпе, предки громогласно объясняют: мол, это не все их, просто они взяли на день и «зеницу ока» кузины, что несколько задабривает людей вокруг, но не настолько, чтобы они не утихли последними, когда гид наконец позвал к себе экскурсантов.

– Добрый день и добро пожаловать в небоскреб «Дженерал Текникс». Нет необходимости рассказывать кому-либо о «ДжТ»…

– Тогда почему бы тебе не закрыть варежку, а? – прошептал Цинк.

– Потому что она – составляющая мировосприятия для всех в нашем полушарии и даже за ним, от Лунной базы Ноль до ПРИМА, нашего Проекта Разработки Ископаемых Минералов в Атлантическом океане. Но один аспект нашей многосторонней деятельности всегда привлекает вас, дорогие мистер и миссис Повсюду, и вот его-то мы вам сегодня покажем.

Вот-вот, притягивает намертво, точно магнит, – пробормотал Цинк.

Щелкнув пальцами, Жер подозвал еще пару запасок, шедших на шаг впереди, и жестом приказал им подпереть Цинка с обеих сторон.

– Тут тебя оставим, – сказал Жер, – фанатик нейлоновый. Или на тридцати тысячах из самолета высадим, да еще под зад дадим для мягкой посадки.

– Но я…

Восторгайся, – посоветовал Жер, и Цинк, испуганно выпучив глаза, повиновался.

Обратите внимание на гранитную плиту, под которой вы сейчас проходите, и надпись, выгравированную с помощью разработанного «ДжТ» процесса высокоточных направленных взрывов. Говорили, природный камень невозможно обрабатывать взрывами, поэтому мы сделали это, тем самым воплотив в жизнь девиз компании, который вы видите в самом верху.

Придурок рядом с Жером беззвучно шевелил губами, пытаясь разобрать надпись над головой и вверх ногами.

– Ниже собраны лучшие образчики заблуждений человечества, например, вон там сами видите: дескать, на скорости более тридцати миль в час люди не способны дышать, шмель летать не может, а на межпланетные пространства Господь наложил карантин.

Несколько подхалимских смешков. Услышав слово «Господь», божья дщерь в нескольких шагах перед Жером перекрестилась.

– А почему тут так чертовски холодно? – воскликнул кто-то в первых рядах, поближе к гиду.

– Если на вас, как на мне, одежда из нового материала «ДжТ» «поликлимат», вы холода не почувствуете, – как по подсказке оттарабанил гид.

«Опять «подсадки» хреновы. Интересно, сколько в этом стаде тех, кому, наняв их по распоряжению правительства, дали эту дурацкую работу, поскольку ни на что больше не годны?»

– Но это напомнило мне про другой прекрасный пример того, как мы можем ошибаться. Семьдесят – восемьдесят лет назад говорили, что если построить компьютер, сравнимый с человеческим мозгом, понадобится небоскреб, чтобы его разместить, и Ниагарский водопад, чтобы его охладить. Вот этого-то на плите вверху нет, потому что они ошиблись только наполовину – относительно охлаждения. Ниагара не подойдет – водопад недостаточно холодный. Мы используем несколько тонн жидкого гелия. А вот насчет небоскреба они попали пальцем в небо. Подойдите к перилам, и я покажу вам почему.

Сто девять голов покорно разошлись по подковообразному балкону над студеным круглым залом. Внизу ходили взад-вперед идентичные с виду мужчины и женщины, временами без особого интереса поглядывая наверх. Десяток-другой из ста девяти обиженно решили, что бы ни случилось, все равно интереса не выказывать.

Жер колебался. Его взгляд скользил по расставленному внизу оборудованию, разложенному футов на восемьдесят, а то и на все девяносто: кабели, трубы, клавиатуры, дисплеи и датчики, пульты военного образца, устройства с бобинами перфоленты, стеллажи, заставленные поблескивающими металлическими всякостями.

– Хотя ему целый небоскреб и не нужен, он все же довольно большой, – восхитился кто-то. Как пить дать еще одна «подсадка» хренова. Когда Цинк шумно зашаркал ногами, Жер воздержался от замечаний.

А вот и нет. – отозвался гид и повернул смонтированный на перилах прожектор. Перепрыгнув людей и механизмы, луч остановился на ничем не примечательном конусе тускло-белого металла.

– Вот он, – торжественно объявил гид, – Салманассар.

– Вот эта штука? – послушно воскликнул «подсадка».

– Вот эта штука. Восемнадцать дюймов в высоту, диаметр у основания – одиннадцать дюймов. Это самый большой компьютер в мире, созданный благодаря уникальной запатентованной и зарегистрированной системе «ДжТ», известной как «Микриогеника». Правду сказать, это первый компьютер, который предположительно попадает в категорию мегамозга!

– Подлая ложь, – сказал кто-то в первых рядах. Выбитый из привычной колеи гид замешкался.

– Как насчет К'ун-фу-це? – не унимался доставала.

– Что? Боюсь, я не… – Гид бессмысленно улыбнулся. Это – не запланированное вмешательство «подсадки», заключил Жер и привстал на цыпочки, чтобы поглядеть, что происходит.

– Конфуций! Ты сказал Конфуций. В университете Пекина есть мегамозговой компьютер, действующая модель с…

– Заткните его! Предатель! Лживый подонок! Сбросьте его с балкона!

Вопли были рефлекторные, автоматические. Протолкавшись вперед, Цинк орал вместе с остальными. Прищурясь, Жер вытащил из кармана пачку «бей-голдс» и вставил одну в угол рта. Осталось всего четыре, с этим нейлоновым дерьмом придется экономить, а что еще можно получить на этом побережье, кроме сучьего манхэттенского сена? Он с силой прикусил кончик автоматической подачи кислорода.

Да что такого им сделал этот китаец? Или, может, их всех тут призывной пункт зацапал? Из-за чего так орать?

Корпоративная полиция выволокла прихвостня красных еще до того, как кто-либо успел съездить ему по роже, и гид с облегчением вернулся к своей стандартной брехне.

– Видите, где я сейчас сфокусировал луч? Это – консоль ввода данных для СКАНАЛИЗАТОРА. Мы вводим в Салманассар новости со всех транслирующих агентств через особое считывающее устройство. Именно благодаря Салманассару «Англоязычная служба спутниковой трансляции» сообщает вам о событиях на данный папа-мама.

Да, но ведь Салманассар был создан не только для этого? – подала голос еще одна «подсадка», и Жер передернул обтянутыми крокодиловкой плечами.

– Ну разумеется, нет. Главное назначение Салманассара – снова совершить невозможное. У нас, в «ДжТ», это – рутина. – Для пущего эффекта гид выдержал паузу. – Теоретически было доказано, что если в сложную логическую систему, какой является Салманассар, подавать информацию, то рано или поздно она сгенерирует сознание, самоозознание. И мы можем с гордостью утверждать, что уже имеются признаки…

Впереди шум и сутолока. Несколько человек, среди них Цинк, протиснулись вперед посмотреть поближе, что происходит. Со вздохом Жер остался стоять на месте. Вероятнее всего, еще одна запланированная тревога. И почему это идиотики в корпорации думают, будто люди не сумеют отличить истинного события от поддельного?

Но…

– Богохульники! Дьяволово отродье! Сознание – дар Божий, нельзя встроить душу в машину!

… такое «подсадке» «ДжТ» орать не позволят.

Обзор ему закрывал мужик: престарелый пиджак на несколько дюймов ниже и несколько фунтов легче Жера. Оттолкнув его в сторону и заслонившись от упреков Цинком, Жер перегнулся через перила. По двадцатифутовой колонне, какие поддерживали балкон, спускалась по скобам терка в бесформенном буром мешке, вот она спрыгнула с оставшихся пяти футов и стала бочком обходить встревоженных техников, которые поспешили наперехват.

– Да это же Тереза! – крикнул кто-то в потугах на остроумие и в ответ получил пару-тройку равнодушных смешков. Но среди экскурсантов на балконе разом появились все признаки паники. Ничего подобного во время туров мистера и миссис Повсюду не случалось. Те, кто хотел лучше видеть происходящее, начали расталкивать тех, кто хотел уйти, и почти тут же атмосфера сразу накалилась, послышались гневные крики.

Жер заинтересованно взвешивал и отбрасывал возможности. Ни одна божья дщерь не станет носить при себе то, что срабатывает с безопасного расстояния, – никаких арбалетов, тазеров, никакого огнестрельного оружия или фанат. Значит, идиоты, с воплями бегущие к выходу или бросающиеся ничком на пол, попусту тратят силы. С другой стороны, в мешке-ридикюле у нее на плече хватит места для увесистого…

Телескопического топора с лезвием длиной в сложенную рукоять. Гм!

Вопли: «Дело рук дьявола! Разбейте его и покайтесь, а не то будете прокляты на веки веков! Не смейте посягать на Божье… »

Бросив ридикюль в ближайшего техника, она рванулась к Салманассару. Один чувак, сохранивший ясную голову, швырнул в нее тяжеленным томом инструкций, книга ударила ее по ноге – герла пошатнулась и едва не упала. В это мгновение защитники перегруппировались, вооружились кнутами из разноцветных проводов и стояками еще не собранных стеллажей, соорудив себе шестифутовые дубины.

Но они только трусливо кружили вокруг, а приблизиться не рискнули. Жер презрительно скривил губы.

– Ату их, терка! – подстегнул Цинк. Жер промолчал. Он и сам мог бы это крикнуть, но счел для себя неподобающим.

Грохот металла о металл эхом прокатился по залу, когда герла сошлась с самым храбрым вооруженным стояком противником. Взвизгнув, он уронил дубину, словно она его укусила, а герла продолжала наступать, размахивая топором.

Его кисть – Жер ясно разглядел ее в полете – несколько раз перекувыркнулась в воздухе точно волан, а лезвие топора окрасилось кровью.

– Ну и ну, – пробормотал он и еще на пару дюймов высунулся над перилами.

Кто-то полоснул герлу из-за спины куском провода, оставив красный ожог на щеке и шее. Она передернулась, но, не обращая внимания на боль, со всего маху обрушила топор на пульт ввода. Пульт разлетелся на куски пластмассы и сверкающие электронные платы.

– Ну и ну! – повторил Жер с чуть большим энтузиазмом. – Кто следующий?

– Давайте вечерком прошвырнемся, побузим малость! – возбужденно предложил Цинк. – Я сто лет уже не видел такой трехнутой терки!

Увернувшись от свистящих в воздухе кнутов, герла левой рукой схватила что-то с тележки. Этим предметом она запустила в Салманассара – при соударении поднялось облачко искр.

Задумчиво взвесив предложение Цинка, Жер был склонен согласиться. Кровь с лезвия забрызгала бурую одежку герлы, раненый с воем катался по полу.

Он пососал кончик своей «бей-голд», чувствуя, как выкристаллизовывается решение по мере того, как дым, разбавленный воздухом один к четырем, проникал в его легкие. И задерживал его – задерживал еще девяносто секунд, – когда появился крутой.

КОНТЕКСТ (3)

ЕГО НАДО ЗАВАЛИТЬ

«Появление мокеров – не случайное стечение обстоятельств».

(СЛУЧАЙНОЕ СТЕЧЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ. Вы обращали внимание только на одну сторону происходящего.

«Словарь гиперпреступности» Чада С. Муллигана)

История термина: обозначение «мокер» происходит от слова «амок». Не верьте тем, кто говорит, будто это переиначенное «мокрушник». После встречи с мокрушником вы, если повезет, выживете, но если хотите пережить встречу с мокером, вам лучше вообще с ним не встречаться.

До начала двадцатого столетия большая скученность населения наблюдалась почти исключительно в городах Азии. (Это исключение составляет Рим, но к нему я вернусь позже.) Когда вам под ноги попадалось слишком много людей, вы вооружались панга или крисом и шли резать глотки. Не важно, обучили вас обращаться с оружием или нет, – те, с кем вы сталкивались, пребывали в своей обычной системе координат и умирали. Вы же существовали в системе координат берсерка. История феномена: берсерки вышли из общин, которые большую часть года просиживали штаны в долинках вокруг норвежских фьордов, где по обеим сторонам – горная гряда, на которою не залезть, сверху – как крышка, ужасная серая туча, и морем тоже не сбежишь из-за зимних штормов.

У южноафриканского племени нгуми есть пословица: воина зулу мало просто убить – его надо завалить, чтобы он остался лежать. История феномена: Чака Зулу завел обычай забирать у родителей будущее ассигаи-мясо в раннем детстве и воспитывать его в условиях, сходных с казарменными, когда у детей нет имущества иного, кроме копья, щита и повязки, чтобы под ней прятать пенис, и решительно никакой личной жизни. Он сам по себе сделал то же открытие, что и некогда спартанцы.

А также именно тогда, когда Рим уже стал первым в мире городом с миллионным населением, укрепились восточные мистические культы с присущими им аскезой и членовредительством. Ты присоединялся к процессии в честь Кибелы, выхватывал у жреца нож и отрезал себе яйца, потом бегал, размахивая ими, по улицам, а когда находил дом с отрытой дверью, бросал их через порог. Тебе давали женское платье, и ты сам становился жрецом. Задумайтесь, как же людям давили на психику, если то и дело кто-то решал, что это самый легкий выход!

«Вы невежественный идиот» Чада С. Муллигана

РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (2)

МЕРТВАЯ РУКА ПРОШЛОГО

Норман вышел из лифта, готовый обрушить на любого редкий, но всегда рассчитанный приступ гнева, под натиском которого виновато съеживались его подчиненные. Он еще не успел толком оценить ситуацию в бункере Салма-нассара, как носком ботинка поддел что-то на полу.

Он опустил глаза.

Это была человеческая рука, отрубленная у запястья.

«А вот мой дедуля с материнской стороны, – говорил Эвальд Хаус, – был однорукий».

В шесть лет Норман смотрел на прадеда круглыми глазами, не понимая всего, что рассказывает ему старик, но чувствуя, что это очень важно, так же важно, как не мочиться в кровать и не водить дружбу с сыном Кертиса Смита, мальчишкой его возраста, но белым.

«Не как сегодня лазерами чистенько и аккуратненько делают, – говорил Эвальд Хаус. – Не на операционном столе. Он родился рабом, понимаешь, и…

Понимаешь, он был левша. И он… он поднял кулак гнева на своего масса. Навалял ему в ручье так, что уши в коленки уперлись. Тогда масса позвал пяток ребят с плантации, и те приковали его к пню, какой был у них посреди сорокаакрового поля, потом сходил за пилой и…

И отпилил ему руку. Вот здесь примерно». Старик коснулся собственной высохшей, как чубук, трубки, руки дюйма на три ниже локтя.

«А что он мог поделать. Он же рабом родился».

Но теперь внимательно и совершенно спокойно Норман оглядел зал. Увидел стонущего и корчащегося на полу владельца руки, который, зажимая запястье, пытался в тумане дикой боли отыскать точки, надавив на которые можно остановить хлещущую из вен кровь. Увидел разбитый пульт ввода, фрагменты которого хрустели под ногами запаниковавших, потерявших голову сотрудников. Увидел огонь в глазах мертвенно-бледной белой девицы, которая, дыша как при оргазме, отмахивалась окровавленным топором от наступающих на нее техников.

Еще он увидел больше сотни идиотов на балконе.

Не обращая внимания на происходящее посреди зала, он прошел к панели в боковой стене бункера. Два поворота задвижек, и – хлоп – она отвалилась, открыв переплетение надежно изолированных шлангов и трубок, запутанных, как хвосты Крысиного Короля[9].

Вытащив вентиль квадранта, он резким движением – чтобы его не обожгло холодом – ударил по механизму ребром ладони, высвободив тем самым шланг. Прижав его к себе локтем, он потянул еще – так можно вытащить кусок побольше. Пусть не очень большой, но для его целей запаса длины вполне хватит.

Подходя ближе, он не отрывал глаз от девушки.

Божья дщерь. Зовут ее, вероятно, Доркас или Табита, а может, Марта. Думает об убийстве. Думает о том, как бы тут все разнести. Типично христианская реакция.

«Вы своего Пророка убили. Наш дожил в почете до глубокой старости. Вы своего убьете снова и сделаете это с радостью. Если бы наш вернулся, я поговорил бы с ним как с Другом».

В шести футах от герлы он остановился, шланг шуршал по полу точно чешуя чудовищной змеи. Встревоженная появлением этого чернокожего человека с холодным мертвым взглядом, она помедлила, занесла было топор, а потом передумала и как будто решила: это, наверное, отвлекающий маневр, ловушка.

Герла дико оглянулась по сторонам, ожидая увидеть того, кто приготовился напасть на нее с тыла. Но сотрудники распознали, что подтянул Норман, и украдкой отодвинулись подальше.

«А что он мог поделать… »

Рывком сдернув клапан на конце шланга, Норман отпустил его на счет «три».

Раздалось шипение, полетел снег, и что-то покрыло белым льдом и топор, и сжимающие его пальцы, запястье и саму руку за ним. Потянулось бесконечное мгновение, в которое ничего не происходило.

А потом под весом топора кисть отломилась от руки.

– Жидкий гелий, – пояснил для зрителей Норман и с лязгом уронил шланг на пол. – Окуните в него палец, и он отломится, как сучок. Мой вам совет – не пробуйте. И тому, что говорят о Терезе, тоже не верьте.

Он не взглянул на упавшую на колени девушку – потеряла сознание или, вероятно, уже мертва от шока, – а смотрел только на заиндевевшую кисть, еще сжимающую рукоять топора. Должен же он хоть что-то почувствовать, хотя бы гордость тем, как быстро нашел решение. Ничего. Его сердце и разум словно замерзли так же, как этот бессмысленный предмет на полу.

Повернувшись на каблуках, он вернулся к лифту с ужасным разочарованием в душе.

Цинк придвинулся ближе к Жеру.

– Ну и ну! – выдохнул он. – Не зря пришли, а? Пойдем, зададим вечером местным жару, поднимем китовое дерьмо с самого дня океана. Во наширялся чувак, аж меня зацепило!

– Нет, – отозвался Жер, не спуская глаз с двери, за которой скрылся крутой. – Только не в этом городе. Не нравится мне, как у них тут наводят порядок.

В ГУЩЕ СОБЫТИЙ (2)

МЯГКАЯ КЛЕТКА

«Уже более десяти лет фонды Нью-Йоркской публичной библиотеки находятся на самом деле вовсе не в Нью-Йорке. Их истинное местонахождение засекречено, но это не сократило, а наоборот, скорее расширило возможности доступа пользователям».

Самая многогранная копировальная, когда-либо существовавшая множительная система – это «Полнографика Кодак». Переверните лист, разрежьте по указанным линиям обычными ножницами, разберите фрагменты числом не более 24 – и на каждом из них окажется до 98% информации оригинала!

В данный момент Доналд Хоган был одним из 1235 читателей, любой из которых или все разом в каждый данный момент могли просматривать ту же книгу или журнал, что и он. Однако было крайне маловероятным, чтобы кто-то читал два идентичных текста в той же последовательности, что и он. Его поисковые параметры были зашифрованы, и в качестве дополнительной меры предосторожности он носил при себе расшифровку на якатангском – трудном и непопулярном языке, схожим с японским в том, что сочетал хаос китайских иероглифов с двумя полными слоговыми азбуками, и отличным от него тем, что не развился естественно, как японская катакана. Нет, это был ублюдочный отпрыск арабского письма, завезенного на острова Южной Азии мусульманскими проповедниками на исходе средних веков.

РЕЗЮМЕ. Авторы описывают ряд случаев спорной генеалогии на основе дел, представленных на рассмотрение в Департамент евгенической обработки штата Нью-Джерси. Наиболее удачной методикой выявления генов, ответственных за рецессивный дальтонизм, является…

ОБЗОРЫ СТАТЕЙ ПО СТРУКТУРЕ КЛЕТКИ СВОДНЫЕ РЕФЕРЕТИВНЫЕ ЖУРНАЛЫ ПО БИОХИМИИ ТРУДЫ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО ИНСТИТУТА ЦЕРЕБРОХИМИКАТОВ

Если вам нужна специально для вас сконструированная бактерия, способная превратить жидкую глину в высокопродуктивный источник серы, обращайтесь в «Миннесота\До-быча, Инк. » и получите наш штамм «UQ-141». Оплата почтовой пересылки первого миллиона организмов – $1000.

РЕЗЮМЕ. Компьютерное тестирование прототипа формулы яйцеклетки Nannus troglodytes. По оценкам…

Наиболее полезный справочный труд в одном томе, доступный нынешним ученым, специализирующимся на наркозависимости, – «Деформация субъективного восприятия» Фрайберга и Малера. Он включает в себя обзоры по темам: опиум и его производные, кока и ее производные, канабис и его производные, пейотль и его производные, питури[10], каапи*[11] и так далее, синтетические средства, начиная с лизергиновой кислоты[12] и кончая «ягинолом»® и «мозголомом»®. Также специальное приложение о «трип-улете»®. Микрофиша – $75 только для профессиональных врачей.

ЖУРНАЛ СОМАТИЧЕСКОЙ ЭКОЛОГИИ ДОКЛАДЫ О ВИДАХ СПОРТА И МУТАЦИИ НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ РЕПТИЛИЙ РЕВЬЮ

РЕЗЮМЕ. Анализируемый феномен перекрестно-экономических отношений в поселке в горной Боливии рассматривается как проявление синдрома Мергендалера, где стимулирующие факторы ослаблены религиозными, диетарными.

В продажу поступил изолированный «ДжТ» геноматериал Rana palustris[13] а также Rattus norvegicus[14]. Максимально возможная межвидовая контоминация менее 0, 01%.

РЕЗЮМЕ. Набрав иногда по телефону номер энциклопедической справочной, отлетевший Бенни Ноукс удивляется услышанному и говорит: «Ну и воображение… »

СИСТЕМЫ КОММУНИКАЦИИ

ТЕКТОГЕНЕТИКА ДАЙДЖЕСТ

РЕЗЮМЕ РЕФЕРАТОВ СТАТЕЙ ПО БИОХИМИИ

РЕЗЮМЕ. Доказывается, что восприимчивость к канцерогенному действию допущенного к коммерческому использованию четереххлористого углерода коррелирует с наследственной, обусловленной полом способностью определять на вкус в растворе менее 1 ppm наличие

Ничто не вызывает в современном мире большего разочарования, чем право рожать детей без способности их зачать. Мы специализируемся на имплантации уже оплодотворенной яйцеклетки…

БЮЛЛЕТЕНЬ ОБЩЕСТВА АБСОЛЮТНОГО ОРГАЗМА GRAUNCH: prosoversepix

ЖУРНАЛ СОЦИОЛОГИИ МУРАВЬЕВ, ПЧЕЛ И ТЕРМИТОВ

РЕЗЮМЕ. Когда несостоявшийся ни в чем мерзкий неудачник ХЭНК ОГМЕН изнасиловал свою мать и она забеременела (мы-то можем с почти полной уверенностью утверждать, что эмбрион уже болен фокомелией, ведь она сидела на «ягиноле»), для почтенного старосты квартала УОЛТА ЭДЛ-ШАЙНА дела стали принимать дурной оборот. Однако благодаря вмешательству в последнюю минуту знойной, разгоряченной страстью врача ИДЫ КЕЙПЛМОНТ трагедия миновала. «Как я смогу тебе когда-либо отплатить?» – вопросил Уолт, и она назвала цену, которая

Зевнув, Дональд Хоган отодвинулся со стулом от стола. Чтобы покончить с расписанными на день заданиями, ему никогда не требовалось больше трех часов. Убрав в карман блокнот с параметрами поиска, он побрел к лифтам.

КОНТЕКСТ (4)

ПРЕДМЕТ ДИСКУССИИ

РазвитыеРазвивающиесяСлаборазвитые

США, Объединенная Европа, СССР, Австралия (напр.)Китай, Ятаканг, Египет, Респуб. Единство Нигерии и Ганы (напр.)Цейлон, Бениния Афганистан, Мозамбик (напр.)

Управ. апатией обществаУправ. «революционными партиями»«Бесхребетные» правительства.

Курс валюты подвержен частым колебаниям вследствие инфляцииОфициально поддерживается мерами властейПодвержен произвольным колебаниям

Занятость на основе частных контрактовКонтролируется государствомКак повезет

СМИ и индустрия развлечений поддерживают пр-во вследствие патронажа и политической инерцииНапрямую контролируются правит. структурами, монолитное мировоззрениеСуществуют на дилетантском уровне и подвержены ляпам и безвкусицам, ненадежны

Диета разнообразна, но продукты производятся на фабриках или при помощи электричества, требуют дорогостоящих вспомогат. средствНе столь многообразна, но продукты распределяются через эффективную систему рационирования, гарантирующую сбалансированное питаниеНиже уровня необходимого для жизни, меры по рационированию неэффективны

Здравоохранение: частично бесплатное (материнство, здравоохранение детей, старость) частично платное, высокого качестваВсе здравоохранение бесплатное, безотносительно возраста, но обычно низкого качествПолностью платное, но минимального качества; в некоторых государствах прибегают к услугам знахарей

Выборочная воинская повинность; часты уклонения; лояльность призывников закрепляется психол. техникамиВсеобщая воинская повинность, число уклонившихся незначительно; лояльность навязывается климатом в обществеАрмия и флот прибежище для жертв нищеты, подвержены взрывам революционной активности и по большей части незав. от пр.

