Глава двадцать пятая

Чей-то далекий голос, который Поттер для себя связывал с Вашингтоном, истерически кричал:

– Какая нам разница, что происходит на Земле Грэди? Насколько мне известно, эти сволочи будут резать друг друга до второго пришествия! Проклятье, неужели вы не понимаете, что русские наступают? Они захватили Ванкувер, стерли с лица земли канадское правительство. Против них нет практически никакого организованного сопротивления, к тому же у них новое оснащение!

Поттер попытался вставить хоть слово, но его игнорировали.

– Беженцы двинулись на Вашингтон и Орегон, десятки тысяч, так же как в прошлый раз, но только еще хуже, потому что теперь они знают, что вторглись русские. Какое нам дело до ваших сумасшедших идей, когда у нас тут такое творится?

– Забудьте о русских! – закричал Поттер. – Я говорю вам, это силы Бушенко, и я сказал вам, почему он наступает!

Пот стекал со лба и попадал прямо в глаза, он вытер его рукой.

– Это полномасштабная военная операция, а не налет бандита!

Поттер почувствовал, что вот-вот сорвется:

– А что вы думаете, Бушенко – переросший Твидовый Босс, вроде Грэди? Черта с два! Скорее реинкарнация Аттилы!

– У меня нет времени на всю эту чушь, – ответил Вашингтон. – Ваш последний шанс, Поттер: вы собираетесь вернуться спасать нацию, как все мы?

– Я лучше буду иметь дело с чужими, чем со своими идиотами вроде вас! – огрызнулся Поттер. Его терпение кончилось. Он бросил трубку и откинулся в кресло.

За спиной стоял Рэдклифф и горько усмехался:

– Теперь вы понимаете, как Вашингтон смотрит на тех, кто считает Грэди не самым худшим из зол?

– М-да, – согласился Поттер, запустив беспокойные руки в волосы. – Сегодня никаких улучшений?

– Нет. Единственное, на что мы можем надеяться, вдруг армия Бушенко сойдет с ума, и может быть, кто-нибудь из нас останется в живых и закончит наше дело.

– Не думаю, что они сойдут с ума, – вздохнул Поттер, – если моя теория верна, этого не случится. Они же не собираются нападать на чужих, а чужим, совершенно очевидно, все равно, как мы тут разбираемся между собой!

Он вскочил.

– Кошмар какой-то! Теперь, когда мы почти добрались до истины, мы умрем, так и не познав ее… Пойду, поговорю с Порпентайном, если уж мне суждено умереть, хочу, по крайней мере, удостовериться в том, что я был прав!

– Да, мы со Зворкиным исследовали их с головы до пят, – ответил Порпентайн через плечо, он мыл руки в стальном умывальнике. В доме Рэдклиффа, помимо других преимуществ, был миниатюрный госпиталь. – Но мы не нашли ничего нового. Кроме того, что они действительно перепугались, с ними ничего не произошло.

– Фантастика! – ворчал Поттер. – А как насчет идеи Уолдрона с использованием регрессивного гипноза? Это поможет пройти защиту чужих?

– Может быть, и поможет, – Порпентайн сушил руки. – Детектор, о котором вы говорили, скорее всего, рассчитан на взрослое сознание, направлен не на ход мыслей, а на общее настроение. Не то чтобы я понимаю, как он может работать, просто в качестве предложения…

Он упал в кресло, положил ногу на ногу и задумчиво произнес:

– Однако проблема вот в чем: как мы знаем, Конгрив прекрасно подходит для гипноза, такие люди, как он, редко встречаются. Если мы сможем провести его, мы только докажем, что технология подходит лично для него! Предположим, что все получится, предположим, что найдутся волонтеры. А что, если они тяжело поддаются гипнозу, неужели мы пошлем их, чтобы они сошли с ума и вернулись психами?.. Рэдклифф, кажется, привел нам несколько психов для исследования… Я еще никогда не был в такой депрессии.

– Думаю, это уже будет зависеть от волонтеров, – тяжело продолжил Поттер, – что еще мы можем сделать в сложившейся ситуации?

