Третья цель поездки была конкретная, связанная со злополучным делом Тизенгауза. Речь шла о получении у частных немецких финансистов кредита и технической помощи для восстановления разрушенных мануфактур в Городнице.
      В своих воспоминаниях, которые, как известно, были написаны в последние годы жизни князя Станислава, путешествие в Германию описано чрезвычайно бегло. Восьмидесятилетний старец мало что помнил о своей служебной поездке, совершенной полвека назад. Он приводит только маршрут, записывает несколько броских анекдотов о Фридрихе II и (что весьма характерно) довольно подробно описывает ход неудачных переговоров по поводу кредитов для Городницы, что явно выглядит как попытка оправдаться перед историей. Зато в воспоминаниях совершенно нет чисто репортерского материала: непосредственных впечатлений и описаний обычаев и нравов увиденных мест. Короче говоря, нет того, что больше всего интересует современного читателя и придает вкус старинным описаниям путешествий.
      К счастью, сохранилось еще одно свидетельство об этом путешествии, столь же авторитетное, как и воспоминания князя Станислава, но куда более непосредственное и подробное. Это написанный по-польски "Дорожный журнал", веденный в путешествии, мая 11-го дня 1784 года в немецкие земли предпринятом", который князь Станислав вел ежедневно, очевидно диктуя его секретарям на стоянках. Это обширная, почти в двести страниц рукопись, до сих пор не публиковавшаяся даже в отрывках, в целом доволно утомительна, а местами просто трудно одолима. Стиль у князя сухой, монотонный, а число и разнообразие его интересов просто поразительны. Читатель тонет в хаосе дотошных описаний мануфактур, рудников, технологических процессов, строевого прусского устава и тому подобных подробностей, собираемых, вероятно, для официального отчета королю и министрам. И только после процеживания всего этого отчетного балласта "Журнал" превращается в ясный и впечатляющий репортаж XVIII века, из которого можно многое узнать о тогдашней Германии, а также о самом авторе.
      Выехал князь из Варшавы 11 мая. "Журнал" не приводит списка сопровождающих его лиц, но можно догадываться, что было их изрядно. Имелись даже музыканты, скрашивавшие своей игрой скуку долгого путешествия и художники, которые по указанию патрона запечатлевали на бумаге объекты, достойные увековечения. Только три лица из непосредственного окружения князя упоминаются в записках: его личный секретарь, варшавский врач доктор Люст, адъютант Геккель и ученый советник экспедиции, достопочтенный секретарь литовской казны Матеуш Нелюбович-Тукальский, известный ученый и близкий человек епископа Нарушевича и Тадеуша Чацкого.
      Ехали по обычному маршруту всех направляющихся в Германию: через Блоне, Сохачев, Слупцы до Познани.
      Оттуда дорога вела уже прямо к силезской границе.
      В Слупцах князь Станислав с большим интересом осматривает дом, в котором во время Северной войны несколько дней стоял первый покровитель рода Понятовских шведский король Карл XII. Шведский завоеватель был тогда в апогее своей воинской славы. Побежденный польский король Август II вынужден был выдать ему Иоганна Паткуля, ненавистного шведскому королю предводителя лифляндской ирреденты. В двух километрах от Слупцев Паткуля разодрали конями. Несколько последних ночей перед казнью несчастный лифляндец провел под одной крышей со своим царственным палачом, прикованный цепью к его руке. Для молодого Понятовского эта имевшая место восемьдесят лет назад мрачная история определенно носила трогательный привкус почти фамильного анекдота.
      За неполных три дня путешественники добираются до Познани. От имени города королевского племянника встречает познанский помощник воеводы Юзеф Выбицкий. Будущий автор "Мазурки Домбровского", теперешнего гимна Польши, - старый знакомый князя. Познакомились они в Эдукационной комиссии, потом вместе боролись за кодекс Замойского и совместно составляли "план генерального оброка". На дело Тизенгауза они смотрят несколько по-разному, но это не портит их хороших отношений. Выбицкий предлагает гостям свои услуги в качестве проводника по Великополыие и Поморью. Местность эту он знает великолепно еще по тем временам, когда разъезжал там в качестве эмиссара Барской конфедерации.
      Краткое пребывание в Познани проходит в занятиях.