Квартиры во всех городах; отдельные дома в малонаселенных областях разрешены, но ночевки на улице не приветствуютсяКвартиры повсюду, отдельные дома для фаворитов правительства; ночевка на улице карается закономДома-лачуги, хибары, отсутствие жилищного законодательства, сильная скученность

Экспресс-самолеты, разгонотунели, скоропоезда, вертолеты, такси на солнечных батареях, автобусы на рикши, ветрогенераторах и т. д. Экспресс-самолеты, автобусы на ветрогенераторах, такси на солнечных батареях, рикши, велосипеды и т. д. Автобусы, грузовики, велосипеды, тягловая скотина и т. д.

Телефоны с видеоэкранами повсюдуНадежно работают только в городахТелефонные сети ненадежны; в ряде сетей только звук

Евгеническое законодательство против врожденного слабоумия, фенилкетонурии, гемофилии, диабета, дальтонизма и т. д.;

строгий надзор за соблюдениемПротив врожденного слабоумия, фенилкетонурия, гемофилии, и т. д.; соблюдение и надзор ограничены недостатком средствЕсли существует, то не проводится в жизнь или не может быть введено

Одежда – под влиянием моды; зачастую одноразовая из-за дешевизныОдежда выбирается и изготавливается государством, зачастую все малоноское считается роскошьюРубахи или тряпье; один предмет одежды носит несколько человек

Терпимость к гомосексуализму, амбивалентность воспринимается как само собой разумеющеесяКрайняя нетерпимость; бисексуальность карается и порицается обществомОтношение диктуется традицией или обычаями

Табак запрещен вследствие канцерогенного эффекта; марихуана легальна, постепенно становится частью социумаРазрешен, подверж. исключению канцерогенов; допускаетсяКурят; традиционно часть социума

Алкоголь – часть социума, безотнос. ЛегальностиЛегален во многих странах, но употребление порицается Самодельный

Психоделики нелегальны, отношение терпимоеНелегальны, жесто преследуютсяСлишком дороги

Ресурсы на исходеРесурсы усиленно разрабатываютПродают ресурсы за границу или распоряжаются ими некомпетентно

Население людиНаселение людиНаселение люди

ЛЮДИ\ЧЕЛОВЕК. Это вы и есть. В противном случае вы знаете, что вы марсианин, дрессированный дельфин или Салманассар.

(Если хотите услышать от меня больше, облом. Большего вам вообще никто не скажет.

«Словарь гиперпреступности» Чада С. Муллигана)

ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (3)

НЕТ, НЕ СДЕЛАЕШЬ!

– Ну и что мы будем делать? – в сорок какой-то раз вопросила Шийна Поттер. – И не глотай опять транки, я и так не могу до тебя достучаться!

– Ты пытаешься довести меня до язвы, – ответил ее муж Фрэнк.

– Лжец поганый.

– Тогда ты делаешь это неумышленно, а значит, тебя нельзя выпускать одну на улицу, не говоря уже о том, чтобы позволить тебе рожать себе подобных. – Фрэнк говорил с возвышенной, почти олимпийской отстраненностью: подарить такую могут только пять таблеток транквилизатора, которые он принял за этот анти-материю.

– Ты думаешь, я хочу размножаться? Это что-то новенькое. Давай ты будешь вынашивать этого кровососика! Теперь такое делается: накачают тебя женскими гормонами и вживят куда-нибудь яйцеклетку. В поджелудочную полость, например.

– Опять «Видеодайджест» смотрела? Нет, пожалуй. Уж скорее услышала из СКАНАЛИЗАТОРА. Ведь это такая сенсация!

– Дерьмо! Мне Фелиция рассказала, когда я вчера была в вечерней школе…

– Много же тебе дали уроки! Ты все равно фригидна, как Тереза! Когда тебя переведут в начальную «камасутру»?

– Будь ты мужчиной, ты бы сам меня научил…

– Отсутствие реакции – недостаток пассивного партнера, а не активного, поэтому я…

– Ага! Теперь ты рекламу повторяешь, даже не программу новостей, а паршивый плаг, заткнутый этаким вонючим…

– И дернул меня черт жениться на герле, у которой было только пара нелепых школьных…

– И дернул меня черт выйти за парня с наследственным дальтонизмом…

Повисла пауза. Они огляделись в квартире. На стене между окнами светлело пятно в точности такого же цвета, какого была краска, когда они только-только въехали. Картина, закрывавшая это пятно, лежала в красном пластмассовом ящике у двери. Возле красного стояли еще пять зеленых (на ножках-трубочках с ватиновой подушкой); рядом – еще дюжина черных (на трубочках, но без подушки); было еще два белых, более или менее удобные для сидения, для чего Фрэнк с Шиной их и использовали.

В баре не было ничего. Только немного пыли и засохших винных пятен.

И в холодильнике тоже ничего не было, кроме тонкой корочки льда в морозилке, но и тот автоматически растает, когда компьютер в следующий раз перейдет в режим размораживания.

Никакой одежды в платяном шкафу в спальне. Мусоропровод тихонько что-то перемалывал. И как только не поперхнулся ворохом одноразовой бумажной одежды и двадцатью с чем-то футов скоропортящегося из холодильника?

Со щелчком закрылись на розетках автозаглушки. Никакой ребенок тут никогда не жил, но по закону все розетки должны автоматически закрываться, когда из них выдергивают штепсель.

На полу у ног Фрэнка лежала папка с документами. Внутри – два билета туристического класса в Пуэрто-Рико, два паспорта, на одном из которых стоял штамп HEREDICHRO SUSTOHEREDICHRO, дорожные чеки на двадцать тысяч долларов и письмо из Департамента евгенической обработки штата Нью-Йорк, начинавшееся словами: «Дорогой мистер Поттер, с прискорбием сообщаем вам, что начало беременности вашей женой с вашим или иным отцовством наказуемо по параграфу 12, раздел V кодекса законов о статусе родителей, вступившего в силу… »

– Откуда мне было знать, что Младшенький таких, как я, запретит? У лобби младенцефермеров, наверное, триллионы долларов, а с таким деньгами что угодно сделаешь!

Он был неопределенно привлекательным: пожалуй, худощавым, пожалуй, темноволосым, манеры и осанка человека старше, чем можно было бы ожидать от его хронологических тридцати.

– Я всегда говорила, что согласна на усыновление! Мы могли бы встать в очередь, и уже через пять лет у нас был бы ничейный ребенок!

Она была на редкость красивая блондинка, более упитанная, чем ее муж, но диетой доведшая себя до модных сегодня объемов. Ей было двадцать три.

– Какой смысл ехать? – добавила она.

– Ну не можем же мы остаться! Квартиру мы продали! И часть денег уже истратили!

– А нельзя поехать куда-нибудь еще?

– Конечно, нельзя! Сама слышала, как на прошлой неделе несколько человек пристрелили при попытке тайком пробраться в Луизиану… И сколько мы протянем на двадцать тысяч баксов в Неваде?

– Мы могли бы поехать туда, забеременеть и вернуться назад…

– И что тогда? Мы же продали квартиру, разве ты не поняла? А если мы еще будем здесь после шести папа-мама, нас могут посадить в тюрьму! – Он хлопнул себя бедру ладонью. – Нет, придется как-то выкручиваться. Придется поехать в Пуэрто-Рико и там накопить деньжат, чтобы добраться до Невады, или подкупить кого-нибудь, чтобы нам дали паспорт в Перу, или в Чили, или в…

За входной дверью раздался лязг.

Не двинувшись с места, он поглядел на жену. Потом наконец сказал:

– Я люблю тебя, Шийна.

Она кивнула и под конец выдавила улыбку.

– Я отчаянно тебя люблю. Я не хочу чьего-то другого, секонд-хэнд ребенка. Пусть даже он родится безногим, я все равно его буду любить, потому что он твой.

– А я буду его любить, потому что он твой.

Снова лязг. Он встал. Проходя мимо жены, чтобы впустить бригаду перевозки, он поцеловал ее в лоб.

РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (3)

ОДНО ДЕСЯТИЛЕТИЕ СПУСТЯ

Выйдя из библиотеки, Дональд Хоган поглядел сперва на север, потом на юг, в обе стороны по Пятой авеню, размышляя, в какой из десятка окрестных ресторанов пойти на ленч. На данный момент решение казалось непосильным. Своим нынешним делом он занимался уже десять лет. Почти. Рано или поздно он неминуемо выдохнется.

«Нехорошо, наверное, если величайшее твое желание исполняется на все сто, когда тебе стукнуло всего двадцать четыре… »

По всей вероятности, у него впереди лет пятьдесят, и надежный шанс еще на десять. Принимая их предложение, он не заговаривал про пенсию, тем более про отставку.

Да, на пенсию его со временем отпустят. Но он понятия не имел, позволят ли ему когда-нибудь уйти в отставку.

В последние недели его знакомые – он взял себе за правило не иметь друзей – вслух замечали, что он выглядит старше своих лет и что у него появилась манера уходить в себя. Они удивлялись, что же такое с ним случилось. Но будь у кого-нибудь возможность сказать: «Дональд спрашивает себя, сможет ли бросить свою работу», даже самые близкие из этих знакомых – человек, с которым он вместе снимал квартиру, и бесконечная череда терок – поглядели бы на него в полном недоумении.

– Работу? Какую работу? Дональд не работает. Он – дилетант на вольных хлебах.

На всем белом свете приблизительно пять человек и компьютер в Вашингтоне знали правду.

– Садитесь, Дональд, – сказал, махнув узкой рукой в сторону стула, декан.

Дональд послушался, внимательно разглядывая сидящую в кабинете незнакомку: у этой женщины едва за сорок был изящный овал лица, хороший вкус в одежде и теплая улыбка.

Он немного нервничал. В последнем выпуске университетского студенческого журнала он опубликовал кое-какие заметки, а потом пожалел, что предал их гласности, хотя, если бы на него надавили, он бы честно ответил, что действительно так считал и до сих пор считает.

– Познакомьтесь, доктор Джейн Фоуден, – сказал декан. – Из Вашингтона.

Перед Дональдом замаячила пугающая перспектива: его аспирантский грант будет отменен на том основании, что, дескать, он неблагодарный подстрекатель. Поэтому он холодно и довольно неискренне кивнул посетительнице.

– Ну, тогда я вас оставлю познакомиться поближе, – вставая, сказал декан.

Это еще больше сбило Дональда с толку. Он-то ожидал, что старый хрыч пожелает остаться и будет беззвучно хихикать на протяжении разговора: вот сейчас еще один неуемный школяр попадет под нож. Поэтому ему никак не шло в голову, зачем его сюда вызвали, а потом доктор Фоуден достала и развернула на столе тот самый студенческий журнал.

– Ваша статья произвела на меня большое впечатление, – решительно сказала она. – Вы считаете, что с нашей системой обучения не все ладно, не так ли, Дон? Можно я буду звать вас Доном?

– Пожалуйста, если я смогу называть вас Джейн, – угрюмо сказал Дональд.

Она оглядела его задумчиво. Четыре пятых нынешнего населения Северной Америки можно было считать привлекательными или красивыми: сбалансированная диета и недорогое компетентное здравоохранение наконец сделали свое. Теперь, когда вступило в силу евгенистическое законодательство, процент красивых, по всей видимости, увеличится. И все же в Дональде Хогане было что-то неординарное. Женщины обычно говорили, что это «характер». Однажды студент, приехавший по обмену из Англии, назвал это зловредностью, что Дональд воспринял как комплимент.

У него были русые борода и волосы, он был чуть ниже среднего роста и с развитой мускулатурой, носил одежду, типичную для студента на рубеже века. Внешне он во всем соответствовал среде. Но внутри…

– Мне бы хотелось узнать ваше мнение, – сказала доктор Фоуден.

– Оно в статье. Там все можете прочитать.

– Лучше расскажите. Когда видишь что-то напечатанным, слова иногда помогают иначе оценить известное.

Дональд помедлил.

– Я не передумал, если вы на это намекаете, – наконец сказал он. Вонь и треск горящих лодок были слишком живы в его памяти.

– Я прошу не об этом. Я прошу максимум краткости и связные соображения, вместо этого… этой довольно сумбурной жалобы.

– Ладно. Мое образование превратило меня и практически всех, кого я знаю, в эффективные машины по сдаче экзаменов. Я понятия бы не имел, как быть оригинальным за пределами ограниченной сферы моей специальности, и единственная причина, почему я могу таким быть, вероятно, заключается в том, что большинство моих предшественников были еще более зашоренными, чем я. Об эволюции я знаю в тысячу раз больше Дарвина, это само собой разумеется. Но где между сегодняшним днем и годом моей смерти тот промежуток, когда я мог бы сделать что-то по-настоящему мое, а не наводить глянец на чужие труды. Ну да, разумеется, когда я получу степень, в сопутствующей ей брехне будет что-то о представлении – кавычка открывается – новаторской – кавычка закрывается – диссертации, но означает это лишь то, что слова в ней будут расставлены в другом порядке, чем в предыдущей!

– У вас довольно высокое представление о собственных способностях, – заметила доктор Фоуден.

– Иными словами, я кажусь вам тщеславным. Пожалуй, да, я тщеславен. Но я говорю не об этом, а о том, что не желаю ставить себе в заслугу полнейшее невежество. Видите ли…

– И какую карьеру вы себе избрали? Выбитый из колеи Дональд моргнул.

– Ну, думаю, что-то, что займет минимум моего времени. Чтобы в оставшиеся часы зацементировать бреши в образовании.

– Ага. Вас заинтересовал бы годовой оклад в пятьдесят тысяч, при котором вы, по сути, будете заниматься лишь завершением своего образования?

Дональд обладал одним отсутствующим у большинства талантом: умением делать верные догадки. Как будто какой-то механизм в подсознании постоянно просеивал факторы окружающего мира, выискивая в них порядок, а когда такой порядок возникал, в черепе у него начинал бить беззвучный колокол.

Факторы: Вашингтон, отсутствие декана, предложение оклада, превышающего тот, на который он мог бы рассчитывать в промышленности, но за учебу, а не за работу… Были люди, люди с самого верха, которых специалисты уничижительно называли дилетантами, но которые сами величали себя синтезаторами и которые всю свою жизнь не занимались ничем, кроме установления перекрестных связей между самыми отдаленными и обособленными областями науки и знания вообще.

После того, как он приготовился услышать, что его грант отменили, в такое было трудно поверить. Дональд сложил руки – одна поверх другой, – чтобы унять дрожь.

– Вы говорите о синтезе, я правильно понял?

– Да. Я из Управления дилетантов, или более официально – Комитета по координации научных исследований. Но сомневаюсь, что у вас на уме именно то, что я собираюсь предложить. Я видела графики вашей академической карьеры, и у меня создалось впечатление, что если бы вы достаточно захотели, то могли бы стать синтезатором и не получив степень. – Доктор Фоуден откинулась на спинку стула. – Поэтому тот факт, что вы еще здесь – ворчите, но миритесь с положением вещей, – заставляет меня предположить, что вы недостаточно этого хотите. Потребуется солидная приманка, чтобы вас к этому подтолкнуть. Скажите, будь у вас такая возможность, что бы вы сделали, чтобы завершить образование?

Заикаясь и покраснев до ушей от собственной неспособности сформулировать ясные определенные планы, Дональд пробормотал:

– Ну… а… думаю… Во-первых, история, в особенности недавняя история; никто не учил меня ничему, современнее Второй мировой войны, не нагрузив лекции кучей предвзятого хлама. Потом… области, соприкасающиеся с моей собственной, например, кристаллография и экология. Включая и человеческую экологию. А что до документов, хотелось бы покопаться в письменных источниках нашего биологического вида, которому сейчас под восемь тысяч лет. Надо бы выучить по меньшей мере один не индоевропейский язык. Потом…

– Хватит. Вы очертили область знания большую, чем один человек способен охватить за целую жизнь.

– Неправда! – К Дональду стремительно возвращалась Уверенность. – Разумеется, это невозможно, если вас учат так, как меня: через зазубривание фактов! Но нужно учиться видеть взаимосвязи, учиться систематизировать! Зачем трудиться, запоминая всю художественную литературу: научись читать и держи дома полку книг. Не надо запоминать таблицы синусов и логарифмов, купи логарифмическую линейку или научись нажимать кнопки на терминале публичного компьютера! – Он беспомощно взмахнул руками. – Не обязательно знать все. Нужно просто знать, где это найти, когда понадобится.

Доктор Фоуден кивала.

– У вас, кажется, правильный базовый подход, – согласилась она. – Однако тут я должна надеть шляпу адвоката дьявола и объяснить условия, связанные с моим предложением. Во-первых, от вас потребуется бегло говорить и читать на ятакангском.

Дональд слегка побледнел. Один его друг как-то начал учить этот язык, но потом перешел на китайский мандарин как более легкую альтернативу. Однако…

Он пожал плечами.

Можно попробовать, – сказал он.

А остальное я не смогу вам рассказать, пока вы не съездите со мной в Вашингтон.

А там человек, которого все называли Полковник (Дональду не сообщили, это имя или звание), сказал:

– Поднимите правую руку и повторяйте за мной: «Я, Дональд Орвилл Хоган… торжественно заявляю и свидетельствую… »

Дональд вздохнул. Тогда ему казалось, что сбываются самые заветные его мечты. Пять дней в неделю ничего не делать, только читать и читать, и не нужно из кожи вон лезть, чтобы представить какие-либо результаты. От него требуется только отправлять по почте любые ассоциации или соображения, которые, на его взгляд, покажутся кому-нибудь полезными: например, подсказать астроному, что у агентства маркетинговых исследований появился новый метод выборочного статистического отбора, или посоветовать сообщить этимологу о новой проблеме загрязнения воздуха. Казалось бы, рай на земле, особенно если учесть, что его наниматели не только не интересовались, чем он занимается в свободное время, но и намекали, что ему нужно как можно больше новых впечатлений, чтобы не утратить остроту восприятия.

А ведь – надо признать правду – не прошло и десяти лет, как он уже начал скучать. Он почти надеялся, что они вспомнят о втором условии, том самом, из-за которого ему пришлось так долго копаться в своей душе.

«Лейтенант Дональд Орвил Хоган, вы активированы и должны немедленно, повторяю – НЕМЕДЛЕННО, явиться в распоряжение… »

О нет!

– У тебя что, с головой не в порядке, тупозадый? – прохрипел у него над ухом грубый голос. Острый локоть ткнул ему в бок, и перед ним возникло хмурое лицо. В растерянности Дональд сообразил, что, вероятно, подсознательно принял решение, в какой ресторан сегодня пойти, и забрел в толпу, запрудившую Пятую авеню.

– Что? О… нет, со мной все в порядке.

– Тогда перестань вести себя так, будто ты с катушек съехал! Смотри, куда идешь!

Разъяренный мужик, с которым он столкнулся, протиснулся мимо. Все еще несколько ошеломленный Дональд механически переставлял ноги. Несколько минут спустя он пришел к выводу, что такому совету стоит последовать. Возможно, отчасти в его проблемах повинна рутина, которой он поддался настолько, что утратил живость и интерес к миру, которые привлекли к нему десять лет назад доктора Фоуден, а в таком случае отставка становилась маловероятной. Много вероятнее (он почти этого боялся), рано или поздно под туш фанфар и гром барабанов рассекретят Салманассара, а тот предскажет, что в автоматизированном будущем устареют даже синтезаторы.

И если придется уйти с такой синекуры, он предпочел бы сделать это на собственных условиях, а не потому, что его выгнали за некомпетентность.

Он с легкой дрожью он оглядел авеню. Направляя человеческие потоки, высотные здания стиснули ее, как стены каньона, а сверху рассеянным светом светился Фуллеров купол. Разумеется, он защищал не весь Большой Нью-Йорк, а только Манхэттен, которому возвратил былое очарование и вернул жителей больше, чем район потерял из-за оттока в предместья в конце двадцатого века. Проект сооружения купола надо всем городом даже не рассматривался хотя бы из-за издержек на строительство, правда, по инженерным проектам выходило, что это вполне осуществимо.

Однако Нью-Йорк с тринадцатимиллионным населением все больше и больше терял свой прежний статус самого большого города в мире. Он не смог тягаться с чудовищными конгломератами, протянувшимися между Фриско и Эллейем или между Токио и Осакой, не говоря уже об истинных гигантах среди современных мегаполисов, Дели и Калькуттой, с пятьюдесятью миллионами голодающего населения каждый. Это уже были не города в старом понимании, не населенная семьями группа зданий, а кишащие муравейники, разрушающиеся под молотообразными ударами уличных беспорядков, вооруженных ограблений и беспричинного вандализма.

Тем не менее, пусть он съежился до – по современным меркам – средних размеров, это был город настолько крупный, насколько Дональд находил в себе силы терпеть, и до сих пор обладал определенным магнетизмом. Государство, крупнейший работодатель из всех, доминировало на Западном побережье. А здесь властвовали те, кто едва-едва до него не дотягивал: корпорации были государствами в государстве. Сейчас перед ним высился колоссальный зиккурат «Дженерал Текникс», занимающий целых три квартала, и это зрелище наполнило Дональда унынием. Если он уйдет, если ему дадут уйти после того, как выбросили на него три четверти миллиона долларов налогоплательщиков, его ждет одна дорога – вот в такой мавзолей.

«А ведь только посмотрите, в кого там превратили Нормана Хауса! »

По безмерно расширенным тротуарам люди ползли точно насекомые, толклись у входов в туннели и подземку. По центральной – только для муниципального спецтранспорта! – полосе разъезжали патрульные полицейские машины, но временами и им приходилось останавливаться или съезжать к обочине, чтобы освободить место для «скорой помощи» или пожарных. По обе стороны от центральной полосы огромные гудящие автобусы без моторов – они работали на ветрогенераторах, которые разгонялись до максимума всякий раз, когда автобус поворачивал назад в конечных пунктах своего маршрута, – тащили до двух сотен пассажиров каждый, раз в два квартала заходили на платформы подъемника, позволяя обогнать себя электрическим такси. С тех пор, как возвели купол, в городе вообще запретили двигатели внутреннего сгорания: системы вентиляции и так едва справлялись с выбросами углекислого газа и антропотоксинов, а в теплые дни выделяемая людьми влага иногда перегружала кондиционеры и оседала подобием мороси.

«Как мы это терпим? »

Он предпочел жить в Нью-Йорке, потому что тут родился и потому что этот город стоял первым в коротком списке подходящих мест проживания, из которых ему предложили выбирать. Главным условием здесь было наличие доступа к крупным и современно оснащенным библиотекам, необходимым для его работы. Но сейчас он вдруг взглянул на свой город, сосредоточенно и внимательно – впервые, быть может, за семь лет, и куда бы он ни повернулся, везде видел еще одну соломинку, нагруженную на двугорбый хребет города. Разумеется, его взгляд останавливался на бездомных, но только сейчас он заметил, что их сотни и что они катят перед собой самодельные тележки с немногими пожитками, а полиция все сгоняет их и сгоняет. Теперь люди, когда их случайно толкали, зачастую резко оборачивались и совали руки в оттопыривающиеся карманы еще прежде, чем до них доходило, что никакие мокеры на них не набрасываются. Кстати о мокерах: если уж на то пошло, он никак не связал с собственной реальностью репортаж в программе новостей о том, как один такой убил семерых воскресным вечером на оживленной Таймс-сквер…

Его когтила паника, та же паника, которую он испытал в первый и последний раз, когда решился попробовать «мозголом»: ощущение, что такой личности, как Дональд Хоган, не существует вовсе, а есть только один человечек в миллионе таких же, и все они ипостаси беспредельного, высшего Я. Тогда он зашелся криком, и приятель, давший ему наркотик, отсоветовал принимать его вторично, сказав, что он и есть его личность, а без нее растворится.

Иными словами: внутри у него пустота.

В нескольких шагах впереди две девушки остановились посмотреть на роскошные игрушки в витрине. Обе одеты по последней моде. На одной – радио-мини-платье, набивной узор ткани складывался из впечатанных схем и контуров, и, сдвигая вправо или влево пояс с пряжкой, хозяйка может выбирать, какая из программ будет подаваться в наушник, спрятанный у нее под пурпурными волосами. Другая – в чем-то облегающем и явно металлическом, точно железный футляр для медицинских инструментов. У обеих – хромированные ногти, будто клеммы ввода-вывода машины.