– Хорошо, а если эти волонтеры незаменимы здесь, что тогда? Как правило, люди, хорошо поддающиеся гипнозу, высоко интеллектуальны и у них сильный характер.

– Вы имеете в виду; есть ли риск в том, что часть нашего высшего персонала станет бормочущими лунатиками? Откуда я знаю. Но вот что я вам скажу: если Майк Конгрив соберется это сделать, я пойду вместе с ним.

Пауза. Наконец Порпентайн произнес:

– Вам не придется этого делать. Джим Уолдрон уже был здесь до вас, я проверил его. У него высокая восприимчивость. Если уж ему это не поможет, тогда не поможет никому из нас.

В этот момент раздался звонок встроенного интеркома:

– Орландо Поттер, пожалуйста. Орландо Поттер, присоединитесь к мистеру Рэдклиффу. У нас проблемы.

– Проблемы! – смеясь, повторил Поттер последние слова. – Больше похоже на катастрофу! Спасибо, доктор. Хотя, мне кажется, вопрос так и останется нерешенным.

Порпентайн побледнел:

– Что Вы имеете в виду?

– Вы, должно быть, слышали, мы ожидаем сегодня в гости Бушенко.

– Входите, – не отрываясь от пульта, сказал Рэдклифф, когда Поттер появился в дверях, – думаю, вам захочется поприсутствовать на похоронах. Он на подходе, мы только что поймали его волну.

Поттер посмотрел на экраны и произнес:

– Сколько у нас осталось времени?

– 50-40 минут. Рик!

– Да, сэр?

– Как сегодня благоверные?

– Чувствуют себя, как будто их покарали. Но это ненадолго.

– Да, похоже на то. Хорошо, спасибо.

– Мы ожидаем какую-нибудь поддержку? – спросил Поттер.

– Как вы уже заметили, нет. Канадцы обещали нам все ракеты, но их не так-то много поблизости от нас. Кое-кто атаковал самолеты Бушенко, но мне это известно из только что перехваченных сообщений с просьбами о помощи на частоте Воздушных Сил. Как Вы успели заметить, Вашингтону на нас наплевать. Гейб!

– Да, сэр?

– Удалось продвинуться с хранилищем?

– Через два часа мы откроем дверь.

– У нас нет двух часов. Меняем план. Как можно быстрее взорвите его. Как можно лучше спрячьте наземную линию связи, терминалы так, чтобы мы смогли их найти позже. Если Бушенко доберется до особняка Грэди, может, нам хотя бы удастся …

– Сэр, максимум два часа. Конечно, мы можем взорвать его и после…

– Отлично, делайте и то, и другое! Рэдклифф откинулся на спинку стула и вздохнул:

– Одному Господу Богу известно, откуда у Бушенко все эти самолеты, мы уже насчитали их около сотни, но неизвестно, не следует ли за ним десант. Что бы мы ни сделали, кто бы нам ни помогал, Бушенко практически неизбежно появится на Земле Грэди с пятью-шестью тысячами своих людей. Ну а мы пока можем выпить. У меня здесь припасено немного английского джина – из запасов Грэди.

Рэдклифф показал на дверцу за пультом. Поттер открыл ее и нашел бутылку джина, стаканы и ведерко со льдом.

– С тоником, половина на половину, – попросил Рэдклифф, не отрывая взгляда от экранов.

Сознание Поттера будоражили беспомощные картинки. Благоверные вокруг города чужих все еще поют свои глупейшие гимны; не осознавая гораздо более конкретный гнев собратьев своих, который должен вот-вот спуститься с небес. По дорогам, ведущим на запад, шатаются шайки безумных беженцев, многие уже во второй раз за последние десять лет покидают свой дом. И вот здесь в ожидании шторма, находится группка людей, которые считали и верили, что могут привести людей к ангелам…

Неужели это тот случай, когда выживает сильнейший? Неужели мы навсегда оторваны от клана высших рас, блуждающих меж звезд? Сомневаюсь, чтобы Бушенко и остальных интересовали пути между звездами, и вряд ли когда-нибудь его это заинтересует. Неужели оставшимся из нас придется подстраиваться под него? Крыса, мечтающая о полетах, не может мириться с обычной жизнью крыс!