      Князь обсуждает с Выбицким план поездки по Германии, встречается с офицерами местного гарнизона, с удовольствием выслушивает анекдоты о познанском воеводе князе Августе Сулковском, яром враге Понятовских, потом осматривает достопримечательности города.
      Посещение собора дает нам возможность узнать о тогдашнем отношении к памятникам старины. Подробность эта наверняка заинтересует познанских историков искусства, поэтому я представляю слово самому князю. "В кафедральном соборе много надгробий, из коих самое интересное Болеслава Храброго, поставленное почти в середине собора. Но его недавно снесли, останки же короля, в небольшой гробик сложивши, немного выше перенесли.
      Теперь же сносят мрамор какого-то стррого рыцаря и для короля переделывают".
      Вечер князь Станислав посвящает культурным развлечениям. "Того же дня вечером был на комедии, что кончилась фейерверком и иллюминацией, только тот фейерверк чуть театр не спалил". Из последнего замечания видно, что вся поездка в Германию могла прискорбно кончиться еще до выезда из польской Познани.
      Назавтра утром отправились в дальнейшую дорогу.
      Услужливый и всегда готовый предоставить любые сведения Выбицкий сопровождал князя почти до местечка Каргово на силезско-бранденбургской границе.
      После пересечения границы "Журнал" начинает распухать от подробностей. Принц Речи Посполитой ведет себя в чужой стране как матерый заграничный репортер.
      Его интересует все. Скрупулезно записывает он разновидности почв и степень их "унавоженности", заработки земледельцев и жалованье учителей, количество и доходность предприятий. Из Франкфурта-на-Одере он наведывается в близлежащий Кунерсдорф, чтобы побывать на знаменитом поле сражения Семилетней войны. При этом он проявляет основательные познания и эрудицию в военном деле. Картина сражения, разыгравшегося двадцать пять лет назад, воспроизводится в "Журнале" с такой подробной обстоятельностью, как в штабной сводке. Потом он осматривает могилу немецкого поэта Эвальда Клейста, павшего в этой битве. Клейст был масоном, и "вольные каменщики" поставили ему пышное надгробие с надписью "Аu Militaire, Philosophe et Poete" ["Воину, философу и поэту" (франц.)]. Воспроизводя для нас описание этого памятника, князь Станислав замечает с тонкой иронией, что "в этот день пало еще много столь же доблестных офицеров, но они не были ни франкмасонами, ни поэтами".
      Путешествие из Франкфурта в Берлин длится невыносимо долго из-за плохих дорог. Педантичный глава экспедиции с раздражением записывает: "Начиная от силезской границы милю мы проезжали за час и три четверти с лишним".
      В Берлине все общество останавливается в доме, прозываемом "L'Hotel de Russie", в пригороде Нейштадт.
      Князь Станислав не проявляет никаких признаков усталости от путешествия. "В тот день я нанес в Берлине до тридцати визитов, все ради знакомства с городом, и столько же кто-нибудь другой от моего имени нанесет".
      Назавтра, 18 мая, глава чрезвычайной польской миссии генерал-лейтенант Понятовский начинает свой подробный и тщательный "большой репортаж".
      Можно было ожидать, что приезжий из приниженной и слабой Польши, прибывший в столицу соседнего государства, с тем чтобы выпросить кредиты и таможенные послабления, окажется в Берлине в положении затурканного провинциала, что он будет поражен благосостоянием, всеобщей вышколенностью и динамикой небывалого подъема. Ничего подобного. Для польского магната тех времен прусская столица все еще является городом ограниченных нуворишей. Давно миновали времена, когда пятнадцатилетний князь, впервые покинув границы Польши, издавал восхищенные возгласы при виде каждой заграничной новинки. Теперь у него уже незаурядный опыт.
      Он уже знаком с Англией, Францией и Италией. Кроме того, он прибывает прямо от великолепного, искрящегося весельем варшавского двора, который это верно - живет не по средствам, но по блистательности фасада и интеллектуальному блеску может смело соперничать даже с Версалем. И не удивительно, что почти во всех берлинских наблюдениях князя Станислава слышится нотка превосходства и даже легкого презрения. Если уж говорить по-настоящему, так ничто ему в Берлине не нравится. Тяжелая и безвкусная архитектура. Королевский замок отделан уродливо и небрежно. Театральная жизнь ни к черту. Артисты жалкие. Двор скромный и невидный.
      Король, елико можно, дерет шкуру со своих подданных.
      Солдаты плохо держат равнение, проходя парадным шагом...