В привлекшей их витрине были выставлены чудеса генной инженерии, искусственные домашние зверушки. Плазму клеток животных подвергли отработанному на вирусах и бактериях процессу, но на таком уровне сложности побочные эффекты оказались слишком непредсказуемы: из пятисот зверьков, вероятно, только один попадал на витрину, остальные так и оставались в лаборатории. И все же, невзирая на роскошный пурпурный мех, серьезный, крупнее естественного галаго за стеклом выглядел ужасно несчастным, а у всего выводка ярко-рыжих щенков чихуахуа на полке под ним лапы подергивались так, словно у них вот-вот начнется припадок эпилепсии.

Но девиц заботило лишь то, что мех у галаго был в точности оттенка волос девушки в радио-платье.

«Сначала вы ездите в машинах, потом стираете в них, едите из них, потом их носите, а потом…»

Дрожа с головы до ног, Дональд отбросил мысль о ресторане и свернул в ближайший бар, чтобы вместо ленча выпить.

Пару часов спустя он позвонил одной временно безработной поэтессе. Та сочувственно выслушала, никаких вопросов не задала и позволила ему проспаться в своей постели. Когда он проснулся, мир выглядел несколько лучше.

Но он отчаянно желал, чтобы нашелся кто-нибудь – не обязательно эта девушка и, возможно, вообще не девушка, хоть какой-нибудь человек, – которому он мог бы объяснить, почему стонал во сне.

В ГУЩЕ СОБЫТИЙ (3)

ДЕЛА ДОМАШНИЕ

Натурал, хорошо обеспеч. афрам ищет квартиранта; вид на Лонг-Айл. 5-комнатн. квартира. Ящик NZL4

– Да, у меня есть три комнаты. Нет, ты их не получишь, даже если тебя погнали с квартиры. На кой черт мне сдалась орава хреновых курочек, которую ты сюда притащил? Плевать мне, что у тебя равные права! Не пущу я к себе того, кто не по мужикам ходит!

В Дели, Калькутте, Токио, Нью-Йорке, Лондоне, Берлине, Лос-Анджелесе, в Париже, в Риме, Милане, Каире, Чикаго… больше не забирают тех, кто спит на улице, поэтому нечего и надеяться.

В каталажках теперь уже не хватает места.

Афрам. дев. ищет кмнт. Бисекс. Ящик NRT5

«ИДЕАЛЬН. ЛЮКС-АПАРТАМЕНТЫ. ТОЛЬКО СЕМЕЙНЫМ. $ 100 000 МИНИМУМ 3 КМНТ РАЗДЕЛЬНЫЕ! »

«Ускоритунель Пригороде Перевозки» позволяет ВАМ работать в Лос-Анджелесе, а жить в чистой – так что хочется вдохнуть полной грудью – атмосфере Аризоны, время в пути – полтора часа!»

– Это Лора. Натуральная блондинка, разумеется. Дорогуша, приспусти и покажи. Ну да… совместное использование подразумевается, я думаю?

– Надеюсь.

– И я тоже.

Лора хихикает.

«Реакт-текс» – это не роскошь, это практично. Спросите у наших друзей из горных штатов*, которые благодаря нашей службе-пятиминутке в час пик сохранили работу в центре»

– Простая формальность, если вы не против. Протяните руку, барышня… Спасибо. Это займет пять минут. Подождите… Прошу прощения, мы не можем выдать вам временный пропуск в этот штат. Но поздравляю… Надеюсь, это ребенок».

«ЕСЛИ ПЕРЕГРУЗКИ СТАНОВЯТСЯ НЕСТЕРПИМЫ, ЕСЛИ ВАМ КАЖЕТСЯ, ЧТО ВЫ ВОТ-ВОТ ВЗОРВЕТЕСЬ, ВАМ ПОМОЖЕТ КЛЮЧИК К ЛЕГКОЙ ЖИЗНИ ОТ «ДЖТ». ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПРОФИЛАКТИКА, НО ЭТО ТОЛЬКО НАЧАЛО. НАШИ ПРЕПАРАТЫ ДЛЯ НОРМАЛИЗАЦИИ БИОЛОГИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ ОРГАНИЗМА ЖЕНЩИН ОДОБРЕНЫ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ ВСЕХ ШТАТОВ».

– Клянусь бородой Пророка, Дональд, если б я знал, что тебя на черное мясо тянет, я мог бы выбрать из…

– Тогда почему бы тебе как-нибудь не попробовать брюнетку, скажем, итальянского типа? Кого ничем, кроме как белыми кусочками в станиоле, не кормят, тому время от времени хочется время от времени здоровую горбушку! штаты Вермонт, Монтана и близлеж.

Впрочем, подобные перепалки неизбежно возникают между любыми людьми, живущими бок о бок.

Такого шанса, как предлагает «Агентство Оливы Олмейро», вам больше не представится. Детей с хорошей наследственностью мы предлагаем для усыновления больше, чем любое другое агентство в нашей области. Предложение недействительно в следующих штатах: Нью-Йорк, Иллинойс, Калифорния…

НАСТОЯЩИМ ПОСТАНОВЛЯЕТСЯ: наличие генов, перечисленных ниже, в Приложении A, ipsi facto[15] станет причиной для прерывания беременности по представлении матери в любой Департамент евгенической обработки в следующих…

– Кем ты собираешься заменить Люсиль?

– Не знаю. Пока не думал.

ЧИСЛЕННОСТЬ НАСЕЛЕНИЯ ПРЕВЫСИЛА ВСЕ ПРЕДЕЛЫ. По информации из официальных источников, иммигрантам, въехавшим в наш штат с видом на жительство, выданным позднее 30 марта прошлого года, будет предложено на выбор подвергнуться стерилизации или депортации.

Мы отпраздновали «свой двадцать первый век». А вы? Либеральная ассоциация ищет свободомыслящие пары, menage a trois[16] для расширения сферы своих интересов и возможностей. В нашей группе уже четырнадцать (!) детей!

– Клянусь бородой Пророка, Дональд!..

– Извини! Я же сказал, извини! Но что делать, мне приелись твои однообразные терки! Лора была нордическая блондинка, и Гортензия тоже, и Рита, и Моппет, и Корина. Откровенно говоря, ты попал в заезженную колею.

НАСТОЯЩИМ ПОСТАНОВЛЯЕТСЯ: наличие генов, перечисленных ниже, в Приложении В, ipsi facto станет причиной для стерилизации любого ребенка мужского пола по достижении полового созревания после…

– Отвали!

– А вот это на редкость христианский подход, Дональд. И бессмысленный, и варварский разом.

– Хватит играть на моем чувстве вины белого человека. Иногда мне даже думается, что ты бы не выжил в по-настоящему нерасистском обществе.

– Таких на свете нет. Вот увидишь, в следующем поколении вы добавите гены темной пигментации кожи к списку…

Лео Бэксом! Вернись домой! Мы не стали любить тебя меньше от того, что тебя стерилизовали! Ты – наш мальчик, наш единственный сын, и сбегать из дома было просто глупо! Тебе ведь только четырнадцать! Твои любящие, но несчастные родители!

– Тридцать четыре? И у тебя чистый генотип? Господи, да надо бы запихнуть эту пробирку тебе в задницу. У нас и есть-то только подозрение, не доказательство, а всего лишь подозрение, что у матери Гарольда была серповидноклеточная анемия, и я бы правую руку отдал, лишь бы иметь детей, а ты, самодовольная сволочь, стоишь тут и…

ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (4)

МАСК-КОМПЛЕКТ

Сознавая, что служит ходячей рекламой собственным салонам, сознавая, что даже софитам видеотехников не под силу отыскать изъян в ее косметической броне, с особым удовольствием сознавая, что женщина, которую послали взять у нее интервью, одета и накрашена заметно хуже нее, Гвиневера Стил ворковала в микрофон:

– Да ведь это просто. Своим успехом мои «Краса-Бутики» обязаны двум факторам: во-первых, мои клиенты способны распознать, кто держится на квантовый скачок впереди преходящей моды, а кто отстает, а во-вторых, они умеют судить, кто за их деньги предлагает им настоящее качество, а кто нет!

Гвиневера Стил кокетливо повела плечиками.

Будучи неопределенного возраста, она позволяла себе носить переливающиеся блузетки – на сей раз на ней была мерцающе-желтая, поскольку ее цвет лица подпадал под категорию «загар Гойи». Блузетка утягивала ее грудь до почти совершенных циклоидных изгибов, в высшей точке каждого помещался особый «сосколпачок» с дистанционным управлением. В настоящий момент оба активированы, поскольку прекрасно будут смотреться на видеоэкране. Такие «колпачки» всегда придут на помощь владелице. Если собеседник (или собеседница) чем-то ее привлекали, она могла увеличить (достаточно прижать к боку локоть), но могла «спустить», а что может быть хуже для эго мужика, когда всем видно, что ее эрогенные ткани утратили «интерес».

Еще на ней была юбетка, чуть шире пояса-переростока – и все, чтобы продемонстрировать исключительно изящные ноги, которые сужались к украшенным стразами сандалиям, ведь у нее ах какой высокий подъем, вот только голые ступни пока приходилось прятать под ремешками, поскольку сногсшибательный подъем был плодом хирургической операции, и на левой ступне еще были заметны шрамы.

Волосы были собраны в четыре параллельных валика, покрытых серебряной эмалью; ногти на руках и на ногах хромированы ярче зеркал и потому отбрасывали свет софитов в объектив камеры.

Около семидесяти процентов ее кожи было выставлено напоказ, но не было ни миллиметра голой, разве что, может быть, крохотная полосочка у корней волос. Помимо жемчужной крем-пудры на лице, на ней была еще и другая, на все тело, ее личная смесь «тонировки кожи» из «Краса-Бутиков» и, в общем и целом, почти тридцать других составов, которые оставляли заметный слой на эпидермисе.

И завершающий штрих: по тональному крему прочерчена синим тонкая сеточка вен.

– О, я думаю, это современно в том смысле, в каком должно быть, – улыбнулась она микрофону. – Мы живем в мире ином, нежели наши предки, когда образ жизни нам диктовали грязь, болезни и… и то, что можно назвать случайной игрой генов. Нет, мы взяли в свои руки всю нашу среду обитания, и то, что мы выбираем в моде и косметике, идет в ногу с этим достижением.

– Но сегодняшняя тенденция – к более… более естественному облику, – рискнула вставить журналистка.

– Важно то, какое воздействие вы оказываете на тех, кто на вас смотрит, – самодовольно сказала Гвиневера. – Разумеется, на вас это сказывается тоже. Но единственно главное – это полная уверенность в себе, какую мы даем нашим клиентам, плюс впечатление, какое вы хотите произвести.

– Спасибо, мисс Стил, – пробормотала журналистка.

Покончив с интервью, Гвиневера стремительно прошла в свой личный кабинет. Почувствовав себя в безопасности за закрытой дверью, она рухнула в кресло и позволила горечи закрасться в складку поджатых губ, суженых глаз.

Закурив «бей-голд», она поглядела на свое отражение.

«Полная уверенность в себе?» В ее-то бизнесе, где завтра или послезавтра ближайшая подруга, да кто угодно решит вдруг вцепиться тебе в горло? Чем более сложен, хрупок и красив макияж, тем больше эффект – и тем горше разочарование, когда его сцеловывают, сласкивают или стирают. Сегодня «Краса-Бутиков» уже семнадцать, по одному на каждый ее год в бизнесе. Лицензия на каждый выдавалась только после тщательной проверки будущего управляющего, который сперва должен был три месяца проработать под началом самой Гвиневеры, пока она не выдрессирует его не опускать планку взыскательнейших требований, а потом еще подписать контракт, обязывающий его выплачивать кругленькую сумму комиссионных за привилегию использовать ее имя. В каждом случае предприняты все разумные меры предосторожности, но кому, как не косметологу, знать, что люди – существа далеко не разумные?

«Нужно как-то отвлечься. Нужны новые идеи».

Некоторое время она размышляла.

Наконец она нацарапала список и потянулась к кнопке телефона, предварительно бросив взгляд на свое отражение, чтобы убедиться, что изображение на экране будет соответствующее.

Вечеринка с фантами. Самый лучший способ унизить неприятных людей. Во главе списка нахальных – слишком уж задравший свой коричневый нос Норман Хаус, а заодно и его несносный квартирант. Плюс все остальные, кто в последнее время не падал на колени, чтобы благоговеть перед ней.

Но за что назначать штрафы? Во что поиграть? Двадцатое столетие, как насчет двадцатого столетия? Древний Рим или какая-нибудь еще старина были бы повеселее, но как раз тут-то сброд вроде паршивого Дональда Хогана намного лучше организаторов разбирается, что верно для данного периода, а что нет. Нанять профессионального арбитра? Какого-нибудь ученого червя? Может, студентишку-практиканта? Нет, однажды пробовала, не сработало. Кое-кто из проштрафившихся шокировал унылого мальчика, и он поддался… поправка: избегая штрафа – струсил… нет, тоже не то. Сдрейфил? Переметнулся? Проверить в словаре, как это говорили в двадцатом века.

«И если, скажем, уговорить прийти Мела Мужелома, да попросить прихватить с собой чудненький новенький порошок, с которым у них в больнице экспериментируют… »

С прямо-таки свирепой радостью она принялась тыкать в кнопки телефона.

«Одно только слово, хотя бы жест, выпадающий из контекста, и ты у меня в штаны наложишь, засранец черномазый».

РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (4)

НАЦИЯ КВАРТИРАНТОВ

Когда в шесть папа-мама Дональд добрался домой, Норман уже был там: сидел в своем любимом кресле в стиле Хилли, закинув ноги на пуфик, и просматривал сегодняшнюю почту. На «привет» своего квартиранта он ответил рассеянным кивком.

К тому времени Дональд уже достаточно оправился от приступа депрессии, который пережил среди дня, чтобы по некоторым видимым признакам догадаться о настроении Нормана. Будучи мусульманином, Норман не притрагивался к алкоголю, но в мусульманских странах Африки марихуана была частью традиционного уклада жизни, и он позволял себе снять накопившееся за день напряжение парой пыхов. Несмотря на чрезмерно завышенные цены (каждый легализовавший траву штат вводил драконовские пошлины, борясь с выращенной за его пределами продукцией конкурентов), он курил марку, подобающую младшему вице-президенту «ДжТ»: общепризнанный фаворит «бей-голд». Сигарета дымилась рядом с ним в пепельнице, но ее дым уходил в воздух незамеченным.

Более того, на полу у его ног, точно брошенная в приступе раздражения, валялась полнографическая картинка с бесконечной чередой ритмично сменяющих друг друга темных и светлых полос, по краю изображения была вытеснена эмблема Бюро генеалогических изысканий.

Дональд уже давно решил считать манией то, как падок был его домохозяин на различные махинации этого генеалогического учреждения, которое в одержимый идеей потомства двадцать первый век выдаивало деньги из граждан, обеспокоенных своим генотипом. Сегодня Норман впервые не бросился, едва войдя в дом, за монохромным считывающим устройством, чтобы немедленно прочесть последние присланные ему приманки.

Вывод: что-то основательно Нормана расстроило, напрочь выбило его из колеи.

Соответственно, Дональд не попытался завести разговор, а как всегда, по возращении домой занялся собственной вечерней рутиной: проверил, не появились в его отсутствие на автоответчике новые сообщения (не появились), забрал из ниши доставки почту (как обычно, объемистую и состоящую по большей части из рекламных брошюр), настучав код на робобаре, получил свое виски, а потом со стаканом устроился в собственном кресле.

Но читать почту он взялся не сразу. Сперва оглядел комнату, будто ожидая, что привычное окружение вот-вот приобретет тот налет чуждости, как это случилось около полудня с Пятой авеню.

Просторным холлом, совмещавшим в себе гостиную и столовую и начинавшимся от входной двери, они пользовались сообща. И все же в нем почти не было следов Дональда Хогана. Когда Норман согласился пустить его к себе квартирантом, она уже была отделана и отчасти обставлена. Въехав, Дональд, разумеется, привез с собой кое-какие вещи, как, например, это кресло, несколько картинок, которые Норман одобрил, и массивный автомат, в просторечии именуемый робобаром, из которого можно было добыть почти любое спиртное. Не употребляя алкоголя сам, Норман имел только небольшой переносной винный погреб, который по договору аренды предписывалось держать в квартире для угощения гостей другого вероисповедания. При ближайшем рассмотрении из этих вещей никак не складывалось, что, собственно, представляет собой Дональд Хоган. Более того, все они находились в одной части комнаты, точно между жильцами лежала невидимая граница.

Впрочем, никто бы не сказал, что комната отражала личность самого Нормана. Эта мысль оказалась для Дональда несколько неожиданной. Но внезапно он сообразил, что в подобранных Норманом оттенках и предметах есть некий внутренний порядок. Мерцающие красно-коричневые обои на стенах, факсимиле орнамента Уильяма Морриса на ковре, репродукции Пикассо, Поллока и Мура, даже потертое кресло Хилли казались подобранными с тем, чтобы, войди сюда в любой момент какой-нибудь шишка из «ДжТ», он мог бы, оглянувшись по сторонам, одобрительно кивнуть, успокоенный обстановкой, и решить, что Норман Хаус и впрямь степенный малый, положительный и достойный повышения.

Дональда едва не передернуло, но, справившись с собой, он задумался, не пытался ли Норман произвести впечатление солидности и надежности и на него тоже, а не только на других, более влиятельных посетителей.

Всего одна вещь в комнате выбивалась из общего тона (собственное имущество Дональда, какое попадалось на глаза, было слишком нейтральным и в счет не шло, наверное, поэтому Норман разрешил ему остаться на виду), а именно стоящий за креслом Нормана в самом дальнем углу комнаты полиорган, собственность его нынешней терки Виктории. Полиорган был чуть-чуть слишком современным, чуть-чуть слишком броским и потому выбивался из общего стиля. Но в силу неизбежности надолго он тут не задержится.

Может, спальня Нормана более правдиво отражала его личность? Маловероятно, решил Дональд. К его собственной это не относилось, поскольку теоретически (хотя сейчас и не на практике) ее делила приходящая терка. Дополнительно у каждого из них было по маленькой комнате для полного уединения. Дональд никогда не переступал порога Нормановой, хотя пару раз заглядывал туда через приоткрытую дверь. Он сумел увидеть слишком мало, чтобы судить, было ли в ней что-то по-настоящему личное. В его комнате, по всей вероятности, ничего подобного не было. Ее скорее следовало бы назвать библиотекой, но опять же половина книг в ней была выбрана и заказана его работодателями и его вкусам никак не соответствовала.

Если последствия совместного проживания столь негативны, думал он, как объяснить их с Норманом желание, да и вообще широко распространенный обычай снимать квартиру вместе? Как объяснить это иностранцу из менее здоровой и потому менее перенаселенной страны или старику, который помнит те времена, когда всякий вставший на ноги холостяк первым делом обзаводился собственной берлогой?

Ну… Тут было одно очевидное преимущество плюс еще некоторое число дополнительных мелочей. Прежде всего совместное проживание обеспечивало им тот стандарт жилья, который по комфорту и простору превосходил все, что каждый из них мог бы позволить себе по отдельности. Даже при его окладе в «ДжТ» без квартиранта Норману пришлось бы основательно затянуть ремень, чтобы жить столь просторно, особенно если учесть, как после постройки Фуллерова купола подскочили цены.

Кое-какие дополнительные стимулы были почти так же очевидны: например, обмен терками, воспринимавшийся как нечто само собой разумеющееся. Заметить другие было труднее: например, всегда удобно, если незнакомые люди решат, что они не просто живут, но и спят вместе. Иногда устаешь, когда тебя раз за разом спрашивают: «Если тебе позволено завести детей, почему ты их не заводишь?»

В его собственной почте не нашлось ничего интересного; Дональд спихнул всю кипу в мусоросборник. Прихлебывая виски, он почувствовал на себе взгляд Нормана и выдавил улыбку.

– Где Виктория? – поинтересовался он за неимением другой темы для разговора.

– Отмывается. От нее пахнет, и я ей так и сказал. – Тон у Нормана был рассеянный, но за словами Дональд различил снобизм наизнанку современного афрама.

«Ах ты грязная черная свинья… »

Поскольку Норман был явно не склонен продолжать разговор, Дональд задумчиво перевел глаза на полнографическую картинку на полу. Ему вспомнилась прошлая «приманка», которую Норман оставил лежать в общей комнате: в ней утверждалось, будто в Бюро способны провести точный генетический анализ на основании всего лишь обрезков ногтей одного из родителей обследуемого. Ложь была настолько вопиющей, что Дональд подумал было, не пожаловаться ли в Бюро по охране прав потребителей. Даже в нынешние благодатные времена при наличии столь ничтожных данных у вас только шестьдесят четыре шанса из ста доказать, кто был ваш отец, не говоря уже о том, чтобы проследить индоевропейские корни в преимущественно афроамериканской наследственности.

Но он все же решил не подавать жалобу из страха скомпрометировать свое прикрытие.

«Боже, да знай я, какая это будет одинокая жизнь, я бы, наверное… »

– Привет, Дональд, – сказала Виктория, выходя из ванной Нормана в облаке пара и духов «Двадцать первый век» от «Арпеже». Пройдя мимо него, она вызывающе положила ногу на колени Норману. – Понюхай меня теперь. Подойдет?

– Подойдет, – не поднимая головы, ответил Норман. – Теперь пойди оденься.

– Вот гнусный тип. Жаль, что ты мне нравишься. При звуке закрываемой двери Норман прокашлялся.

– Кстати, Дональд, я все хотел тебя спросить. Ты собираешься что-нибудь предпринять для?..

– Когда найду кого-то подходящего, – пробормотал Дональд.

– Ты уже несколько недель это твердишь, черт побери. – Норман помялся. – По правде сказать, я подумывал, может, мне лучше пустить вместо тебя Горация. Насколько я знаю, он ищет свободный татами.

Внезапно встревожившись, но скрыв свою реакцию, Дональд посмотрел прямо в лицо своему домохозяину, и поверх него вдруг наложилось лицо Виктории – так ясно, словно она еще не ушла из комнаты: высокая натуральная нордическая блондинка – женщин другого типа Норман в квартиру не приводил.

«Он это серьезно?»

Его собственная последняя постоянная по имени Дженнис была его любимицей: не просто терка, вращающаяся в сети менеджеров высшего звена, как большинство к ним приходивших, а настоящая женщина с сильной и независимой личностью, почти сорока лет и родившаяся в Тринидаде. Он не заменил ее отчасти из-за отсутствия желания, отчасти из-за ощущения, что не скоро найдет ей равную.

И снова он испытал смятение, почти тошнотворную растерянность: уж такого в собственном доме он никак не ожидал. Он-то вообразил, что верно расценил характер Нормана, записав его в категорию застенчивых афрамов, неловко балансирующих между настойчивым желанием иметь белого квартиранта и плохо скрытым раздражением от того, что этот белый квартирант предпочитает черных подружек. Но только что упомянутый им Гораций был намного темнее самого Нормана.

К его облегчению, зазвонил телефон. Отвечая на звонок и через плечо сообщая Норману, что это Гвиневера Стил приглашает их на вечеринку с маскарадом и фантами, он мысленно сформулировал вывод, к которому пришел.

Но если он открыто и сразу об этом заговорит, есть риск, что Норман приведет свою угрозу в действие. Этот афрам ненавидел всех, кто сумел заглянуть под маску спокойствия, какую он обычно носил.

«А мне, боюсь, не по силам снова привыкать к чужому человеку, как я привык к Норману. Пусть и нельзя утверждать, что мы друзья».

– Кстати, а на какую тему эта вечеринка с фантами?

– А? – Наливая себе еще на два пальца виски, Дональд повернул голову. – Ах да, двадцатый век.

– Говори и веди себя соответственно периоду, так она задумала? – И на кивок Дональда: – Как раз такой дури от нее и можно ожидать, правда?

– Разумеется, это дурь, – согласился Дональд, лишь наполовину обращая внимание на слова Нормана. – Она так одержима сегодняшним днем, что, наверное, думает, будто двадцатый век был случайно выбранным единым пластом поведения и мышления. Сомневаюсь, что она помнит, что еще десять лет назад сама в нем жила. Поэтому гости у нее будут разгуливать, приговаривая: «Плесни мне, папик» и «Мочалок застебать!», а одеты будут в сборную солянку из нейлоновых топов и юбок «новый взгляд».

Я не это имел в виду, – сказал Норман. – С твоих слов выходит еще хуже, чем я думал.