– Думаете, у нас остался шанс? – спросил Рэдклифф, – я имею в виду не нас с Вами, а человечество.

– Не знаю, – искренне ответил Поттер. – Иногда мне кажется, что нас покидает сила духа. Ты никогда не был в оккупированной стране?

Рэдклифф покачал головой.

– Я бывал во Вьетнаме два или три раза. Повсюду эти абсолютно необразованные крестьяне, столкнувшиеся с чуждой им мощной идеологией. Самые большие последние достижения, которые у них были, – это сломанные машины и тракторы. И вдруг вокруг них разворачивается война: вертолеты, ракеты, танки… Они сошли с ума. Не знали, что делать в сложившейся ситуации. На их языке даже не было слов, объясняющих, из-за чего происходила война. Единственное, что им оставалось, так это продолжать собирать урожай, чтобы оставшиеся дети не умерли с голоду и смогли прожить дальше. Это было самое большое, на что они надеялись.

– Думаешь, с нами будет то же самое? – спросил Рэдклифф, и посмотрел на часы. – На «Фар Вест» новости через несколько минут или, может, поймать еще какую волну?

Он нажал на несколько выключателей, и комнату наполнило шипение, среди которого то и дело можно было различить слова.

– Может быть, – ответил Поттер на предыдущий вопрос. – Может, через два-три поколения мы разовьемся и сможем еще раз пробовать… но возможно, что нам больше не придет в голову эта идея. Тогда мы останемся низшей расой. Навсегда.

Снова затрещало радио.

– Мистер Рэдклифф, приехал Рик. Бесполезно. Мы теряем контроль. Повсюду говорят о Бушенко. На западе собралась толпа беженцев, благоверные снова выступают, так что когда Бушенко сюда доберется, ему нужно будет просто пройтись по нашим трупам!

– Делайте все, что можете, – спокойно произнес Рэдклифф. – Что еще могу сказать?

– Наверное, ничего, – проворчал в ответ Рик. – Как скажете, сэр, наверное, мне просто надо было выпустить пар.

– Хочешь эвакуироваться? – спросил Рэдклифф, поворачиваясь к Поттеру.

– Крысы бегут с корабля? – заключил тот. – Я и не подозревал, что у тебя есть для этого средства.

– Да… У меня все время поблизости находился заправленный вертолет, готовый сорваться в любой момент. Он ваш. Возьмите Наташу, Абрамовича и Зворкина. Когда Бушенко доберется сюда, я думаю, он покажет им, где раки зимуют. Да, и еще, лучше возьмите с собой Мору и мальчика. Больше вертолет не выдержит. Я свяжусь по рации и сообщу, что вы на подходе. Прежде чем Поттер успел ответить, Рэдклифф уже нажал на выключатель и прокричал:

– Кеин, ты здесь?

– Что? Ах, да, мистер Рэдклифф. Послушайте, здесь происходит кое-что забавное. Я только что поймал волну. Они говорят по-русски. Кажется, они в панике. Здесь у радара – Майк Конгрив, он говорит по-русски, может, он знает… минутку, он идет сюда. Черт, Майк, над чем это ты смеешься?

– Они уходят, – тихо, но совершенно отчетливо произнес Конгрив.

– Что ты сказал? – закричал Рэдклифф.

– Кто говорит? А-а, мистер Рэдклифф, – и уже более громко добавил: – Это правда, их отозвали!

– Как так?

– Китайцы! Сообщили, что китайцы напали на территорию Бушенко.

Китайцы! Поттер так сжал кулаки, что его ногти врезались в ладони. Они совсем позабыли о дремлющей гигантской стране, которая зациклилась сама на себе после прихода чужих, вроде древнего Среднего Царства. Скорее всего, их правительство считало, что однажды, когда к ним снова вернется Великая Сила, страна восстанет из пепла. Похоже, день пришел гораздо раньше, чем они ожидали.

– Эра Чудес, – выдохнул Рэдклифф, и впервые Поттер осознал, что эта фраза несет в себе зерно истины.