      Несмотря на все эти придирки, молодой Понятовский отлично понимает, что все виденное в Берлине должно привлечь самое пристальное внимание поляка. Он лихорадочно снует по городу, все время держа широко раскрытыми глаза и уши. И что только уловит - сейчас же в "Журнал". В Берлине он не впервые, и у него тут множество знакомых почти во всех кругах общества. Дневная программа его чрезвычайно разнообразна. Вот он ранним утром, "в зеленый костюм облаченный, на довольно отменном скакуне, взятом у конюшего Флято", наблюдает, как губернатор Мелендорф проводит учение берлинского гарнизона. Генерал-лейтенант коронных войск признает, что у прусских солдат "есть то, что зовется большой выучкой". Однако он критикует их слишком медленные движения и не без удовольствия замечает, что "шаг их в шеренге не так уж и хорош". С учения он едет в чудесные берлинские сады, чтобы побывать у известных садоводов Бюхера, Крауса и другого Бюхера - Бюхера-хромого.
      Потом осматривает скульптуры в мастерской резчика Ястара, "который как сам мало приятен, так и творения его в том творцу своему подобны".
      Затем последовал продолжительный визит на фабрику "порцеляны". Берлинский фарфор "много несовершейен касаемо формы и вкуса. Зато раскраска без всякой выпуклости, а позолота красивее, чем на саксонском".
      Этого мало; Понятовский подробно интересуется, из какой местности фабриканты привозят каолин, а из какой кварц. Больше всего его интригует то, что берлинцы "умеют ставить такие печи, кои всегда уверенность дают, что огонь будет равномерный".
      После столь загруженного дня - обед у себя в отеле, в кругу ученых. Присутствуют профессор Белинский и ботаник Гледич. Разговор о лесных вредителях как результате уничтожения птиц. После обеда визит к королевской невестке, жене герцога Фердинанда, поминки общего приятеля, покойного генерала Кокцеи. Вечером ужин у генерала графа Хорьха, где князь слегка ухаживает за младшей представительницей королевской семьи - женой Фридриха Брауншвейгского.
      На следующий день он наблюдает за учениями других полков, посещает другие фабрики, беседует с другими учеными, посещает магазины и книжные лавки. После обеда наносит визит прусской королеве, которая дает ему "партикулярную" аудиенцию.
      20 мая начинаются ежегодные маневры. Открываются они смотром нескольких полков, который устраивает на площади перед дворцом сам король. Князь наблюдает за смотром из дома книготорговца Николаи. Фридрих II "сидел на сивом коне, а все чужестранные генералы подле него пешком бегали. Приказал он нескольким взводам выстрелить холостыми и зарядить. Говорил с разными солдатами". Потом князя представляют королю. "Беседуя с испанским послом Лас Касас, король изложил ему открытие некого итальянца, что от сук получал щенят впрыскиванием, без допуска к ним кобеля. Отсюда пошла шутка о супружестве на новый манер, через инъекцию".
      Начиная с этого дня предобеденные часы князь Станислав проводит на маневрах. Один день он наблюдает за "маневром, представляющим атаку первой линии с подтягиванием второй". В другой раз - "ретираду в шахматном порядке с устроением флангов и вылазкой кавалерии". Обедает он у короля. По вечерам слушает концерты музыканта Пинто и певцов Бонатини и Кончалини.
      В один из этих дней он имел продолжительную беседу с королем, вероятно, по поводу злополучных пошлин и продолжающейся блокады Гданьска. "Фридрих II принял меня в малой галерее, прилегающей к круглой замковой башне. В этой галерее вот уже двадцать семь лет находится географический атлас, открытый на одной и той же карте Польши. Мысль об уничтожении этого несчастного государства постоянно занимала его. Рядом с галереей была его спальня со спартанским ложем, на котором он спал прикрывшись шляпой". К сожалению, "Журнал" не приводит содержания беседы с прусским монархом. Более конфиденциальные материалы, вероятно, пересылались в Варшаву дипломатической почтой. Мы узнаем только, что у Фридриха II было большое чувство юмора, проявляющееся чаще всего в ехидных шутках по адресу других царствующих особ. Польский гость меланхолически замечает, что "этот эпиграмматически-сатирический стиль мог позволить себе только человек, большой ум которого находил себе поддержку в отменно вымуштрованной трехсоттысячной армии".