А что ты имел в виду? – спросил Дональд. В глубине души он почти испытывал потребность поговорить – и не обязательно о том потрясении, какое он сегодня пережил. Любая болтовня докажет, что он в состоянии раскрыться и не мучить себя недомолвками. Напряжение от того, что он не способен на обычное человеческое общение, начинало действовать ему на нервы.

Углы рта Нормана опустились с намеком на горечь.

Ну, готов поспорить, я буду первым афрамом в списке приглашенных, а раз я согласился, то окажусь единственным, и обязательно появится кто-нибудь, запрограммированный узреть, скажем, Билли Кларка. Тогда она велит своей свите сплотиться и объявить, что мой фант проиграл: мол, я не изображаю из себя Дядю Тома.

Ты правда так думаешь? Тогда зачем, черт побери, ты согласился?

Э-э, я ни за что на свете этого не пропущу, – с оттенком мрачного удовлетворения сказал Норман. – В двадцатом веке произошло многое помимо того, о чем нравится вспоминать Гвиневере, и я получу огромное удовольствие, ткнув ее в это аристократическим носом.

Повисло молчание. Обоим оно показалось нестерпимо долгим. Норман выкурил едва половину своего «бей-голда», недостаточно, чтобы время замедлилось, но замолчал он потому, что посмел краешком коснуться предмета, о котором такие, как он, ни за что не желали заговаривать, и Дональд вполне сознавал, откуда взялись эти недомолвки. Однако для него сгусток отсылок на двадцатый век потянул за собой цепь ассоциаций, которые все ветвились и ветвились, и наконец он уже не мог понять, какие из них относятся к предыдущему разговору, а какие нет.

Может, зря я помянул о том, чтобы выставить Дональда и взять вместо него Горация. Одно можно сказать в пользу общения с белыми трутнями, особенно с докучными интеллектуалами вроде Дональда: проблемы у нас настолько разные, что не усиливают и не умножают друг друга.

Интересно, что стряслось сегодня с Норманом? Спору нет, что-то его встряхнуло. Каково это быть в его черепушке? «Поколение X» таких, как он, чуваков не одобряет и их одержимость голубоглазыми блондинками тоже. Корпорация-то, конечно, этим упивается: большой переворот восьмидесятых и девяностых до сих пор свою тень отбрасывает. «Идеальная корпоративная жена сегодня – это исключительно безобразная представительница другой этнической группы, отец неизвестен и две кандидатские степени! »

Но корпорация не заменит родственную душу.

Хорошо бы спросить, почему он так не любит Гвиневеру – Мне-то все равно, идти или нет, но на вечерниках у нее всегда полно полезных людей, поэтому мне до пинты китового дерьма. Примечание: нужно попытаться выяснить, когда вошло в обиход это выражение. Если я правильно помню, изначально оно означало грязное пятно на воде, образующееся, когда случайно пропарывают пузырь нефти. Может, все дело в вине, какую подсознательно испытывает общество с тех пор, как его поставили перед фактом, что спасать китов уже слишком поздно. Последнего видели – когда? – кажется, в восемьдесят девятом.

Как я завидую отстраненности Дональда. Но никогда не осмелюсь ему про это сказать. Возможно, у него это тоже всего лишь маска. Но Гвиневера такая… а ему хоть бы хны. И в ее вечеринке его раздражает – как он и сказал – анахронизм, ведь она попытается представить двадцатый век как единый гомогенный период. А он таким не был. И кому это знать, как не одному из нас.

Я отстал от жизни. Клянусь бородой Пророка, практически устарел. Ну и что с того, что я вице-президент самой богатой в мире корпорации? Разве я преуспел в том, что мне самому важно? Я только-только прорвался через гнилое чувство исторической вины, которую эти белые испытывали задолго до того, как я заполучил мое теплое кресло. И смотрите, к чему это привело.

Кстати, а сколько еще до закатной молитвы сегодня вечером?

Но гвиневеры мира сего – лишь пена на гребне волны. Они – зрелищный мимолетный узор, а береговую линию меняют подводные течения. И их давление я чувствую даже сейчас.

Сорок лет назад никто и помыслить бы не мог, что вице-президент крупной корпорации станет снимать квартиру вместе с предположительно независимым, состоятельным дилетантом. Да в то время он вообще ни за что не поднялся бы так высоко. Корпорация выискала бы какого-нибудь типа с презентабельной супругой, наплевала бы на то, что за закрытыми дверьми эта пара друг друга изводит, а детей сбагрила в закрытые школы, летние лагеря и еще куда подальше от дома. А сегодня они и пинты китового дерьма бы не дали, спим мы вместе или нет. Мы не размножаемся, уже хорошо. Все сегодня похваляются детьми, жалуются, что им не позволяют иметь детей, но евгеническое законодательство ни за что бы не прошло, если бы втайне люди не испытывали облегчения. Мы достигли того уровня восприятия, когда даже собственные дети невыносимо увеличивают напряжение, вызванное общением с окружающими людьми. Мы сегодня испытываем много большее чувство вины от того, что завидуем детям других, чем от существования людей, которые никогда и ни в чем не руководствуются продолжением нашего биологического вида.

Если уж на то пошло, мы воспроизводимся в психологическом, а не только в физиологическом смысле. Физиологический аспект мы теперь все больше и больше отодвигаем на более зрелые годы. К тому же многие вообще от него отказались. Нашим интеллектом – какой бы он ни был – мы обязаны растягиванию периода отрочества, преобладанию Lustprinzip[17] вопреки всем разумным соображениям. Интересно, есть ли способ еще больше его растянуть? Это объяснило бы возникновение сети терок, тот факт, что крупные города кишат женщинами, никогда не имевшими постоянного дома, но живущими за счет секса по чужим постелям одну ночь, неделю, полгода, когда подворачивается чувак с квартирой, готовый их пустить. Надо посмотреть, не опубликовал ли Мергендалер что-нибудь на это тему – похоже, это его область. Жаль, что Чад Муллиган свалил. Без него нам не понять, в какой заднице мы застряли, его озарения нужны нам, как пища!

Нет, это Виктории нужно указать на дверь, а не Дональду– Он десятки раз мне говорил, что я помешан на беложопых терках, а я никогда не слушал, но он прав. Борода Пророка, сколько трепа об эмансипации! Только одна из этих приходящих и уходящих, одинаковых, как дозы слабительного, терок была поразительно красивой, здравомыслящей, чудесной в постели и нормальной, уравновешенной личностью. И эта была Дженнис, которую привел Дональд, а не я. А я ее не оценил, потому что она была коричневоносая.

Наверное, я с катушек слетел. Наверное, выжил из пеленки старого, плантациями взращенного ума!

Эмансипированные! Аллах, будь ко мне справедлив, я еще худший узник исторических обстоятельств, чем самый дряхлый ветеран Красной гвардии в Пекине!

Интересно, достаточно ли давно мы знаем друг друга, чтобы он видел во мне Дональда – человека, а не Дональда – белого англосакса-протестанта? Интересно, верно ли его представление обо мне? Из соображений строгой секретности, наверное, стоило бы его спровоцировать, заставить воплотить свою угрозу и съехать. Прожить так долго бок о бок с одним человеком – именно это Полковник и назвал бы эрозивным эффектом общения. Забавно, что это слово так надолго засело у меня в памяти… И все же за мной, несомненно, присматривают. Когда сочтут, что я поставил под угрозу мое прикрытие, мне скажут.

Что, если я взял бы и честно сказал Норману: «Я не праздный разгильдяй, паразитирующий на унаследованном состоянии и выдающий себя за бедного родственника синтезаторов, поскольку творческого таланта у меня нет. Я – шпион!.. »

Вот глупость.

Интересно, будут ли у меня снова кошмары про завтрашний самолет бог знает куда. Ну да, конечно, когда снится, что позвонят среди ночи, это еще только начало, и вообще маловероятно, что теперь меня призовут из запаса. Десять лет прошло, я адаптировался, и пусть иногда у меня депрессии, нынешнее положение дел меня устраивает. Я предпочел бы не приноравливаться к кому-то еще, как приноравливался к Норману. Раньше я воображал себе, будто могу прожить без друзей, поскольку жестоко лгать день за днем, когда ложь затрагивает непосредственно близких людей. Но по крайней мере с Норманом у меня есть оправдание: я не говорю ему правду, так как уже слишком поздно, мы слишком давно живем вместе, у нас за спиной слишком много общего. Если придется так сблизиться с кем-то еще, сомневаюсь, что сумею притворяться.

Господи, надеюсь, послав Джейн Фоуден меня завербовать, они ошиблись в прогнозе своих потребностей в агентах!

Все кругом валится в тартарары. Кто-то палкой замешал мне мысли. Можно подумать, я под действием «мозголома», а ведь всего-то пыхаю привычной травкой. Нужно поскорей за что-то зацепиться, иначе развалюсь на части.

Я никогда не говорил по-настоящему – или лучше бы назвать это разговаривал – с чуваком в соседнем кресле. Интересно, способен ли я на это? Ведь если способен, то значит, что сегодня со мной и правда что-то случилось, и это что-то вовсе не было случайным шоком.

Но я не могу начать на пустом месте. Надо бы найти какой-то обходной путь.

Разумеется, проще всего выяснить, что он обо мне думает, взять и спросить.

Дональд?

Норман?

Они оба несколько неловко рассмеялись.

Что ты хотел сказать?

Нет, нет, ты первый.

Ладно, я первый. Дональд, что ты можешь сказать о Бенинии? Хотелось бы освежить память.

КОНТЕКСТ (5)

БОЛЬШИЕ УГОДЬЯ

«За полвека с начала первых дебатов мы – небезболезненно – сумели переварить дарвиновскую теорию эволюции в том, что касается физических характеристик. (Я говорю «мы», но если вы перелистывающий Библию фанатик, то на этот момент, наверное, возьмете книгу за уголок и, держа на расстоянии вытянутой руки, церемониально отправите ее туда, куда складываете все самые разумные идеи наряду со всем прочим, чье существование вы не соизволяете признать, а именно – в основном дерьмо.) Но мы так и не усвоили ту простую истину, что эволюция приложима и к умственной деятельности, и из того, что собака есть собака, дельфин есть дельфин, следует, что они обладают сознанием, представляют себе, кто они есть, и это сознание и пониманием, разумеется, отличается от нашего, но не обязательно хуже его или ниже. Разве яблоко хуже апельсина?

Впрочем, я пытаюсь рассказать о том, что творится с вами, а не с вашим невротичным пуделем Креп-Сюзетт. Хорошего психолога-ветеринара, вероятно, можно найти, позвонив в справочную. Вы не поверили бы ему, начни он рассказывать, сколько у вас общего с вашим питомцем, и, вероятнее всего, не поверите сейчас мне. А вот если я доста– точно вас раздразню, вы, возможно, хотя бы попытаетесь придумать аргументы, чтобы доказать, что я не прав.

По существу: у вас с Креп-Сюзетт две общие черты. Вы – стайное животное, и собака тоже. Вы защищаете свою территорию, и собака тоже. (Тот факт, что свои угодья мы помечаем стенами, а не мочой, особого значения не имеет.)

Сказки про Благороднного Дикаря, отгоняющего волков от входа в пещеру, вооружившегося дубиной, чтобы стать один против всех, пока его самка и потомство испуганно жмутся на заднем плане, сплошь дерьмо китовое. Когда мы развились настолько, чтобы искать убежища в пещерах, почти наверняка у нас было заведено собираться в стаи, как по сей день делают бабуины, а когда приходит свора бабуинов, все – заметьте, все! – остальные спешат убраться подальше. Более того, сваливают даже львы, а льва не назовешь беззащитным созданием.

Львы, можно сказать, одиночки и обыкновенно в парах обрабатывают охотничьи угодья, поставляющие им достаточно добычи для пропитания. Или недостаточно, в зависимости от давления со стороны других представителей вида. (Попытайтесь завести некастрированного кота и увидите весь процесс в миниатюре.) Эволюция на стороне стайных животных: вместе они смертельная угроза. Львы узнают это еще в котячьем возрасте, а потом не обращают внимание на такие практические мелочи, вот почему бабуины способны их оттеснить.

NB: Я сказал «все», а не «всё». Вы не распознали бы в своих предках людей, хотя они таковыми были, а вы до сих пор являетесь. Эти предки были надменными сволочами – а как еще они могли стать доминирующим видом на нашем шарике грязи? От них вы унаследовали почти всё, что делает вас человеками, за вычетом нескольких завершающих штрихов вроде речи. Со всем прочим вы унаследовали потребность помечать территорию. Если кто-то зайдет на вашу, то вы, вполне возможно, превратитесь в убийцу-маньяка, пусть даже вам не нравится мысль, что вы можете убивать сами, – увы, в этом одна из наших немногих претензий на уникальность.

У зашиты территории механизм следующий. Возьмите какое-нибудь быстро размножающееся животное, например, крыс или даже кроликов (хотя в отличие от нас с вами они травоядные) и дайте им размножаться в замкнутом пространстве, на всех стадиях обеспечивая им достаточное количество воды и пищи. Уже в самом начале вы увидите, что при возникновении конфликтов они ведут себя в традиционной для крыс манере: драчуны становятся друг против друга, затем следует обманное движение, короткий внезапный удар, нападение и отступление, победа достается более квалифицированному задире. И матери – по крысиным меркам – заботятся о молодняке.

Когда загон заполняется до определенного предела, бои перестают быть символическими. Появляются трупы. А матери начинают поедать потомство.

Еще более наглядно это на примере зверей-одиночек. Посадите готовую к спариванию самку в слишком тесную клетку, уже занятую здоровым самцом, и вместо того, чтобы поддаться инстинкту продолжения рода, он ее выгонит. Может даже убить.

Вывод неутешительный: нехватка территории, пространства, в котором можно свободно перемещаться и которое можно назвать своим, ведет к нападению на представителей собственного вида, и это вопреки даже обычной групповой солидарности, свойственной стайным животным. А вы сами? Наорали вчера на кого-нибудь?

Однако будучи представителем вида, которому не откажешь в изобретательности, вы отыскали два способа, посредством которых свою территорию можно абстрагировать: один – частная жизнь, другой – собственность.

Из этих двух первый – более физиологичный и более надежный. Ваша фундаментальная потребность – иметь угодье, свою территорию, границы которой признает группа равных, но вам нет необходимости поступать подобно собакам, котам и другим биологическим видам, то есть помечать его физическими следами, а потом постоянно патрулировать периметр, чтобы отгонять чужаков. Вы можете абстрагироваться в небольшое ограниченное пространство, куда никто не может вторгнуться без вашего разрешения, и в нем способны вести себя вполне рационально. Один из первых признаков богатства – изобилие, иными словами, стремительное повышение стандартов частной жизни. Выходец из семьи со сравнительно низким доходом вынужден мириться с тем, что его детство пройдет в шумной, перенаселенной среде обитания, или, говоря языком современного квартиросъемщика, одна комната жилища (если в нем больше одной) будет общей для всей семьи, и в ней сосредоточится деятельность стаи. А вот человек, родившийся в более состоятельной семье, с того момента, как учится читать, принимает как данное то, что есть комната, куда он может пойти и закрыться от всего мира.

Вот почему: а) представители состоятельного класса окажутся лучшими товарищами в условиях лишений, к примеру, в полете на Луну: тесное соседство других особей своего вида они не воспринимают как постоянное ограничение их права на территорию, сколь бы сильно она ни была абстрагирована от исходного клочка земли; b) стандартный путь из трущоб и гетто лежит через преступность: одни особи отвоевывают свое за счет других и потому постоянно вторгаются в чужие угодья; с) банды возникают, как правило, в двух контекстах: во-первых, в трущобах или гетто, где частная жизнь как составляющая угодья невозможна и имеет место возвращение к первобытному состоянию с его охотой в стаях и патрулированием физического клочка земли как такового; и во-вторых, в вооруженных формированиях, где банда облагораживается, получая название «дивизия» или еще какой-нибудь напыщенный эпитет, но здесь возвращение к первобытному состоянию целенаправленно насаждается посредством лишения частной жизни (размещение в бараках) и лишения собственности (ты носишь не ту одежду, которую сам выбрал и купил, а военную форму, и эта форма СнаШа). Участие в армейских боевых действиях подразумевает психоз, усугубляемый психической обработкой, методы которой открывает – всякий раз заново – каждый сукин сын-завоеватель, вытащивший свой отсталый народ из спокойного, цивилизованного небытия (Чака Зулу, Аттила, Бисмарк и др.) и пинками погнавший его резать соседей. Я не одобряю тех, кто поощряет психоз в других людях. Вы же, наверное, одобряете. Избавьтесь от этой привычки.

Мы размножаемся так быстро, что не можем предоставить популяции себе подобных адекватной частной жизни. Это не обязательно фатально: в конце концов, тяга к изобилию стала непреодолимой лишь после того, как мы – я имею в виду человечество как биологический вид – это изобилие открыли. Но мы подрываем и альтернативную форму абстрагирования территории, а лишенные обеих, мы в окажемся психопатами не меньшими, чем хороший солдат.

Смысл абстрагирования в сторону собственности заключается в том, что угодье составляет экстернализованное подспорье самоотождествления. Поместите человека в камеру сенсорной депривации, и оттуда он выйдет трясущимся или орущим благим матом… Нам нужна постоянная подпитка от окружения, подтверждающая то, что мы действительно те, кем себя считаем. В первобытном состоянии такая подпитка исходит от угодья. В состоянии, какое мы описали несколькими абзацами выше, способность абстрагироваться от постоянно колеблющегося давления других представителей нашего вида вынуждает к периодической переоценке идентичности. Мы можем опираться на группу предметов (этакий суррогат клочка земли), но только в том случае, если они обладают: а) жесткими личными коннотациями и b) постоянностью. Современная среда обитания отказывает нам и в том, и в другом. Находящиеся в нашей собственности предметы были изготовлены не нами (разве что нам повезло, и мы обладаем ярко выраженными творческими способностями), а на автоматизированном заводе, и более того (вот это бесконечно хуже) на нас оказывают давление, требуя, чтобы мы раз в неделю их выбрасывали, обновляли, иными словами, вносили перемены в ту самую область нашей жизни, где нам более всего нужна стабильность. Если вы настолько богаты, чтобы покупать антиквариат, значит, антиквариат вам нравится как прямой доступ в прошлое, а вовсе не потому, что вы ценитель.

Античная система рабовладения продержалась довольно долго, невзирая на парадоксальную дискретность общечеловеческой идентичности, подразумевающуюся в любом социальном устройстве. Американская система рабовладения начала разваливаться еще до начала Гражданской войны. Почему? Ответ помимо всего прочего содержится в Кодексе Хаммурапи, в первом из известных на сегодняшний день, по-настоящему разработанном своде законов. Впрочем, и для него верно, что наказание за нанесение увечья свободному человеку много тяжелее, чем за нанесение увечья рабу, – раб-то всегда под рукой. При римлянах раб обладал неким неотчуждаемым объемом собственности (NB!) и гражданских прав, нарушить которые не мог даже его хозяин. Для должника возможно было продать себя в рабство и возвратить долг в разумном – пусть притянутом за уши, но не несбыточном чаянии, что сможет вернуть утраченное состояние. Первый известный преуспевший банкир был греческим рабом по имени Пасион, которые выбился в миллионеры, купил себе свободу и взял в компаньоны своих бывших хозяев.

В случае американского негра-раба система такой возможности вообще не предусматривает. Раб имел те же права человека, что и скотина, то есть никаких. Предположительно добрый хозяин мог отпустить на волю раба, оказавшего ему услугу, или в дополнение к свободе назначить ему пенсию – так отправляют на пастбище доживать в мире свои старческие годы любимую лошадь. Но дурной хозяин мог Раба изувечить, заклеймить или засечь до смерти девятихвосткой с железными грузилами, и не было никого, кто бы призвал его к ответу.

Верно, вы не раб. Вам не повезло гораздо, гораздо больше. Вы – хищный зверь, запертый в клетке, прутья которой не неподвижные прочные предметы, которые можно глодать или о которые можно биться в отчаянии головой, пока не напьетесь вусмерть виски и не перестанете изводить себя. Нет, эти прутья – конкурирующие представители вашего собственного вида, в среднем как минимум такие же изворотливые, как вы, вечно перемещающиеся, так что вы не способны их пришпилить, готовые без малейшего предупреждения поставить вам подножку, дезориентирующие вашу личную среду, пока вам не захочется схватить пушку или топор и превратиться в мокера. (По сути, именно поэтому в них и превращаются.)

И их сейчас больше, чем когда-либо прежде. Вы же привыкли рассчитывать на частную жизнь и уединение, чтобы время от времени сбросить напряжение, но частная жизнь становится все более и более дорогостоящей, поэтому считается нормальным, что даже хорошо оплачиваемый бизнесмен кого-то пускает в свою квартиру, чтобы пользоваться жизненным пространством, на оплату которого уже не хватает его собственного заработка, например, помещением достаточно большим, чтобы вместить не только его самого, но и его личную собственность. Но сегодняшняя агрессивная реклама приказывает вам выкинуть эту лелеемую собственность и приобрести другие, чужие вам вещи. А еще вам день и ночь твердят из разных официальных источников, что люди, которых вы не знаете, но которые придерживаются таинственных квазирелигиозных заповедей, известных как марксистско-ленинистская-маоистская догма, и общаются на языке, знаки которого вы и письменностью-то не считаете, пытаются вторгнуться в угодья вашей банды, вашей нации. И еще…

За последнее десятилетие двадцатого века объем продаж транквилизаторов подскочил чудовищно – на тысячу триста процентов. Если ваша страна не слишком бедна и в состоянии обеспечивать поставки, два из пяти ваших знакомых нарки и сидят на каком-нибудь, возможно, разрешенном и приемлемом в обществе наркотике вроде алкоголя. Впрочем, скорее всего они сидят на транках, которые, кстати подавляют способность к оргазму и толкают подсевшего на них человека к оргиям, якобы стимулирующим ослабленную потенцию, или на таком препарате, как «мозголом», который в качестве приманки обещает «уникально личный опыт» и с гораздо большей вероятностью повлечет за собой старческую деменцию, чем курение табака – рак легких.

Короче говоря: ваша жизнь от рождения до смерти сродни шагам безнадежно пьяного канатоходца, чей номер до сего момента был настолько плох, что его забрасывают тухлыми яйцами и пустыми бутылками.

А стоит вам упасть, дальше – с непреложной неизбежностью – случится вот что: вас изымут из привычной среды (она вам не нравится, но хотя бы не совершенно вам чужда) и поместят в другое место, где вы никогда раньше не были. Главным лишением станет лишение территории: вас запихнут в камеру, в которой нет решительно ничего, что помогало бы вам идентифицировать себя как самостоятельную личность. Вторичным лишением станет отсутствие абстрактных эквивалентов территории: у вас отберут одежду, которую вы сами себе выбрали, и дадут вам заношенные тряпки из вторых или двадцатых рук, и у вас не будет ни малейшей частной жизни или уединения, поскольку, сообразуясь с особым, беспорядочным расписанием (чтобы вы не могли даже определить время по голодным резям в желудке), станут распахивать дверь и пялиться на вас, чтобы узнать, что вы делаете.

В конечном итоге вы изобретете собственный язык, поскольку иного способа изолировать себя у вас не будет; вы станете карябать на стенах письмена своими экскрементами, так как в этом месте вам не принадлежит ничего, кроме продуктов вашего тела; и вас назовут безнадежным и «интенсифицируют» прописанное вам «лечение».

Не говорите, что с вами такого не случится. В последние сто лет шансы на это растут ежедневно. По меньшей мере пять из десяти ваших знакомых побывали в психиатрической клинике, и из этих пятерых по меньшей мере один – ваш родственник, пусть только двоюродный или троюродный. Опять же, если это не так, то только потому, что вы живете в слишком бедной стране, которая не может себе позволить достаточное число психбольниц, чтобы охватить все свое население в общепринятых масштабах.

Слава богу, что есть такие страны! Если то, что я здесь пишу, вас встревожило, советую туда иммигрировать».

«Вы: Зверь» Чада С. Муллигана

ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (5)

ИЗМЕНЯЮЩИЙ ПАРАДИГМЫ

Немного конфузясь (власти подобные суеверия не одобряют), студенты по пути к прекрасным современным небоскребам Университета патриотизма обычно заглядывают в разукрашенный многоцветными флажками и позолотой храм, чтобы, задабривая духов, возжечь вулканчики из благовонной пасты и благодаря этому чуточку полнее сосредоточиться на лекциях.

Многое изменилось в Ятаканге, но тот, благодаря кому стало возможно большинство преобразований, чурался известности. Более того, один крайне важный фактор оставался неизменным: в Ятаканге, быть может, более, чем в любом другом месте на поверхности планеты, люди ощущали божественный произвол.