Глава двадцать шестая

Уолдрона била мелкая дрожь. Он снова стоял на том же пригорке, как и неделю назад, когда следил за Ичабодом и Морой во время первой, едва не провалившейся экспедиции. Холодный ветер приносил слова песен благоверных. Они не только продолжали верить в свое спасение, но и с каждым днем пополняли свои ряды. К ним примыкали беженцы, оставившие свои дома во время угрозы нашествия Бушенко; теперь они не хотели возвращаться назад, может, из страха, может, боялись встретить лицом к лицу презрение собственных не покинувших дома друзей. Несколько якобы преемников Брата Марка, цитируя Книгу Откровений, переходили из одной группы в другую. По счастью, ни один из них еще не успел занять его место. Если не получится…

Должно получиться! Уолдрон оглянулся и увидел Грету, Поттера, Конгрива, Порпентайна и еще, и еще. На этот раз Рик держал массивную кинокамеру, которая в прошлый раз была у Конгрива. Неподалеку Наташа и Абрамович подготавливали новое, более мощное, чем в прошлый раз, оборудование, они смогли создать целую минилабораторию из того, что хранилось у Грэди.

Когда Наташа сообщила, что все готово, Конгрив подошел к Порпентайну.

– Прекрасно, – оживленно ответил доктор. – Вы оба знакомы с этой технологией. На счет «девять» вы почувствуете себя снова подростками, в том возрасте, который вы лучше всего помните. Вы подойдете к городу чужих и, по возможности, войдете внутрь. Я загипнотизировал вас так, чтобы вы ничего не взяли и не оставались там надолго. По возвращении вы, соответственно, вернетесь в ваше обычное состояние. Готовы? Итак… Один, три, пять, семь, девять!

Уолдрон открыл глаза и уставился на прекрасное сияние прямо перед ним, как будто видел его впервые. В каком-то смысле так оно и было. Он знал, но никак не мог вспомнить откуда, что можно было совершенно свободно войти внутрь сияния и увидеть все чудеса, спрятанные там. Конечно, если только он пойдет не один, а со своим другом Майком, который чувствовал то же восхищение и любовь к существам, которые смогли построить такой чудесный город.

Молча, следя голодным взглядом за свечением, он позвал Майка, и они пошли по мягкой земле.

Ах, какие цвета! Изумрудный и аметистовый, рубиновый и бирюзовый, светящиеся, искрящиеся! Но – только не трогать! Ничего нельзя брать. Смотри, сколько хочешь, но ничего не трогай!

– Ладно, – согласился хороший мальчик Джимми Уолдрон. Ему было семь лет, и он должен был пойти в это чудесное место в компании своего старшего друга, девятилетнего Майка.

Джимми медленно шел по мягкой почве. Там, где прозрачный воздух превращался в массу цветов и света, она резко закончилась. Нет, это была не стена, а нечто совсем иное – свечение в красивой оболочке, за пределами которой прозрачный ветерок омывает снаружи, а изнутри пронизывает прохладное ощущение. Он даже и не думал, как войти внутрь, надо ли искать дверь, ворота или портал. Это было нечто иное, не имевшее ничего общего с обычным входом. В нескольких ярдах от свечения, которое отсюда казалось сильным туманом, а вовсе не твердой стеной, он почувствовал приятное изменение направления, как будто он раскачивался на качелях, подвешенных на ветке дерева, правда, в отличие от качелей, он летел не вперед-назад, а только вперед.

Аккуратные ступеньки плавно перешли в скат, и он не заметил, как прошел несколько последних шагов. Сначала было странное сосущее ощущение, но не только вокруг (словно ты погружаешься в воду), но и в каждой частичке его существа: наверное, так себя чувствует железо, находящееся в магнитном поле. О, да! Почувствовав тревожное покалывание, он обернулся назад, чтобы удостовериться, что это восхитительное место может быть не на Земле, и увидел, что Земля осталась снаружи. Сам он уже был внутри. От восхищения перехватило дыхание: в мгновение ока из кромешной тьмы он очутился в ярчайшем свете. Ни неба над головой, ни почвы под ногами, ни горизонта, ни верха, ни низа, только кругом бесконечная (странно, он не слышал этого слова, когда ему было семь) переливчатость (какое красивое слово, особенно, если правильно выговорить). Вот вкуснотища. Голубой цвет щипал язык. Наверное, лучше попробовать желтый, тем более, что он повсюду, особенно внутри, и такой соблазнительный.