      Помимо этой официальной программы, князя Станислава занимает в Берлине множество других дел. Он подолгу беседует со своими банкирами Жераром и Мишле.
      Осматривает коллекцию древностей. Интересуется разведением шелковичного червя, так как уже разводит его у себя в Корсуни. Минералог Геральд по его просьбе исследует пробы кобальта и польской меди. Механик Рихард демонстрирует ему свою "машину для подземной корреспонденции", которая, впрочем, не вызывает у князя доверия, поскольку "похоже, что действует с помощью веревки, под землей протянутой". Знакомится с изделиями почти всех берлинских фабрик. Посетив красильню хлопчатобумажных тканей Симона, прикидывает, "нельзя ли в Польше сделать подобное с такой же пользой". При посещении берлинской фабрики зеркал узнает о довольно своеобразных методах, которыми Гогенцоллерны развивают промышленность. Фабрику эту несколько лет назад построил король. Но когда она оказалась убыточной, приказал директору взять ее в собственность, вернув королю затраченный капитал. "К счастью, оному директору наследство в Голландии досталось, каковое его и выручило".
      Наносит князь Станислав визиты и многим берлинским знаменитостям, как-то главному идеологу европейского масонства Моисею Мендельсону, "человеку весьма учтивому и приятному". Масонские связи князя не ограничиваются только этим визитом. В другой раз он посещает берлинскую ложу франкмасонов, "которая располагает довольно милым садом". Обстоятельный автор "Журнала" не упускает случая записать, что "на содержание всего этого каждый из франкмасонов платит в месяц четырнадцать серебряных грошей".
      Интересуется он и артистической жизнью Берлина, посещает мастерские художников и скульпторов, но не находит там ничего примечательного. Бывает у певца Кончалини, встречается с берлинской актрисой "по прозванию Ланге". Охотно посещает театральные представления. В Берлине в то время было целых три театра. Два из них - французский и итальянский - - имеют репрезентативный характер. Третий - немецкий - помещается в жутком балагане на окраине, ибо "король к нему не благоволит и в другом месте играть не позволяет". В "Журнале" мы находим описание одного из представительных театров вместе с его любопытной бытовой спецификой.
      "Был я на театре. Снаружи впечатление очень хорошее.
      Внутренняя же диспозиция не имеет того достоинства по той причине, что столбы, разграждающие ложи, смотреть мешают. Когда в этом театре маскарад бывает, то мещане веселятся только в самом театре, в партер и первые ложи, где дворяне помещаются, им проходить нельзя, что очень строго блюдется. Дворянам же вольно к ним выходить, только на это смотрят косо". Автор "Журнала"
      объясняет, почему мещане не очень довольны, видя у себя благородных господ. Как-то на одном из маскарадов, когда еще существовала полная свобода в выборе масок и костюмов, племянник короля Фридрих Брауншвейгский, большой любитель всяких проделок, затесался в среду мещан в костюме торговца сластями и угостил их пирожными с примесью сильно действующих прочищающих средств, так что веселое празднество довольно быстро закончилось. Шутка эта так рассердила короля, что он запретил всяческие переодевания, и теперь на маскарадах можно носить только одинаковые черные домино.
      Интерес к развлечениям у князя не ограничивается театром. "Был я в саду графов Рейсе, который имеет несколько красивых аллей, ныне там аустерии строятся...
      В тех местах есть много простолюдинок, кои по воскресеньям одеваются в особливо яркие наряды... Был в доме наслаждений... где немного веселья увидел. Только табак курили".
      После официального окончания военных маневров польский наблюдатель наносит прощальный визит королевской семье и готовится покинуть Берлин.
      Покончив с официальной миссией, князь Станислав, оставив за собой комнаты в отеле, предпринимает целый ряд поездок по окрестностям Берлина. В Шарлоттенбурге он осматривает коллекцию древностей кардинала де Полиньяка, в Шпандау - самую большую прусскую фабрику военного снаряжения, "в коей делают стволы, палаши, клинки, кирасы".
      Посещение Потсдама, летней столицы Пруссии, занимает у него несколько дней.
      Посещает он дворец Фридриха II. Интересуется системой центрального отопления и пускается в длинные разговоры с солдатами королевской гвардии.