Изобилие хваленых ста островов, на которых раскинулась эта страна, было почти невероятным. Изо всех стран Азии Ятаканг один мог экспортировать излишки продовольствия, в основном сахар и рыбу. (Производящий последнюю тысячетонными партиями специальный штамм Tilapia был модифицирован профессором Лиукакарта Моктилонгом Сугайгунтунгом.) Благодаря многочисленным месторождениям страна не зависела ни от кого в том, что касалось таких ископаемых, как алюминий, бокситы и нефть – для изготовления пластмасс, а не как топливо. (Особая бактерия Сугайгунтунга сама разбивала липкие местные смолы на поддающиеся откачке более легкие фракции и делала это на глубине мили под землей.) Это была самая большая страна в мире, в которой не было ни одного завода по синтезу резины. (Местные плантации были беспощадно очищены от культур двадцатого века и заново засажены выведенным Сугайгунтунгом штаммом, который раз в сезон давал латекса вдвое больше всех прочих.)

Но все это без предупреждения иного, нежели дрожь иглы на бумажной ленте, могло рухнуть под яростью Дедушки Лоа, дремлющего у пролива Шонгао. Он не выходил из себя с самого 1941-го, но рынок вулканчиков благовоний все равно процветал.

– А теперь я хотел бы, – сказал Сугайгунтунг орангутангу, – чтобы ты пошел в комнату с синей дверью. Понял? Синей! И заглянул в каждый ящик стола, пока не найдешь свое изображение. Принеси мне его. И поскорее!

Орангутанг почесался. Он, пожалуй, был не самым привлекательным представителем своего вида. Нежелательный побочный эффект наградил его плешивостью, и живот и часть спины у него были голыми. Но, обдумав инструкции, он послушался и, переваливаясь, побежал к двери.

Самым важным из четырех посетителей доктора Сугайгунтунга и единственным, который сидел, был массивный мужчина в простом серовато-белом костюме, его стриженные ежиком волосы покрывала традиционная черная шапочка. В надежде на скорое одобрение Сугайгунтунг обратился к нему:

– Уверен, вы признаете, что это демонстрирует его способность выполнять голосовые команды, а также распознавать цвета, обычно не воспринимаемые особями его вида, и даже отыскивать свое собственное изображение среди всех прочих. Учитывая сложность проблемы и короткий срок, отведенный на ее решение, это подлинная победа…

Посетитель ходил с короткой тростью. Желая поменять тему разговора, он ударял ею по ботинку. Именно это он сделал сейчас – со звуком, похожим на щелчок кнута. Рефлекторно, совсем как собака Павлова, Сугайгунтунг умолк. Посетитель встал и в пятый или шестой раз обошел лабораторию, особо задержав взгляд на двух картинах в рамках на стене. Тут была и третья, и пятно не поблекшей краски еще выдавало ее прежнее место, но главе лаборатории вскользь дали понять, что даже номинация на Нобелевскую премию в области химии слишком непатриотична, чтобы выставлять ее напоказ. Остались только карта мира и портрет маршала Солукарта, главы Ведомой к Социализму Демократической Республики Ятаканг.

– Вы в последнее время смотрели на это карту? – внезапно спросил посетитель.

Сугайгунтунг кивнул.

Сверкнув, трость превратилась в указку и легонько постучала по прикрывающему карту стеклу.

– Точно нарыв на теле Ятаканга остается эта язва американского империализма, этот памятник их откровенной алчности! Вижу, – кивнул он с чуть большим одобрением, – ваша карта хотя бы не замарана названием Изола.

Карта была доизольской эпози, но Сугайгунтунг решил, что не может поставить это себе в заслугу. Он промолчал,

– И хотя наши друзья и соседи китайцы, – указка сдвинулась к северо-западу, – такие же азиаты, как мы, поистине достойно сожаления, что они столь долго были жертвами европейской идеологии.

Сугайгунтунг выразил живое согласие. Речь гостя несколько отличалась от официальной линии, поскольку масса народонаселения Китая была слишком велика, чтобы оскорблять их страну, но отражала дозволенное мнение внутри партии.

Трость-указка описала продолговатую, похожую на банан петлю, охватившую широко раскинувшиеся острова Ятаканга.

– Вскоре все поймут, – пробормотал посетитель, – что настало время внести поистине азиатский вклад в будущее нашей части планеты. В пределах наших границ у нас двести тридцать миллионов человек с непревзойденным уровнем жизни и образования, непревзойденным уровнем политической просвещенности. Куда подевалась ваша обезьяна? Сугайгунтунг послал ассистента на поиски орангутанга. Он попытался указать, что все экспериментальные предшественники животного убили себя, поэтому одно то, что существо еще живо, уже победа, но посетитель снова хлопнул себя по ботинку тростью. Повисло зловещее молчание, прерванное лишь появлением юноши: ведя обезьяну, он тихонько ее отчитывал.

– Он нашел свое изображение, – объяснил он. – К сожалению, в том же ящике оказалась фотография его любимой самки, и он остался на нее поглядеть.

По физическому состоянию орангутанга – мучительно очевидному из-за проплешины на животе – было ясно, что он прекрасно научился распознавать двумерные изображения, продвинутое умение, которому некоторые группы людей, например, бушменов и бедуинов, приходилось обучать чужеземцам. Но Сугайгунтунг решил, что нет смысла пытаться донести этот факт до посетителя.

Последний фыркнул.

Почему вы работаете с таким малообещающим материалом?

– Я не совсем вас понял, – рискнул возразить Сугайгунтунг.

– Мартышка остается мартышкой, подправили вы ей хромосомы или нет. Почему бы не работать на уровне, где большая часть работы уже проделана за вас?

Сугайгунтунг все еще смотрел недоуменно. Посетитель снова сел.

– Послушайте, доктор! Даже запершись у себя в лаборатории, вы не можете забыть о внешнем мире, правда?

– Я исполняю мой гражданский долг.

– Хорошо, – саркастически одобрил посетитель. – Далее вы поклялись посвятить себя целям нашего народа: возвращению ныне находящихся под пятой американцев островов Зулу в состав нашей страны, на их исторически законное место, упрочению Ятаканга как естественного первопроходца азиатской цивилизации?

– Разумеется. – Сугайгунтунг сцепил перед собой руки.

– И вы никогда не уклонялись от внесения своего вклада в эти цели?

– Думаю, об этом свидетельствует моя работа. – Сугайгунтунг начал поддаваться раздражению, иначе ни за что не подошел бы так близко к похвальбе.

В таком случае вы поддержите предложение, которое я сейчас сделаю, особенно потому что Вождь, – беглый салют в сторону фотографии на стене, – лично выбрал его как наиболее перспективный выход из наших сегодняшних и, разумеется, временных затруднений.

Потом, проиграв спор, Сугайгунтунг обнаружил, что жалеет – и не впервые за последние месяцы, – что традиция благородного ухода к предкам была запрещена как неуместная в государстве двадцать первого века.

КОНТЕКСТ(6)

ВЫХОДИШЬ ТАМ, ГДЕ…

Бениния (Бе-ни-ния): страна в Западной Африке, к северу от Гвинейск. залива, 6330 кв. миль, прибл. нас. (1999) 870 000. Ст-ца Порт-Мей (127. 000). Рыб-во, сельск. х.-во, ремесла.

1883 – 1971 – колония и протекторат брит. кор. С 1971 незав. респ.

Нас-ние: 85% шинка, 10% холаини, 3% иноко, 1% кпала.

Вер-ние: 30% христиан, 30% мусульман, 40% раз. языч. культы.

«… и по сей день остается самым жестоким наследием колониальной эксплуатации. Своей нынешней чрезвычайной перенаселенностью страна обязана притоку беженцев от племенных конфликтов на сопредельных территориях и почти совершенно лишена природных ресурсов и потому неспособна себя обеспечивать. Не раз получая помощь ООН, она была низведена до положения нищего в мировом сообществе, невзирая на гордый отказ президента Обоми от «технического содействия» Китая. Видя перед собой печальную судьбу бывших французских колоний, президент Обоми. возможно, прав с точки зрения видов на будущее, но это будущее пока не наступило, а краткосрочные прогнозы обещают голод и эпидемии… »

(НЕГР. Представитель подгруппы человеческой расы, который происходит (или чьи предки происходили) с части суши, обзываемой (не местным населением) Африкой. Негры стоят выше европеоидов в том, что не изобрели ядерного оружия, автомобиля, христианства, нервно-паралитического газа, концентрационных лагерей, эпидемий милитаризма и мегаполисов.

«Словарь гиперпреступности» Чада С. Муллигана)

– Старик Зэд сидит в своем кресле уже сорок лет, и хотелось бы знать, он так держится за пост потому, что этого хочет, или потому, что просто во всей этой захудалой стране нет никого, кто был бы способен его сменить!

РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (5)

СЛУШАЙТЕ-СЛУШАЙТЕ

Из спальни Нормана Виктория вышла в прозрачном белом трико и домашних брюках от «Максис»: короткие, до середины бедра штанины были украшенные сзади оборками, собранными на попке в подпрыгивающую розетку, а спереди состояли из трех слоев тяжелой золотой бахромы на шнурке, натянутом между тазовыми костями. По всей видимости, столько времени у нее ушло не на одевание, а на завершение прически и макияжа. Теперь ее почти белые волосы были уложены и закреплены в модном стиле а-ля антенна, вены прорисованы синим (один остряк окрестил эту моду «терка-контур»), а ногти, соски и контактные линзы хромированы.

Поглядев на мужчин ровно столько, чтобы определить, что они заняты разговором, она удалилась в угол, где стоял ее полиорган. Надев наушники, чтобы не мешать им своими упражнениями, она в который раз начала разучивать простое упражнение с тремя тактами левой рукой и пятью правой.

Всякий раз, когда его спрашивали о чем-то, лежащем за пределами его специальности, Дональд чувствовал себя ужасно неловко, сознавая глубину своего невежества. Однако, когда он суммировал все, что мог вспомнить о Бенинии – про себя удивляясь, почему бы Норману просто не взяться за телефон и не набрать энциклопедическую справочную, – афрам был искренне поражен.

– Спасибо. Ты напомнил мне кое-что важное, о чем я совсем позабыл.

– Откуда вдруг интерес к такой незначительно стране? – копнул поглубже Дональд.

Норман поглядел на Викторию, решил, что за нестройным рокотом органа в наушниках она все равно ничего не услышит, и криво улыбнулся.

– У тебя тайных друзей в «ДжТ» нет?

– Конечно, нет, – с оттенком раздражения ответил Дональд и приготовился встать, чтобы налить себе еще.

Норман едва не взорвался («Ну разумеется, бледнозадые все понимают вкривь и вкось!»), но сдержался.

– Извини, я хотел сказать… – Он с трудом сглотнул. – Я хотел сказать: ты не против, если я поделюсь с тобой кое-чем, о чем, строго говоря, не следовало бы упоминать?

– Обещаю, дальше меня это не пойдет, – заверил его Дональд, снова откидываясь на спинку кресла. К чему это он? Так Норман еще никогда при нем не нервничал: сейчас он даже заламывал руки, будто мог выжать пот, выступивший у него на ладонях.

– Скажи, как по-твоему, зачем бы Старушке ДжТ плюс казначею корпорации и старшему вице-президент по проектам и развитию приглашать на ленч Элайху Мастерса, потом выставлять меня как… как комика кабаре и при этом не обсуждать ничего, повторяю, ничего, кроме банальностей?

Эти слова он произнес с нажимом, ведь они символизировали то, что могло бы быть важным прорывом.

Дональд был поражен, что Норман после столь долгого периода взаимной вежливости – иногда переходящей в ехидство – вдруг ему доверился. Постаравшись скрыть свою реакцию, он покопался в памяти, вспоминая названного человека.

– Элайху Мастерс?.. Ах да! Он был нашим послом на Гаити, так? Потом его послали в Бенинию, и ходили слухи о смещении с должности, намеки на какой-то скандал.

Норман вздохнул.

– Мы, афрамы, чувствительны как ссадина, так? Еще были обвинения в пристрастности и всевозможных зловещих махинация. В слухах о скандале я бы усомнился, поскольку с интересом следил за его карьерой, и все, кого я знаю, превозносили его честность, а что до остального… Ну, трудно себе представить, что его послали гнить в какой-нибудь глуши.

– Думаешь, за его переводом крылась какая-то причина? – предположил Дональд. – Что ж, такое возможно, но… при чем тут твоя корпорация? Правда, мое мнение поверхностное, это ты у нас в состоянии судить.

После короткого промедления Норман сказал:

– Сперва я решил, что это может быть связано с ПРИМА.

– Проектом Разработки Ископаемых Минералов в Атлантическом океане? – Дональд несколько секунд это обдумывал, потом пожал плечами. – Ходят слухи, что ДжТ волосы на себе рвет, что нашла сокровищницу минералов, а разрабатывать залежи ей не по карману… Так вот где собака зарыта?

– В общем и целом, – согласился Норман. – Дело в том, что доставка пригодного к переработке золота с ПРИМА на поверхность стоить будет примерно столько же, сколько его добыча более традиционным способом. Наши инженеры, сколько ни бились, так и не смогли придумать, как удешевить этот метод. Цены на сегодняшнем рынке – на самом нижнем пределе для продукции ПРИМЫ, но конкуренты с радостью урежут свои доходы, лишь бы, сбив цены, оставить в дураках «ДжТ». «ДжТ» придется конкурировать себе в убыток, а ведь так разрабатывать золотую жилу – идиотизм чистой воды, да?

– Ну и какая может быть связь между Бенинией и ПРИМА?

– Никакой, насколько я понимаю. Рынков там нет. Правительство слишком бедно, чтобы покупать даже со скидкой. Иными словами, дело не в «ДжТ», а, по всей видимости, в Государстве.

Дональд потер подбородок.

– Как? Разумеется, ни для кого не секрет, что и Дагомалия и РЕНГ зарятся на Порт-Мей. В потенциале это одна из лучших гаваней Гвинейского залива. В настоящий момент там всего лишь рыболовецкий порт, но если его основательно почистить и обустроить… Гм! Да, пожалуй, Государство может быть заинтересовано в независимости Бенинии.

– Но какой ему от нее прок? Порт-Мей как морская база?

– Там уже есть наша карманная республика Либерия. Можно сказать, в двух шагах. В любом случае Порт-Мей слишком уязвим: хорошо обученная армия могла бы за полдня изолировать город, а еще за двое суток оккупировать всю страну.

– Просто из принципа? Чтобы она не попала в руки соседям-экспансионистам?

Сомневаюсь, что Государство стало бы вмешиваться до такой степени, даже если бы президент Обоми на коленях умолял. Посмотри, что вышло с Изолой? Двадцать лет прошло, а протесты все не утихают, то и дело кто-нибудь на демонстрации выходит, а ведь объединение произошло на основе плебисцита.

У Нормана внезапно отвисла челюсть, точно его вдруг озарило. Дональд подождал, не озвучит ли он посетившую его мысль, а потом рискнул высказать свою догадку.

– Ты спрашиваешь себя, не Мастерс ли это обратился к «ДжТ», а не наоборот?

– Клянусь бородой Пророка! Дональд, ты что, скрытый телепат? Именно об этом я сейчас и думал. Странно было бы, чтобы такой человек, как Мастерс, ушел с дипломатической службы ради мягкого кресла в совете директоров, где больше престижа, чем честной работы. В отставку ему еще рано, к тому же он слишком преуспевает, чтобы его можно было подкупить и таким способом заставить отказаться от выбранной карьеры. И за ленчем тоже не было сказано ничего, позволяющего предположить, что ДжТ пытается перетащить его к себе, – хотя, если уж на то пошло, говорили-то там ни о чем, как я тебе и сказал.

Снова повисло молчание. Мозг Дональда гудел, обрабатывая рассказанное Норманом, и он готов был подождать, пока он продолжит: к чему рисковать случайным замечанием свести разговор на другое. Однако Норман погрузился в рассматривание собственной левой руки, которую поворачивал то тыльной стороной, то ладонью, будто никогда прежде не видел. Если он и намеревался сказать что-то еще, то довольно долго тянул, подбирая слова.

Когда же наконец он как будто собрался заговорить, его опередила Виктория, которая, стянув наушники, повернулась к ним на табурете.

– Норман! У нас есть какие-нибудь планы на вечер? Вздрогнув, Норман поглядел на часы. Потом вскочил с кресла.

– Извини! Я едва вечернюю молитву не пропустил. Сейчас вернусь, Дональд.

– А я ответа не получу? – подстегнула его Виктория.

– Гм? А… Нет, у меня нет настроения. Спроси Дональда.

Так она и сделала, вздернув одну выщипанную бровь. Он помедлил с ответом: не имея в данный момент собственной терки, которую мог бы предложить взамен Норману, он последние две недели редко бывал в обществе Виктории. Но ее безупречное искусственное совершенство вызвало у него только раздражение, напомнив про Гвиневеру Стил и препараты из ее прославленных «Краса-Бутиков».

– Нет, спасибо, – пробормотал он и пошел за выпивкой, за которой собирался встать еще несколько минут назад.

– Тогда ты не против, если я пойду погуляю? – направляясь к двери, обиженно сказала Виктория.

– Гуляй сколько хочешь, – бросил через плечо Норман прежде, чем исчезнуть в своей спальне, где уже был расстелен молитвенный коврик, обращенный к Мекке.

Хлопнула дверь.

Предоставленный самому себе и уже почти жалея, что отклонил предложение Нормана, Дональд принялся расхаживать взад-вперед по просторной гостиной. Окружающее только частично занимало его, из головы не шел нехарактерный для Нормана всплеск.

Вскоре случайные скитания привели его к полиоргану. С тех пор, как Виктория у них поселилась, он ни разу внимательно его не рассматривал. Последней модели инструмент складывался – с сиденьем и всем прочим – до размеров чемодана, к тому же был настолько легким, что Виктория могла поднять его двумя пальцами.

Дональд полюбовался глянцевым, полихромно-переливчатым покрытием: в миллиметровом слое лака свет разлагался на спектральные компоненты, будто материал погрузили в радужные краски. Бездумно поднеся к уху наушник, он нажал наугад несколько клавиш.

Диссонансный рев грозил разорвать барабанную перепонку.

Он отдернул руку, будто инструмент его обжег, и поискал в череде переключателей тот, который уменьшил бы звук. За мгновение до того, как он повернул его, ему пришла в голову тревожная мысль.

При такой громкости Виктория играть не могла. Она бы оглохла. Зачем перед уходом на прогулку она выставила инструмент на максимум?

Без причины иной, нежели та, что его привлекали всегда подобные мелкие нестыковки – по той же причине, если уж на то пошло, почему он так громко роптал на убогость американского образования, что привлек внимание Управления Дилетантов, – он сел за консоль и начал разбираться, как устроен инструмент.

Не прошло и пяти минут, как он обнаружил пружинное реле, активируемое давлением чуть большим, чем обычно прикладывал музыкант, на расположенную на высоте его правого колена педаль контроля вибрато.

Размышляя, что ему теперь делать, он сидел почти неподвижно, пока из спальни не вышел Норман. Как обычно, несколько минут молитвы вернули афраму спокойствие и доброе расположение духа.

– Ты, часом, на этой штуке не играешь, а? – поинтересовался он, словно нисколько не удивился бы, узнав, что с самого появления в этой квартире Дональд скрывал свое музыкальное дарование.

Дональд принял решение. Что-то ведь крылось за небывалым для Нормана порывом довериться своему квартиранту. Еще один мелкий шок может разрушать внутренние барьеры и заставить его совершенно открыться.

– Иди сюда. Думаю тебе лучше это послушать, – сказал он.

Норман недоуменно подчинился и взял протянутые Дональдом наушники.

– Мне их надеть?

– Нет, просто приложи один к уху. А теперь слушай. Дональд нажал единственную клавишу, и раздалась чистая музыкальная нота.

Похоже на…

Подожди-ка.

Дональд с силой нажал на контроль вибрато. Чистая нота бешено задрожала, пока реле не закоротило, и она не начала переходить то на полтона выше, то на полтона ниже своего основного звучания. Еще сильнее…

Музыкальный звук исчез.

Отдаленно, но отчетливо голос Нормана произнес:

– … Именно об этом я сейчас и думал. Странно было бы, чтобы такой человек, как Мастерс, ушел…

Дональд отпустил потайной переключатель, и дрожащий звук вернулся и тянулся, пока он не убрал палец с клавиши.

Несколько долгих секунд Норман стоял как статуя. Потом, начиная с рук, все его тело задрожало. Дрожь била его все более крупная, он покачивался, едва держался на ногах. Наушники Дональд спас из его безвольной руки за минуту до того, Норман их отпустил, а потом сочувственно повел его к креслу.

– Прости, – сказал он, усаживая его. – Но я думал, тебе сразу следует узнать. Принести тебе транк?

Уставившись в никуда расширенными глазами, Норман едва заметно кивнул.

Дональд принес таблетку и стакан воды, чтобы ее запить. Он постоял рядом, пока с прекращением дрожи не стало ясно, что препарат подействовал, потом сказал:

– Ну да ладно… уж конечно, в «ДжТ» тебя обвинять не станут. Там не могут не знать, что любой чувак в твоей должности сразу же становится объектом шпионажа, а на такой хитрый приборчик наткнуться можно только случайно, как я.

– Плевать мне на «ДжТ», – каменно сказал Норман. – «ДжТ» – крутая, сволочная корпорация и сама может за себя, сраную, постоять. Оставь меня в покое, ладно?

Сосредоточенно следя за малейшими движениями Нормана, Дональд осторожно отступил.

– Два таких потрясения за один день…

– Да не лезь ты! – взвился вдруг Норман и вдруг вскочил на ноги. Он успел сделать три длинных шага к двери прежде, чем к Дональду вернулся дар речи.

– Норман, господи помилуй, ты же не собираешься ловить Викторию! Какой смысл…

– Да заткнись же! – бросил через плечо Норман. – Разумеется, я не собираюсь ловить эту паршивую терку. Если она еще хоть раз осмелится тут показаться, я сдам ее за экономический шпионаж. И уж поверь, для меня это будет большим облегчением.

– Тогда куда ты идешь?

Уже на пороге Норман круто развернулся и уставился в лицо Дональду.

– Тебе-то какое дело? Ты бескровный, безликий зомби, У тебя все по полочкам разложено, ты холоднее сжиженного воздуха! Ты не купил право знать, что я делаю… своей дилетантской отстраненностью и бесконечной бледнозадой вежливостью! – Несмотря на действие только что проглоченного транквилизатора, он хватал ртом воздух, словно пробежал марафон. – Но я все равно тебе скажу. Я попытаюсь разыскать Мастерса, чтобы исправить вред, который сегодня причинил. И ушел.

Со временем Дональд обнаружил, что причина боли, какую он чувствует в ладонях, в том, что он с силой вдавливает в кожу ногти. Медленно-медленно он распрямил пальцы.

«Сволочь, гад… какое он имеет право?.. »

Гнев потух точно умирающий огонь и оставил по себе кислое отвращение. Следующую порцию виски Дональд опрокинул залпом, едва почувствовав вкус.

Не мог же Норман так съехать с катушек от одного только предательства Виктории. Должен же он был понимать, что из-за своей неизменной привычки каждый год приводить в квартиру по три-четыре новые терки, причем одного и того же типа, сам себя подставляет. Идя на такое задание, корпоративная терка сильно рискует, но когда объект экономического шпионажа вице-президент «Дженерал Текникс», премию сулят такую, что ни одна не устоит.

«Интересно, какая корпорация ее наняла? »

Но все это пустое, ненужное. Все почему-то вдруг показалось ему ненужным, кроме одной совершенно несообразной детали: в первый раз Норман был на грани того, чтобы довериться своему квартиранту, а вместо этого впал в ярость и понесся на поиски сородича-афрама.

Дональд стоял посреди пустой комнаты и думал, что вокруг него тринадцать миллионов человек, население Большого Нью-Йорка. От этой мысли ему стало страшно, нестерпимо одиноко.

В ГУЩЕ СОБЫТИЙ (4)

СЛОВА НЕ МАЛЬЧИКА, НО

Конфиденциально: в подразделениях морской пехоты и военно-морского флота, расквартированных на Изоле, были замечены случаи употребления выражения «маленький красный брат». Офицерам предписано напоминать своим солдатам и матросам, что официально утвержденными эпитетами являются «китаезы», «узкоглазые» и «желтопузые». Употребляющих в речи мягкотелые гражданские термины следует подвергать строгому взысканию».

«Что они не смогли удержать силой, они пытаются отвоевать с помощью своей иностранной валюты! Мы должны изгнать этих паразитов, этих аморальных кровопийц, которые растлевают наших женщин, насмехаются над нашими священными традициями и глумятся над бесценным наследием нашего народа!»