Майк что-то сказал, и его слова окрасились мерцающим фиолетовым цветом, слова пересекли черные полосы нового значения. Джимми не был уверен, слышал ли он эти слова, чувствовал, или информация просто оказалась у него в голове, но понял ее и осознал, что в лю-бумц даж-жест са-мама-леньком раз-шире-нии вре-меня было мн-Ого того, што до-встав-ляло уда-вол ьствие. Он пошел назад по смежному туннелю, тот был горячего коричнево-песчаного цвета, и Джимми почувствовал себя вафельницей. Это было очень забавно, и он разлетелся на тысячи отдельных кусочков.

Но это было только на границе переходной зоны. Оп, и у него снова есть ноги, руки и все остальное, и опять появилось место, которое на мгновение, а может, на несколько вечностей исчезло, и вещество, рассыпавшееся и появившееся снова, и он опять видел Майка, своего друга, укутанного (как и он сам) в радуги, ласковые, как шелк, и мягкие, как масло. Ну, это уж слишком. Странное, абсолютно неловкое ощущение, вроде того, которое внезапно и непонятно откуда появляется внутри тебя в присутствии девушек (в семь лет) и… (? Семь лет? Во внезапном замешательстве, если здесь вообще могли быть внезапности, ему пришли в голову и другие числа: 12 или 38–24–36, а вот перед глазами пронеслось 17. Все они были преисполнены непостижимого значения, но он игнорировал их, ибо вообще не мог понять ни цифр, ни чего-либо другого, а только мог чувствовать и реагировать).

Самым основным числом почему-то было 05. Прямо впереди лежали все возможные направления: восток, запад, юг, север, верх, низ, вбок, назад, под острым углом, под тупым, быстрые, медленные, тонкие, толстые, бронзовые, желтые, параболические, парегорические, пандемонические. Вот это класс!

– У нас получилось! – воскликнул Майк. – Мы вошли!

– Смотри! – кричал Джимми, он смеялся. – Только нельзя трогать! (Смешно, потому что это просто невозможно, оно само трогало, окутывало, было внутри них.) Дорожки, коридоры, комнаты, пути, объемы!

Объекты… Как во сне, они шли вперед, не двигаясь, одновременно оставаясь на месте и перемещаясь из одного места в другое. Похоже на ярмарочную площадь: посередине карусели без двигателя сидит машинист, и мир вокруг не кружится, потому что это было не круговое движение… Бесполезно. Если он и сможет когда-нибудь объяснить это словами, то явно не сейчас. Неважно, как это называется, важно, что происходит вокруг, потому что это прекрасно.

Это, должно быть, объекты, хотя, конечно… может, и нет. Но они… они существуют. Как место и направление. Можно пройти между ними, посмотреть на них, попытаться дотянуться до них вверх/вниз/вбок/ внутрь, а иногда (если вообще «иногда» здесь были) просто наткнуться на них. Первым был невероятный искрящийся эллипсоидный поток, по меньшей мере, сильный, как дыхание, и легкий, как простуда. Самые большие из его искорок пахли честностью и праздниками. Другие, хотя и были полые, кололи усталостью и навлекали щемящее ощущение, что ты где-то далеко-далеко.

Неуловимое чувство голода охватило мальчиков, и они договорились не обращать на него внимания, вплоть до спирали, находившейся соответственно слева от одного и впереди другого (они постоянно болтали, восхищенные окружающим), но оставались там, пока холод голода совсем их не одолел. К этому времени они уже сориентировались в пространстве, и поскольку во всех направлениях был свет, могли сосчитать, что их были сотни… Этим они должны были ограничиться на этот первый раз. Для Джимми первой была У, для Майка К.