      При посещении дворцовых садов он точно подсчитывает, какие размеры у "теплиц для фруктов", и записывает время поспевания различных сортов слив. В СанСуси он на минуту впадает в артистическое раздумье перед фигурой Антиноя (которую мне Антонием назвали"), после чего изрекает с пониманием дела, что "в некоторых частях, как-то ногах, теле, голове, очень хороша".
      Много внимания уделяет князь знаменитому кладбищу королевских собак у старого дворца в Сан-Суси. "Король столь в этом чувстве к собакам далеко зашел, что когда в 1772 году сука по имени Алкмена, которая жила у него семь лет, перед его возвращением из Силезии сдохла и была похоронена, то приказал ее вырыть и принести в свою круглую угловую библиотеку в старом Сан-Суси, там ее положить и там же держал ее четыре дня. Несколько раз видели, как он слезы отирал. А схоронить ее приказал в склепе только тогда, когда смрад был столь сильный, что уже выдержать было неможно".
      Чрезвычайно выразительный анекдот о чувствительном сердце Фридриха. Главным образом потому, что время его совпадает со временем первого раздела Польши.
      29 мая в жизни князя Станислава происходит важное событие. В этот день в шесть часов утра в отель прибывает эстафета из Варшавы, извещающая о смерти великого литовского подскарбия Бжостовского и о назначении на этот высокий пост князя.
      Свое назначение новый министр отметил в кругу близких. В этот день у него обедает Филипп Нерий Олизар, литовский подчаший, который остановился в Берлине, возвращаясь из путешествия по Англии и Франции. Во время обеда является с поздравительным визитом камергер Агасфер Генрик Лендорфф, шляхтич из Вармии, ближайший сосед и приятель епископа Красицкого. Разговор за столом идет об устройстве Немецкого банка и системе государственных монополий. Свежеиспеченный подскарбий решительно высказывается против монополий, считая их пагубными для граждан.
      31 мая наступает последнее прощание с Берлином.
      Князь Станислав со своей свитой выезжает в Рейнсберг, чтобы засвидетельствовать почтение постоянно проживающему там брату Фридриха II - Генриху Прусскому. Это тот самый старый, уже впавший в детство принц Генрих, который после раздела Польши домогался, чтобы Екатерина II выдала ему письменное свидетельство, что это он, а не кто-либо иной был истинным автором идеи раздела.
      Но в XVIII веке подобные мелочи не влияют на светские отношения между высокопоставленными особами.
      Польский инфант с большим одобрением отзывается о кратком пребывании в Рейнсберге. Живет и столуется он во дворце принца. Хозяин катает его на "боте" по озеру.
      Вечером в честь гостей устраивается представление оперы "Ревнивый любовник", в котором "больше любители и домашние слуги как комедианты роли представляли и хорошо играли".
      Из Рейнсберга путешественники отправляются в Магдебург, Брауншвейг, Ганновер. В каждом крупном пункте они останавливаются, чтобы осмотреть повозки и сменить лошадей. Военные гарнизоны выставляют перед местопребыванием польского министра почетный караул.
      Князь Станислав знакомится с новыми людьми и с местными достопримечательностями.
      15 июня польские путешественники добираются до горы Гарц, важнейшего рудного района центральной Германии. Здесь добывают серебро, железо, медь и свинец.
      В Клаустале князю представляется майор барон фон Реден, берггауптман, то есть управляющий всеми королевскими рудниками. Вероятно, это тот самый Реден, который в 1781 году провел несколько месяцев в Польшей представил прусскому королю подробный рапорт о состоянии польского рудного дела. Редену приказано сопровождать князя на территории Гарца и давать ему объяснения по всем вопросам, касающимся горной промышленности. Князь Станислав ревностно пользуется этим. Он посещает разработки серебра и меди, гуты и "плавильни", спускается под землю, "в шахты под названием Каролина и Доротея". Пытается усвоить сложный "учет прибылей, которые король получает с держателей акций".
      Последнее не очень ему удается. "Королевские доходы управители в величайшем секрете держат, дабы акционеры о них не дознались. А когда который недовольство выкажет, то такое ему покажут, что до толку не дойдет".