РУКИ ПРОЧЬ!

Всем кораблям: экстренное сообщение. Всем кораблям: экстренное сообщение. Прошедший в четверг ночью шторм разметал мины, которые сейчас дрейфуют на подходах к фарватеру Эг-Морта. Всем кораблям оставаться на местах. Прекращение боевых действий до сигнала от подразделений Общеевропейского Флота».

– Хотелось бы знать, сколько еще наше гребаное правительство собирается терпеть эту ложь?

ЧАСТНЫЕ ВЛАДЕНИЯ!

«Наши враги наползают со всех сторон, ожидая, когда мы ослабим бдительность. Но мы не дадим им шанса, которого они так жаждут, шанса наброситься на нас и нас проглотить. Мы будем тверды, наш народ будет очищен от шлаков в горниле самопожертвования».

НАРУШИТЕЛИ БУДУТ ПРЕСЛЕДОВАТЬСЯ ПО СУДУ

Всем комитетам партии: ревизионизм и отступничество были замечены в следующих министерствах…

– Ага, но я хочу сказать, пусть даже у него генотип чистый-расчистый, мужик, знающий свой долг перед обществом, просто не заводит в наше время пятерых детей! И плевать, что с почтой он получает «Бюллетень Насе– Лимита»! – что, если это просто прикрытие? Нет, по-моему, он из гадов-правокатоликов. И я хочу, чтобы его от сюда вышвырнули вон!

ЗЛАЯ СОБАКА

«То, что по праву, по закону и исторически принадлежит нам, стонет под пятой иноземного тирана!»

ТЕРРИТОРИЯ ОХРАНЯЕТСЯ «СПАСИ И СОХРАНИ, ИНК.»

«Сами мы обрели свободу, но этого мало. Мы не будем поистине свободными, пока каждый ныне живущий не сможет честно и открыто сказать о себе того же».

ПРОХОДА НЕТ

«Сами мы обрели свободу, но этого мало. В наших собственных рядах встречаются те, кто превозносит преимущества чуждого образа жизни, который, как мы знаем, дурной, омерзительный и неверный!»

НИГГЕРЫ ЗАСЛОНЯЮТ ОТ ВАС СОЛНЦЕ

– Красные сволочи… Царствие мое не от…

ПОЛНОПРАВНЫЕ ГРАЖДАНЕ – ПРАВАЯ ПОЛОСА, НЕНАТУРАЛИЗИРОВАННЫЕ ИНОСТРАНЦЫ – ЛЕВАЯ ПОЛОСА

«Гиены капитализма…

Англия пребудет

BLANKES NIEBLANKES

«В Кале гастарбайтеры начинают…

Vive la France![18]

ФЛАМАНДСКИЕ ВАЛЛОНЦЫ

Чертовы китаезы…

ЙОРУБА ИБО

Deutschland uber Alles[19]

Проклятые соседи…

Nkosi Sikkelele Afrika[20]

ВАШЕ МОЁ

– Все они безумны, кроме нас с тобой и твоего маленького ге…

МОЁ! МОЁ!! МОЁ!!!

(ПАТРИОТИЗМ. Один известный английский писатель как-то сказал: если бы ему пришлось выбирать, предать свою страну или предать друга, он надеется, что у него хватит порядочности предать свою страну.

Аминь, братья и сестры! Аминь!

«Словарь гиперпреступности» Чада С. Муллигана)

ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (6)

НА ЧЬЕЙ Я СТОРОНЕ?

В Нью-Йорке Элайху Мастерс предпочитал останавливаться не в отеле и даже не в доме одного из своих многочисленных друзей, хотя знал, что многих его постоянные отказы обижали. Вместо этого он снимал комнату в общежитии Организации Объединенных Наций, и если – как в этот его приезд – оно было настолько переполнено, что для него смогли найти только убогий шкаф-переросток, где кровать поднималась и складывалась к стене, чтобы жилец мог добраться до раковины под ней, сойдет и это.

Он страшился полюбить собственную страну, как сделал это его друг Зэдкиэль Обоми, и боялся, что однажды его с трудом выпестованное, сознательно принятое решение служить человечеству рухнет под гнетом горестного положения его братьев-американцев. Сегодня он опасно близко подошел как раз к этому. Вид моложавого вице-президента в «Дженерал Текникс» бесконечно его расстроил…

Он еще не раскрыл причину, ради чего обратился в «Дженерал Текникс», но не сомневался, что корпорация представит данные на рассмотрение Салманассару и получит вывод, весьма близкий к истине. Слишком многое в его жизни было достоянием гласности: например, его собственное прошение о переводе в Бенинию, когда при нормальном ходе событий ему логичнее всего было бы стать следующим послом в Дели, а после пожать плоды своих трудов и получить настоящую синекуру – в Париже, может быть, или даже в Москве. Какую шумиху тогда подняли из-за его назначения в Бенинию, особенно «Поколение X»…

Он сидел на единственном в комнате стуле, лицом к (хотя и не видя его) плоскому экрану настенного телевизора, на который чудо голографической передачи сигнала проецировало изображение, казавшееся плотным и вещественным, но менявшее перспективу, если зритель перемещался от одного края экрана к другому. На экране недавно шел выпуск СКАНАЛИЗАТОРА, и подробности боев в Тихом океане и актов вандализма, антиправокатолических беспорядков и нападений мокеров вообще довели его даже не до депрессии, а до почти ступора.

В одной безвольной руке он держал книгу, которую порекомендовал ему друг и которая вышла через несколько месяцев после его отъезда в Бенинию. Имя автора он, разумеется, уже слышал, знатоки считали его одним из десятка по-настоящему великих 'vulgarisateurs[21] социологии в духе Пэкарда и Рисмана.

Но автор объявил эту книгу своей лебединой песней и, верный своему обещанию – по словам друга, одолжившего ему этот том, – исчез вскоре после ее публикации. Ходили слухи, будто он покончил с собой. И действительно, его пронизанные отчаянием саркастические определения более всего напомнили Элайху «Разум у последней черты» Уэллса, эту мрачную эпитафию чаяниям человечества, и заставляли предположить, что слухи, возможно, не лгут.

Шевельнувшись, Элайху поглядел на книгу новыми глазами. На обложке была изображена пороховая бочка, к которой тянулась по полу брызжущая искрами огненная дорожка. Без сомнения, картинку выбрал издатель, а не сам Чад Муллиган – он-то сознавал, что живет в двадцать первом веке, и, если бы его известили вовремя, подобного архаизма не допустил бы.

«Понимаете, Муллиган…»

Элайху медленно кивнул. Надо признать, он проникся уважением к автору, как уважал бы врача, который отказывается морочить пациента ложными утешениями. Муллиган, возможно, понял бы мотивы, способные привести восходящую звезду дипкорпуса США не в сверкающие современные кварталы Москвы, а в заросшие грязью трущобы Порт-Мейя. Сам будучи европеоидом, он, возможно, даже понял бы выбор, вставший перед таким человеком: или отказаться от себя ради вопиющих насущных потребностей своего народа, который в этом бравом новом веке по-прежнему в западне и поставляет львиную долью мокеров (хотя сводки новостей благоразумно не упоминают цвет их кожи), львиную долю нарков (хотя большинству из них «мозголом» и «трип-улет» не по карману и они травят себя сваренным на кухне «ягинолом» или грязными ножами соскребают маковый вар со стенок горшков), тех, кто говорит: «Мне не нужно геттоизировать мое будущее, потому что я родился в гетто!», или непреклонно приберегать свою любовь только для друзей, а лояльность – только для всего человечества.

Цвет кожи тут ни при чем, просто человек по имени Элайху Мастерс не мог отождествить себя ни с советом директоров «Дженерал Текникс», ни с алчными боссами в Бамако и Акре, переходящими от лести и прощупывания Бенинии к воплям ярости друг на друга, задуманным для того, чтобы отвлечь собственные народы от межплеменных распрей. Пусть Дагомалия и РЭНГ ведут свои закулисные войны, похваляются перед соперником, кто из них более промышленно развит, более могущественен, более готов броситься на защиту собственной национальной самости. Для него тот факт, что Зэдкиэль Обоми смог найти равновесие между четырьмя языковыми группами, причем представители двух были пришлыми, потомками беженцев от межплеменной резни на сопредельных территориях в двадцатом веке, и заставить их петь хором в обстоятельствах, которые, по всеобщим прогнозам, способны привести к гражданской войне, был огромным завоеванием всей Африки.

«И возможно… всего мира».

В его памяти и сейчас звучало пение, перекрывавшее перестук пестиков в каменных ступах, потому что нет излишков кожи на такую роскошь, как барабаны. Подстраиваясь под их настойчивый ритм, он вдруг заговорил вслух.

– Нет, не потому это, что нам по сердцу жить в трущобах! – воскликнул он и, подчеркивая слова, хлопнул по книге ладонью. – Это потому, что их не научили тому, как мы, народы более искушенные, умеем ненавидеть друг друга!

Еще произнося это, он понял, какую чушь мелет. Люди обманывают себя, утверждая, будто ненависть это то, чему их научили. Ненависть к соперникам, пришлым в их угодьях, к более могущественному самцу или более плодовитой самке заложена в психологической структуре человечества. И все же факт оставался фактом: при всей бедности Бенинии он уловил некое ощущение счастья перед лицом нищеты, какого нигде не встречал прежде.

«Может, это благодаря самому Зэду? Нет, и это тоже ерунда. Даже Иисус, даже Магомет, даже Будда не могли бы на это претендовать. И все же я уверен, что это объективный феномен! Может, когда все приберет «ДжТ» и представит Салманассару факты, суперкомпьютер найдет какое-нибудь объяснение».

Но это было еще нелепее, чистейший образчик логики самооправданий. Единственные факты, какие можно было бы заложить в компьютер, и так всем известны: Бениния – маленькая страна, одолеваемая голодом, управляемая президентом и десятком его талантливых помощников и давно перешагнувшая тот рубеж, когда ее более крупные соседи сдались и объединились в группы по языкам колонизаторов. А на заднем плане громоздились диковинные исторические казусы, как-то: почему арабы-работорговцы, собирая партии невольников для продажи европейцам, начисто игнорировали шинка, почему, невзирая на традиционное отвращение к войне, это племя никогда не было подчинено соседями, почему при британском колониальном правительстве не было создано ни одной революционной партии, почему…

– Какой, черт побери, толк над этим биться? – сказал Элайху, снова обращаясь к стенам комнаты. – Я люблю эту страну, а если разложить любовь на группу факторов, которые сможет проанализировать компьютер, не останется ничего, ради чего стоило бы быть человеком!

КОНТЕКСТ(7)

КОРРИДА

Сцена: кафедральный собор во время утренней службы.

Актерский состав: епископ и паства.

Деталь: пятно на переднем канте кафедры. Нанесено малярной кистью и состоит из боевого отравляющего средства (по формуле схожего с ипритом, но гораздо более действенного) и галлюциногена (номер химиката по каталогу «ДжТ»: AKZ-21205, посредством кипячения в слабом растворе серной кислоты превращается в продукт, окрещенный «Истина или последствия»).

Упреждение: когда епископ, как он это неизменно делает, положит руки на перилах кафедры…

Истина: «Сегодняшняя проповедь – на тему текста из Книги Откровений Иоанна Богослова, глава семнадцать, стих первый. Ар-рх»: «Подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих».

Я нимало не сомневаюсь, что некоторые из вас («о-ох! Что во имя?..») будут несколько шокированы («от чего же так щиплет руки?») моим выбором стиха. Уверяю вас, я сделал это преднамеренно («Может, если просто не обращать внимание, само пройдет?..»), чтобы серьезнейшим образом обратить ваши взоры к истине, на которую некоторые люди, точно такие же верующие христиане, как мы с вами, закрывают глаза. («Адское жжение! »)

А рассмотреть мне хотелось бы – и я надеюсь убедить вас в том, что сделать это настоятельно необходимо, – следующее, и дело тут простое… Поскольку Книга, из которой я взял данный текст, одна из многих, имеющих самое прямое отношение к повседневности нашего бытия и не гнушается некоторыми малоприятными сторонами нашей жизни. Разумеется, она их не одобряет, но и, конечно, не подвергает порицанию как таковые, ведь это простые истины о нас самих, и нужно принять их, если мы собираемся вести жизнь такую, к которой обязывает нас наш христианский долг. («Ага, уже лучше, теперь уже просто тепло, почти как от варежек».)

А так как в природе человека заложена искра Божия, столпы нашей церкви не чураются использовать в нашем учении очень человечные – можно даже сказать, упрощенно человеческие – аналогии.

Еще несколько поколений назад большинство верующих сочли бы аналогию проститутки, которая продает свое тело ради наживы мерзостной. Но постыдным был уже тот факт, что само наше общество порождало подобных людей. Это позор и противоречит христианскому милосердию, заповеданному нам Господом. К счастью, мы научились распознавать всю меру ответственности, которая была возложена на нас, когда мы были созданы в материальных телах, и в том числе – признание того, что факт символического брака между Господом нашим и Его невестой, Церковью, не был случайным, что, коротко говоря, союз между мужем и женой есть выражение любви, выражение любви, иными словами… а… выражение любви («Надеюсь, они не заметят, если я прислонюсь к колонне у меня за спиной! »)

Разумеется, в наше время найти проститутку все труднее и труднее. В дни моей молодости среди собратьев были такие, кто… э… посещал подобных женщин, хотя я считал, что они достойны жалости, поскольку со всей очевидностью не искоренили в себе заложенную во всех нас потребность выражать приязнь, что подразумевается в акте, который служит не только продолжению рода человеческого, но и призван доставлять удовольствие одним лицом другому или другим. («Что я несу? »)

Говоря «другие», я, разумеется, имею в виду тот достойный сожаления факт, что, будучи людьми, мы далеки от совершенства, и для полной реализации этой ниспосланной нам небом способности ублажать своего спутника жизни требуются, как и в любой другой человеческой деятельности, подготовка и практика, прежде чем будет полностью развит ее потенциал, поэтому нередко мы видим, как люди женятся впопыхах, а потом искренне раскаиваются, что выбрали именно этого партнера, который, как выяснилось, совершенно им не подходит и с которым они с сожалением расстаются потому что…

Ну да ладно («Никогда раньше не замечал, насколько потеешь в этом дурацком тяжелом балахоне!»).

Многие люди, как вам прекрасно известно, как раз вот этого не понимают. Я хочу сказать, с самого великого раскола в конце двадцатого века мы принуждены наблюдать тошнотворный спектакль, в котором трусливые мадридские изуверы бомбардируют своих – как они их называют – братьев во Христе бесконечными энцикликами и корридами, и все только потому, что Римская католическая церковь возлюбила краеугольную истину, что в занятии любовью смысла больше, нежели в серийном производстве детей, которых можно спрыснуть святой водой и отправить на небеса, дабы не стихали «аллилуйя», и признала необходимость противозачаточных таблеток. А папа Эглантин все разглагольствует, дескать, нельзя вмешиваться в Божий промысел и нарушать Его заветы, тем самым давая шанс остальным вашим детям вырасти в достатке, чтобы они смогли стать гармоничными личностями, о нет! И удовольствия получать нельзя ни с кем, разве что ради того, чтобы плодиться, будто нас и так недостаточно на планете, будто мы не наступаем друг другу на пятки, не мешаем друг другу на каждом шагу, и наши ближние вырывают кусок хлеба у нас изо рта поскольку они жадные эгоисты и Господи от этого в мусульманство захочешь перейти правда-правда они ведь когда ты умрешь обещают тебе целую череду вечно девственных гурий да и что такое противозачаточные таблетки как не одноразовый эквивалент вечности и податься некуда когда живот у твоей жены вырастет и ночь за ночью будешь лежать один и от подавленного желания не сможешь уснуть а сами знаете через пару часов становится просто больно а треклятые полудурки вроде Августина который вволю позабавился с уличными женщинами пока был парнишкой а потом вдруг развернулся на сто восемьдесят градусов и всем остальным это запретил думаю у него просто был сифилис и спирохеты попали ему в лимфу от чего развился ППД[22] и если бы не тот факт что они скорее всего импотенты то же можно было бы подумать про папу Эглантина и его банду правых католиков. Почему бы мне не заткнуться и не перестать забивать вам голову этой чушью, когда вы должны были бы забивать кому другому и совсем другим?

Последствия: паства до крайности смущена.

РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (6)

Я ВЫСТАВЛЕН НА АУКЦИОН

– Мистер Хаус. – Тон совершенно нейтральный. – Да, мы сегодня встречались. Боюсь, вам придется сесть на кровать. Или вы предпочли бы спуститься в общий вестибюль?

– Нет, нет, все в порядке, – в смятении ответил Норман, опускаясь на краешек узкой кровати. Его взгляд беспорядочно перескакивал с предмета на предмет в крохотной комнатке.

– Выпьете что-нибудь? Насколько я помню, вы не употребляете алкоголя, поэтому, может быть, кофе или…

– Спасибо, нет. Хотя я закурил бы, если вы не против.

– А, «бей-голд»! Я сам когда-то предпочитал именно эту марку… Нет, спасибо, я не буду. Бросил. Я прибегал к ним, когда хотел избавиться от ясности в мыслях, и в результате пару раз едва не попал в беду.

Пристрелка. Внезапно Нормана осенило, как объяснить, что у него на душе. С еще не зажженным косяком в руке он сказал:

– Послушайте, мистер Мастерс, давайте я скажу то, ради чего пришел, а потом уйду и больше не буду вам докучать. Главное: я знаю, что за ленчем произвел на вас не слишком благоприятное впечатление, Элайху откинулся на спинку стула, положил правую ногу на левую, свел кончики пальцев и стал ждать.

– Я говорю не о том, ради какого впечатления притащили меня на этот ленч Старушка ДжТ и прочие из ее клики. Ко мне как к личности это отношения не имеет – сплошь цирк с корпоративным имиджем, мол, перед вами просвещенный работодатель, у которого цветной вице-президент, но все это вчерашний день. Крупные компании уже лет пятьдесят – шестьдесят так поступают и все лишь бы задобрить свою нечистую совесть. Я пришел извиниться за то, какое впечатление сам хотел произвести.

Он впервые поглядел Элайху прямо в лицо.

– Скажите откровенно: что вы обо мне думаете?

– Что я о вас думаю? – откликнулся Элайху и печально хмыкнул. – У меня не было шанса составить о вас какое-либо мнение. Если хотите, я скажу, что я подумал о том, как вы били на эффект при знакомстве.

– Именно это я и имел в виду.

– Вы показывали высокопоставленному посетителю, что можете быть еще большей сволочью, чем члены совета директоров «ДжТ».

Возникла пауза. Наконец Элайху уронил руки на колени,

– Что ж, я ответил на ваш вопрос, но, судя по вашему молчанию, пользы вам от этого никакой. Теперь ответьте на мой. Что с вами случилось, когда вас отозвали из-за конфликта в бункере Салманассара?

Норман мучительно сглотнул, его адамово яблоко дернулось.

– Ничего особенного, – пробормотал он.

– Я вам не верю. Вернувшись, вы были на автопилоте. За все время ленча в вас не промелькнуло ни тени индивидуальности, во всем, что вы делали или говорили, просматривался только набор условных рефлексов, отработанных настолько хорошо, что обманули бы любого, кроме, пожалуй, психолога… или дипломата. По одному тому, как человек входит в комнату, я научился видеть разницу между честным переговорщиком и делегатом, которого проинструктировали попугайски повторять официальную позицию правительства. Вы, возможно, в состоянии обмануть белых, на которых работаете, но я поседел, изучая человеческие уловки, поэтому я-то знаю.

Подавшись вперед, он взял левую руку Нормана в свои и кончиками пальцев осторожно надавил между сухожилиями. Норман был слишком ошарашен, чтобы как-то среагировать, потом выдернул руку, словно что-то его ужалило.

– Как вы догадались?

– Не догадался. Когда я был послом на Гаити, один старик в трущобах Порт-о-Пренса – думаю, вы назвали бы его знахарем, – научил меня понимать язык тела. На мгновение мне подумалось, что вы серьезно повредили эту руку, но никаких следов травмы я не обнаружил. Так чья это была рука?

– Моего прапрапрапрадеда.

– В дни рабовладения?

– Да.

– Отрублена?

– Отпилена. За то, что ударил своего хозяина и столкнул его в ручей.

Элайху кивнул.

– Вы, наверное, были совсем маленьким, когда впервые про это узнали.

– Лет шести, думаю.

– Нехорошо рассказывать подобное детям такого возраста.

– Как вы можете так говорить? Именно про это им и надо рассказывать. В шесть лет я был уже достаточно взрослым, чтобы узнать, что парнишка, который в нашем квартале нравился мне больше всех, которого я считал своим лучшим другом, без раздумья присоединился к другим ребятам, которые мне не нравились и которые называли меня грязным ублюдком-ниггером.

– Вы заметили, что теперь не так часто слышишь именно это оскорбление? Наверное, нет. Я замечаю сдвиги в словоупотреблении потому, что помногу лет провожу вне страны, а по возвращении вижу, сколько воды утекло. Сегодня вместо «ублюдок» говорят «паршивец» или «кровосос», имея в виду, надо думать, «больного гемофилией».

– Что? – Норман растерянно тряхнул головой.

– Если смысл моих слов неясен, я скоро к нему вернусь. Как на вас сказалась история о вашем предке?

– В детстве у меня часто болела рука. – Норман показал кисть. – Говорили, это ревматизм. Но это не было ревматизмом. Боли были психосоматические. Мне снились кошмары, в которых одни люди меня держали, а другие отпиливали мне руку. Я просыпался с криком, а мать орала мне из-за стены, чтобы я заткнулся и дал ей поспать.

– Вы не рассказывали ей о кошмарах? Уставившись себе под ноги, Норман покачал головой.

– Наверное, я боялся, что она станет ругать дедушку и запретит ему со мной про это разговаривать.

– А зачем вам было про это с ним разговаривать? Не важно… вам не обязательно все объяснять. Что такого случилось сегодня, что вытащило на свет ту психологическую травму в шестилетнем возрасте?

– Одна божья дщерь попыталась порубить Салманассара топором. Оттяпала кисть нашему технику.

– Понимаю. Ее смогут пришить?

– О да. Но врач сказал, что часть моторных функций, возможно, не восстановится.

– И вы оказались совершенно не готовы к случившемуся?

– Борода Пророка, не готов! Откуда мне было знать, что там не очередная гребаная демонстрация с выкрикиванием лозунгов и размахиванием флагами!

– Почему полиция компании не уладила все до вашего прихода?

– Сплошь бестолочи. Сказали, дескать, не решились стрелять с балкона из страха попасть в Салманассара, а к тому времени, когда они спустились в зал, я с девицей уже справился.

– Итак, вы с ней разобрались. Каким образом? Норман зажмурился, закрыл лицо руками. Когда он за говорил, его голос был едва слышен сквозь пальцы.

– Я однажды видел утечку жидкого гелия из находившегося под давлением шланга. Это навело меня на мысль. Я вытащил один из шлангов… и полил ей руку. Начисто заморозил. Скристаллизовал. По весом топора она обломилась.

– Надо полагать, ее теперь назад не пришьешь?

– Борода Пророка, нет! Она, наверное, тут же испортилась – как размороженное яблоко!

– Вам грозят серьезные последствия? К примеру, вы предстанете перед судом за то, что изувечили посетительницу?

– Разумеется, нет, – вырвалось у него почти презрительно. – «ДжТ» заботится о своих, а учитывая, что герла пыталась сделать с Салманассаром… В этой стране мы всегда больше печемся о праве собственности, чем о правах человека. Кому, как не вам, это знать?

– Ну, если дело не в последствиях, значит, в самом поступке. И какого вы теперь о себе мнения?

Норман уронил руки.

– Вы прошляпили свое призвание, да? – горько сказал он. – Вам надо было бы стать психоаналитиком.

– Мои неврозы – не из тех, какие можно спроецировать на других невротиков. Я кое о чем вас спросил, если я не слишком ошибаюсь, именно об этом вы и пришли поговорить. Так почему бы нам с этим не закончить?

Дрожащей рукой Норман поднес к губам почти забытый косяк. Теперь он запалил его, затянулся и задержал первый пых. Полминуты спустя он сказал:

– Что я чувствую? Какого я о себе мнения? Такое чувство, будто меня поимели. Мне стыдно. Я наконец сравнял счет. Я добыл трофей – я добыл руку Белого Человека. И как же я пришел к тому, что смог ее отрубить? Следуя правилам жизни, установленным Белым Человеком. А они ни к черту не годятся. Потому что какой прок от этой руки моему предку? Он же мертв!

Он снова пыхнул и на сей раз задерживал дым целую минуту.