Максимальная скорость ограничивается У.

– Во всяком случае, для меня, – доказал Джимми, произнеся тыквенное облако, хотя не совсем понимал, что такое максимальная скорость. Что-то, от чего ты можешь выйти за пределы, подумал он, и сделал. Кластер сфероидов, как гроздь винограда висящий на гиперболе, похожей на кошачий хвост, измерял Джимми в абсолютных градусах, отчего было жутко щекотно, пока, наконец, он уже не мог этого переносить.

Понемножку он с удивлением обнаружил, что щекотка превратилась в красную рыбу, и его озарила мысль: Должно быть, у меня есть координаты. Что такое красный?

Ответ Майка был такой шершавый, что Джимми расчихался, и решил, что это похоже на слабый электрический шок, вроде как если дотронуться языком до севшей батарейки. Точно, только выглядит не совсем как батарейка, не совсем квадратный, и Джимми гулял вокруг него, пока не изменил направление взгляда. Как считать – снизу вверх, или, может, сверху вниз? Он стал считать обратно, досчитал до 29 или 55 и задумался. Джимми ослепляло свечение, и его друг выглядел как-то необычно: как будто у него не было середины.

– Майк? – позвал он друга, оглядываясь по сторонам с цилиндрической платформы, на которой спускался.

– Что, Джимми? Слушай, а ты уже встретил его? Он приветствует нас! Наверное, за этим сюда и пришел!

– Майк, иди сюда! (А где я?) Мы вот-вот потеряемся!

– Да, вот же я прямо внутри тебя!

Что? Что?

(Однако это все больше и больше походило на правду, отзывалось эхом, эхом семилетнего возраста. К оконной раме была надежно прибита коробочка с одной из сторон и днищем из проволоки. В ней сидели два грустных цыпленка и испражнялись на улицу. Когда напротив остановился поезд метро, показалось, что на этот раз решетка не выдержит. Он стоял в углу, едва дыша, а его двоюродный брат, старше на три года и намного сильнее, охотился за ним, громко и довольно обещая раскрошить ему зубы и вырвать все волосы. И тогда внезапно какое-то непонятное предчувствие страха охватило все вокруг.)

– Джимми? Джимми!

– Смотри, что-то движется!

Не что-то, а кто-то.

Мерзкий, странный, ужасный, кристаллический звук миллиона разбивающихся вдребезги машин. Бежать-сжаться-отсутствовать. И он знал, как это сделать.

Он знал, как.

Как будто стал шевелить ушами, но ведь ему было четырнадцать, когда он этому научился.

Но мне не четырнадцать, мне семь. Где-то, я должно быть, раздвоился…

– Последний раз, когда я был здесь…

Я не был здесь раньше. Я не был здесь до того, как приду, так? О, это ужасно. Не могу выносить этого, такое ощущение, что внутри все перевернулось, и вот-вот стошнит, где Майк? Существо, персонаж, нечто (как обращение, все зависит от того, кто к тому обращается) не должен почувствовать, как у меня по спине бегут мурашки. Красный, такой шокирующий на вкус, надо идти обратно, пока не станет совсем квадратным и …

Пока шел назад, опять почувствовал, как изменяется перспектива, да… как в калейдоскопе. Постоянный свет, дневной свет, не раздражающий, не сводящий с ума, не вызывающий ярость. Твердая почва под ногами. Избавление. Земля! Он побежал вперед и на полшаге понял: НЕТ!

Наткнулся на интерфейс, как муха на паутину. И в тот же момент увидел бледные серые горы, покрытые растительностью, небо неровного цвета. Где-то на горизонте садится солнце, красное, но совсем не из-за облаков. Старое, холодное и недружелюбное солнце.

Он закричал, повернулся обратно и растерялся, увидев такое множество путей. Как вернуть вкус, цвет и этот почти квадрат?

Но…

– Джимми! Джимми, вернись!