      Из Клаусталя князь направляет экипажи прямо на Остероде в Саксонии, сам же отправляется верхом прямым путем через горы. Сопровождает его Реден ("человек весьма ученый и учтивый"). Во время этой поездки беседуют они об очень важных делах. Князь думает о том, как ему наладить свои чудесные шахты на Сандомирщине, заброшенные со шведских войн, и старается для этой цели заполучить иностранных специалистов. Реден, великолепно разбирающийся в польском рудном деле, видимо считает, что игра стоит свеч, поскольку предлагает князю в главные инженеры своего шурина. Но речь идет не только о сандомирских рудниках. Князь обсуждает с берггауптманом более широкие проекты, в масштабе всей страны, - он собирается создать не совсем ясный "союз рудников", кто знает, уж не международный ли синдикат?
      Несмотря на столь важные и захватывающие занятия, князь Станислав не отказывается и от интересных развлечений.
      В Клаустале он принимает участие в торжественном состязании в стрельбе, являющемся местной традицией, и очень радуется результатам. "Пострелял и я, и дважды повезло - неплохо попал. Из штуцера без опоры на 350 шагов". В Дессау наносит визит филантропической академии и беседует с учащейся молодежью. Уделяет много внимания и обществу людей ученых, добропорядочных и состоятельных, "кои основали книготорговлю для поддержки авторов, пишущих под титулом "Buchhandlund der Gelehrten" [Книготорговля ученых (нем.)], и по подписке печатают такие труды, на издание коих книгоиздатель либо вовсе бы не решился, либо старался бы содрать с автора шкуру..."
      В Эйленбурге князь интересуется женскими туалетами. "Видал тут наряд некой женщины из стеклянного жемчуга с голубиное яйцо. У других же, по местной моде, маленькие меховые манжетки, как рыбьи жабры".
      В Галле у натуралиста профессора Форстера рассматривает "гравюру на меди быка с мыса Доброй Надежды, с зубром схожего, в коем роде животных профессор утверждал, что, кроме Польши, обретаются в Молдавии и зовутся там "цимбер". Говорил также, что еще в конце прошлого века обретался в литовских лесах род зверя, туром называемого, и одну пойманную того рода корову матери нынешнего прусского короля привезли".
      В Дюрренберге князь посещает "прославленную в мире фабрику-солеварню". Соль отсюда идет во всю Саксонию. "Курфюрст получает на соли доходу до 500 000 талеров. На фабрику он смотрит прежде всего как на доходное предприятие и хочет, чтобы соль покупателю доставляемая была елико можно дешевле. Иной раз той плохо просушенной соли убывает до половины бочки. И когда подданные, принужденные брать ту соль, жалуются, то является инквизиция и назначает штраф, но только в пользу короля, так что никто и не жалуется".
      В Лейпциге князь останавливается на несколько дней.
      Все это время он посвящает вопросам культуры. Встречается с художниками и скульпторами, ходит по антикварным лавкам. Посещает и польский институт Яблоновского, секретарь которого Клодий издает "Журнал поэзии и изящных искусств". В итальянской опере смотрит "Севильского цирюльника", в котором выступила актриса "довольно приятная, по имени мадемуазель Сопорити".
      Преподающий в Лейпциге профессор Леске, сын новодворского пастора, сердечно принимает покровителя диссидентов и показывает ему свой кабинет натуральной истории. Художник Эйзер показывает ему академию, где тридцать молодых людей учатся рисованию. Кроме того, князь несколько раз посещает дом резчика Баузе, дабы с удовольствием слушать игру на гармонии его "весьма прелестной дочери". Из достопримечательностей, не связанных с искусством, князя больше всего интересует школа для глухонемых, возглавляемая профессором Генике.
      "Выговор этих людей весьма несовершенен, но по лицу видно, сколь радости и перемены вызывает в них обретение ими чувств утраченных... Те, коих Генике берет, пребывают в совершенной глупости и, когда он начинает с ними операции свои, не могут никак уразуметь машины, которую он употребляет для правильного устройства рта для выговора. А поелику секрет его от самых азов зависит, то никто хлеб у него отбить не может. Ныне учит он сына, который мог бы его сменить в обучении".
      Перед тем как покинуть Лейпциг, князь взял большую сумму у своих банкиров Края и Фрея и приобрел несколько ценных произведений искусства: у художника Эйзера - "большую картину Ван Дейка, чудесного Рембрандта и еще несколько других картин и много редких рисунков", у гравера Баузе, отца прелестной мастерицы играть на гармонии, - ценный рисунок Рейнольдса.