– Да, пожалуй, мертв, – после недолго размышления согласился Элайху. – А что до сегодняшнего дня. Как по-вашему, его следует оплакивать сегодня?

Норман помотал головой.

– Вот и хорошо. – Элайху вернулся к прежней позе: локти на подлокотниках, кончики пальцев сведены. – Пару минут назад я упомянул кое о чем, что показалось вам притянутым за уши, – о том факте, что сегодня люди не называют друг друга словом «ублюдок», первоначальное значение которого было «незаконнорожденный». Это показательно. Родился ты в браке или вне оного, уже не имеет значения, так же было и для нас в дни рабства, когда наши прабабки и прадеды не женились – они просто размножались. Слово, которое употребляют сейчас в качестве оскорбления, по всей вероятности, означает «больной гемофилией». Это отражает озабоченность нашего общества: рожать детей, имея подобный пагубный ген, сегодня считается отвратительным и асоциальным поступком. Вы понимаете, к чему я?

– Мир меняется, – сказал Норман.

– Вот именно. Вам уже больше не шесть лет. Работодатель не может сделать со своими подчиненными то, что давным-давно сделал Белый Человек с вашим трижды прадедом. Но стал ли мир из-за этих банальностей раем?

– Раем?

– Ну конечно же, нет. Разве в настоящем недостаточно проблем, чтобы терзать себя из-за проблем прошлых?

– Да, но… – Норман беспомощно развел руками. – Вы даже не представляете, в какой тупик меня заманили! Я годами трудился, создавая самого себя теперешнего. Годами, Десятилетиями! Что мне теперь делать?

– Это вам решать.

– Надо же, какой легкий ответ – «Это вам решать»! Вы сами сказали, что годами живете вне страны. Вы не знаете, что представляет собой Белый Человек, даже сегодня, не знаете, как он все время на тебя наседает, раздражает, провоцирует. Вы просто не жили моей жизнью.

– Думаю, это разумное возражение.

– Например… – Невидящими глазами Норман уставился на стену над головой Элайху. – Вы слышали про женщину по имени Гвиневера Стил?

– Полагаю, она создала механический стиль, который сегодня в моде у женщин и от которого они походят скорее на роботов с конвейера, чем на живых существ, рожденных от матери.

– Верно. Она планирует вечеринку. Это будет квинтэссенция всего, о чем я говорил, эдакий склизкий микрокосм в стенах одной квартиры. Стоило бы потащить вас с собой, тогда бы вы…

Он остановился посреди фразы, внезапно ужаснувшись тому, что и кому говорит.

– Мистер Мастерс, прошу меня простить! Я не имею права говорить с вами в таком тоне! – Он вскочил на ноги, чтобы скрыть смущение. – Мне следовало бы самым искренним образом поблагодарить вас за терпение, а я вместо этого вас оскорбляю и…

– Сядьте, – сказал Элайху.

– Что?

– Я сказал, сядьте. Я еще не закончил, и вы тоже. Вы считаете, что вы передо мной в долгу?

– Конечно. Если бы я не смог сегодня с кем-нибудь поговорить, то, наверное, сошел бы с ума.

– Как точно вы выражаете мои чувства, – с тяжеловесной иронией сказал Элайху. – Могу я предположить, что в данный момент вы не слишком озабочены сохранностью секретов корпорации «ДжТ»?

– Я чертовски хорошо знаю, что они не в сохранности.

– Прошу прощения? – Элайху моргнул.

– Личная проблема… А, чего таить? Пару часов назад я узнал, что терка, которая последнее время у меня жила, экономическая шпионка; мой квартирант обнаружил подслушивающее устройство в полиоргане, которой она привезла с собой. – Норман лающе рассмеялся. – Все, что хотите узнать, только спросите… я всегда могу потом сказать, что это она украла тайну.

– Я бы предпочел, чтобы вы сказали мне открыто, если вообще готовы сказать.

– Да, мне не следовало этого говорить. Спрашивайте.

– С какой целью, по мнению людей из «ДжТ», я обратился к вашей корпорации?

– Не знаю. Мне не сообщили.

– Но сами вы догадались?

– Не совсем. Пару часов назад мы говорили об этом с моим квартирантом. Но ни к какому определенному выводу не пришли.

– Что, если бы я сказал, что намереваюсь продать ближайшего друга в рабство Белому Человеку и верю, что делаю это для его же блага? Что тогда?

Рот Нормана открылся, гулы сложились в правильное «О». Он щелкнул пальцами.

– Президента Обоми? – сказал он.

– Вы очень умный человек, мистер Хаус. Ну… и ваш приговор?

– Но что у них такое есть, что могло бы понадобиться «ДжТ»?

– Не «ДжТ» как таковой, скорее Государству.

– Которое не желает получить еще один кризис наподобие Изолы?

– Вы начинаете меня изумлять, и я не шучу. Норману стало не по себе.

– Откровенно говоря, это был один из вариантов, которые мы с моим квартирантом прокручивали. Хотя не услышь я об этом от вас, то не поверил бы.

– Почему? Годовой доход «ДжТ» почти в пятьдесят раз превышает валовой национальный продукт Бенинии; корпорация могла бы купить не одну слаборазвитую страну.

– Да, но, даже принимая во внимание возможности корпорации, коих я не могу оспаривать, факт остается фактом: что такого есть в Бенинии, что могло бы понадобиться «ДжТ»?

– Двадцатилетний проект восстановления страны, который создаст экономически развитый промышленный плацдарм в Западной Африке, опирающийся на лучший порт Гвинейского залива, способный на их условиях и на их собственной территории конкурировать с Дагомалией и РЭНГ. Государство получило данные компьютерного анализа, которые показывают, что вмешательство третьей силы станет единственным фактором, способным предотвратить войну из-за Бенинии, когда мой добрый друг Зэд умрет, а это случится скорее, чем мне хотелось бы думать. Он загоняет себя в могилу.

– И страна будет принадлежать «ДжТ»?

– Страна будет… скажем так, заложена «ДжТ».

– Тогда не делайте этого.

– Но если альтернатива – война?..

– Изнутри, с позиции младшего вице-президента корпорации, скажу, что по сравнении с тем, как способна тебя унизить и лишить самоуважения «ДжТ», война – это еще не самое худшее. Послушайте! – Норман с серьезным лицом подался вперед. – Знаете, во что они меня втянули? Я подписываюсь на выпуски «Бюро генеалогических изысканий», этого придурочного учреждения, которое утверждает, будто на основании генотипа способно отыскать ваших предков. А знаете ли вы, что я не стал платить им, чтобы они отыскали мои африканские корни? Я не смогу сказать, с каких двух тысяч миль вывезли моих черных предков!

– А предположим, это ваш – или мой – кузен отдаст приказ, и на Бенинию двинутся армии! Что ждет страну? Побежденный, отступая, выжжет за собой землю, и не останется ничего, кроме гор щебня и трупов!

Норман вдруг разом остыл и кивнул, пожав плечами.

– Наверное, вы правы. В конце концов, все мы люди.

– Позвольте я расскажу, в чем план. «ДжТ» даст кредит на финансирование проекта, а Государство через подставных лиц – в основном это будут африканские банки – выкупит пятьдесят один процент займа. «ДжТ» будет гарантировать пять процентов годовых на двадцать лет проекта и публиковать оценки роста акций из расчета восемь процентов. Это, кстати, прочно основано на компьютерных расчетах Государства. Когда эти данные будут заложены в Салманассар, они скорее всего подтвердятся. Тогда корпорация наберет преподавательский состав в основном из среды тех, кто в прошлом занимал посты в колониальной администрации, иными словами, привык к условиям жизни в Западной Африке. Первые три года будут посвящены диете, санитарии и строительству. Следующее десятилетие пойдет на обучение: первой ступенью станет обучение грамоте, затем последует программа технического образования, составленная так, чтобы превратить в квалифицированных рабочих восемьдесят процентов населения Бенинии. По вашему лицу видно, вы сомневаетесь, но скажу, что сам я верю в то, что это сработает. В любой другой стране мира не прошло бы, но в Бенинии пройдет. Последние семь лет уйдут на строительство заводов, запуск конвейеров, проведению линий электропередач, выравниванию дорог – иными словами, на создание промышленности и инфрастуктуры, которая сделает Бенинию самой развитой страной на континенте, не исключая даже Южную Африку…

– Да смилуется над нами Аллах, – прошептал Норман. – Но откуда вы возьмете ток, который пойдет по этим проводам?

– Электричество будет поступать от гидростанций на приливных волнах, солнечных батарей и батарей от термальных источников на морском дне. В основном от последних. Перепад температур между поверхностью и морским ложем на этих широтах, по всей видимости, способен обеспечивать энергией страну намного большую, чем Бениния.

Норман помедлил.

– В таком случае, – помолчав, рискнул предположить он, – сырье будет предположительно поступать от ПРИМА?

Тон Элайху потеплел еще больше.

– Как я уже сказал раньше, мистер Хаус, вы меня изумляете. Когда мы сегодня познакомились, ваш… э… имидж был столь безупречен, что совершенно скрыл вашу интуицию. Да, это станет той морковкой, которой мы заманим осла «ДжТ» подписать контракт: перспективой уже созданного рынка, который позволит им получать прибыль с месторождения полезных ископаемых ПРИМА.

– На основании того, что вы мне рассказали, – продолжал Норман, – предполагаю, они за эту мысль ухватились.

– Вы первый в «ДжТ» услышали план хотя бы в общих чертах.

– Пер… Но почему? – Вопрос вырвался у Нормана почти криком.

– Не знаю. – Вид у Элайху внезапно стал усталый. – Наверное, потому что я слишком долго держал это в себе, а вы подвернулись, когда плотину прорвало. Хотите я позвоню мисс Бекфест и скажу, чтобы вести предварительные переговоры в Порт-Мейе послали вас?

– Я… Подождите-ка! Почему вы так уверены, что она согласится, ведь вы еще даже не изложили ей суть проекта?

– Я с ней познакомился, – сказал Элайху. – А я с первого взгляда могу распознать в собеседнике человека, которому захочется приобрести девятьсот тысяч рабов.

В ГУЩЕ СОБЫТИЙ (5)

ГРАЖДАНИН БАЦИЛЛА

ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (7)

ВСЕ ЖИЛЫ ВЫТЯНУТ

До недавнего времени Эрик Эллерман думал, что самое худшее время суток – это промежуток от пробуждения до приезда на работу, когда собираешься с духом перед неизбежным испытанием встречи с коллегами. Но, похоже, больше «худшего времени» уже не было.

Вся жизнь превратилась в сущий ад.

Притулившись за кухонным столом со второй утренней чашкой синтетического кофе – из-за налога на третьего ребенка пришлось распрощаться с надеждой покупать настоящий, – он глядел, как солнце сверкает на крышах теплиц, карабкающихся на дальний склон, выплескивающихся за холм и исчезающих в следующей долине. Над крышами громоздилась гигантская оранжевая вывеска «МНЕ ПОДАВАЙ ТОЛЬКО КАЛИФОРНИЙСКУЮ «ХАПКАСПЕЛОСТЬ», ГОВОРИТ «ЧУВАК, ЧУХАВШИЙ ЧУЙКУ»!

«И сколько еще я смогу жить, круглые сутки видя перед собой работу? »

Из-за хлипкой стены, отделяющей кухню от детской, доносился капризный визг близнецов, предоставленных самим себе, пока Ариадна собирала Пенелопу в школу. Пенелопа тоже плакала. Ну и сколько еще, пока соседи не начнут бить кулаком в стену? Бросив нервный взгляд на часы, он обнаружил, что у него еще есть время допить кофе.

– Арри! Разве ты не можешь их утихомирить? – крикнул он.

– Делаю что могу! – послышался бодрый ответ. – Если бы ты помог мне с Пенни, было бы гораздо быстрее!

И – словно эти слова послужили сигналом – в стену застучали кулаком.

Появилась Ариадна: волосы растрепаны, халат на обвисшем животе распахнут. Перед собой она толкала Пенелопу, так как девочка терла заплаканные глаза и отказывалась смотреть, куда идет.

– Успокаивай, как сумеешь! – бросила Ариадна. – Желаю удачи!

Внезапно Пенни метнулась вперед, выбросив перед собой руки. Одна ручонка задела чашку, которую держал Эрик, и остатки содержимого пролились на подоконник и закапали с него на пол.

– Ах ты маленькая дрянь! – взорвался Эрик и дал ей затрещину.

– Эрик, прекрати! – крикнула Ариадна.

– Только посмотри, что она наделала! Просто чудо, что на одежду мне ничего не попало! – Вскочив на ноги, Эрик увернулся от темно-коричневой жидкости, стекавшей с края складного стола. – А ты заткнись! – добавил он, обращаясь к старшей дочери.

– Ты не имеешь права на нее орать! – не унималась Ариадна.

– Ладно, извини, пожалуйста. Это тебя устраивает? – Эрик схватил пакет с ленчем. – Но, бога ради, пойди и заткни близнецов. Пока никто не постучал в дверь с жалобой и не увидел тебя в таком виде! И сколько раз тебе говорить, не показывайся вне квартиры без нового корсета. Может, это положит конец слухам, какие о тебе ходят.

– Я не могу делать больше, чем уже делаю. Противозачаточные я покупаю в универмаге на углу, чтобы все знали, что я беру, а когда выхожу из дому, то всегда ношу под мышкой «Бюллетень НасеЛимита»…

– Знаю, знаю! Но какой смысл говорить это мне. Попытайся рассказать это нашим гребаным соседям. А теперь, ПОЖАЛУЙСТА, пойди заткни близнецов!

В дурном настроении Ариадна пошла попытаться, Эрик же схватил за руку старшую дочь.

– Пошли, – пробормотал он, направляясь к входной двери.

«Они практически в лицо мне говорят, что пора развестись. И возможно, они правы. Черт, я уверен, что мне полагалась прибавка за то, сколько я труда убил на разработку «Полного улета», – Господь знает (нет, только бы не оговориться, не произнести этих слов вслух, иначе они убедятся, что я действительно таков, как обо мне судачат), как она мне нужна, и, может, я ее получил бы, если бы не их подозрения насчет Арри… »

Потянув на себя дверь, он вытолкнул Пенелопу в коридор и только тогда увидел, что было под табличкой с номером его квартиры. К обивке двери была приклеена скотчем крест-накрест топорная мексиканская пластмассовая фигурка, статуэтка Девы Марии, какую за доллар можно купить в местном магазине игрушек. В приоткрытый рот куклы была заткнула таблетка противозачаточного.

Ниже кто-то поспешно вывел: «Что подошло ей, должно подойти и вам! »

– Куколка! – воскликнула Пенелопа, забыв о своем решении плакать до изнеможения. – Можно оставить ее себе?

– Нельзя! – взревел Эрик. Сорвав куклу, он топтал ее ногами, пока она не превратилась в кучку цветных осколков, потом тыльной стороной ладони растер нацарапанные мелом буквы, чтобы они стали неразборчивыми. Пенелопа заскулила снова.

В дальнем конце коридора раздался громкий визгливый смешок – судя по голосу, мальчишка лет десяти – двенадцати. Эрик круто повернулся, но успел углядеть только исчезающую ногу в кроссовке.

«Опять мальчишка Гасденов. Маленький паршивец!»

Но какой смысл кого-то обвинять? Пыжащемуся от сознания того, что у него никогда не будет больше одного ребенка, набившему руку в мелких интригах так, что его трижды выбирали старостой квартала, Деннису Гасдену даже не понадобится отрицать вину своего сына.

«Но что я мог поделать, если наш второй отпрыск оказался близнецами? Разве я запланировал, чтобы все трое кровососов родились девочками? Определение пола стоит кучу денег! И вообще в этом нет ничего противозаконного: у нас обоих чистый генотип, никакого диабета, никакой гемофилии, ничего!»

Ну да, законом не возбраняется. Но кому, черт побери, есть до этого дело? Не было бы – да и не могло бы быть – вообще никакого евгенического законодательства, если бы общественное мнение само не решило, что иметь трех и более детей нечестно по отношению к другим людям. Для страны с четырехмиллионным населением, где каждого воспитали на мечте об открытых просторах, где человек волен делать что вздумается, это было вполне логично.

«Мы больше не можем тут жить».

Но… куда податься? Они на грани разорения – спасибо государственному налогу на семьи с более чем двумя детьми. Стоимость проезда до работы из любого другого города в Калифорнии была бы непомерно высока, а ведь даже если они отдадут одну из близняшек на усыновление, им придется переехать очень далеко, чтобы сбежать от своей репутации. Впрочем, они могли бы улизнуть от налога, перебравшись через границу в Неваду, но именно потому, что этот диссидентский штат отказался устанавливать налог на детей и ввел минимум евгенического законодательства, цены на жилье там вдвое, а то и втрое выше, чем в Калифорнии.

«Хотя… так ли уж стоит цепляться за эту работу?»

Просто чудо, что в лифте на первый этаж они с Пенелопой ехали одни. Во время короткого спуска он поиграл с мыслью бросить работу и пришел к тому же выводу, что и всегда: если он не переедет очень далеко, не разведется с Арри (чрезмерная плодовитость могла служить поводом для развода в суде Невады, хотя Калифорния и остальные штаты пока на такое не решались) и оборвет все связи с семьей, у него не будет ни малейшего шанса получить должность, сравнимую с нынешней.

И опять же лучше всего он разбирается в генетической селекции и выведении новых штаммов марихуаны; это самый большой его капитал. А «Калифорнийская ХапкаСелость» без труда может в судебном порядке, по Акту об экономической тайне, запретить ему работать, чтобы он не переметнулся к конкурентам.

«Замкнутый круг».

Двери лифта открылись, и он повел, как всегда, протестующую Пенелопу по длинному коридору к школе квартала. Подавив угрызения совести – нехорошо бросать девочку на милость сверстников – обычным правдоподобным рассуждением, мол, ей нужно научиться плавать, иначе она утонет, он быстрым шагом направился к остановке скоропоезда.

Хотя бы четверка чудо-мальчиков, которая в последнее время его преследовала, позавчера и вчера не показывалась. Может, им наскучило. Может, их интересовал не он лично.

Пропустив свой билет через автоматический турникет на входе, он прошел на платформу ждать гудящего монорельсового вагона.

Вот тут-то они и были – все четверо стояли, прислонясь к колонне.

В это утро платформа была переполнена еще больше обычного. А значит, поезда идут не по расписанию – наверное, снова саботаж на линии. Система скоропроезда была главной мишенью пропекинских «партизан»: даже самое бдительное патрулирование бессильно против такой тактики, как бросание на рельсы бутылок, содержащих невинный с виду слабоалкогольный коктейль, на самом деле приправленный колонией саботажных бактерий, способных превратить сталь и бетон в хрупкий коралловый риф. Обычно Эрика, как и всех остальных, это приводило в ярость, но сегодня толпа раздраженных пассажиров позволяла надеяться, что удастся скрыться от глаз чудо-мальчиков.

Он стал бочком пробираться к дальнему концу платформы, стараясь держаться так, чтобы между ним и четверкой парней в блестящих крокодиловках было как можно больше тел. Поначалу ему показалось, что трюк удался. А потом, когда наконец подъехал вагон, он почувствовал, как его толкнули в спину, и, оглянувшись, увидел, что обидчики до него добрались и теперь зажали по двое с обеих сторон.

С неискренней улыбкой вожак кивнул ему проходить первым, и он, содрогнувшись, подчинился.

Разумеется, вагон был переполнен. Пришлось стоять. Только те счастливцы, кто входил на первой станции, могли наслаждаться поездкой сидя. Но из-за шума можно было вести приватную беседу – если, конечно, говорящий придвигался к уху слушающего, и именно за это и взялись чудо-парни.

– Ты Эрик Эллерман, – сказал один из них, и со словами на щеку Эрика упали несколько брызг слюны.

– Ты работаешь в «ХапкаСпелости».

– Ты живешь в квартире 2704, вон в том блоке.

– Ты женат на телке по имени Ариадна.

– И боевиков у тебя слишком много, верно? «Боевики»? Охваченный ужасом ум Эрика отказывался переваривать это выражение, но наконец Эрик все же сообразил: это исковерканное шумом «бэбиков». Иными словами, «детей».

– Я Жер Лукас.

– Много кто может рассказать тебе о Жере. Люди, которые научились делать, как он просит, и горя не знали, – сказали с другой стороны.

– А это мой запаска Цинк. Он крутой чувак. Он зло.

– Поэтому слушай внимательно, милый Эрик. Ты нам кое-что достанешь.

– А если нет, уж мы позаботимся, чтобы все твою подноготную узнали.

– Например, что у тебя есть и другие щенки. В твоем родном городе, в Пасифик-Палисадес. От другой терки.

– И что на самом деле у тебя их не трое, а пятеро… или шестеро.

– Ох как тебя будут за это любить. Просто обожать!

– А еще всем будет приятно узнать, что ты тайком ходишь на мессу к правым католикам, правда?

– И что у тебя особая индульгенция от папы Энглантина в Мадриде на покупку «Бюллетеня НасеЛимита»…

– И вообще у тебя не такой чистый генотип, как ты всем раструбил, но один законспирированный правый католик в комитете по евгенике за взятку изменил твои данные…

– И когда вырастут, твои щенки скорее всего будут шизофрениками…

– Или их щенки ими станут…

– Чего вам надо! – выдавил Эрик. – Оставьте меня в покое… Оставьте меня в покое!

– Ну конечно, конечно, – умиротворяюще сказал Жер. – Будешь следовать нашей программе, и мы оставим тебя в покое, честно-пречестно. Но… э… ты работаешь в «ХапкаСпелости», а у «ХапкаСпелости» есть кое-что, что нам нужно.

– Штамм «Полный улет», – сказал из-за другого его плеча Цинк.

– Один крохотный пакетик с семенами, – сказал Жер. – Всего на корабль. И все.

– Но… но это же нелепо!

– Ну же… – примирительно. – Чего тут нелепого?

– Но она не растет напрямую из семян! И на всех стадиях роста ей нужны особые химикаты… и, Господи помилуй, ее нельзя посадить в ящик за окном!

– А ведь Бог твой дружок, правда? Ты то и дело снабжаешь его новыми рекрутами для небесного хора. Ты плодишься, как он вам заповедал, а, правый католик?

– Придержи язык, Цинк. Из чего же ее выращивают? Из черенков?

– Д-да.

– Черенки подойдут. Платить три с половиной бакса за пачку из десяти косяков – это уж слишком. Но надо при знать, славная трава. Так вот, милый, программа такова: один кисет плодоносящих черенков… и не забудь дать нам инструкции, как ее выращивать. А мы расщедримся и сохраним твою тайну. Насчет твоих щенков в Пасифик-Палисадес.

Монорельсовый замедлялся перед следующей остановкой.

– Но это невозможно! – в отчаянии сказал Эрик. – Служба безопасности… охранники глаз с нее не спускают!

– Кого еще к ней подпустят, как не генетиков, которые ее вывели? – ответил Жер, и четверка чудо-мальчиков двинулась к двери, остальные пассажиры, боязливо рассматривавшие жутковатые «крокодиловки» банды, расступились.

– Подождите! Не могу же я…

Но двери открылись, и четверка растворилась в мельтешении тел на платформе.

КОНТЕКСТ (8)

ИЗОЛЯЦИЯ

«На поверку человечеству как биологическому виду идеализм подходит как корове седло. Наилучшее тому доказательство – неспособность ни одной из сторон, увязших в неразрешимом конфликте на Тихом океане, воплотить поставленные цели, а ведь идеалы и той, и другой сформулированы так просто, понятно и привлекательно, что беспристрастный наблюдатель не может не удивляться, почему за декларациями намерений не последовало – с непреложностью рассвета по окончании ночи – перехода к последовательным действиям.

«Отдайте богатства тем, кто их создал!» Вот идеал, способный отправить в крестовый поход всех, кто понимает его как экспроприацию собственности у землевладельцев, раздачу земли, чтобы каждая семья могла получать разумное пропитание, и отказ от выплаты долгов кредиторам, дававшим под грабительские проценты. Отталкиваясь от этого, китайцы ринулись вперед – только вот сами себя перехитрили, замахнувшись на слишком многое. Они утратили способность различать между злом, на которое ополчились, и влиятельными традициями, которые – буквально – лежали в основе образа жизни тех людей, которых они надеялись привлечь под свое знамя. Вскоре они попали в ту же яму, что и их соперники, которые десятилетиями игнорировали тот простой очевидный факт, что для умирающего с голоду «свобода» подразумевает миску риса или – если воображение у него богатое – здорового быка, который тащил бы его плуг, и ровным счетом никакого отношения не имеет к голосованию за депутата от той или иной партии.