Его плач. Сработал. Но откуда этот ответ?.. Слезы текут по щекам, маленький мальчик потерялся в огромном городе, кто поможет мне вернуться домой? Будь осторожен, незнакомцы могут быть опасны, они делают ужасные вещи с маленькими мальчиками; чтобы перейти улицу, всегда жди зеленый, смотри, нет ли поблизости таких забавных сигарет и пилюль…

Стоп. Стоп. Думай. Успокойся. Однажды, давным-давно, в большом городе: знак, не точно такой же, но все-таки похожий, устрашающая улица… Ах, да! Он запомнил, где запад, и ориентировался по солнцу. И когда названия улиц и номера домов не помогли найти дорогу домой, он нашел ее по солнцу. Конечно, родители тогда очень волновались, ведь ему было всего девять. А сейчас ему было семь! Майку девять, а…

– Эй, Джимми! Джи-м-м-и!

Вслепую, но совершенно уверенно он вошел в возникший неестественно-яркий сигнал и приготовился к вчерашнему шоку, который ему еще только предстояло пережить. Казалось, ему пришлось пройти сквозь миллионы лет.

Но вот в конце, что это? Форма? Фигура? Она подняла его и понесла куда-то поперек, он не знал, куда.

Стоп.

– Джим! Джим!

Кто-то склонился над ним. Светлые волосы, взволнованный голос. Грета. А рядом: Майк, Порпентайн, Наташа, Рик. Он слышал, как шелестит трава, чувствовал запах дыма в воздухе. В горле пересохло от полузабытого крика.

Увидев, что Уолдрон может двигаться, Порпентайн сел на колени, пощупал его лоб, проверил глаза, проведя пальцем по векам, посчитал пульс и спросил:

– Как себя чувствуете?

– По…по-моему, нормально, – прошептал Уолдрон, – если не считать, что у меня такое ощущение, будто меня через мясорубку провернули. Пожалуйста, помогите мне сесть. Не могли бы вы принести мне воды.

– С тобой все в порядке! – воскликнула Грета, сжимая руки. – Майк вынес тебя на руках! Мы даже подумали сначала, что ты умер, а потом…

Грета огляделась, так и не закончив предложение, она выглядела так, словно готова была сама себе вырвать язык.

– Вы думали, что я превратился в психа, – продолжил Уолдрон, внезапно почувствовав, как холодный ужас охватил его.

– Ну…

– Конечно, подумали. Спасибо, – сказал он принесшему воды Рику. Он сделал три больших глотка, смакуя постоянный, не изменяющийся во что-то иное вкус, и продолжил: – Полагаю, это не так уж далеко от правды. На самом деле, наверное, я действительно на какое-то время сошел с ума. Майк!

С озабоченным видом Конгрив склонился над ним.

– Майк, я не хотел напугать тебя. Но когда появился чужой…

– Какой чужой? Джим, что ты говоришь?

– Подожди, ты хочешь сказать, что не видел его? То есть не слышал? Такой разрушающий звук. Жуткий. Наверное, я запаниковал.

– Я не понимаю, – помолчав, произнес Конгрив, – там внутри были водопады, помнишь, мы спускались долго-долго, а потом мне показалось, ты впал… Не знаю! В оцепенение, наверное! Как будто тебя загипнотизировали. Я кричал, но ты не реагировал, в конце концов я схватил тебя и вынес оттуда.

– В оцепенении? Но я же убежал! Я думал, что никогда не попаду обратно. И не было там никаких водопадов.

Конгрив колебался. Он посмотрел на Порпентайна и сказал:

– Док, наверное, нам лучше пока идти домой. Вряд ли мы сразу сможем все понять.

– Но ведь я и вправду убежал! – настаивал Уолдрон. – Мало того, – он медленно облизал губы, все ждали, – мало того, я нашел путь в какое-то другое место. Беннет оказался прав. Я не вышел, но видел это место, видел планету с другим солнцем.

Глава двадцать седьмая

– Получилось! – довольно сообщил Орландо Поттер неделю спустя и оглядел стол, с удовольствием отметив удовлетворение на утомленных лицах присутствующих. С тех пор, как чужие вторглись в их мир, Поттер не видел ни разу, чтобы в одной комнате находилось одновременно так много довольных людей.