      В дальнейшем путешествии по Саксонии князь Станислав остановился на однодневный привал в Эльстерверде. В охотничьем замке, окруженном со всех сторон лесами, гостей чествуют обедом хозяева резиденции: дядя царствующего курфюрста герцог Карл Саксонский со своей супругой, по происхождению полькой. Этот краткий визит, которому в "Журнале" уделяется всего несколько скупых строк, можно смело считать самым драматическим эпизодом всего путешествия. В уже стареющей, разочарованной герцогской чете из Эльстерверда нетрудно узнать героев громкого исторического романа минувшей эпохи. Рослый угрюмый человек, с гордостью демонстрирующий гостю экземпляры своего зверинца, - это Карл, герцог Курляндский, сын умершего польского короля Августа III Саксонского, некогда выдвигаемый Барской конфедерацией на трон Речи Посполитой. Сорокалетняя герцогиня, старающаяся быть учтивой с Понятовским, - это честолюбивая Францишка Красинская, которая вышла замуж за саксонского принца, чтобы стать со временем польской королевой. В небольшом охотничьем замке Эльстерверд встретились Польша саксонская и Польша Станиславская. Легко себе представить атмосферу этой встречи. Для политических банкротов из Эльстерверда один вид молодого Телка должен был провоцировать вспышку каких угодно чувств.
      Вряд ли есть что забавнее чтения старых записок. Уже на следующей странице "Журнала" эльстервердский эпизод находит поразительное историческое завершение. По приезде в Дрезден князь Станислав заносит в "Журнал"
      следующее: "Побывал у мадам Габленц (гофмейстерина двора), которая показала мне дочь курфюрста, с матерью схожую". Как легко догадаться, речь идет о недавно родившейся дочери курфюрста Фридриха-Августа IV, инфанте Марии-Непомуцене-Августе. Автор "Журнала" искренне бы рассмеялся, если бы ему тогда сказали, что эта маленькая герцогиня отомстит Понятовским за все неудачи своего двоюродного деда Карла из Эльстерверда. Спустя семь лет варшавский сейм, названный Революционным, или Великим, сделал эту маленькую курфюрстину наследницей польского престола - назло Понятовскпм и в первую очередь самому автору "Журнала"
      Описание пребывания князя Станислава в Дрездене занимает в "Журнале" много места. Столица Саксонии еще живет воспоминаниями о существовавшей несколько десятилетий личной унии с Польшей. Польского князя принимают тут с особым почетом. Курфюрст ежедневно приглашает его к обеду. Театры дают в его честь торжественные представления. Со всех сторон устремляются к Понятовскому люди, с благодарностью вспоминающие Польшу. Директор Дрезденской академии художник Джанбатиста Казакова, брат которого, Джиакомо, нашел такой сердечный прием при варшавском дворе, не отступает от польского гостя ни на шаг и засыпает его сведениями об артистической жизни Дрездена. По фазаньему заповеднику князя водит управляющий Франц, который служил некогда в Белостоке у дяди покойного гетмана Клеменса Браницкого...
      Являются к князю и представители польской колонии в Дрездене. Наносит визит князю человек трагической судьбы - Петр Потоцкий, некогда маршал Барской конфедерации. "Был он в московском плену, оттуда освободился, когда все смуты в стране утихли, приказал написать на дверях дома, который он снял: "Silent arma" ["Молчащее оружие" (лат.)], теперь же, как говорят, занимается алхимией". Приходят и другие люди. Не все визиты носят бескорыстный характер. Автор "Журнала" отнюдь этого не скрывает: "Был у меня человек, молодой, поляк родом, по имени Новацкий. Учится художеству. Мало проблесков являет. По"
      польски совсем не умеет. Показал мне свои работы. Взял у него несколько рисунков, дабы поощрить его и дать ему вспомоществование".
      Во время пребывания в Дрездене князь Станислав посещает и близлежащую крепость Кенигштейн. Толщина стен этой фортеции должным образом оценена владельцем огромного состояния на Украине, который находит ее "отменной для сохранения картин и драгоценностей". Пользуясь случаем, он запечатлевает для нас мало известную деталь, очень характерную для нравов той поры: "Находится там еще под арестом секретарь министра графа Брюля, по имени Минцель. Он выдал секрет прусскому королю, потому-то король столь неожиданно и быстро вошел в Саксонию. И голову бы ему отрубили, кабы защитник его не доказал, что измену эту он учинил, не имея годами платы".
      Из Дрездена польская делегация направляется в саксонский промышленный район Гернгут.