Аналогично солдаты царской армии во время Первой мировой войны дезертировали en masse[25] не под влиянием большевиков, а потому что им надоело воевать и они хотели работать на своих фермах, к тому же до этих рьяных поборников красного знамени дошло, что, пока они умирали за границей, дома разваливалось то, что они желали охранять. Поэтому они все побросали. Китай, как до него Россия, обнаружил, что окружен целым роем наследников мантии покойного маршала Тито, причем немало таких нашлось на территории самого Китая.

Однако к тому времени вследствие неумелости, расовых предрассудков против белых, ведения правых войн неправедными средствами и скверной организации дела оппозиции (или если хотите «нашей стороны», хотя у меня язык не поворачивается назвать эту кучку неумех «нашей стороной») были настолько плохи, что одномоментный захват значительной территории только восстановил приблизительное равновесие в этом противостоянии, которое и по продолжительности, и по безрезультатности вполне способно переплюнуть Столетнюю войну, а вовсе не склонил чашу весов в ее пользу.

Мы не можем даже со всей честностью утверждать, что этот захват стал плодом предвидения и планирования: подвернулась возможность что-то присвоить, мы это присвоили. Не верьте тем, кто пытается утверждать, будто существование Изолы доказывает превосходство западной системы. Китайцы просто не смогли бы подмять ее под себя. Не было никаких проявлений недовольства, которые они могли бы использовать. Как разжечь ненависть к далеким, жирующим в столице землевладельцам и взяточникам, если амбиции простых людей не простираются дальше того, чтобы выбиться в первые или занять соответствующий пост, чтобы оказаться на положении вторых?

Жизнь на Филиппинах стала невыносимой задолго до гражданской войны 1980-х годов. Сложившаяся ситуация (которую некоторые ошибочно называют победой анархии, но которая, как скажет вам любой пристойный словарь, таковой не являлась, а представляла собой всего лишь распоясавшееся свободное предпринимательство) привела страну на грань окончательного развала. Среднегодовое число нераскрытых преступлений достигло тридцати тысяч при населении менее чем в пятьдесят миллионов. С точки зрения жителей архипелага Сулу, где совершалась большая их часть, преступление, из-за которого они восстали и за которое в конечном итоге застрелили президента Сайяха, заключалось в том, что он попытался ограничить их традиционное право резать и воровать. Это было непростительно.

Среди столь превозносимого большинства в восемьдесят восемь процентов голосов на референдуме за вход в состав США, несомненно, были и те, кто уповал, что правительство и полиция Большого брата в Вашингтоне гарантируют им более спокойную жизнь, избавив от необходимости закрывать окна пуленепробиваемыми ставнями и рыть в саду окопы. Однако много больше было таких, кто рассчитывал, что посулы Большого брата (права полноправного штата и миллиард долларов экономической помощи) станут тем сладким пирогом, от которого они смогут отхватить жирный кусок.

Ну и чьи же мечты сбылись? Ты, верно, шутишь, дорогой читатель. Хваленый миллиардный бюджет на восстановление до карманов туземцев не дошел. Его потратили на строительство дорог и аэродром, на оснащение портов и военных баз. И хотя орудовавшим до того безнаказно контрабандистам и спекулянтам бесспорно перекрыли кислород, чтобы избавиться от них, новые хозяева ввели военное положение, которое с 1991 года так и не отменили!

Окрещенный Изолой на том основании, что Монтана была гористой местностью, а новое приобретение – изолированной островной территорией, Последний штат попал из огня да в полымя. Американцам, однако, на тот момент отчаянно требовалось построить военные базы как можно ближе к азиатскому побережью, поэтому Большой брат был более или менее доволен.

Когда же китайцы попытались нанести контрудар, обхаживая Ятаканг, их ждало разочарование. Ятакангцы – потомки народа, некогда доминировавшего в Юго-Восточной Азии, и твердо держатся традиционного милитаристского афоризма: задумывая альянс, первым делом надо готовиться к тому дню, когда союзник ударит тебя в спину. То, что они азиаты, – еще не означает, что они готовы пустить к себе своих желтых братьев. Не следует предполагать (как это сделал ряд известных мне пустоголовых в Вашингтоне) и того, что, стукнув головой в пол по-пекински, они решили стать второй Изолой. К чему? В Ятаканге все замечательно: это одна из великих мировых держав, к тому же, по азиатским меркам, страна сказочно богатая и, судя по нынешнему положению дел, может до Судного дня развлекаться, стравливая Пекин и Вашингтон.

До Судного дня? Ну, это, пожалуй, небольшое преувеличение. Есть одно светлое пятно в общей мрачной картине, известной как зона Тихоокеанского конфликта. По моим расчетам, к 2500 году или около того мы перебьем всех до последнего представителей нашего вида, настолько безмозглых, чтобы участвовать в таком бесполезном времяпрепровождении, как война «идеалов», и – если повезет – генов от них не останется, поскольку их, как правило, будут убивать в возрасте, по меркам нашего общества, слишком раннем для того, чтобы брать на себя ответственность за деторождение. А после ради разнообразия мы, возможно, поживем в покое и мире».

«Лучше? Чем что?» Чада С. Муллигана

РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (7)

ОРУЖИЕ И БЕЗДЕЛЬЕ

В опустевшей, казавшейся теперь неприкаянной квартире Дональд места себе не находил. Он почти порадовался бы возвращению Виктории и необходимости вести себя как ни в чем не бывало, пока Норман не «запрограммирует» власти, чтобы ее арестовали.

Он набрал телефонный код, чтобы из кухни квартала принесли обед, но между заказом и появлением судков его аппетит как будто разъела апатия. Он поставил пластинку, которую недавно купил, и сел смотреть на подстроенную под музыку игру красок на экране. Композиция только-только началась, а он уже снова вскочил и принялся бесцельно бродить по гостиной. Ни на одном канале телевизора не нашлось программы, которая бы его заинтересовала. Пару дней назад один знакомый уговорил его купить полиформ-набор. Подняв крышку, он подумал было, не начать ли лепить копию роденовского «Поцелуя», но убрал руку и дал крышке Упасть снова.

Злясь, на самого себя, он уставился в окно. В эти вечерние часы коллаж Манхэттена сиял ярче всего – пещера Аладдина в многоцветных огнях, великолепных и зрелищных, как звезды в центре галактики.

«Вон там – миллионы людей… Точно смотришь в небо и спрашиваешь себя, которое из этих солнц светит таким, как мы. Господи, когда я в последний раз смотрел в ночное небо? Неожиданный вопрос его потряс. В последние годы огромное число людей вообще не выходят из дома по вечерам, разве только по определенному делу, а тогда вызывают к подъезду такси и на открытом пространстве проводят не дольше, чем требуется, чтобы пересечь тротуар. Бродить по вечерним улицам города не обязательно опасно: сотни тысяч, которые еще продолжают по ним гулять, достаточное тому доказательство. На четыреста миллионов жителей города приходилось по два-три мокера в день, и все равно многие вели себя так, будто и за угол нельзя завернуть, чтобы на тебя не напали. Разумеется, в мегаполисе не обойтись без потасовок, ограблений, войн между бандами.

Но ведь может же и нормальный человек пойти по своим нормальным делам, правда?

Привычка укоренилась в сознании Дональда незаметно, из легкой дымки незаметно сгущается непроглядный туман.

Он перестал выходить после шести или семи вечера без дела лишь бы не сидеть дома. По выходным обычно бывали вечеринки; а в промежутках иногда заходили друзья

Нормана или их обоих приглашали к кому-нибудь на обед концерт, или на хэппенинг. В приезжающем за ними такси сидел за бронированным стеклом водитель, дверцы машины открывались только нажатием кнопки на приборной доске, а возле аккуратного сопла кондиционера было прикреплено уведомление, предупреждающее, что цилиндры с усыпляющим газом одобрены муниципальным комитетом по лицензиям. При всей своей обтекаемости и тихом ходе на батареях такси напоминало танк, что только усиливало ощущение, будто выезжаешь на поле битвы. «Что я теперь знаю о своих собратьях-людях?» Он почувствовал, как на него снова накатывает паника, которую он испытал, выйдя из библиотеки, и ему отчаянно захотелось поговорить с кем-нибудь, чтобы доказать, что в мире действительно существуют другие реальные люди, а не просто марионетки на невидимых нитках. Он подошел к телефону. Но говорить, обращаясь к изображению на экране, мало. Ему хотелось видеть и слышать незнакомых людей, убедиться, что они не фантомы его сознания.

Тяжело дыша, он добрался до двери квартиры, но остановился на пороге и вернулся в спальню, где открыл нижний ящик стенного шкафа. Под стопкой одноразовых бумажных рубашек он нашел что искал: газовый баллончик, заправляемый картриджами газовый пистолет с эмблемой «ДжТ» по лицензии «Джапаниз Индарстриз Токио» и «каратан-ду».

Он задумался, не надеть ли ее, с любопытством повертел в руках: с того дня, как купил, он ни разу толком на нее не взглянул. По сути, это была митенка из чувствительного к столкновению пластика толщиной, наверное, в четверть дюйма. При сжатии, щипке, растяжении или на руке пластик сохранял гибкость и мягкость хорошей кожи, а при соударении с твердой поверхностью магически менялся: внутренний слой оставался мягким и выполнял роль прокладки, а вот внешний становился твердым, как металл.

Натянув «каратан-ду», Дональд с разворота ударил рукой в стену. Раздался глухой «ух», мускулы руки и плеча заныли, но перчатка повела себя как и следовало. Прошло несколько секунд, прежде чем, преодолевая сопротивление расслабляющегося пластика, он смог разжать кулак.

В коробке, в которой он ее купил и хранил, была еще брошюра с рисунками различных способов использования «каратан-ду»: топорный (как сделал он только что) удар сжатым кулаком или более изящный – ребром ладони и кончиками чуть согнутых пальцев. Дональд с нервическим вниманием прочел весь текст, как вдруг ему пришло в голову, что он ведет себя в точности так, как не желает себя вести, – исходя из предпосылки, что отправляется с заданием на вражескую территорию. Стащив «каратан-ду», он сунул ее в карман вмести с баллончиком.

«Если бы зазвонил телефон и Полковник с экрана объявил бы, что меня активируют, приказал бы немедленно явиться в штаб с рапортом – вот как бы я себя чувствовал. Господи, только не это. Потому что если от одной только мысли выйти вечером из дому я стал параноиком, то если меня активируют, я просто рехнусь».

С нервозным тщанием заперев дверь, он направился к лифтам.

В ГУЩЕ СОБЫТИЙ (6)

ВИДЕЛИ НА УЛИЦАХ

Не вижу небес, но верю в ад…

Живу в Нью-Йорке и знаю его насквозь

Когда небо закрыли Фуллеровым куполом

Господь все бросил и ушел домой

ТОЛЬКО В ОДИН KOHEЦ, НА СЕВЕР

Ну вот, вышвырнул только что пассажира. Подумать только, паршивец наставил на меня тазер, пришлось полить газом гада. Нарк, разумеется, кто же еще. Сразу его раскусил, но, черт, если бы я проезжал мимо каждого нарка, кого увижу, то где вообще взять пассажира после семи папа-мама?.. Ну так вот: я сейчас отключу рацию, пока не отбрехаюсь от дурацкого ябеды.

ПОДЗЕМНЫЙ ПЕРЕХОД

Сдаются комнаты, $3 час. – Слышал новый про Терезу?

ТОЛЬКО В ОДИН КОНЕЦ, НА ЗАПАД

Лицензированный попрошайка, муниципалитет Большого Нью-Йорка. Малдун Бернард А. № РН2 428 266.

ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕШЕХОДОВ

– Ну, я и сказал ему, слушай, папаша, сказал, не знаю, как ты, а я свой «двадцать первый отпраздновал». Я с твоей дочкой, говорю ему, как со шлюхой не обращался, поскольку никогда не встречал трехнутую шлюху, они ведь устарели, как твоя затея со свадьбой под дулом обреза. Да ладно тебе, говорю ему, разве по-моему не лучше того, что она там затевает со своей сбрендившей дешевкой-мачехой. Тут он почесал репу. Прям топливо слило из его бака, голову даю!

ТОЛЬКО В ОДИН KOHEЦ, НА ЮГ

Меню $8. 50, $12. 50, $17. 50

– Мистер и миссис Повсюду вчера гуляли по Таймс– сквер… будет многолюдно.

ДЕРЖИТЕСЬ ПРАВОЙ СТОРОНЫ

Показ каждую ночь – и ведь мы ПОКАЗЫВАЕМ!

ТОЛЬКО В ОДИН КОНЕЦ, НА ВОСТОК

– Ну… э… я этот квартал лучше других знаю. Хотите окажу вам небольшую услугу? Сейчас у меня «ягинола» малость больше, чем я сам могу употребить, и…

ЖДИТЕ

Публичные лекции ежедневно, демонстрации по средам и пятницам. Аупариштака, Сангхатака, Гауютика и т. д. Обучают эксперты. Записывайтесь в любое время. Мемориальный фонд миссис Грунди (пусть собаки глодают ее кости).

Они заложили в Салманассар формулу гормонального препарата, понимаешь, и…

ИДИТЕ

Колоссальные, невероятные, невозможные скидки! Универмаг с миллионом чудес! Освидетельствование посетителей на наличные или кредит.

НЕ ЗАДЕРЖИВАЙТЕСЬ

Внимание-внимание: получено сообщение о таксисте-мошеннике, разъезжающем в нижнем Ист-Сайде. Поливает газом и избивает пассажиров. Останавливать и проверять все такси в округе Шестой стрит – авеню В.

НЕ ПЛЕВАТЬ

Сдается офисное помещение. Возможно переоборудование под жилое на средства съемщика.

– Лучше этой новой приставки домомонтажа я в жизни не видела.

СОБАКИ, ГАДЯШИЕ НА ТРОТУАРЕ, БУДУТ УНИЧТОЖЕНЫ

Психометрист и ясновидец направит и укрепит духом неуверенных в завтрашнем дне.

ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ КАРМАННИКОВ

– Точно вселенная – это яма, сечешь? А меня размазало по стенкам, сечешь? А иногда это как комната, выверну тая наизнанку, а я – точки на шести сторонах игральной кости. Или еще… А, чего с таким придурком разговаривать?

К СКОРОПОЕЗДАМ

Постановление муниципалитета № 1214\2001. Лицам без постоянного места жительства зарегистрироваться в ближайшем полицейском участке и получить разрешение на спанье на скамейке.

– Тебя волочет быстрее и дальше, чем могут забраться Повсюду!

ГИГИЕНИЧЕСКИЕ УБОРНЫЕ

Косяки Кыся – Н. – Й. Марки $3 за 10, марки из других штатов $5, $6

ТОПЧИТЕ ТАРАКАНОВ! ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ ПОЖАРОВ!

– Эй, чувак! Сваливаем… в соседнем квартале патрульная машина!

ТОКСИЧНЫЕ ОТХОДЫ В НЕГЕРМЕТИЧНЫЕ КОНТЕЙНЕРЫ НЕ КЛАСТЬ

Что нам делать с нашим прекрасным городом?

Опасным и грязным, вонючим и грёбаным городом?

Если ты друг Нью-Йорку, если ты брат Нью-Йорку –

Возьми кувалду и на части его разнеси.

ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (8)

ВЕТРЫ ВРАЖДЕБНЫЕ

«Догадайся я, что до этого дойдет, – с яростью говорил себе Джерри Линдт, – то, наверное, увильнул бы… »

Атмосфера в квартире напоминала похоронное бюро – сплошь приглушенные голоса и хождение вокруг да около, будто бланк с казенными фразами на столике у его кровати был симптомом неизлечимой болезни.

А была-то это всего лишь повестка, какие каждый день рассылали тысячами, иными словами, нечто вполне ординарное. И, разумеется, не неизбежное: от призыва можно было увильнуть десятками способов, как легальных, так и нет. Законные пути для Джерри были закрыты: девятнадцать лет, вполне хорош собой – с белокурыми вьющимися волосами и голубыми глазами – и в отличной физической форме. И хотя про альтернативные методы ему было известно все, невозможно ведь дожить до девятнадцати лет и про них не знать, они пугали гораздо больше, чем перспектива встретиться с маленькими красными братьями.

Парни из его квартала, которых он знал с тех пор, как научился говорить, с радостью за них хватались: обливались Духами и тискали друг друга в общественных местах, чтобы Доказать свой гомосексуализм (хотя этот трюк был связан с Некоторым риском: тебя все равно могли призвать, а как только попадешь под устав, отправить на принудительную терапию), или шли грабить ближайший магазин и совершали при этом максимум глупостей, лишь бы заполучить судимость с желанной припиской: «антиобщественное поведение», или раскладывали прокитайские листовки там, где их неминуемо увидело бы начальство школы или колледжа, или калечили себя, или даже – и это ужасало Джерри больше всего – садились на тяжелые наркотики, предпочитая попасть в клинику, но не под присягу.

Поэтому с завтрашнего дня, знакомьтесь, рядовой Линдт.

Он оглядел комнату. Он жил в ней с раннего детства и привык к этому узкому пеналу: половинке исходной комнаты, которую поделили, когда родилась его сестра. Но теперь он был шести футов росту и, раскинув руки, доставал от стены до стены и уже предвидел, что, возвращаясь домой в увольнение, будет злиться, что она такая тесная.

Сейчас она была захламлена больше, чем когда-либо, потому что он собирал вещи – согласно инструкции в повестке: «призывнику следует иметь при себе… »

Но со сборами и укладкой уже покончено, а вечер только-только начался. Он прислушался к шумам вокруг и различил три совершенно разных типа шагов – отца, матери и сестры, – которые расхаживали, убирая со стола посуду после ужина, расставляя по местам мебель.

«Невыносимо думать, что весь вечер придется провести с ними. Это плохо? Неестественно для сына? Но сестренка смотрит на меня круглыми печальными глазами, словно мерку для гроба снимает, потому что думает, будто ее новый чувак Джейми сам Господь бог, а он сказал, что только человек с суицидальными наклонностями откажется увиливать от призыва, ма так храбро сдерживает слезы, что самому хочется разреветься… а па… ну, если он еще раз мне скажет: «Сын, я тобой горжусь!», боюсь, я сломаю ему шею… »

Сделав глубокий вдох, он приготовился принять бой.

– Ты куда? Неужели ты не проведешь последний вечер дома?

«Последний вечер. Приговоренный плотно поужинал».

– Погуляю немного по округе, попрощаюсь кое с кем. Я недолго.

«Выбрался. И в половину такого труда не стоило, как рассчитывал».

Он испытал такое облегчение, что, только выйдя из здания, сообразил, что понятия не имеет, куда направляется. Остановившись как вкопанный, он огляделся по сторонам, смакуя солоноватую свежесть ночного ветерка, обещавшего разогнать затянувшую небо облачную дымку.

Действительность никак не совпадала с порядком вещей, какой он подсознательно предполагал. По книгам и телепьесам выходило, что, впервые покидая надолго родной кров, он должен испытывать некую обостренную любовь к дому своего детства, вспоминать как будто позабытые, но на самом деле запавшие в душу подробности и мелкие происшествия. А он минуту назад думал о том, что, когда вернется, ужаснется тесноте своей комнатенки, и теперь, выйдя на улицу, думал то же, что и всегда: почему никто не уберет с мостовой мусор, бумагу, пластмассу, пленку, банки, коробки и пачки, и давно пора отремонтировать фасад дома на перекрестке, где «партизаны», чтобы заполучить оружие, разграбили склад спорттоваров, да и вообще его дом оставляет желать лучшего.

Столь же туманно маячила на задворках сознания неясная мысль о девушке, которой полагается скрашивать ему последний вечер на гражданке. С тех пор, как ему исполнилось пятнадцать, терок он находил без малейшего труда, но предки у него, как, наверное, и все родители, были старой формации, и хотя не поднимали шума, если он возвращался Домой под утро, он так и не набрался смелости привести Девушку к себе. Он планировал заявить о своих мужских правах сегодня вечером, когда они постыдятся сетовать. И вот он – один-одинешенек. Услышав о том, что он дал вербовщикам взять себя за яйца, девчонки, которые нравились ему больше других, разбежались, и это повальное бегство так его подкосило, что пока ему не удалось заменить их на новых.

Разумеется, было полно мест, где наверняка можно снять терку, но это казалось неуместным. Если верить рассказам и слухам, за время службы ему придерется часто это делать, выхода другого не будет.

Нет, ему нужно зайти к кому-то, кого он давно знает. Он перебрал своих друзей и пришел к тревожному выводу, что среди них нет практически ни одного, кто не наговорил бы ему тех же тошнотворных глупостей, что и его семья.

Разве что может быть…

Он сжал кулаки. Был один человек, на которого можно положиться, этот не станет громоздить фальшивые, отвратительные банальности. Его он не видел с тех пор, как решил, что примет повестку, потому что был не уверен, что сумеет сопротивляться его убедительным контраргументам. Но сейчас, когда уже не передумаешь, было бы по меньшей мере интересно узнать реакцию Артура Иди-с-Миром.

Артур Иди-с-Миром жил не в многоквартирном блоке, а в доме начала двадцатого века, который когда-то давно поделили с тем, чтобы втиснуть жильцов по числу комнат. Назвали это холостяцкими берлогами, но получилось убогая меблирашка.

Джерри нервно нажал на кнопку древнего звонка и назвался по интеркому.

– А, Джерри! Поднимайся, – сказал слегка механический голос, и дверь распахнулась.

Артура он встретил на площадке второго этажа: неопределенного и неряшливого цвета кожи человек лет сорока в шортах и тапочках. Его нечесаная борода без видимого перехода сливалась со свалявшимся ворсом на груди. Джерри пожалел, что этот ворс не тянется дальше солнечного сплетения: у Артура появился дряблый пивной живот, который неплохо было бы скрыть. Однако выставленный на всеобщее обозрение живот вполне укладывался в отрицание Артуром всяческого конформизма, и если вы против его живота, то, значит, против существования самого Артура.

В руках у него было блюдо с каким-то белым и рассыпчатым веществом, в которое была заткнула ложка. Переложив блюдо в левую руку, Артур протянул правую Джерри.

– Подожди минутку, ладно? – извиняясь, сказал он. – Бенни, похоже, сегодня еще ничего не ел, надо, пожалуй, отнести ему сахара для поддержания организма, если не для чего другого.

Он толкнул одну из выходивших на площадку дверей, и Джерри мельком увидел полулежащего в кресле молодого человека лет двадцати пяти, одежды на нем было еще меньше, чем на Артуре. Передернувшись, он отошел подальше ждать Артура под его дверью и не слышать доносящихся до него уговоров.

«Мразь. Ну просто мразь. И что это за жизнь?»

Замок фирмы «Спаси и Сохрани, Инк.» внизу открыли ключом, и по лестнице к нему стала подниматься девушка: лицо у нее было прекрасно, тело закутано в плащ ниже колен. В руке – сумка с продуктами. Заметив его, она механически улыбнулась и взялась за ручку двери Бенни.

Тут она застыла, а Джерри все никак не мог смириться с произведенным впечатлением: она вела себя настолько обыденно и естественно, что становилось ясно, что она тут живет.

– У Бенни кто-то есть? – спросила она.

– Э… Артур туда пошел. С сахаром. – Джерри с трудом сглотнул.

– Тогда ладно, – сказала девушка и, взмахнув полами, скинула плащ. У Джерри перехватило дыхание. Под плащом на ней оказался домокостюмчик от «Форлорн amp;Морлер» из тех, какие однажды попыталась носить в квартире сестра, только вот родители от ужаса затопали ногами. Состоял он из двух веллингтоновских сапог из красной фишнетки, закрепленных мягким шнуром у нее на талии, – и все.

Открылась дверь Бенни, и появился Артур.

– А, Ник! – с облегчением сказал он. Во всяком случае, это прозвучало как «Ник».

– Спасибо, – ответила терка. – Но это было не обязательно. Я уговорю его поесть – ему нравится, как я готовлю.

– Тогда плацдарм свободен, – с пародией на поклон ответил Артур. – Ты ведь не знакома с Джерри, да? Джерри Линдт. Моник Делорн!

Озабоченно кивнув, терка исчезла в комнате Бенни. Отряхнув руки, Артур прошел мимо Джерри, чтобы впустить его к себе.

– Все под контролем, – удовлетворенно сказал он. – Заходи, ну же!

Джерри подчинился, напоследок оглянувшись через плечо, но дверь Бенни уже захлопнулась. Если не считать незначительных мелочей, в тесном пространстве, которое Артур звал своим домом, ничего не изменилось. Здесь все так же царил невероятный хаос, и запах все так же наводил на мысль о разложении, словно здесь громоздились не всевозможные безделушки, а горы пищевых отбросов. Однако и это тоже было частью Артура, его просто невозможно было представить себе в другом окружении.